| Главная » Книги |
Миклухо-Маклай Николай Николаевич - Путешествия 1874-1887 гг., Страница 23
Миклухо-Маклай Николай Николаевич - Путешествия 1874-1887 гг.6,4 и минимум 64,0, на Папуа-Ковиай - 80 и 62. Опять-таки различие пропорций незначительное.
Независимо от этого, как показывают приведенные цифры, и на Берегу Папуа-Ковиай подтвердился результат, добытый мною на Берегу Маклая, т. е. что между жителями Новой Гвинеи вообще встречается часто брахиоцефальная форма головы.
Оставив в моей хижине в Айве около десяти человек экипажа, я решил с остальными отправиться в глубь Новой Гвинеи, между прочим, для того, чтобы проверить рассказы туземцев о каком-то большом озере в горах. Высадившись на материке Новой Гвинеи против о. Койра, я перешел хребет гор в 1200 футов вышины и действительно открыл сравнительно узкое, но длинное озеро, называемое окрестными жителями "Камака-Валлар". Обитающие же в окрестностях озера горные жители называются "вуоусирау"8*, и по произведенным исследованиям, измерениям и снятым рисункам они почти не отличаются от береговых папуасов. Озеро Камака-Валлар тем более обратило на себя мое внимание, что, по рассказам туземцев, за несколько лет до моего прихода уровень его весьма значительно изменился.
Присматриваясь ближе к озеру, я заметил в прибрежной его части множество деревьев, находившихся, очевидно, на различной глубине, так как некоторые из деревьев показывались из воды только своими вершинами, между тем у других вода едва покрывала нижние части стволов. Это несомненно указывало, что когда-то уровень воды в озере был ниже и находившиеся в воде деревья росли открыто на берегу, но потом вода повысилась, затопила берег, и деревья очутились, таким образом, в озере на различной его глубине. При этом туземцы уверяли, что незадолго до моего прихода вода в озере стояла еще выше, так что деревьев совсем не было видно.
Сверх того и другие признаки на крутых берегах озера ясно указывали на значительные изменения и колебания уровня воды - от 15 до 20 футов. По словам туземцев, понижение воды в озере произошло чрезвычайно быстро: утром еще они видели озеро с обыкновенным уровнем, но около полудня вода в нем вдруг стала спадать, начали показываться вершины деревьев, и на другое утро, к удивлению жителей, вокруг озера, на обнаженном берегу, явилась целая полоса омертвелых деревьев, которые до того находились под водою. Рассматривая эти деревья, я нашел, что многие достигали 25 см толщины и древесина их еще очень хорошо сохранилась, почему можно предположить, что они сравнительно не очень долго находились под водою - может быть, от 30 до 40 лет.
Повышение воды в озере Камака-Валлар можно объяснить тем, что озеро это, находящееся на высоте 500 футов над уровнем моря, представляет резервуар воды без истока, так что при сильных ливнях во время дождливого времени вода в нем, значительно прибывая, может с годами повыситься на несколько футов. Дожди в этой местности Новой Гвинеи бывают так обильны, что после двухдневного ливня поверхность залива Тритон покрывается слоем пресной дождевой воды, столь значительным, что воду эту можно черпать сосудами и употреблять в питье и пищу. Что касается приведенного выше рассказа туземцев о случившемся незадолго до моего прихода быстром понижении воды в озере, то понижение это может быть объяснено следующим образом. Образующие дно озера слои, принадлежа к какой-нибудь мягкой породе и постепенно растворяясь, не могли противостоять увеличившемуся давлению воды, масса которой возросла от сильных дождей; явился прорыв, в который и устремилась вода, продолжавшая вытекать до тех пор, пока оторванные сильным напором воды камни и глыбы земли не завалили протока и, таким образом, выход воды остановили на некоторое время, значительно понизив уровень озера.
Вода в озере оказалась очень теплая, 31°Ц, и неприятного вкуса. Мне удалось также найти здесь интересный и новый род губок, принадлежащий к группе Halichondria и названный мною Rumut Vallarii. Собрав затем интересную коллекцию раковин, я отправился далее, посетил острова Айдуму, Драмай, Каю-Мера, причем выступающий между двумя последними островами мыс назвал в честь генерала-губернатора Нидерландских Индий, оказавшего мне гостеприимство в Бюйтенцорге, мысом Лаудон, побывал на островке Лакахиа, где нашел каменный уголь, прошел в Телок-Кируру {Телок - по-малайски значит "бухта", "залив".} и, высадившись в местности, называемой Илонай, сделал несколько экскурсий в горы.
Однако появление нашего небольшого судна привлекло внимание жителей южного берега Телок-Кируру, где находятся многочисленные деревни папуасов. Вероятно, мы показались им хорошею и легкою добычею, и они явились к вечеру в таком числе, что мои люди положительно струсили, уверяя, что наш последний час пришел и если мы не уберемся в продолжение ночи из узкого залива, то на утро не миновать беды.
Действительно, число пирог, а с ними и папуасов все возрастало и нападение их на нас стало казаться и мне не только вероятным, но и неизбежным. О сопротивлении с дюжиной людей сотням дикарей нечего было и думать, и поэтому я решил ретироваться без шума под прикрытием темной ночи. Побуждаемые страхом, люди мои не щадили сил и, несмотря на утомление, усердно работали веслами всю ночь, чтобы поскорее выбраться из негостеприимного Телок-Кируру. Папуасы, собравшиеся было напасть на нас, вероятно, были неприятно удивлены на другой день, увидев, что добыча, на которую они положительно могли рассчитывать, так неожиданно ускользнула из их рук.
Добравшись до о. Айдума, я получил весьма неприятное известие, что моя хижина в Айве, в которой оставалось человек пять моих людей, была совершенно разграблена и все находившиеся в ней вещи забраны дикарями, живущими в горах вокруг Телок-Камрау, которые в мое отсутствие явились в числе более 200 человек, окрашенные в черную краску, с перьями райской птицы на голове (что они обыкновенно делают, отправляясь на войну и желая показаться страшнее неприятелям). Против этих 200 вполне вооруженных дикарей пятеро моих людей, понятно, ничего не могли сделать. Надо еще сказать, что около моей хижины сгруппировалось большое число прибрежных папуасов, и на них-то сперва напали горные дикари. Из женщин, надеявшихся укрыться в моей хижине, три были настигнуты в ней и убиты вместе с ребенком четырех лет. Точно так же были умерщвлены взятый мною в качестве проводника и переводчика старик, радья Айдумы31, жена его и дочь-ребенок, которого разбойники изрубили на моем столе; последняя жестокость была сделана с очевидною целью показать, что они нисколько не боятся белого и при случае с ним расправятся подобным же образом. Несмотря, однако, на этот неприятный эпизод, я решился остаться в Новой Гвинее, хотя люди мои, напуганные кровавым происшествием в Айве, настоятельно требовали возвращения и угрожали покинуть меня одного.
В Айве я не мог оставаться, потому что дикари, ограбившие мою хижину, уходя, отравили источники пресной воды, и должен был поселиться на о. Айдуме, в наскоро устроенном небольшом и крайне неудобном помещении; люди же мои, хотя и остались со мною, но до того боялись папуасов, что жили на судне и крайне неохотно сходили на берег.
На о. Айдуме я пробыл около месяца и за отсутствием живого антропологического матерьяла все время посвятил сравнительно-анатомическим работам, пользуясь тем, что охотник мой из Амбоины Давид доставлял мне интересные экземпляры новогвинейских птиц и других животных.
Особенно мое внимание обратил на себя в высшей степени интересный вид кенгуру (Dendrologus ursinus), строение которого вследствие приспособления к местным условиям существенно изменилось: он приобрел крепкие когти, но утратил мускулы хвоста и из скачущего животного стал лазящим, почему живет большею частью на деревьях.
Но, занимаясь сравнительно-анатомическими работами на урумбае, я, признаюсь, не покидал намерения наказать главного зачинщика и виновника нападения на мою хижину в Айве, разграбления моих вещей и убиения нескольких людей, которого, как я узнал, звали Мавара и портрет которого вы здесь видите. Хотя человек этот, как легко заметить по портрету32, был втрое сильнее меня, но нервы мои оказались крепче, и мне удалось взять его в плен живым. Мое появление перед ним и среди окружавших его дикарей было так неожиданно, что, когда я приказал своим людям связать разбойника, то не встретил ни малейшего сопротивления со стороны толпы папуасов, которые так растерялись, что даже помогли моим людям перенести остатки моих вещей и пленника на урумбай33.
С добычей своей я отправился на о. Кильвару, откуда послал одного из людей известить о происшедшем резидента Амбоины, а в ожидании ответа целый месяц провел на островах Серам-Лаут, занимаясь изучением находящегося здесь смешанного типа людей, помеси папуасов с малайцами. Занятия шли успешно благодаря знакомству моему с малайским языком, а также и тому, что я хорошо был принят начальником, или радьей, и поселился в его доме.
На островах, расположенных между Целебесом и Новою Гвинеей, особенно на островах Серам-Лаут, Кей и других, издавна существует обыкновение приобретать папуасов как хорошую и дешевую рабочую силу, и зажиточный малаец всегда охотнее берет в услужение или для работ папуаса, нежели своего же малайца. Вследствие этого папуасы обоего пола в значительном числе вывозятся из Новой Гвинеи, приобретаются малайцами названных островов, вступают с ними в близкие сношения и образуют малайско-папуасскую помесь. Результаты моих антропологических исследований этой помеси сообщены в первом прибавлении к статье "Meine zweite Excursion nach Neu-Guinea 1874" под заглавием "Ueber die Papua-Malayischen Mischung in den westlichen Molukken" <"Natuurkundig Tijdschrift..." 1876. D. 36. S. 174-176>.
Происходившее в течение многих столетий и продолжающееся и в настоящее время смешение малайской и папуасской рас вполне объясняет то разнообразие типа, какое встречается между населением восточной части Малайского архипелага34.
Считаю уместным сказать здесь несколько слов о социальном положении папуасов Берега Ковиай и о том влиянии, какое имели на это положение малайцы и их культура. Сравнивая их положение с тем, в каком находятся обитатели противоположного, восточного, берега Новой Гвинеи, могу сказать, что папуасы Ковиая могли бы очень и очень позавидовать своим соплеменникам - папуасам Берега Маклая. Вследствие торговых сношений с малайцами (о чем я говорил в начале чтения), в которых вывоз невольников из Новой Гвинеи и торг ими всегда играли важную роль, папуасы Берега Ковиай из оседлых мало-помалу превратились в кочевых: на всем протяжении берега в настоящее время не встречается ни одной папуасской деревни. Подвергаясь вначале насилию, нападению и обращению в рабство со стороны малайцев, жители прибрежных деревень впоследствии сами сделались их сообщниками и в свою очередь отправлялись в более отдаленные горные папуасские деревни, производили на них нападения, захватывали в плен жителей и продавали малайцам. Понятно, горные жители не оставляли таких вероломных действий соседей без отмщения, и таким образом между прибрежными и горными папуасами возникали постоянные междоусобия и производилось взаимное истребление.
Находясь постоянно между двух огней - эксплоатацией малайцев, с одной стороны, и угрозой нападения горных жителей, с другой, береговые папуасы нашли слишком беспокойным и небезопасным жить на суше, бросили свои хижины и плантации на берегу и обратились в водных номадов, скитаясь в пирогах вдоль и между берегов. Лишенные постоянного и обеспеченного источника пропитания, они находятся в крайне бедственном положении, и при встрече с бесшумно скользящею у берега пирогой на вопросы сидящему в ней папуасу: "Куда идешь?" или "Откуда ты?", обыкновенно получаешь ответ: "Иду искать чего-нибудь поесть" или "Искал чего-нибудь поесть". Живут они обыкновенно с женами и детьми в крытых пирогах, в которых помещается и все их имущество, и только на ночь или в свежую погоду пристают в известных местах песчаного берега, которые служат им как бы станциями, где они сходятся для разного рода сношений и дел своих и имеют свои особые названия.
В некоторых местах я мог найти остатки их прошлой оседлой жизни, состоявшие из разных плантаций, на которых все еще росли некоторые виды полезных растений, главным образом кокосовые пальмы; под тенью их некогда были расположены хижины; только в трех местах я видел довольно большие деревянные хижины, принадлежавшие папуасским начальникам, именно на островах Наматоте, Айдума и Мавара, пощаженные малайцами, вероятно, для того, чтоб при посещениях этого берега иметь хотя какой-нибудь "pied-a-terre"9*, в которых они, однако, боятся оставаться ночью, опасаясь измены на вид смирных и почтительных папуасов, но которые не упускают случая мстить своим врагам - малайцам. Из сказанного следует, что хотя жители Папуа-Ковиай и получили от малайцев огнестрельное оружие, познакомились с курением табака и опия, стали ценить золото и усвоили малайские названия своих начальников, но оттого не стали ни богаче, ни счастливее35.
На обратном пути в июне 1874 г. я серьезно заболел в Амбоине и едва было не умер в тамошнем госпитале, но, оправившись, я вернулся на Яву, заходя на пути в Тернате, Менадо, Макассар, Сурабай, где снова воспользовался гостеприимством генерала-губернатора Лаудона. Зная его за человека вполне честного и справедливого, я обратился к нему с полуофициальным письмом, в котором описал бедственное положение папуасов Берега Ковиай вследствие эксплоатации их малайцами, ведущими деятельную торговлю невольниками. Хотя рабство в голландских колониях давно уничтожено официально, на бумаге, но торговля людьми совершается на деле в довольно широких размерах, и находящиеся на многих островах голландские резиденты частью не в состоянии следить за тем, что делается в отдаленных колониях, частью же считают более удобным смотреть сквозь пальцы на подобные явления. Письмо мое не затерялось в архиве, и голос мой за несчастных папуасов не оказался гласом вопиющего в пустыне: в ноябре 1878 г., уже в Сиднее, я имел большое удовольствие получить письмо из Голландии с известием, что голландским правительством приняты самые энергические меры к искоренению возмутительной торговли людьми36.
Перехожу к моему четвертому посещению Новой Гвинеи, на этот раз - южного ее берега, с тою же целью сравнения обитателей его с чистым, несмешанным племенем Берега Маклая, а также проверки рассказов о так называемом желтом малайском племени на юге Новой Гвинеи.
Миссионерами и некоторыми путешественниками неоднократно сообщалось о существовании на южном берегу Новой Гвинеи особого светлокожего племени, отличного от остальных темнокожих папуасов Новой Гвинеи, которое названо ими желтым, или малайским. Пропутешествовав по островам Меланезии месяцев одиннадцать на трехмачтовой шхуне "Sadie F. Caller", я с островов Соломоновых прошел на острова Луизиады, где оставил багаж на шхуне, возвращавшейся обратно в Сидней, а сам решил остаться на маленьком острове Варе (или Teste bland) в ожидании прихода туда миссионерского парохода, на котором и предполагал отправиться далее, на южный берег Новой Гвинеи. Ожидать мне пришлось недолго: через неделю на миссионерском пароходе "Элленгован", на который я был радушно принят миссионером of the London Missionary Society Reverend J. Chalmers'ом10*, мы плыли уже по направлению к Ануапате - главной резиденции миссионеров на южном берегу Новой Гвинеи. Путешествие наше до Ануапаты, или Порта-Морезби, продолжалось около двух с половиною месяцев, и мне удалось посетить много встречавшихся на попутных островах деревень, при помощи переводчиков говорить с туземцами и сделать ряд любопытных антропологических наблюдений.
Наконец, добрались мы до Ануапаты - главной станции английских миссионеров. Она весьма негостеприимно встретила меня лихорадкой, от которой я едва отделался недели через три. Оправившись от болезни, я тотчас же, не теряя времени, принялся за розыски так называемых желтых людей, наблюдение над которыми составляло одну из целей моего посещения южного берега.
Хотя никакого желтого, отличного от других новогвинейских папуасов племени я не нашел, зато познакомился с некоторыми фактами, послужившими несомненно основанием вышеприведенных рассказов о желтых людях. В двух-трех из посещенных мною папуасских деревень, именно в Карепуна, Кало и Хула, я нашел у жителей несомненную примесь полинезийской крови. Жители этих деревень, правда весьма немногочисленные, отличаются от других папуасов южного берега прямоволосостью и более светлым цветом кожи; но по поводу этого случайного и единичного явления говорить об особом желтом племени, конечно, не представляется ни малейшего основания37.
Однако и эта незначительная в количественном отношении примесь полинезийской расы, оказавшая влияние на антропологический habitus туземцев-папуасов, отразилась также и на их обычаях. Несомненно полинезийцы, быть может, случайно занесенные в своих утлых пирогах ветром или течением к южному берегу Новой Гвинеи, ввели между туземцами, например, обычай татуирования, на который я обратил особое внимание, так как обычай этот под влиянием миссионеров может скоро совершенно исчезнуть. Лондонское миссионерское общество содержит в различных местах южного берега Новой Гвинеи от 30-35 миссионеров, из которых только двое белых, остальные же принадлежат к туземцам островов Тихого океана, и не только полинезийцам, но и меланезийцам. На о. Лифу (группы Лояльти) миссионеры устроили большую школу, в которой обучают молодых, более способных и энергичных туземцев и приготовляют их к пропаганде Евангелия между островитянами Тихого океана.
Само собою разумеется, что темнокожие миссионеры из туземцев, зная хорошо язык, нравы и обычаи последних, гораздо успешнее ведут дело распространения христианской религии на островах Тихого океана и, являясь обыкновенно пионерами в новых местностях и среди вполне дикого населения, подготовляют и облегчают дальнейший путь миссионерам-европейцам. С помощью миссионеров-туземцев распространение Евангелия и вообще европейской культуры за последние семь - восемь лет сделало значительные успехи среди папуасов южного берега Новой Гвинеи, и, вероятно, недалеко то время, когда многие из них будут усердно посещать церковь, распевать гимны и даже читать и писать по-английски. При таких условиях, понятно, многие местные обычаи, как татуирование и т. п., с которыми соединены разного рода обряды и понятия, не совместные с христианскою религией и европейскою культурой, должны мало-помалу исчезнуть и перейти в область преданий.
На южном берегу Новой Гвинеи татуируются преимущественно женщины, мужчины же - только в исключительных случаях, в отличие и награду за разного рода подвиги, особенно умерщвление врагов. Взглянув на мужчину-туземца, можно по его татуировке определить, сколько убил он людей, так как число татуированных фигур на различных частях тела (руках, груди, плечах) обыкновенно соответствует числу убитых им людей. Женщины татуируются с детства до старости; девочек уже пяти-шести лет начинают разрисовывать, и эта разрисовка, по-видимому, прекращается только с рождением женщиной последнего ребенка. Встречаются женщины, украшенные татуировкой от лба до пальцев ног; иногда для татуировки бреют даже голову. Все это делается, конечно, из любви и даже страсти к украшению, и, действительно, татуированная туземная женщина, не только на мой взгляд, но и на взгляд многих других европейцев, производит гораздо более приятное впечатление38.
Что касается главной моей антропологической задачи, то по произведенным наблюдениям и измерениям оказалось, что и на южном берегу Новой Гвинеи обитает то же папуасское племя, как на западном <Берегу> Ковиай и восточном <Берегу> Маклая, за исключением вышеупомянутой, встречающейся в немногих деревнях примеси полинезийской. Как на Берегу Маклая, и здесь встречается нередко брахиоцефальная форма головы, но при производстве измерений головы я наткнулся здесь на любопытные случаи деформирования черепов у женщин, происходящие оттого, что женщины с самого юного возраста, с 6-7 лет, носят на спине различные тяжести в мешках, привязанных веревкой или ремнем к голове, отчего образуется вдавление черепных костей. Это поперечное вдавление, находящееся как раз у Sutura sagitalis и поражающее своею анормальностью, весьма часто встречалось мною при собирании черепов и измерениях головы, почему можно предполагать, что оно передается путем наследственности39.
В заключение скажу несколько слов о последнем, пятом посещении Новой Гвинеи в 1881 г., именно южной ее части, которое представлялось мне необходимым для пополнения некоторых пробелов и разъяснения некоторых вопросов, оставшихся от четвертого путешествия в эту местность. Для этого я воспользовался следующим случаем. В деревне Кало на южном берегу Новой Гвинеи были умерщвлены папуасами четверо миссионеров из туземцев, с их женами и детьми. Узнав об этом, коммодор австралийской морской станции Вильсон счел необходимым строго наказать жителей деревни Кало, так как это было уже не первое подобное убийство, совершенное папуасами, и для этого лично отправиться на место преступления. Так как за год перед тем я жил в деревне Кало у убитых миссионеров и был знаком с местными условиями, то старался убедить Вильсона, с которым находился в дружеских отношениях, что убийство, вероятно, было делом немногих и что несправедливо было бы из-за немногих, действительно виновных, наказывать всех жителей деревни Кало, в которой насчитывалось 2000 человек.
Коммодор, соглашаясь в принципе с моими доводами, находил, однако, весьма затруднительным найти действительно виновных и в конце концов полагал, что для примера и назидания туземцам и поддержания силы и значения английского флота, обязанного защищать подданных королевы, ничего не остается делать, как сжечь всю деревню. Но так как я продолжал настаивать на своем плане и уверял в полной возможности найти виновных, то Вильсон предложил мне отправиться с ним. Я, конечно, с удовольствием принял предложение и в качестве гостя коммодора отправился в пятый раз в Новую Гвинею на корвете "Вульверин".
План мой вполне удался: вместо сожжения деревни и поголовного истребления ее жителей все ограничилось несколькими убитыми в стычке, в которой пал главный виновник убийства миссионеров, начальник деревни Квайпо, и разрушением большой его хижины. Посетив затем несколько деревень южного берега, я дополнил некоторые прежние свои наблюдения; но краткость стоянки корвета и дело в Кало значительно помешали моим работам.
Охарактеризовав в общих чертах влияние малайцев на папуасов Новой Гвинеи, мне кажется справедливым и уместным не умолчать и о влиянии белых на жителей южного берега острова.
Я сказал выше, что влияние миссионеров на южном берегу растет, и выставил хорошие стороны их влияния: туземцы учатся читать и писать и т. д.; но мне не пришлось сказать о теневой стороне появления миссионеров на островах Тихого океана. Эта теневая сторона, по моему мнению, состоит главным образом в том, что за миссионерами следуют непосредственно торговцы и другие эксплуататоры всякого рода, влияние которых проявляется в распространении болезней, пьянства, огнестрельного оружия и т. д.
Эти "благодеяния цивилизации" едва ли уравновешиваются уменьем читать, писать и петь псалмы!..
По мере того как распространяется торговля, растут и потребности туземцев, вызываемые искусственно, примером и навязыванием. Туземцы скоро выучиваются курить табак и употреблять спиртные напитки.
Некоторые миссионерские общества позволяют своим членам торговать, другие (к которым, между прочим, принадлежит также London Missionary Society) не допускают такого смешения занятий, как распространение религии и вышеназванных "благодеяний цивилизации".
Пока еще на южном берегу Новой Гвинеи тредоров появилось немного; но они не замедлят попытать счастье и здесь, а с их появлением, вероятно, повторятся те бедствия, которым подверглись другие острова Тихого океана.
Единственным союзником туземцев в борьбе их с белыми явится, вероятно, климат Новой Гвинеи, неблагоприятный для существования в ней белой расы.
В следующем чтении я перейду к моему путешествию по Малайскому полуострову (дружные и продолжительные рукоплескания).
Чтение третье (6 октября)40 Г. председатель, милостивые государыни и милостивые государи! Сегодня я намерен сообщить вам о двух моих путешествиях - об экскурсии на Филиппинские острова и о довольно продолжительном путешествии по Малайскому полуострову.
В числе вопросов, предложенных мне для разрешения во время путешествия и вошедших в составленную мною в 1870 г. программу {Читана в общем собрании Географического общества 7 октября 1870 г. <См. "Программу предполагаемых исследований во время путешествия на острова и побережья Тихого океана" в т. 3 наст. изд.>.}, находился один, предложенный академиком Бэром и выраженный им в письме ко мне в следующих словах: "Я советовал бы вам заехать на Филиппинские острова и отыскать там остатки первобытного населения, тщательно их исследовать и употребить всевозможное старание, чтоб привезти с собою несколько черепов. Мне кажется, очень важно решить вопрос: действительно ли эти негритосы Филиппинских островов - брахиоцефалы".
Мне удалось решить этот вопрос во время непродолжительной (пятидневной) стоянки клипера "Изумруд" в Маниле в конце марта 1873 г41. По приходе клипера в Манилу я переплыл в небольшой рыбачьей лодке на противоположный берег большой манильской бухты и, переночевав в деревне Лимай, на следующее утро отправился с проводником и носильщиком моих вещей в горы Маривелес. В этих-то именно горах и сохранились до настоящего времени остатки племени негритосов, о которых желал знать академик Бэр. После непродолжительного путешествия пешком мы наткнулись на становище негритосов, которые обыкновенно перекочевывают с места на место. При помощи одного из моих людей, знакомого с языком дикарей и служившего мне переводчиком, я тотчас завязал с ними дружественные отношения и прожил в их становище неколько дней. Живут они в так называемых пондо, представляющих не что иное, как переносный щит из пальмовых листьев, которым они заслоняются от ветра и холода. Такой пондо, или шалаш, в котором можно только сидеть или лежать, но отнюдь не стоять, был устроен мне для ночлега42.
На основании сделанных мною в значительном количестве измерений я пришел к заключению, что сомнение академика Бэра было напрасно: негритосы действительно оказались брахиоцефалами. Индекс ширины их черепа колебался между 87,5 и 90. Измерение голов было облегчено тем, что мужчины имеют обыкновение брить затылок. Некоторые негритосы своими физиономиями чрезвычайно напоминали папуасов Новой Гвинеи - обстоятельство в высшей степени важное, потому что до сих пор негритосов считали племенем, совершенно отличным от папуасов. Негритосы вообще отличаются малым ростом: я видел женщину, рост которой был не более 1 м 30 см; у нее было уже двое детей.
В короткое время, проведенное мною в горах Лимай, я успел подметить у негритосов несколько весьма интересных обычаев, очень сходных с обычаями, встречающимися на многих островах Меланезии43.
Ради опыта я бросил несколько объедков в огонь, и негритосы тотчас же стали засыпать костер землею, потушили огонь и просили меня больше не делать этого. В другой раз я плюнул в огонь, отчего они тоже пришли в большое смущение, прося и этого не делать. Подобные же предрассудки относительно огня встречаются и в Новой Гвинее. Сверх того я узнал чрез переводчика о следующем весьма интересном обычае, который недурно было бы, хотя в иной форме, заимствовать белым. Негритос перед началом еды обязан громко прокричать несколько раз приглашение разделить с ним трапезу другим людям, которые случайно могли бы близ него находиться в это время. Мне говорили, что обычай этот соблюдается так строго, что нарушитель его подвергается смерти, чему и бывали случаи. Крайне сожалею, что не имел возможности дольше остаться между негритосами и ближе познакомиться с обычаями и языком этого вымирающего племени: я должен был к назначенному сроку вернуться в Манилу, на клипер "Изумруд", отправлявшийся в Гонконг, Сингапур и Яву. Но все-таки, как я уже сказал, мне вполне удалось сделать достаточно измерений для разрешения поставленного Бэром вопроса, собрать краниологический матерьял и сделать значительное число рисунков.
В августе 1874 г. вернувшись с Берега Папуа-Ковиай в Бюйтенцорг и отдохнув там немного, я решил предпринять путешествие по Малайскому полуострову, для чего и отправился в Сингапур.
Надо заметить, что до того времени в литературе не была установлена точно принадлежность к той или другой расе жителей внутренней части Малайского полуострова, известных под именем оран-сакай и оран-семанг. Так, Логан, Ньюбольд, Кроуфорд, Ло, Вайц {Logan J. R. Ethnology of the Indo-Paciflc Islands // Journal of the Indian Archipelago and Eastern Asia. 1853. V. 7; Newbold T. J. Political and Statistical Account of the British Settlements in the Straits of Malacca. V. 2. London, 1839; Crawfurd J. A Descriptive Dictionary of the Indian Islands and Adjacent Countries. London, 1856;
Из Сингапура я отправился в Йохор - резиденцию махараджи йохорского. Махараджа, немолодой уже человек, лет около 50-ти, почти с европейским воспитанием и образом мыслей, принял меня радушно и пригласил поселиться у него во дворце. Узнав о моем намерении отправиться чрез его страну, он предложил мне свое содействие в этом предприятии. За все это я обещал ему составить карту пройденного пути, что для него было небезынтересно, так как страна была тогда весьма мало известна: в Йохоре не нашлось ни одного малайца, который мог бы похвастаться, что он прошел Йохор поперек. Махараджа дал мне открытое письмо ко всем старейшинам в деревнях, чтоб они поставляли мне необходимых людей как проводников и слуг, сколько пожелаю, хоть до 30 человек.
Не теряя ни минуты, я отправился в путь в декабре, а это было как раз самое дождливое время года на полуострове. Путешествие оказалось довольно трудным: реки и ручьи вследствие обильных дождей вышли из берегов; более низменные места покрылись водою, в лесах тоже вода. Чем дальше, тем больше затруднялся путь; мне приходилось по целым дням идти в воде, которая доходила до колен, а местами до груди; целые семнадцать дней я не имел ничего сухого на себе: весь мой багаж был смочен.
Дошедши до устья реки Муар, я пустился в плоскодонной лодке вверх по течению. По берегам названной реки попадались малайские селения, но не они привлекали мое внимание. Поднимаясь выше, я добрался, наконец, до речки Палон, приток Муара. Она протекала лесом, и здесь, в лесу, у верховьев Палона, стали уже встречаться изредка разбросанные маленькие хижины - жилища так называемых оран-утан. Последнее слово надо объяснить. В Европе с именем оран-утан соединяют представление о большой человекообразной обезьяне, известной в науке под именем Pithecus satyrus; малайцы же никогда не называют обезьян, <т. е.>, животных, оран-утанами, а дают это название людям, живущим постоянно в лесах. "Оран" значит "человек", "утан" означает "лес": "оран-утан" значит, таким образом, "лесной человек". Подобных названий у малайцев много, как, например: оран-букит - человек, живущий на холме; оран-улу - человек, живущий у верховьев реки; оран-далам - человек, живущий внутри страны; оран-лаут - человек, живущий у моря, и т. д. Все эти названия соответствуют не расе, а месту жительства людей.
Хотя название оран-утан может относиться к малайцу, который поселился в лесу, но этим названием обозначают смешанное в различной степени папуамалайское племя, живущее в лесах и на холмах Малайского полуострова.
Эти оран-утаны не имеют постоянных жилищ, а там и сям в лесу у них построены жалкие хижины, которые посещаются ими от времени до времени. Некоторые из них находятся в хороших отношениях с малайцами; другие же, напротив, избегают иметь сношения с ними. Антропологические наблюдения над ними показали, что хотя оран-утаны частью и смешались с малайцами, но, сверх того, имеют много примеси и меланезийской крови. Это обстоятельство еще более усилило во мне желание ближе и как можно лучше исследовать оранов, надеясь, наконец, найти среди них чистокровных меланезийцев.
Йохор я прошел с запада на восток: от устья реки Муар, впадающей в Малаккском проливе, до устья реки Индау в Китайском море, а потом от севера на юг: от реки Индау до Селат-Тебрау, пролива, отделяющего островок Сингапур от материка Азии. На первую часть экскурсии потребовалось 30 дней, на вторую - 20 дней. Я встретил на пути там и сям немногочисленные орды племени оран-утан. Хотя они более или менее отличались от малайцев и между собою, но все-таки ни одна из виденных групп не представляла чистого меланезийского племени. Виденные мною оран-утаны в Йохоре были более похожи на малайцев, чем на особое племя. Я, разумеется, постарался собрать как можно более сведений об их языке и нашел, что они постепенно забывают свой родной язык и усвоивают малайский вследствие постоянных сношений с малайцами. Записанные мною в разных местах различные диалекты языка оран-утанов заставляют меня думать, что оран-утаны разделялись когда-то на много различных народностей. Сверх того, и обычаи их оказались различны. Я приведу один пример: одни из оран-утанов употребляли очень важное для них оружие, именно сум-питан, другие группы оран-утанов вовсе не слыхали о нем.
Малайцы различают два рода оран-утанов: одних они называют оран-утан-дина, а других - оран-утан-лиар. Оран-утан-дина (дина - значит "ручной") находятся в постоянном соприкосновении с малайцами; но оран-утан-лиары никогда не показываются малайцам, не хотят ничего знать о них и только при посредстве оран-утан-дина выменивают иногда вещи, которые им нужны от малайцев. Эти оран-утан-лиар - совершеннейшие номады; они привыкли к своей номадной жизни, любят ее и не желают менять ее на более удобный образ жизни малайцев, хотя и не уступают малайцам в умственных способностях; в самой удобной хижине они чувствовали бы себя, как птица в клетке, и, вероятно, долго не прожили бы в ней. Это смешанное племя оран-утан постепенно вымирает, и главным образом вследствие того, что напор малайцев и китайцев от берегов все больше и больше вытесняет их внутрь страны, в леса. Сверх того, малайцы, а еще более китайцы выменивают и покупают самых красивых и крепких девушек, дочерей оран-сакай, так что оран-утанам остаются только некрасивые, слабосильные женщины, от которых, естественно, рождаются слабые, малорослые и хилые дети.
Дети, родившиеся от браков малайцев с женщинами оран-утан, очень приближаются физически к малайцам, так что их трудно бывает отличить от малайских. В Йохоре можно найти постепенные переходы от оран-утан к малайцам. Мелано-малайская смесь, должно быть, образовалась уж очень давно, и я полагаю, что в Йохоре прежде обитало чистокровное меланезийское племя. Между малайцами существует предание, что когда к ним был занесен арабами ислам, то не желавшие принимать новую веру бежали в леса, где, вероятно, и смешивались с меланезийцами, и таким образом образовалась первая помесь оран-утанов с малайцами.
Результатом 50-дневной экскурсии в Йохор была сильная лихорадка, которая мне так надоела, что я решил во что бы то ни стало избавиться от нее и воспользовался приглашением сингапурского губернатора сэра Андрю Кларка отправиться с ним в Бангкок, полагая, что морская прогулка благоприятно подействует на мое здоровье. Я прожил в Бангкоке дней десять и не только успел познакомиться с интересным городом, но и заручился весьма важным для следующих моих путешествий письмом от сиамского короля, в вассальной зависимости от которого находится почти половина Малайского полуострова. В письме король приказывал всем своим вассалам оказывать мне всякую услугу и пособие и доставлять в случае нужды по моему требованию людей и вообще средства для путешествия. Хотя результаты моей экскурсии на Иохор были интересны, но они далеко не удовлетворяли меня; поэтому я решил отправиться сухим путем из Йохора в Сиам.
Надо мною, разумеется, трунили и смеялись, говоря, что я вернусь из Пахана, что мне не удастся пройти дальше и т. д.; но все эти толки меня не остановили. Я отправился снова из Йохора в сопровождении доставленных мне махараджею 30 человек и с письмом от него к соседнему владельцу, бандахаре паханскому, находившемуся с махараджей йохорским в отдаленных родственных отношениях, что не мешало, однако, их подданным постоянно вести между собою войны. Я нарочно не взял никаких писем и рекомендаций от сингапурского губернатора, боясь быть принятым за английского агента и встретить затруднения у малайцев, которые вообще не любят англичан44.
Из Йохора я отправился в путь в сопровождении двух слуг: папуасского мальчика Ахмата и яванца-повара, 20 человек носильщиков, данных мне махараджей, и им же назначенного мелкого чиновника, обязанного передавать мои приказания носильщикам, гребцам и т. п., а также, опираясь на открытое письмо махараджи ко всем старшинам и деревенским начальникам, доставлять мне все необходимое для путешествия, как-то: людей для носки вещей, гребцов, разного рода провизию и т. п. Люди обыкновенно сменялись в каждой деревне, и так как все это делалось по приказанию махараджи и других владетельных князьков, то мне не приходилось даже платить носильщикам, которых, впрочем, по свойственным малайцам лени и недоверию к белым я не в состоянии был бы нанять и за большие деньги. Приставленные ко мне в качестве посредников между мною и туземным населением чиновники сопровождали меня до пределов соседнего княжества, где сменялись другими такими же чиновниками, и за более или менее щедрый с моей стороны "бакшиш" оказывали мне всевозможные услуги и облегчали мое путешествие.
Приближаясь к столице какого-нибудь султана или раджи, я обыкновенно посылал туда нескольких из сопровождавших меня людей, чтоб предупредить князя о моем приходе и дать ему время позаботиться о моем помещении. Посланные мои на вопрос князя, кто я такой, должны были, согласно моим наставлениям, отвечать, что "дато русс" Маклай (дато - по-малайски означает "дворянин") придет в гости к нему, что дато Маклай идет из такой-то страны, побывав у такого-то султана или князя, и направляется через эту страну в такую-то, к тому-то. На вопрос: "Что же дато Маклай хочет во всех этих странах, чего он ищет?" - посланные мною люди имели инструкцию отвечать: "Дато Маклай путешествует по всем странам малайским и другим, чтоб ознакомиться, как в этих странах люди живут, как живут князья и люди бедные, люди в селениях и люди в лесах; познакомиться не только с людьми, но и с животными, деревьями и растениями в лесах" и т. п. Разумеется, такой небывалый гость, желавший все видеть и исследовать, приводил в немалое изумление и беспокойство туземные власти, которые хотя и любезно меня встречали, но еще любезнее и торопливее старались меня выпроводить из своих владений.
Возвращаюсь к рассказу о моем прибытии из Йохора в Пахан.
По приходе в Пахан я был встречен весьма любезно бандахарою (который заменил в последние года этот титул титулом "султана"); но он был немало смущен моим желанием отправиться во внутрь его страны, а потом в Клантан. При первой же аудиенции я повторил ему слова моего посланного, что я пришел навестить его и надеюсь, что бандахара может сделать для меня то же, что сделал махараджа йохорский, давший мне до 25 человек для переноски вещей из Йохора в Пахан, и так как я намереваюсь идти из Пахана в Клантан, то я надеюсь, что бандахара паханский может дать мне столько же людей. На это бандахара с гордостью ответил мне, что Пахан больше Йохора, и потому если махараджа дал 25 человек, то бандахара может дать, если нужно, 40 человек. Я ничего против этого не имел и, пробыв несколько дней у бандахары в гостях, отправился в путь в Клантан.
Не стану входить здесь, за недостатком времени, в подробности этого путешествия, из которых многие тем более интересны, что до меня ни один европеец никогда не посещал этих стран; скажу только, что у верховьев реки Пахан, в горах между странами Пахан, Трингано, Клантан, я встретил, наконец, первых несомненно чистокровных меланезийцев. Хотя они оказались очень пугливыми, но я успел сделать несколько портретов и антропологических измерений и, подвигаясь весьма медленно вперед, посетил почти все встречавшиеся на пути селения этих примитивных дикарей, называемых здесь "оран-сакай". Они столько же отличались от малайцев, сколько малайцы от папуасов, и приближаются к негритосам о. Люсона, о которых говорилось в начале этого чтения. По произведенным мною многочисленным измерениям оран-сакай оказалось: рост у мужчин варьирует между 1620 и 1460 мм, у женщин - между 1480 и 1350 мм; череп приближается к брахиоцефальной форме; индекс ширины черепа варьирует: у мужчин между 74-82, у женщин - 75-84, у детей - 74-81, из чего видно, что женщины оказались наиболее короткоголовыми. Завитки курчавых волос у оран-сакай, как и у папуасов Новой Гвинеи, имели от 2 до 4 мм в диаметре. Цвет кожи варьирует между нумерами 28 и 42, 21 и 46 таблицы Брока. Нашлась еще особенность: plica semilunaris, или так называемая palpebra tertia, более развита, чем у людей других рас, у которых она, как, например, у кавказской, не шире 1,5-2 мм, между тем как у оран-сакай, по крайней мере у некоторых индивидуумов, она достигла 5 и 5,5 мм ширины. Наконец, у оран-сакай часто встречается также складка кожи у внутреннего угла глаза, называемая при патологическом увеличении epicanthus.
Продолжая путешествие, я направился из Пахана в Трингано, а потом в Клантан, где познакомился со старым раджей Клантана, с которым при первой встрече произошел такой же разговор, как и при свидании с бандахарою паханским. Хотя раджа был очень удивлен и смущен приходом белого в его владения, однако не отказался дать мне нужных людей для переноски вещей. Я посетил затем владения многих малайских князьков: Легге, Саа, Ямбу, Румен, Яром, Ялор, Патани. Все эти названия соответствуют владениям отдельных малайских князьков, которые находятся в вассальной зависимости от короля сиамского. Благодаря письму сиамского короля я всюду встречал хороший прием и еще лучшие проводы, потому что хотя мое появление и возбуждало любопытство малайцев, но они были очень довольны, когда я уходил: мой приход слишком нарушал их обыденную жизнь и порождал в них разные сомнения и опасения относительно моих намерений. Это-то желание поскорее избавиться от моего присутствия, выпроводить меня способствовало скорости и многим удобствам моего путешествия, во время которого я останавливался только в тех местах, где встречал интересовавших меня дикарей45.
Скажу теперь несколько слов о некоторых обычаях этого вымирающего племени - оран-сакай. Подобно оран-утанам, они ведут бродячий образ жизни в лесах, останавливаясь на короткое время на избранных местах для сбора разного рода лесных продуктов: камфоры, каучукового дерева, ротанга, слоновой кости и т. п.- и обменивая эти продукты у малайцев на табак, соль, железные ножи и разные тряпки, в которые они облачаются, посещая малайские селения.
Костюм оран-сакай весьма примитивный: он состоит у мужчин из пояса вокруг талии, часть которого закрывает perinaeum; у женщин пояс из ротанга наматывается несколько раз вокруг талии и к нему спереди и сзади прикрепляется тряпка (обыкновенно приобретенная у малайца), прикрывающая perinaeum46. Лицо женщин обыкновенно татуируется линиями и круглыми пятнами; татуировки у мужчин я не встречал. Оран-сакай, как и другие меланезийцы, прокалывают носовую перегородку и вставляют в отверстие так называемую "хаянмо", длинную бамбуковую палочку или иглу Hystrix47. Малайцы особенно боятся одного оружия оран-сакай, встречающегося также и у оран-утанов и называемого туземцами "блахан"48. Оружие это состоит из пустого внутри бамбука, метра два длиною и приблизительно одинакового диаметра 2-3 см, из которого они выдувают небольшие стрелы, весьма легкие. Небольшой царапины достаточно, чтоб убить человека, который умирает, как уверяли меня малайцы, через 10-15 минут. Эти стрелы очень тонки, не толще вязальной спицы, и заострены таким образом, что, вонзаясь в кожу, кончик стрелы обламывается и остается в коже.
Мне было очень интересно познакомиться ближе с ядом, который оран-утан и оран-сакай употребляют для отравления своих стрел, и потому во время моей экскурсии в Йохоре я постарался добыть значительное количество этого яда, который продавали мне за пустяки - за табак - и нарочно приготовляли для меня.
Произведенные мною опыты с ядом над собаками и кошками показывали различное его действие: иногда замечался на животном тетанус, другой раз такого симптома не было. Это обстоятельство навело на мысль, что добытый мною в разных местах яд был не одинаков по своему составу. Действительно, в этом я убедился во время второго путешествия по Малайскому полуострову. Я узнал, что многие из дикарей приготовляют свой особенный ядовитый состав, примешивая к основному, так сказать, я 
| |
| Просмотров: 502 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры