Миклухо-Маклай Николай Николаевич - Путешествия 1874-1887 гг.

постоянно кружилась, и вообще я недомогал сильно, так что укладка вещей была для меня весьма утомительна и шла крайне медленно. Накануне отъезда я собрал вышеупомянутые бумаги и несколько рисунков, сложил их в пакет, завязал, запечатал и отправился к одному из банкиров, через которого чаще других получал деньги. Я объяснил ему, что, боясь потерять в пути некоторые, довольно важные для меня бумаги и рукописи, я желаю оставить их у него.

   Я чувствовал себя в тот день так плохо, что; выслушав согласие банкира принять на хранение мои бумаги, кое-как распрощался с ним и рад был поскорее вернуться в Hotel de l'Europe, где я в то время жил, и отдохнуть. На другой день я уехал в Сидней, и был так болен и слаб, что меня на руках перенесли из экипажа прямо в каюту. Дорогою я значительно поправился; в Сиднее прожил шесть месяцев, а там снова вернулся на острова Тихого океана. Вскоре затем я опять был в Австралии, и в таких разъездах прошло около четырех лет. О манускриптах, оставленных мною в Сингапуре, я совершенно забыл. Заехав в Сингапур в 1882 г. на пути в Европу и увидев там некоторые оставленные мною вещи, я вспомнил также и о пакете с манускриптами.

   Намереваясь отправиться за ними на другое же утро, я, естественно, задал себе прежде всего вопрос, в какой именно банк я должен идти. Память моя не давала мне никакого ответа. Отыскав свой дневник за 1878 г., я стал добираться по нем до имени банкира, но оно, как нарочно, оказалось незаписанным. Нашел только указание, что в вышеупомянутом году я имел дело с тремя банкирами. Всю ночь я просыпался и старался припомнить имя банкира, однако безуспешно. На утро после завтрака я отправился к одному из моих троих банкиров. Дом, подъезд и самые комнаты показались мне знакомыми. Спрашиваю директора банка. "У себя в кабинете". Стучу, вхожу, надеясь встретить знакомое лицо,- и ошибаюсь. Ни я его, ни он меня не знаем. Я называю себя и прямо говорю, что оставил в его банке в 1878 г. пакет с бумагами на хранение. Директор ответил на это, что недавно приехал из Англии, о пакете ничего не знает и вследствие этого просит меня показать ему расписку в получении пакета. На мое возражение, что расписки у меня нет, он пожал плечами и заметил мне, что я, вероятно, ошибся банком, но, впрочем, прибавил, что если он найдет этот пакет, то перешлет его или мне самому, или кому я поручу. "Ваша фамилия, вероятно, была выставлена на пакете?" - спросил он. Я отвечал, что не помню, и, чувствуя, что тут расспрашивать долее нечего, откланиваюсь и ухожу, замечая, что директор провожает меня довольно недоумевающим взглядом.

   В другом и третьем банке - тот же результат. Всюду одни и те же расспросы о расписке или по крайней мере об имени лица, которому я передал пакет, те же следующие за ними удивленные, недоумевающие взгляды и пожиманья плеч на мою доверчивость. Не мог же я рассказывать каждому из них, как сильно я был болен, когда поручал неизвестному банкиру мои злосчастные манускрипты! Я вернулся в отель и решил не думать больше об утраченном; однако, несмотря на это решение, я весь день был не в духе и даже не мог ничего есть. Я и теперь не могу вспомнить, кому я отдал свой пакет с рукописями и рисунками. Питаю, однако ж, надежду, что он когда-нибудь да найдется⁸.

   Любезный г. Мк.-Н. встретил меня на веранде, и я, выйдя из коляски, крепко пожал руку ему и г. Д., благодаря их за помощь. Будь это какие-нибудь немцы, французы, голландцы и т. п., я бы не встретил такой простой и действительной помощи, и поэтому я благодарил судьбу за то, что она столкнула меня с джентльменами-англичанами. Мы с г. Д. вернулись в город после нашей экспедиции с отличным аппетитом, и для меня, после однообразного пароходного режима, переход к свежему столу был особенно приятен, тем более что поданное нам carry со всеми аксессуарами малайской кухни, по моему мнению, самая подходящая пища под тропиками.

   По батавскому обычаю после обеда следует сиеста. Мне очень хотелось спать, но, помня, что в моем распоряжении остается всего несколько часов на пребывание в Батавии, я пожалел потратить их на отдых. Мне хотелось сделать несколько визитов, повидаться со старыми знакомыми и собрать некоторые сведения. Хотя, по местным понятиям, по воскресеньям нельзя делать визитов раньше шести часов вечера, т. е. пока жара совсем не спадет, я ввиду недостатка времени решился пренебречь обычаем и отправился с визитами в четыре часа пополудни. Расстояния в Батавии не маленькие, и поэтому я охотно принял любезное предложение г. Мк.-Н. воспользоваться его коляской. Прежде всего я отправился к г. Ф. Д. Ш. Вышедший слуга объявил мне, что барин еще не вставал. Действительно, окна и двери были заперты, стулья и столы на веранде сдвинуты вместе и ковры свернуты. Я колебался, не зная, подождать мне или уехать. В это время ко мне подошел другой слуга и объявил, что барин уже встал и отправился в купальню. Я послал ему карточку с надписью, что остаюсь в Батавии только на сегодняшний день. Через минуту слуга вернулся с докладом, что барин тотчас же оденется и непременно просит меня подождать. С г. Ф. Д. Ш. я не виделся с 1876 г., и несмотря на это, он вовсе не нашел, чтобы я переменился; разве только, что сильно поседел. Визит мой был очень короток, но время мы провели весьма приятно, перебирая и вспоминая наших общих старых знакомых в голландских колониях и оживленно беседуя о новостях литературы по антропологии и этнологии Малайского архипелага, появившихся на голландском языке. Мы не заметили, как наступило время прощаться, и я надеюсь, что г. Ф. Д. Ш. не сетует на меня, что ради меня ему пришлось несколько посократить свою сиесту.

   Распрощавшись с моим старым знакомым, я отправился к доктору С. с целью посмотреть устроенную им зоологическую лабораторию⁹. Он тоже отдыхал, но, получив мою карточку, не захотел заставлять меня дожидаться и вышел ко мне почти немедленно в легком, удобном костюме, какой европейцы обыкновенно носят в голландских колониях. Узнав, что я остаюсь только на сегодняшний день, он сам предложил мне осмотреть зоологическую лабораторию, устроенную им в музее Natur Kundig-Gootschaft^l0. Часть залы музея с двумя окнами по сторонам была отделена доктором С. бамбуковой перегородкой и превращена в лабораторию для занятий по зоологии. За недостатком времени я не мог подробно осмотреть коллекции низших морских животных, собранных доктором С., но обратил внимание на устроенный им акварий с морской водой. Под довольно большим стеклянным аквариумом, вмещающим приблизительно два ведра воды, находится резервуар, куда постоянно выливается вода. Чтобы поддерживать непрестанный ток свежей воды, небольшая стеклянная трубочка соединена каучуковою с сифоном, вставленным в большую стеклянную, оплетенную камышом бутыль, подвешенную на блок к самому потолку. (Доктор С. объяснил мне, что он каждую неделю посылает за несколькими такими бутылями свежей морской воды, если не ошибаюсь, в Таньон-Приок.). Когда вся вода выльется через сифон в аквариум, пустая бутыль опускается и при помощи блока к потолку поднимается новая, наполненная свежей морской водою. Это приспособление сберегает немало труда и времени, и благодаря этому доктор С. держит только одного служителя, смотрящего за лабораторией. Доктор сообщил мне, что за несколько недель до моего приезда в его лаборатории занимался один русский зоолог, некто г. К.¹¹.

   По моему мнению, однако, выбор Батавии для устройства зоологической станции не может считаться удачным. Для изучения морской фауны громадным неудобством является значительная отдаленность лаборатории от моря. Для ловли пелагических морских животных нужно отъехать от пароходной пристани или таможни по крайней мере на полуторачасовое расстояние да от пристани до лаборатории будет не менее часа обыкновенной езды. Следовательно, уходит пять часов на непродолжительные разъезды взад и вперед. Если естествоиспытателю придется употребить на одно это целое утро, то для работы над собранным уже останется немного времени. Я уже не говорю о неудобстве перевозки в экипажах морских животных, положенных в незакрытые сосуды с морской водою.

   Если же естествоиспытатель приедет сюда заниматься анатомией и эмбриологией не морских животных, то тогда является другое неудобство, именно отдаленность Батавии от лесов. Сингапур и Молуккские острова (Амбоина и Тернате) кажутся мне местностями, несравненно более удобными для зоологической станции, и я все еще жалею, что в 1878 г., после второго пребывания на Берегу Маклая, серьезное нездоровье заставило меня перебраться в Австралию и помешало привести в исполнение мой план об устройстве биологической станции на юго-восточной оконечности материка Азии, около Сингапура. Островок Серимбон, который я предназначал для этой цели, будет моею собственностью еще лет 25, и я очень желал бы, чтобы кому-нибудь вздумалось привести в исполнение мой проект. Мой островок и все мое знание местности - к его услугам¹².

   Возвращаюсь к батавской лаборатории. Несмотря на высказанное мною мнение, старания доктора С. во всяком случае заслуживают со стороны каждого естествоиспытателя полной благодарности и пожеланий дальнейшего успеха. Между прочим, внимание мое было привлечено стеклянной банкой, стоявшей на одном из столов; в ней находилась очень красивая акула, светло-желтого цвета, с симметрично расположенными коричневыми полосками и пятнами. Доктор С. с предупредительною любезностью вынул ее из спирта и предложил посмотреть. Я нашел, что она принадлежит к роду Scylium {Эта курьезная акула, с хвостом, более длинным, чем все тело, называется Stegostoma tigrinum, или Stegostoma fasciatum, но была описана еще и под другими именами, как-то: Squalus tigrinus longicaudatus, Squalus fasciatus, Scyllium heptagonum.}. Зная, что я особенно интересуюсь этим отделом рыб, доктор С. любезно предложил мне ее, заметив при этом, что она была прислана ему всего лишь несколько дней тому назад. Я с удовольствием принял этот интересный для меня подарок. Акула была упакована в небольшой склянке, после чего мне необходимо было вернуться в дом г. Мк.-Н., так как было невозможно продолжать визиты с моим подарком.

   Вернувшись в дом моего гостеприимного хозяина и переодевшись (так как батавский обычай требует, чтобы после 6 часов мужчины облекались в черный сюртук), я отправился к резиденту, т. е. главному представителю власти в провинции и городе Батавии. Я знал его уже раньше и поэтому очень пожалел, что не застал дома. Затем я отправился к доктору Б. с целью побеседовать с ним о живо интересующем меня вопросе по акклиматизации белой расы под тропиками. К великому моему удовольствию, почтенный доктор сообщил мне, что он недавно издал книгу, трактующую именно об интересующем меня вопросе, и обещал прислать ее мне в скором времени¹³.

   Направляясь в батавский клуб "Harmonie", я встретил г. Д., пригласившего меня ехать вместе с ним в один частный дом посмотреть на выставку вещей, которые должны были продаваться на следующий день с аукциона. Этот оригинальный обычай давно существует в Батавии. Если обыватель совершенно покидает колонии или же просто переселяется в другой город, он имеет обыкновение пускать в аукционную продажу все свои вещи, начиная с мебели и ковров и кончая последней вилкой в столовой, кастрюлей в кухне и лошадиной сбруей. За день до продажи все знакомые извещаются специальными пригласительными карточками; кроме того, о времени продажи печатается в газетах. Мы с г. Д. подъехали к дому, ярко освещенному газовыми лампами. Вся площадка перед ним и даже часть улицы была заставлена экипажами посетителей, собравшихся осмотреть вещи. Мы оставили свою коляску далеко от дома и, с трудом пробираясь между тесными рядами экипажей, дошли, наконец, до веранды, где толпилось множество дам и мужчин.

   Войдя в дом, ярко освещенный люстрами и канделябрами, мы увидели вещи (вымытые и вычищенные), составляющие принадлежность каждой комнаты, до последних мелочей, уставленные группами и таким образом, что каждую вещь можно было осмотреть отдельно, без затруднений. При входе раздавались печатные каталоги, причем каждая вещь была обозначена особым номером. Хотя посетителей было очень много, но мы рассмотрели все очень спокойно и толкотни не было. Г. Д. сказал мне, что этот способ продажи вещей по случаю отъезда оказывается самым удобным. Вещи продаются почти по своей цене, с весьма незначительным убытком¹⁴.

   Пробыв здесь несколько времени, мы вместе же отправились в клуб, где я встретил г. Мк.-Н. и много батавских и бюйтенцоргских знакомых, с которыми встречался еще в семидесятых годах. Тут же я познакомился с г. Б., недавно утвержденным русским консулом в Батавии¹⁵. Мне пришлось услышать немало интересного о положении вещей в голландских колониях, а также о моих знакомых в разных уголках Малайского архипелага. Хотя многое из слышанного мною могло бы иметь общий интерес, я тем не менее воздержусь здесь от сообщений, боясь, как бы они не показались слишком длинными.

   Просматривая, между прочим, газеты и журналы, я наткнулся на старый номер сингапурской газеты "Straits Times" (за 16 января), в котором меня заинтересовала одна статейка. Это был рассказ об открытии на о. Борнео летучих змей. Таких змей встречается там два вида (вероятнее, два различных рода). Змея первого вида, "улар-пиндан", не ядовита и имеет не более 10 дюймов длины; второй вид, "улар-кеналанг", доходит до 3 футов длины. Спина у нее черная, с белыми пятнами, брюхо беловатое. Укушение "улар-кеналанг" производит почти немедленную смерть. Крылья у этих змей начинаются недалеко от головы и доходят до половины тела; они состоят из жесткой кожи без костей. Туземцы говорят, что они способны перелетать через реки Рейян и Капит, т. е. расстояние, равняющееся 150 ярдам с лишком. Их можно нередко встретить около истоков и у дельты реки Рейян. Я нарочно выписал эту заметку, желая убедиться в существовании подобных змей; но пока я еще не могу ни подтвердить этого факта, ни опровергнуть его окончательно {На пути из Батавии в Аден я, между прочим, написал в Сингапур одному моему хорошему знакомому, находящемуся в постоянных сношениях с Сараваком (на Борнео), прося его обратиться к кому следует, обещая при этом хорошее вознаграждение, и добыть мне по экземпляру "улар-пиндан" и "улар-кеналанг". До сих пор я не имею еще никакого ответа, хотя и не теряю надежды получить его.}¹⁶.

   К 8 часам мы вернулись к г. Мк.-Н. Между прочим, он сказал мне, что пригласил к обеду русского консула и еще некоторых лиц. Когда все собрались, любезный хозяин повел нас на обширную веранду, которая в колониальных домах Батавии обыкновенно служит удобной и прохладной столовой. Так как дам за столом не было, то разговор шел очень оживленный и интересный, хотя немного шумнее и продолжительнее, чем следовало.

   После обеда большинство присутствующих удалилось в биллиардную, а я остался в столовой беседовать с русским консулом, назначение которого явилось для меня крайне приятной довостью. Имея недвижимую собственность в голландских колониях, я не раз и очень чувствительно испытывал на себе все неудобство отсутствия официального представителя России¹⁷.

   В этот вечер мне пришлось лечь спать не в мое обычное время, т. е. не в 9 часов, а только в 11. Отложив до следующего дня писание моего дневника по случаю позднего времени, я улегся спать в отведенной мне комнате. Но мне не спалось. Громкий говор в биллиардной, долетавший до меня через открытую дверь столовой, смежной с той комнатой, где я спал, а также обдумывание всего слышанного и виденного мною в течение дня мешали мне уснуть. Из всех впечатлений, вынесенных мною после этого короткого пребывания в давно знакомых местах, ярче всего выделялись вопросы, характеризующие отношения между европейцами и туземным населением.

   Смотря на большие каменные дома европейцев, окруженные хорошо содержащимися садами, освещенные множеством ламп, украшенные верандами, полными удобной мебелью, кажущиеся совершенными дворцами в сравнении с лачужками туземцев; видя удобные, роскошные экипажи; проезжая мимо освещенных станций со снующими взад и вперед поездами,- при виде всего этого великолепия, повторяю, приезжий европеец может, пожалуй, быть легко увлечен блестящей внешностью и, чего доброго, возыметь самое преувеличенное понятие о деятельности, могуществе и большом влиянии белых в колониях. Но все это, как я уже сказал, одна только внешность. Интересно, однако же, присмотреться ближе, чем именно поддерживается эта внешность.

   Как известно, голландцы владеют своими колониями уже около трехсот лет, причем весьма немногие тысячи белых эксплуатируют и распоряжаются миллионами туземного населения {По статистическим данным, напечатанным в "Regeerings-almanak voor Nederlandsch-Indie" за 1886 г., туземное население Малайского архипелага под господством голландцев равнялось численностью 6 376 128 чел.¹⁸ (из них около 1/2 миллиона китайцев); между тем как европейцев и с ними равноправных (т. е. полукровных и вообще всех христиан) - 46 837 чел. На о. Яве на приблизительно 27 миллионов туземцев приходится в настоящее время около 300 000 китайцев и только 30 000 европейцев (или же равноправных с ними), из которых в Батавии, имеющей около 90 000 жителей, живет всего 7000 человек.}. Не следует, однако же, думать, чтобы эти миллионы относились совершенно пассивно к чужестранцам, которые отличаются от них не только расою, но и языком, и религией. Припоминая историю голландской колонизации и отношения белых к туземцам на разных островах Малайского архипелага, невольно обращаешь внимание на то уменье или же на случайность, с помощью которых голландцы так ловко воспользовались землями и трудом туземцев. Собственно говоря, все уменье их состояло в применении всем известной, если хотите, даже избитой, но тем не менее всегда верной системы "divide et impera"⁵*. Европейцы стали между туземными правителями и народом и воспользовались властью первых для господства над последними; они покровительствовали расселению китайцев, которые образовали класс людей, ставших между туземцами и европейцами, и оказались очень полезными для последних. Кроме того, белые поощряли полукровных (европеомалайцев) и сделали их равноправными с собою. Но, введя между ними христианство, европейцы этим самым отделили их от туземного населения, к которому они, европеомалайцы, стоят гораздо ближе, чем к расе своих отцов, как по физиологическому habitus'у, так и по наклонностям.

   Вспыхни восстание туземцев против белых, восстание, которому арабы и арабомалайцы¹⁹, воодушевляемые магометанским фанатизмом, несомненно придали бы религиозный характер,- китайцы и полукровные, как язычники и "неверные", несмотря на весьма слабую симпатию к европейцам, тем не менее примкнули бы к ним, так как туземцы (магометане) не захотели бы их иметь союзниками. Довольно оригинально то обстоятельство, что туземцы и китайцы вовсе не нуждаются в европейцах и могли бы вполне благоденствовать без них. Между тем как европейцам никоим образом невозможно остаться без туземцев, так как они находятся в совершенной зависимости от их труда. И все-таки до сих пор туземцам не удалось, да и вряд ли скоро удастся сбросить с себя иго белых, тяжесть которого они чувствуют все сильнее и сильнее {Что туземное население находится в постоянном брожении и что голландцы не должны засыпать в полной беспечности, доказывается несколькими довольно серьезными волнениями, вспыхнувшими на Яве уже после моего отъезда и о которых я прочел в июле в русских газетах. Волнения эти, впрочем, были быстро подавлены.}²⁰.

   Вспоминая мой сегодняшний разговор с доктором Б., подтвердившим своим многолетним опытом результаты моих наблюдений относительно акклиматизации белых под тропиками, я невольно подумал о шаткости германской колониальной системы, которая так неожиданно выступила на первый план в Тихом океане и, вероятно, окажется мыльным пузырем, участь которого, подобно участи всех мыльных пузырей, не подлежит никакому сомнению. Мне показалось странным, что такой человек, как инициатор германской колониальной политики²¹, не подумал осведомиться у людей компетентных, к каким результатам привели опыты европейской колонизации под тропиками. Они ответили бы ему, что такая колонизация, за исключением немногих местностей, возможна только при постоянном наплыве свежих эмигрантов из Европы; что без примеси туземного элемента белая раса как раса под тропиками акклиматизироваться не может, подобно тому как колония негров, переселенная на какой-нибудь Шпицберген, не просуществовала бы там во многих поколениях²².

   Пробило половина первого, а я все еще не спал. Наконец, я решил прибегнуть к лекарству против бессонницы, которое мне часто помогает. Полуодевшись, я отправился крытым ходом через двор в боковое здание, где обыкновенно помещаются купальни, людские, кухни, сараи и т. д. Отыскав купальню, я взял душ свежей дождевой воды. Я знал, что рискую схватить лихорадку, но вспомнил об этом тогда только, когда уже возвращался в постель. Средство это благотворно подействовало мне на нервы, и я скоро уснул.

   На другое утро, после душа и завтрака на скорую руку, г. Д. и я отправились на станцию железной дороги, причем я не забыл захватить банку с подаренной мне интересной акулой. Доехав из Вельтефредена до порта Таньон-Приока по железной дороге, мы к 9 часам уже были на пароходе "Merkara". Баржа с моими вещами уже ожидала моего приезда у борта. Все вещи были осторожно перенесены и сложены в трюм.

   Напрасно, однако, я так спешил утром. "Merkara" покинула мол в Таньон-Приоке только в первом часу пополудни.

  

   ¹* Сжечь в случае моей смерти (франц.).

   ²* Не может быть и речи (англ.).

   ³* Сжечь, не вскрывая, в случае моей смерти (франц.). Выше было: Сжечь в случае моей смерти.

   ⁴* С величайшей осторожностью (англ.).

   ⁵* Разделяй и властвуй (лат.).

  

   Пароходное сообщение Европы с Австралиею.- Пароход северогерманского Ллойда "Неккар".- Несколько замечаний об Адене - Острова Келинг, или Кокосовые.- Интересная аномалия кокосовых пальм.- Ловля жемчужных раковин и жемчуга в Индийском и Тихом океанах.- Курьезное поверие о размножении жемчужин.

  

   Я выехал из Петербурга во вторник 17(29) марта, рассчитывая быть в Одессе в пятницу вечером; но вследствие недоразумения по поводу поездов я попал туда только в субботу утром. В тот же день в 4 часа пополудни я отправился далее, в Александрию, на пароходе Русского общества пароходства и торговли "Чихачев" и на восьмой день по выходе из Одессы, заходя в Константинополь, Смирну и Хиос, прибыл в Александрию. Я намеревался в Порт-Саиде пересесть на пароход "Messageries Maritimes", который должен был быть в Порт-Саиде около 12 апреля нового стиля на пути в Австралию. По приходе в Александрию, однако ж, я переменил мой план, узнав, что на другой день должен был выйти из Суэза пароход северогерманского Ллойда "Неккар", также отправляющийся в Австралию. "Неккар" ожидал прибытия другого парохода германского Ллойда из Бриндизи, на котором должна была прийти почта и приехать несколько пассажиров. Пароход этот ожидали на следующее утро рано, почта и пассажиры должны были быть перевезены на специальном поезде из Александрии в Суэз¹. Еще в Петербурге я слышал и читал об этой новой линии между Европой и Австралией. Отзывы об удобстве и скорости пароходов были очень благоприятны, почему я был непрочь собственным опытом проверить слышанное, тем более что я рассчитал, что, отправляясь на германском пароходе, я мог прибыть в Сидней, цель моей поездки, несколькими днями ранее парохода "Messageries Maritimes".

   В настоящее время главных почтовых пароходных линий между Австралией и Европой не менее шести: 4 английских (Peninsular and Oriental S. N. C.°, или так называемое Р. and О., Union Steam Ship C° of New Zealand, Orient Line of Steamers и Queensland Royal Mail, или British India S. N. C.°), одна французская и одна немецкая. Пути каждой линии различные. Пароходы P. and О., выходя из Европы через Аден, идут в Коломбо, а затем следуют в Австралию, заходя в порты Альбани, Аделаид, Мельбурн и Сидней. Пароходы Orient обходят мыс Доброй Надежды, а на обратном пути из Австралии, зайдя на свою угольную станцию на острова Чагос в Индийском океане, направляются прямо в Суэз и далее. Пароходы Queensland Royal Mail идут из Брисбейна, заходя в главные северо-восточные порты Австралии (Рокгамптон, Макай, Бовен, Тоунсвиль, Куктоун, Тюрсдей-Айланд), идут в Батавию, затем через Galle в Аден, Суэз и т. д.

   Американские пароходы Union Steam Ship C° of New Zealand, выходя из Сиднея, направляются сперва в Аукланд в Новой Зеландии, а затем через Гонолулу на Сандвичевых островах в Сан-Франциско, откуда пассажиры, выбрав одну из трех железнодорожных линий, переезжают по ней материк Северной Америки и из Нью-Йорка следуют далее в Лондон. Вследствие конкуренции этот интересный путь стоит не дороже пути по Индийскому океану и Суэзскому каналу. Несколько лет тому назад французская линия Messageries Meritimes открыла сообщение между Марселем и Сиднеем, откуда почта и пассажиры на пароходах уже меньших размеров отправляются в Новую Каледонию. Со временем предполагается устроить сообщение и с островами Таити. Пароходы французской линии идут из Адена на острова Сешельские и о. Морис (Иль-де-Франс).

   Наконец, в прошлом году открылась еще линия в Австралию, линия северогерманского Ллойда.

   Пароходы идут из Бремена, но почта и пассажиры могут нагнать их в Суэзе {Так же могут поступить и пассажиры пароходов других линий, идущих через Суэзский канал, но германский Ллойд располагает для этой цели специальным пароходом: он идет из Бриндизи. а большой австралийский пароход ожидает его прибытия в Суэзе.}, откуда через Аден, Коломбо, заходя в Аделаид и Мельбурн, приходят в Сидней. Отсюда небольшие пароходы отвозят пассажиров и почту на острова Тонга и Самоа.

   Кроме этих шести линий из Европы в Австралию, существуют еще две линии из Европы в Новую Зеландию, имеющую удобное пароходное сообщение с Австралией (всего 4 или 5 дней пути).

   Эти линии, имеющие отличные, скороходные пароходы, проходят между Новой Зеландией и Лондоном, via Магелланов пролив, Рио-де-Жанейро и Тенериф.

   Все пароходы этих линий вместимость имеют от 3000 до 6000 тонн и более и совершают путь из Австралии в Европу, круглым числом, от 35 до 40 дней.

   Стоимость проездной платы в 1-м классе из Европы в Австралию различна, она меняется от 50 до 70 фунтов стерлингов, смотря по линии, к которой принадлежит пароход, и даже каюте на том же пароходе {Так как на больших пароходах каюты 1-го класса расположены не одинаково, т. е. одни расположены на рубке, на палубе, другие выходят в общий зал, третьи находятся около машины и т. п., то совершенно справедливо, что и цены им назначены различные.}. За билет туда и обратно цена сбавляется. Билет 2-го класса стоит от 30 до 35 фунтов стерлингов.

   Хотя я и желал отправиться на "Неккаре", но мне показалось необходимым удостовериться в одном важном для меня обстоятельстве, именно: могу ли я рассчитывать на отдельную каюту. Мое нездоровье, во-первых, делало это почти необходимым; во-вторых, даже для человека вполне здорового перспектива прожить с кем-нибудь в одной каюте в продолжение сорока пяти дней была не особенно привлекательна. При высокой цене билета и немалом числе пароходов такая требовательность вполне понятна {Новейшие пассажирские пароходы в Англии и Америке строятся так, что значительное число кают помещают только одного пассажира.}. Я обратился к агенту германских пароходов за справками; он уверил меня, что при незначительном числе пассажиров 1-го класса капитан парохода "Неккар" несомненно предоставит мне отдельное помещение. Тогда я уплатил ему за билет из Александрии в Сидней 63 фунта стерлингов (что при тогдашнем курсе составляло более 700 руб.). Цена эта оказалась равною стоимости билета из Порт-Саида в Сидней на французских пароходах Messageries Maritimes.

   Мне не пришлось долго ждать в Александрии, так как на другой день по моем прибытии в этот порт, часам к восьми утра, пришел из Бриндизи пароход германского Ллойда с почтою и несколькими пассажирами, которых ожидал пароход "Неккар". Как только свезли на берег почту, а пассажиры, в числе которых находился и я, расположились по вагонам специального поезда, предназначенного везти нас в Суэз, мы тронулись в путь. Поезд подвигался очень медленно; в плохих, дребезжащих египетских вагонах было грязно, пыльно и жарко. На одной из станций нас ожидал скверный обед; достаточно было взглянуть на него, чтобы потерять всякий аппетит. Развлечениями во время довольно долгого скучного пути служили виды из окон вагона (физиономия растительности, группы людей в разнообразных, живописных костюмах или без оного, постройки в некоторых селениях, через которые мы проезжали, и т. д.) и отличные сочные апельсины. Смотря на красивые виды, я не раз пожалел, что я не художник, и, кушая апельсины, досадовал, что чистить их без ножа и тарелки в пыльном вагоне представляет немало возни.

   Только в 12 часу ночи добрались мы до Суэза и не ранее половины первого подъехали на маленьком пароходике к ожидавшему нас под готовыми парами пароходу "Неккар". Не без труда и лишь при помощи одного из матросов взобрался я на палубу, так как боль в обоих плечах и руках не позволяла придерживаться за перила, да и вообще я едва держался на ногах от ревматизма. Меня любезно встретил капитан, получивший от агента в Александрии телеграмму о моем приезде, и сейчас же обещал мне отдельную каюту, прибавив, что с величайшим удовольствием сделает все от него зависящее, чтобы устроить меня покомфортабельнее.

   Почта была скоро выгружена из маленького пароходика, и я только успел передать агенту германских пароходов телеграмму в Сидней, как "Неккар" двинулся в путь.

   Расположение и устройство кают, электрическое освещение, число очень прилично обмундированной, очень вежливой прислуги, одним словом, вся комфортабельная обстановка, которую нетрудно заметить при первом, даже поверхностном осмотре, была для меня приятным сюрпризом в виду 45 или 46 дней пребывания на этом пароходе. Каюта, которую я занял, была просторна, имела две койки, одну над другою; верхнюю сейчас же подняли {Койки были на петлях, устроены, как "полки на петлях", т. е. их можно было легко поднимать или опускать.}, так как мне была предоставлена вся каюта; против коек находился довольно удобный, широкий диван; между ним и койками два умывальных стола (каюта назначалась для двух) с зеркалом над ними, по обе стороны которого находилось по полке. Каюта освещалась белым шаром электрической лампы. Свет мгновенно потухал и являлся при легком движении небольшой ручки. Около нее находился электрический звонок для прислуги. Обер-стуартом мне был назначен один из waiter'ов (слуга) для специального прислуживания; на нем же и лежала обязанность наблюдать за чистотою и порядком в моей каюте.

   В каюту, смежную с моею, по приказанию капитана были положены мои вещи. Стуарт пришел сказать мне, что и эта каюта находится в моем распоряжении. Иметь весь свой багаж под рукою было для меня, разумеется, большим удобством. В столовой два ряда электрических ламп по обеим сторонам обеденного стола делали эту комнату ночью более светлою, чем днем; глазам, однако же, не было больно, так как лампы были помещены высоко. Над столами, которых было пять или шесть, между двумя рядами ламп висели "понки" (громадные веера, употребляемые в Индии и других тропических странах для доставления искусственной прохлады); они приводились здесь в движение не людьми, как обыкновенно, а паром.

   - Есть ли у вас библиотека?- спросил я стуарта.

   - Как же,- был ответ,- прикажете принести каталог?

   - А есть аптека? - продолжал я.

   - Есть, но ключ от нее находится у доктора, который уже спит (был уже второй час ночи).- Но, если прикажете, его сейчас разбудят, так как он и днем, и, если нужно, ночью к услугам гг. пассажиров.

   Я заметил, что могу подождать до завтра.

   - А ванная есть?- продолжал я расспрашивать.

   - Какую прикажете, теплую или холодную? - спросил стуарт; - если теплую, она может быть готова через четверть часа, а холодную можно иметь сейчас же.

   Я сказал, что желаю иметь теплую ванну в шесть часов утра.

   - Я передам ваше приказание цирюльнику, на котором лежит обязанность смотреть за исправностью ванн. Какой температуры вы желаете иметь ванну? Ее можно сделать совсем горячую или какой-угодно температуры, пуская в холодную воду пар,- пояснил мне стуарт.

   Назвав температуру, я продолжал:

   - Так у вас и цирюльник есть?

   - Как же. Он имеет прекрасное помещение для стрижки волос и бритья гг. пассажиров.

   - Может быть, у вас и прачка найдется?

   - Есть и прачка. Прикажете отдать ей белье сегодня же или завтра?

   На этот раз расспросы показались мне достаточными, и я вернулся в свою каюту, где меня ожидал Фриц, мой временный слуга, чтобы помочь раздеться.

   Невольно сравнивая комфорт, найденный мною на "Неккаре", с тем, что я видел на "Чихачеве", мне показалось, как будто я переселился в первоклассный отель с вполне современным комфортом из хорошей гостиницы пятидесятых годов с патриархальными порядками. Я улегся в постель, состоящую из железной рамы и проволочного матраца, покрытого легким волосяным тюфяком.

   Так как в каюте вовсе не было жарко (повешенный мною термометр показывал 28° С), то легкое байковое одеяло нисколько не было лишним. Не было ни малейшей качки, стук и сотрясения от винта почти что не ощутительны. При таких условиях, даже после менее утомительного дня, проведенного в вагоне, было нетрудно хорошо проспать ночь.

   На другой день я осмотрел пароход. На палубе 1-го класса расположена небольшая гостиная и очень комфортабельная каюта для курящих. Пассажиров в 1-м классе было весьма немного, что являлось немалым удобством. Температура воздуха в Красном море оказалась очень умеренною, и я ни разу не видел, чтобы в моей каюте она превышала 32° С; даже при полном штиле фланелевый костюм нисколько не был стеснительным.

   Мы пришли в Аден на четвертый день плавания от Суэза. Здесь значительное число пассажиров 2-го и 3-го классов съехало на берег в ожидании парохода германского Ллойда, который должен был перевезти их в Занзибар и новые германские колонии на восточном берегу Африки; большинство же пассажиров осталось на "Неккаре", так как почти все отправлялись в Австралию и только весьма немногие ехали далее, на острова Самоа.

   Здоровье мое не позволяло мне съехать на берег в Адене, да и провести два-три часа в городе при несколькочасовой стоянке в этом порту было бы для меня не особенно интересно, так как это было уже мое третье посещение этого города и, в продолжение предыдущих несколькодневных пребываний в Адене, мне уже удалось познакомиться с его главнейшими достопримечательностями.

   Аден и Коломбо - две самые интересные станции австралийских пароходных линий, но описывать такой город, как Аден, только словами, без иллюстраций - дело неблагодарное; такое описание не может дать читателю почти никакого представления о действительности, т. е. физиономии местности, типе населения и т. п., почему я и ограничусь здесь только немногими замечаниями об Адене; предлагаю тем из читателей, которые пожелают ознакомиться более обстоятельно с подробностями относительно этого интересного и важного для мореплавания пункта, прочесть книгу капитана (ныне майора) Хунтера, правительственного резидента в Адене².

   В Адене собственно два города - старый и новый. Старый представляет остатки очень древнего {О древности Адена свидетельствуют искусственные водоемы в скалистом ущелье, которых первоначальное основание полагается 600 лет до христианской эры; в 1873 г. решено реставрировать главнейшие из них, и некоторые находятся уже в употреблении.} арабского города, новый же, европейский, был основан англичанами в 1839 г. и сделался важною угольною станциею для коммерческих пароходов всех наций и не менее важным пунктом для британских военных судов во время войны. Кроме того, новый Аден обратился в удобный склад для продуктов западного берега Африки, Аравии и отчасти Персии. Поводом, поведшим к приобретению Адена, послужило разбитие английского судна, которое было разграблено жителями Адена. Англо-индийское правительство овладело городом в 1837 г., а в 1839 принялось за основание нового Адена около порта. В 1850 г. Аден был объявлен порто-франко.

   Устройство и содержание этого города делают большую честь предприимчивости и энергии англичан. Все правительственные здания построены прочно и хорошо, город удобно расположен и содержится опрятно. Климат, несмотря на довольно высокую температуру (средняя годовая температура 21,4° R), вероятно, благодаря своей сухости, сравнительно здоров, так что сюда посылают из Индии больных для поправления здоровья. Несмотря на то, что дождь в Адене - редкое явление, вода здесь отличная, так как вся она, по крайней мере та, которую употребляют европейцы, дистиллирована из морской воды {Туземный город снабжается водою, доставляемою из Шейк-Отман водопроводом длиною 7 миль, а также после дождей из реставрированного искусственного водоема, который, когда будет совершенно окончен, может вмещать 8 000 000 галлонов воды.}. Фабрика, где дистиллируют воду, и рядом с ней другая, где выделывают искусственный лед,- два учреждения, очень важные для благосостояния европейского населения в Адене. Тонна дистиллированной воды стоит 13 шиллингов (около 4 руб.).

   Живописные, но голые скалы Адена представляют хороший пример того, насколько отсутствие растительности делает пейзаж безжизненным и монотонным; только при вечернем и утреннем освещении серые скалы представляют иногда неожиданные световые эффекты. Если ботаник не найдет в Адене богатой добычи, зато для антрополога и этнографа разнообразное и меняющееся население Адена может представить обильный материал для изучения. Помеси разных семитических и негритянских племен могут выяснить при этом немало вопросов относительно скрещивания и образования новых рас.

   Значение Адена ежегодно возрастает, и он смело может считаться самым важным портом и городом для европейцев на Аравийском полуострове. Его значение, разумеется, было поднято тем обстоятельством, что он сделался важною станциею для почтовых пароходов; не проходит дня, чтобы в порт не пришел один или несколько пароходов из Европы, идущих в Японию, Китай, на острова Тихого океана, в Австралию, Индию и берега Западной Африки или возвращающихся обратно.

   Английский гарнизон в Адене обыкновенно значительный, и, несмотря на кажущуюся безопасность со стороны Аравийского материка, англичанам не следует упускать из виду, что все население внутри страны более или менее враждебно европейцам и, воодушевленнее фанатизмом, может при случае оказаться серьезным их врагом, несмотря на все превосходство европейского вооружения. Майор Хунтер, правительственный резидент в Адене, спрошенный мною во время одного из посещений моих Адена о возможности путешествия сухим путем из Адена в Мокку, Лахаию или прямо в Джедду, ответил мне, что считает такое предприятие рискованным, потому что в нескольких милях расстояния от города жизнь европейца не в безопасности³.

   Главные жизненные припасы привозятся не с аравийского, а с ближайшего африканского берега {Который года два тому назад был объявлен находящимся под британским протекторатом.}. Это обстоятельство представляет немалое удобство, так как во время войны, например, эта доставка может быть прервана или очень затруднена неприятельскими судами. Для молодых колоний, как Обок (французской) и Ассаб (итальянской), близость Адена весьма удобна. Здесь новые колонисты могут найти всегда главнейшие предметы, необходимые европейцу, а также при посредстве этого порта они находятся в правильном и частом пароходном и телеграфном сношениях с Европою. О новых колониях в Адене я узнал очень мало и полагаю, что в Париже и в Риме, пожалуй, легче узнать что об них, чем в соседнем им Адене. Во всяком случае там возможно найти кое-какие брошюры и отчеты об этих колониях, что в Адене мне не удалось, несмотря на все мои старания {Интересная статья, касающаяся антропологии и этнологии племени данакиль, живущего около колонии Ассаб, была напечатана гг. Скарамучи и Жильоли (F. Scaramuchi e E. Giglioli. Notizie sui Danakil e più specialemente su'quelli di Assab) в "Archivio per l'Antropologia e la Etnologia", 1884.}.

   Пароход "Неккар" на пути в Коломбо прошел очень близко от о. Сокоторы, острова, на котором недавно был поднят британский флаг, и остров этот включен в число стран, находившихся под протекторатом Великобритании. Султан на о. Сокоторе получает теперь небольшую субсидию под условием заботиться об экипажах европейских судов, которые нередко разбиваются у берегов Сокоторы {На возвратном пути из Австралии (в июне) в Коломбо мы узнали, что, например, "Одер", один из новых пароходов северогерманского Ллойда, разбился у с.-в. берега о. Сокоторы, причем все пассажиры и весь экипаж без исключения были спасены, но пароход со всем грузом и багажом пассажиров погиб.}. Остров Сокотора был посещен года 4 тому назад известным ботаником г. Швейнфуртом, который остался, как мне говорил при нашей встрече в Александрии в 1883 г., очень доволен своею экскурсиею, давшей несколько интересных результатов по географии растений⁴.

   Г. Швейнфурт отправился на о. Сокотору и вернулся оттуда на английском военном судне, которое несколько раз в год из Адена посещает Сокотору и разные местности аравийского и африканского берега.

   На седьмой день пути из Адена мы пришли в Коломбо, откуда после несколькочасовой стоянки направились к западному берегу Австралии.

   30 апреля (нов. ст.) мы прошли острова Кокосовые, или Келинг {Называемые так по имени капитана Келинга, который открыл их в 1608 г.}, посещенные в 1836 г. Дарвином и описанные им в его кругосветном путешествии (в 9 гл. II тома)⁵. Эти острова, когда были открыты в 1608 г. капитаном Келингом, не имели жителей; они были заселены сперва в 1823 г. неким Александром Хером (Alexander Hare), привезшим с собою из Батавии несколько десятков малайцев и целый гарем малайских женщин. В 1826 г. прибыл на острова капитан Росс (J. С. Ross), который ранее несколько раз бывал на островах Келинг. На этот раз он окончательно здесь поселился со всею семьею и стал заниматься выделкою из кокосовых орехов "копры" {"Копрою" называются нарезанные и высушенные куски зерна кокосовых орехов.}. К нему присоединились скоро малайцы, привезенные Хером, так как последний дурно с ними обращался. Это обстоятельство заставило Хера покинуть острова Келинг, и Росс остался один с своим помощником Диском и малайцами. При посещении островов "Биглем" малайцев с женщинами и детьми было более сотни; теперь, как я слыхал, их несколько сотен. Несмотря на то, что капитан Росс был совершенно другой человек, чем Хер, и старался не подавать причин к неудовольствию окружавших его малайцев, но и против него составился заговор, имевший целью убить его, чтобы завладеть его имуществом. Исполнение этого заговора не состоялось, так как он был вовремя открыт женою (малайкою) Росса и вследствие энергических мер, принятых семьею Росса.

   Сыновья капитана Росса, полукровные, получили в Батавии европейское образование и теперь, по смерти отца, продолжают начатое им дело, делая громадные запасы копры для вывоза, разводя новые плантации на других островах.

   Когда года два или три тому назад многие из островов Тихого океана были заняты Германией, то и на острова Келинг британское правительство, во избежание недоразумений, сочло подходящим послать из Сингапура военное судно с приказанием поднять там британский флаг. Это было, если не ошибаюсь, в конце 1886 г.⁶ Посылкою этого судна воспользовался один мой знакомый, г. С. из Мельбурна, и провел недели две на этих интересных для естествоиспытателей островах⁷. Так как г. С. особенно интересовался ботаникою, то он проверил и, может быть, дополнил наблюдения Дарвина, который, как известно, нашел здесь, кроме одного вида мха, одного вида лишая, одного гриба, одного дерева, которое за отсутствием цвета не мог определить, и другого, о котором только слышал, всего-навсего 20 видов растений, из которых 19 принадлежали к различным родам.

   Между фотографиями, привезенными г. С. с о. Келинг, одна особенно заинтересовала меня. Она представляла кокосовую пальму со множеством побочных ветвей. Пальма эта была показана г. С. одним из молодых Росс, который прибавил, что таких кокосовых пальм находится несколько на островах Келинг. Подобная аномалия между кокосовыми пальмами, насколько я знаю, была неизвестна до сих пор и покажется новинкою для ботаников {Мне пока остается еще неизвестным, напечатал ли г. С. сообщение о своем посещении о. Келинг и описал ли свои наблюдения об этой интересной аномалии кокосовых пальм.}. Виденная мною на одном из островов близ Новой Гвинеи кокосовая пальма с тремя главами совершенно отлична от пальмы на островах Келинг. Там ствол у самой верхушки разделялся как бы на три ветви одинаковой толщины {Показав сделанный мною на о. Сайбаи, около Новой Гвинеи, эскиз этой трехглавой кокосовой пальмы известному австралийскому ботанику барону Ф. Мюллеру в Мельбурне, я узнал от него, что подобная или похожая аномалия находится в одном из садов (если не ошибаюсь, в ботаническом) в Калькутте, но что вообще эти аномалии встречаются очень редко.}, здесь же почти что от самого корня от ствола отделяются миниатюрн