Успенский Глеб Иванович - Письма

том же и Меркульеву. Мне нужно знать это как можно скорей. Затем, будьте так добры, вышлите 200 фр<анков>, если можно, тоже поскорее. Мы буквально без всяких средств сидим эти дни. И только эти 200 фр<анков> - все наши средства. Саша и Юлия поглощают их большую часть, и нам остается едва-едва; даже нехватает, сказать по правде. Я ем раз в день кусок чего-нибудь или же 3 яйца. Пожалуйста, вышлите их, если можно, теперь же и отвечайте на мою просьбу.

  

   Обратитесь также к Златовратскому, но, пож<алуйста>, к А. Михайлову не вздумайте.

  

  

  

   Андрей Васильевич! Посылаю Вам еще 2 странницы > рассказа. Теперь начинается самая интересная глава, рассказ дьякона (он займет 3 след<ующих> главы) - вещь трудная и чтобы исполнить ее удовлетворительно - я должен иметь хоть каплю спокойствия духа. Но мысль о том, что я останусь в Париже, что не выеду в Россию, просто угнетает меня, у меня опускаются руки, и голова не хочет ни о чем другом думать. Я не знаю, дадите ли Вы мне денег, состоится ли Ваше дело, не знаю, можете ли Вы или нет достать мне денег, если я пришлю работы руб<лей> на 200, полагая даже по 50 р. за лист - ничего не знаю. Передавать рукоп<ись> в "От<ечественные> з<аписки>" не стоит, потому что там все разъехались и ответ я получу разве 1 августа. Лучше я брошу писать и прекращу всякие мечтания.

   Поэтому я Вас убедительно прошу: известить меня сегодня же, т. е. по получении этого письма, можете ли Вы мне выслать 200 р. и когда именно. Если не состоится нов<ая> ред<акция>, то не может ли Меркул<ьев> выслать под мою работу, если я ее окончу? Или пришлю на 200 р., т. е. 4 ваших листа? Затем, если не будет ни того, ни другого, то не можете ли Вы, имея у себя мою рукопись и зная, что ее напечатают где-нибудь (если не состоится у Вас) -достать мне руб<лей> 150. А я укажу Вам место, куда послать рукопись и где будут выплачивать деньги по мере печатания. Все это мне надо знать непременно теперь же.

   Если ответ будет удовлетвор<ителен> - рукопись будет окончена как нельзя лучше. Если нет, то я теперь же буду знать, что мне ждать нечего.

  

   Пожалуйста, известите меня, милый Андрей Васильевич.

  

   На стр. 19 - зачеркните строчки после приглашения идти гулять.

   Будьте милосерды, Андрей Васильевич! Известите меня, что такое делается с "Библиот<екой>" и с Вами. Я с нетерпением ожидаю Вашего ответа и ответа Меркульева, так как это для меня дело жизни и смерти. Как бы то ни было, а сегодня 9 июня, время идет, а я сижу и жду, быть может, бесплодно. Тогда как все, что ни живут здесь, эмигранты, например, преспокойно получают всевозможные средства, ездят, куда хотят, ровно ничего не работая и не имея лично никаких денег, - я никак не могу добиться побыть в России, прося так мало денег, как только возможно. Мне ужасно грустно и обидно, ужасно обидно. Григорьев меня обманывает (буквально). На письма я не получаю ответа, - я не знаю, что это такое? Все это сведет меня, право, окончательно с ума. Ради бога, пишите мне, пожалуйста.

  

  

  

   Милый Андрей Васильевич! Сию минуту я сделал непростительную глупость: здесь в Париже проживает сестра Н. А. Шульгиной, которой я должен (я занимал для Антоновой) и часть долга которой должен был уплатить тот же многоуваж<аемый> Пр<окофий> Вас<ильевич>. Эта госпожа - чистая скотина и сволочь, - постоянно разжигает против нас Н<аталию> Алек<сандровну>, думая без сомнения, что у нас есть деньги, и сию минуту так меня разбесила, что я решился написать Вам записку, прося Вас, в случае, если Вы достанете мне 350 р., о которых я Вас просил на поездку, то выдать эти деньги Н. А. Шульгиной, которая и явится к Вам с этой запиской.

   Я теперь ужасно раскаиваюсь. Сама Н. А. Шульгина, без всякого сомнения, будет смотреть на все это совершенно иначе, как только будет в Париже, а будет она в Париже скоро; если же я ей отдам деньги, которые мне нужны на поездку, то я совсем пропаду. Мне эти деньги бесконечно и крайне нужны, - а Н<аталия> А<лександровна> хоть и разозлена своей сестрой, но, повидавшись со мной, наверное устроит это дело до осени, когда я буду, несомненно, буду работать много. Поэтому я прошу Вас, если Вы добудете мне просимые деньги, прислать мне их немедленно, а Н. А. Шульгиной сказать, что никаких денег для меня Вы не достали. Эти деньги - единственное мое спасение и надежда, я решительно не могу отдавать ни копейки кому бы то ни было теперь, потому что мне необходимо работать.

   Пожалуйста, дорогой А<ндрей> В<асшьевич>, сделайте это, веря, что Вы не принимаете на душу никакого греха.

   Будьте уверены, с меня получат наверное, все!

   Всесв<етный> трактир посылаем завтра.

   Кроме того, - готовим:

   1) Компиляцию новой книги В. Гюго. До изгнания (до 1852 г.) Во время изгнания (в 1852 г.)

   и После изгнания (с 70-го года).

   Его воспоминания, пока 1-й т<ом>.

   2) Изгнанник, роман Т. Ревильона. Чудеснейший, симпатичнейший романчик из времен послед<ней> войны и коммуны. Он цензурен.

   Простите, дорогой Андрей Васильевич.

  

   Денег, ради бога! Не верят в лавках, уверяю Вас! Просто ужас, что делается. Пожалуйста, вышлите А<лександре> В<асильевне> ее 200 фр<анков.>

  

  

  

   Андрей Васильевич! Письмо Ваше получил и душевно рад Вашему предложению. Если дело состоится - я Ваш верный раб и примусь за дело с тем большей охотой, что я поздоровел. Но если и не состоится, то я все-таки еще раз прошу Вас, не томите меня напрасным сидением в Париже. У меня силы тратятся сов<сем> напрасно, мне дозарезу надо быть в России, а время идет-ведь уж половина июня. Мне дорога каждая минута, поэтому я прошу Вас, если не состоится дело, - добудьте мне, ради самого бога, 200 руб., 150 мне мало, я 100 р. непременно должен оставить в Париже. Посылаю Вам начало работы, завтра пошлю еще, и, пожалуйста, верьте, что, если Вы мне поможете, и помож<ете> вовремя, я сделаю для Вас все, что буду в силах.

   Это начало целого ряда очерков, в конце 1-го (завтра) вы увидите цель их. Все цензурно, я думаю. Второй должен быть, как мне кажется, очень интересен и смешон.

   Пожалуйста, достаньте мне денег и пришлите - У нас нет ни гроша. Мне крайне надо ехать. Пожалуйста же. Если можно, не долее как через 5 дней бы.

  

  

  

   Спешу ответить Вам на Ваше последнее письмо. Название романа Мало (Гектор) - "L'auberge du Monde". Роман из парижской жизни, обнимающий период времени от 1867 г. по 71-й. Роман этот, предполагается - будет велик и заключает в себе несколько отдельных романов (связанных, конечно). Первая часть этого ром<ана> - "Полковник Шамберлэн" (я бы назвал "Янки в Париже") уже окончен и может смело составить отдельный том; Ал<ександра> В<асильевна> примет все меры, чтобы как можно скорее выслать Вам окончание этого тома. Сколько всего выйдет - неизвестно. В 1-й части сорок глав, а сколько выходит из главы - я не знаю; это Вам узнать легче. 2-я часть называется "Маркиза Люсильер", Я думаю, Вы можете открыть на этот роман, кроме "Библиотеки", - отдельную подписку, объявив, что вот, мол, в настоящую минуту в Париже стал выходить большой роман такой-то в нескольких томах. В романе этом, обнимающем париж<скую> жизнь со времени Всемир<ной> выставки и оканч<ивающемся> войною, - автор обещает коснуться всех сторон париж<ской> жизни от дворца до клоаки (слова объявления). Если Вам надо, - я Вам пришлю полное объявление, составляющее лист в 2 1/2 квадратных аршина.

   Роман печатается в газете "Le Siecle". Но Вы этого не объясняйте, а то уж непременно перехватят.

   Векселя и доверенность Надеину я послал, - но прошу Вас подробно написать мне, как мне поступить, где и как заключать формальную доверенность и проч. Я очень плохо понимаю письмо Надеина. Мне надо знать, - что, как и зачем мне надо делать? И я тогда сделаю все в точности.

   Что Андр<ей> Васильевич? Как-то он добрался до Питера? Что Григорьев? Отчего нет до сих пор "Библиотеки"? Это дурно может действовать на публику.

  

  

  

   <......> Я думаю написать рассказ "Царь в дому" - ребенок. Это народное выражение о первом ребенке, и действительно, только эту власть я и согласен признавать за законную.

  

  

  

   <......> Господи, что за ахинея идет в моей жизни, что за чепуха! Я пять лет стремился поездить по Дону и пробраться в Соловецкий, и мне надо сидеть в Париже! Нечего сказать, по моим вкусам устроилось все!

  

  

  

   Дорогой Андрей Васильевич! Только что кое-как устроился в Калуге и пишу Вам свой адрес (он ниже). Прошу Вас, пожалуйста, пишите мне о делах по журналу и не откажите в следующем: пришлите, пожал<уйста>, по 1-му экземпляру имеющихся у Вас английских журналов, хоть, напр<имер>, за июль. Чрез 2 недели они будут возвращены. Я здесь нашел отличного работника - но обо всем я напишу Вам подробно. Журналы эти необходимы. Они будут все целы.

   Что Григорьев? Пусть бы он приезжал ко мне в Калугу отдохнуть - он бы нашел тут людей без водки и, право, хороших. Об одном-то из них я и хлопочу, прося журналов английских.

   Пишу Вам на лоскутке - ибо сижу в должности,- дела нет никакого, и меня совершенно не неволят. Занимаюсь покуда чтением романов. Вот еще что: 15 октября (по загранич<ному>) А<лександра> В<асильевна> должна непременно > выехать из Отейля, иначе придется жить там зиму, а на это никоим обр<азом> не согласится кормилица, и, след<овательно>, произойдет ссора. Если не может к этому числу выслать Меркульев, не поможете ли Вы А<лександре> В<асильевне>? А меркульевские получите от него, не говоря, что Вы послали. Я теперь ничего не могу сделать, и только в октябре разве удастся послать им что-нибудь. О, эти проклятые деньги! Господи, когда я хоть капельку устроюсь. Боюсь, как бы Антонова не узнала, что я в Калуге - погубит она меня!

   Жду Вашего письма непременно скоро; пусть и Пр<окофий> Вас<ильевич> напишет о себе что-нибудь.

   Адрес мой: В Калугу, Алексею Михайловичу Верховскому, с перед<ачей> мне.

   12 сентября.

  

  

  

   В Общество для пособия нуждающимся литераторам.

   В апреле месяце настоящего года я получил из Литературного фонда, под поручительством гг. Н. К. Михайловского, М. Е. Салтыкова, А. М. Скабичевского и В. В. Лесевича, ссуду в 300 р. сер. сроком по 1-ое октября. Не имея возможности уплатить эти деньги в срок и не желая вводить в расход моих поручителей, я обращаюсь к Обществу с покорнейшей просьбою отсрочить мне уплату ссуды до 15 декабря настоящего года, что для меня будет большим одолжением, так как к тому времени у меня будет готова для печати большая работа. - В случае согласия Общества сделать мне просимое снисхождение, - я прошу известить об этом и моих поручителей, адресуя известие всем четырем лицам: в Петербурге, в ред<акцию> "Отеч<Сественных> записок".

   Г. Успенский.

   Адрес мой: Калуга, Козмодемьянская улица, д. Хлебниковой.

  

  

   Дорогой Андрей Васильевич! Во 1-х, вышлите Библиотеку в Калугу по такому адресу: В г. Кал<угу>, в библиотеку для чтения, Е. Д. Шевыревой. Во 2-х, знаете, я душевно рад, что покуда будет продолжаться маленькая библиотечка, т. е. будет возможность на деле спеться и сойтись во вкусах и мыслях известному кружку людей. В 3-х, пишу Вам рассказ большой, имя которому будет "Опыт быть веселым. Рассказ". Пишу не спеша. Верите, лет восемь у меня не было такого времени, удобного для меня, как теперь, я так рад, что я здесь, только бы А<лександра> В<асильевна> не билась в нужде. Если бы "От<ечественные> з<аписки>" послали ей, не вычитая, все, что мне приходится за очерк из пам<ятной> книжки, - то отлично бы было, и я бы ужасно много ст<ал> работать. Я бы совсем мог отдаться работе, если бы еще не настигли меня долги здесь. Пожалуйста, не говорите никому, где я, кр<оме> Григорьева. Не говорите также даже с писат<елями> ни о К<леменце>, ни о Л<опатине> - не надо. Напишите, пожалуйста, где Григорьев и что с ним, и пусть бы написал мне, бессовестный. Думаю сделать так: на Рождество быть за границей, - а с весны перевезти семью прямо в деревню. Можно близ Калуги, верстах в 10 и от жел<езной> дороги верстах в 2, нанять отличное имение с землей, скотом, лошади, коровы, - рублей за 150 в год. В доме мебель, словом, все нужное. Сам буду жить в Калуге и приезжать домой. Не знаю, состоится ли это. Ах, если бы мне так тихо пожить и одуматься, хоть бы до весны, - право, я бы писал гораздо лучше прежнего и больше. Вообще, чувствую себя несравненно лучше, чем в Париже, и без содрогания не могу вспомнить пребывания своего в Петербурге в послед-<нее> время. Послали ли А<лександре> В<асильевне>? Простите меня за это, но что делать! Зная, что она без денег - ничего, кроме худого, на душе не чувствую и плохо работаю.

   2 окт<ября>, чет<верг>.

  

  

  

   Николай Алексеевич! опять обращаюсь к Вам насчет моего рассказа Книжка чеков. Я хочу попробовать напечатать его в Москве в "Русских ведомостях", где уже однажды был напечатан мой рассказ, вырезанный в "От<ечественных> записках", только слегка измененный и без подписи. Необходимы деньги для жены; гг. издатели ее переводов почти два месяца не высылают следуемых ей денег; а в расчете на них я и решился оставить семью за границей, чтобы хоть несколько месяцев спокойно поглядеть на русскую жизнь; пошло бы все отлично, - а теперь вот опять бог знает что! Необходимо поэтому напечатать рассказ поскорее, так как другой работы оконченной нет, я было начал длинную историю, но, кажется, ничего не выйдет. Вообще прошу Вас, Н. А., если рассказ никогда не может быть напечатан в "От<ечественных> зап<исках>", прислать его мне по нижеследующему адресу, - я попробую напечатать его в Москве, переделав; если ж хотя с переделками или измененным заглавием, например, вместо "Кн<ижка> чеков" - "Новый тип купца", - то оставьте рассказ у себя, а жене пошлите 100 р. Все пишу о деньгах - как мне это наскучило - ужас!

  

   Мой адрес: В Калугу, А. М. Верховскому, начальнику движения Ряжско-Вяземской дороги, с передачей мне. Адрес моей жены - на обороте. {<На обороте:> Paris, Auteuil, rue Chanez. M-me A. Ouspensky <Париж, Отейль. ул. Шанэ. М-м А. Успенской>.}

   Н. С. Преображенский (автор "Простых людей") утонул в колодезе, будучи в белой горячке. Я его не знал, но мне рассказывали, что это тот самый колодезь, который в 1-й главе первой его повести "Простые люди" так превосходно и внимательно описан.

   Не откажите написать мне строчку в ответ.

  

  

  

   Андрей Васильевич! Сейчас получил Ваше письмо и спешу написать по поводу его два словечка.

   1-ое и последнее: Ни в каком случае не следует Меркульеву являться к Некр<асову> с просьбой о перемене цензора или вообще о чем-нибудь, прямо не касающемся литературной поддержки. Это сразу заставит его махнуть рукой. От Некрасова нужны стихи - больше ничего, этого и надо добиться. Я его знаю. Сегодн<я>, явись к нему Мерк<ульев> просить о ценз<оре>, он тот<час> подумает: "а завтра явится еще зачем-нибудь, а послезавтра опять... Нет, лучше сразу!" и откажет совсем в участии. Впрочем - не знаю. Может быть, и иначе будет. По мне, так никоим манером не следует делать этого. Что ж Ольхин-то с своим министром? И нельзя ли выхлопотать перемену заглавия, назвав. "Русская жизнь" или как-нибудь, хоть осетрина, только не дешевка.

   П<рокофия> В<асильевича> письма получил все и буду ему писать ответ на днях. Теперь я сижу в должности. На дворе мороз, праздник Казанской, мужичьи дровни, сани, священник несет за заднюю ногу живого поросенка, точно удав поймал какого-нибудь зверька и тащит его жрать. Все это мне теперь в охотку.

  

  

  

   Андрей Васильевич! Пожалуйста, не упускайте случая в нынешнем же году продолжать "Библиотеку", - право, уверяю Вас, к ней расположена публика, все, кто видел ее - очень и очень хвалят. Теперь не хвалят ни одного журнала. Стало быть, "Библиотека" на хорошей дороге. По-моему, следует хлопотать в другом месте только и нигде больше. Говорю в другом, потому что Вы писали, что у Вас есть еще в виду другие деньги, кроме тех, за к<ото>рыми поехал Григорьев.

   Кстати, А. Ольхин должен знать начальника телеграфа в Харькове, у которого Гр<игорьев> должен был быть. Пусть телеграфирует к нему и узнает, что с ним.

   Попробуйте напечатать хоть в 3-х газетах объявление обстоятельное и увидите, как пойдет подписка. В списках журналов "Библиотека" стоит везде и, стало быть, подписка на нее идет. Разочтите, что може<т> быть при-самой плохой подписке - например, в 500, котор<ая> уже есть, и нельзя ли продолжать при этом скромном количестве, хотя бы пришлось понизить плату еще ниже?

   Если будет продолжаться - работа моя готова. Не будет, надо отдавать в "От<ечественные> з<аписки>" или куда-нибудь.

   Прошу Вас, напишите Меркульеву такую записочку:

   "А. В. Успенская убедительно просит Вас теперь же выслать следуемые ей за октябрь и ноябрь деньги. Она крайне в них нуждается". Что-нибудь прибавьте... А<лександра> В<асильевна> действительно^ очень нуждается, не получая теперь даже за октябрь, когда работа уже послана ею и за декабрь. Пожалуйста, напишите ему.

   Ужасно жалею, что за деньгами Вы не поехали сами. Гр<игорьев> хор<оший> человек, но дел никаких делать не может. Это уж надо знать раз навсегда.

   27 н<оября>.

  

  

  

   Николай Алексеевич! До настоящей минуты Надеин не мог выдать мне денег, которые я занимал у одного моего знакомого и уплата которых, к несчастью, переведена на него. Деньги эти были мне необходимы частью потому, что необходимо было большую часть послать жене, так и потому еще, что надо было отдать маленькие долги. Если бы у Надеина был какой-нибудь порядок, то все бы это устроилось, и я бы уже давно был на месте в Калуге. Вместо того, с 5-го января, я день за днем провожу в напрасном жданье, и очень может быть, что мне откажут в Калуге от места, - не мои приятели, а высшее начальство. А место мне необходимо, стало быть, и ехать необходимо, и необходимо платить и посылать деньги. Я решил - не идти более к Надеину, так как это напрасное ожидание, которому конца не видно, - крайне утомительно. Поэтому, при всем моем нежелании беспокоить Вас, путать мои счеты с "От<ечественными> зап<исками>", которые только было наладились, чему я душевно рад, - мне решительно невозможно поступить иначе, как просить Вас выдать мне теперь те 200 р., которые я должен бы был получить в феврале. Впредь до полного погашения этой суммы - 700 р. - ни об одном рубле я не заикнусь, покуда мне не придется получать вновь заработанного. Эти же 700 р. я непременно покрою в феврале или марте, - надобно немного более 5 листов, - а с окончанием 3-го рассказа (начало которого у Вас),- будет больше 5-ти листов. Уехав покойно из Петербурга, я с удовольствием вновь примусь за работу, - есть у меня и материал и охота. И, что бы ни случилось с этими очерками, - я оставлю вместо них другие, но до покрытия этих 700 р. - не побеспокою Вас ни письмами, ни разговорами о деньгах. Если просьбу мою возможно исполнить, то прошу Вас вручить эти 200 р. под расписку подателю сего письма. Это мой приятель, сам служащий у Надеина и могущий подтвердить Вам все вышесказанное. Получив эти деньги, я сегодня же раздам их, куда надо, и уеду из Петербурга.

   Если Вам почему-либо нельзя исполнить просьбы теперь, то вот мой адрес: На Екатерининском канале, в здании Лаборатории Министерства финансов, кв. No 10,

  

  

   <......> Место... я должен был бросить, и как ни скверно это в материальном отношении, но решительно не раскаиваюсь: подлые концессионеры глотают миллионы во имя разных шарлатанских проектов, - а во сколько же раз подлее интеллигенция, которая не за миллионы, а за два двугривенных осуществляет эти разбойничьи проекты на деле, там, в глубине страны? Громадные челюсти концессионеров ничего бы не сделали, ничего бы не проглотили, если бы им не помогали эти острые двухдвугривенные зубы, которые там, в глубине-то России, в глуши, пережевывают неповинного ни в чем обывателя. Я не могу быть в числе этих зубов; если бы мне было хоть мало-мальски покойно, я бы, может быть, и не так был чувствителен ко всему этому, и, понимая, считал бы себя скотиной, но жалованье получал бы аккуратно. Но при том раздражении, которое временами (как в последний приезд в Петербург) достигает поистине глубочайшей невыносимости, я не могу не принимать этих скверных впечатлений с особенной чувствительностью. Место надо было бросать: все, там служащие, знают, что они делают разбойничье дело (будьте в этом уверены), но все знают, чем оправдать свое положение... а вот зачем литератор-то (каждый думает из них) тоже мокает свое рыло в эти лужи награбленных денег - это уже нехорошо. "Пишет одно, а делает другое". Вот почему нужно было бросить их в ту самую минуту, как только стала понятна вся подлецкая механика их дела <......>

  

  

  

  

   Обращаюсь к Обществу с покорнейшей просьбой не отказать мне, ввиду настоятельной надобности, в ссуде трехсот рублей сроком по 1-е декабря настоящего года, за поручительством нижеследующих членов Общества.

  

   Имеющее последовать на просьбу мою решение покорнейше прошу сообщить по след<ующему> адресу: Екатерининский канал, д. No 134, кв. 10, Ник. Конст. Михайловскому.

  

   В своевременной уплате ручаюсь.

  

   В своевременной уплате ручаюсь.

  

   В своевременной уплате ручаюсь.

  

  

   Если число лиц, изъявивших желание поручиться за меня, найдено будет недостаточным, то я имею честь покорнейше просить комитет Общества не отказать мне уведомлением - скольких поручителей, кроме поименованных, должен представить я, чтобы ссуда была разрешена. Многих из моих знакомых писателей, состоящих членами Общества, я не застал сегодня дома, но вполне уверен, что они не откажут поручиться за меня.

   Я прощу ссуды потому, что работы мои, вследствие не зависящих ни от меня, ни от редакции обстоятельств, должны по нескольку месяцев, а иные и более года выжидать удобного времени быть помещенными в журналах. Кроме того, переводы моей жены, по несчастию, попадают на произведения писателей, которые гг. книгопродавцы не рискуют издавать: так, остаются переведенными и неизданными романы: Шатриана "Гаспар Фикс", Ревильона - "Изгнание" и Золя - "Эжен Ругон", переведенный из журнала "Siecle", не куплен ни одним книгопродавцем из-за цензурных опасений.

   Ввиду этого я покорнейше прошу не отказать в моей просьбе.

  

  

  

   Андрей Васильевич! Отвечаю на Ваше письмо: все, что Вы написали в прошении, по-моему, верно, кроме фразы "и с более расширенной программой" - никогда программы расширить не позволят, это уж будьте покойны, но уверяю Вас, что право иметь беллетр<истику> и библиографию - это громадное право, или по кр<айней> м<ере> все что нужно для хорошего журнала. Я даже изменил бы в прошении фразу так - "не изменяя разрешенной программы, им<ею> ч<есть> просить о перемене названия журнала" - да и тут не слишком хорохориться, а просить хоть такое: "Общедоступная литературная библиотека", - то есть просить о замене слова (одного только слова) - другим: вм<-сто> дешевая - литературная. Из Москвы я не выслал Вам объявления, потому что, прочитав его, нашел совершенно неуместным и с такими требованиями, котор<ые> никоим образом удовлетворены быть не могут. Если будет издаваться журнал, тогда я напишу объявление половчей и поумней, - а теперь это еще не нужно. С Валерианом Панаевым едва ли возможно делать дело,- он начнет самодурничать и не даст никому из нас пикнуть слова. Если бы можно было достать хотя 3000 р., то, право, начинать бы издание и без них. Тургенев написал уже предисловие к рассказам Кладеля, и я не знаю, как поступить - продать, ввиду продолжения "Библиотеки" - жаль, не продать нельзя - нужны деньги; 600 фр., которые мы с Вами послали, - уж не застал я в живых, когда приехал. Сам я почему-то, не знаю право, еще ничего не могу работать; что и было, все разлетелось прахом, - я думаю, что это с дороги. Работать буду без всякого сомнения.

   Своих я застал здоровыми; Саша здоров удивительно, говорит все и много понимает, он сначала звал меня мосье... "С этим мосье сяду"; теперь говор<ит> Глеб.- "Прощайте, Глеб, здравствуйте, Г<леб>". Главное, что здоров и вырос очень. Пр<окофий> Вас<ильевич> рассказал мне свои похождения, причем история сумасшествия вышла совсем иначе. Сию минуту он ушел к Тургеневу приводить в порядок его библиотеку. Он Вам душевно кланяется. Душевно и я благодарю Вас за Горенку, она - горластая баба, и ее надо было удовлетворить раньше других. Я скоро приду в себя и скоро, скоро поправлю прореху в своих финансах - я буду писать н в "Пет"<ербургские> вед<омости>" и в "Русские". Теперь я еще не сообразил, что писать. Я Вам обо всем напишу подробно. Точно я деревянный в настоящую минуту. Кланяйтесь всем Вашим.

  

   Прошение в Главн<ое> управл<ение> по делам печати, по-моему, должно быть такое:

   "Вследствие передачи мне согласно... права издания ж<урнала> "Б<иблиотека> об<щедоступная> и д<ешевая">, мною были сделаны значительные денежные затраты с целью продолжения этого издания с 1-го янв<аря 18>76 г., но так как прежний издатель и по наст<оящее> вр<емя> не додал подписчикам, согласно бывшего между нами условия, остальных 3 NoNo журнала за <18>75 г., - то открыть подписку на <18>76 г. я не мог и вследствие этого понес значительные убытки, не говоря уже о том, что подобный перерыв в выходе книжек журнала, весьма неаккуратно выходившего при прежних двух издателях его, - на этот раз должен был окончательно уронить его во мнении публики. Ввиду этих крайне неблагоприятных условий и необходимости возврата хоть части сделанных мной на продолжение журнала затрат, я нахожу себя вынужденным просить Главное Управление по делам печати, оставляя прежнюю программу "Общ<едоступной> дешевой библиотеки", разрешить мне продолжение издания с переменою названия "Дешев<ой> общ<едоступной> биб<лиотеки>" на название "Литературное обозрение" - или, по крайней мере, на замену слова "дешевая" - словом "литературная" - так, чтобы журнал мог называться: "Общедоступная литературная библиотека".

   Вот что я могу написать сию минуту. Я думаю, что больше ничего и не нужно; если бы и это позволили, было бы счастье. Мотивировать одним только убытком - самое лучшее, они еще могут пожалеть потерю денег; убедить чем-нибудь другим - едва ли возможно. Пришлю Вам для образца книжку Республиканского обозрения, которое начало только что выходить - по-моему, отличная вещь. Она может служить образцом этой библиотечки. Буду писать Вам, может, сегодня, а может, завтра. Не взыщите теперь.

  

  

  

   Андрей Васильевич! Не пишу я потому, что измучен совершенно. Что будет - не знаю. Жаль мне "Библиотеки" ужасно, - но, если другого исхода нет, то, разум<еется>, надо отдать Якоби. Но купит ли она перевод Ал<ександры> Вас<ильевны> Кладеля с пред<исловием> Тургенева за 200 р.- 15 печ. листов больших? У меня нет никаких сил долее биться. Неужели Григорьеву семья не вышлет денег? Рассказывать и толковать об этом я более не буду.

   Жаль "Библиотеку". Вина и беда в том, что нет денег. Нужны деньги, и "Библиотека" пойдет, в этом я уверен. Посылаю при этом Вам образчик нового журнала. Вы видите, какое в нем разнообр<азное> содержание? а весь No состоит из 2 печ. листов такой печати, как прилагаемый лист. Так и "Библиотеку" надо издавать и брать пять рублей, давать 5 листов и 2 прилож<ения> убористой печати, - бумага самая дорогая вещь. Если бы Вы решились рисковать, то вот, по моему мнению, что надо бы сделать. Надобно занять 5 т<ысяч> рублей на три года и издавать журнал самому, не переменяя на заглавии ничего. 5 листов, платя по 50 р., - будет 250, и 250 бумага и печать - пятью тысячью обеспечено 10 книжек. Первое - должна быть аккуратность полнейшая. Если бы Вы выслали нам всем 100 р. в месяц, то мы из 5 листов доставляли бы 3 листа, то есть 1 1/2 листа убористой печати Литературного обозрения, русской и франц<узской> литературы, и 1 1/2 листа оригиналу - я бы отдавал все, что пишу для "От<ечественных> зап<исок>", и выходило бы по небольшому рассказу в книжку, под тем же назв<^анием> "Люди и нравы", и один хороший рассказ с французского; для Вас остается 2 листа и денег 150 р. Это для перевода с английского, немецкого и для мелких литературных вырезок. Кроме этого в конце книги 2 листа романа, который тоже будем переводить мы, покуда не поправимся, и за эти же 100 р. При этих условиях - полистная плата хороша, и можно с полной любовью отдаться делу, не страшась завтрашнего дня. Все рассказы, которые будут доставлены Вам, - все присылайте сюда. Туда и назад - 7 дней, - это то же, что пролежит в каждой редакции. Право, решившись на это и зная, что тут все наше будущее, - посмотрите, как пошла бы работа. Якоби возьмет, и у нее пойдет, потому что она достанет денег и обратится к тем самым лицам, котор<ые> и к Вам всегда шли с удовольствием. Тогда бы до сентябрьской книжки - мы оставили и тургеневское предисловие. Небольшие книжки эти были бы очень интересны, и я, уверяю Вас, добыл бы и Щедрина и кого угодно. Некрасова бы непременно получил, а главное, испросил бы право перепечатывать у первоклассных писателей их статьи у нас. Льва Толстого перепечатали несколько журналов, и это дало им ход. Перепечатывать такие вещи, которые, разум<еется>, гремят. Литературное же обозрение, занимая 2 1/2 листа убористой печати, - велось бы как нельзя лучше, и не было бы в нем ни капли воды. Журнал весь был бы новый для всей читающей публики. Вот сию минуту есть новая книга Гюго, нов<ая> книга Ренана, Тэна - этюд о Жорж Занд - и так каждый день. Стихов, кроме первостатейных, т. е. имен, - не надобно никаких. Я уверен, что надобно даже не 5 т<ысяч>, а 2 1/2 тысячи, с рекламами, чтобы к новому году была подписка. Новое имя издателя сильно будет говорить о том, что действ<ительно> будет новое, а главное, надо это доказать. Во всех газетах писать содерж<ание> 1-ой книжки на первой странице. Печать должна быть еще убористее той страницы, которую прилагаю. Хорошо бы было, и принялись бы за работу. Ох, измучился я. Не купит ли Якоби Кладеля хоть <за> 175 р. Юлия, наша кормилица, непременно хоч<ет> в Россию. Что я буду делать! Посмотрите, сколько прожито денег зимой! Из русских никого нет, и, право, я не знаю, что со мною будет. Прощайте! Беритесь, ради бога, не бойтесь, - право, будет все оч<ень> хорошо, - надо только взяться как следует, а не то, так отдавайте Якоби.

   5 июля.

  

  

  

   Андрей Васильевич! Отвечаю Вам по пунктам:

   1) На условия за 100 р. серебром составить хронику и за рассказ я согласен, и, если только уладится дело на дальнейшее, я прошу Вас мне телеграфировать, и я тотчас примусь за работу.

   2) Теперь же приглашать Михайловск<ого>, Некр<асова> и Щедрина - для сотрудничества у Нотовича - вещь сов<ершенно> немыслимая. Если бы я действовал от своего имени, то есть, если бы они знали, что это мое дело - тогда имена их были бы в 1-ой книжке. Но и теперь никто из них не в праве будет отказать, да и не откажет, стоит только две книжки - октябрь и ноябрь - повести как следует. Если бы положились в этом на меня, то есть, если бы не брали ни одной статьи (кроме Ваших работ) без моего указания, то, уверяю Вас, всякий с радостью дал бы журналу свою статью и имя. За эти же самые сто рублей, без всякой приплаты, я бы взялся для этих 2-х книжек сделать все, вместе с переводами с французского. Ни Нотовича, ни Ольхина стихов, ни Круглова не должно быть. Я бы прислал переводы в прозе из Аккерман и из других французских поэтов, которые надобно заказать переложить в стихи Минаеву или какому иному стихотворцу и помещать без подписи, даже Минаева. Нотович с Минаевым должен быть знаком.

   3) Тургенева предисловие к Очеркам Кладеля Нотович может приобрести не иначе, как для отдельного приложения, что очень хорошо для подписки будущего года. За книгу. Карбасн<иков> дает 200 р., и придется отдать. За ту же цену может приобрести ее и Нотович и при начале "Библиотеки" объявить, что книга эта будет разослана в виде приложения, в виде премии всем новым подписчикам. Деньги он за нее должен выслать сразу теперь же и будет иметь право продавать книгу, кроме того, отдельно.

   Если он на это согласен, то известите, и тогда сейчас же примемся за работу. Для 1-ой книжки будет мой рассказ - 1 л<ист>, расск<аз> Пр<окофия> Васил<ьевича> - 1 л<ист>, потом будет рассказ Катулла Мандеса в 1 лист, роман Тони Ревильона - 2 1/2 или 3 - "Развращенная буржуазия" (в 3 книгах он кончится) и "Письма из Сербии" - 2 л<иста> (с театра войны) Л. Езерского (переводы). Письма эти полны подробностей быта, нравов, словом - самая живая картина теперешнего положения этой страны. Езерский - специальн<ый> кор<респондент> одной газеты. Потом в хронике французск<о>й> лит<ературы> - обзор за два года двух журналов по женскому вопросу. Журналы эти переполнены курьезами. Для русской литературы - введение: обозрение ее за последние годы, ее вес в публике, ее материальное положение и в след<ующем> No - уже о книгах. Все это будет выслано к 15 или 20 августа, все - до последней строки. Кроме того, я бы предлагал печатать в конце книги просто список статей о России в иностр<анных> журналах под назв<анием> "Библиографич<еский> указ<атель> статей о России в иностр<[анных> пер<иодических> изд<аниях>". Вам стоит только пересмотреть все, что у Вас есть из английских, и писать: в "Тайме" - за сентябрь в таком-то No о том-то и т. д. Я буду писать здесь то же самое.

   Если Нотович на это будет согласен, то извещайте. Если последний приобретает Кладеля за 200 р. - пусть деньги эти высылает сразу и скорее, а 100 руб. за работу отдаст после; если не согласен, то известите, - уйдет время, и у нас за 200 р. не возьмут - и продавайте ему журнал на чистые деньги.

   Премию лучше всего объявить для всех подписчиков - как старых, так и будущих, и раздать ее 1-го января. Раздать раньше, она потеряет интерес для новых подписчиков.

   Что же касается того, как распределить работы по журналу, то я думаю, что непременно нужно завоевать Вам право исключительное на то, чтобы никто не смел вмешиваться в составление журнала, т. е. вся редакционная часть лежала бы на Вас и ни одна статья не должна быть помещена без Вашего согласия. Нотович должен платить деньги и получать доходы. Необходимо, чтобы он согласился на то, чтобы все статьи помещались только с Вашего согласия; если меня тут нужно, то и моего. Относительно статей самого Нотовича, - разумеется, с ними самая беда и есть, - необходимо, чтобы он соглашался с приговором большинства сотрудников. Выставьте ему меня каким-нибудь страшилищем и скажите, что, мол, без моего согласия ни одна статья пойти не может. Если, конечно, это возможно. В крайнем случае его можно прямо стеснить в его писательстве объемом журнала, т. е. выговорить Вам и мне известное число листов из двенадцати, так, чтобы ему в год оставалась самая малость. Печатают дрянь везде, посмотрите, что такое в "От<ечественных> з<аписках>" в июне "Рамки", повесть. Уж хуже этого не бывает. Если же он не согласен или будет колебаться, прямо отдавайте ему за известную сумму. Прокоф<ий> Васильев<ич> на днях нанял себе комнату около Зоологич<еского> сада. Вместе мы с ним решительно ничего, кроме разговоров, не производили, а теперь он работает, да и мне тоже удобнее. Видимся мы всякий день. Извещайте же, приниматься за работу или нет.

  

   P. S. Н. С. Кур<очкин> едет в Петербург. Кажется, он явится к Меркульеву за своими экземплярами.

  

  

  

  

   Я послал в редакцию "От<ечественных> з<аписок>" статью, всю до последней строчки (45 лист<ов>), и убедительно прошу Вас выслать мне денег. Вслед за этой статьей буду посылать с завтрашнего дня другую и в течение 1-ой половины августа ее кончу. Стало быть, Вы будете иметь довольно много моей работы, и с высылкою просимых мною 200 р. долг мой все-таки будет покрыт весь.

   Настоятельно прошу Вас не отказать мне. Я работал с самого приезда сюда и посылал корренспонденции в Москву, но только три из них попали в печать; где другие, не знаю до сих пор: человек, на имя которого я посылал, арестован, и он сидит в тюрьме, и что будет, не знаю. Человек этот был для меня все, при его помощи я надеялся устроить, наконец, печатание моих книг в течение нынешнего лета, - и, как на грех, все пропало опять. Пожалуйста, не бросьте меня и Вы, не откажите, я потерял голову совершенно...

   &nb