Котляревский Нестор Александрович - Литературные направления Александровской эпохи

lign="justify">  

   ["Жертвоприношение" ].

   И пусть все принесенные жертвы велики, они будут искуплены той высшей радостью, тем высшим блаженством, какое дано человеку в осознании, что он поэт:

   Спокойно дни мои цвели в долине жизни;

   Меня лелеяли веселие с мечтой;

   Мне мир фантазии был ясный край отчизны,

   Он привлекал меня знакомой красотой,

   Но рано пламень чувств, душевные порывы

   Волшебной силою разрушили меня:

   Я жизни сладостной теряю луч счастливый,

   Лишь вспоминание от прежнего храня.

   О муза! Я познал твое очарованье!

   Я видел полный блеск, свирепость ярых волн;

   Я слышал треск громов и бурей завыванье:

   Но что сравнить с певцом, когда он страсти полн?

   Прости! питомец твой тобою погибает

   И, погибающий, тебя благословляет.

  

   ["Сонет", 1825].

   Вся поэзия Веневитинова есть такое благословение певцу, гимн вдохновению.

   В преддверии вечности поет певец свою песню любви и веры. Великий чистый дух благословил его этим даром песнопения не только для мира юдоли, но для выполнения иной, более великой задачи.

   Поэт переживет мир. Среди развалин мира его песня может греметь свободно во славу таинственного начала всей мировой жизни.

   К тебе, о чистый Дух, источник вдохновенья,

   На крылиях любви несется мысль моя:

   Она затеряна в юдоли заточенья,

   И все зовет ее в небесные края.

   Но ты облек себя в завесу тайны вечной:

   Напрасно силится мой дух к тебе парить.

   Тебя читаю я во глубине сердечной,

   И мне осталося надеяться, любить.

   Греми надеждою, греми любовью, лира!

   В преддверьи вечности, греми его хвалой.

   И если б рухнул мир, затмился свет эфира

   И хаос задавил природу пустотой, -

   Греми! Пусть сетуют среди развалин мира

   Любовь с надеждою и верою святой!

  

   ["Сонет"].

   Песнь певца берет свое начало в глубинах чистого предвечного Духа, и обладание божественным даром - удел немногих:

   Люби питомца вдохновенья

   И гордый ум пред ним склоняй;

   Но в чистой жажде наслажденья

   Не каждой арфе слух вверяй.

   Не много истинных пророков

   С печатью тайны на челе,

   С дарами выспренных уроков,

   С глаголом неба на земле.

  

   [Предсмертное стихотворение Веневитинова].

   Себя самого Веневитинов причислял к этим немногим избранным счастливцам и говорил себе в утешение:

   Блажен, кому судьба вложила

   В уста высокий дар речей,

   Кому она сердца людей

   Волшебной силой покорила.

   Как Прометей, похитил он

   Творящий луч, небесный пламень

   И вкруг себя, как Пигмальон,

   Одушевляет хладный камень.

   Немногие сей дивный дар

   В удел счастливый получают,

   И редко, редко сердца жар

   Уста послушно выражают.

   Но если в душу вложена

   Хоть искра страсти благородной -

   Поверь, недаром в ней она;

   Не теплится она бесплодно;

   Не с тем судьба ее зажгла,

   Чтоб смерти хладная зола

   Ее навеки потушила;

   Нет! - что в душевной глубине,

   Того не унесет могила;

   Оно останется по мне.

   Души пророчества правдивы.

   Я знал сердечные порывы,

   Я был их жертвой, я страдал

   И на страданья не роптал;

   Мне было в жизни утешенье,

   Мне тайный голос обещал,

   Что не напрасное мученье

   До срока растерзало грудь.

   Он говорил: "Когда-нибудь

   Созреет плод сей муки тайной,

   И слово сильное случайно

   Из груди вырвется твоей,

   Уронишь ты его недаром;

   Оно чужую грудь зажжет,

   В нее, как искра, упадет,

   А в ней пробудится пожаром".

  

   ["Утешение"].

   Но всякое, тем более высокое, избрание обязывает. Нельзя сочетать блага земной жизни с небесной миссией. Самое ценное земное благо - сама жизнь - должно быть иногда принесено в жертву тайне общения с божеством. Но для художника смерть есть лишь возрождение, и не возрождение за гробом, а вторая жизнь здесь, на земле. Над истинно художественной песнью время не властно:

   Природа не для всех очей

   Покров свой тайный подымает;

   Мы все равно читаем в ней,

   А кто, читая, понимает?

   Лишь тот, кто с юношеских дней

   Был пламенным жрецом искусства,

   Кто жизни не щадил для чувства,

   Венец мученьями купил,

   Над суетой вознесся духом

   И сердца трепет жадным слухом

   Как вещий голос изловил! -

   Тому, кто жребий довершил,

   Потеря жизни не утрата -

   Без страха мир покинет он.

   Судьба в дарах своих богата,

   И не один у ней закон;

   Тому - процвесть с развитой силой

   И смертью жизни след стереть,

   Другому - рано умереть,

   Но жить за сумрачной могилой.

  

   ["Поэт и друг"].

   Но что же имеет поэт сказать миру? Пусть он прислушается к своему сердцу, и тайный голос ему ответит:

   Я чувствую, во мне горит

   Святое пламя вдохновенья,

   Но к темной цели дух парит...

   Кто мне укажет путь спасенья?

   Я вижу, жизнь передо мной

   Кипит, как океан безбрежный,

   Найду ли я утес надежный,

   Где твердой обопрусь ногой?

   Иль, вечного сомненья полный,

   Он будет горестно глядеть

   На переменчивые волны.

   Не зная, что любить, что петь?

   "Открой глаза на всю природу,

   Но дай им выбор и свободу,

   Твой час еще не наступал;

   Теперь гонись за жизнью дивной

   И каждый миг в ней воскрешай,

   На каждый звук ее призывный

   Отзывной песнью отвечай!

   Когда ж минуты удивленья,

   Как сон туманный, пролетят

   И тайны вечного творенья

   Ясней прочтет спокойный взгляд,

   Смирится гордое желанье

   Обнять весь мир в единый миг,

   И звуки тихих струн твоих

   Сольются в стройные созданья".

   Не лжив сей голос прорицанья,

   И струны верные мои

   С тех пор душе не изменяли.

   Пою то радость, то печали,

   То пыл страстей, то жар любви,

   И бедным мыслям простодушно

   Вверяюсь в пламени стихов.

   Так соловей в тени дубров,

   Восторгу краткому послушный,

   Когда на долы ляжет тень,

   Уныло вечер воспевает.

   А утром весело встречает

   В румяном небе ясный день.

  

   ["Я чувствую, во мне горит"].

   Тихие струны, стройные созданья, смирение гордых желаний, простодушие - все говорит о том, что истинный поэт не только разгадчик великих тайн, но и царь над страстями. Внешний мир для него предмет созерцания, а не волнения; он не раб минуты, он принадлежит самому себе, и безраздельно:

   Смири преступные волненья;

   Не ищет вчуже утешенья

   Душа, богатая собой.

  

   ["Послание к Рожалину", 1826].

   Для людей живет эта богатая душа, но как будто бы не среди них: она очень аристократична; она сторонится ото всех; всякое прикосновение толпы для нее почти что обида. Согретая возвышенными страстями, она хочет казаться холодной и немой.

   Да и что может дать поэту толпа, кроме равнодушного бесстрастия и оскорблений, хотя бы и невольных?

   Не верь, чтоб люди разгоняли

   Сердец возвышенных печали.

   Скупая дружба их дарит

   Пустые ласки, а не счастье;

   Гордись, что ими ты забыт, -

   Их равнодушное бесстрастье

   Тебе да будет похвалой!

   Заре не улыбался камень;

   Так и сердец небесный пламень

   Толпе бездушной и пустой

   Всегда был тайной непонятной.

   Встречай ее с душой булатной

   И не страшись от слабых рук

   Ни сильных ран, ни тяжких мук.

  

   ["Послание к Рожалину", 1826].

   Все эти мысли, в которых так поэтично оттенено одинокое положение поэта среди толпы, Веневитинов слил в одном образе, удивительно красивом и глубокомысленном:

   Тебе знаком ли сын богов,

   Питомец муз и вдохновенья?

   Узнал ли б меж земных сынов

   Ты речь его, его движенья? -

   Не вспыльчив он, и строгий ум

   Не блещет в шумном разговоре,

   Но ясный луч высоких дум

   Невольно светит в ясном взоре.

   Пусть вкруг него, в чаду утех,

   Бунтует ветреная младость, -

   Безумный крик, нескромный смех

   И необузданная радость;

   Все чуждо, дико для него,

   На все безмолвно он взирает;

   Лишь что-то редко с уст его

   Улыбку беглую срывает.

   Его богиня - простота,

   И тихий гений размышленья

   Ему поставил от рожденья

   Печать молчанья на уста;

   Его мечты, его желанья,

   Его боязни, ожиданья -

   Все тайна в нем, все в нем молчит;

   В душе заботливо хранит

   Он неразгаданные чувства;

   Когда ж внезапно что-нибудь

   Взволнует огненную грудь, -

   Душа без страха, без искусства

   Готова вылиться в речах

   И блещет в пламенных очах.

   И снова тих он, и стыдливый

   К земле он опускает взор,

   Как будто б слышал он укор

   За невозвратные порывы.

   О, если встретишь ты его

   С раздумьем на челе суровом,

   Пройди без шума близ него,

   Не нарушай холодным словом

   Его священных, тихих снов.

   Взгляни с слезой благоговенья

   И молви: это сын богов,

   Питомец муз и вдохновенья!

  

   ["Поэт", 1826].

   Веневитинов предчувствовал раннюю кончину и сам сочинил себе надгробную надпись:

   Мне сладко верить, что со мною

   Не все, не все погибнет вдруг,

   И что уста мои вещали -

   Веселья мимолетный звук,

   Напев задумчивой печали -

   Еще напомнит обо мне,

   И сильный стих не раз встревожит

   Ум пылкий юноши во сне,

   И старец со слезой, быть может,

   Труды нелживые прочтет -

   Он в них души печать найдет

   И молвит слово состраданья:

   "Как я люблю его созданья!

   Он дышет жаром красоты,

   В нем ум и сердце согласились,

   И мысли полные носились

   На легких крылиях мечты.

   Как знал он жизнь, как мало жил!"

  

   ["Поэт и друг", 1826].

   Если под словом "жизнь" понимать обилие впечатлений, чувств и мыслей, которые человек выносит из встречи с людьми и событиями, то Веневитинов, конечно, жизни узнать не успел. Но если под знанием жизни разуметь ощущение ее тайны, догадку об ее глубоком смысле, восхищение перед той красотой, какая заключена в общем ее облике, и, наконец, сознание величия миссии тех людей, которым дано подняться на большую высоту созерцания ее и любованья ею, то из всех поэтов Александровской эпохи Веневитинов обладал наиболее глубоким "знанием" жизни, хотя и умер в ее преддверии. Это знание он хотел облечь в поэтические образы и замкнуть в рифмованные строки, и, несмотря на некоторую туманность в мыслях и иногда слишком общий характер образов, - поэт эту трудную задачу осилил.

   Завоевать для лирики область тонкой философской и эстетической мысли значило открыть для изящной словесности совсем новый родник вдохновения, и эта победа является тем более знаменательной, что она была одержана в столь ранние годы развития нашей литературы *.

   ______________________

   * Число приведенных стихотворений Веневитинова следует дополнить следующими: "К. И. Герке", "Волшебница! Как сладко пела ты", "Три розы", "К Пушкину", "Крылья жизни", "К моему перстню", "Завещание".

   ______________________

   Совсем особое место среди поэтов плеяды занимает Рылеев. Поэтический его дар был довольно скромный, но имя его должно быть сохранено в истории развития нашей изящной словесности, так как он наш первый лирик, который предметом своей песни избрал гражданское чувство и политическую мысль. Мы встречались с попытками такой воинствующей поэзии у Пушкина, но для него гражданские и политические мотивы были временным и кратким увлечением, тогда как Рылеев понимал свое призвание поэта именно как выполнение долга гражданского. Он поэзию подчинял общественной мысли и желал будить эту мысль в читателе, пользуясь поэтической формой для ее пропаганды. Такое понимание роли поэта в нашей жизни было тогда большой радостью и свидетельствовало об исключительном темпераменте. Нужно заметить, однако, что политическая тенденция проведена была Рылеевым в его стихах без ущерба для относительной красоты речи и образов. Он был все-таки поэт, а не публицист, умеющий нанизывать рифмы, и современники ценили в нем и гражданина, и поэта; он, кроме того, был записной литератор, страстный любитель писательского дела, и попробовал свои силы в разных его областях, как поэт критик, публицист и издатель.

   Родился Рылеев в 1795 году и воспитывался в кадетском корпусе в Петербурге. Как офицер он принимал участие в войне с Наполеоном (после 1812 года) и успел дважды побывать за границей. Заграничная жизнь и довольно усидчивое чтение французских книг той эпохи повлияли на образ его мыслей и на его сентиментальную душу. Возвратясь после войны в Россию, Рылеев женился, вышел в отставку и из провинции перебрался в столицу, где поступил на частную службу. В Петербурге у него завязались обширные связи со всеми выдающимися литераторами, и он всецело отдался писательской деятельности. Здесь же постепенно стал он входить и в круг тех идей, которые привели к образованию тайного политического общества, поставившего себе целью изменение государственного порядка в России. Общество это приобрело в Рылееве ревностнейшего сторонника и усердного работника. Он участвовал в выработке проектов новой организации государственного строя, занимался пропагандой среди солдат, был самым красноречивым и восторженным оратором на собраниях и в день восстания 14 декабря стоял на площади в первых рядах восставших. Суд признал в нем одного из самых опасных агитаторов и приговорил его к смертной казни. Приговор был исполнен.

   В подготовке заговора и в его выполнении Рылеев обнаружил большой пыл душевный и горячую мечту, но слабое знание исторических условий нашей жизни. Он смотрел на суровую действительность как восторженный лирик и в вопросах политических был больше поэт, чем мыслитель и расчетливый деятель. И эту черту ума и характера разделяли с ним почти все его единомышленники по тайному обществу.

   Как поэт он составил себе известность, главным образом, своими историческими "Думами" [1824]. Это был стихотворный сборник исторических картин, взятых из русской старины. Картины были подобраны с определенной тенденцией. Автору хотелось преподать хороший урок гражданской нравственности. Для этого он выбрал несколько драматических эпизодов, говорящих о мудрости, милосердии и справедливости правителей, а также об их пороках и уклонениях от долга нравственного; рядом с правителями поставил он и их подданных и на разных примерах показывал, как подданные должны понимать свой долг перед правителем и народом. В политическом смысле "Думы" Рылеева были очень сдержанны и очень патриотичны. Любовь к России, ее военной славе, ее прошлому, вера в ее великое будущее, восторг перед образцами чести, ума и храбрости, которые обнаруживали ее истинные сыны, - вот что возбуждало в поэте наибольший подъем чувства и выражалось иногда в красивых формах. Любовь к родине была, конечно, тесно связана с прославлением ее свободы.

   Художественное выполнение "Дум" было в общем слабо; стихи были растянуты, и у Рылеева часто не хватало силы фантазии и силы речи для художественной передачи тех драматических моментов, о которых он говорил.

   Но эти недостатки искупались тем, что искренность гражданских чувств поэта передавалась читателю.

   Наряду с "Думами" большим успехом пользовалась и поэма "Войнаровский". Любовь Рылеева к свободе рано направила его внимание на малорусскую старину, и страницы старой казацкой вольницы были дороги его сердцу.

   Героем своей поэмы Рылеев избрал Андрея Войнаровского, родного племянника Мазепы и участника тайных замыслов знаменитого гетмана. Этот Войнаровский сам добровольно отдался в руки Петра; заступничество императрицы спасло его от казни, и он был сослан в Сибирь, где и умер. Историю последних дней его жизни пожелал рассказать Рылеев в своей поэме. Это была печальная история политического ссыльного, влачащего одиноко свои бесцветные дни среди угрюмой сибирской природы, история медленного увядания некогда кипучего сердца и вместе с тем повесть о былом, о годах счастливой и славной жизни на вольной Украине.

   В "Войнаровском" политическая нота звучит яснее, чем в "Думах", хотя наибольшую художественную ценность имеет все-таки описательная часть поэмы - целый ряд очень красочных сибирских пейзажей.

   В обрисовке личности самого Войнаровского ясно проступают излюбленные "романтические" черты героя того времени. Характерное и новое в этом типе - сочетание романтической тревоги не с обычными любовными мотивами и малопонятным разочарованием, а с чувством патриотическим и гражданским:

   Ты видишь - дик я и угрюм,

   Брожу как остов - очи впали,

   И на челе бразды печали,

   Как отпечаток тяжких дум,

   Страдальцу вид суровый дали.

   Между лесов и грозных скал,

   Как вечный узник, безотраден

   Я одряхлел, я одичал

   И, как климат сибирский, стал

   В своей душе жесток и хладен.

   Ничто меня не веселит,

   Любовь и дружество мне чужды,

   Печаль свинцом в душе лежит,

   Ни до чего нет сердцу нужды.

   Бегу, как недруг, от людей;

   Я не могу снести их вида:

   Их жалость о судьбе моей -

   Мне нестерпимая обида.

   Кто брошен в дальные снега

   За дело чести и отчизны,

   Тому сноснее укоризны,

   Чем сожаление врага...

   Но знал и я когда-то радость

   И от души людей любил

   И полной чашею испил

   Любви и тихой дружбы сладость.

   Среди родной моей земли,

   На лоне счастья и свободы,

   Мои младенческие годы

   Ручьем игривым протекли;

   Как легкий сон, как привиденье,

   За ними радость на мгновенье,

   А вместе с нею суеты,

   Война, любовь, печаль, волненье

   И пылкой юности мечты...

   Исторические темы давали, однако, мало простора для гражданского чувства. Лирическая песня была более удобна для выражения того боевого настроения, которое с каждым годом повышалось в сердце Рылеева. Еще в 1820 году он в первый раз - и довольно удачно - выступил в роли политического памфлетиста. Он написал тогда оду "К временщику" (поэт метил в Аракчеева).

   Припомним несколько строф из этой знаменитой оды, чтобы иметь представление о резкости, до какой могла при случае подняться сатирическая речь тех годов:

   Надменный временщик, и подлый и коварный,

   Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,

   Неистовый тиран родной страны своей,

   Взнесенный в важный сан пронырствами злодей!

   Ты на меня взирать с презрением дерзаешь

   И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь.

   Твоим вниманием не дорожу, подлец!

   Из уст твоих хула - достойных хвал венец!

   ...........................................

   Тиран, вострепещи! Родиться может он -

   Иль Кассий, или Брут, иль враг царей Катон!

   О, как на лире я потщусь того прославить,

   Отечество мое кто от тебя избавит!

   ........................................

   Твои дела тебя изобличат народу;

   Познает он, что ты стеснил его свободу,

   Налогом тягостным довел до нищеты,

   Селения лишил их прежней красоты...

   Тогда вострепещи, о временщик надменный!

   Народ тиранствами ужасен разъяренный.

   Но если злобный рок, злодея полюбя,

   От справедливой мзды и сохранит тебя,

   Все трепещи, тиран! За зло и вероломство

   Тебе свой приговор произнесет потомство!

   С литературной стороны сатиру нельзя признать удачной: прозаические архаизмы, условные метафоры, деревянный стих относят ее из XIX века в век XVIII-й. Но она очень зла, и в ней заметен несомненно сильный порыв лирического чувства.

   Оставляя в покое определенных лиц, поэт стал выступать с политическими и гражданскими песнями от своего лица, отражая в них все повышавшееся в его душе боевое настроение. Эти песни, из которых немногие были тогда напечатаны, - лучшее, что написано Рылеевым, и необходимое добавление ко всем лирическим песням его времени.

   Поэт начал сосредоточиваться на одной определенной теме, на мысли о гражданском служении поэта и поэзии вообще.

   Такая основная тенденция требовала смелого и ободряющего тона. Случалось, что, в подражание Байрону, поэт писал:

   Не сбылись, мой друг, пророчества

   Пылкой юности моей:

   Горький жребий одиночества

   Мне сужден в кругу людей!

   Слишком рано мрак таинственный

   Опыт грозный разогнал,

   Слишком рано, друг единственный,

   Я сердца людей узнал.

   ....................................

   Страшно дней не ведать радостных,

   Быть чужим среди своих;

   Но ужасней - истин тягостных

   Быть сосудом с дней младых.

   С тяжкой грустью, с черной думою

   Я с тех пор один брожу

   И могилою угрюмою

   Мир печальный нахожу.

   Всюду встречи безотрадные!

   Ищешь, суетный, людей;

   А встречаешь трупы хладные

   Иль бессмысленных детей...

  

   ["Стансы", 1825].

   Но это - минутное колебание. В общем Рылеев враг минорного, ноющего мотива. Бодрое негодование - вот основное настроение всей его лирики. Сначала в его песнях заметна лишь общая морально-общественная тенденция; но скоро в поэте созревает твердое убеждение, что его муза не должна служить ничему иному, как только общественному благу:

   Моя душа до гроба сохранит

   Высоких дум кипящую отвагу;

   Мой друг! недаром в юноше горит

   Любовь к общественному благу!

   В чью грудь порой теснится целый свет,

   Кого с земли восторг души уносит,

   Назло врагам, - тот завсегда поэт,

   Тот славы требует, не просит.

  

   ["А.А. Бестужеву", 1821].

   Гражданское чувство становится все ревнивее: оно не терпит в своем соседстве других чувств, иногда самых законных. Любовь к жене - и та должна быть подавлена:

   Я не хочу любви твоей,

   Я не могу ее присвоить,

   Я отвечать не в силах ей,

   Моя душа твоей не стоит.

   Полна душа твоя всегда

   Одних прекрасных ощущений;

   Ты бурных чувств моих чужда,

   Чужда моих суровых мнений.

   Прощаешь ты врагам своим,

   Я не знаком с сим чувством нежным

   И оскорбителям моим

   Плачу отмщеньем неизбежным.

   Лишь временно кажусь я слаб;

   Движением души владею,

   Не христианин и не раб,

   Прощать обид я не умею.

   Мне не любовь теперь нужна:

   Занятья нужны мне иные -

   Отрадна мне одна война,

   Одни тревоги боевые.

   Любовь никак нейдет на ум.

   Увы! моя отчизна страждет:

   Душа в волненьи тяжких дум

   Теперь одной свободы жаждет.

   Большой красоты выражения достигает это чувство гражданина в стихотворении "Виденье", которое было написано Рылеевым как поздравление великому князю Александру Николаевичу со днем его ангела. Стихотворение оказалось пророческим.

   Устами Екатерины II поэт говорил великому князю:

   "Я зрю, твой дух пылает бранью,

   Ты любишь громкие дела.

   Но для полунощной державы

   Довольно лавров и побед;

   Довольно громозвучной славы

   Протекших, незабвенных лет.

   Военных подвигов година

   Грозою шумной протекла;

   Твой век иная ждет судьбина,

   Иные ждут тебя дела.

   Затмится свод небес лазурных

   Непроницаемою мглой;

   Настанет век борений бурных

   Неправды с правдою святой.

   Дух необузданной свободы

   Уже восстал против властей;

   Смотри - в волнении народы;

   Смотри - в движеньи сонм царей.

   Быть может, отрок мой, корона

   Тебе назначена Творцом;

   Люби народ, чти власть закона.

   Учись заране быть царем.

   Твой долг - благотворить народу,

   Его любви в делах искать,

   Не блеск пустой и не породу,

   А дарованья возвышать.

   Дай просвещенные уставы

   В обширных северных странах,

   Науками очисти нравы

   И веру укрепи в сердцах.

   Люби глас истины свободной,

   Для пользы собственной люби,

   И рабства дух неблагородный -

   Неправосудье истреби.

   Будь блага подданных ревнитель:

   Оно есть первый долг царей;

   Будь просвещенья покровитель:

   Оно надежный друг властей,

   Старайся дух постигнуть века,

   Узнать потребность русских стран;

   Будь человек для человека,

   Будь гражданин для сограждан.

   Будь Антонином на престоле,

   В чертогах мудрость водвори -

   И ты себя прославишь боле,

   Чем все герои и цари".

  

   ["Видение", 1823]

   Мирный, хоть и свободолюбивый гон стихотворений Рылеева продержался вплоть до 1825 года, когда, вместе с общим повышением политических страстей среди близких ему лиц, и в нем повысились страсти. Как на образец гражданской песни, переходящей уже в открытое политическое воззвание, можно указать на стихотворение "Гражданин":

   Я ль буду в роковое время

   Позорить Гражданина сан

   И подражать тебе, изнеженное племя

   Переродившихся славян?

   Нет, неспособен я в объятьях сладострастья,

   В постыдной праздности влачить свой век младой

   И изнывать кипящею душой

   Под тяжким игом самовластья.

   Пусть юноши, своей не разгадав судьбы,

   Постигнуть не хотят предназначенья века

   И не готовятся для будущей борьбы

   За угнетенную свободу человека.

   Пусть с хладнокровием бросают хладный взор

   На бедствия страдающей отчизны

   И не читают в них грядущий свой позор

   И справедливые потомков укоризны.

   Они раскаются, когда народ, восстав,

   Застанет их в объятьях праздной неги

   И, в бурном мятеже ища свободных прав,

   В них не найдет ни Брута, ни Риеги.

  

   ["Гражданин", 1825].

   Такова была наша первая политическая песня, которая, помимо достоинств общественных, несомненно, имела свои заслуги перед изящной словесностью как первый образец художественного выражения еще совсем нового, только что народившегося чувства *.

   _______________________

   * Кроме перечисленных, из стихотворений Рылеева, как наиболее удачные по форме, нужно отметить: "Думы" - "Дмитрий Донской" "Курбский", "Борис Годунов", "Артемон Матвеев", "Сусанин", "Яков Долгорукий", "Волынский" и "Державин"; лирические стихотворения - "Как счастлив я, когда ты понимаешь", "К К..." 1820, "К Ф. Н. Глинке" 1822, "Гражданское мужество" 1823, "Мне тошно здесь как на чужбине" 1826, "О милый друг, как внятен голос твой" 1826.

   _______________________

   Наибольшую художественную стоимость имеет поэма "Войнаровский" и некоторые отрывки из неоконченных поэм, как, например, партизанская песня из "Партизан", песня сторонников Мазепы из "Мазепы" и в особенности исповедь Наливайки из поэмы "Наливайко".

   Лирическая песня Александровского царствования, как мы видели, была представлена в очень ценных образцах. Художник любил лирическую форму творчества, и, скажем б