Сапожников Василий Васильевич - По русскому и монгольскому Алтаю

ов. Очерки Семиречья, т. II.}. На концах обеих кос и на острове можно было рассмотреть в бинокль массу белеющих чаек.

   За мысом хребет несколько отступает от озера; берега делаются пологими; в обилии появляется камыш, стоящий в воде. Водной низиной пришлось объехать небольшое высыхающее озерко с беловатыми от соли берегами. Озерко распространяло тухлый запах, но было наполнено плавающей птицей. Далее хребет опять теснится к берегу, и тропа проходит у самых камышей. Комары сделались смелее и основательно покусали нас.

   В северо-восточном углу озера мы отвернули в боковой лог и оттуда поднялись на высокую террасу восточного берега, представляющую почти ровное плато, усыпанное мелким щебнем. Терраса отвесным уступом в 10 сажен высоты обрывается к берегу, и здесь можно рассмотреть ее сложение из плотных красных и желтых глин. Красные глины вынесены водой на плоскую полосу берега и придали ему красный цвет, представляющий красивый контраст с яркозелеными камышами (рис. у стр. 288.).

   Хотя на террасе никакого корму не было и лошадей пришлось бы сгонять на берег к камышам, мы поставили палатки все-таки наверху, подальше от комаров. Как раз нашлось место, где обрыв террасы размыт в виде небольшого оврага, и здесь, хотя и круто, но можно было спуститься и согнать лошадей к берегу.

   Первым долгом после перехода под горячим солнцем отправились купаться. Вблизи нашли удобное место, где камыши временно прерываются и есть свободный выход в озеро. Впрочем, в озеро выходить не пришлось, потому что у внешнего края камышей вода уже покрывает человека. Температура воды была самая приятная (18°Ц), но что было неприятно, это угловатая галька, по которой очень неудобно входить в воду. Дальше от берега, шагах в десяти-пятнадцати дно покрыто песком. Кстати поставили и небольшую сеть и для ухи, и для науки.

   За полосой камышей появилось их пернатое население: чайки, утки разных пород и даже пеликаны, но все это держалось на воде на почтительном расстоянии.

   К вечеру ветер стих, и над камышами уже стояло угрожающее гудение поднимающихся комаров. Чтобы не привлекать комаров, мы пробовали не разводить огня без особенной нужды, но и это не помогло. Гудение низкого тона, все усиливаясь, приближалось к нам, и скоро нас облепили легионы комаров; в такой массе они не боятся ни огня, ни дыму от кизяка, и единственное спасение в сетке на голове или в плотно закрытой палатке; на руках, конечно, перчатки. Если посмотреть сбоку на человека в сетке, то видишь над его головой как бы продолжение ее в виде целого столба комаров, назойливо поющих свою докучную песню. Худшая казнь египетская!¹¹⁸ В дополнение картины на огонь явились фаланги, а потом были пойманы и скорпионы. Но утомленные дневной ездой и вечерним купаньем, мы спали крепко.

   Решение вопроса о соединении Иртыша с Улюигуром.

   24 июня. В 5 часов утра я был разбужен сильными порывами ветра и шумом всколыхнувшегося озера. Выглянув из палатки, я прежде всего с удовольствием констатировал полное отсутствие комаров и потом уже залюбовался на почерневшее озеро, покрытое большими волнами с белыми гребнями. Но любоваться было некогда; поставленную сеть волнение могло спутать, порвать или совсем унести, а ей предстояло еще сыграть свою роль и впереди на монгольских озерах. Вместе с проснувшимся Ф. И. Благовещенским мы отправились спасать сеть. При вытаскивании уже можно было чувствовать, что она хорошо нагружена. Вытащили 73 рыбы, которыми наполнили большой котел и ведро. Больше всего было окуней, потом шли караси, лини и три сороги. Вообще, в зависимости от петель сети, рыба попалась не крупная, но несколько карасей весили фунта по два. По одному экземпляру пошло в банки со спиртом, остальное в котел приема в четыре. Лини были очень вкусные, а караси и окуни показались мне хуже наших.

   Главная задача, которую я поставил себе на этот день, состояла в определении расстояния между Улюнгуром и Черным Иртышом, а также относительной высоты уровней того и другого. Это было важно ввиду существовавшего до сих пор убеждения, что между Улюнгуром и Иртышом имеется подземное соединение. В это верят киргизы, рассказывая легенду о том, что лошадь, однажды утонувшая в озере, потом была найдена выброшенной в Иртыше; этого же убеждения держатся и некоторые авторы, указывающие на то, что Черный Иртыш, пройдя мимо оз. Улюнгур, заметно обогащается водой. На основании имеющихся у меня материалов я могу по этому поводу высказаться только отрицательно и притом в совершенно категорической форме.

   Съемка перешейка между Улюнгуром и Иртышом дала расстояние 1 200 сажен, считая от уреза воды того и другого; если же считать расстояние между краями яров того и другого, то получится расстояние в 850 сажен. Большая разница в 350 сажен объясняется тем, что Иртыш в этом месте сильно уширяет свою пойму, которая вдается в материк в виде залива с обширными болотами. Перешеек между озером и рекой представляет [собой] ровное, слегка волнистое плато, с небольшим повышением по средней линии. Нивелировка [с В. Обручевым] показала, что эта средняя линия возвышается над уровнем озера на 10 сажен, а над уровнем Иртыша на 7 1/2 сажен. Следовательно, в соответственном месте, т. е. в кратчайшем расстоянии, Иртыш имеет уровень на 2 1/2 сажени выше, чем Улюнгур, и здесь скорее можно было бы допустить течение Иртыша в озеро, но никак не обратно. Что касается до высоты самых яров озера и реки, то разница бросается уже на глаз; измерения дают для Улюнгура высоту в 9 сажен, а для Иртыша в 6 сажен.

   К тому же отрицательному выводу приводят и другие соображения. Вода Улюнгура, как я уже упоминал выше, ясно солоновата, чего не могло бы быть в проточном бассейне. Дальше, в дневнике 1906 г. я уже отметил, что в истоках р. Урунгу, питающей оз. Улюнгур, совершенно нет рыбы и, в частности, таких пород, как таймень и харюз, тогда как в истоках обоих Иртышей имеется тот и другой. Одним словом, мы должны признать, что в настоящую эпоху никакого соединения между Черным Иртышом и Улюнгуром не существует.

   Прежнее соединение едва ли подлежит сомнению, и руслом служила, вероятно, борозда, идущая от северо-восточного залива к Иртышу вдоль восточных отрогов хребта Нарын-кора, которые потонули в осадках перешейка. Перешеек же между о зером и рекой, судя по сложению яра над Улюнгуром, состоит из тех же красных плотных глин, вероятно, хангайского возраста, которые распространены и к западу от озера. Что касается яра над Иртышом, то там я красных глин не видел; возможно, что они прикрыты речным песком. Поверхность перешейка усыпана мелкой галькой и щебнем и едва подернута жалкими кустиками полыни и других жителей пустынь, но как только мы подошли к Иртышу, перед нами зазеленела сочная пойма реки с группами тополей и тальников рядом с синей полосой реки в 40-50 сажен ширины. Наши лошади как-то сами догадались о лучшем корме на Иртыше и раньше нас пришли сюда с озера. Сидя после съемки на берегу Иртыша, я сожалел, что мы не остановились здесь, у хорошей воды и топлива; комаров же достаточно обильно и тут и там. Переходить уже не стоило, так как на другой день мы должны были выступить дальше. Забрав в Иртыше большой котел воды, мы торжественно принесли его к палаткам и пили уже настоящий чай.

   С высокого берега Иртыша я видел на севере вторую зеленую полосу, которой обозначено течение р. Кран, а дальше на севере синела передовая гряда Монгольского Алтая; снежных вершин не было видно.

   Ветерок разогнал комаров, и мы провели ночь благополучно, если не считать еще нескольких фаланг и скорпионов, пойманных у палатки.

   Весьма сожалею, что со мной не было лодки, чтобы сделать промеры озера и составить хоть приблизительное представление о его глубине.

   25 июня встали рано и в 8 1/2 часов утра выступили на восток, направляясь к перевозу через Черный Иртыш, который находился верстах в двадцати от Улюнгура. Мы шли ровной бесплодной степью параллельно течению Иртыша; плотная глинистая почва, посыпанная галькой, временами сменялась небольшими холмами песка с сухими кустиками Eurotia ceratoidas G. А. Меу. Мы держали путь на невысокую гряду, которая одиноко вытянулась вдоль поймы реки; впереди струился воздух и создавал мираж, отделяя гряду от земли. Жара делалась все сильнее; лошадей мучили сотни слепней, прокусывая кожу до крови.

   После полудня мы достигли ближайшего яра гряды и спустились в пойму; по объяснению проводника, перевоз должен был быть близко. В первый момент было очень приятно попасть на сочные луговины с травой в рост человека и притом затененные громадными тополями; но скоро нас облепили комары и мухи, и пришлось спасаться в сетках. Наш проводник потерял тропу, и мы больше часа блуждали в густой заросли, не находя Иртыша; пойма пересекается множеством проток, которые то и дело преграждали нам путь и запутывали еще больше.

   Проводник ускакал один отыскивать перевоз, прося нас подождать; но стоять было невозможно, потому что комары и мухи жгли лошадей немилосердно, и мы носились по этому зеленому лабиринту часа полтора, пока крик проводника не направил нас к перевозу.

   Иртыш здесь имеет сажен сорок ширины и довольно глубок, особенно у левого берега. После традиционной перебранки между моими проводниками и перевозчиками, находившимися на другом берегу, три оборванных старика урянхайца подали своеобразный паром; он состоял из двух долбленых стволов, связанных вместе, без всякого помоста. Управляя какими-то лопатами вместо весел, урянхайцы довольно быстро по частям перетаскали багаж на другую сторону. Лошадей пустили, конечно, вплавь, а козла и овец пришлось переправить на пароме (рис. на стр. 359).

   На правом берегу встали на гальке у воды, чтобы не слишком страдать от комаров. Дальше итти по состоянию лошадей было невозможно. Разговорился с перевозчиком о русле Иртыша ниже перевоза; он уверял, что бродов на Иртыше не бывает до осени, а это значит, что есть достаточно глубокий фарватер для пароходов. Вообще всюду, где я видел Черный Иртыш между этим перевозом и русской границей, он несомненно судоходен, и нужно удивляться, что до сих пор не было ни одной попытки провести здесь хоть небольшой пароход.

   На другой день рано утром нас разбудил скрип и грохот двинувшихся в путь арб; караван [ночевавшего рядом] китайского чиновника направился на северо-запад к Кемерчику (приток Крана), где, по словам проводника, работают до 200 солдат над постройкой крепости.

   Мы направились к нижнему течению Крана. Сначала миновали неширокую пойму, а дальше на полчаса пути раскинулись песчаные бугры; за ними протянулась к Крану пустынная солончаковая степь, на которой кое-где справа от дороги возвышались сопки и размытые террасы из тех же глинистых отложений, что мы видели и по южную сторону Иртыша. Верхние площадки этих террас посыпаны белой кварцевой галькой. От ближнего яра террасы тропа понемногу отклоняется к северо-западу и спускается в обширную котловину Кара-булгун, откуда вновь выходит на небольшую гриву. В двух верстах от гривы мы рано достигли левого берега Крана и, отыскав место более открытое, встали на ночевку, так как вьючные совсем останавливались.

   За день мы прошли верст пятнадцать. Дальше нельзя было итти сегодня и потому еще, что за Краном дорога идет безводной степью и остановиться близко негде.

   Кран здесь течет довольно глубоким руслом в 20 сажен ширины между невысокими ярами, которые подмываются и обваливаются в воду. Течение обрамлено небольшими зарослями тальника и тополей, которые местами расширяются. Комаров много, они особенно жгли нас, когда мы затеяли купанье.

   27 июня мы сделали семичасовой переход однообразной глинистой степью в северном направлении, пересекая большую извилину, которую делает Кран. За довольно удобным бродом дорога раздвояется; одна, колесная, идет к западу на Кемерчик, другая, верховая, - к северу в местность Толту на Кране. Станции (уртени) расположены по первой, а мы отправились более короткой второй; есть еще и третья дорога по берегу Крана, но она дальше всех, если ехать в Сара-сюмбе. Когда за Краном мы вышли на возвышение, проводник показал на западе пятно, где строится новая импань (крепость). Она стоит на левом берегу Кемерчика верстах в трех-четырех от его устья. Крепость стоит на небольшом возвышении и доминирует над окружающей степью. От нее до ближайшего отрога Алтая верст восемь-девять. Глинистая степь, раскинувшаяся перед нами верст на тридцать к северу, представляет ряд широких грив и котловин между ними. Растительность солончаковая: полынь, джузгун и тамариск в цвету. С полыни собрали много жуков.

   Первые мочежины с плохой водой и зарослями камыша попадаются за 5 верст до Крана. К концу перехода мы уже ясно приблизились к горам; перейдя небольшую седловину в невысоком скалистом кряже, который сопровождает правый берег Крана, мы скоро спустились к берегу реки и встали повыше скалы Толту. Перед нами раскинулась обширная долина до двух верст ширины, а местами и больше, вся зеленеющая хорошо орошенными пашнями и группами деревьев, среди которых были и белые тополи. Скала Толту возвышается сажен на двадцать над правым берегом Крана; она отмечена, как нечто особенное, сложенным на ее верхней площадке обо; куча камней утыкана хворостом, на котором навешаны разноцветные ленточки.

   Особенный эффект скалы состоит в том, что почти вся ее гранитная масса поросла яркокрасным лишайником; он въелся в камень, сплошь покрыл вершину скалы и длинными тонкими языками сползает вниз. Мы видели скалу вечером, когда освещенная красноватыми лучами заходящего солнца она казалась вся облитой густой свежей кровью. Когда надвинулись сумерки и в долине все меркло, она все еще ярко выделялась своими злыми, кровавыми тонами.

   Итак, названье Толту принадлежит одинокой скале, а между тем на картах название Тулта присвоено городку Сара-сюмбе, который лежит отсюда верстах в двенадцати; названия же настоящего нет, хотя оно уже приводилось Потаниным^11Э.

   После знойного дня Кран доставил нам великолепное купанье; только течение очень быстрое, да камни на дне очень крупные. Комаров мало, а слепней и совсем нет; на щебнистом холме поймали только одну последнюю фалангу. Вообще во всем чувствовалось, что мы вступаем в горы.

   28 июня мы в двухчасовой переход подвинулись к Сара-сюмбе. Дорога пролегает правым берегом Крана, то полями, то сухими террасами. Встали в двух верстах от города, перейдя первый, меньший, рукав Крана. Разбив лагерь, я сейчас же поехал в город, причем пришлось пройти довольно глубокий брод через главное русло Крана, так как мост недавно снесло высокой водой. Повидался с братьями Маметом и Ошуром и послал карточку чин-саю, спрашивая, когда он может принять меня.

   Сара-сюмбе. Город за два года, что я не видел его, сильно разросся. Теперь уже можно было насчитать до сорока домов, расположенных в две перпендикулярные улицы; строились еще новые дома, все из сырого кирпича (рис. на стр. 363). Фактория Салиахуна занимала центральное положение и тоже увеличила своп постройки. На одной из улиц устроено даже чай-хане, где можно получить чай и пельмени (манту), обозначенное затейливым китайским фонарем. Руины оказались реставрированы в казармы, а импань осталась в прежнем виде. Количество лавок тоже увеличилось, так как лицевая сторона каждого дома представляла открытую лавку с широким входом, на котором была натянута занавеска из синего холста от солнца (рис. на стр. 363). Низенькие белые домики с плоскими крышами, толпы бродящих за нами китайцев и сартов¹²⁰_г бумажные фонарики над входом - все это придавало городу игрушечный вид. Здесь я встретил, между прочим, зайсанского татарина Хаса Джильдыбаева, который разъезжает по киргизским кочевьям как практикующий врач; по пути он собирает в горах лекарственные травы; он мне показывал образцы лекарств, но они в таком измельченном виде, что узнать их не было возможности.

   У Салиахуна комнаты были устроены с претензией на комфорт; изящный бамбуковый стол, кресло, три стула, письменный стол, часы, сундуки, кровать с большим числом одеял и пять зеркал, которые немилосердно кривили и без того безобразные наши физиономии, обожженные солнцем, искусанные комарами. К чаю давали мармелад и печенье.

   Явились два посланных от чин-сая, которые торжественно, с приличной случаю речью, вручили мне ответную карточку и сообщили, что чин-сай примет меня в 2 часа 20 минут. Такая точность аудиенции было нечто новое; очевидно было, что чин-сай уже оперился на месте и важничает.

   Разговор [с чин-саем] состоял больше из взаимных комплиментов и пожеланий, причем разговаривали через двух переводчиков.

   Все эти разговоры делаются довольно скучными, но пришлось их выдержать еще часа два во время ответного визита чин-сая ко мне.

   Но главное я сделал: не только не встретил препятствия к дальнейшей поездке, но заручился еще обещанием получить двух проводников.

   В сумерки мы отправилис ь к нашему лагерю; в это время на башенке импани несколько трубачей играли зорю. Мотив зори состоял из двух нот в октаву; сначала продолжительное повторение одной верхней ноты, а потом несколько нижних; все это до тошноты длинно и скучно. Кажется, около 10 часов после зори выстрел из пушки, и после этого ходить по улицам запрещено. Вообще опереточный город приведен в опереточно-военный вид.

   Итти бродом через вздувшийся к вечеру Кран нам пришлось уже в полной темноте; мы перешли благополучно, а два сопровождавших нас сарта выкупались, так как лошади не выдержали напора воды и упали.

   На завтра у меня осталось время сделать определение широты и побывать в Сара-сюмбе у чиновника по русским делам китайца Хон-глая. Это довольно изящный молодой человек с бледным лицом, умными глазами и тонкими белыми руками. Он говорил по-китайски, но мне потом передавали, что, получив образование в Японии, он знает и английский и русский языки. Может быть этикет или что-нибудь другое не позволили говорить со мною без переводчика. Занимаемый им пост довольно значителен и даже, как передают, он составлял оппозицию чин-саю.

   30 июня. Утро ушло на приведение в порядок багажа. В 2 часа дня мы отправились. Караван ушел вперед, а мы заехали проститься со своими знакомыми в город. Побывали у Мамета, видели голдая Хонглая, который подарил нам два бумажных веера, и выехали вдогонку каравану. Торная тропа идет параллельно течению Крана на север. Перевалив невысокий скалистый отрог, мы отвернули от Крана вправо, в долину его левого притока Уласты, получившего название от тополей, которыми подросли берега речки. По пути обогнали старика урянхайца с провожатым, оказавшегося военным доктором, да большой табун великолепных лошадей чин-сая; лошади почти все гнедой масти; по объяснению проводника, они готовились к отправке в Пекин.

   Кстати, несколько слов о двух проводниках, которых мне дал чин-сай на все лето. Младший, по имени Жяп, урянхаец лет тридцати, с плоским бабьим лицом. Для торжественности первого дня он натянул сверх длинного синего кафтана розовый нагрудник, а шапку все-таки завязал русским ситцевым платком, на котором был изображен большой ананас. Сначала мы относились к нему не совсем доверчиво и дружелюбно; особенно нас возмущало бесцеремонное отношение к попадавшемуся на пути населению, причем [им] не забывалась и нагайка. Но впоследствии, когда Жяп обнаружил смелость, доходящую до безрассудства, необыкновенную находчивость и быстроту действия, и особенно великолепное знание весьма запутанного хребта, мы не только многое ему простили, но он сделался прямо необходим. Благодаря ему я познакомился с такими тропами и проходами, о которых и подозревать было трудно.

   Второй, старик, тоже урянхаец, был совершенно бесполезен и представлял ненужный баласт; я до конца даже не знал его имени.

   Жяп вел нас по долине Уласты, сначала открытой и широкой, но скоро долина стеснилась надвинувшимися крутыми склонами отрогов; появился лес - лиственица и немного ели; зазеленели сочные луговины; зашумела речка на камнях. Верстах в двенадцати от города, на привлекательной лесной поляне, Жяп предложил переночевать, говоря, что дальше идет перевал, которого мы не успеем миновать засветло.

   Это была первая остановка в горах среди ароматного луга, и потому настроение было праздничное, а самое главное: больше не было ни комаров, ни мух, ни слепней. Едва мы раскинули палатки и развели огонь, как с другой стороны из-за гранитной скалы появились три китайца; они перешли речку по переброшенному через нее дереву и приблизились к нам. Один из них говорил немного по-русски и сейчас же вступил в беседу; смысл появления этих китайцев до сих пор остается для меня загадкой.

   С одной стороны, я слышал самое горячее обвинение чин-сая и всего китайского начальства, с другой [был задан] вопрос о съемке; так и до сих пор не разберу - встретился ли я с китайским "революционером" или меня привели на заранее подготовленное свидание с агентом чин-сая. Вместе с этим не могу не отметить, что Жяп не обращал никакого внимания еа то, что по всему пути мы [В. В. Обручев] производили маршрутную съемку.

   На утро 1 июля я распростился с случайным знакомым, и мы направились на перевал в обход теснины Уласты. Снялись в 10 часов утра, перешли на левую сторону речки и начали довольно круто подниматься по каменистому косогору с сухой растительностью. Делая зигзаги, мы переходили с одной гривы на другую, все выше и выше. Подъем длился около 2% часов. Выйдя на верхний гребень отрога, мы увидели сзади обширную Иртышскую степь, синий Улюнгур, за ним хребет Саур и снежные шапки Мустау. В час дня мы немного спустились косогором, поросшим высокой сочной прерией, опять к руслу Уласты. Здесь около речки небольшая зеленая площадка, поросшая тополями и лиственицей, очень удобная для стоянки. На соседних склонах бросались в глаза высокие зонтичные, акониты и другие травы прерии.

   Мы поднялись до высоты 1 445 м, но нам предстояло и дальше подниматься. Подождав отставший караван, мы двинулись вверх по долине р. Уласты, которая стала маленьким ручьем. Через час езды мы достигли развилины, где стоят несколько юрт урянхайской уртени, и повернули влево, на север. Легкими зигзагами по косогору мы поднялись на первую седловину (2 100 м), поросшую с северной стороны пестрым ковром альпийского луга, хотя лес еще не кончился; здесь много Viola altaica Fall., Aster alpinus L., Pedicularis proboscidea Step., Hedysarum polymorphum Ledb. и др. Сохранилось даже пятно снега в две квадратные сажени с красным налетом.

   Обходя с востока какой-то исток, мы продолжали подъем, оставили сзади лес и вступили в полосу крупного гранитного корумника. Тропа извивается довольно прихотливо среди камней. Две непривычные вьючные потеряли тропу и завалились; одна с вьючными ящиками ухитрилась упасть на спину, и с ней провозились около часу, пока удалось вытащить. За полосой каменной россыпи идет постепенный подъем ко второму седлу (2 245 м), обставленному гранитными скалами. Здесь мы были около 5 часов вечера. Небольшой спуск приводит в самую вершину р. Устюган, занятую альпийской болотистой поляной без леса, но с одиноко ворчащими деревьями и зарослями арчи. Окружающие склоны завалены гранитными глыбами; между ними болотца, из которых и собирается исток Устюгана. По состоянию травы можно было догадаться, что почва здесь весьма недавно освободилась от снежного покрова и была еще мерзлой. Небо задернулось тучами и температура упала до 4°Ц, а ночью был минимум - 2°Ц. После горячей степи холод был очень чувствителен. На другое утро нас встретил веселый безоблачный день, и в пятичасовой переход мы легко достигли Уй-чилика.

   Оставляя вправо за хребтом истоки Хандагатая, мы предприняли подъем в северном направлении по боковой долине небольшого ключа. Верхняя часть подъема довольно крута, и тропа делает повороты. На вершине хребта при высоте 2 540 м местами еще лежал снег небольшими полями.

   Довольно крутой спуск ведет в верховья р. Дженишке-Кран, составленные из нескольких истоков, носящих каждый самостоятельное. название. Первоначально спуск приводит к ручью Кольдунын-булак, отсюда небольшой перевал плоским седлом с группами листвениц ко второму ключу Биикты-сай с густым лесом, а дальше уже почти без перевала в широкую долину р. Уй-чилик. Подвинулись версты четыре вверх по его берегу и достигли большого аула, юрт в двадцать, Мамия-амбы, родового киргизского начальника. В открытой котловине разбросано еще много аулов, приходящих сюда на джайлау с зимовок в низовьях Крана. Обширные альпийские пастбища Уй-чилика представляют все благоприятные условия для летовки, только лес для топлива приходится возить за несколько верст (рис. на стр. 365).

   Как я уже сказал, Уй-чилик, Биикты-сай и Кольдунын-булак составляют верховье р. Дженишке-Кран; последний уходит из котловины на запад в довольно крутую и тесную долину; ниже он принимает в себя еще притоки: справа - Ужяпрак-сай и Тургунь, а слева - знакомый нам Устюган. Дальше он сам впадает слева в Кран.

   По долине Дженшнке-Кран пролегает вторая дорога с Уй-чилика в Сара-сюмбе; она считается короче, но труднее. На хорошей лошади этой дорогой выезжают в Сара-сюмбе в один день легко.

   На Уй-чилике я рассчитывал дать отдых нашим лошадям, что было особенно важно для сильно подбитых вьючных, а за это время сделать налегке экскурсию на горячие ключи Арасан. Но один день мне пришлось целиком просидеть дома, принимать гостей и самому делать визиты. За этот день я хорошо познакомился с обиходом жизни киргизских властей и их отношением к китайской администрации.

   Представителем [китайской] короны в Алтайском округе, как мы видели выше, является военный губернатор - чин-сай, окруженный свитой китайских чиновников. De jure он облечен почти неограниченной властью, de facto власть его во многих отношениях номинальна. Причин тому много. Прежде всего, ни сам чин-сай, ни большинство чиновников не знают местного языка, киргизского или монгольского, и находятся целиком во власти переводчика. Далее, чин-сай почти не покидает своей резиденции в Сара-сюмбе и поэтому имеет весьма туманное представление о топографии своего округа; в этом я убедился при личных переговорах с ним.

   К непосредственному управлению кочевым населением привлечены его родовые начальники, через которых и производятся все сношения с населением.

   Главную заботу чин-сая составляет организация военной охраны границы, для чего имеется несколько караулов, каждый с начальником, китайским офицером - кя, присылаемым сюда на три года из центрального Китая, как и сам чин-сай. Кя решительно ничего не понимает в местных делах, большую часть времени спит и находится в руках переводчика бойдо, который при ничтожном казенном вознаграждении обычно еще занимается торговлей. Вооружение караула составляют полтора десятка оборванцев; урянхайцев или дербетов, на которых приходится два-три кремневых или фитильных ружья.

   Вторая забота китайского сатрапа - сбор податей, который сильно возрос за последние три-четыре года.

   Фактически местное управление целиком находится в руках родовых властей. Они же чинят суд и расправу до смертной казни включительно, что, впрочем, бывает очень редко. Народное образование обслуживается наемными учителями-муллами при больших аулах.

   В последнее время и в Алтайском округе учреждена дорожная повинность, которая состоит в содержании станций (уртеней) на особенно ходовых путях, как, например, между городами Сара-сюмбе и Кобдо. Уртени содержатся на счет населения; они обязаны доставлять китайским чиновникам переменных лошадей и верблюдов бесплатно и, кроме того, выдавать довольствие баранами и по нескольку штук монгольского [?] чая, смотря по чину проезжающего. Если к этому прибавить, что проезжающие чины обыкновенно "сторожатся" над служащими уртени и частенько пускают в ход нагайку, то делается понятно, что население сильно тяготится этой повинностью.

   Как мне удалось убедиться из личных разговоров с киргизами, к китайскому правительству они относятся довольно индиферентно; их патриотизм не простирается дальше их племени и родовых властей. Они не имеют сколько-нибудь ясного представления о далеком Пекине с его мандаринами и богдыханом, да, кажется, мало интересуются этим. Чин-сай, любезно беседующий с нами, иностранцами, держится весьма высокомерно с родовыми начальниками. Последние съезжаются к нему в некоторые праздники на поклон и привозят подарки в виде лошадей и т. п., но чин-сай не удостоивает их даже чашки чая.

  

  

   Экскурсия на ключи Халаун-Арасан. [4-7 июля экспедиция совершила экскурсию на горячие ключи Арасан, лежащие в долине р. Халаун к востоку от Черного Иртыша. Из Уй-чилика (2 535 м) перевалили в верховье р. Кунгейты, правого притока Черного Иртыша, а оттуда через перевал (2 120 м) прошли в долину р. Черный Иртыш], Полуторачасовой спуск частью лесом, частью по сочным лесным полянам, поросшим высокой прерией из Aconitum NapellusL. Heracleum dissectum Ledb., Bupleurum aureum Fisch, Leuzea cartamoides D. C. и др., привел к узкой поляне на правом берегу Кара-Иртыса. Прозрачная река, обрамленная с одной стороны сочной поляной, с другой - лесистым склоном, достигает 15-20 сажен ширины и здесь течет не особенно быстро, но немного ниже она уже клокочет на крупных камнях (рис. у стр. 288 и 336). Довольно удобным, хотя и глубоким, бродом перешли на левую сторону. Из двух дорог на Арасан выбрали правую (южную), менее высокую, но немного подлиннее. Круто поднялись на первую гриву, опустились в овраг и сейчас же поднялись на вторую, потом третью, четвертую и только с пятой гривы спустились в долину небольшой речки Уту-булак (рис. на стр. 368). [Из Уту-булака перевалили (2 208 м) в р. Халаун]. Подступившие к потоку скалы то и дело сгоняют тропу с одного берега на другой, и в общем перешли двадцать пять бродов. Халаун не больше 4-5 сажен ширины, и большинство бродов удобны; только один из последних довольно глубок, так что вода почти доходит до седла. Гранитные скалы поросли лиственицами и елями; лес местами погорел лет шесть тому назад; стволы частью повалились и сильно засорили дорогу, что весьма удлиняет путь (рис. у стр. 336).

   Перейдя последний брод через Халаун, мы круто поднялись лесистым склоном и попали в крутую покатость под гранитной стеной, усыпанную глыбами камня и тонким песком. Эта покатость имеет сажен сорок длины и около пятнадцати ширины и падает к Халауну. У верхнего края ее из камня бьют два небольших родника, один шагов на двадцать выше другого. Это и есть горячие ключи Арасан. Вода ключей солоновата и распространяет слабый запах сероводорода. Температура нижнего ключа 51 °Ц, верхнего 48°Ц. Ключи вытекают на 100 м выше уровня Халауна и по покатости в виде небольшого ручейка стекают в него. От ключей проведены деревянные желоба к двум деревянным ваннам в форме ящиков, в которых и купаются. Для питья берут воду прямо у выхода ключа. У выходных трещин по борту ключа приютились зеленые водоросли, которые погружены в горячую воду.

   Каких-нибудь приспособлений для жилья нет; единственная маленькая хибарка из дерева принадлежит амбы Мамию, да и та меньше деревенской черной бани. Больные ютятся в палатках на двух-трех маленьких площадках, откопанных среди камней, без элементарных удобств; а по словам киргизов, здесь иногда скопляются до 200 человек лечащихся, между которыми бывают и русские, о чем свидетельствует надпись на одной из скал. Добавьте к этому отсутствие пресной воды и порядочное зловоние от испражнений и отбросов - картина получается не из уютных. Киргизы едут сюда, конечно, по собственному диагнозу и лечатся водой от всех болезней - от желудочных, глазных, сифилиса, порока сердца и т. д.

   К открытию ключей приурочена довольно обычная легенда о том, как охотник зимой преследовал раненого оленя, который прибежал к незастывшим ключам, помочил раненую ногу в воде и, понравившись, скрылся. Киргизы говорили, что дальше по склону есть еще ключи, один горячий, другой холодный, которые тоже считаются целебными.

   Арасан - последний пункт, до которого имеется тропа; дальше вниз по Халауну к р. Иолты дорог никаких нет, даже для киргизов. Этому можно поверить, если взглянуть от избушки Мамия на ту головоломную трещину, в которую зарылся Халаун. В связи с недоступностью местности здесь, говорят, в изобилии водятся маралы, медведи и другие звери.

   От Уй-чилика до озера Даингол. 9 июля старой дорогой мы вернулись на джайляу Уй-чилик. Вечером я побывал у муллы Шакира, обслуживающего аул Мамия в качестве учителя, священника и, кажется, адвоката. Мулла еще молодой, хорошо выхоленный брюнет, по происхождению турок, получивший образование в Константинополе. Довольно словоохотливый и юркий малый. Главную доходную статью его составляет сопровождение мусульман-паломников в Мекку, куда он возит их через Омск, Самару [Куйбышев], Одессу. С каждого он берет на расходы по 1 200-1 500 руб., заведует билетами, гостиницами и т. п.; в общем ему и самому, конечно, перепадают барыши. Так, например, в последний раз он ездил с шестьюдесятью одним паломником, и общий бюджет поездки достиг 75 000 руб.

   В доказательство своей учености и опытности он произнес несколько фраз на ломаном французском языке.

   Между прочим мулла Шакир, как и другой татарин-врач, упрашивали меня достать им оспенного детрита. Они упоминали об одном татарине, который явился сюда с детритом и с успехом прививает оспу киргизам-киреям. Киргизы очень охотно уплачивают по барану за прививку, а то и больше; только с бедных он берет по полбарана. В результате у этого заезжего оспопрививателя появилось большое стадо баранов.

   От муллы Шакира я еще раз слышал о самовольных поборах, которые под видом податей производит чин-сай. Получается что-то гомерическое и хочется думать, что рассказы муллы сильно прикрашены его собственной завистью и вожделениями хищника.

   9 июля. Дневка и бесконечные свидания с наезжающими киргизами, которые, узнав, что я за все плачу или отдариваю, навозили кумыс, масло, каймак (вареные сливки) и т. п. В конце концов мне пришлось отказываться от подношений. Главное неудобство остановок в аулах это то, что посетители постоянно отрывают от дела, заводя нескончаемые разговоры все на одни и те же темы. В этот день я первоначально предполагал съездить к истокам Кара-Иртыса через хребет в верховьях р. Бийкты-сай, но амбы Мамий отговорил меня, посоветовав отдохнуть и указывая, что легче попасть к истокам Иртыша с оз. Даингол, куда лежал наш путь.

   10 июля. Выступили в верховье Крана после продолжительного ожидания верблюдов, которые должны были заменить все еще не поправившихся вьючных лошадей. Вероятно, задерживал и сын амбы Канапия, который все еще не терял надежды получить от меня винтовку или револьвер. Только в 11 часов мы распростились с аулом и двинулись вверх по Уй-чилику. Скоро долина сделалась теснее и местами перегорожена кучами камней - перемытыми моренами. В 12 часов мы были у раздвоения долины Уй-чилика; вправо, к востоку, уходит бывшее русло ледника, в тылу которого верстах в восьми поднимаются две острые сопки. Как я потом убедился, на восточном склоне этих сопок залегает главный исток Черного Иртыша. Мы взяли левую по пути (западную) долину и по ней продолжали подъем. У места слияния двух истоков Уй-чилика долина наполнена типичными моренными грядами и холмами, между которыми светлеют маленькие озерки. Постепенный подъем скоро привел к громадной ровной котловине Кара-чирик. Это обширное зеленое болото ограничено кряжами скалистых гор. На ровной зеленой [поверхности] местами поднимаются небольшие овальные холмы с широкими трещинами по бокам, через которые выглядывает черная торфяная почва. Нужно думать, что эти вздутия в форме холмов образованы расширяющимся при замерзании льдом. В тылу болота видны две долины, обставленные высокими острыми вершинами. Длина болота на глазомер достигает четырех-пяти верст, а ширина не меньше версты.

   Оставляя котловину Кара-чирик слева, мы сделали небольшой подъем к перевалу в р. Кран. С перевала (около 2 600 м) впереди на севере показалась зубчатая гряда главного хребта Монгольского Алтая с белыми языками снега; на ней лежала тяжелая туча, которая медленно ползла нам навстречу. На перевале мы опередили караван и дожидались около часа, пока он нас нагонит. Потом под градом и ледяным дождем двинулись дальше, переваливая несколько грив, падающих в долину Крана. Весь склон затянут альпийским лугом и зарослями полярной березки.

   В 3 часа мы были в широкой долине Крана, где он составляется из двух потоков. Один проходит с востока, с водораздела с Черным Иртышом, второй с севера, где находится перевал Урмогайты; иногда этот исток называют именем перевала. Правее первого истока проводник Жяп показал мне вершину, около которой есть тропа, ведущая в истоки Черного Иртыша (рис. на стр. 371).

   Под дождем мы еще подвинулись вверх по северному истоку и в 5 часов встали на ночевку на правом берегу небольшого потока близ палатки пастухов, которые прогоняли большую отару овец. Холод и ненастье стояли до утра.

   11 июля. Перейдя на левый берег Крана, мы постепенно поднимались среди старых морене озерками и полированных скал. В верховьях долина разветвляется на три: средняя ведет к широкому седлу, левая (по пути), выше остальных, своим тылом уходит к склонам Мустау, а правая, менее глубокая, ведет к перевалу. Едва мы отвернули в боковую долину, как начался подъем к перевалу по крутому каменистому склону; но дорога проложена зигзагами, и потому подъем нетруден. Через два часа ходу от стана мы были на вершине перевала, где сложена огромная куча камней (обо), которая служит наглядным доказательством того, как часто посещается этот перевал. Высота перевала определена в 2 940 м¹²¹ (рис. на стр. 371).

   На перевале нас посыпало снежной крупой при ветре, и мы довольно скоро начали спускаться по удобной тропе. Спуск по крутому косогору длился минут двадцать, а потом покойная езда по дну долины. Через два часа пути от перевала справа открывается боковая долина - двойной ледниковый кар, верхним концом примыкающий к водоразделу с Черным Иртышом. Лес еще не появился, но северные склоны густо затянуты полярной березкой. Обильное орошение от массы ключей, текущих из боковых ущелий, дает прекрасные сочные луговинки.

   Еще через час езды вниз по речке Урмогайты - и слева открывается глубокая извилистая долина белой речки Даинсу; вода ее придает голубовато-мутный оттенок сначала прозрачной Урмогайты. Вследствие ненастья вершины Мустау на этот раз не было видно, но ясно можно было рассмотреть в раздвоенной вершине Даинсу два небольших ледника; один из этих ледников я видел в 1909 г. вблизи.

   Выше устья Даинсу мы перебрели на правый берег Урмогайты и отклоняясь от реки к востоку, вступили в сплошное царство старых морен. Они идут полосой верст в пять-шесть ширины, закрывая собою весь низкий водораздел между Урмогайты с запада и Джаматы с востока. Этот ничтожный водораздел, состоящий из старых морен, разделяет системы рек Кобдо и Иртыша, так как Урмогайты течет в Даингол, а Джаматы в Иртыш.

   Высокий перевал Урмогайты пролегает через отрог Мустау и главного хребта Алтая; отрог уходит к истокам Иртыша, составляя водораздел последнего с его же притоком Джаматы. Таким образом, здесь главная линия хребта понижается почти до уровня соседних долин, а южный отрог доминирует над ней (см. ниже экскурсию в Кийтын-арча).

   Мало того, судя по тому, что морены р. Урмогайты сливаются с моренами Джаматы, нужно заключить, что здесь на склонах Мустау залегал один большой ледник, который давал исток рекам кобдоского и иртышкого бассейнов.

   Пересекая морены, мы почти коснулись берега озера, куда впадает р. Урмогайты. Сначала, справляясь с картой Потанина, я принял его за залив Даингола, но потом убедился, что это самостоятельное озеро, запертое моренами и дающее протоку в Даингол^l22.

   У восточного края морен, ближе к берегу Даингола, возвышается скалистая гряда, сложенная из сланцев; мы обошли ее справа и ложбиной спустились к болотистой холмистой низине у юго-восточного залива оз. Даингол. Вьюки сильно запоздали, и мы поджидали их в походной лавке фирмы Салиахуна. Лавка стоит почти в версте от берега; квадратная площадь огорожена забором из высокого плотного частокола; внутри двора помещается высокий балаган с крышей из английской бязи, две юрты и еще остается место для склада закупаемой шерсти. В балагане, освещаемом через крышу, помещался небольшой склад мануфактуры и других ходовых товаров. Здесь же нашлось место присесть гостям. Молодой, красивый сарт, приказчик, сообщил, что хозяина нет дома, и принялся угощать нас кумысом и чаем.

   Вьюки пришли уже в темноте, так как вновь нанятые верблюды оказались слабосильны, хотя несли неполный груз. Наша мечта встать у озера и в то же время у леса не осуществилась, так как лесистый склон был верстах в двух от берега. Мы предпочли близость воды и раскинули палатки на берегу Чумека у восточного угла залива. На прибрежной низине мы спугнули целые табуны гусей. Вечером поставили сеть в устье Чумека и поймали довольно много харюзов и большого османа.

   12 июля. Дневка. В программу дня входили общий осмотр озера и его окрестностей и подготовка большого разъезда в истоки Синего Иртыша (Ку-Иртыс).

   Утром я осмотрелся в окрестностях залива, которые представляли бугристую низину с озеринками; почва состоит из белых отложений ледникового лёсса. В одном месте есть возвышенная более ровная площадь в форме прямоугольника с следами вала и рвом вдоль него. Сторона прямоугольника около ста сажен в длину; внутри вала - остатки разрушенных башен.

   Недалеко отсюда ближе к лесистому склону внутри бревенчатой изгороди стоит большая каменная баба, описанная еще Г. Н. Потаниным {Г. Н. Потанин. Очерки Сев.-зап. Монголии, II. Путешествия по Монголии. Географгиз, М., 1948, стр. 49¹²³.}, поставленная будто бы в честь батыря Дайна. По рассказам проводников прямоугольник, окруженный валом, представляет крепость, построенную Цаган-гегеном, но потом разрушенную киргиз-киреями. Вблизи каменного памятника Дайна сейчас установлена уртень для перемены лошадей по пути в Кобдо.

   Для обозрения самого озера мы направились по берегу к западу и поднялись на скалистую сопку, которая отделяет с запада залив от большого озера. Скалистый кряж дает в середине седловину, по которой проходит дорога к северо-западной окраине оз. Даингол. Мы не пошли по ней, а выехали на возвышение северной оконечности кряжа, откуда открывается обширный вид на большое озеро и наш залив.

   Вся долина р. Урмогайты ниже малого озера представляет чрезвычайно типичный моренный ландшафт с темными полосками листвениц по северным склонам бугров. Моренные валы выходят к самому берегу озера. На северо-запад открывается вид на обширную водную гладь Даингола, окруженную невысокими грядами с востока и севера, и с передовым массивом с запада, из-за которого выглядывает снежная верхушка Мустау (рис. у стр. 384 и 400).

   Неширокий пролив огибает скалистый кряж, на котором мы были,, и вновь расширяется в залив у нашего лагеря. В проливе поперек его почти во всю ширину наметана узкая полоса песка в виде низкой дамбы; она перегораживает вход в залив, оставляя узкий проход только у его восточного берега.

   Сделав фотографии озера, взяв румбы буссолью и собрав растения, мы вернулись к лагерю. Вечером виделся с молодым хозяином лавки Салиахуном, и последний обещал доставить трех вьючных лошадей для поездки в Ку-Иртыс.

   Берега озера местами чрезвычайно топки и здесь поросли желтым Senecio palustris D. С., а там, где яр посуше, краснеют высокие кусты Carduus nutans L. Определение широты места и высоты Мустау пришлось отложить в виду облачности.

   Разъезд к истокам Синего Иртыша. 13 июля. Оставив главный караван на Даинголе и захватив инструменты, палатки и провизию на трех вьючных лошадях, мы около полудня выступили в Кулагаш, имея конечною целью экскурсии - истоки Ку-Ирт