Главная » Книги

Миклухо-Маклай Николай Николаевич - Путешествия 1874-1887 гг., Страница 22

Миклухо-Маклай Николай Николаевич - Путешествия 1874-1887 гг.


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31

ие моей малой привычки говорить в многочисленном собрании белых; мне часто приходилось говорить с черными, но это совсем другое дело! (смех).
   Я должен заметить, что хотя 12 лет и кажутся длинным периодом, но все же при критическом обсуждении моего путешествия не следует забывать всех препятствий, которые мне являлись на пути и очень замедляли ход работ. К числу этих препятствий относится прежде всего продолжительность путешествия. Приведу несколько примеров. При посещении островов Меланезии в 1878 и 1879 гг. я провел в путешествии 409 дней, из которых 237 находился на берегу, на суше, а 172 дня - в море. При обстановке, в которой я тогда путешествовал,- это была небольшая шхуна,- я мог уделить работе весьма незначительную часть времени. Мой последний переезд из Австралии в Европу, хотя и при совсем другой обстановке, длился не менее 200 дней. Приведу еще пример большой потери времени. При путешествии на Малайском полуострове мне приходилось ходить большею частью пешком в течение 176 дней, делая по 10 часов в день. Естественно, что такие переходы требовали более продолжительного отдыха, на который и приходилось терять время. Значительная потеря времени сопряжена также с разными, хотя и простыми, но необходимыми условиями жизни, как, например, устройство себе жилья и поиски ежедневного пропитания. Так, в 1872 г., во время первого моего пребывания на Берегу Маклая, мой ежедневный стол зависел главным образом от охоты, и мне нередко приходилось голодать, если охота была неудачна. Потом еще препятствие - болезни. Не говоря уже о частых припадках лихорадки, которым я подвергался в Новой Гвинее и которые оставляли по себе большую слабость, очень мешавшую занятиям, мне пришлось пролежать около месяца в госпитале в Амбоине, когда к перемежающейся лихорадке присоединилась еще рожа лица и головы - болезнь, почти эпидемически господствующая на Берегу Ковиай в Новой Гвинее. Целые семь месяцев проболел я в Сингапуре, вернувшись из Новой Гвинеи в 1878 г.,4 вследствие чего вес моего тела от нормального, 147 фунтов, понизился до 93 английских фунтов, и в продолжение этих семи месяцев работать, в собственном смысле слова, я мог только весьма мало. Наконец, крайнее недоверие туземцев, которое приходится встречать во многих малоизвестных и потому наиболее интересных местностях и которое может быть преодолено только долгим терпением, большою настойчивостью, незнание местного языка и большая трудность изучения его без вспомогательных средств, как, например, переводчики или лексиконы. В подробном отчете о моих путешествиях найдутся еще многочисленные примеры подобных препятствий.
   Выбирая в 1868 г. ту часть земного шара, которой предполагал посвятить мои исследования, я остановился на островах Тихого океана и преимущественно на Новой Гвинее как острове, наименее известном. Остановившись на этом выборе, я постарался предварительно познакомиться со всею литературою об этом острове, имея в виду главным образом цель - найти местность, которая до тех пор, до 1868 г., еще не была посещена белыми. Такою местностью был северо-восточный берег Новой Гвинеи, около бухты Астролябия. Дампир, который был около этого берега и именем которого назван о. Кар-Кар, прошел вдали от берега, не останавливаясь на нем. Дюмон-Дюрвиль, который дал название заливу Астролябия, потеряв у Раротонги оба якоря, также не мог остановиться и прошел восточнее Кар-Кара, определив только два крайних мыса: Дюпере и Риньи5.
   О моем первом пребывании в Новой Гвинее вам, мм. гг., вероятно, кое-что уже известно из моих печатных сообщений, так что на подробностях я не буду останавливаться. Но мне кажется, что вам было бы небезынтересно знать, каким образом я успел сойтись с туземцами и заслужить их доверие и уважение; одним словом, каким образом моя задача удалась.
   Обдумав совершенно объективно все обстоятельства моего первого пребывания между туземцами и последующего знакомства с ними, я пришел к заключению, что хорошим результатом сношений с дикарями я обязан главным образом моей сдержанности и терпению. Высадившись на Берег Маклая6, я избрал для постройки хижины мысок, довольно отдаленный от обеих соседних деревень Горенду и Гумбу; местность эта не принадлежала никому, не была до моего поселения занята никем; таким образом, поселившись вне деревень, отстоявших от места моей хижины (называемого, как я узнал впоследствии, Гарагаси) не менее 1/3 и 1 1/3 мили, я не навязывал жителям своего постоянного присутствия. Это обстоятельство оказалось в высшей степени удачным шагом для моего дальнейшего сближения с дикими. Заметив далее, что мой приход в деревни нарушал обычное течение жизни туземцев, что при моем появлении все женщины с детьми стремглав бросались в кусты, а мужчины брались за оружие, окружали меня и угрожали убить, я постарался найти средство, чтоб не беспокоить их внезапным появлением. Я нашел для этого очень простое средство, которое, может быть, покажется вам малостью, но все-таки весьма характеристично и покажет вам, каким образом мелкие вещи могли иметь важные последствия. Открыв, что неожиданность моего появления сильно их беспокоит и так им надоедает, я обыкновенно, подходя к деревне, останавливался и резким свистом давал знать о моем приближении для того, чтоб дать женщинам время убраться с детьми в кусты и спрятаться там. Я скоро заметил, что вследствие этого туземцы, зная, что я не приду неожиданным гостем, стали совершенно иначе относиться к моим визитам и гораздо реже брались за оружие. Таких примеров я мог бы привести очень много.
   При первом же моем прибытии главной моей заботой было изучение языка туземцев - задача, оказавшаяся очень трудною, и не раньше четырех или пяти месяцев мне удалось познакомиться с языком настолько, чтоб понимать туземцев и быть в состоянии объяснять им самые необходимые вещи и предлагать им самые элементарные вопросы. Постепенное ознакомление с языком и, если можно так выразиться, моя "деликатность" в обращении с туземцами, наконец, мало-помалу преодолели их нежелание видеть меня среди себя и поддерживать со мною сношения. Сперва они положительно предлагали мне удалиться, показывая на море; это был их постоянный жест, как бы приглашавший отправиться туда, откуда пришел. Доходило даже до того, что они почти ежедневно ради потехи пускали стрелы, которые пролетали очень близко от меня, главным образом, как я полагаю, для того, чтоб испугать меня или испытать, как я отнесусь к подобной с их стороны забаве.
   При неоднократных таких опытах, которые могли кончиться плохо для меня, я только два раза был слегка оцарапан. Я скоро понял, что моя крайняя беспомощность ввиду сотен, даже тысяч людей была моим главным орудием. Ознакомясь ближе с языком, я стал замечать, что между туземцами существует какое-то особенное мнение касательно моей личности. Мне удалось, наконец, чрез несколько месяцев узнать, что среди туземцев возникла мысль о моем сверхъестественном происхождении. Эта мысль возникла, выросла и окрепла среди туземцев не только без всякого с моей стороны участия или содействия, но даже без моего ведома, так как сам я узнал о существовании ее только впоследствии, ближе ознакомившись с местным языком.
   Я стал замечать, что в разговорах между собою они часто употребляли весьма странную комбинацию слов: "каарам тамо"; "каарам" означает "луна", "тамо" - человек. Сначала я не мог понять значение этого выражения - "каарам-тамо", человек с луны, и, только познакомившись, наконец, с языком папуасов настолько, чтоб спросить у них, что это такое, где находится этот "каарам тамо", я, к моему крайнему удивлению, узнал, что так они называют меня. Но все-таки весьма ограниченное знание языка не позволяло мне сделать дальнейших вопросов, чтоб тотчас же разъяснить, каким образом они пришли к такому странному заключению относительно моего происхождения. Наконец, уже на четвертом месяце моего знакомства с ними, когда я успел ознакомиться с языком достаточно хорошо, при новых расспросах о происхождении этого выражения я узнал следующее. Спросив однажды одного из туземцев: "Кто тебе сказал, что я каарам тамо?", т. е. человек с луны, я получил ответ: "Да все говорят это".- "Кто же эти все?" - "Да ты спроси их (при этом он указал на подле стоявших): вот тот, тот и тот, все тебя так называют".

 []

   Добившись, наконец, кто первый назвал меня таким образом (мне сказали, что это был Бугай из деревни Горенду), я тотчас же отправился в эту деревню, отыскал Бугая и спросил его: "Почему ты думаешь, что я пришел с луны?" - "Потому что у тебя огонь с луны". Опять явилось затруднение: что они называют "огнем с луны"? Я стал объяснять им, что огонь, который горит в моей хижине или зажигается в ней, совершенно такой же, как и тот, который горит в Горенду, Гумбу и других деревнях. "Все это так,- отвечал Бугай,- но у тебя в твоей хижине есть еще другой огонь, который с луны". Снова пришлось расспрашивать, и, наконец, я узнал, что этот дикарь Бугай, будучи раз с товарищем на рыбной ловле, увидел около моей хижины яркий, белый свет и так испугался, что сейчас же бросился в деревню и стал звать всех посмотреть на "огонь с луны", как он назвал этот необыкновенный огонь. С этого времени сначала в ближайших деревнях, а потом ив более отдаленных стали звать меня "человеком с луны".
   Долго я не мог сообразить, какой особенный огонь они могли видеть у меня. Припомнив хорошенько все обстоятельства моей жизни в Гарагаси, я остановился как на более вероятном на следующем случае. Однажды в бурную ночь, когда мне надо было отыскать что-то под хижиною (хижина в Гарагаси стояла на сваях), я вздумал зажечь один из фальшфейеров, оставленных мне командиром корвета "Витязь". Это-то случайное обстоятельство окончательно утвердило в мозгу туземцев убеждение в моем сверхъестественном происхождении, первоначальное зерно которого брошено было, вероятно, моим неожиданным появлением среди них.
   Туземцы, раз вошедши в эту колею мышления, стали объяснять положительно всякую относящуюся ко мне мелочь каким-нибудь особенным, сверхъестественным образом. Они были убеждены, например, что я могу зажечь воду, могу летать и т. д. Все эти атрибуты, которыми они облекали каарам тамо - человека с луны, росли и распространялись весьма быстро вследствие того, что мои соседи имели сверх того и выгоду как можно больше рассказывать обо мне как существе необыкновенном. Чем более они возвышали меня в глазах жителей более отдаленных деревень, тем более возвышались и сами, тем более казались страшными своим врагам, если бы те вздумали когда-нибудь напасть на них.
   Вскоре туземцы соседних деревень дали мне доказательство своего ко мне доверия. Однажды, когда жители более отдаленных деревень объявили моим соседям, жителям Горенду и Бонгу, войну и хотели напасть на них, эти соседи мои решились на совершенно неожиданный поступок, который немало удивил меня. В продолжение четырех или пяти месяцев они ни разу не показывали мне своих жен и детей. Извещенные о моем приближении к деревне свистком, все женщины и дети убегали и оставались в лесу до тех пор, пока я не уходил; да я и не старался обнаруживать особенного любопытства видеть их. Как же поэтому велико было мое изумление, когда однажды несколько десятков женщин с грудными детьми были приведены к моей хижине в Гарагаси (в то время я уже хорошо понимал их язык), и один из старых людей, которых они называют "тамо боро" (большой человек), обратился ко мне с просьбою о позволении оставить их около моей хижины на несколько дней, так как они ожидают нападения неприятеля. Хотя меня очень беспокоит и раздражает крик детей, но я согласился на их просьбу. Враги моих соседей были напуганы этим обстоятельством и, видя меня на стороне деревень Горенду и Бонгу, удержались от нападения, и, таким образом, вся история обошлась без кровопролития7.
   Чем больше распространялась моя известность как "каарам тамо" (человека с луны), тем удобнее стало для меня являться в окрестные деревни, и мои исследования и наблюдения пошли гораздо успешнее. Вообще чем менее я менял свое поведение, чем более я оставался самим собой, т. е. европейцем, ученым, исследователем, чем больше отличался от туземцев, тем более укреплялась в них идея о моем неземном происхождении, для поддержания которой мне не приходилось играть никакой роли или принимать какие-нибудь меры. В отношениях моих с туземцами я строго наблюдал за собою, чтоб всегда даже малейшее, но данное мною обещание было исполнено, так что у папуасов явилось убеждение, выражаемое ими в трех словах и ставшее между ними родом поговорки: "Балал Маклай худи", что в переводе значит: "Слово Маклая одно". Но, чтобы дойти до такого мнения, я действительно должен был быть весьма заботлив: никогда ничего не обещать, чего не могу сделать. Это исключительное положение много помогало в моих частых сношениях с туземцами и давало мне возможность оказывать на них хорошее влияние при часто возникавших между ними междоусобиях и войнах.
   По мере знакомства с туземцами, с образом их жизни и нравами, в сентябре и ноябре 1872 г., т. е. в конце моего пребывания в Гарагаси, мне стала рисоваться программа дальнейших исследований на островах Тихого океана. Изучив туземцев Берега Маклая в антропологическом и этнологическом отношениях, я наметил себе задачу исследования всей папуасской или меланезийской1* расы.
   Между интересными и малоизвестными животными Новой Гвинеи наиболее интересным представлялся мне туземец Новой Гвинеи, homo papua.
   Таким образом, мне представлялось необходимым, во-первых, познакомиться с папуасами других частей Новой Гвинеи для сравнения их с изученными мною жителями Берега Маклая; во-вторых, сравнить папуасов Новой Гвинеи с обитателями других островов Меланезии и, в-третьих, выяснить отношение папуасов к "негритосам" Филиппинских островов, доказать присутствие или отсутствие курчавоволосой расы на Малайском полуострове и в случае ее присутствия сравнить ее представителей с остальными меланезийцами. Программу эту мне удалось выполнить, но на выполнение потребовалось десять лет путешествия.
   Вернувшись из Новой Гвинеи и прибыв на клипере "Изумруд" в мае 1873 г. на о. Яву, я воспользовался там гостеприимством генерала-губернатора Нидерландских Индий и занялся приведением в порядок моих наблюдений на Берегу Маклая в 1871-1872 гг., результатом чего был ряд статей в батавийском журнале естественных наук ("Natuurkundig Tijdschrift voor Nederlandsch Indie"). Случилось это таким образом. Страдая в то время лихорадкою денга (кнокель-курс голландцев или денью-фивер англичан)8 с опухолью суставов пальцев, я не в состоянии был писать и должен был диктовать переписчику, и вот причина, почему статьи эти напечатаны в иностранном журнале, на чужом языке; будь я сам здоров или имей под руками переписчика, умеющего писать по-русски, я, без сомнения, прислал бы статьи в Русское географическое общество9.
   Таким образом напечатаны были:
   1) "Anthropologische Bemerkungen über die Papuas der Maclay-Kuste in Neu-Guinea" <1873. D. 33. S. 225-250>.
   2) "Ueber Brachycephalie bei den Papuas von Neu-Guinea" <1874. D. 34. S. 345-347>.
   3) "Ethnologische Bemerkungen über die Papuas der Maclay-Kuste in Neu-Guinea" (I und II) <1875. D. 35. S. 66-93; 1876. D. 36. S. 294-333>.
   4) "Notice météorologique concernant la Cote-Maclay en Nouvelle-Guinee" <1873. D. 33. P. 430-431>10.
   Наконец, я послал профессору Брока в Париж маленькую статейку под заглавием "Vestiges de l'art chez les Papouas de la Cote-Maclay en Nouvelle-Guinee", которая составляла начало целого ряда статей, посвященных вопросу об искусстве папуасов, но от профессора Брока я не получил ответа, вероятно, по случаю его смерти, и только теперь случайно узнал, что означенная статейка моя напечатана в "Bulletin de la Societe d'Anthropologie de Paris" 3-me ser. T. 1. Annee 1878. P. 524-531)11; последующие же статьи о том же предмете остались ненапечатанными и находятся в моих бумагах12.
   Вышеозначенные брошюры заключают в себе предварительные сообщения о результате моих исследований в Новой Гвинее в 1871-1872 гг.13
   Для передачи вам, мм. гг., содержания каждой из этих брошюр мне потребовалось бы целое отдельное чтение, а потому приниматься за подробное изложение результатов, перечисленных в них, я считаю положительно здесь неуместным; тем более что если б я вздумал изложить пред вами результаты моих 11-летних путешествий, более или менее в подробном виде, мне понадобилось бы употребить на это, по одной лекции в неделю, целую зиму.
   Чтобы дать понятие о содержании означенных сообщений и важном значении находящегося в них матерьяла, я сообщу заголовки статей в одной из брошюр по этнологии: 1) пища туземцев; 2) приготовление пищи; 3) кухонные принадлежности и орудия; 4) орудия, употребляемые при разных работах; 5) одежда и украшения; 6) деревни и жилища; 7) внутренность хижин; 8) ежедневная жизнь папуасов; 9) заметки об изучении языка; 10) искусства; 11) суеверия и обычаи, связанные с суевериями, и 12) музыка и пение14. К этому могу лишь прибавить, что в моих коллекциях, оставленных в Сиднее15, особенно богатых предметами Берега Маклая, имеются в большом количестве образчики домашней утвари, орудий, оружия и других употребляемых в разных случаях их жизни предметов. Сверх того в коллекциях моих находится полное, чрезвычайно интересное в антропологическом отношении собрание черепов.
   Отправляясь в декабре 1872 г. на "Изумруде" с Берега Маклая, я обещал туземцам, которые сильно горевали о моем отъезде, вернуться к ним. В январе2* 1876 г. мне удалось исполнить это обещание: я отправился вторично на Новую Гвинею. Это путешествие, совершенное на маленькой английской шхуне "Sea Bird", было сопряжено с большими неудобствами и богато приключениями.
   Пройденный путь обозначен здесь, на этой карте (показывает) .
   Из Явы я отправился на о. Целебес и, пройдя около островов Геби и группы Пеган, отправился на о. Яп, а оттуда на группу Пелау, или Пелью. Побывав там и пройдя группу Улеай и острова Матвея, посетил острова Адмиралтейства, острова Луб, Ниниго и, наконец, прибыл к себе в Новую Гвинею. Краткое сообщение об этой экспедиции находится в "Известиях Географического общества", а также напечатано в "Petermann's Geographische Mittheihmgen", 18793* (Reise in West-Mikronesien, Nord-Melanesien und ein dritter Aufenthalt in Neu-Guinea, von Februar 1876 bis Januar 1878)16. Я вернулся снова на Берег Маклая затем, чтоб, зная хорошо язык туземцев и пользуясь их полным доверием, дополнить мои наблюдения и окончательно выяснить некоторые, не вполне разрешенные мною при первом посещении вопросы. Мои ожидания вполне оправдались. Полное знание языка туземцев, а главным образом их доверие ко мне весьма облегчили мои исследования. Я не в состоянии показать вам здесь всех рисунков, портретов, изображений хижин и других предметов и вообще обстановки жизни туземцев Новой Гвинеи, но в этих двух (показывает толстые томики) записных книгах собран громадный этнологический матерьял о папуасах Берега Маклая17.
   Само собою разумеется, что я обставил свое возвращение в Новую Гвинею совершенно иным образом, чем в 1871 г. Вместо хижины, в которой мое помещение было не более семи квадратных футов, я привез с собою из Сингапура удобный дом и поставил его в другом месте берега, чем в 1871 г. Этот раз моя резиденция находилась в 1/2 мили от порта Константина, на мыске, называемом туземцами Богарлом (или Бугарлом). Таким образом, при более удобной обстановке я мог заняться анатомическими работами. Образцы некоторых анатомических рисунков находятся (показывает) на последней таблице, а в этом портфеле лежат остальные, и желающим я могу их показать.
   Мне удалось еще посетить значительные пространства берега Новой Гвинеи - миль 180, от мыса Кроазиль до мыса Теляты, и притом очень удобным образом. Я с двумя слугами и несколькими жителями деревни Бонгу18 отправился в двух пирогах вдоль берега, останавливался почти во всех деревнях и везде встречал радушный прием благодаря моим спутникам-папуасам, которые, будучи моими старыми знакомыми, хорошо знали меня и знали туземные языки, так что я мог очень удобно познакомиться с образом жизни и нравами береговых папуасов, которые в этнологическом отношении очень отличаются между собою: каждая деревня имеет свои характерные особенности. Некоторые виды пройденных деревень выставлены также здесь (показывает на развешанные на стене рисунки)19.
   Мое влияние на туземцев оказалось так сильно, что мне удалось совершенно прекратить во все время моего пребывания постоянные междоусобные войны. Этот результат был для меня в высшей степени приятен. Эти войны имеют более характер убийств, чем войны или боя в открытом поле. Каждое убийство ведет к новым репрессалиям, и, таким образом, вся война состоит из ряда вендетт. Войны страшно вредили всему населению, так что туземцы боялись отходить на несколько часов от своих селений. Вследствие моего положения и авторитета как "человека с луны" я имел возможность положительно запретить войны и вскоре увидел хороший результат этого запрещения.

 []

  

* * *

  
   Во второе пребывание в Новой Гвинее мое здоровье вследствие более удобной обстановки было гораздо менее подвержено приступам лихорадки, так что я мог более времени употреблять на занятия, состоявшие, как я сказал, главным образом в этнологических исследованиях, причем, однако, никогда не упускал из вида и сравнительно-анатомических работ. Но я полагал, что мне следует, главным образом заняться изучением туземцев и образа их жизни. Я застал их на самой низкой ступени развития: металлов они совершенно не знали, и все их орудия были сделаны из камня, костей и дерева. Они не умели даже добывать огня. Несомненно, что такая примитивная жизнь туземцев, во всех ее мелочных подробностях, представлялась интересным предметом исследования для всякого естествоиспытателя. Сверх того, эта степень развития туземцев Берега Маклая - переходная и должна бы измениться уже вследствие одного моего пребывания между ними. Так, они познакомились с употреблением железа и целого ряда других предметов, которых прежде совершенно не знали; целый ряд идей явился в их умственном кругозоре. В непродолжительном, быть может, времени вследствие развития торговли в Тихом океане жители Берега Маклая войдут в сношения с другими народами, и тогда их примитивность вполне исчезнет, а вместе с тем исчезнет большая часть того научного интереса, который представляют дикари в их первобытном состоянии.
   Позвольте мне здесь, мм. гг., привести несколько строк из моего письма Императорскому Русскому географическому обществу о втором пребывании моем на Берегу Маклая в Новой Гвинее в 1876 и 1877 г. О выборе главного предмета моих исследований я писал тогда следующее:
   "Если, замечая, что я ни слова не говорю о новооткрытых видах райских птиц, не обещаюсь описать сотни и привезти тысячи редких насекомых, меня, может быть, удивляясь, спросит ревностный зоолог: отчего я ради вопросов по этнологии, которая собственно не составляет моей специальности, отстранил от себя собирание коллекций? Я отвечу на это, что, хотя и считаю вопросы зоогеографии этой местности весьма интересными, особенно после весьма подвинувшегося в последние годы знакомства моего с фауною Малайского архипелага, все-таки почел за более важное обратить мое внимание, теряя при этом немало времени, на status praesens житья-бытья папуасов, полагая, что эти фазы жизни этой части человечества при некоторых новых условиях (которые могут явиться каждый день) весьма скоро преходящи. Те же райские птицы и бабочки будут летать в Новой Гвинее даже в далеком будущем, и собирание их будет восхищать зоолога; те же насекомые постепенно наполнят его коллекции, между тем как, почти наверное, при повторенных сношениях с белыми не только нравы и обычаи теперешних папуасов исказятся, изменятся и забудутся, но может случиться, что будущему антропологу придется разыскивать чистокровного папуаса в его примитивном состоянии в горах Новой Гвинеи, подобно тому как я искал оран-сакай и оран-семанг в лесах Малайского полуострова.
   Время, я уверен, докажет, что при выборе моей главной задачи я был прав" {Изв. РГО. 1880. Т. 16. Вып. 2. Отд. 2. С. 170 ср. с. 217 наст. тома>.}
   Благодаря большому ко мне доверию туземцев я был поставлен во время второго у них пребывания в возможность познакомиться с весьма интересными обычаями - брачными, погребальными и другими. Укажу для примера на некоторые обычаи, иллюстрации которых (показывает на рисунки) находятся здесь, на рисунках20. Так, туземцы оставляют покойников гнить в хижинах. На первой таблице вы имеете рисунок гробницы взрослого папуаса. Когда человек умирает, его тело приводят в сидячее положение; потом труп оплетают листьями кокосовой пальмы в виде корзины, около которой жена покойного должна поддерживать огонь в течение двух или трех недель, пока труп совершенно не разложится и не высохнет. Случаи зарывания трупов крайне редки и происходят только тогда, когда какой-нибудь старик переживет всех своих жен и детей, так что некому поддерживать огонь. Это и случилось с моим знакомым Маде-Боро, гробницу которого под барлою (верандою) его опустевшей и запертой хижины вы видите на этом рисунке. Трупы умерших детей подвешивают в небольших корзинках под крышею хижин. Описанный способ погребения обыкновенно сопровождается многими обрядами, которые подробно изложены в одной из вышеупомянутых брошюр21.
   Я уже говорил, что папуасы не умели добывать огонь, и когда я спрашивал их об этом, то они положительно не понимали моего вопроса и даже находили его смешным. Они говорили, что если у одного погаснет огонь, то он найдется у другого; если во всей деревне не будет огня, то найдется в другой. Некоторые туземцы говорили мне, что их отцы и деды рассказывали, что помнят или в свою очередь слыхали о времени, когда у людей вовсе не было огня, что им приходилось есть пищу сырую, вследствие чего у них была болезнь десен, название которой сохранилось до сих пор22.
   Когда в ноябре 1877 г. я решил, наконец, вернуться в Сингапур на случайно зашедшей английской шхуне, то приказал оповестить по всем деревням, чтоб ко мне из каждой деревни явилось по два человека: самый старый и самый молодой. Ко мне пришло более чем по два человека, так что около моей хижины собралась большая толпа. Когда все они сгруппировались около меня, я сказал им, что покидаю их на время и, вероятно, не скоро вернусь. Они почли долгом выразить мне свое неудовольствие и очень сожалели о моем отъезде. Потом я объяснил им, что, вероятно, другие люди, такие же белые, как и я, с такими же волосами и в такой же одежде, прибудут к ним на таких же кораблях, на каких приезжал я, но, очень вероятно, это будут совершенно иные люди, чем Маклай.
   Я считал своим долгом предупредить этих дикарей относительно того класса промышленников, которые еще до сих пор делают острова Тихого океана свидетелями весьма печальных сцен. Еще до сих пор так называемое "kidnapping", т. е. похищение людей в рабство разными средствами, там встречается и производится под английским, германским, американским и французским флагами. Я ожидал, что и в Новой Гвинее может случиться то же, что на островах Меланезии (Соломоновых, Новогебридских и других островах), где население стало уменьшаться значительно вследствие вывоза невольников. Поэтому я, полагая, что и Берег Маклая будет со временем целью посещения этих судов, счел долгом предупредить и объяснить им, что хотя они и увидят такие же суда и таких же людей, как Маклай, но эти люди могут их увезти в неволю.
   Это предупреждение привело их в большое смущение, и они положительно хотели воспротивиться моему отъезду и старались уговорить меня остаться. Тогда я посоветовал им никогда не выходить к белым навстречу вооруженными и никогда не пытаться даже убивать их, объясняя им все значение огнестрельного оружия сравнительно с их стрелами и копьями. Я им советовал для предупреждения бед при появлении судна сейчас же посылать своих женщин и детей в горы. Я им указал, однако, каким образом они могут отличить друзей от недругов.

 []

   Впоследствии я узнал, что все мои советы, выслушанные со вниманием, были исполнены в точности. После моего отъезда пришла английская шхуна из Мельбурна на Берег Маклая с золотоискателями, которые полагали, что я скрыл присутствие там золота, и хотели исследовать берег в этом отношении. Это было год спустя после моего отъезда. Я встретил в Мельбурне в прошлом году одного из участников этой экспедиции, который и рассказал мне, что они нашли мою хижину в том виде, как я ее оставил, и что дверь и замок были целы, а плантация вокруг дома содержалась так хорошо, что имела вид сада. Когда мистер П., участник экспедиции, взялся за замок, чтоб посмотреть, нельзя ли войти в хижину, то полдюжины рук схватили его, и папуасы объяснили ему знаками, что это принадлежит Маклаю, каковое имя они постоянно повторяли в разговоре между собою, и что ему нечего тут искать. Демонстрация эта была настолько внушительна, что белые поспешили убраться, видя, что туземцы, пожалуй, станут защищаться23.
   Я получил еще одну весточку о моих друзьях: военное судно было послано туда вследствие распоряжения the High Commissioner of the Western Pacific Sir Arthur Gordon 4*24.
   Перед отъездом Ромильи5* (Deputy-Commissioner6*) на Берег Маклая я имел случай видеть его в Сиднее и передал ему те знаки и слова, по которым он мог быть узнан туземцами как друг Маклая. Из рассказа вернувшегося Ромильи я убедился, что все, даже мельчайшие подробности моих советов папуасами были исполнены. Так, в течение многих часов, пока он не сделал известных знаков, ни один человек не осмеливался подойти в своей пироге к шухне; но как только он сделал знаки и сказал условные слова, которым я его научил, моментально все изменилось: десятки пирог явились к шхуне, и все начали кричать, произнося постоянно имя Маклай. Тогда Ромильи представился им как "брат Маклая", после чего он был отведен к моему дому и вообще встречен туземцами в высшей степени дружелюбно25.
   Быть может, я утомил ваше внимание, господа, моим рассказом о пребывании моем в Новой Гвинее, но этим рассказом я желал дать вам хотя общее понятие, каким образом я достиг весьма интересных и важных для науки результатов26.
  

Чтение второе (4 октября)

  

Г. председатель,

милостивые государыни и милостивые государи!

   Я начну сегодняшнее чтение тем, чем начал и прошлое {См. No 269 "Голоса".}: просьбой о снисхождении ко мне за мое не совсем удовлетворительное изложение, происходящее вследствие непривычки говорить пред большим европейским обществом.
   Прошлое чтение я посвятил двум моим пребываниям на Берегу Маклая, но вследствие головной боли не успел достаточно подробно изложить результаты этих пребываний.
   Я уже сообщил, что результаты моего первого пребывания в Новой Гвинее в 1871 и 1872 гг. были напечатаны в четырех брошюрах на французском и немецком языках; но во время второго моего там пребывания, при более обширном знакомстве с папуасским языком, мне удалось многое дополнить, а по этнологии добыть результаты, более важные и удовлетворительные. Поэтому мысль вторично посетить Берег Маклая оказалась в высшей степени удачною в интересе моих исследований.
   Как вам, мм. гг., уже известно, отправляясь в Новую Гвинею, я имел в виду исследование меланезийского, или папуасского, племени и с этою целью нарочно избрал ту часть Новой Гвинеи, которая была до меня еще совершенно не затронута белыми. Мое с лишком трехлетнее пребывание на Берегу Маклая убедило меня, что туземцы этого берега не находились до моего приезда в соприкосновении ни с белою, ни с малайскою расами. Я удачно попал именно в такое место, где папуасская раса была совершенно чиста, без всякой посторонней примеси, тогда как на других островах Меланезии, как я сообщу в следующей лекции, она является более или менее смешанною с другими расами.
   Основываясь на поверхностных и отрывочных наблюдениях различных путешественников, позднейшие ученые предполагали существование в Новой Гвинее нескольких различных племен, причем отличали прибрежных жителей от обитателей внутренних гористых местностей. Поэтому представлялось необходимым прежде всего проверить это мнение относительно Берега Маклая и местностей, к нему прилегающих. Сделав значительное число экскурсий во внутрь страны, в горы, и посетив различные, по возможности отдаленные места вдоль берега, я пришел к положительному убеждению, что никакого племенного или расового различия между прибрежными жителями и обитателями горных местностей не существует, везде живет одно и то же племя, имеющее одинаковый антропологический habitus и отличающееся по местностям только языком и подробностями образа жизни и обычаев. Таким образом, вопрос о существовании в Новой Гвинее нескольких различных племен решен мною в отрицательном смысле27.
   Далее, касательно черепа папуасов существовало мнение, что отличительный его признак - долихоцефалия, или длинноголовость. Это мнение принималось как совершенно доказанная истина, и даже один из известнейших современных антропологов, профессор Р. Вирхов, считал необходимым на основании формы черепа отличить как две вполне самостоятельные и отдельные расы длинноголовых (долихоцефальных) папуасов, с одной стороны, и короткоголовых (брахиоцефальных) негритосов (Филиппинских островов). Для разрешения этого вопроса - длинноголовости (долихоцефалии) папуасов - я обратился как к самому надежному средству к измерению голов туземцев, что для меня было значительно облегчено обычаем папуасских женщин брить голову по выходе замуж.
   Я сделал сотни таких измерений, и к моему величайшему удивлению, между сотнями измеренных голов десятки оказались брахиоцефальными или очень склонялись к брахиоцефалии (короткоголовости).
   Ввиду такого результата, для предупреждения каких-нибудь сомнений со стороны ученых относительно правильности и точности своих измерений, я запасся достаточным количеством краниологического матерьяла - папуасских черепов, который вполне подтверждает результаты, полученные мною путем измерения. Таким образом, признак длинноголовости (долихоцефалии) для расового отличия папуасов оказывается несостоятельным. Для специалистов скажу, что ширина черепа папуасов Новой Гвинеи относительно длины варьирует между 62 и 86, т. е. в весьма широких пределах.
   Далее, во многих учебниках по антропологии как на признак, отличающий папуасов от других темных, курчавоволосых рас, указывается, что у папуасов курчавые волосы растут будто бы не равномерно, а группами, или пучками, так что между этими группами, или пучками, находятся извилистые безволосые пространства. Наблюдая волосы на голове и теле как детей, так и взрослых папуасов и внимательно рассматривая распределение волос на коже, я убедился положительно, что у папуасов ни в каком возрасте особенной пучкообразной группировки волос не существует.
   Следовательно, и этот общепринятый в учебниках признак папуасского племени оказался несостоятельным.
   Наконец, некоторые антропологи, никогда не выезжавшие из Европы, как на хороший признак при классификации различных рас (папуасской, негритосской, негритянской) указывают на размер (диаметр) спирали (завитка) волос и на основании этого признака различали, например, папуасов от негритосов, утверждая, что у негритосов волосы представляют гораздо более узкие спирали, а именно диаметр волосной спирали, или завитка, равняется 1-2 мм. Но по произведенным мною наблюдениям и измерениям отрезанные у папуасов Новой Гвинеи волосы свертывались спиралью (завитками), диаметр которой в очень многих случаях не превышал 1-1,5 мм, причем оказалось, что диаметр спирали, или завитка, волос, взятых с различных частей головы (виска, затылка), а тем более различных частей тела, весьма различен и сильно варьирует. Таким образом, и это основание (диаметр спирали волос) классификации рас, которое было серьезно защищаемо некоторыми учеными, не выдерживает критики.
   Все вышеуказанные вопросы могли быть разрешены только благодаря громадному, так сказать, живому матерьялу, который находился у меня под руками.
   Познакомившись с папуасами Берега Маклая, я, как уже сообщил в первом чтении, для сравнения и проверки добытых на этом берегу антропологических наблюдений решил посетить другие местности Новой Гвинеи. Отдохнув в течение шести месяцев в Бюйтенцорге на о. Яве и приготовив к печати предварительные сообщения о результате первого путешествия, я отправился в этот раз на берег Новой Гвинеи, противоположный Берегу Маклая, где, по разным соображениям, предполагал найти более или менее чистое, несмешанное папуасское население. В декабре 1873 г. на почтовом голландском пароходе вышел я из Батавии и, посетив разные порты Явы, через Макассар, Тимор, Банду прибыл в Амбоину, где хотя и нашел средства к дальнейшему путешествию, но не мог получить никаких новых для меня сведений о Новой Гвинее. Из Амбоины я направился на один из островов группы Серам-Лаут - островок Кильвару, откуда дальнейшее путешествие представлялось возможным только с помощью малайского прау. Но здесь возник чрезвычайно важный вопрос: какую именно часть берега Новой Гвинеи избрать местом исследований?
   Каждому из вас, мм. гг., легко понять, какое важное значение имеет удачный выбор места для тех или других научных наблюдений и исследований. Поэтому, прежде чем остановиться на той или другой местности, я постарался приблизительно собрать сведения о Новой Гвинее как у малайцев, так и в литературе.
   Необходимо заметить, что малайцы о. Целебеса, главным образом макассарцы, уже в течение 300-400 лет имеют сношения с Новою Гвинеей, равно жители островов Серам-Лаут, Серама и Кей также часто отправляются туда за невольниками, для ловли и покупки у туземцев черепах, трепангов и жемчужных раковин. Я узнал также, что в той части берега Новой Гвинеи, которая называется Папуа-Оним и Папуа-Нотан, малайцы всегда принимаются туземцами в высшей степени дружелюбно и что хорошие отношения установились между ними уже издавна, так что на этих частях берега я, по всей вероятности, встретил бы смешанное население. В интересной статье П. Леупе (P. A. Leupe. De reizen der Nederlanders naar Nieuw-Guinea en de Papoesche eilanden in de 17-e en 18 eeuw) {Bijdragen voor de Taal-, Land- en Volkenkunde van Nederlandsch Indie. 1865. D. 10.}, в которой описаны сношения малайцев и европейцев с туземцами Новой Гвинеи в XVI и XVII столетиях, я нашел, между прочим, заметку о том, к какому средству прибегли малайцы о. Целебеса для того, чтоб, установив совершенно правильные сношения с западным берегом Новой Гвинеи, иметь вполне в своих руках этот рынок. Отправляясь в Новую Гвинею, они брали с собою молодых девушек из хороших малайских семейств и отдавали их в жены более влиятельным туземцам, а в обмен вывозили папуасских девушек, которых выдавали на Целебесе замуж за малайцев. Таким образом установились родственные связи между макассарцами и прибрежными папуасами Новой Гвинеи, вследствие чего между ними упрочились тесные и исключительные торговые сношения. Вот почему названный голландский ученый Леупе, роясь в архивах, нашел, что все попытки голландцев в XVI и XVII веках завладеть рынком Новой Гвинеи были уничтожены вследствие такого вероломства, как он выражается, со стороны макассарцев28. Убедившись из этого, что папуасское племя берегов Папуа-Оним7* и Папуа-Нотан уже в течение нескольких сот лет подвергалось смешению с малайским, и для того, чтобы найти чистокровных папуасов, я должен был отправляться далеко во внутрь страны; я решил избрать другой берег Новой Гвинеи для своей экскурсии, именно Берег Папуа-Ковиай.
   О жителях Берега Папуа-Ковиай ходили между малайцами самые ужасные рассказы: их считали людоедами; уверяли, что они нападают на приходящие к берегу суда, грабят, убивают, поедают экипаж и т. п.
   Все эти страшные рассказы малайцев о разбойничестве и людоедстве жителей Берега Папуа-Ковиай и побудили меня избрать именно эту местность, так как я надеялся встретить там чистокровное папуасское население.
   С большими затруднениями мне удалось нанять небольшую малайскую прау, или, как ее называют на островах Серам-Лаут, небольшой "урумбай",- судно, имевшее приблизительно 30 футов длины и 8 футов ширины; и на это судно должен был взять экипаж в 16 человек, так как в меньшем числе малайцы не решались отправиться в гости к папуасам Берега Ковиай. Они уверяли, что при меньшем числе экипажа экипаж едва ли вернется живым: все будут перерезаны и т. д. Сверх того, в Амбоине я запасся хорошим поваром и охотником, которые были христиане и, оставив свои дома и семейства в Амбоине, желали, разумеется, со временем вернуться домой; я знал их за честных людей, так как раньше они служили у других натуралистов, от которых имели хорошие рекомендации, и я мог более или менее на них положиться.
   Не желая иметь в своем экипаже людей из одной какой-нибудь местности, знакомых между собою, я намеренно оставил при себе по несколько человек из разных местностей и даже разных племен; так, у меня были малайцы, папуасы и другие. Люди знакомые легче могли сговориться между собою, оказать мне скопом неповиновение, сопротивление и даже нападение на меня.
   Наконец, когда урумбай и люди мои были готовы, мы отправились с острова Серам-Лаут сперва к островам Матабелло, а затем, повернув на северо-восток и пройдя между п-овом Кумава и о. Ади, прибыли к Берегу Папуа-Ковиай Новой Гвинеи. Я посетил сначала великолепную бухту Тритон-бай, около которой почти за 40 лет до моего прихода находилась голландская колония Форт-дю-Бюс (Fort du Bus); от этой колонии в настоящее время, кроме нескольких камней в лесу, ничего не сохранилось. Колония была основана в 1828 г. и существовала до 1836 г., т. е. в течение восьми лет. Голландцы старались поддержать ее существование, высылая ежегодно по 150-200 солдат-яванцев с европейскими офицерами; но вследствие лихорадок и дизентерии не многим из гарнизона приходилось возвращаться: почти весь гарнизон обыкновенно вымирал до прихода смены. Когда я прибыл в Тритон-бай, я не мог найти у туземцев даже и воспоминания об этой колонии (в моем экипаже находились два-три человека, знавшие местный язык и служившие мне переводчиками), и только один из стариков-папуасов, радья Айдума {После того как малайцы начали посещать берега Новой Гвинеи, папуасские начальники усвоили себе малайское название "радьи".}, мой приятель (портрет его находится здесь)29, вспоминал, что есть в лесу недалеко от берега так называемая рума-бату (т. е. каменный дом). Действительно, по указанию радьи Айдума мне удалось найти в лесу следы бывшей здесь колонии Форт-дю-Бюс: фундаменты нескольких домов и заржавленный чугунный щит с гербом нидерландским, найденный мною на земле, был покрыт мохом.
   Находящаяся здесь перед вами, мм. гг., карта до моего прихода представлялась далеко не такою, какою вы ее теперь видите30. Все это (показывает) рисовалось в виде материка Новой Гвинеи, между тем оказалось в действительности, что из Тритон-бай есть пролив, отделяющий группу островов Мавара от материка, весьма живописный, который я назвал проливом великой княгини Елены Павловны (другой пролив, отделяющий о. Наматоте от материка, назван мною проливом королевы Софии в честь покойной королевы нидерландской). Для пребывания своего я выбрал в высшей степени красивое место - Айва, мысок, находящийся между обоими вышеназванными проливами, где с помощью взятых с собою необходимых для постройки хижины принадлежностей в виде "атап", сплетенных особым образом листьев саговой пальмы, которые составляют удобный матерьял для построек, мои люди скоро выстроили хижину, и я немедля принялся за антропологические исследования. Хотя между населением, особенно между детьми, встречались положительные доказательства помеси, но вообще можно сказать, что обитатели Папуа-Ковиай представляются чистокровными папуасами.
   Отсутствие помеси или присутствие ее только в незначительной степени объясняется тем, что малайцы никогда не поселялись на этом берегу и, заходя сюда лишь изредка, вступали в случайные, временные связи с папуасскими женщинами; рождавшиеся от таких случайных связей полукровные дети бросались родителями на произвол судьбы и редко достигали зрелого возраста. Так как вопрос о том, населяет ли Новую Гвинею одно племя или несколько различных племен и даже рас, представлялся нерешенным в науке, то я не доверился первому общему впечатлению, которое было в пользу полного сходства жителей Берега Папуа-Ковиай с обитателями Берега Маклая. В самом деле, помимо некоторых особенностей костюма, я встретил здесь множество физиономий, которые вследствие поразительного сходства можно было принять за братьев или близких родственников многих знакомых мне папуасов на Берегу Маклая.
   Но я не поддался этому первому впечатлению и старался проверить его на деле, для чего занялся антропологическими измерениями, насколько туземцы позволяли над собою эти манипуляции. Я сообщу здесь только некоторые результаты измерений. Так, например, рост людей на Берегу Маклая варьирует между 1 м 74 см (максимум) и 1 м 42 см (минимум); рост женщин, у которых есть вполне взрослые дети, 1 м 32 см. Рост туземцев Папуа-Ковиай разнится от приведенных цифр весьма незначительно, именно: максимум роста мужчин 1 м 75 см и минимум 1 м 48 см; женщин 1 м 31 см. Между тем как индекс ширины черепа на Берегу Маклая 8

Другие авторы
  • Язвицкий Николай Иванович
  • Брандес Георг
  • Третьяков Сергей Михайлович
  • Линев Дмитрий Александрович
  • Симборский Николай Васильевич
  • Богатырёва Н.
  • Сушков Михаил Васильевич
  • Соколов Н. С.
  • Ковалевская Софья Васильевна
  • Ознобишин Дмитрий Петрович
  • Другие произведения
  • Ясинский Иероним Иеронимович - Фауст
  • Клюшников Иван Петрович - И. П. Клюшников: биобиблиографическая справка
  • Случевский Константин Константинович - В. А. Приходько. "А Ярославна все-таки тоскует..."
  • Айзман Давид Яковлевич - Терновый куст
  • Мопассан Ги Де - Эта свинья Морен
  • Короленко Владимир Галактионович - Интервью корреспонденту Роста
  • Веселитская Лидия Ивановна - Микулич М.: Биографическая справка
  • Мейерхольд Всеволод Эмильевич - Статьи, письма, речи, беседы. Часть первая (1891-1917)
  • Вяземский Петр Андреевич - Сергей Николаевич Глинка
  • Черный Саша - С колокольчиком
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 559 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа