Успенский Глеб Иванович - Письма

а оттуда сухим путем в Уфу. Скучно уж очень плыть на пароходах и ехать на машине. Ничего не увидишь.

   Милый, милый Александр Сергеевич! Что Вы теперь, чем живы, и что у Вас на душе? Крепко целую Вас, мой дорогой.

  

  

  

   Простите, что я задержал и так далеко завез Вашу рукопись. Не было никакой возможности остановиться, чтобы разобраться и окончить в дороге неоконченные в Петербурге дела.

   Рукопись о переселенцах остается до осени, так как теперь в редакциях никого нет, и на лето матерьялы запасены заранее. Ворочусь домой к 7-му августа, и если что Вам будет надо сказать мне по поводу статьи о переселенцах, то напишите к этому времени. К этому же времени хорошо бы прислать и "Кабак". "Шахты" Ваши я также напечатаю непременно, и в сентябре, октябре Вы получите деньги.

   Всего хорошего.

  

  

  

   Письма Ваши и каталог из Чудова переехали опять в Пермь, куда я до поры до времени просил А<лександру> Вас<ильевну> пересылать адресов<анные> на мое имя письма. Одно уже отправлено в Петербург. Эта проволочка ничего не значит. Павленков будет в Петербурге не ранее 1-го июля, он лечится в Крыму и все равно ничего бы не сделал до тех пор, пока не воротится в Петербург. Теперь же и Павленков и Бакст прибудут в Петербург почти одновременно, и я. вновь уверен, что он устроит это дело вполне добросовестно.

   Милый С<ергей> Ник<олаевич>, а ведь я, может быть, увижу Вас еще и в Таре. Дело в том, как я решу в Тюмени: ехать ли мне до Тюмени и в Бийск или же в Омск пароходом, а от Омска на лошадях, либо в Тюмень опять, либо к Уфе. Переселенцы, которые меня интересуют, есть и в Омской округе 6 семей, и, стало быть, я могу кое-что видеть, поехав и не так далеко. Когда еще выберешься из Бийска, а я устал и ездить и писать и положительно не чувствую от этой маяты ничего, кроме утомления. Что делать-то! Хоть перед смертью посмотрю уж заодно, что такое и Сибирь.

   Так вот: если я решу ехать в Омск, я Вам пришлю телеграмму, и мы повидаемся на пристани, а потом уж и в Чудове.

   Дорогой встретился на пароходе с Вашим тарийским врачом - чопорный такой. В другой раз постараюсь не встречаться с этой "загадочной натурой", от которой за пять минут разговора начинается головокружение.

   Надюша и все известное Вам молодое поколение, всех известных Вам преступных отцов и матерей, растет не по дням, а по часам, цветет, - но, по к<райней> мере я, ничего не вижу ни для них, ни поэтому для себя в будущем хорошего. Что-то сумбурное, чего не в силах отстранить, мытарит, мучит и уродует их, и иногда от одного <этого> поглядишь на их жизнь, - сам не знаешь, куда деваться, и готов на себя руки наложить. Будьте здоровы, дор<огой> С<ергей> Н<иколаевич>. Михайловский ждал встречи с Вами в Костроме.

  

  

   Дорогой Александр Сергеевич! Сегодня вечером сажусь на пароход и еду в Томск, не посылая Вам письма нового. Произошло это так: мне в Тюмени нужно было собрать разные сведения о переселенцах, а следов<ательно>, кой с кем познакомиться. А раз это случилось- житья мне нет. Постоянные неожиданные посещения и разговоры, в которых вам же "своими словами" передают люди буквально то, что напечатано в наших журн<алах> и газетах. Каково бы показалось Вам, если бы Вы, поехав послушать чужих речей, услышали бы только то, что сами же сто раз прокорректировали в "Русских ведом<остях>". Писать поэтому невозможно, и нужно уединение дня на два. Вот почему я еду до Тобольска, останусь там до следующего парохода (3 дня) и в эти три дня напишу Вам два письма, "IV. Переселенческая станция в Тюмени", "V. Сибирский старожил". Матерьялов у меня много. В этом будьте уверены. Но вот что я прошу убедительно: как только получите это письмо, так, пожалуйста, вышлите мне 100 руб. по телеграфу, чрез Сибирский банк в Томск, в редакцию "Сибирской газеты" для передачи мне. Если эта передача невозможна,- то просто в ред<акцию> "Сибир<ской> газеты", там будут знать это, и еще сто рублей почтой в Чудово Александре Вас<ильевне> Успенской. Работы я пришлю много, словом, не заберусь в новый долг никаким родом. Но прошу Вас, милый Алекс<андр> Серг<еевич>, послать мне в Томск, когда получите это письмо, не ожидая рукописи, которую получите ровно чрез 4 дня после этого письма. Необходимо так, чтобы, приехав в Томск, я бы уже нашел деньги и, повидавшись кой с кем не более 3-х дней, мог бы уехать сухим путем опять до Тюмени (1500 верст). Эта-то поездка и будет главное дело. Если ж деньги запоздают, то в Томске я пропаду, меня задержат, затаскают. Уже в "Сибирской газете" есть публикация, что я еду. Все это меня расстроит и затруднит ужасно. Деньги у меня есть, но мне без этих ста рублей никак не воротиться в Москву, а останавливаться я не буду и пошлю Вам с дороги еще только одно письмо 6-ое, а остальные от Томска до Тюмени, сухим путем, буду уже писать в Чудове. Итак, Вы будете иметь от меня 3 письма еще. Много, ужасно много важного. Чего стоит крестьянин, не знавший крепостного права. Вот тут-то меня и подирает мороз по коже. Уж истребил, сукин сын, леса до того, что неурожаи стали хроническими. Жрет такой хлеб, что собака не тронет. Все это я должен знать подлинно - и зря не напишу.

   В Чудове также очень нужны деньги - не бойтесь послать туда по почте 100 р. - я пришлю много работы. Если даже и вычеркнете много по обстоятельствам, (впрочем, в этих 2-х след<ующих> письмах нечего буд<ет> вычеркивать - только факты и сцены),- то и то, все взятое, и то, что прошу, покроется.

   Не откажите же дорогой Александр Сергеевич, исполнить эту просьбу. Жара здесь ужасная. Постоянно около 40 град<усов>. Вот какая Сибирь-то!

   Крепко Вас целую.

  

  

  

   Прилагаю еще два примечания.

   1) Надобно поместить там, где говорится о бесплатной перевозке от Перми до Тюмени по ходатайству пермского губернатора.

   2) Там говорится о старухе, не попавшей в списки, ушедшей самовольно. Кстати, там сказано "а старуха осталась" - надо сказать "а старуху решили оставить".

   Знак примечания надобно поставить там, где говорится: "Вот обстоятельство, не предвиденное никакими постановлениями по переселенческому делу..." (или что-то в этом роде).

  

   P. S. Найдите, пожалуйста, сами такое место в статье, где бы можно было сделать примечание.

   * В след<ующем> письме я постараюсь сообщить сведения обо всех расходах по переселенческому делу в Тюмени как частного тюм<енского> общ<ества>, так и М<инистерства> вн<утренних> д<ел>.

  

   Примечание 1-ое.

  

   * Переселенцы, которым помогло добраться до Тюмени вмешательство губернатора, - живые образчики бездушной канцелярщины, в полной силе царюющей в российских административных захолустьях. Переселенцы эти из Полтавской губернии пришли в Пермь буквально без копейки.

   - Отчего же вы не переждали до осени? - входя в их положение, пытала переселившихся публика и начальство.- Ведь теперь там у вас рабочая пора, вы всё бы в два-то месяца что-нибудь бы сколотили.

   - И сами просили Христом богом не выгонять нас до осени, да не дозволили.

   - Кто не дозволил?

   - Да волость. Как получили в волости бумагу - что нам назначены участки в Сибири - так и погнали вон. Вон, вон и вон! Минуты не дозволили повременить.

   - Да зачем же так? Какое они имеют право?

   - И бог их знает. Уходите, говорят, сейчас, а не то, говорят, этапом вышлем. {Далее зачеркнуто полторы строки. - Ред.} Так и ушли. И свои-то долги кой на ком побросали!..

   И вот это дело также надобно сделать как следует. Сначала нужно устроить этих людей, а потом уж начать и переписку.

  

   Примечание 2.

   * К числу таких "самовольных" переселенцев (не имеющих даже прав на переселение) принадлежат переселенцы из губерний Западного края. Они почему-то не имеют права сделать своего переселения форменным порядком, как это уже может делать великорус и малоросс. Но нужда так их, вероятно, донимает там, что, несмотря на свою поразительную запуганность, приниженность и забитость, они все-таки решаются на риск переселения. Потихоньку, не говоря о своих намерениях никому из посторонних ни слова, выправляют они у ксендза метрическое свидетельство, тайком, при помощи евреев, распродают имущество и не уходят из деревни, а прямо исчезают. Крестьяне этих губерний - что-то непонятное даже для нашего, почти донага раздетого переселенца, идущего на край света без копейки: так они забиты, ошеломлены, притуплены. Речь их темная, как темны какою-то мертвой тусклостью их глаза; робость, беспомощность и какое-то трепещущее пред "паном" холопство - все это говорит, что, помимо бедности, безземелья, нищенства и изнурительного труда, - измят, скомкан, изуродован и их дух. Бритые лица без выражения, - точно маски мертвецов, - невольно смущают вас - что там под этой маской? (Беспредельное холопство или же жгучая злоба?) Во всяком случае это человек, вырвавшийся из каких-то железных тисков, и не таков он "внутри", каков кажется "снаружи", а "наруже" - не таков, как "внутри" (должно быть, это-то и есть "быдло"). И с ним поступают так же, "как следует", - сначала устроят, - а потом уж и "в переписку" и "в пререкания". В Западной Сибири уже существуют на юге два поселка крестьян-католиков. Были примеры возвращения на родину - нет костела, и ксендз посещает только два раза в год.

  

  

  

   При первой остановке я буду писать Вам и всем томским друзьям, - есть у меня к Вам и к ним просьбы, да и хочется мне всех вас от всей души благодарить. Напишу и про дорогу и про себя. Настоящее письмо деловое и состоит в просьбе след<ующего> содержания.

   В Томске существует начальник Почтовой части Том<ской> губ. г. Пятичинский, а на станции Покровск служит уже долгое время писарем Николай Михайлович Попков. Это молодой человек, 25 лет, из крестьян, но больной, с изуродованной грудью и спиной. Жить ему здесь трудно, жалованья 5 р., нет ни книг, ни газет, а между тем все это ему нужно. Он бы желал занять какую-нибудь должность в Каинске в почтовой конторе. Дело почтовое он знает хорошо - и, сколько я вижу, пропадать ему зря на почтовой станции не подобает. Не можете ли каким-либо путем сделать так (хоть через г. Петухова), чтобы г. Пятичинский перевел его в Каинск или в другую почт<овую> контору на такое место, на которое годен человек, хорошо знающий почтовую часть, но негодный для почтовых разъездов? Все ведь это возможно, - г. Попкову надо именно такое место, где бы можно было иметь книги, читать, так как это ему надо, и это единственное, как мне кажется, утешение в его болезненном положении?

   Похлопочите, пожалуйста!

   Буду писать Вам на этих же днях. Вывалили меня в канаву, на всем скаку (лошадь испугалась, и как я не сломал ногу, - истинно единому богу известно).

   Впрочем, обо всем этом подробно - при первом удобном столе, пере, бумаге и чернилах.

   Крепко жму Вашу руку. Всем кланяюсь. Татьяне Христоф<оровне> мой глубокий поклон и привет.

  

   28 июля <18>88 г.

  

  

  

   Так как некот<орые> подробности моего путешествия есть в письме у А<лександра> Ив<ановича>, и он Вам их расскажет, и я в этом письме не буду их пересказывать, я скажу только, что надо сказать Вам. Первое - спасибо, глубокое спасибо Вам за Ваше радушие, - я так рад <был> видеть Вас и таким простым, милым, задушевным человеком! Как ни плохо в Сибири,- но, ей-богу, она не повредила Вам так, как бы повредил за все эти годы Петербург. Уверяю Вас, что Вы там были бы раздражены не так, как раздражает Вас сибирская кляуза, а смертно, то есть до безнадежности, Я и приехал-то в таком состоянии, только крепился, а увидел Вас, Ваше письмо, простое и радушное, и сохранность полную всего хорошего в Вашей душе, - сам почувствовал себя лучше, и хоть еду опять на смертную казнь беспрерывной, теперь уже насильственной работы журнальной, - но вот все-таки есть капля какого-то облегчения. Татьяна Христофоровна-такой славный человек, каких я редко встречал. Шлю ей самый искренний привет и благодарность. Я мало знал ее, да и Вас, Ник<олай> Ив<анович>. Теперь я рад душевно, что знаю Вас и Татьяну Христофоровну больше. Милые, хорошие, добрые Вы люди, - живите долго и дай бог Вам всего хорошего.

   Не забудьте меня, Ни<колай> Ив<анович>, напишите.

   Я не взял у Вас бумаги, которую Вы мне давали. Пришлите мне что-нибудь по домашним семейным делам сибирских крестьян - это было бы хорошо, но все, что ни пришлете, все будет хорошо, и за все я буду бесконечно благодарен. Что будет Вам надо в Петербурге: скоро справиться, выслать - пишите мне и телеграфируйте. И то и другое лучше всего на Чудово ст. Ник<олаевской> ж<елезной> дороги. Всё исполню.

   Не может ли г. Розанов (пожалуйста, передайте ему мой поклон и крепко его обнимите) написать мне несколько сцен, анекдотов (пять-шесть) и отдать их в мое распоряжение, - где бы была видна гордость сибирского мужика. Он так отлично его знает! Мне же нужны эти черты. Он рассказывал, как сибиряк отвечает нашему мужику.

   Наш мужик. Как бог не даст - так и не будет хлеба!

   Сибиряк. А не даст, так и сами возьмем!

   Пусть он напишет, на чем основано это самохвальство, фордыбаченье?

   Кроме того, он отлично сказал, как разговаривает хозяйка с гостями. Кушайте или что-то получайте... Не может ли он записать всю ее речь, как говорит?

   Креме этого, я прошу его еще сообщить о той же гордости примера два-три, о разнице нашего и сибирского мужика.

   Будьте добры, Н<иколай> И<ванович>, напишите ему об этом поскорее, если он уехал. Настойте на том, чтобы он немедленно написал бы, о чем я его прошу. Мне это нужно. Забрала меня Сибирь за живое!

   Запоздал я в Россию, шибко запоздал!

   Пожалуйста, неотступно вытеребите из Розанова, о чем прошу. Нахрап сибирского мужика, раздолье, его обжорство, "трын-трава", "наплевать", - вот именно все, что касается этих качеств.

   Будьте здоровы, дорогие мои! До свиданья! Всего хорошего.

   Ваш навсегда

  

  

   Томская Дума почтила меня приглашением на обед, дававшийся по случаю открытия Университета. Но неожиданные личные обстоятельства, заставившие меня поспешить возвращением в Петербург, лишили меня счастия присутствовать среди почтенного томского общества на этом радостном обеде, т. к. я должен был оставить Томск в самый день 24 июля. В настоящее время, имея возможность располагать несколькими часами остановки в дороге, первым долгом своим считаю принести мою глубочайшую благодарность Томской Городской Думе за ее ко мне внимание, искренно присоединяю мою радость по случаю открытия Университета к радости всех сибиряков и всех томских граждан в особенности и прошу верить, что два билета, присланные мне Городской Думой, будут всегда возбуждать во мне наилучшие воспоминания: оказанное мне внимание в такие знаменательные дни, с которых общественное развитие (что бы там ни было) несомненно должно пойти вперед. С искренним уважением и благодарностью

  

   Омск, 30 июля <18>88 г.

  

  

   Владимир Николаевич! Если письмо это пишется на гербовой бумаге правительства "Слав<янского> базара",- то делается это единственно по вине самого этого правительства: нельзя послать за почтовой бумагой иначе, как заплатив комиссионеру 40 к. за комиссию. Надобно просто принять предложение пользоваться гербовой бумагой от гостиницы и волей-неволей писать на ней то, что ей вовсе не приличествует.

   Я глубоко страдаю, что уехал из Казани, не повидавшись с Вами.

   Я так был рад, что познакомился с Вами и с ред<акцией> "Волжск<ого> вестн<ика>", что мне и самому было прискорбно нарушить обещание - пробыть в Казани до вечера и еще повидаться с Вами. Я забыл поблагодарить ред<акцию> за высылку мне газеты, что и делаю теперь. Не откажите передать г. Загоскину и Вашим сотрудникам искреннюю мою благодарность за получаемый экземпляр и в особенности мое уважение к их трудам - всё они делают добросовестно и хорошо. За великую честь сочту примкнуть в сотрудничество к ним. Весь прошлый год я работал непомерно много и не мог исполнить моего обещания. В нынешнюю осень оно будет исполнено непременно.

   Не откажите передать мой искреннейший привет г-же Подосеновой.

  

   P. S. Простите меня за беспокойство, которое я хочу Вам сделать. Не откажите выслать мне No "Сиб<ирского> вестн<ика>" последний, университетский - Чудово, Н<иколаевской ж<елезной> д<ороги>. у меня его не оказалось в бумагах, а в Петербурге не знаю, где достать.

   В Нижн<ем> Нов<городе> видел В. Г. Короленко который всех вас, казанцев, любит и уважает.

  

  

   Николай Николаевич! Письмо Ваше о сотрудничестве в жур<нале> "Эпоха" я получил, возвратившись из поездки, 16 авг<уста>, и отвечаю Вам по адресу, напечатанному в объявлении о журнале, полагая, что Вы уже в городе.

   Извольте, я охотно приму в Вашем издании участие и при первой возможности пришлю непременно работу. Теперь же спешу пожелать Вам всякого успеха.

   С. Н. Кривенко только что возвратился из ссылки и крайне нуждается в работе. Не дадите ли ему ежемесячной работы? Он бы мог писать нечто вроде "Очерков рус<ской> ж<изни>" Шелгунова. Задумано им много работ, и не худо бы Вам с ним списаться. Он отдохнул, много пережил и со свежими силами много бы сделал для нового журнала.

   Писать ему надо: Чудово, Н<иколаевской> ж<елезной> д<ороги>, Люд<миле> Ник<олаевне> Крив<енко> для передачи С<ергею> Н<иколаевичу>.

   Пока он еще не знает, где будет жить. Вероятно, в Новгороде. Еще раз желаю Вам полного успеха.

  

  

  

   Как жаль, что я запоздал с своим писаньем на 1 день. Приезжал Мих<айловский> повидаться с Крив<енко>, и прошли так два дня.

   Дальнейшие работы будут такие:

   VI. Письмо опять о переселенцах. (Разные подробности).

   VII. Поездка от Томска до Тюмени.

   А дальше из того, что я Вам рассказыв<ал>: о ленивом сибиряке-крестьянине и т. д.

   6-ое и седьмое письма будут идти одно за другим без остановки. И вот о чем я прошу Вас, дорогой Вас<и-лий> Мих<айлович>! Теперь мы переезж<аем> в го-р_0Д) и много самых сумбурн<ых> расходов, деньги нужны. Если можно, - прикажите набрать это письмо, и если нельзя его напечатать тотчас, - то сосчитайте как то, что осталось еще в наборе, так и новое это письмо, и вышлите мне все, что придется за покрытием взятых 200 руб. То же самое сделайте, пож<алуйста>, и за 6-ое и 7-ое письма, - время требует особ<ых> расходов, и я хотел бы писать только в "Рус<ских> ведом<остях>", не спешить писать в "Рус<скую> мысль", все это будет со временем. Материал есть, надо в нем разобраться и сообразить. Для VI и VII писем я уж знаю все, что надо написать.

   Затем об уплате старых долгов вот что я Вам скажу: не назначайте Вы непомерной платы в 25 к. Это безбожно относительно, всех ваших сотрудников. Безбожно даже и 20 к., но она извинительна большими расходами поездки. А вот что я Вам скажу: восьмое письмо я все уступаю в уплату долга полностью и напишу его огромное - 1500 строк, а затем, по возможности, сделаю то же самое в феврале и еще в июле, если буду жить. Так долг покроется быстро и легко, и для меня это в сто раз лучше.

   Деньги, которые причтутся, пожалуйста, вышлите мне чрез Юнкера, по Чудовскому адресу, т. е. юнкеров<ский> вексель прикажите послать в Чудово, мне, а я поеду и получу. Очень нужны деньги, но работа будет непрерывна, пока Вы сами не скажете - "перестань!.."

   Если бы мне не было <нужно> так часто просить денег, то я бы вот что сказал и попросил: шестое письмо я начну писать сегодня же (пятница) и буду его посылать Вам по мере писания. След<овательно>, если бы Вы выслали мне теперь же 300 р. - то я бы совершенно Устроил все свои дела и не беспокоил бы редакцию до тех пор, покуда мне не пришлось бы получить уже по расчету без всяких просьб. Мне совестно Вас и ред<акцию> беспокоить, - но это было бы для меня хорошо чрезвычайно.

   Впрочем, ни в чем себя не стесняйте, пожалуйста,- я так Вам бесконечно за все благодарен, что и выразить этого не могу.

   Если можно, пошлите Кривенко рублей 100. У него нет ни копейки, но он заработает. Я ему дал 30 р. из тех денег, кот<орые> получил в Москве, - это мне трудновато. Но не потому я прошу выслать ему, а потому что он оч<ень> нуждается.

   Есть у Вас, как Вы сказали, пакет с надписью "внутренность из моих писем с дороги". Прикажите его переслать мне, в Чудово. Эти внутренности я все преображу, и они мне пригодятся. В "Рус<ские> вед<омости>" я из них ни строчки не возвращу, - буду писать только новое.

   Так не сердитесь на мои приставанья, милый-премилый, хороший-прехороший, добрый-предобрый Василий Михайлович! Елико возможно я не хочу делать Вам затруднений, и теперь, мне кажется, я способен не делать их, так я хорошо себя чувствую.

   Крепко Вас целую, много и глубоко за все благодарен Вам.

  

   Чудово, пятница, 19 авг<уста>.

  

  

  

  

  

   Вот как будут называться мои новые очерки, и Вы их будете иметь каждый месяц до февраля включительно.

   Если вы хотите, чтобы дело делалось как следует (а я теперь чувствую себя очень хорошо и работать рай), то печатайте все, касающ<ееся> "Писем с дороги", сразу, в сентябре, в каком-нибудь дальнем углу, а в конце в примечании поместите, что на этом, мол, прекращаются перепечатки, а в октябре начнутся новые очерки с эпиграфом - "Что на уме, то и на языке". То есть, чтобы читатель не думал, что его будут морить перепечатками. В январских нумерах "Рус<ских> вед<омостей>" прошлого года есть фельетон о переселенческом ходоке Данкове, который необходимо присоединить к матерья-лам, имеющимся у Вас. Он нужен там непременно. Крепко жму Вашу руку. Будьте здоровы.

  

  

  

   Простите за эту кучу лоскутьев, в которые я превратил 5 полос корректуры. Все надобно было выбросить, что о Лудмере. Так это надоело мне, что я не понимаю, зачем я все это восстановил.

   Цензуре Вы прямо можете сказать, что все это перепечатки, и указать NoNo "Рус<ских> вед<омостей>" и "Сев<ерного> вестн<ика>". Статья Шарапова пропущена цензурой. Дело Данкова - печаталось в газетах.

   Затем самое главное. Дело Данкова - непременно необходимо для окончания этого последнего письма. Оно напечатано в "Русских ведомостях" за моей подписью либо в декабре 86-го года, либо в январе 87-го под назв<анием> "Человек, доверившийся бумаге". Эта последняя статья необходима положительно. В ней никаких поправок делать не надо, за исключением двух-трех слов (приписать или выкинуть), которые Вы легко сделаете сами.

   Сделайте милость, пошлите г. Гиляровскому записку, чтобы он потрудился разыскать этот нумер. Это дело одного часа, но без этой главы нельзя обойтись. Ею и закончатся "Письма с дороги". К сентябрьской ли книге надо новое? Для меня лучше к октябрю, я много пишу _в "Рус<ские> вед<омости>". Но, если нужно, телеграфируйте сейчас же, и я сам привезу новую работу _к 3-му сентября.

   К октябрю же я сделаю лучше то же самое дело. Как лучше - зависит от Вас. Для меня лучше к октябрю.

   В конце главы "Процесс Данкова" можно сделать такого рода примечание внизу страницы *:

   * Этим письмом оканчиваются переработки газетных корреспонденции и в след<ующем> No "Рус<ской^> мысли" начнется ряд вновь написанных очерков.

   Это для того, чтобы читатель не думал, что его замучают перепечатками.

   Сделайте же милость, - не печатайте, не прибавив процесса Данкова. В переселенческом деле это замечательное лицо.

   Если заглавие "Человек, природа и бумага" покажется цензуре неуместным, то слово "и бумага" можно зачеркнуть. Читатель увидит и так, в чем дело.

   Будьте здоровы. И до свидания скорого.

  

  

   Дорогой мой Василий Михайлович! Я заехал в Чудово, чтобы окончательно расквитаться со всеми остатками летних долгов, и хоть у меня деньги еще есть, но я вижу, что мое желание теперь же уплачивать "Рус<ским> ведомостям" старый долг - дело не совсем для меня удобное, и было бы отлично-хорошо, если бы "Русские ведомости", как было уговорено раньше, не вычитали бы у меня до января. Это было бы положительно прекрасно, и я бы отлично устроил все мои дела.

   1-ое) Я бы не брал ничего в "Русской мысли",- и мои работы (которые я уж знаю и держу в голове давно) за три остающихся месяца с избытком покрыли бы все мои им долги, а с января они опять бы (в счет осенних работ) стали бы выдавать мне вперед; вот тогда из двух фельетонов (как я предполагаю - скажу подробно ниже) я один бы уступал в уплату; к весне этот долг значительно бы сократился, и я бы мог ехать опять на весну и лето.

   2) Теперь у Вас есть два фельетона, - и будет еще только два под назв<анием> "Пис<ьма> с дороги". Один, 9-й, будет весь беллетристический - "На обратном пути", а последний - десятый, "Хорошие воспоминания о Сибири". (Главным образом об общественных заботах луч<ших> сиб<ирских> обществ и народ<ном> обр<азовании>. Расскажу о таких учреждениях, которых в России решительно не учреждало ни одно город<ское>общество.) Денег за эти 4 фельетона (9-й будет большой, а 10 маленький) мне будет совершенно вполне буквально, чтобы не знать малейшей нужды.

   3) Если бы это устроилось, - то вот как бы <я> стал поступать. Так как на два фельетона в "Рус<ские> вед<омости>" есть матерьял (пожалуйста, смело сокращайте и по усмотрению), то эти две недели я бы посвятил исключительно для работы в "Русскую мысль" и освободил бы себя на октябрьскую книжку и ноябрьскую.

   4) В то же время надобно теперь же подписаться на некоторые провинциальные издания, которые в течение двух недель (пока буду работать в "Русскую мысль") успеют прийти ко мне. Разобрать их нужно недели три, не меньше, и, таким образом, первый очерк ("Очерки городской жизни" или как иначе я придумаю) может появиться через пять недель от сего числа (две недели на то, чтобы получить газеты, и три на разборку). После этих пяти недель очерки будут появляться 2 раза в месяц, а в течение пяти недель этих Вы имеете:

   а) Два письма с дороги и

   в) Еще два письма, о содерж<ании> которых сказано выше и

   с) На пятую неделю рассказик вроде "Парового цыпленка" или что-нибудь легкое, неутомительное для меня.

   Из этого Вы видите, что я могу справиться с моей работой без всякого напряжения, только бы мне не путаться в долговых с редакциями обязательствах.

   2 недели мне теперь совершенно свободны, - и я сделаю для "Рус<ской> мысли" пропасть.

   9-й фельетон и 10-й давно уже готовы у меня "в уме" - и на каждый из них по неделе свобод<ного> времени В то же время у меня будет разбираться газетный матерьял по программе, которую я составлю и в которой (в разборке) мне поможет один учитель.

   Газеты должны быть выписаны сейчас же, дорогой Василий Михайлович, непременно, и сколько бы они ни стоили - я этот расход беру на себя, и покроется он так: из каждого фельетона, начиная с шестого (от которого осталось дополучить мне 28 р. и которые пойдут в уплату за газеты), - пусть контора вычитает по 25 руб. Таким образом, без малейшего обременения себя я за 6-ое, 7-ое, 8-ое, 9-ое и 10-ое "Письма с дороги" могу уплатить за газеты 125 руб. Если газет будет больше, чем на эту сумму, то вычет пойдет дальше в том же размере.

   Вот, дорогой Василий Михайлович! Я в "Рус<ских> вед<омостях>" работаю с истинной радостию и по мере того, как буду освобождаться от ненужных литературных связей, - буду работать гораздо лучше. Задуманные очерки так и манят меня к работе. Подумайте, пожалуйста, дорогой Вас<илий> Мих<айлович>, и простите за это сухое с расчетами письмо. Если контора будет высылать мне деньги после помещения каждого фельетона, т. е. на другой день, - то я уже буду облегчен огромнейшим образом: чего стоит не знать и <не> думать о том, когда и как и откуда добыть денег. Никогда не можешь никому сказать ни дня, ни часа. На одну эту тревогу сколько выходит сил и сколько тут забот совершенно бессмысленных.

   С 9-го числа адрес мой - Васильевский Остров, 7-ая линия, дом No 6, кв. No 4. По этому адресу пусть бы контора и высылала мне деньги и газету, о чем я пишу в контору особо.

   Провинциальные газеты надобно иметь с января месяца, чтобы сразу начать дело с большим матерьялом. Да я об этой работе давным-давно думал, и у меня есть множество старых вырезок, не случайных, а характеризующих время и порядки. Словом, работа эта мне решительно любезна.

   Если бы ред<акция> нашла возможным сделать это и исполнить мое желание, не скрепя сердце, а веруя, что я всей душой отдамся работе, - то это было бы в моей жизни положительно новым временем, какого не бывало: постоянное рванье работы на куски, в три-четыре места. При таких же условиях я могу работать спокойно, не обременю ред<акцию> (только теперь 4 фельетона, а всего будет 2 в месяц). От всей души благодарю Вас, дорогой Вас<илий> Мих<айлович>- Всем вам мой искреннейший привет.

  

  

   Внутренние губ.

   1) "Курский листок".............. 5 руб.

   2) "Дон" (в Воронеже)............. 7 руб.

   3) "Смоленский вестн<ик>"...........

  

   Юг.

   1) "Южный край"............... Не знаю

   2) "Киевлянин"................ 12 руб.

   3) "Одесский листок"............. Не знаю

   4) "Волынь".................. 4 руб.

  

   5) "Крым".................. Не знаю

   6) "Елисаветградский вестн<ик>"....... 6 руб.

   7) "Южанин" (в Николаеве).......... 7 руб.

   8) "Таганрогский вестн<ик>" ......... 7 руб.

  

   Кавказ.

   1) "Донская пчела" (в Ростове)........ Не знаю

   2) "Северный Кавказ" (в Ставрополе)..... 5 р. 50 к.

   3) "Новое обозрение"............. 10 руб.

   4) "Бакинские известия" или "Каспий".....

  

   Волга.

   1) "Саратовский дневник" (или "Саратовский листок" т. е. то, что издается под ред. Горизонтова).................. Не знаю.

   2) "Самарский листок"............ Не знаю.

   3) "Нижегородский биржевой листок".....7 руб.

   ("Казанский вестн(ик)" я получаю) .....

   4) "Волго-Донской листок" (в Царицыне) ... 6 руб.

   5) "Казанский биржевой листок"....... 9 руб.

  

   Север.

   1) "Архангельские губерн<ские> ведомости"

   2) "Известия Вологодского земства"

   3) "Известия Пермского земства"

   4) "Екатеринбургская неделя"

   5) "Пермские губернские ведомости"

  

   Затем решительно необходимы (борьба с сектантством) "Епархиальные ведомости" всех губерний; они должны быть в Вашей редакции, и так как они Вам не нужны, то их Вы уступите мне, пересылая их 1 раз в месяц пачками. Они положительно необходимы. Высылайте пока все те NoNo, которые можно собрать теперь, все сразу, хоть и разрозненные.

   Сибирские газеты я буду получать задаром.

   Всего выйдет много-много на двести рублей, - да нет! и на 150 не выйдет.

   P. S. Название новым очеркам можно дать такое "Итоги (очерки соврем<енной> рус<ской> жизни)".

   Еще просьба. Не известен ли Вам автор по временам помещаемых у Вас рефератов о том, что делается в расколе, о разных новизнах, спорах, переменах и о собеседованиях. Я бы вступил с ним в переписку.

   Поверьте, что поп, особ<енно> совр<еменный>, не последнее дело в русской жизни. Поповский журнал я достану. Надобно, чтобы общ<ество> знало, что такое теперешний реформенный батюшка.

  

  

  

   Что же до сих пор в "Рус<ских> вед<омостях>" не появляются сведения, присланные из Тюмени? Вам прислан отчет попечительства за 86-87 годы, тогда как в моих письмах были цифры из отчета 85-86. То, что Вы получили, - издано попечительством только сейчас. Я просил Архипова, чтобы он с точностью сообщал в ред<акцию> "Рус<ских> вед<омостей>" все, что важно и кас<ается> переселен<ческого> дела. Он будет писать на имя А<лександра> Сер<геевича>, а не на имя редакции или Ваше, потому что Ваша фамилия как редактора - неудобна для него как для чиновника. Они как чиновники сторонятся даже пожертвования принимать, и вот почему он будет адресовать: Чернышев<ский> пер., 7. А. С. Посн<икову>. Окажите же ему внимание, напечатайте,- дело переселенческое будет развиваться все шире, и у Вас будут подлинные корреспонденты - Архипов, Чарушин (он Вашу газету получает), как нигде.

   Кроме того, Вами получены сведения о пожертвованиях, и их надобно опубликовать. Я ошибкою наименовал председателем благотв<орительного> об<щества> Игнатова. У меня в письмах сказано, что "сведения о деятельности благотв<орительного> общества будут сообщаться мною впоследствии", и это произошло вот почему, когда я был в Тюмени, то обращался с этим же вопросом к Архипову, как бы мне достать устав и отчеты Благотв<орительного> общ<ества>?

   - Надо сходить и спросить в конторе Игнатова.

   Иду в контору и спрашиваю; - отвечают:

   - Все дела по этому обществу находятся у г. Левитова, секретаря Игнатова.

   - Могу ли я видеть Левитова?

   - Нет! Он и Игнатов уехали в Иркутск (за день до моего приезда в Тюмень).

   - У кого же можно получить сведения?

   - А уж, право, не знаем.

   Архипов узнал мне, что по отъезде Игнатова и Левитова все бумаги переданы исправнику, который, конечно, ничего в них не смыслит. Да и вообще мне уже не хотелось идти к исправнику и времени не было.

   Таким образом, контора Игнатова, секретарь Игнатова - Игнатов и Игнатов - на каждом шагу. Он и есть действительный хозяин дела: не только даровое помещение для переселенцев он устроил на свой счет (содержание на обществ-<енный> счет), но и для чистой публики на пристани есть десять бесплатных номеров, где проезжий может жить в ожидании отхода парохода, не платя ни копейки и не нанимая номера в гостинице. Эти учреждения прямая ему выгода - и чистая, и черная публика постоянно заготовлена для его пароходов. Вот почему совершенно ясно видно, что Игнатов действительно главное действующее лицо. Я и махнул его председателем.

   Теперь надобно исправить это, напечатавши так:

   Из Тюмени нас извещают о пожертвованиях в пользу сибирских переселенцев (здесь те сведения на лоскутке, кот<орые> у Вас есть). Пожертвования адресуются на имя (тут имя и фамилия того лица, которое сообщит Архипов).

   Затем при отчете сведения.

   Прилагаю Вам вырезку из "Харьков<ских> губ<ернских> ведомостей".

   Не заведете ли Вы рубрики: К переселенческому делу? Вам там следует по в