Я думал, что сегодня буду на охоте и потому буду в состоянии завтра у Вас обедать; но оказывается, что на охоту мы едем завтра, и потому, если Вы позволите, обедать я буду у Вас послезавтра, в пятницу.
Дружески кланяюсь Н<иколаю> А<лексеевичу> и Вам.
Середа.
30 мая (11 июня) 1868. Баден-Баден
Voici enfin, mon cher ami, le petit récit que je vous avais promis pour le "Journal des Débats"1. Mais j'ai tardé si longtemps que mon envoi ne vous trouvera plus peut-être à Paris. Vous seriez bien aimable de m'avertir par un mot que vous l'avez reèu - vous aurez encore le temps - car je ne pars pour la Russie que dimanche (mais bien décidément cette fois). J'ai envoyé l'original russe à Mérimée; faites-lui parvenir une épreuve pour qu'il y jette un coup d'œil s de votre côté faites les corrections que vous jugeriez nécessaires.- J'ai dicté cette traduction à Viardot qui l'a mise en franèais: je suis sûr que c'est très exact - et Viardot sait son métier.
Quand cela paraîtra aux "Débats" - (je suppose que la rédaction l'accepte) - ayez la bonté d'envoyer un exemplaire à Viardot qui me le fera parvenir.
Ainsi, merci d'avance et au revoir à la fin de juillet, ici, à Bade - ou à Paris.
P. S. Si la 2-de édition de "Fumée" a paru, envoyez, s'il vous plaît, 4 ou 6 exemplaires à mon nom ici.
31 мая (12 июня) 1868. Баден-Баден
Freitag, d. 12 Juni 1868.
Ich reise Sonntag von hier ab und - komme Montag früh nach Berlin - ich werde im Hotel de St. Petersburg logiren. Lassen Sie mich wissen - Montag vormittag - wann ich zu Ihnen kommen kann
1. Herzliche Grüsse
31 мая (12 июня) 1868. Баден-Баден
Пятница, 12-го июня 1868.
Душа моя Яков Петрович, я послезавтра отсюда выезжаю. Остановлюсь на два дня в Берлине - а в четверг вечером надеюсь быть в Петербурге - о чем тебя предупреждаю. Жить я буду на квартире В. П. Боткина, в Караванной, No 14. Я непременно буду у тебя,- а тебя прошу покорно, как только ты получишь это письмо - отыскать в Лесном П. В. Анненкова, адресе которого я, к сожаленью, потерял - и сообщить ему это известие, Я писал к нему через Димитрия, слугу В. П. Боткина, но не знаю, дошло ли до него мое письмо1. Не забудь, пожалуйста.
До скорого свидания, крепко жму тебе руку.
31 мая (12 июня) 1868. Баден-Баден
Пятница, 12-го июня 1868.
Ваше письмо застало меня еще здесь, любезнейшая Наталья Николаевна,- но, как говорится - в самый раз... Я завтра уезжаю в Россию, где пробуду около 6-и недель. В Петербурге я останусь всего дня два. Мне было очень приятно узнать, что Вы здоровы и веселы; я также был здоров всё это время - мы поставили новую, третью оперетку - я исполнял роль людоеда - музыка прелестная и всем очень понравилась1. По приезде моем сюда обратно всё это возобновится - и я советую Вам завернуть тогда в наши страны и послушать нас.
Вполне одобряю Вашу мысль посоветоваться с Фридрейхом насчет Леночки; он человек дельный.
Если б Вам угодно было, чтобы я Вам привез что-нибудь из России, то напишите мне по следующему адрессу: "В Москву, на Пречистенском бульваре, в доме "Удельной конторы"2.
Дружески жму Вам руку и остаюсь
2 (14) июня 1868. Баден-Баден
J'avais {Было: Je n'avais} l'intention de faire mon voyage de Russie après l'événement attendu; mais des lettres et des informations reèues ont brusquement changé mes plans et je pars dès aujourd'hui même. J'espère être de retour vers la fin de juillet - et peut-être viendrai-je encore à temps; si pourtant je reste en Russie plus longtemps - et que l'enfant vienne bien et heureusement au monde - on pourrait, comme on dit, le faire ondoyer - et attendre mon retour pour le baptême. Dès mon retour à Bade, j'irai naturellement - et après avoir pris 2 ou trois jours de repos - à Rougemont.
Je te souhaite bonne chance, courage et patience et je t'embrasse bien cordialement ainsi que ton mari.
Ton père qui t'aime J. Tourguéneff.
P. S. Voici mon adresse en Russie:
Moscou, boulevard de la Prétchistenka, au Comptoir des Apanages.
Nachträglich sehe ich doch wohl, dass ich mich durch meinen lebhaften Wunsch, heute noch ein Stuck Ihrer Dichtung - und obenein durch des Dichters eignen Mund- kennen zu lernen, über das Maass meiner Kraft getäuscht habe. Von der durchfahrenen schlaflosen Nacht ist, mein Kopf so wüst, dass ich mich unfähig fühle, heut Abend einen derartigen Genuss seiner würdig aufzunehmen. Es ist lesser für mich, Sie gönnen ihn mir morgen Vormittag. Jede Stunde ist mir, wie ich Ihnen schon sagte, recht und bequem, von 6 Uhr Morgens an bis 1 Uhr
1. Verzeihen Sie der menschlichen Schwäche und bitten Sie Ihre liebenswür-dige Frau Gemahlin das Gleiche zu thun
Montag.
P. S. Vielleicht lassenSiemir Nachricht über die Stunde, die Ihnen genehm ist, nach meinem Hotel zugehen.
hôtel de St. Pétersbourg.
Me voilà donc à Berlin, dans cet hôtel, et je vous écris ma première lettre! Le voyage s'est accompli sans le moindre accroc et nous sommes arrivés, comme le "Hendschell Telegraph"1 nous l'avait annoncé, à 7 3/4, à la minute! J'ai trouvé le bon Pietsch à la gare - nous nous sommes embrassés et j'ai dû commencer mes récits de Bade dans le fiacre... J'ai mal dormi, pour bien dire, je n'ai pas dormi du tout et je me sens très fatigué. J'ai essayé de faire les traductions russes des romances, j'ai rêvé à des librettos2- impossible! Jusqu'à Francfort j'ai eu dans le même wagon que moi un monsieur russe de Pétersbourg que je connais et après Francfort la muse n'a pas voulu souffler... Elle soufflera. Le dîner à Francfort a été horrible - j'ai pensé à vous tout le temps - mais encore plus spécialement vers 5 heures, comme je l'avais promis - j'ai soupe à Güntershausen... Tous les hôtels sont pleins à Berlin et on m'a donné une chambre assez sale. Quand j'en ai dit deux mots au Kellner en lui montrant des taches sur la muraille, il m'a dit: "Oh! das ist nichts! Da sind wahrscheinlich schmutzige oder schweissige Hände gewesen..." J'ai trouvé la consolation "peu suffisante", comme dit Naïna3.
Je n'ai pas besoin de vous dire combien j'ai pensé, combien je pense à Bade. Je ne serais heureux que quand le le reverrai, èa c'est bien sûr.
Midi. Je viens de déjeuner avec Pietsch et il va m'entraîner dans un tourbillon de visites, etc. Je crains de n'avoir plus un moment à moi et je vous envoie cette lettre dès à présent. Mentzel est malheureusement à Paris. Lessing est déjà venu me voir et m'a chargé de vous dire mille choses aimables. Pietsch est plus que jamais der Mann des Superlatives. J'ai trouvé une lettre d'Auerbach qui me donne rendez-vous à 2 1/2 h.4 Je sens moins de fatigue, mais mes essais de sommeil ont été infructueux. Je vous envoie une photographie très caractéristique de Bismarck et une découpure de journal où l'on parle d'un ventilateur de cheminée contre le soleil et le vent. Que Viardot en parle à Armbruster5 avant qu'on perfore ma salle à manger (NB. Le plaid ne coûte que 18 florins; j'ai retrouvé la facture - ne payez pas davantage).
Je vous écrirai encore ce soir à tête reposée?. Ceci n'est qu'un signe de vie que je donne. Oh! mes chers amis, combien je vous aime! Je vous embrasse tous, à commencer par Viardct... Meine theuere Freundinn, Ich küsse Ihre liebe Hand mit vieler Inbrunst - und auch die der lieben Didie, die Ich sehr liebe, weil Sie der Ihrigen ähnlich ist. Que Dieu vous protège!
hôtel de St. Pétersbourg.
Chère Madame Viardot, theuerste Freundinn, me voilà encore ici - contre mon attente - et je ne pars que ce soir. J'ai été retenu par ce diable d'Auerbach, qui doit me faire aujourd'hui lecture de son roman1 (pas tout le roman, grands Dieux!) et me faire faire la connaissance d'un libraire d'ici qui a l'idée de publier une traduction complète de mes machines (en allemand)2. Je n'ai pas eu un instant à moi pendant toute la journée d'hier: Pietsch m'a remarqué comme un bateau à vapeur. J'ai commencé par aller chez lui - il habite maintenant une très belle maison. Berlin est devenu du côté du Thiergarten un vaste assemblage de palais, les uns plus beaux et plus élégants que les autres - par centaines. C'est étourdissant. Toute la famille de Pietsch a poussé comme des asperges: son fils Paul a la tête de plus que moi. Mme Pietsch est plus étrange que jamais - et mon Micawber3 a passé du rose au noir dix fois dans l'espace de la journée. Puis nous sommes allés chez R. Begas qui vient de commencer une statue de jeune femme élevant au-dessus [de] sa tête un enfant avec lequel elle joue - c'est ravissant - un des plus délicieux torses féminins qu'il soit possible de voir. Begas a toujours sa tournure florentine - à la Donatello. Ensuite chez Auer-bach. Ce vieux juif m'a retenu très longtemps, m'a accablé de compliments (et sa femme et sa fille!) - il est faux comme un jeton, rusé, vain, tout cela noyé dans un flot de bonhomie souabe et des phrases sur l'art, etc. à la Gounod - vous savez ce que je veux dire... "Wir, Schriftsteller, haben in den Bleibergwerken der Leidenschaften zu arbeiten" - "dièse Chemie der menschlichen Seele", etc. Didie, comprends-tu cela? Moi, pas du tout. Ou bien cela ne vaut pas la peine d'être compris. Puis chez Julian Schmidt. Celui-là est un bon garèon - loyal et fort - avec une figure de hibou et une tête d'hydrocéphale. Sa femme est aussi une excellente personne. Longue causerie - très intéressante. J'avais écrit le matin une lettre à Graefe pour lui demander une consultation... Il m'avait donné un rendez-vous à 7 heures dans son palais - on ne vit ici que dans des palais... J'ai dû attendre deux heures et un quart et je n'ai été admis en son auguste présence qu'en passant, par faveur, sur le ventre de 50 autres personnes qui encombraient jusqu'à son jardin. Il a trouvé un affaiblissement "der Sehmuskeln", du reste, peu de chose, et m'a conseillé de faire des douches et de porter des lunettes d'une certaine faèon pour écrire et lire. Le bon Pietsch m'attendait à la porte et m'a entraîné - j'avoue que je dormais en marchant - dans un jardin public (le temps était délicieux) - où j'ai de nouveau retrouvé les Begas, Schmidt, Braun, un des chefs du parti national-libéral et patati et patata... A minuit, je tombais comme une masse dans mon lit et j'ai dormi jusqu'à 7 heures du matin comme un sac. Me voici frais et dispos - j'ai encore pas mal de choses à faire - je regrette seulement de ne vous avoir pas dit de m'écrire à tout hasarda l'hôtel de St. P(étersbourg): j'aurais eu une lettre de vous! Ce soir à 11 heures je roule - je vous enverrai un mot de Königsberg demain4 - j'achèverai cette lettre ou plutôt j'y ajouterai un autre feuillet avant de vous l'envoyer.- Je ne cesse à penser au cher Bade - et à toute la bien-aimée maison du Thiergarten...
3 1/2 h.
Echappé pour un moment des griffes amicales de Pietsch, je me hâte de vous écrire. Auerbach m'a tenu trois grandes heures à me raconter son roman - je crois que cela peut être très beau; l'idée m'a plu, mais c'est l'exécution qui est tout et qui décidera. L'éditeur de mes machines voulait me publier à mes frais: je l'ai envoyé se promener.- Pietsch m'a mené chez Paul Meyerheim, peintre d'un grand talent (dans le genre de Knaus, mais avec beaucoup plus de vigueur et de vérité) - j'y ai vu de fort belles choses - (un troupeau de chèvres dans une forêt avec un vieux bonhomme de berger surtout). Je suis encore retourné chez Begas et mon impression a été confirmée. Tous les journaux parlent de "L'Ogre"5 et dans l'"Athenaeum" du 6 juin, il y a un article magnifique sur "Fumée"6. Ecrivez à Manuel de vous l'envoyer. J'ai voulu l'acheter au cabinet de lecture - on me l'a refusé... J'aurais dû, peut-être, le voler! Envoyez, s'il vous plaît - sous bande le No du 1-er avril de "La Revue des Deux Mondes" (avec "Yergounof") à l'adresse de Pietsch (Schöneberger Ufer, 34) pour remettre à Julian Schmidt. Vous le trouverez dans la bibliothèque d'en haut, à droite de la porte.
Je vous enverrai demain un petit mot de Königsberg - et vendredi matin une lettre partira de St. Pétersbourg.
Il me semble qu'il y a un siècle que je suis parti et je ne cesse de penser au retour. Portez-vous bien, allez à Munich
7, amusez-vous et ne m'oubliez pas. Je vous embrasse tous und küsse 1 000 000 mal Ihre lieben Hände.
P. S. Ci-joint une photographie du Sultan. Elle manquait à votre galerie.
ПЕРЕВОДЫ ИНОЯЗЫЧНЫХ ПИСЕМ
Я уже собирался написать вам в качестве своего высказывания о Париже, что это красивый город, расположенный на Сене, когда в одном из своих старых писем нашел следующий отрывок: "Иностранцев, особенно молодых, влечет к Парижу (всё равно - отдают они себе в этом отчет или нет) тайное желание найти разгадку человеческого бытия. Париж способен дать эту разгадку не больше, чем любой другой город; однако, не найдя ее там, ее уже вообще нигде не ищут и предаются скептицизму, безразличию и покорности судьбе. Каждый парижанин, самый легкомысленный, равно как и самый серьезный, таит в глубине души эту покорность, немую и словно себя стыдящуюся, и тем, кто способен понимать, она говорит больше, нежели скорбные или неистовые декламации мизантропов".
Не знаю, что удалось мне тут выловить. Рыба это или жаба - но я вам это посылаю. Если вам покажется, что мой слог немного хромает, выправьте его, вот и всё. Возможно, что мое "наблюдением ее вполне справедливо, но ведь это будет лишь одна из нот в концерте1.
Мы с Виардо собираемся приняться за перевод маленького рассказа "Бригадир", о котором я вам говорил, и как только окончим - я вышлю его вам
2. А пока жму вам сердечно руку.
С французского:
Баден-Баден, Шиллерштрассе, 7.
Понедельник, 7 {Так в тексте публикации.} июля 1867.
Просьба, с которой вам угодно было обратиться ко мне1, очень мне льстит, и я был бы восхищен возможностью печататься в вашем почтенном журнале. Однако я попрошу у вас два-три дня отсрочки, прежде чем дать вам окончательный ответ. У моего друга г. Мериме была одно время мысль перевести мой роман, и он говорил мне об этом2; я думаю, что он отказался от этого замысла; но всё же мне не хотелось бы давать вам согласие пока я не буду точно знать о его намерениях. Я напишу ему сегодня же 3 и, как только получу ответ, немедленно сообщу вам о нем.
Примите, милостивый государь, уверение в совершенном моем уважении.
С французского:
Баден-Баден, Шиллерштрассе, 7.
Пятница, 9 {Так в тексте публикации.} июля 1867.
Только что я получил письмо от г. П. Мериме. Занятия не позволяют ему приняться за перевод моего романа, но он изъявляет готовность просматривать корректуры перевода1. Вы, конечно, понимаете, что подобной удачей следует воспользоваться, и если вы не отказались от своего замысла, я бы просил вас пересылать г. Мериме исправленные мною - здесь, в Баден-Бадене - корректуры, прежде чем их печатать. Само собою разумеется, что я заранее принимаю все его поправки. Г. Мериме остается в Париже в течение всего июля2; его обязательность мне достаточно известна, чтобы я мор уверить вас, что издание от этого нисколько не задержится. Он живет на улице Лилль, 52.
Будьте так любезны сообщить мне о вашем решении, а пока прошу вас принять уверение в совершенном моем уважении.
С французского:
Баден-Баден, Шиллерштрассе, 7.
Я не отвечал на ваше письмо от 5-го числа, ибо надеялся, что вы сообщите мне свое мнение относительно предложений, мною сделанных, и прошу вас известить меня, устраивают ли они вас1.
Я никогда не получал авторского гонорара во Франции; мне достаточно чести, что меня там читают. Самое большее, что я позволил бы себе,- это просить подписку на "Le Correspondant" за этот год и десяток отдельных оттисков. Согласен, что заглавие "Fumée" на французском языке совершенно невозможно, но то, которое вы предлагаете,- "Современное русское общество" - скорее подошло бы журнальной статье, чем художественному произведению. Что бы вы сказали о заглавии "Неопределенность"? Или - "Между прошлым и будущим"? Или - "В открытом море"? Или, может быть, "В тумане"? Г. Мериме, если вы с ним снесетесь, вероятно, сумел бы найти что-нибудь выразительное2.
В ожидании ответа прошу вас, милостивый государь, принять уверение в совершенном моем уважении.
Я только что просмотрел первые главы "Дыма" в "Le Correspondant"1 - и, признаюсь откровенно, что я не мог освободиться от тягостного чувства при виде своего имени, помещенного под работой, кишащей - должен это сказать - ошибками и нелепостями. Вы не учли исправления, которые я поспешил отправить вам через посредство г-на Мериме; так что было по меньшей мере бесполезно посылать мне эти корректуры. Я не возражаю против изъятий, смягчения выражений и т. д.- которые вы сочли необходимыми - но я не могу допустить, чтобы меня заставляли говорить черное {Далее зачеркнуто: когда} там, где я говорю белое {В подлиннике Тургенев, очевидно, ошибочно повторил слово "черное" вместо "белое".}. Как же я могу согласиться с такой совершенной бессмыслицей, как на с. 691, с<трока> 3 - где вместо: "Вылечи меня - я пропадаю от болести", поставлено: "я пропадаю от изобилия"2!! Или еще на е. 693, с<трока> 11 снизу - вместо того, чтобы сказать: "хороший ученик видит ошибки своего учителя - но молчит о них почтительно, ибо самые эти ошибки служат ему в пользу" - стоит: "хороший учитель видит ошибки своего ученика" и т. д.3 - так что выходит, будто Россия - это учитель, а Европа - ученик!.. И это в устах Потугина! Я никогда не кончу, если стану перечислять все ошибки этого перевода. Впрочем, достаточно вам взглянуть на корректуры, которые я послал г-ну Мериме. Признаюсь также, что я не понимаю, как вам, при ваших, сообщенных мне в последнем письме, сомнениях относительно того впечатления, которое может произвести на матерей семейств некая страница, касающаяся отношений Ирины и Потугина,- как вам могла придти мысль переводить мою повесть; отношения между Литвиновым и Ириной - совершенно недвусмысленные - и я не вижу никакого способа скрыть их, разве что внести изменения столь значительные, что они исказили бы всё повествование. Мне неприятно это говорить, милостивый государь, но если бы я мог такое предвидеть - то думаю, что я просил бы вас отказаться от вашего замысла. Если это возможно, то, вероятно, было бы лучше ограничиться опубликованным отрывком. Во всяком случае, милостивый государь, я весьма настоятельно прошу вас впредь посылать мне корректуры вовремя и принимать во внимание мои исправления, которые всегда касались только смысла слов и фраз.
Примите, милостивый государь, уверение в моем почтении.
С французского:
вторник 6 августа/25 июля 1867.>
...Я получил из типографии корректуры с внесенными мною поправками1. Сделав несколько небольших изменений, которые на этот раз касаются только стиля, я отсылаю их на всякий случай вам. Прошу извинить, что я позволяю себе - после вас и г-на Мериме - отметить эти незначительные упущения. Уверяю вас <...>, что я вполне признаю права переводчика - и далек от того, чтобы считать свой текст чем-то неприкосновенным. Мне хотелось бы только избежать смысловых ошибок, неточностей и приблизительности: очевидно же, что когда я сказал об одном персонаже, что он преисполнен почтения к собственной персоне - а меня заставляют сказать, что он преисполнен почтения к своим подчиненным - то характер совершенно меняется2. Что же касается строк, которые вы хотели бы исключить, то я вполне согласен сделать это, чтобы не задеть некоторые целомудренные чувства, к которым я отношусь с уважением - но тогда надо бы обосновать присутствие маленькой девочки, которой покровительствует Потугин3. Я постараюсь придумать что-нибудь, удовлетворяющее вас...
Мой дорогой друг, вы должны крепко вбить себе в голову: в Бадене к вам питают самые теплые чувства - и если долго молчат, то это только доказательство нашей лени или чрезмерной деятельности. На этот раз причиной является последнее: г-жа В<иардо> написала музыку для двух (прелестных!) опереток, а я составил текст,- теперь мы принимаемся за третью. Всё это вы увидите и услышите - театр в моем новом доме1, в котором я, конечно не живу; если вы не приедете в Баден, к вам в самый Берлин донесется проклятие tutti {всех (итал.).}, но приезжайте - и мы прижмем вас к нашей общей груди. Жить вы будете, конечно, у меня.
Тут всё благополучно; г-жа В<иардо> здорова, кланяется вам. Диди хорошеет с каждым днем - а друг Поме великолепен в роли паши Пинуфа во второй пьесе - "Trop de femmes" {"Слишком много жен" (франц.)}. Дезире еще не приехала - ее ждут со дня на день2.
Привет - и до скорого свидания!
Я не могу прийти завтра - так как весь день буду на охоте; не хотите ли вы, чтобы я пришел во
вторник в 9 1/2 ч. утра? Я буду точен, как пруссак,
Воскресенье вечером.
Шиллерштрассе, 7.
С французского:
Баден-Баден, Шиллерштрассе, 7.
Мой слуга забыл передать мне продолжение корректур "Дыма", и я получил их только сегодня утром; но я уже правлю их и самое позднее завтра пошлю в типографию Расона. Надеюсь, что эта невольная задержка особого значения не имеет. Будьте так добры, отсылайте г. Мериме только правленные корректуры,- это избавит его от двойной работы. Я позволил себе восстановить несколько раз, которые издатель русского журнала нашел нужным выбросить1, чтобы не вызвать слишком большого возмущения. Но дело уже сделано, и теперь вряд ли стали бы возмущаться. В конце концов, я считаю себя большим патриотом, чем те, кто упрекает меня в недостаточной любви к отечеству.
Прошу вас, милостивый государь, принять уверение в совершенном моем уважении.
P. S. Мне бы особенно хотелось, чтобы вы согласились с моим переводом одного трудного места на странице 46 оригинала, последняя строка, которое начинается так: Тупое недоумение и т. д.
С французского:
Баден-Баден, Шиллерштрассе, 7.
Суббота, 17 августа 1867.
Сегодня же отсылаю в типографию последние гранки "Дыма" (полученные мною вчера) со всеми поправками и спешу предупредить вас, что я восстановил в тексте биографию генерала Ратмирова, которую мой издатель счел должным сократить и смягчить в подлиннике1. Полагаю, что вы не станете против этого возражать.
С французского:
Баден-Баден, Шиллерштрассе, 7.
Суббота, 7 {Так в тексте публикации.} августа 1867.
Прошу вас простить мне, сударь, что я до сих пор вам не ответил. Номер "Le Correspondant" я получил1, и на этот раз перевод не оставляет желать ничего лучшего. Обещаю вам не задержать ни одного лишнего дня корректуры, которые вы несомненно вскоре мне пришлете.
Будьте так любезны прислать заодно исправленный экземпляр первого отрывка, того, что помещен в номере от 21 июля2.
Примите, милостивый государь, уверение в совершенном моем уважении.
С немецкого:
Баден-Баден. Шиллерштрассе, 7.
Валленрейтер отнесся к моему запросу с присущей ему серьезностью1: ничего важного я сообщить не могу. Я хотел - во-первых, узнать - где вы, потому что госпожа Рашет сказала мне, что вы на некоторое время уехали из Штутгарта; во-вторых,- послать приложенную шутку, которую Вы, быть может, используете для "Freya"2; в-третьих - сообщить Вам - что как только выйдет полный французский перевод моего последнего романа (который par parenthèse {между прочим (франц.).} в дидаскалиях ужасно изуродован), я сразу Вам пришлю экземпляр с необходимыми добавлениями и исправлениями3.
Я чувствую себя хорошо - семья Виардо также. А вы? Дайте мне знать. В Баден вы, к сожалению, вряд ли приедете. Передайте привет вашей милой жене и прочим друзьям.
С французского:
Баден-Баден. Шиллерштрассе, 7.
Твое письмо датировано 31 августа, а я его получил только вчера1 - по-видимому, тут небрежность либо с твоей стороны - либо со стороны здешней почты - у нас здесь необычайно удачный сезон, и голова идет кругом - но ведь главное это то, что я получил от тебя весточку и могу тебе написать о себе. Здоровье мое в порядке - подагра притаилась - я начал охотиться; кроме тою, забавлялся писанием опереточных либретто, которые г-жа Виардо чудесно положила на музыку; одна из оперетт, озаглавленная "Слишком мною жен" - в которой Поме играет роль паши - имела такой успех, что ее давали пять раз, В прусская королева пожелала ее увидеть2. Представления даются в маленьком театре, устроенном ad hoc {для этого (лат.).} в зале моего нового дома, где я не живу и не смогу жить в ближайшее время - по той простой причине, что мой дядя, которому я дал, по доброй воле, десять лет тому назад на случай моей смерти вексель в 50 000 франков, требует от меня оплаты его с процентами - что составляет более 80 000 франков,- и для начала наложил секвестр на все мое имущество3! Вот благодарность за все, что я для него сделал! Ты понимаешь, что сейчас не время вселяться в такой дом, какой я себе построил, и требующей довольно больших расходов4. Этот злополучный дом причинил мне уже немало огорчений. Одним словом, я остаюсь у г-жи Анштетт - и не могу еще предложить вам свое гостеприимство в этом году - разве что вы удовольствуетесь двумя комнатами, которые я могу предоставить в ваше распоряжение {Далее зачеркнуто: у г-жи} в квартире на Шиллерштрассе. Я был бы очень рад видеть вас там; только надо будет уведомить меня заранее, ибо в данное время у меня живет Пич - художник из Берлина5.
Передай от меня тысячу приветов г-же Иннис. Я недавно написал ей письмо в Париж, которое, к сожалению, не смог сделать в большей мере утешительным6. Тысячу приветов также всей семье: Гастона же и тебя нежно обнимаю. Как идут дела, dimmi un ро' {скажи-ка мне (итал.).} - и не собираюсь ли я снова стать дедушкой?
С французского:
Баден-Баден, Шиллерштрассе, 7.
Завтра я отошлю первые гранки "Дыма"; остальные последуют послезавтра. Вам известно, что в них недостает двух глав (16-й и 17-й); именно там находятся наиболее трудные места. Все-таки мне хотелось бы посмотреть эти две главы до их печатания, это даже совершенно необходимо, и я обещаю принять во внимание ваши опасения1.
Сожалею, милостивый государь, что вы не дожидаетесь возвращения моих корректур, чтобы послать их г. Мериме: это вынуждает его повторять уже однажды сделанное и выполнять двойную работу. Число исправленных мною мест очень велико, и я вижу из писем г. Мериме, что он часто бьется над трудностями, проистекающими лишь от неточного перевода2. Я полагаю, что было бы несравненно лучше посылать ему только правленный текст.
Я позволил себе сделать несколько незначительных вставок, как и во втором отрывке3. Надеюсь, милостивый государь, что мои исправления будут приняты, и с нетерпением жду две задержанные главы.
Прошу вас принять уверение в совершенном моем уважении.
С французского:
Баден-Баден, Шиллерштрассе, 7.
Уже 15-е числоl, a я еще не получил двух задержанных глав2; соблаговолите распорядиться, чтобы мне прислали их как можно скорее.
Я перевел "самородок" словами "diament brut" {"необработанный алмаз" (франц.).}, это ироническое определение довольно удачно передает смысл; и не бахвальство ставит Потугин в вину своим соотечественникам, а именно отвращение к труду, уверенность в своих природных дарованиях, характерные для русских "самородков". Надеюсь, что вы согласитесь с моим переводом3.
Примите, милостивый государь, уверение в глубоком моем уважении.
P. S. Только что принесли корректуры; я внимательно прочту их и немедленно отошлю обратно. Повторяю свою просьбу не посылать корректур г, Мериме прежде, чем я их не исправлю,
С французского:
Баден-Баден, Шиллерштрассе, 7.
Милостивый государь, Я был весьма приятно удивлен, прочитав в "Le Charivary" статью, которую вам угодно было написать обо мне1; но у меня не было вашего адреса, и я не знал, куда послать вам выражение моей благодарности.
Теперь, когда благодаря вашей записке он мне известен, я хочу сердечно пожать вам руку и сказать о том, сколь тронула меня ваша дружеская память обо мне. Конечно, в ваших словах слишком много благожелательности, но не мне вас в этом упрекать. Еще раз спасибо и до свидания.
Податель сего письма, г-н Юджин Скайлер из Нью-Йорка, недавно назначенный в американское консульство в Москве, живо интересуется всем русским, знает наш язык и недавно перевел моих "Отцов и детей"
1.-
Я рад доставить ему счастливый случай познакомиться с вами и рассчитываю на нашу старую дружбу, чтобы поручиться за сердечность вашего приема
2. Заранее вас благодарю - и прошу вас принять уверение в моей сердечной преданности.
Податель сего письма, г-н Юджин Скайлер
1 из Нью-Йорка, недавно назначенный в американское консульство в Москве, очень хочет основательно изучить Россию, языком которой он владеет,- он перевел моих "Отцов и детей"
2,- и к которой испытывает подлинный интерес. Я не хотел бы, чтоб он проехал через Петербург, не познакомившись с вами, и не сомневаюсь в любезности вашего приема. Заранее благодарю вас и прошу вас принять уверение в моей преданности.
Податель сего письма, г-н Юджин Скайлер из Нью-Йорка, отправляется в Москву, где он только что назначен в американское консульство. Он владеет нашим языком, изучил нашу литературу и желает личбо познакомиться с нашими наиболее выдающимися людьми. Вполне естественно, что я подумал о вас
1 - и я не сомневаюсь в том, что вы примете его со свойственной вам сердечной благожелательностью.- Искренне благодарю вас заранее и прошу принять уверение в совершенном моем уважении.
P. S. Г-н Юджин Скайлер только что выпустил перевод моих "Отцов и детей"2.
С французского:
Баден-Баден 29 сент. 1867.
Г-н Юджин Скайлер из Нью-Йорка, недавно назначенный в американское консульство в Москве, вручит вам это письмо. Он знает наш язык, только что выпустил перевод моих "Отцов и детей" и хочет изучать нашу страну, которая внушает ему живой интерес. Поэтому я поручаю его вашему благосклонному вниманию и заранее благодарю вас за прием, который вы ему окажете
1.- Примите одновременно уверение в моих самых сердечных чувствах.
Есть русская пословица, которая гласит: "Повинную голову и меч не сечет" - другими словами, приношу вам свое покаяние. Увы! нет, я не сделал перевода1 - мне пришлось разучить две роли моего друга Поме в репризах тех самых оперетт (спешу заметить, что я не пел). Эти репетиции и т. д. отняли у меня все время. Мне остается только обещать вам выслать перевод, когда он будет готов - я так и вижу вашу ироническую улыбку... и одновременно я просил бы вас выслать мне из Парижа рукопись перевода "Собаки", сделанного Мериме; не имея рукописи, я не смогу указать ему те 2-3 места, где есть ошибки2.
Я надеюсь, что мне еще удастся сделать возможным это издание в этом году. Так будьте же великодушны: ну, что взять с человека, у которого на месте волевой шишки в голове дыра?
Тысяча дружеских приветов.
Воскресенье утром.
С французского:
Баден-Баден, Шиллерштрассе, 7.
Суббота, 19 октября 1867.
Милостивый государь, Я получил три перв