Миклухо-Маклай Николай Николаевич - Путешествия 1874-1887 гг.

ых и частых помех разного рода, спокойно заниматься моими анатомическими работами, одним словом, существуй уже Зоологическая станция в Сиднее, я и подумал бы <стоит ли> прервать начатые работы, предпринять новое путешествие, не окончив начатую работу... Но при данной обстановке, видя, что я теряю даром много времени по случаю неудобного, даже совершенно негодного для серьезных занятий, но, к сожалению, единственного места для анатомических работ {Смотри об этом мои письма г. проф. Вирхову в "Sitzungsberichte der Berliner Gesellschaft für Anthropologic, Ethnologie unci Urgeschichte", 1879¹.}, я стал помышлять об отъезде в Японию. Но, обдумывая мои предыдущие путешествия и подводя итоги результатов, я пришел к заключению, что об возвращении в Европу пока думать еще не время, что мне следует дополнить мое знакомство Меланезии посещением островов Новой Каледонии, Новых Гебрид, Соломоновых и др.

   Чтобы избегнуть повторений, приведу здесь письмо, посланное мной г. проф. Р. Вирхову перед отъездом из Австралии.

  

   "...Начать какую-нибудь работу бывает обыкновенно легче, чем закончить ее удовлетворительно. Наполнить пробелы хламом слов - дело возможное и нередко пускаемое в ход - противно настоящему исследованию (ist der wahren Forschung ganz und gar zuwider). Так как после 9-летнего странствия по островам Тихого океана мне более бросаются в глаза (в областях: антропологии и этнологии) вопросы без ответов, чем удовлетворительные ответы, и так как здоровье мое снова достаточно поправилось, то я решил, продолжая избранный мною путь, предпринять 4- или 5-месячную экскурсию на острова Меланезии, на те преимущественно, которые остаются мне еще не известными. Мне кажется весьма важным видеть самому как можно большее число разновидностей меланезийского племени. Несколько дней, даже несколько часов личного наблюдения туземцев на месте родины и в их ежедневной обстановке имеют в этом случае большее значение, чем повторное чтение всего об них написанного.

   Я предпринимаю это путешествие при особенных условиях, и только сознание значения его для моих антропологических исследований побудило меня остановиться на этом решении, сообразно моему убеждению, что в предприятиях, касающихся успеха науки, всякий личный интерес должен уступить.

   Будучи убежден, высокоуважаемый господин профессор, что Вы разделяете мое мнение о немалом значении для антропологии беспристрастного разъяснения отношений между разновидностями меланезийского племени, то смею думать, что мой план окажется достойным Вашего полного одобрения.

   Другое обстоятельство побуждает меня не отлагать мое путешествие: то, что если я отложу его теперь, пожалуй, никогда не буду в состоянии его предпринять..."

   Мое решение не только шло наперекор моему намерению вернуться в этом году в Европу, что было для меня желательно и даже важно во многих и многих отношениях, но при этом представлялось еще и другое затруднение, заключающееся в моем финансовом положении. Ожидать присылки денег было неоткуда; даже наоборот: в то время как я обдумывал план путешествия, я получил из Батавии письмо от одного торгового дома Д.² - настоятельную просьбу об уплате старого долга, составляющего относительно значительную сумму.

   Но подчинить дело науки грошам, бросить план научного путешествия вследствие недостатка нужных грошей, мне показалось делом совсем неподходящим. Я решил прибегнуть к крайнему средству, будучи убежден, что имп. Русское географическое общество, помогшее мне 9 лет тому назад предпринять путешествие на острова Тихого океана, не задумается помочь мне, когда дело касается серьезной попытки удовлетворительно закончить ряд нелегких и многосторонних исследований!?...

   Вексель на кассу имп. Русского географического общества, который г. В. Маклей³ имел любезность индоссировать на сумму 150 фунтов стерлингов (расчетливо рассчитанный минимум на издержки), помог мне выйти из затруднительной дилеммы.

   Мое намерение было отправиться с одной из военных шкун, которые посылаются английским правительством на станции в разные архипелаги юго-восточной Меланезии с целью контроля над вывозом так называемых "free labourers"²* (иначе или, вернее, рабов) из этих островов. Эти шкуны уходят из Сиднея и остаются месяцев 6 (иногда более) в этих архипелагах. Сообщив г. коммодору Вильсону, начальнику Австралийской морской станции, мое желание и спросив его позволение отправиться с одною из шкун на острова, я получил ответ, что он не имеет ничего против, если командир одной из шкун согласится взять меня; но что при тесноте помещения (шкуна всего около 80 тонн) он не желал бы стеснить двух офицеров (лейтенанта и мичмана), помещающихся в небольшой каюте, приказанием.

   Случилось, что командир одной из шкун, Н. М. S. "Renard", был лейтенант Ричардс, сын адмирала Ричардса, с которым я познакомился в Лондоне в 1870 г. при выдаче мне из английского Адмиралтейства линя для термометрических наблюдений. Я отправился повидаться с г. Ричардсом, который с первых же слов согласился взять меня с собою.

   Однако же, осмотрев шкуну, убедившись в тесноте каюты и услыхав еще, что г. Ричардс обещал г. Л. Лайарду⁴, английскому вице-консулу в Новой Каледонии, взять его с собою из Нумеи на Соломоновы острова, стало ясно, что, чтобы других не стеснять и самому не быть стесненным, мне следует приискать другую оказию, чтобы попасть на острова Меланезии.

   Такая не заставила долго себя³* ждать; американская трехмачтовая шкуна "Sadie F. Caller" - хороший ходок с довольно большим помещением - должна была отправиться на острова Меланезии и в Новую Гвинею с коммерческой целью. Программа экспедиции довольно сложная. Освободившись от своего груза из Сиднея в Нумее, она должна будет по пути из Новой Каледонии, via острова Лояльти и Новые Гебриды, набрать человек 40 или 50 рабочих для ловли и препарирования трепанга на островах Санта-Круц. Затем для меновой торговли предполагается посетить Соломоновы острова и острова Адмиралтейства и острова юго-восточной оконечности Новой Гвинеи.

   Программа эта подходит к моим планам: шкуна должна была посетить многие острова, и довольно продолжительная стоянка на островах Санта-Круц для ловли и приготовления трепанга, могущая продолжаться даже 1 1/2 или 2 месяца, не пугает меня, т. к. группа Санта-Круц, или Нитенти, хотя открытая в конце XVI столетия (Мендана, в 1595 г.), все еще остается известною в этнологическом отношении главным образом из описания первых испанских мореплавателей.

   Обстоятельство, что шкуна посетит острова Тауи (Адмиралтейства) и зайдет на острова юго-восточной оконечности Новой Гвинеи, представляло удобный случай навестить Берег Маклая. Этот пункт, соединенный с другим моментом немалой важности - <наличием> довольно большой каюты, определили мое решение отправиться с этой шкуною⁴*.

   Наученный опытом путешествия 1876 г., я счел нужным заручиться письменным документом, излагающим на бумаге обоюдное соглашение между шкипером шкуны и мною, которого содержание в кратких словах следующее:

   "Нижеподписавшиеся согласны в следующих пунктах:

   Во-первых, что трехмачтовая шкуна "Сади Ф. Каллер" после посещения островов Новой Каледонии, Новых Гебрид, Соломоновых и других зайдет на Берег Маклая в Новой Гвинее, где останется по крайней мере 14 дней, что посетит также острова Кар-Кар и Ваг-Ваг.

   Во-вторых, что капитан Веббер обязывается дать всякое содействие (to give every assistance) г. Миклухо-Маклаю, связанное с его научными работами, в котором случае г. Миклухо-Маклай обещает содействовать экспедиции своим знакомством с островами, нравами туземцев и т. д.

   В-третьих, что г. Миклухо-Маклай обязуется платить 30 шиллингов в неделю, которая плата включает содержание его слуги.

   В-четвертых, что в случае, если г. Миклухо-Маклай будет убит туземцами одного из островов, капитан Веббер обещается не позволить себе никаких насилий относительно туземцев под предлогом "наказания" (will not permit himself to employ any kind of violence against the Aborigines by way of punishment)" {*}.

   {* Вина белых в отношении островитян Тихого океана, по моему мнению, так громадна, что всякое так называемое "наказание" только увеличивает число преступлений против них! К тому же, по моему мнению, шкипера торговых судов не имеют ни достаточной компетенции, ни достаточно средств быть беспристрастными и справедливыми судьями - это не их дело.

   Первое предложение в этом примечании объясняет, почему я считаю и командиров военных судов не в праве, в большинстве случаев, брать на себя ответственности так называемых "наказаний".}

   Шкуна "Сади Ф. Каллер" отправилась в путь из Сиднея 29 марта, в 5 1/2 часов утра.

  

   22 апреля 1879 г.⁵*

   Bonne Anse, Baie de Prony на юге Новой Каледонии.

  

   ¹* Her Majesty Ship - корабль ее величества (англ.).

   ²* Свободные рабочие (англ.).

   ³* В рукописи: на себя.

   ⁴* В рукописи этот абзац вписан на полях.

   ⁵* В рукописи здесь изображен якорь.

  

  

   8 апреля¹, на одиннадцатый день плавания из Сиднея, шкуна бросила якорь в порте Нумея.

   Отправившись на берег, я познакомился с английским генеральным консулом г. Лайардом, человеком, занимающимся, между прочим, также и зоологией². От него я пошел к reverend père¹* Montrouzier, весьма интересному человеку, пробывшему несколько десятков лет миссионером на островах Тихого океана, а последнее время окончательно поселившемуся в Новой Каледонии. Имея большое пристрастие к естественным наукам, père Montrouzier в продолжение своей деятельности миссионера занимался также собиранием коллекций по всем отраслям естествознания. Будучи человеком очень наблюдательным и обладающий хорошей памятью, père Montrouzier мог сообщить мне также немало сведений по антропологии и этнологии жителей островов, где он жил в качестве миссионера³. Он обещал полное содействие и пригласил меня в монастырь Conception, где я буду иметь возможность видеть туземцев, живущих под специальным покровительством миссионеров.

   9 апреля был обрадован утром визитом г. Ш., сына д-ра Ш., долго жившего и практиковавшего в Петербурге, которого я знал в Иене. Г. Ш. уже много лет живет в Новой Каледонии, имеет обширную плантацию в нескольких километрах от Нумеи, но. кроме того, занимается торговыми делами. Восстание туземцев⁴, при котором плантация г. Ш. с ее жителями подверглась опасности быть разграбленной, а люди, при их сравнительной малочисленности, убитыми поголовно, так напугало г-жу Ш., что ее муж решил, во избежание повторения такой случайности, совершенно покинуть Новую Каледонию и переселиться в Аргентинскую республику. Пока он оставался в Нумее для продажи своей плантации и окончания дел. Г. Ш. любезно пригласил меня к себе на плантацию, причем я буду иметь возможность видеть немного внутренность острова, так как Тамоа (плантация Ш.) лежит за береговым хребтом.

   Сделал визит губернатору capitain de vaisseau²* Jean Olry⁵, который обещал, когда захочу, дать мне возможность осмотреть все достопримечательности Нумеи как места ссылки.

   12 апреля. Экскурсия в Тамоа⁶. Около 2 часов пополудни мы выехали в небольшом кабриолете по хорошей дороге в Тамоа. Часть дороги туда мы могли сделать по шоссе, идущему от Нумеи на север острова, а затем свернуть с большой дороги по проселочной на плантацию г. Ш. По обеим сторонам шоссе растительность роскошная, а силуэты гор, эффектно освещенные заходящим солнцем, придавали дороге особенно живописный вид. Под вечер, по случаю усталости лошади и тяжелого экипажа, нам пришлось оставить последний и верхом добраться до Тамоа, куда приехали в совершенной темноте.

   13 апреля. Хотя было далеко за полночь, когда мы приехали вчера вечером, комары разбудили часа в 3 ночи и не давали заснуть. В 7 часов утра, уже после завтрака, в сопровождении одного из надсмотрщиков, данного мне г. Ш. в провожатые, я отправился в деревню туземцев. Она была расположена на холме, на склонах которого была разведена плантация таро и ямса. Мы были встречены несколькими жителями обоего пола, тип которых почти что не отличался от типа папуасов Новой Гвинеи. Несколько украшений, татуировка женщин делали их будто отличными от последних, но тип был одинаков⁷. Я сделал несколько рисунков татуировки, записал несколько слов туземного диалекта, выпил кокосовой воды и отправился дальше. Мой спутник, оказавшийся ссыльным, но вследствие хорошего поведения могущий пользоваться относительной свободой, спрошенный о месте, где я мог бы найти черепа туземцев, обещал показать мне таковое, предупредив, однако, что дорога будет очень скверная.

   Мы добрались туда, и под навесом скалы я увидал два скелета, обложенные с четырех сторон небольшими камнями. У скелетов недоставало, кроме маленьких костей рук и ног, обоих черепов. Это место называлось "куни", и на некоторых деревьях вблизи я заметил привязанные тряпки. Вид с этого места обширный и красивый. Мой проводник, заметив, что я остался недоволен отсутствием черепов, повел меня в другое место. Здесь мы нашли хижину, около которой были врыты в землю деревянные, особенным образом заостренные столбы, так называемые "нукума". Эти нукума ставятся в виде memento³* по усопшим и суть не что иное, как верхи хижин, которые они занимали при жизни.

   Хотя место было очень уединенным, мой проводник, очевидно, не желал, чтобы туземцы видели его здесь, почему, сказав, что я, вероятно, найду череп или два в хижине, остался сторожить у входа. Я нашел, что искал, в одной из корзин, висевшей под крышей. В хижине были, кроме того, другие предметы: большие глиняные горшки, железная кастрюля, железный же топор, несколько копий и множество висящих из-под крыши узких полосок тапы. Посредине находился большой очаг. Мой проводник объяснил мне, что в этой хижине жил человек, пользовавшийся между туземцами большим значением, и что он похоронен в самой хижине. От времени до времени туземцы сходятся сюда на разные церемонии, причем не обходится без пиршеств. Рядом с хижиной находится род шалаша, служащий кухней при этих торжествах. Приперев деревянную дверь так же, как и нашли ее, мы поторопились убраться и, к удовольствию моего проводника, не были замечены туземцами.

   После обеда г. Ш. сделал мне сюрприз, собрав значительное число туземцев обоего пола, желая показать туземную пляску. Один из главных начальников окрестных деревень, по имени Jagnes, явился, очень подпивши, в сюртуке с галунами, в офицерской кэпи, но без панталон. Он начал с того, что обратился к г. Ш. и просил его brandy⁴*, обещая пляску на славу. Когда стемнело, пляска началась. Она вышла, разумеется, карикатурой настоящей, барабаны туземцев были заменены жестянками из-под керосина, удовольствие и возбуждение обыкновенной пляской заменилось полуопьянением от европейских спиртных напитков (рому и джину).

   14 апреля. Пляска туземцев продолжалась до 2 часов ночи, так что едва я заснул, как пришлось встать. В четверть пятого в темноте мы верхами были уже на обратном пути.

   В 11 часов прибыли в Conception⁸, где нас ожидали с обедом père Montrouzier и père Tomassin⁹. Узнал от них немало интересного о туземцах и смерил две интересные головы, доказывающие несомненно деформацию черепа, которой подвергаются здесь дети первых месяцев жизни.

   Мы вышли осмотреть деревню, лежащую у самого морского берега. Влияние миссионеров отозвалось на постройке хижин, утративших туземный характер, на самих туземцах, заменивших свой первобытный костюм разнокалиберным европейским отрепьем, и всей домашней обстановке. Во многих хижинах я нашел, кроме больших лубочных изображений Пресвятой Девы и разных святых, также столы и стулья. Все жители этой деревни номинально христиане, и дети при нашем приближении сбегались целовать руку патера. Между детьми я заметил несколько прямоволосых, головки которых резко отличались от черных, курчавоволосых. Близость европейского населения и благосклонность женщин к европейцам вообще легко объясняют это явление. Père Montrpuzier отвез меня: вечером в Нумею.

   15 апреля. По приказанию губернатора в мое распоряжение был прислан небольшой пароходик для осмотра так называемого Tie Nout, где находится главная тюрьма. Повидавшись с commendant de la place⁵*, который мне дал проводника, отправился в тюрьму. Несколько отдельных зданий, окруженных высокой стеной. Первое, в которое мы вошли, служило спальней заключенных. По обеим сторонам длинного прохода находились маленькие камеры для одного или двух человек. Постели везде заменены койками, которые на день скатывались и висели на одной из стен. Каждая камера была снабжена тяжелой, окованной дверью с небольшим окошечком. Вечером посредине коридора зажигают фонари.

   Затем я осмотрел мастерские: столярную, кузнечную, портняжную. В этих помещениях было светло, прохладно и просторно. Некоторые из заключенных работали усердно и, казалось, интересовались работой.

   Больница хорошо содержится и отлично вентилирована.

   Заключенные едят три раза в день: получают кофе, вино три раза в неделю, и вообще в этом отношении им хорошо.

   С Tie Nout я переехал на п-ов Ducos. где познакомился с commendant Bascans. На этом полуострове поселены коммунары.

   В довольно обширной долине построены небольшие домики с садиками, назначенные одному или двум (по желанию). Здесь они пользовались значительной свободой, могли делать, что хотят. Им отпускается каждый день паек. Многие из них разводят небольшие огородики для личного обихода. Два раза в неделю по очереди их отпускают в Нумею. где они могут сбывать свои произведения, так как между ними есть очень хорошие мастеровые и даже художники⁶*.

   Место заключения женщин находится на том же полуострове, но ехать туда было поздно, а завтрашним днем я уже располагать не могу¹⁰.

   Вечером обедал в "Cercle". здешнем клубе, ресторан которого содержится каким-то графом.¹¹ Обед был очень хорош. На площади перед "Cercle" играла музыка с "Victorieuse", и всеевропейское население разгуливало по пыльной и некрасивой площади.

   19 апреля. При маловетрии на четвертый день шкуна находилась в канале Вудин, между о. Uen и Новой Каледонией. Лоцман сообщил мне, что прежде на этом острове было близко 1000 человек туземного населения, теперь же остается менее сотни. Причина этого уменьшения - различные эпидемии, занесенные европейцами. Лоцман винил также миссионеров, которые, по его словам, сильно вмешиваются в домашнюю жизнь туземцев, запугав их адом¹².

   Между растительностью новокаледонийская ель характеристична¹³. Кругом почти нет признаков жизни. На берегу находится военный пост и телеграфная станция. От одного из служащих я приобрел несколько земноводных раковин.

   20 апреля. По случаю штиля не могли сняться. Отправился на берег. Дети французского унтер-офицера и жены его, туземки Новой Каледонии (очень темной и курчавоволосой), были замечательно светлокожи, с темно-каштановыми волосами, вьющимися и мягкими. В Южной Европе внешность их не отличалась бы резко от других детей. Они казались здоровыми и рослыми для своих лет. Поднялся сильный ветер, и чтобы добраться до шкуны, потребовалось 4 1/2 часа.

   24 апреля. Три дня погода была шквалистая, дождливая, холодная, и очень непостоянный ветер заставил нас простоять на якоре, ежечасно надеясь уйти. Утром пришла небольшая казенная шкуна с чиновником, посланным капитаном над портом Нумеи, с приказанием от губернатора отправиться сейчас же далее или вернуться в Нумею. Такое приказание показалось сперва смешным шкиперу-американцу, но он не замедлил послушаться, когда узнал, что причина этого приказания была возможность бегства каторжников из penitencier⁷*, которые могли бы нахлынуть неожиданно и, перерезав всех, захватить судно. Несмотря на противный ветер, дождь, мы снялись.

   25 апреля. Остров Лифу, гавань Кепенге¹⁴. Только к часу пополудни, после неспокойной ночи по случаю сильной качки мы бросили якорь около селения против дома французского резидента.

   Французский военный пароход и две небольшие шкуны были на якоре. На берегу виднелись несколько белых домов европейцев, а за ними там и сям проглядывали крыши туземных хижин. Я имел от père Montrouzier рекомендательное письмо ко всем католическим миссионерам (père Maristes). Съехав на берег и выбрав между сбежавшимися мальчиками-туземцами одного по имени Оно, я направился в селение Яшо, где жил père Fabere¹⁵. Тропинка в лесу была мокрая от дождя и темная, так как лес был густ. После 40 минут ходьбы мы пришли к выбеленному, но внутри очень грязному и неуютному домику, где также грязный старый padre⁸* встретил меня. Перед входом не было и признаков садика. Прямо с дороги можно было войти в комнату без окон. Весь свет проникал в дверь, которая, вероятно, всегда оставалась <открытой> настежь. На столе валялись объедки, в комнате пахло чем-то кислым. Я пришел с намерением остаться здесь дня на два, но вся обстановка заставила меня сейчас же переменить намерение. От миссионера, живущего здесь уже несколько лет, я почти ничего не узнал о нравах и обычаях туземцев. На все мои вопросы он отзывался незнанием и глядел на меня, удивляясь, как я могу интересоваться такими вопросами.

   Я пробыл у него менее получаса и вернулся в Кепенге, куда пришел засветло. Пройдя дом резидента, я очутился в проходе между школою туземцев и красивым садиком, раскинутым перед верандою просторното дома миссионера-протестанта. Недолго думая, я направился по средней дорожке садика к дому и был встречен г. Крэй у веранды. Мы познакомились, и г. Крэй предложил на время пребывания моего здесь поселиться у него, извиняясь, что, может быть, я найду хозяйство его не совсем в порядке, так как жена находится в Сиднее, куда отправилась определить в школу сына. Предложение было сделано так просто и любезно, что я сейчас же согласился. Вечер был проведен в интересных разговорах о туземцах, между которыми г. Крэй прожил много лет¹⁶.

   26 апреля. Отправившись на шкуну за кое-какими нужными вещами, я встретил там полупьяного мистера Р. из Сиднея с супругою Медиу, туземкою с о. Увеа. Цвет кожи ее варьировал между 45 и 47 таблицы проф. Брока. В ней была заметна примесь полинезийской крови, волосы, хотя сильно вились, не были так курчавы, как у туземок Лифу¹⁷.

   Между остальными туземцами, сидящими и расхаживающими по палубе, выделялся полукровный, с сравнительно очень светлой кожей и не очень темными глазами (No 3 табл. Брока). Это был сын одного из главных начальников острова и белой (дочери столяра-европейца). Они были формально повенчаны протестантским миссионером, но французское правительство сочло нужным объявить этот брак недействительным, что не мешает им жить как муж и жена.

   Вернувшись на берег, я отправился осматривать деревню и нарисовал так называемую "ума" (большая круглая хижина, где спит молодежь мужского пола)¹⁸.

  

   ¹* Преподобный отец (франц.).

   ²* Капитан первого ранга (франц.).

   ³* Здесь: памятник (лат.).

   ⁴* Коньяк (англ.).

   ⁵* Здешний комендант (франц.).

   ⁶* Далее зачеркнуто: Я был рад, когда окончил осмотр этих учреждений для ссыльных.

   ⁷* Здесь: каторга (франц.).

   ⁸* Отец (исп.).

  

  

  

   Предварительные замечания об островах Адмиралтейства.- Островок Андра.- Торг произведениями рифов, оружием и предметами домашнего обихода.- Хижины деревни Андра.- Торг с Европой уже начинает отзываться на образе жизни туземцев.- Употребление табака и водки пока неизвестно.- Татуировка женщин.- Пример людоедства.- Экзекуция воровки.- Массаж при головной боли.- Тип туземцев островов Адмиралтейства.- Предложение женщин.- "Э-пате", съедомая земля.- Экскурсия в деревню Пургасси на большом острове.- Странный временный костюм женщин.- Неприятная, но поздно открывшаяся ошибка тредоров.- Европейская гимнастика не дается туземцам.- Устройство "коптилки" на берегу.- Мое переселение из "ум-камаля" в "ум".- Ночные посетительницы.- Приключение ирландца О'Хары на островке Андра.

  

   Острова Адмиралтейства, к которым принадлежит также и островок Андра, хотя и были открыты в 1616 г., остаются до сих пор малоизвестными, несмотря на то, что в течение 270 лет, т. е. со времени их открытия, они были посещены многими мореплавателями и несколькими естествоиспытателями. Они представляют группу, состоящую из одного большого гористого и, многих, вокруг него лежащих, по большей части низких островков. Группа находится между 1°58' и 3°10' ю. ш. и 146° и, 148°6' в. д., милях в 100 на юг от экватора, в 130 милях от о. Нового Ганновера и в 150 <милях> от ближайшего берега Новой Гвинеи. Большой остров Адмиралтейства¹, приблизительно 50 миль длины и 15 миль ширины, тянется от запада на восток и имеет поверхность приблизительно в 550 кв. миль; во многих местах он невысок, между тем как в других (в юго-восточной части) горы поднимаются до 3000 футов высоты.

   Ле-Мер и Шутен, проходя в июле 1616 г. мимо островов Адмиралтейства, вдоль южной стороны их, дали им название "Двадцать три острова", которое, однако же, не удержалось, а заменено названием островов Адмиралтейства, данным им капитаном Ф. Картере, подошедшим на английском военном щлюпе "Swallow"¹* в сентябре 1767 г. к одному из островков на юге группы Адмиралтейства {An Account of the Voyage Round the World in the Years 1766, 67, 68, 69. By Philip Carteret, Esq., Commander of the H. M. Sloop "Swallow" // Hawkesworths J. An Account of the Voyages undertaken... for Making Discoveries in the Southern Hemisphere. Vol. 1. L., 1773.}². Двенадцать или четырнадцать туземных пирог приблизились к шлюпу и атаковали его, бросив неожиданно большое число копий на матросов, бывших на палубе. Капитан Картере, несмотря на свои миролюбивые намерения относительно туземцев, был принужден стрелять, чтобы отделаться от них. Несколько туземцев было убито, остальные спаслись вплавь, покинув пирогу, которая была забрана на шлюп, осмотрена, а затем расколота на топливо. Это было первое знакомство туземцев этой группы с европейцами.

   Причиною посещения двух французских судов "Recherche"³* и "Esperance"⁴* под командою генерала⁵* д'Антркасто (d'Entrecasteaux) островов Адмиралтейства в 1792 г. были известия, полученные д'Антркасто на мысе Доброй Надежды, что будто бы разные вещи, принадлежащие экспедиции Лаперуза, замечены у туземцев островов Адмиралтейства³. Это известие было сообщено коммодором Хунтером, который в 1790 г., потеряв свое судно, фрегат "Syrius", у о. Норфольк, отправлялся на голландском судне в Батавию. Когда судно это проходило мимо островов Адмиралтейства, несколько туземных пирог были замечены в отдалении. Белые украшения из раковин, резко выделяющиеся на темной коже, и куски выделанной древесной коры, намазанной охрой, были приняты коммодором Хунтером за клочки мундиров французских матросов и офицеров экспедиции Лаперуза; он был так уверен в этом обстоятельстве, что поспешил сообщить командующему экспедицией, посланной французским правительством отыскать место и все подробности, касающиеся гибели экспедиции Лаперуза. Д'Антркасто, получив сообщения коммодора Хунтера, прибыл на острова Адмиралтейства в июле 1792 г. и, побывав сперва на островах Иезу-Мария и Ла-Вандола, прошел вдоль северного берега большого острова. При посредстве торга он вошел в сношения с туземцами многих островов группы, но нигде не нашел следов европейских произведений, почему, заключив, что коммодор Хунтер ошибся, экспедиция покинула группу, нигде не высадившись. Об этом посещении островов Адмиралтейства существует два описания. Одно - самого д'Антркасто { Voyage de d'Entrecasteaux a la recherche de La Perouse. Redige par M. de Rossel. Paris, 1808.}, другое - естествоиспытателя Лабиллардиера {Labillardiere J.-J. Relation du voyage a la recherche de La Perouse. T. 1. Paris, 1800.}.

   В 1843 г. острова эти были посещены американским клипером "Margaret Oakley" под командой капитана Морреля; описание посещения этого было сделано неким Т. Якобсом {Jacobs T. J. Scenes, Incidents and Adventures in the Pacific Ocean during the Cruise of the Clipper "Margaret Oukley" under Capt. H. Morrell. New York, 1844.}, экипаж клипера съезжал на берег в разных местах большого острова, а также малых островов.

   Экспедиция "Челленджера" посетила острова Адмиралтейства в марте 1875 г.⁴ Семь дней пребывания фрегата у восточной оконечности большого острова дали возможность офицерам сделать съемку довольно удобного порта у северо-восточной оконечности большого острова Адмиралтейства, названного в честь командира Nares Harbour, а естествоиспытателям экспедиции позволили съезжать часто на небольшие острова порта и ознакомиться с флорой, фауной и отчасти этнологиею этой местности. Профессор Мозлей в отдельной брошюрке {Moseley H. N. On the Inhabitants of the Admiralty Island, with Plates // Journal of the Anthropological Institute of Great Britain and Ireland. Vol. 6. May 1877 (отдельный оттиск).} с иллюстрациями сообщил немало интересных сведений о туземцах и их домашней обстановке.

   Я несколько раз бывал на островах Адмиралтейства, на большом острове и на маленьких островках, прилегающих к нему; не раз жил по неделям на берегу и имел случай более, чем другие естествоиспытатели, посетившие эту группу, познакомиться с туземцами островов Адмиралтейства и образом их жизни. Первое посещение было в мае 1877 г., т. е. <спустя> два года после экспедиции "Челленджера"⁶*. Я тогда побывал на юго-восточном берегу большого острова, а затем прожил несколько дней на островке Андра, одном из островков, лежащих вдоль северного берега большого острова. Мое второе посещение группы Адмиралтейства состоялось в августе и октябре 1879 г.. Я жил⁷* на островке Андра и на островке Сорри (Wild Island, на английской карте - Nares Harbour). В 1879 г. я опять прожил на этих островах около 25 дней. В июне 1883 г. я провел только несколько часов на островке Сорри, зайдя туда на русском корвете "Скобелев". Посещение островов Адмиралтейства в 1877 г.⁸* было описано мною отчасти в письмах имп. Русскому географическому обществу {Известия имп. Русского географического общества за 1880 г.⁵}. Описание других пребываний в этом архипелаге войдет в общий отчет о моих путешествиях, настоящий же отрывок заключает в себе описание в форме дневника моего десятидневного пребывания на островке Андра в августе 1879 г.

   Путешествие на острова Меланезии и четвертое посещение о. Новой Гвинеи (от марта 1879 г. по апрель 1880 г.) я предпринял с целью видеть как можно более мне еще не известных разновидностей меланезийского племени и решил тогда, faute de mieux⁹*, отправиться на острова Тихого океана на американской трехмачтовой шкуне "Сади Ф. Каллер", снаряженной для ловли трепанга {Трепанг - различные разновидности голотурий (Holothuria), вареные, копченые - большое лакомство китайцев.} и меновой торговли на этих островах.

   21 августа 1879 г. шкуна "Сади Ф. Каллер" лавировала на севере островов Адмиралтейства, которые были в виду, но на значительном расстоянии. К полудню более свежий ветерок позволил нам приблизиться настолько, что я мог рассмотреть и узнать контуры гор большого острова, а по ним определить положение небольших островков, лежащих под самым берегом его. Мне хотелось повидать моих старых знакомых, жителей островка Андры {Туземцы называют этот островок также "Анра", но чаще "Андра".}, с языком которых я отчасти познакомился в 1877 г.¹⁰*, и узнать о судьбе оставшегося там матроса-малайца Ахмата, сбежавшего вследствие дурного обращения с ним шкипера шкуны "Sea Bird". Мне нетрудно было убедить шкипера В. зайти в порт Андра, сказав ему, что он может рассчитывать там на хорошую добычу трепанга и на порядочную якорную стоянку.

   Местность мне была хорошо знакома, почему я мог послужить на этот раз лоцманом, что было очень кстати, так как зыбь мешала разглядеть рифы. Я указал шкиперу на западный проход за островок Андру, потому что на восток от него находится много риф. Шкуна благополучно прошла через бар между рифами, тянущимися один с западной оконечности островка Андра, другой - с восточной островка Бонем (или Понем), и легкий ветерок позволил войти в лагуну и бросить якорь на десятисаженной глубине. Со стороны моря островок этот представляется низким, но покрытым густою растительностью. Нигде между деревьями, смотря с моря, нельзя разглядеть ни деревни, ни даже хижины. Единственно голубоватый дымок, который вился и расстилался в одном месте над островком, доказывал присутствие человека.

   Как только мы зашли за риф, то увидали над отлогим песчаным берегом ряды кокосовых пальм, над которыми высился лес, а внизу, между пальмами, стали показываться крыши хижин; вдоль же берега можно было разглядеть группы туземцев. Некоторые приготовляли пироги к спуску, другие спокойно ожидали, пока шкуна не бросит якорь. Дети особенно волновались, перебегали от одной группы к другой, и можно было расслышать их крики и хохот. Женщины стояли и сидели поодаль, около хижины. Вся обстановка доказывала, что приход европейского судна сделался и здесь явлением не необыкновенным. Мой хороший бинокль позволял мне разглядывать все подробности, узнавать хижины, осматривать разнообразные группы туземцев, следить за движениями людей. Наконец, две небольшие пироги стали медленно приближаться к шкуне, рекогносцируя ее. По разговору и по жестам можно было заметить, что никто на пирогах не узнает шкуны (которая никогда не бывала еще здесь), что туземцы не видят на ней ни одного знакомого лица (я был единственным человеком, которого они могли бы узнать). Между приближающимися я и сам не мог признать ни одной знакомой физиономии.

   Неожиданно раздавшийся возглас "Макрай!" {На островах Адмиралтейства туземцы никак не могли выговорить "Маклай", а называли меня "Макрай" или иногда "Макай".} убедил меня, что нашелся один из туземцев, узнавший меня. Между людьми на пирогах завязался оживленный разговор, в котором мое имя часто слышалось. Результатом разговора было то, что туземцы один за другим влезли на трап, а затем на палубу. Все они окружили меня, протягивая руки, гладя по плечу и спине и т. д., повторяя мое имя с прибавлением "уян", "уян" (хороший, хороший!) и "кавас", "кавас!" (друг, друг!). Особенно суетился туземец, который первый узнал меня. Это был небольшой человек лет 40, с очень подвижною и хитрою физиономиею, его звали Кохем, что он мне сам объявил, ударяя себя по груди. Он убеждал меня сейчас же съехать на берег и, нагнув голову набок и приложив руку к щеке, показывал, чтобы я отправился ночевать в деревню. При помощи небольшого лексикона диалекта этого островка, составленного мною еще в 1877 г.¹¹*, мне удалось объяснить Кохему и его товарищам, что капитан пришел сюда за "бечтема", как они называют трепанг {Бечтема - не что иное, как искаженное название "beche de mer", или трепанг.}, за "поэсю" (жемчужными раковинами), за "писпонем" (черепахой) и что если всего этого найдется много, то "роль" (судно вообще) останется здесь долго и что им будут даны большие и маленькие "самель" (железо, нож), "палюсь" (красная бумажная материя), "буаяб" (стеклянный бисер). Моя речь произвела большой эффект и прерывалась только словами "уян" (хорошо), "ксанга" (много), "кавас, кавас" (друг, друг).

   Уверения туземцев, что всего много, и трепанга и перламутра, очень понравились шкиперу, который просил меня сказать туземцам, чтобы на другой же день с раннего утра они стали привозить трепанг и жемчужные раковины на шкуну. Покончив эти переговоры, я съехал с Кохемом и другими туземцами на берег и был встречен толпою мальчиков и девочек, которые все кричали: кто кричал "Макрай", кто - "уян", кто протягивал уже руку и орал "буаяб, буаяб" (бисер, бисер!). На берегу я узнал действительно несколько туземцев, с которыми часто был в сношениях в 1877 г.¹²*

   Я отправился по знакомой тропинке вдоль берега и осмотрел всю деревню, которая показалась мне на этот раз меньше, чем при первом моем посещении в 1877 г.¹²* И людей как-то показалось мне меньше. Сев у одного из "ум-камаль" {"Ум" - хижина, "камаль" - мужчина.} (общественная хижина для мужчин) и указав жестом моей немалочисленной свите также присесть, я достал опять мою записную книгу 1877 г.¹²* и стал читать громко записанные в ней имена жителей деревни. Эффект был изумительный, все вскочили и стали орать: "Макрай, уян! уян! уян!" Когда они поуспокоились, я снова стал называть имена; некоторые отзывались, но некоторые отвечали "римат" (умер), иногда прибавляли "салаяу" (неприятель), что означало, вероятно, что человек был убит неприятелями. При некоторых именах окружавшие меня туземцы прибавляли имя какой-нибудь деревни, что означало, вероятно, что названный субъект ушел туда-то.

   Одним словом, туземцы скоро почувствовали, что нашли во мне старого знакомого, который немного понимает их, интересуется ими и не думает причинить им какой-либо вред или обмануть их при торге, которым, как они скоро убедились, я не занимался. Я роздал взятый с собой бисер женщинам и детям; каждая или каждый подходили ко мне с листиком с ближайшего куста, на который я отсыпал понемногу "буаяб", находившийся у меня в небольшой склянке. Физиономию, украшения, одежду подходящего я внимательно осматривал, а затем записывал его имя, прибавляя для памяти какую-нибудь особенность физиономии или телосложения, чтобы потом узнать его. Тем из детей, которых физиономия, расторопность или услужливость мне более нравились, я повязывал поверх обыкновенно носимого туземцами выше локтя плетеного браслета¹³* по ленточке красной материи, которою дети остались очень довольны, ставшей предметом зависти остальных.

   Солнце уже зашло и начало темнеть, когда я вернулся на шкуну.

   22 августа. С самого рассвета торг с туземцами на шкуне начался. Когда часам к шести я вышел на палубу, то увидал кучи трепанга разного рода, а также груды жемчужных раковин, которые туземцы в это утро уже успели собрать на рифах. Была низкая вода, и рифы чернели на далеком расстоянии в море, на них копошились женщины и дети, собирая всякую всячину: трепанг и жемчужные раковины для продажи, разных моллюсков и маленьких рыбок для собственного стола. Мужчины в пирогах переезжали от рифа к шкуне, сдавая свой груз и получая взамен "самель" (обручное железо). Картина была оживленная и интересная.

   Я остался на палубе и следил за окружающим. Несколько более ленивых туземцев или таких, за которых работали их жены или сыновья, выехали в пирогах, наполненных разными вещами, которые предлагали купить. На пирогах этих можно было видеть разного рода копья, большие "пуенкай" (деревянные блюда), сети для ловли рыб, глиняные горшки, так называемые "Кур" (непромокаемые корзины), разного рода украшения, носимые, туземцами, и т. п.

   Я обратил особенное внимание на горшки, которые были тщательно сделаны и орнаментированы, всех их, хотя и разной величины, можно было подвести под две формы. Одни - с одним отверстием и с немногими украшениями - для варки, другие же двумя отверстиями и с орнаментом вокруг них - для пресной воды. Обе формы имели круглое дно. Я приобрел один с двумя отверстиями. Орнамент состоял из рядов продолговатых выемок (сделанных, вероятно, небольшою заостренной палочкой), расположенных совершенно подобным образом, как татуировка женщин. Туземец, у которого я купил горшок, объяснил мне, что горшки делаются женщинами на большом острове, что в одно отверстие вливают воду, а через другое наливают {Здесь, как на многих островах Меланезии, воду вливают в рот, так что губы не касаются сосуда с водой (горшка, бамбука, скорлупы кокосового ореха и т. п.).} воду в рот. Другая вещица, замеченная мною, был кинжал с двумя лезвиями, сделанными из игл большого ската {Скат этот описан г. Вильямом Маклей и мною под именем Miliabatis punctatus Mel. в 3-й части <статьи:> N. de Micloucho-Maclay and William Macleay. Plagiostomata of the Pacific // Proceedings of the Linnean Society of New South Wales. Vol. X, Pt. 4. Sydney, 1886.}. Иглы эти, очень острые, снабженные по краям в виде пилы загнутыми вниз острыми прибавками, представляют при своей ломкости очень опасное оружие. Всаженные в незащищенное одеждой тело туземца и почти наверное ломаясь в ране, они могут причинить почти неминуемую смерть раненому. Деревянная ручка этого кинжала представляла примитивно вырезанную человеческую фигуру.

   Кучи трепанга между тем росли на палубе, и шкипер В. потирал себе руки, так как большая часть привезенного трепанга оказалась очень хорошего достоинства {Это был так называемый "black till-fish" английских тредоров.}, тонна которого китайцами, даже и в Куктауне (в северном Квинсланде), оплачивается более чем 100 фунтами стерлингов. Шкипер платил за трепанг здесь кусками обручного железа (так называемого ironhoop у англичан). Он сказал мне, что сегодня еще приступит к сооружению "smoke house" {Шкуна "Сади Ф. Каллер", как выше уже было сказано, была специально снаряжена для ловли трепанга. Для того чтобы избегнуть потери времени, сопряженной с постройкою так называемого "smoke house" на берегу, и не подвергаться опасности нападения со стороны туземцев, что нередко случается при таком предприятии, на палубе шкуны мог быть поставлен "smoke house", или "коптилка", как я его называл, состоящий из железного домика, или, вернее, большого железного ящика метров 7 в длину, такую же ширину и метра 3 вышины. В этом ящике были растянуты многочисленные полки из проволочных сетей, на которые клался разрезанный и вареный трепанг. Две большие печи с трубами, идущими внутрь "коптилки", топились днём и ночью, наполняли ее дымом и коптили трепанг, на что, однако ж, требовалось не менее трех дней. "Коптилка" могла вмещать около тонны трепанга.} на палубе и что не уйдет отсюда, не выловив весь трепанг на рифах кругом.

   Позавтракав и взяв с собою койку и записную книгу, я отправился на берег. От крика и шума на шкуне у меня разболелась голова, так что, съехав на берег и выбрав подходящее большое дерево недалеко от хижин туземцев, я был очень рад подвесить мою койку и, растянувшись на ней, отдохнуть. Как только я вышел на берег, ко мне навстречу прибежали трое из отмеченных мною вчера вечером красными ленточками детей; другие работали, вероятно, на рифе. Эти трое были: мальчик Качу и две девочки - Пинрас и Аса. Качу, лет тринадцати, имел