| Главная » Книги |
Вяземский Петр Андреевич - Старая записная книжка. Часть 2, Страница 8
Вяземский Петр Андреевич - Старая записная книжка. Часть 2iv align="justify">
Хорошо воскресить бы журнал Новикова, предполагаемый журнал
Фон-Визина, журнал честного жандармства, в котором бездельники видели бы
свои пакости, из коего правительство узнавало бы, что у него дома делается. В
этом журнале не должны быть выходки нынешнего либерализма, он должен
быть издаваем в духе правительства, в духе нашего правления, если только не
входит в дух его защищать служащих бездельников. Не нужно означать
губернии, лица, о коих речь идет: глас народа будет пояснять. Можно даже не
трогать и даже должно не трогать злоупотреблений по законодательной и
судебной части, одним словом, почитать корни, а касаться злоупотреблений по
одной исполнительной, административной части земской. И тут вышла бы
большая польза.
Гласность такое добро, что и полугласность - Божий свет. В тюрьме,
лишенной дневного света, и тусклая лампада - благодеяние и спасение. Как ни
говори, а Лубяновскому горько будет прочесть 9 No Телеграфа и думать, что в
Пензенской губернии его читают и боятся: не прочтут ли в Петербурге и не
спросят ли объяснения. А то ли бы дело летучие листки, которые лежали бы на
всех столах в уездах, зеркала, в которых бы во всех домах виделись исправники,
заседатели. Для избежания клеветы, впрочем, и клеветы быть не может, потому
что никто бы не назван был, редактору такой газеты нужно иметь
корреспондентов во всех губерниях, корреспондентов честных, известных с
хорошей стороны, а не печатать все без разбора, что присылается из губерний.
23 июня
Вчера выехал в первый раз после падения. Сердце как-то билось, садясь
в коляску и особливо же проезжая мост.
Обедал у Хитровой: читал письма отца (князя Смоленского) во время
войны 1812 года: по большей части писаны по-французски, рука и
правописание ужасные. Надобно списать несколько писем. В некоторых
письмах он дивится своим успехам. Умиляется. В одном письме упоминает он о
сновидении, в котором приснился ему Наполеон и он сам, и посылает его к
дочери, но сон не отыскался. Упоминает о слове, прославленном после
Прадтом: от возвышенного до смешного.
Фикельмонт рассказывал мне странное обстоятельство, которое привело
Бернадота на шведский престол.
24 июня
Вчера был у меня Жуковский, ехавший в Петергоф, перебирали всякую
всячину. Он обедал у меня.
Вечером был в Елагинском театре: Mariage de Figaro.
27 июня
Вчера обедал на Олимпе, то есть у Гнедича, был на Елагинском гулянии,
у Голицыной полуночной. В ней есть душа и иногда разговор ее, как Россиниева
музыка, действует на душу. Но все это отдельные фразы. Говорили о nationalite:
видно, что чувство в ней есть, но оно запутывается в мысли. Большинство
решило, что Наполеон точно любил Францию: следовательно, патриотизм не
всегда благодетелен. Я сказал: любить сильно не значит любить хорошо (on peut
aimer fort sans aimer bien).
28 июня
Обедал у Дюме, после обеда к Булгаковым, Лаваль, во французский
спектакль и на вечер в Австрию. Там бразильские и португальские дипломаты.
29 июня
Обедал в Австрии, вечером в Севильском цирюльнике итальянском и
домой. В музыке Россини весь пыл, все остроумие, вся веселость прозы
Бомарше.
У Фикельмонт обедало семейство Стакельберг. Людольф так
любезничал, так резвился, так юношествовал, что брякнулся в воду, хорошо что
у самого берега. Является ли беременность женщины и ее роды через несколько
дней после свадьбы поводом к расторжению брака? Нет. - Так решил в Париже
трибунал 1-й инстанции. Чем же доказывают справедливость решения?
"Заблуждение относительно качеств данного лица не было поводом к
расторжению брака, - как повод допускалось лишь заблуждение в отношении
самого лица". Да, если обманом дадут жену, у которой, например, нога
деревянная, глаз стеклянный, плечо из слоновой кости и что в брачное ложе
войдет к вам не женщина, а отвлеченный обломок женщины: неужели и тут нет
повода к уничтожению брака? Особа та же, но есть подлог в доброте ее. Как?
Можно искать суда на подкрашенную шубу, на фальшивый жемчуг, а нет суда
на фальшивую девственность, то есть не только фальшивую, но и беременную?
Правда, что к утешению мужа: "Отречение от отцовства может ли быть
признано? - Да". Есть русский анекдот про немца, который женился на девице,
разрешившейся на другой день свадьбы. Он говорил - славны русские жены:
сегодня... завтра родил.
1 июля
29-го был в Александро-Невском монастыре. Отслужил молебен, был на
могиле Карамзина. Обедал с Дельвигом и Львом Пушкиным в кабаке Grand
Jean. В письме вчерашнем к жене описывал этот обед. После у Белосельской,
вечером чай пил в Австрии.
Фикельмонт рассказывал мне о неаполитанском походе. В Abruzzes
нашли они два дерева, срубленные и переложенные по дороге, да ров, который
ребенок мог перешагнуть. Вот все средства защиты, употребленные
неаполитанцами. Ох! Уж мне эта неаполитанская революция! Сколько она мне
дурной крови наделала.
А Нессельроде варшавский, который торжественно входит ко мне утром
рано и спрашивает: "Неужели не догадываешься, почему я так рано у тебя?" Я,
кажется, и знал, но не имел духа признаться. Австрийцы взошли в Неаполь. Вот
судьба, а теперь я сблизился с Фикельмонтом.
Вчера обедал у Дашкова, заезжал к Булгакову и французский спектакль.
У Дашкова видел Минчиаки Константинопольского.
4 июля
1-го поехал в Петергоф, заезжал на Черную речку проведать о маленькой
Австрии. Приехал к Жуковскому, у него с ним обедал. Пошел в сад, волнение
народа. Нога не позволила мне наслаждаться бродяжничеством по толпе.
Шатался около дворца, в сенях заходил к Дона Соль, простоял на лестнице во
время маскарада; Жуковский устроил мне уголок на линейке Кочубеевых,
ездили по иллюминированному саду. Хорошо, но не баснословно, нет
очарования. Большая однообразность в освещении, а может быть, и некоторая
скудость, а может быть, и во мне была проза. Ночевал у Жуковского, поехал в
Гостилицу к Потемкиной обедать. Минутами по выражению лица, по
движениям, Т.Б. Потемкина напоминала мне княгиню Зенаиду (Волхонскую).
Но Зенаида - Корина языческая, а это Корина христианская. Вдохновения
снисходят на нее благодатью. Она мне говорила про свою тещу, худо
оцененную обществом.
5 июля
Вчера обедал я в Кабаке, поздно, один, потом в Barbier du Siville, потом в
Австрию. Г-жа Нуазвилль (Noiseville) сказывала мне стихи Белосельского.
Пишу их на память, но, кажется, так:
Si Souvoroff, si grand, si fortune
Est le pere de la victoire,
Bagration en est le fils aine
II joue avec la mort et couche avec la gloire.
(Если великий и любимый счастьем Суворов
Является отцом победы,
То Багратион - ее старший сын,
Он играет со смертью и спит со славой.)
Говорят, Оскар похож лицом на Багратиона.
6 июля
Был в департаменте, обедал у именинника (вчера) Сергея Львовича
Пушкина. Вечером был на Крестовском у Сухозанет. Закревская, Мордвинова,
Поливанова, остальных и перечислять лень.
Жуковский говорит, что у нас фарватер только для челноков, а не для
кораблей. Мы жалуемся, что корабль, пущенный на воду, не подвигается, не
зная, что он на мели. Вот канва басни. Он мне говорил, я не возражал на мнение
о бездействии Д(ашкова), которым я недоволен как обманувшим ожидания.
Надобно непременно продолжать мне свой журнал. Все-таки он отразит
разбросанные, преломленные черты настоящего. Я сегодня переписывал
Фон-Визина, письма его к родным, журнал. Весело читать, ибо есть
индивидуальность, физиономия времени.
В Петергофе прочел роман "Влюбленного насмешника" (La moqueur
amoureux): слабо, жидко, но довольно хорошо, роман гостинный, и трилогию
Кристины Dumas. Эти новые трагедии хуже Расина, но лучше трагедий
подмастерьев Расина: Лагарпа, Коларда и tutti quanti (прочих). Теперь должно
ожидать Расина романтика. А сравнивать обе школы в настоящем их положении
несправедливо. Расин не потому хорош, что он трагик классический, - нет,
французская трагедия классическая тем хороша, что у нее, или за нее Расин.
8 июля
6-го просидел у меня все утро Жуковский. Поехали обедать к Булгакову.
Ездил с ним по Неве. Гуляние Крестовское. Петербургские гуляния напоминают
Елисейские поля (но, вероятно, не парижские): точно тени бродят. Не видать
движения, не слыхать звука. Это называется общественным порядком. Говорят,
при Александре запрещено было кататься по Неве с песенниками и
музыкантами. Да и публика высшая у нас сонная.
Потом поехали в французский спектакль. Душно и скучно. Какая-то
пьеса, в которой выведены брат и сестра Скюдери. Вечером был у Элизы.
Вчера, 7-го, был у Хвостова, не застал. Обедал у Завальевского на
Петергофской дороге с Дельвигом и Львом Пушкиным. Жженка. Возвращаясь с
Дельвигом, говорили о бессмертии души. Он ему верит. Я говорил, что не
понимаю жизни, и как понять ее в тот день, в который были у меня две цели:
Хвостов и Завальевский.
Оттуда поехал к больной Элизе, и на поздний вечер к Пушкиной.
Прочитал: La mort de Henri trios. Par Vitet ("Смерть Генриха Третьего").
Довольно слабо. Из всех этих пьес la Conspiration de Mallet ("Заговор Малле") -
жемчуг. Она писана, сказывают, двумя молодыми людьми.
9 июля
В письме к жене говорю о Павлуше, розгах; сравнил я страх со щукой.
Кто любит ее, тот заводи в пруду, но знай, что она поглотит всю другую рыбу.
Кто хочет страха, заводи его в сердце подвластного, но помни, что он поглотит
все другие чувства.
Вчера выехал я из дома в 6-м часу. Обедал после обеда у Андрие, застал
там доктора Вилье. Тяжелый говорун, выставляет свою преданность памяти
покойного. Ездили на Охту на чай к Багреевой, а конец вечера - на Черной
речке в Австрии.
Вероятно, в целый день не слыхал я и не сказал путного слова, то есть
прочного, то есть в котором был бы прок. Не будь у меня переписки, можно
было заколотить слуховое окошко ума и сердца.
14 июля, Ополье
5-я станция от Петербурга. Придется просидеть здесь часов пять за
изломавшейся осью. Нет мне счастья в веществах колесных. Я думаю, и
фортуна мне оттого не с руки, что и она вертится на колесе.
Несколько дней в журнале моем пропущено, за хлопотами к отъезду.
Ездил к Канкрину проситься в отпуск. Он сказал мне - милости просим.
По-настоящему это значит: милости просим вон, но в хорошем смысле этого
слова. Он мне говорил о Коммерческой Газете, что она в жалком положении, о
желании его, чтобы я в ней участвовал, прибавив какую-то ласковость о моей
литературной известности. Я отвечал, что рад работать, что желал бы иметь от
него заданные темы. Тут опять брякнула известная струя его. "Да у меня и
теперь есть на ферстаке важное дело, но, разумеется, должен я сам обработать
его" и пр.
Был я у Бенкендорфа. Принял учтиво, но, кажется, холоднее прежнего.
Впрочем, тут действует, может быть, мнительность нежности. Звал меня
приехать к нему в Фаль, когда он будет в Ревеле.
12-е и 13-е. В эти дни всего замечательнее были мои свидания с
Красиньским. Все тот же и хорош. Пуст, но не пустотуп как наши. Он
остроумен. В первый раз застал я его уже после обеда. И он был великолепен.
Начал меня тютоировать (поучать, покровительствовать): скажи, чего ты
хочешь, даю тебе две минуты на размышление, я о тебе поговорю с
Бенкендорфом, скажу князю Ливену, министру просвещения. Я не знал, что
отвечать ему. Начал меня дарить книгами, какие попадали ему под руки, тремя
последними томами записок Казакова польскими, надписывать на них
дружеские надписи; на какой-то книге о Карпатских горах написал мне: "en
souvenir de M-lle Rossetti" (на память о мадмуазель Россети), между тем
скользил по паркету, обступался.
За ликером и кофе сидел перед ним толстый польский викарий. Он
сказал мне умное слово Меттерниха: "Все государи возвышаются над своим
народом так, что могут опереться рукой ему на голову; только русский
император стоит в одиночестве на высоком столпе, и в минуту опасности ему не
на кого и не на что опереться".
Здесь Красиньского очень ласкают. Я полагаю, что лучи Наполеона на
нем, несколько мерцающие, светят им в глаза. А если они в виде его думают
обласкать Польшу, то расчет не верен. Красиньского вовсе теперь в Польше не
уважают. Кое-какая национальность, которой он пользовался, возвратившись с
остатками польско-французскими войсками герцогства Варшавского уже в
обрусевшую Варшаву, совершенно выдохлась на Бельведере и в особенности в
Сенате по последним делам Государственного суда.
Впрочем, у нас не узнаешь, чем понравишься. Может быть, в нем то и
полюбили, что нация отворотилась от него.
А между тем в нем есть какая-то смелость; разумеется, несколько пьяная
и вообще никогда не трезвая, то есть нравственно-трезвая, обдуманная,
основанная. В Петергофе гласно фрондирует он с фрейлинами, за обедом
солдатизм; находит сходство в Софии Урусовой с Лавальерой... "Якобинство
деспотизма" - его выражение. Он говорит: "В мою комнату являются жабы,
никто их не видит, ибо они являются именно ко мне".
Бибиков рассказал мне рассказанное ему Бенкендорфом. Однажды
вбегает к нему жандарм и подает пакет, подкинутый на имя его в ворота.
Распечатывает и находит письмо к государю с надписью: весьма нужное. Едет,
отдает его. Государь раскрывает его, и что же находит: донос на сумасшествие
Муравьева! "А в доказательство, что ваш господин статс-секретарь истинно
помешан, прилагаю сочинение его". Государь говорит: "Что с этой бумагой
делать? Отослать ее Муравьеву и спросить мнение его".
Покойный король Английский еще в молодости был болен. Доктора
запрещали ему выезжать, а ему хотелось в маскарад, и на увещание докторов
отвечал он текстом Евангельским: Блаженны умирающие in domino.
19 июля, Ревель.
Я приехал 15-го вечером. 16-го и 17-го купался по одному разу в день.
18-го два раза и надеюсь впредь также.
16-го был концерт в зале Витта. 17-го бал у Будберга.
Ревельские розы по-прежнему свежи и по-прежнему некоторые из них
пахнут не розой.
Дорогой прочел я "Коннетабль честерский". Вальтер Скотт тут немного
мелодраматичен.
В мае Revue Francaise очень хороша статья о нынешней Швеции.
Кажется, Бернадотте слишком отказывается от прежнего республиканизма
своего. Напрасно. Австрия и Россия не спасут его, или, по крайней мере,
династии его: ему более другого должно прямодушно связаться с народом
своим и опереться на том, что она сделает в пользу народа. Наполеона пример
перед ним. Легитимность свое возьмет, и Оскар, если пойдет по следам отца, то
есть наперекор сильного, конституционного направления, однажды уже данного
Швеции, не усидит. Французские кадрили его в Петергофе и Гатчине не
выкупят его в черный день.
Красноречивый Nils Mausson (крестьянин из Скании) сказал в одной
речи своей, что Швеция особенно обязана журналам. "Они дали нам знать, что
есть французский маршал, соединяющий со смелостью и дарованиями
блестящими великодушное человеколюбие к шведским военнопленным; сей
маршал ныне наш король. - Если за двадцать лет пользовались бы мы
свободой печатания, думаете ли вы, что Финляндия, треть державы нашей, была
бы отторгнута от нас предательством ее защитников. Будет ли зависеть от
прихоти царского канцлера лишить нас сего источника познаний? Должно ли
будет верить нам непогрешимости его, подобно католикам, верующим в
непогрешимость папы, предками нашими отверженную. Бог, сотворив мир,
сказал: "Да будет свет" - и бысть. Создатель хотел ли, чтобы сей свет был нам
чужд? Когда он послал Сына своего спасти мир, сей Божественный Искупитель
запечатлел свой подвиг и свое учение следующим правилом: грядите стезею
света, христиане! Как осмелиться нам блуждать во тьме". В начале апреля
нынешнего года журнал Medborgaren, издаваемый Анкарсвердом и Hjerta, был
запрещен.
20 июля
Купался в седьмом часу утра и в два. Ездили в Тишерт с ревельской
публикой. M-lle Benkendorf est это королева Эстонии, a et M-lle Morenschild -
королевский принц. В самом деле в ней что-то пажеское, херувимское, но не
херувима Библейского, а Бомаршевского. Жена барона Палена,
генерал-губернатора, урожденная Гельвециус. Она была совоспитанница,
бедная, первой жены его, из фамилии Эссен. Ныне первая дама Эстляндского
герцогства. Скромность, смирение первой половины жизни сохранились в ней и
на блестящей степени. Довольно миловидна, что-то птичье в лице.
Баронесса Будберг говорила мне, что до приезда дона Мигеля в Вену le
fils de l'homme (сын человека - условное обозначение в то время для сына
Наполеона) мало знал об отце своем, имел о нем одно темное, глухое предание.
Тот ему все высказал. Это несогласно со сказанным мне графиней Фикельмонт,
которая уверяла меня, что он был очень хорошо воспитан и полон славой отца.
Не глупо ли, что мы говорим и пишем Гельвеций, по какой-то латинской
совести, весьма неуместной в этом случае? Что за латинское слово Гельвециус?
Об этом латинизме нашем кстати сказать: заставь дурака Богу молиться, он себе
и лоб расшибет. Следовательно, и живописца нашего Гипиуса нужно
перекрестить в Гипия. А графа Брюс, как же? В Брюи, или в Брюий?
21 июля
Вчера купался два раза, в 10-м часу утра и в 10-м часу вечера. Море меня
подчивает валами. Так и валит. Оно одно здесь кокетствует со мной. Хромота
моя не дает сблизиться с царицей и с принцем. Один вальс сближает.
Обедал у Будберга: там Пален, Паткуль, комендант, Данилевский
небритый и сердитый на ревельский песок, M-me Бланкенагель из Риги.
Будберг, адъютант Дибича, был послан из Андрианополя в
Константинополь, уже по заключении мира, с известием, что если через три дня
не исполнит Диван условий, ему предписанных, фельдмаршал велит двинуться
своему авангарду, и Гордон, английский министр, говорил Будбергу: чего хочет
ваш фельдмаршал? Истребления Оттоманской империи? От него зависит.
Вечером был в салоне Витта. Немецкая бережливость: допивали и
доедали запасы, оставшиеся от вчерашнего пикника в Тишерте.
С Будбергом, губернатором, выгодно пускать шутки в оборот; с одного
его берешь сто процентов. Он всему смеется за сто человек. Я рассказывал ему
о Ланжероне. Он так расхохотался, что я боялся за него удара. Весь побагровел,
и валек на затылке его вздулся пуще прежнего.
22 июля
Вчера купался в десятом часу утра и в десятом часу вечера, в дождь.
Дождь помешал мне ехать в Виттов салон. Перечитывал несколько глав
перевода "Адольфа".
Государь в проезд свой через Дерпт был всем очень доволен, но увидел
одного студента без галстука и заметил о том Палену. Пален сделал выговор
студенту, наказывая ему, чтобы он впредь так не ходил. Студент с удивлением
отвечал, что у него галстука и в заводе нет. Его посадили в карцер. У нас по
цензурному уставу сочинение автора через 25 лет по смерти его обращается в
общественную собственность. У французов после 20 лет. Следовательно, у нас
нужен был бы по крайней мере 50-летний срок. По деятельности, урожаю
сам-двадцать, сам-тридцать изданий в книжной торговле право давности во
Франции не может быть в соразмерности с нами. Возьмите, например,
сочинение посмертное, которое наследниками напечатается год или два после
смерти автора. Едва успеет выйти два издания, если сочинение огромное, и
наследники уже лишатся своего достояния.
24 июля
Купался два раза, в 8-м часу утра и в 10-м часу вечера при луне. Кажется,
уж слишком поздно.
Обедал у Клюпфелей. После обеда пели Кольбарсы. Была молодая
румяная баронесса Сакен, очень умильно и живо на меня поглядывала. Что же
вышло? Она сходила с ума именно от любви к мужчинам, и осталась одна
любовь.
Третьего дня был у Россильона, говорили о здешней мануфактурности,
которой почти вовсе нет. Стеклянный завод, о коем писал мне Дружинин, уже
не существует. Какой-то Унгерн заводит хорошую фабрику суконную, но она
еще не в ходу. Есть где-то шляпная фабрика. Вообще, по словам Россильона,
здесь нет фабричного движения, а одно рукоделие. По деревням ткут полотна,
крестьяне ткут сукно себе на платье, или на пальто. Шварц, фабрикант близ
Нарвы, имел поставку одного офицерского сукна и получал большие пособия в
прежнее царствование. Он был как-то употреблен прежде в верхах (dans les
fonds) и оказал услуги.
Начинают здесь заниматься овцеводством. Эстляндия и в особенности
Ревель должны, кажется, пользоваться торговой и земледельческой
промышленностью. Но порты заперты и хлеб без цены.
25 июля
Вчера купался утром в 8-м часу и перед обедом в третьем. Обедал у
Будберга. Говорили о фабрике записок, между прочими Gabrielle d'Estres,
которая, вероятно, и грамоты не знала. Я говорил, что, восходя таким образом
выше и выше, дойдут до записок Адама и Евы.
После был у Лавенштерна, вице-губернатора. Перед его дачей
Христинский луг, так называемый потому, что был подарен царицей Христиной
городу.
Видел Магницкого, разговорчив и выглядывающий украдкой. Странная
мысль сослать его в Ревель.
Вечером в салоне. Была королева Эстонии. Написал я письмо к
Россильону о здешних фабриках. Сегодня кончил я мой пересмотр "Адольфа".
26 июля
Вчера купался два раза, утром и перед обедом. Вечер плясовой у
Новосильцевых. Королева там была.
27 июля
Купался вчера два раза до обеда. Вечером был у Тизенгаузен и потом с
ними у Будберга.
Был я сегодня в эстляндской церкви. В темной глубине ее живописно
пестреют разноцветные шапки эстлянок. Приятно видеть эту чернь грамотную с
молитвенниками в руках. Перед выходом две старухи подходили друг к другу,
приветствовались рукожатием и одна у другой поцеловала руку. И ныне
существует во всей древней силе своей вражда между курляндцами и
лифляндцами.
28 июля
Сейчас ходил осматривать сахарный завод. Клеменс сдал его Гартману за
2500 р. в год (по словам подмастерья, поляка из Минска, а вероятно, жида: за
5000), он же получает часть в привилегированной плате от казны на 14 тыс.
пудов, на десять лет, данной Клеменсу. Но зато песок должны они получать из
Петербурга. Гартман говорит, что ему было бы выгоднее получать из Гамбурга
или прямо из Лондона. Вываривается 25000 пудов. Можно бы и более по
устройству завода, до 100 тыс., по словам хозяина, до 300 тыс., по словам
подмастерья, но нет выгоды вырабатывать более, нежели количество, требуемое
Ревелем, Дерптом, Пернау. Производство по-старинному: Гартман не доверяет
паровому производству.
Берт предлагал петербургским заводчикам купить у них секрет за 400
тыс. и с тем, чтобы у него же заказать все машины, всего около на миллион.
Они просили доказать им прежде на опыте, что производство его выгоднее, и
тогда купят они секрет. Но он на испытание не согласился. В доказательство,
или в подтверждение своему неверию, показал мне Гартман патоку, купленную
у Берта, в которой еще хранятся частицы чистого сахара, так что из 60 пудов
купленной им патоки надеется он выварить еще пудов 20 сахара, чего быть не
должно и чего нет в его патоке, уже очищенной от сахара.
По словам его, Берт с досады на заводчиков, не купивших у него секрета,
завел свой завод и продает сахар свой в убыток и в подрыв другим. Заводчики
жаловались, но правительство не могло помешать Берту продавать сахар по
цене, какая ему угодна. Дали другие привилегии (но, по словам Гартмана,
вероятно, на то же производство с легкими изменениями) Мольво и другим. Он
замечает и то, что если паровое производство было бы признано лучшим, то в
Англии, в Гамбурге покинули бы старинную методу, а между тем некоторые ее
держатся.
Нужно около 200 тыс. для устройства завода по Бертовской методе.
Содержание завода здесь не дешевле Петербурга ни по части дров, ни по части
работы. Одна выгода, что он дешевле нанимает завод. Он говорит, что
довольствуется рублем барыша на пуд.
По мнению его, свекловичный песок не выгоден. Можно составить из
него лучший рафинад, но другие переработки уже не доставляют такого
хорошего сахара, как из другого песка, так что фунт сахара, обходящийся
поэтому в 80 гривен, по свекловичному обойдется в рубль. Из пуда песка
выходит около 36 фунтов сахара. В свекловице много кислых частиц, которых
совершенно отделить нельзя и которые портят нижние сахары.
Вчера купался два раза перед обедом. Обедал у Будберга. Вечером был у
Дивова. Шалунья Россети писала: "Используйте Вяземского, он может быть
любезным, даже когда к этому не стремится". Дам же я ей за это.
У Нелидовой сундук с письмами Павла и своим журналом.
Сегодня Матвей просился у меня пойти посмотреть Барона, которого
здесь держат в церкви на место святого (Duc du Groy - герцог де Круа). По
его мнению, он сохранился от прохлаждения тела на счет здешних купаний.
Карамзины платят по 10 коп. за каждую змею, которую поймают около
дома. Солдаты-сенокосы приносят их. Однажды дали одному 20 копеек за змею.
На другой день приносят новую, и, получив 10 копеек, солдат говорит: Нет,
пожалуйте 20 коп. - Да ведь вам сказали, что будут давать по 10 коп. - Нет,
воля ваша, а нам по этой цене ставить нельзя.
31 июля
Эти дни купался по два раза. Сейчас возвращаюсь из моря в десятом часу
вечера на прощание.
В твои прохладные объятья
Кидаюсь я в последний раз.
Облобызаемся, как братья,
О море! в сей прощальный час.
Впечатления этих дней: прибытие флота - обстроилась пустыня моря.
Вчера, 30-го, ездили на корабль "Император Александр". Капитан Сущов
говорил: что был Христос для христиан, Петр Великий был для русских.
На одном маневре морском на днях корабль, на котором находился
император, был вслед за кораблем "Петр Великий". Замечено флотом.
Кивера - ведра для залития в пожар.
Блестящий салон: девицы Краузе из Петербурга. M-me Knoring из
Дерпта, что называется по-польски przystoyna kobieta (красивая женщина).
Вчера пир в Вимсе. Через два часа сажусь в коляску. Еду в Петербург. Отправил
письмо.
4августа, С.-Петербург
Выехал я из Ревеля во втором часу ночи на 1-е число. Приехал в Нарву
часу в первом ночи. Ночевал, на другой день утром ездил я с управляющим
Нарвской полицией осматривать фабрики суконную, уксусную, где, между
прочим, потчевали меня хорошим сотерном, рейнвейном и шампанским.
Выехал я из Нарвы в два часа днем и прибыл в Петербург в 5 утра.
Нарва пользуется своими правами. Правители его избираются из
купечества. Кнутом не секут, а есть розги в известную меру, которые считаются
парами, так что за смертоубийство дается не более 120 ударов. В Нарве сад
порядочный и сам садовник - махровая роза, или махровый розовый пион.
Город очень падает, а прежде процветал торговлей.
В Ревеле 31-го знали уже о делах Франции. Француз de Vicence, или
что-то на это похожее, получил о том письмо от брата. Что может быть нелепее
доклада королю от 25 июля? О печатании везде говорится тут, как о каком-то
существе, забывая, что оно орудие. Разве одна оппозиция выдает журналы? И
министерство имеет свои. Если оппозиционные более действуют на мнение, то
| |
| Просмотров: 467 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры