Тургенев Иван Сергеевич - Письма (Июнь 1867 - июнь 1868), Страница 7 - Книги

tre nom, ni plus ni moins. J'ai déjà écrit à St-Pétersbourg pour demander ce qui fait que, malgré la promesse donnée, on ne m'ait pas envoyé d'exemplaire jusqu'à présent. Il y a bien trois semaines que cela a paru. Dès que j'aurai le livre en question, je vous l'enverrai, ou plutôt je vous l'apporterai moi-même, car je pars de Bade dimanche et j'irai vous voir lundi ou mardi. Je descends à l'Hôtel Byron, rue Laffitte. Je reste à Paris une semaine environ.

Je serai bien aise de vous voir, ainsi que Flaubert qui, je l'espère, ne s'en va pas à Rouen avant mon arrivée². Ici tout le monde va assez bien; il n'y a que Pégase qui ait changé, il devient doux comme un mouton" ce qui lui ôte de la physionomie. sa

Mes compliments à Mr et à Mme Husson et mille amitiés à vous.

J. Tourguéneff.

2166. H. X. КЕТЧЕРУ

31 января (12 февраля) 1868. Баден-Баден

Баден-Баден.

Schillerstrasse, 7.

Любезнейший друг Николай Христофорович, я сейчас получил от Ф. И. Салаева письмо, в котором он, уведомляя меня о распродаже всего карлсруйского моего издания, изъявляет желание теперь же приступить к печатанию нового, которое я ему продал¹. Разумеется, он также весьма желает, чтобы ты держал корректуру, что совершенно совпадает с моим собственным желанием. А потому обращаюсь к тебе с моей всепокорнейшей просьбой. Нечего и говорить, что о даровщине тут и речи быть не может; довольно и тех двух обуз, которые я взвалил тебе на шею (ты уже, вероятно, покончил теперь "Историю лейтенанта")². Условься с Салаевым и, пожалуйста, не церемонься с ним, так как я имею причины думать, что я продешевил ему издание. (Но это между нами.) Печатание, вероятно, начнется со второго тома, который совершенно будет идентичен со вторым томом карлсруйского издания³. В нем, как тебе известно, много опечаток, но ты на них лев. Надеюсь, что ты не побрезгаешь этим малопривлекательным трудом ради нашей дружбы, и заранее благодарю тебя.

В мае месяце, даст бог, увидимся - а до тех пор будь здоров. Крепко жму тебе руку.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

2167. М. А. МИЛЮТИНОЙ

25 января (6 февраля) или 1 (13) февраля 1868 (?). Баден-Баден

Любезная Марья Агеевна. От старости лет я впадаю в младенчество и теряю память - я решительно не могу вспомнить, какие книги я Вам обещал; будьте так добры, назовите заглавия - и я Вам пришлю тотчас.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

Четверг.

2168. Н. А. КИШИНСКОМУ

2 (14) февраля 1868. Баден-Баден

14/2-го февр. 1868.

Вот Вам, любезный Н<икита> А<лексеевич>, желаемая Вами доверенность; надеюсь, что я еще не опоздал.

Вчера я получил Ваше письмо от 3-го фев<раля>/ 22-го янв<аря>, в котором Вы говорите мне о своем ожидании векселя. Вексель этот (в 13 000 от Ротшильда на Ахенбаха) был отправлен отсюда страховым письмом на Ваше имя 27/15-го января - и потому, вероятно, три дня {Так в подлиннике.} после отправки Вашего письма ко мне был уже в Ваших руках.

Нечего Вам еще раз повторять, с каким нетерпением я ожидаю известия о том, чем всё это кончилось¹.

Остаюсь Ваш доброжелатель

Ив. Тургенев.

2169. И. П. БОРИСОВУ

3 (15) февраля 1868. Баден-Баден

Баден-Баден.

Schillerstrasse, 7.

3-го/15-го февраля 1868 г.

Суббота.

Сию минуту получил я Вашу телеграмму, любезнейший Иван Петрович, отправленную из Москвы,- и Вы можете легко себе представить, как подействовало на меня это известие¹. Итак, все мои жертвы были напрасны, напрасно продал я здесь свое гнездышко²: дядюшка мой, который в двадцати письмах, у меня находящихся³, умолял меня "не лишить его семейство хлеба" и т, д.- положительно бьет на то, чтобы разорить меня! Вы спрашиваете меня, что сделать с векселем Ротшильда? Разумеется, на первое время сохранить его у Кишинского, но ведь вот какой возникает вопрос: векселя представлены ко взысканию - и если не будет по ним уплаты, имени" может быть продано; во всяком случае при существующей запрещении ни Кишинскому, ни мне повернуться нельзя. Вам, я полагаю, известно, что из трех векселей - один признан спорным: предоставляю совершенно на Ваше благоусмотрение, решиться ли нам выкупить два векселя - а потом тягаться насчет третьего - или... Но что: или? Возможно ли начать процесс, в котором было бы заявлено о безденежии выданных мною документов, и не будет ли самое мое предложение уплатить Ник<ола>ю Ник<олаевич>у деньги - приведено им в доказательство своего права? Заявить безденежность векселей, протестовать надо было тотчас - а так как я, по глупому добродушию, этого не сделал. - то и оказывается, что я связан по рукам и ногам - и дядюшка это видит и пользуется. Писать к нему было бы совсем бесполезно: явно, что у этого человека совесть одеревенела. И потому мне остается предоставить Вам, сообща с Кишинским, решить, что надо предпринять? А мне отсюда ничего решать невозможно - и я только заранее изъявляю мое согласие на всё, что Вы сделаете, Я пишу к нему в точно таком же смысле. Поручаю это дело безапелляционно в Ваши руки и только прошу у Вас прощения за причиненные Вам хлопоты и беспокойства.

Переговорите с Кишинским и поступите, как Вам покажется лучше.

Крепко и дружески жму Вашу руку и остаюсь навсегда

душевно Вам преданный

Ив. Тургенев.

P. S. Даю Вам также уполномочие (извещаю об этом и Кишинского) поторговаться с Ник. Ник.- прибавить ему еще 1500 - что выйдет 18 000 р. сер. за его три векселя. Желательно было бы знать, какие он требования выставил? Но я вижу, что придется выкупить хоть два первые векселя: не посылать же обратно ротшильдовский вексель, который и так мне дорого стоил.

P. S. Кишинский покажет Вам письмо, которое я ему пишу, а также и письма Ник<ола>я Ник<олаевич>а, которые высылаются мною на всякий случай.

Когда письма H. H. будут Вам представлены Кишинским, Вы усмотрите из них, что ни в одном, кроме воздыханий, слез и отчаянных взываний, а также и оскорбительных выражений - не находится, даже в самый момент выезда из Спасского, ни малейшего намека на векселя, мною ему данные; очевидно, что если бы он сознавал, что я ему должен, он бы настаивал на этом. Я полагаю, что если дело дойдет до процесса, то это обстоятельство может служить мне в пользу. Я могу перед судом заявить, что плачу ему более того, что обещал совершенно по доброй и собственной воле. Но Ник. Ник., потерявши стыд и совесть, вероятно, не побоится никакой огласки.

Еще раз повторяю: как Вы решите, так тому и быть.

Два часа спустя.

Распечатываю мое письмо, чтобы сообщить Вам следующее. Для сокращения переписки и т. д. я решился немедленно вытребовать от Ротшильда и выслать секунду векселя в 13 000 р. на Ваше имя, так чтобы Вы могли получить эти деньги от Ахенбаха и в случае нужды выкупить хотя первые два векселя, уничтожив первый вексель. Но меня поражает мысль: где Вы находитесь? Телеграмма прислана из Москвы. И как я могу взвалить на Вас обузу съездить в Москву и т. д. Не лучше ли мне послать секунду брату Николаю Сергеевичу, а он уже доставит Вам эти деньги? Я совершенно уподобляюсь лодке, обуреваемой морскими волнами... Как бы то ни было, но я либо Вам вышлю, либо извещу Вас послезавтра - раньше я от Ротшильда секунду получить не могу. В случае процесса, я в состоянии буду заявить, что не отказываюсь платить по безденежному векселю - но против процентов протестую.

P. S. Я, однако, решился написать дяде; копию с моего письма я препровожу Вам⁴.

2170. Н. А. КИШИНСКОМУ

3 (15) февраля 1868. Баден-Баден

Баден-Баден.

Schillerstrasse, 7.

Суббота, 3/15-го февр. 1868.

Любезный Никита Алексеевич, сейчас получил я от И, П. Борисова телеграмму с неприятным известием о нашей неудаче. Он спрашивает меня, что делать е векселем. Разумеется, хранить его пока в спасской кассе; но что делать вообще - это гораздо затруднительнее сказать. Очевидно, что Ник. Ник. желает содрать с меня г сё возможное, т. е. и третий (спорный) вексель - и проценты с него. Можем ли мы помешать ему в его намерении? Надеяться на его совесть нечего; когда она у старика умирает, то ничто уже ее не воскресит. Если бы мы тотчас же протестовали и заявили о безденежии векселей, тогда бы можно было затеять процесс, но мне тогда и в голову не могло прийти, что мой дядя решится на такое черное дело. Мне отсюда невозможно решать, как должно поступить и что надо предпринять: я пишу И. П. Борисову, чтобы Вы, посоветовавшись с ним, решили - как лучше, а я заранее даю согласие. Придется, вероятно, выкупить два первых векселя, а по третьему - спорному - тягаться: авось хоть от этого отделаемся. Допустить же продажу Спасского с аукциону было бы безумием. Если бы затеялся процесс, то, я полагаю, доказательством против дяди могли бы служить его письма ко мне до выезда из Спасского, в которых он ниже единым словом не упоминает о векселях; эти письма я Вам с нынешней почтой вышлю на всякий случай, а Вы их берегите до моего приезда. (Упомяните об этом обстоятельстве Ив. Петр. Борисову в разговоре с ним.) Не знаю, существует ли еще Совестный суд, а то в случае можно бы заставить Ник. Ник. дать присягу, что он мне дал эти деньги взаймы!! Но коли он решился делать то, что делает, что значит для него ложная присяга? Повторяю - подумайте сами, посоветуйтесь: и как Вы решите, я спорить и прекословить не буду. Прочтите это письмо Ивану Петровичу. Пишите мне подробно и аккуратно, а я с нетерпеньем буду ждать известий. Как замучило меня это безобразное дело и как я наказан за свою доверчивость¹!

Остаюсь искренно Вам доброжелательствующий

Ив. Тургенев.

P. S. Пишу я Ивану Петровичу и Вас извещаю, что можно с Ник. Ник. поторговаться, а именно - прибавить ему вместо 3500 р.- 5000 р. сер. к векселю, что составит всего 18 000 р. Неужели и этого ему будет мало? Что же он хочет? Я предвижу, что придется выкупить первые два векселя. В случае упорства Ник. Ник<олаевич>а даже в этом случае, я Вам дам знать, что делать с векселем Ротшильда, который до моего распоряжения прошу беречь тщательно.

P. S. Известите меня, какую сумму составляют все три векселя с процентами?

2171. П. В. АННЕНКОВУ

4 (16) февраля 1868. Баден-Баден

Баден-Баден.

Schillerstrasse, 7.

16 (4)-го февраля 1868.

Любезный Павел Васильевич! Всё получено: "Современное обозрение", "Искра", "Весть"; сию минуту второй том "Вестника Европы" грохнул мне на стол, я и спешу Вам прокричать мое спасибо,- перед отъездом в Париж, где я останусь около недели. В "Вестнике Европы", я вижу, есть Ваша статья о "Войне и мире"¹; я этот роман наконец получил и теперь дочитываю и в следующем же письме сообщу Вам свое мнение о нем и о Вашей статье. А теперь à la hâte, два-три поручения: 1) выдайте от моего имени, из моих денег, 20 руб. в комитет вспомоществования голодным; 2) из тех же денег (если они не истощились) заплатите мою ежегодную контрибуцию в наше общество²; 3) я вижу (по оглавлению) в "Деле" и в новых "Отечественных записках"³две статьи обо мне грешном с странным сходством заглавий: "Старые романтики" и т. д.- "Старые боги" и т. д. Вероятно, этот старый романтик или старый бог, то есть в сущности старый дурак,- я, не умеющий понимать новое время и новых людей. Могу себе довольно живо представить все вариации на эту тему. Уведомьте меня, справедлив ли я в своих догадках и можно ли извлечь что-нибудь душеспасительное из этих статей⁴.

Я получил от П. И. Бартенева очень вежливое письмо, в котором он отзывается, как следует, о сумасбродном извете г. Достоевского, который однако не подписан им, но, очевидно, проистекает из его пера⁵.

А два экземпляра перевода Максима Дюкана с предисловием я всё еще не получил и не буду в состоянии свезти их ему в Париж. Будьте другом и благодетелем, сходите еще к г-же Ахматовой и скажите ей, что я не того ожидал от ее аккуратности⁶. Засим крепко жму Вам руку и кланяюсь Вашей милой жене.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

P. S. Скажите В. Я. Карташевской, что я получил ее письмо и непременно отвечу.

2172. ПОЛИНЕ БРЮЭР

5 (17) февраля 1868. Баден-Баден

Bade.

Schillerstrasse, 7.

Lundi, 17 fév. 1868

Encore un retard, chère Paulinette, mais je crois bien - de quelques jours seulement. Viardot est devenu tout à coup assez gravement malade - et je ne puis quitterl Bade {Далее зачеркнуто: sans} avant d'avoir vu, quelle tournure cela prendra. Heureusement, depuis hier il y a une amélioration¹notable - et j'espère pouvoir partir après-demain mercredi. Je dois rester les trois derniers jours de la semaine pour affaires à Paris - et j'irai à Rougemont dès lundi eu mardi prochain. Je t'écrirai un mot dès mon arrivée à Paris - je descends, comme d'habitude, à l'hôtel Byron, rue Laffitte.

A bientôt donc - et je t'embrasse en attendant.

J. Tourguéneff.

2173. МАКСИМУ ДЮКАНУ

6 (18) февраля 1868. Баден-Баден

Bade.

Schillerstrasse, 7.

Ce 18 février 1868.

Mon cher ami,

Je crois que le diable en personne s'en mêle et me met des bâtons dans les roues; il est possible que je sois dès après-demain à Paris, mais il est tout aussi possible que mon voyage ne se fasse que vers le 15 mars. Or, dans cette incertitude, voici ce que je fais: je commence par prendre une pose suppliante et vous dis ce qui suit:

J'ai envoyé à la "Revue des 2 Mondes" un petit récit de moi, traduit par moi avec l'aide de Viardot, intitulé "L'Aventure du Capitaine Yergounoff". Ce récit (de 25 à 30 pages tout au plus) est destiné à la livraison du 1-er mars de la "Revue". Or, il faut corriger les épreuves! Vous voyez d'ici ce que je vous demande. Allez à la "Revue" (j'écris aujourd'hui-même à Mr Buloz) et si ma machine est acceptée (ce qui n'est pas du tout sûr, le sujet en étant un peu scabreux), ayez la bonté extrême d'en corriger les épreuves (le manuscrit est très lisible). Si on ne veut pas de mon "Aventure", mettez-la tranquillement dans votre poche, et quand j'arriverai à Paris vous me la rendrez, ou vous me direz ce qu'il faut en faire¹. C'est une corvée que Je vous mets comme èa sans faèons sur les épaules, mais vous savez que c'est le sort habituel des amis complaisants. Je vous fais encore une fois un profond salut à la russe et vous remercie d'avance.

Je suis furieux de ne pas voir venir l'exemplaire des "Forces perdues": j'ai écrit une lettre à cheval à l'éditeur. Vous l'aurez le jour suivant de son arrivée ici².

Mille amitiés à tout le monde, et à bientôt peut-être.

Votre J. Tourguéneff.

2174. H. A. КИШИНСКОМУ

6 (18) февраля 1868. Баден-Баден

Баден-Баден.

Schillerstrasse, 7.

6-го/18-го февраля 1868. Вторник.

Любезный Никита Алексеевич!

По долгом соображении, как поступить, и посоветовавшись с людьми знающими, вот я на что решился:

1.) Сегодня я посылаю секунду выданного мною на имя Ник. Ник. векселя от Ротшильда в Москву на имя Николая Сергеевича, брата моего, который деньги 13 000 получит лично от Ахенбаха и уведомит Вас, а равно и Ивана Петровича Борисова, о сем и будет хранить эти деньги у себя до востребования Вами¹.

2.) Имеющуюся у Вас приму ротшильдовского векселя Вы, с получения сего письма, отправьте немедленно страховым письмом к Николаю Сергеевичу Тургеневу, на Пречистенку, в собственный дом, предварительно и тщательно вымарав всё, что написано на оборотной стороне векселя.

3.) Если бы оказалась возможность покончить дело с H. H. и удовлетворить его даже с прибавкой против 16 500, что Вы должны решить вместе с Иваном Петровичем, то Вы имеете списаться с братом моим, как вернее доставить деньги эти в Ваши руки - сами ли Вы за ними съездите или так переведете, чтобы, сохрани бог, эта сумма не пропала².

4.) Наконец, если Вы с Ив. Петр, решите, что нам кроме процесса, ничего не остается, то Вы известите меня тотчас об этом, а также можете ли Вы, по моей доверенности, вести этот процесс - и имеете Вы в таком случае объявить: о безденежности данных мною векселей и а том, что я не отказываюсь выплатить их, но без процентов (впрочем, я на всякий случай Вам при сем же письме прилагаю от своего имени формальное объявление), или, говоря точнее, с прибавлением 1500 р. в виде единожды уплоченных 10% процентов.

5.) Из многих мест дядиных писем, которые я сегодня же Вам отправляю в страховом письме, Вы можете доказать перед судом, что дядя мой никогда себя моим кредитором не считал и нигде ни единым словом не упоминает об данных мною векселях.

6.) Посоветовавшись с Ив. Петр., Вы можете, если это окажется нужным, взять адвоката.

7. {В подлиннике ошибочно вместо: 5.), 6.), 7.) - 4.), 5.), 6.)}) Наконец - обо всем прошу точно и подробно меня уведомлять.

Засим кланяюсь Вам и желаю всего хорошего.

Ив. Тургенев.

P. S. Сообщайте мои письма и все бумаги И. П. Борисову и вообще не действуйте без его совета.

Объявление

Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что когда я в июле месяце 1856-го года вручил управлявшему моими имениями отставному гвардии штабс-ротмистру Николаю Николаевичу Тургеневу три векселя в 15 000 р. сер., то я это сделал добровольно, в виде дара, без всякой денежной ссуды с его стороны. Условие между нами было на словах такое, что он предъявит эти векселя не иначе как в случае моей смерти, и сделаны они были на год единственно в видах большего обеспечения со стороны будущих моих наследников. О получении же процентов с этих векселей или о том, чтобы я когда-нибудь мог быть принужден заплатить более - и речи и помину не было и быть не могло, так что самое подание этих векселей ко взысканию - сделанное, впрочем, г-м Тургеневым тайно и без моего ведома, в бытность его еще моим управляющим,- есть уже нарушение нашего уговора. Не сомневаюсь в том, что в г-не Николае Николаевиче Тургеневе еще настолько осталось чувства чести, чтобы подтвердить полную и безусловную истину всего вышесказанного. В противном случае, если я не могу привести г-на Тургенева к присяге, то предоставляю его суду собственной совести.

Коллежский секретарь Иван Тургенев.

Баден-Баден.

6/18-го февр. 1868.

2175. Н. С. ТУРГЕНЕВУ

6 (18) февраля 1868. Баден-Баден

Баден-Баден.

Schillerstrasse, 7.

6/18-го февраля 1868.

Милый брат, ты, я полагаю, удивился телеграмме, которую я тебе послал сегодня¹, но прочти это письмо до конца, и ты узнаешь, в чем дело. Дядя продолжает злодействовать (другого слова я придумать не могу) надо мною и, по-видимому, поклялся меня разорить. Тебе известны все жертвы, которые я принес для того, чтобы удовлетворить его, продажа здешнего дома и т. д. Выслал я ему вексель Ротшильда на Ахенбаха в 13 000 руб. сереб., и мой управляющий должен был вручить притом еще 3500 р. сер. Кажется, куш порядочный от человека, которому он, разумеется, копейки в долг не дал. И со всем тем Ник. Ник.- сколько мне известно из полученной мною телеграммы, отказался взять вексель Ротшильда, явно желая содрать сменяй проценты тех векселей, которые я, как дурак, по добродушию своему, дал ему - и из коих даже один признан спорным (т. е. по которому он уже получил деньги сполна). Можешь представить себе мое положение 3 телеграмме спрашивают меня, что делать с векселем? По долгим соображениям и по совету здешнего банкира, я решился послать секунду векселя, при сем прилагаемую, на твое имя, так как ты в Москва и знаешь Ахенбаха, а приму с именем дяди, находящуюся в теперешнее время в руках у моего приказчика Никиты Алексеевича Кишинского, уничтожить - т" е., вымарав всё, на ней написанное, возвратить ее мне, о чем я уже писал к нему. (В эту минуту мне приходит в голову, что лучше выслать эту приму к тебе, чтобы ты мог указать на нее Ахенбаху, как на похеренную - и получить от него 13 000 р., которые, как ты можешь видеть, написаны à vue.) Получивши же эти 13 000 р. сер.- начинаются для тебя следующие хлопоты. Надобно будет тебе немедленно списаться: а.) с Иваном Петровичем Борисовым (адресс его: в город Мценск) и Ь.) с моим управляющим, Н. А. Кишинским. Борисов - прекраснейший человек, искренний мой друг и во всем этом деле оказывал мне истинную помощь. Извести их обоих, что 13 000 у тебя и ждут востребования. Я никак не решаюсь самого тебя просить съездить во Мценск, тем более что железная дорога ходит только до Тулы - но ты найдешь средство безопасно доставить эту важную сумму в руки Борисова и Кишинского. В случае нужды, я уверен, что Борисов, по дружбе своей ко мне, готов будет нарочно съездить с Кишинским в Москву. Придется тогда затеять процесс, а котором я, объявив о безденежности векселей, данных Николаю Николаевичу, присовокуплю, что не отказываюсь их выплатить, даже с лихвою, ибо предлагаю 16 500 р. вм<есто> 14 000 р.- но не могу согласиться на уплату процентов. Я, вероятно, проиграю - но по крайней мере до конца постараюсь защитить свою собственность и публично выставлю всю недобросовестность и алчность моего злодея². Мог ли я это ожидать от человека, который... Ну да что говорить. Тот дядя для меня умер, а теперешний - это какой-то чужой, жадный грабитель - и больше ничего.

Итак, прошу тебя земным поклоном, окажи мне братскую дружбу в этом столь для меня тяжелом деле! (Заметь, что, подав векселя ко взысканию и наложив на Спасское запрещение, H. H. прямо бьет на то, чтобы купить мое лучшее имение с аукционного торгу!!) Извести меня немедленно: во 1-х) о получении этого письма; Ь.) о получении от Кишинского примы; с.) о получении с Ахенбаха денег; d.) о дальнейших твоих распоряжениях"Этим ты меня по гроб обяжешь в бедственном и горьком моем положении.

Обнимаю тебя и дружески кланяюсь Аню Яковлевне.

Брат твой

Ив. Тургенев.

P. S. Когда ты получишь эти деньги, то для большей верности до отправки можешь оставить их у того же банкира.

2176. M. A. МИЛЮТИНОЙ

31 января (12 февраля) или 7 (19) февраля 1868. Баден-Баден

Любезнейшая Марья Агеевна,

Вот Вам "Русский архив" за 1867 год. Записки Н. Долгорукой находятся в 1-м выпуске¹. Если возможно - пришлите с сим посланным "Войну и мир"². Надеюсь, что Ваше здоровье поправляется. Я еще увижу Вас перед отъездом.

Искренно Вам преданный

Ив. Тургенев.

Середа.

2177. ПОЛИНЕ БРЮЭР

10 (22) февраля 1868. Баден-Баден

Bade.

Schillerstrasse, 7.

Samedi, 22 fév. 1868.

Chère fillette,

La maladie de Viardot ne prenant pas jusqu'à présent une tournure décidément favorable - mon départ est forcément retardé.- J'espère pourtant pouvoir partir d'ici vers la fin de la semaine prochaine. Je t'écrirai le jour de mon arrivée à Paris.- On a télégraphié au dr Frisson de venir - cela remontera la confiance du malade, Je t'embrasse ainsi que Gaston, porte-toi bien.

J. Tourguéneff.

2178. ЖЮЛЮ ЭТЦЕЛЮ

10 (22) февраля 1868. Баден-Баден

Bade.

Schillerstrasse, 7.

Ce 22 février 1868. Samedi.

Etes-vous de retour, mon cher ami? J'ai été retenu ici par la maladie de Viardot, qui nous a donné des appréhensions pendant quelques jours. Il commence à revenir sur l'eau et j'espère pouvoir partir vers la fin de la semaine suivante.- Trouverai-je mon livre achevé¹? Ecrivez-moi deux mots pour que je sache où vous êtes et que vous allez bien. J'irai vous voir le jour même de mon arrivée à Paris, En attendant - mille amitiés de

votre tout dévoué

J. Tourguéneff.

2179. И. П. БОРИСОВУ

12 (24) февраля 1868. Баден-Баден

Баден-Баден.

Schillerstrasse, 7.

Понедельник, 24/12-го февр.

Добрейший Иван Петрович, я получил почти в один день Ваши два письма из Москвы и изо Мценска с описанием нашего кораблекрушения¹. Я Вам тотчас послал телеграмму, вследствие {Было: по} которой, я надеюсь, Вы получили от брата 13 000 р. серебр. и привезли их в Спае ское ². Теперь Вам придется вместе с Кишинским приступить к торгам: за сколько г-н H. H. Тургенев согласится уступить свои два или три векселя. Вы мы скажете (и это очень вероятно), что он непременно намерен слупить с меня всё возможное и что о торговле тут не может быть и речи; однако Вы сами пишете, что он хотел уже уступить первые два векселя за 16 500 р. вм. 18 000. С лихой собаки хоть шерсти клок! Вопрос в том, что сделать, если бы он согласился, напр., за 3 векселя взять 19 000 или 20 000,- так как у нас налицо всего 16 500? Дело затруднительное, но тогда, быть может какой-нибудь мценский капиталист - купец что ли - захочет мне дать 2, 3 тысячи руб. взаймы в счет будущих благ, хоть за большие проценты... Всякому ростовщику я охотнее дамся в руки, чем моему почтенному родственнику. Нельзя ли подействовать на Ник. Ник<олаевич>а хоть с той точки зрения, что, приведя меня в отчаяние - он меня {Далее зачеркнуто: может <заставить>} заставит рассказать всему свету эту постыдную историю, которая не может, однако, не упасть позором на те "седины", на которые он так слезно указывал. Я послал Кишинскому его корреспонденцию со мною, из которой явствует, что он не дерзал мне в глаза говорить о том, что я ему должен! Из любопытства пробегите эти документики {Далее зачеркнуто: которые}; они могут составить отличный материал для лица "степного Тартюфа", который так или иначе - а уж угодит в одну из моих повестей³.

Но возвращаюсь к моей прежней песне: поступайте, прошу Вас, как заблагорассудится, безапелляционно и окончательно: я заранее даю свое полное согласие.

А теперь еще раз Вас обнимаю и говорю - до свидания!

Ваш Ив. Тургенев.

2180. M. H. КАТКОВУ

12 (24) февраля 1868. Баден-Баден

Баден-Баден.

Schillerstrasse, 7.

12/24-го фев. 1868.

Почтеннейший Михаил Никифорович, сейчас получил я 1-й No "Русского вестника", с моей повестью¹, которая напечатана очень исправно, без опечаток. Если Вы распорядились отпечатанием нескольких отдельных оттисков,- то я был бы Вам весьма благодарен за высылку трех или четырех {Было: двух или трех} ко мне в Баден. Я бы также попросил Вас велеть выслать следуемые мне по расчету деньги,- так как я в них нуждаюсь.

К весне у меня будет готова довольно большая повесть², которую я Вам во время моего проезда через Москву прочту,- и если она Вам понравится, то можно будет ее поместить в "Р<усском> в<естнике>" - в конце нынешнего или в начале будущего года.

Примите уверение моего совершенного уважения и преданности.

Ив. Тургенев.

2181. Н. А. КИШИНСКОМУ

12 (24) февраля 1868. Баден-Баден

Баден-Баден.

Schillerstrasse, 7.

Понедельник, 12-го/24-го февр. 68.

Любезный Никита Алексеевич!

Сейчас получил я Ваше письмо изо Мценска с описанием кораблекрушения наших надежд. У Николая Николаевича, видно, зубы разгорелись. Вы уже знаете, что я принял решение послать секунду ротшильдовского векселя к брату (надеюсь, что Вы уже отправили приму в том виде, как я Вам писал, к Николаю Сергеевичу); вчера, узнавши, что И. П. Борисов находится в Москве, я послал ему телеграмму, в которой я прошу его взять 13 000 у Николая Сергеевича (которые ему выдаст Ахенбах) и, привезши их в Спасское, вместе с Вами выкупить первые два векселя за 16 500 р., так как, по словам Борисова, Ник. Ник. изъявлял согласие ограничиться этой суммой вместо 18 000¹. Таким образом хотя первые два векселя будут исхищены из волчьей пасти. Останется третий, в 8000. (Надеяться на нечто похожее на совесть в Н. Н. я уже перестал и считаю заранее проценты.) Приехавши в начале мая (а быть может, даже в конце апреля), я постараюсь привезти с собою тысяч пять или четыре, которые найду в Петербурге или в Москве, а потому Вам останется припасти около 3-х или 4-х тысяч - да те две тысячи, которые я просил Вас выслать ко мне сюда до отъезда! Таким образом мы как-нибудь извернемся. Если бы можно было надеяться, что, поторговавшись с Ник. Ник., он уступит свои три векселя за 18, пожалуй даже за 20 000, или два первых за 15 или 16, то, конечно, надобно бы попытаться, и по приезде Ивана Петровича Вы об этом подумайте - и попытайтесь, но, повторяю, надежды мало! Во всяком случае должно сделать что только возможно, чтобы уменьшить эту бессовестную, грабительскую сумму!

Итак, вот мы пока какими капиталами располагаем:

13 000 р. - ротшильдовские

3 500 р. - у Вас

4000 (положим) из Москвы в мае.

Всего 20 500.

Эти последние 4000 р. верны; я их возьму, в случае нужды, у моего издателя, Салаева.

С нынешней же почтой я пишу во Мценск к Борисову - он к 28/16 числу хотел быть обратно к себе домой.

Действуйте, как найдете за лучшее; я совершенно полагаюсь на вас обоих.

Искренно Вам доброжелательствующий

Ив. Тургенев.

На обороте:

P. S. Вот еще вопрос. Положим (чего на свете не бывает!), что Ник. Ник. за свои три векселя запросил бы 20 000 р. сейчас, то где взять недостающие 3 тысячи? Не даст ли какой-нибудь мценский купец хоть за большие проценты на 6 месяцев эту сумму, которую я бы в мае Вам предоставил? Но что больше толковать о таких гадательных событиях!! Вам на месте виднее.

2182. ЖЮЛЮ ЭТЦЕЛЮ

13 (25) февраля 1868. Баден-Баден

Bade.

Schillerstrasse, 7.

Mardi, 25 fév. 1868.

Mon cher ami,

Je suis bien content de vous savoir à Paris bien portant et ayant fait là-bas une bonne provision de bon air.

Je vous renvoie immédiatement les deux feuillets¹.- Il y a une vieille habitude d'écrire les noms russes avec deux ff à la fin - mais comme une foule d'autres vieilles habitudes, elle n'a pas le sens commun - l'f russe étant moins sifflant que l'f franèais. Ainsi - à bas la routine! Quand à l'I qui précède mon nom (je me nomme Ivan ou Jean, comme vous voulez)², je crois qu'il faut le mettre, car il y a un autre Tourguéneff. qui écrit en franèais et il ne faudrait pas l'exposer à se voir mettre sur le dos un livre qui a excité tant d'indignation³.

Le prince Galitzine m'a écrit exprès pour me prier de ne pas le nommer - il y a eu tant de changements en effet - nous ne nommons donc personne⁴.

Notre pauvre ami Viardot ne va toujours pas bien. C'est une bronchite qui s'obstine et fait mine d'attaquer le poumon. Il est alité depuis quelques jours et c'est ce qui me retient ici. Mais j'espère bien pouvoir aller à Paris vers la fin de cette semaine - le train vient à 6 ht du matin, vous le saurez à 9 et nous déjeunerons ensemble à 11.

Mille amitiés de cœur.

J. Tourguéneff.

2183. РЕДАКТОРУ "С.-ПЕТЕРБУРГСКИХ ВЕДОМОСТЕЙ"

14 (26) февраля 1868. Баден-Баден

M. г. В<алентин> Ф<едорович!>

Позвольте мне сказать несколько слов по поводу посмертного отзыва об Артуре Бенни, помещенного в No 37 (от 7 февраля) "С.-Петербургских ведомостей"¹. Этот отзыв возбудил во мне грустные размышления. Смею Вас уверить, что Бенни заслуживал более сочувственного напутствия или хотя сострадательного молчания. Он приехал в Россию лет десять тому назад, с возбужденными неясными надеждами, с верою в несбыточные идеалы. Он был очень молод тогда, не знал ни людей, ни жизни, и вынес из второй своей родины, Англии, известного ром привычки и приемы публичной политической деятельности которые не могли не возбудить у нас недоверия, недоумения, даже опасений. Пишущий эти строки имел случай на деле убедиться, до какой степени эти опасения были несправедливы². Высланный за границу по распоряжению правительства, отрезвленный опытом, Бенни в последив время только мечтал о том, как бы выхлопотать позволение вернуться в Россию, которую он полюбил искренно глубоко, и посвятить себя полезной и скромной деятельности присяжного поверенного³. Рана, от которой он умер и которую получил совершенно случайно под Ментаной (он выехал из Рима туристом, в коляске - и попал под "чудотворную" пулю папского зуава)⁴,- эта рана была одним и последним из многочисленных ударов, которыми столь щедро наделила его судьба во всё продолжена его поистине злополучной жизни. Неужели же эта злая судьба будет преследовать его и в могиле? Память о нем - и то у весьма немногих знакомых - вот всё, что осталось от бедного энтузиаста. Она - его единственное достояние если только можно употребить подобное выражение когда речь идет о мертвеце. Зная свойственное Вам беспристрастие, я не сомневаюсь, что Вы не откажетесь содействовать посильной защите этого достояния. Примите и пр.

Ив. Тургенев.

Баден-Баден.

14(26) февраля (1868).

2184. П. В. АННЕНКОВУ

14 (26) февраля 1868. Баден-Баден

Баден-Баден.

Середа, 26(14)-го февраля 1868.

Ваше письмо¹ застало меня еще здесь, любезнейший Павел Васильевич! Меня удержала в Бадене очень серьезная болезнь Виардо, которая только два дня тому назад приняла оборот успокоительный... В воскресенье я если всё будет обстоять благополучно, уезжаю дней на восемь в Париж. Но прежде мне хочется поболтать с Вами. Во-первых, прошу передать Коршу приложенное и сему письмо - и попросите его поместить это письмо в "С.-Петербургских ведомостях". Мне стало жалко этого несчастного бедняка, которому даже после смерти дают пинок ногою². А во-вторых, скажу Вам, что я прочел и роман Толстого, и Вашу статью о нем³. Скажу Вам без комплиментов, что Вы давно ничего умнее и дельнее не писали; вся статья свидетельствует о верном и тонком критическом чувстве автора, и только в двух-трех фразах заметна неясность и как бы спутанность выражений. Сам роман возбудил во мне весьма живой интерес: есть целые десятки страниц сплошь удивительных, первоклассных,- всё бытовое, описательное (охота, катанье ночью и т. д.); но историческая прибавка, от которой собственно читатели в восторге,- кукольная комедия и шарлатанство. Как Ворошилов в "Дыме" бросает пыль в глаза тем, что цитирует последние слова науки (не зная ни первых, ни вторых, чего, например, добросовестные немцы и предполагать не могут), так и Толстой поражает читателя носком сапога Александра, смехом Сперанского, заставляя думать, что он всё об этом знает, коли даже до этих мелочей дошел,- а он и знает только что эти мелочи. Фокус, и больше ничего,- но публика на него-то и попалась. И насчет так называемой "психологии" Толстого можно многое сказать: настоящего развития нет ни в одном характере (что, впрочем, Вы отлично заметили), а есть старая замашка передавать колебания, вибрации одного и того же чувства, положения, то, что он столь беспощадно вкладывает в уста и в сознание каждого из своих героев: люблю, мол, я, а в сущности ненавижу и т. д., и т. д. Уж как приелись и надоели эти quasi-тонкие рефлексии и размышления, и наблюдения за собственными чувствами! Другой психологии Толстой словно не знает или с намерением ее игнорирует. И как мучительны эти преднамеренные, упорные повторения одного и того же штриха - усики на верхней губе княжны Болконской и т. д. Со всем тем, есть в этом романе вещи, которых, кроме Толстого, никому в целой Европе не написать и которые возбудили во мне озноб и жар восторга⁴.

Я уже писал Вам, что все журналы мною благополучно получены; но экземпляры перевода дюкановского романа⁵ до сих пор не появились!!

Две статьи Мериме о Пушкине появились в двух нумерах "Монитера" около 15-го января нового стиля, наверное между 10-м и 20-м⁶. Дружески жму Вам руку и остаюсь

преданный Вам

Ив. Тургенев.

2185. В. Я. КАРТАШЕВСКОЙ

16 (28) февраля 1868. Баден-Баден

Баден-Баден.

Schillerstrasse, 7.

Пятница, 16/28-го фев. 1868.

Я в долгу перед Вами, любезнейшая Варвара Яковлевна, Вы писали ко мне от 15-го дек<абря>, а теперь16-ое февраля! Приходится склонить повинную голову и взывать к снисхожденью.

Здоровье мое, о котором Вы с такою любезностью осведомляетесь - давно поправилось, и я в состоянии плясать польку, от чего воздерживаюсь единственно из стыда перед собственными волосами.

Жалко мне очень, что Глафира Александровна не поправляется. Но уж пусть лучше она придерживается своего Музыкантова, которому я бы только посоветовал - для собственной пользы - переменить фамилию, чем передаться в руки г-на Франчески, сему "усовершенствователю человеческой природы", который, как из пистолета, застрелил моего бедного отца, засадив его в какую-то деревянную ванну с клапаном и поджаривая его снизу. Пусть он трудится над Боткиным! Эту старую подошву никаким паром и жаром не проберешь и не размягчишь"

Я счел священной обязанностью поднести Вам экземпляр "Дыма", не потому что он Вам в состоянии понравиться (чего я никак ожидать не могу) - а в память прежних литературных сношений и тех знаменитых вечеров¹, на которых добродетельные малороссы брались за голову при чтении "Институтки"² и умиленно твердили! "Шекспир! Шекспир!". Кстати, если у Вашего милейшего брата, Николай Яковлевича, прошел припадок негодования против меня, которое заставляло его даже слегка фыркать и подпрыгивать ногами в виде антраша,- то поклонитесь ему от меня дружески. Вы, кажется, знакомы с другим фыркуном, В. В. Стасовым: скажите ему, что его статьи в "Вестнике Европы" чрезвычайно интересны³ - а г-на Кюи, за его сквернословие о Моцарте, все-таки надо убить, проломив его пустую голову непременно грязным камнем - а потом бросить его в одну яму со всеми этими⁴... Но я останавливаюсь, ибо чувствую прилив желчного раздражения.

В конце апреля я непременно явлюсь в Петербург и, разумеется, увижу Вас. А до тех пор желаю Вам всего хорошего - и кланяюсь Вашему супругу и Вашей дочке.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

P. S. Я пишу к Вам через Анненкова, ибо не знаю, продолжаете ли Вы обитать в доме, освященном посещениями Шевченки и его бараньей шапки.