Бакунин Михаил Александрович - Письма

   Сканировала и составила Нина Дотан (из 4-того тома)

   Корректировал Леон Дотан (06. 2001)

   форматирование сложное, поэтому текст рекомендуется оставить в этом формате или похожем, как напр. - htm, rtf. В оригинале комментарии - находятся в конце книги.

  

   ldnleon@yandex.ru ldn-knigi.narod.ru

  

  

  

  

  

  

  

  

   Настоящий том собрания сочинений и писем М. А. Бакунина охватывает время с конца 1849 г. по 1861 г., т. е. один из самых трагических периодов его жизни, годы его тюремного заключения и ссылки. К этому периоду относится не только ряд чрезвычайно интересных и для тогдашнего состояния Бакунина характерных писем, но и несколько документов общественного значения, могу­щих (с поправками, необходимыми при оценке составленных в неволе писаний) дать немаловажный материал для биографии Бакунина вообще и для характеристики его социально-политиче­ских взглядов в частности: мы имеем в виду его письмо к своему защитнику Отто от 17 марта 1850 года (в этом томе No 541), его защитительную записку, писавшуюся с декабря 1849 г. по апрель 1850 г. (в этом томе No 542), и в особенности его зна­менитую "Исповедь" от июля - августа 1851 г. (No 547), не считая его писем к M. H. Каткову (в этом томе NoNo 605, 609 и 613) и к А. И. Герцену (NoNo 610, 611 и 612). Некоторые из этих документов неоднократно использовались историками и в частности биографами Бакунина, будут использоваться ими и впредь в виду представляемого ими огромного интереса и со­держащегося в них богатого материала, зачастую впрочем нуж­дающегося в тщательной проверке.

   Отличием настоящего тома от предыдущих является то, что, несмотря на его сравнительно большой объем, он содержит всего 84 документа. Но зато, как мы выше указали, в числе этих доку­ментов имеется несколько весьма обширных, особенно "Исповедь". Все эти документы были уже опубликованы на русском языке. Так письмо к Отто впервые опубликовано нами в I томе книги о Бакунине в 1920 г. Письма к А. И. Герцену были опуб­ликованы в 1896 г. М. П. Драгомановым в Женеве с недоступ­ных для нас оригиналов, хранящихся до сих пор в Герценовском

   архиве в Лозанне, так что нам пришлось перепечатать их со все­ми ошибками, которые столь часты в небрежных изданиях Драгоманова (за исключением явных описок или опечаток, которые мы исправляли по смыслу, в каждом отдельном случае оговари­вая наши исправления). Защитительная записка Бакунина и письма его к Каткову публиковались дважды: Вяч. Полонским (в журналах и в томах I и II "Материалов для биографии Ба­кунина"), но с рядом ошибок и искажений, так что его текстом пользоваться опасно. Мы печатаем все эти документы с оригина­лов кроме "Защитительной записки", немецкий текст которой, хранящийся в пражском архиве, пришлось для перевода взять из книги В. Чейхана "Бакунин в Чехии" (этим же текстом впрочем пользовался и Вяч. Полонский). "Исповедь" также пуб­ликовалась дважды: а первый раз - редакцией журнала "Исто­рический Архив" в 1921 г., второй раз - в исправленном виде В. Полонским в томе I его "Материалов для биографии Бакуни­на". Однако и это второе издание не свободно от ошибок, под­час весьма грубых и искажающих смысл. В нашем издании она перепечатана с оригинала, хранящегося в Архиве Революции, и впервые появляется наконец в точном виде (если не считать транскрипции).

   Наше издание отличается от прежних не только своею полно­тою и точностью, но и подробным комментарием, сопровождаю­щим все публикуемые тексты. Все перечисленные нами выше до­кументы ,и много других, вошедших в этот том, снабжены ком­ментарием, стремящимся осветить все имена и события, упоми­наемые в комментируемых писаниях Бакунина. Чтобы дать поня­тие о тщательности, с которою составлен этот комментарий, ука­жем, что к одной "Исповеди" сделано 270 примечаний, в том числе немало довольно обширных и детальных. Это конечно не значит, что нам удалось ответить на все вопросы, возбуждаемые этим незаурядным историческим документом, выяснить все фак­ты и всех людей, о которых он говорит или на, которые намекает, установить все связанные с ними даты и места. Этого не допуска­ет состояние наших библиотек и архивов, по крайней мере по­скольку выявлено их содержание. Мы не могли найти в них мно­гих книг и словарей, газет и журналов, особенно старых, не только иностранных, но и русских и т. п. Тем не менее мы можем без риска быть опровергнутыми утверждать, что сделали в этом отношении почти все доступное, хотя не скрываем от себя, что многое здесь следовало бы еще добавить.

   В заключение повторяем нашу просьбу к читателям: сообщать дам обо всех известных им материалах о М. А. Бакунине, в частности о неопубликованных еще рукописях, письмах, сочине­ниях, портретах и т. п., по адресу: Москва, площадь Сверд­лова 2/4. "Метрополь", 1-й. подъезд, кв. 12, Ю. М. Стеклову.

  

  

  

   Перевод с немецкого. No534. - Письмо Адольфу Рейхелю.

   (15 октября 1849 года). (Кенигштейнская крепость).

   Бедный друг, ты не долго был счастлив. Иетта (Первая жена Рейхеля.) умерла. Это известие меня потрясло, так неожиданно оно пришло. Я не стану пытаться утешать тебя; нет утешения для такой потери. Время - глупое утешение. Но ты имеешь сына, которому ты должен быть заодно отцом и матерью: это - живое наследство от нее. Это - еще счастье; ибо счастье - быть необходимым существу, которое любишь. Я тем лучше могу оценить это счастье, что у меня его совсем нет. Твое письмо ¹ было для меня в моей пустыне словно каплею живой воды. Благодарю, друг, а впрочем зачем благода­рить? Меньшего я от тебя и не ожидал, я ни на одно мгновенье не сомневался в твоей преданности и любви. Наша дружба - из таких, которые не могут ни уменьшиться ни увеличиться от времени и обстоятельств и не нуждаются ни в каком испытании.

   Что касается меня, то я здоров и спокоен, много занимаюсь математикою, читаю теперь Шекспира и изучаю английский язык² - математика в особенности является очень хорошим средством для абстракций, а ты знаешь, что я всегда имел от­менный талант к абстракции; а теперь я волей-неволей очутился в абстрактном положении. С тех пор как меня перевели в Кенигштейн, тот самый Кенигштейн, которым я много лет тому назад так любовался снаружи³ , я чувствую себя - конечно, поскольку это возможно в тюрьме, - совсем хорошо. Со мною обращаются здесь чрезвычайно гуманно, а я со своей стороны стараюсь избегать всего, что могло бы послужить поводом к изменению этого-отношения ко мне, и если я не весел, то я также не чувствую себя несчастным и со спокойствием жду будущего, которое мне еще совершенно неизвестно. Это все, друг, что я могу тебе ска­зать о себе; когда мне плохо, то я вспоминаю мою любимую по­говорку: "перед вечностью все ничто", и на этом баста.

   Благодарю фрейлейн Эмму за ее поклон; утешительно знать, что ты не совсем вычеркнут из памяти всех друзей. Кланяюсь так­же ее брату, если ты его увидишь (По-видимому Эмма Гервег и ее брат Густав Зигмунд ⁴. А может быть, здесь для конспирации назван братом сам Г. Гервег (т. е. ее муж).)

   Пиши мне часто. Ты это сделаешь, друг, я знаю. И сообщи мне, как тебе живется. Находятся ли Рудольф и Клара еще у те­бя, или же при тебе только маленький Мориц (Сын Рейхеля от первого брака.)? У тебя ли еще старушка Паулина? Кланяйся ей от меня и скажи ей, что она изумилась бы при виде того, какой порядок царит у меня в моей здешней комнате.

   Жив ли еще твой отец? Что делает Матильда (Сестра А. Рейхеля (по мужу Линденберг)), где она, име­ешь ли ты сведение о нашей бедной Иоганне (Иоганна Пеокантини.) и о старой ма­тушке Фохт? (Луиза Фохт). Ты можешь себе представить, что у меня те­перь больше, чем когда-либо, досуга думать обо всем прошлом, и: что я часто думаю о всех наших милых. Кланяйся всем, кто по­мнит обо мне. Я скоро напишу тебе.

   Твой

   М. Бакунин.

   15 октября, понедельник. Крепость Кенигштейн.

   Что поделывает музыка? Сочинил ли ты что-нибудь новое? Как обстоит дело с обещанною мне симфонией? Бедный друг, теперь тебе снова приходится делать все в одиночестве, Иетты нет, она не может слышать твоих композиций. И все же что зна­чат наши личные страдания в сравнении с тою великою мукою возрождения, которая ныне овладела всем миром! Мы большею частью все еще очень одиноки, но время велико, бесконечно ве­лико, достаточно велико, чтобы самому слабому внушить веру и бодрость.

   Будь здоров, старый и дорогой друг! А я возвращаюсь к сво­ей математике.

   Знаешь, я часто вспоминаю, как ты раз вечером в Дрездене пел перед моим окном испанскую песню.

   Скажи фрейлейн Эмме (Гервег), что я тоже очень часто вспоминаю наши вечера на улице Барбэ-де-Тони.

  

   No 534. - Письма Бакунина к Адольфу Рейхелю заимствованы нами из трехтомной литографированной биографии Бакунина, написанной Мак­сом Неттлау. Их всего пять и помещены они на стр. 119 - l23 книги Неттлау. Перевод с немецкого сделан Ф. Д. Капелюшем. Эти письма напе­чатаны у нас под номерами 534, 537, 538, 543 и 544.

   Кроме того М. Неттлау впоследствии напечатал еще отрывки из трех писем Бакунина к сестре Рейхеля Матильде в No 7 зарубежного сборника "На чужой стороне", выходившего в Берлине - Праге под редак­цией С. Мельгунова; полностью эти письма находятся в "Дополнении" (SupplИment) к упомянутой литографированной биографии Бакунина, написанной М. Неттлау, но так как это "Дополнение" пока никому не до­ступно, то нам пришлось удовольствоваться теми отрывками - несомненно весьма краткими, - какие были опубликованы до сих пор Максом Неттлау, и при этом пользоваться плохим переводом, напечатанным в белогвардей­ском журнале, ограничившись исправлением отдельных слов. Эти письма Бакунина к Матильде Рейхель напечатаны у нас под номерами 539, 540 и 545.

   Вместе с отрывками из писем к Матильде Рейхель Макс Неттлау опубликовал в той же книжке "На чужой стороне" отрывки из пяти пи­сем Бакунина к Адольфу Рейхелю. Как сильно по временам Неттлау со­кращал эти письма, видно например из того, что из письма от 24 ноября 1849 он приводит всего 6 строк, тогда как в письме этом свыше трех страниц. Однако ничего не подозревавший об этом В. Полонский, не знавший, что письма к Адольфу Рейхелю полностью помещены в литографиро­ванной биографии Бакунина еще за 25 лет до того, как отрывки из них были напечатаны в "На чужой стороне", поспешил перепечатать эти скудные отрывки в No 7 редактировавшегося им журнала "Печать и Револю­ция" за 1925г. как нечто совершенно новое и даже выразил в предисловии благо­дарность Максу Неттлау за материалы, якобы "любезно предоставленные" ему, В. Полонскому, "д-ром Максом Неттлау"! Хотя мы еще 1926г. указали Полон­скому на его промах в примечании к 2-му изданию тома I нашей книги о Бакунине (стр. 381 - 382), во втором томе "Материалов для биографии Бакунина", вышедшем в 1933 году и составленном тем же Полонским, по­мещены те же произвольно выбранные М. Неттлау отрывки (стр. 364 сл.).

   Как известно, Бакунин после сдачи Дрездена правительственным войскам выехал вместе с Гейбнером в Фрейберг, тогдашний центр саксон­ской горной промышленности с многочисленным боевым пролетариатом. Но так как ряд лиц, в том числе Р. Вагнер, советовали избрать центром дальнейшего сопротивления фабричный город Хемниц с многочисленными рабочими, то наши путники решили изменить свой маршрут. Они двину­лись в Хемниц в надежде найти там опорный пункт для дальнейшей борь­бы. Здесь вопреки совету Борна (Борн (Буттермильх), Стефан (1824 - 1898) - немецкий политиче­ский деятель; будучи мелкобуржуазного происхождения, учился в гимна­зии, затем стал наборщиком; в 1846 уехал в Париж, здесь познакомился с Энгельсом и вступил в "Союз Коммунистов". С конца 1847 г. жил в Брюсселе, а после мартовской революции 1848 вернулся n Берлин, где стал во главе рабочего движения. В августе - сентябре 1848 созвал съезд, положивший основание "Рабочему Братству", в ЦК которого Борн был избран. С октября 1848 переехал в Лейпциг, где редактировал газету "Братства". Всю эту работу Борн проводил в типично соглашательском, оппортунисти­ческом, мелкобуржуазном духе, мало напоминавшем бывшего коммуниста. Принял участие в майском восстании в Дрездене и после пленения Гейнце назначен был главнокомандующим революционных сил, которые под его ру­ководством совершили удачное отступление. После этого Борн бежал в Швейцарию и с тех пор уже не принимал участия в политической жизни. В Швейцарии Борн занялся журналистикой и педагогической деятельностью; был профессором по история литературы. В 1898 г. выпустил "Вос­поминания участника 1848 года". ("Errinerungen eines Achtundvierzigers"). где имеются враждебные выпады против Энгельса, Бакунина и пр.)

   путники остановились в гостинице, в ночь с 9 на 10 мая 1849 года были сонные схвачены мещанами, не же­лавшими подвергнуть свой город опасности военных действий, и на другой день выданы в Альтенбурге прусским военным властям. В опубликованных В. Полонским материалах из Дрезденского архива (сначала в томе 27 "Красного Архива", а затем в томе II "Материалов", стр. 39 сл.) имеются следующие документы, относящиеся к аресту Бакунина: 1) отношение окружного директора фон Бройзема от 10 мая из Лейпцига на имя гене­рала Шульца, коменданта Дрездена, с сообщением о получении из Альтенбурга телеграммы полковника Блюменталя, что в 10-м часу утра 10 мая 1849 года саксонскими жандармами доставлены из Хемница член Вре­менного правительства Гейбнер, русский Бакунин и двое неизвестных;

   2) квитанция о приеме полковником Блюменталем арестованных, гласящая: "Королевский саксонский старший жандарм Вильгельм Людвиг Шютце в сопровождении королевского саксонского жандарма Шене, полицейского служителя Винтера, и доктора Бекера, регистратора Нейберта и надзира­теля Гельмута из Хемница сегодня утром в 9,5 часов сдали нижеподпи­савшемуся следующих арестованных:

   1. Оттона Леонгарда Гейбнера, ок­ружного амтмана из Фрейберга, 2. Карла Августа Мартина, придворного почт-секретаря из Дрездена, 3. Михаила Бакунина, не состоящего на службе, из Тверской губернии, 4. Карла Вильгельма Штиблера, седель­щика из Радеберга, что сим удостоверяется; 3) список вещей, отобран­ных у арестованных, причем относительно Бакунина сказано только, что у него отобраны две записки (Записную книжку Бакунин успел уничтожить по дороге.). Кроме того у Бакунина были найдены день­ги, а именно 13 талеров, 14 зильбергрошей и 2 пфеннига. По-видимому речь идет о личном обыске, произведенном при аресте. Позже в вещах Ба­кунина в Дрездене найдено было много бумаг, просмотр которых потре­бовал довольно большого времени, так что только через 4 месяца россий­ский представитель при саксонском дворе Шредер мог отправить в Петер­бург копии с части этих документов и выписки из других (эти документы, поскольку они принадлежат Бакунину, использованы нами в третьем томе настоящего издания).

   Бакунин был направлен в Дрезден и там 13 мая посажен в тюрьму, расположенную в старом городе (Альтштадт). Здесь он просидел до 24 мая, после чего был переведен в нейштадтскую кавалерийскую казарму, на­ходящуюся в новом городе, где его продержали до 28 августа. С 29 авгу­ста 1849 до середины июня 1850 года Бакунин (равно как Гейбнер и Реккель) просидел в крепости Кенигштейн, расположенной над рекой Эльбой выше городка того же имени. Письма к Рейхелям написаны именно из этой крепости.

   Австрийский писатель Фердинанд Кюрнбергер (1821 - 1879), при­нимавший активное участие в венской революции, затем бежавший в Дрез­ден и там попавший в ту же тюрьму в старом городе, где ему случайно пришлось встретиться в камере с Бакуниным, рассказал об этой случайной встрече в статье, помещенной в NoNo 406 - 407 газеты "Северо-германская свободная пресса" от 17 и 18 июля 1850 г. и затем несколько раз перепе­чатанной (мы заимствуем отрывки этой статьи из статьи Б. Николаевского "Бакунин эпохи его первой эмиграции в воспоминаниях немцев-современни­ков", "Каторга и Ссылка" 1930, No 8,9, стр. 113 сл.). Вот что пишет Кюрн­бергер:

   "Во время моего заключения в Дрездене в мае месяце я попал на не­сколько часов в камеру к Бакунину. Шагавшая перед окнами и в коридоре стража нам понятно мешала. Я тогда было вздумал объясняться с ним по латыни, но Бакунин мне тотчас же без всякого смущения заявил: "Не го­ворите со мной по латыни: я этого языка не знаю. Я его не учил"... В те короткие часы, которые мне посчастливилось провести в тюрьме в его об­ществе, мы с ним очень скоро сошлись на следующем выводе: немецкие революции до сих пор оканчивались неудачами потому, что четвертое со­словие, единственный творческий фактор нашего общества, было совращено с пути истинного или предано третьим сословием, буржуазией и доктриной. Разошлись мы с ним только в выводах. Я в моем тогдашнем негодования полагал, что немецкая цивилизация расслабляюще действует на людей, и желал для нашего гамлетовского народа немного той первобытной дикости, которая делает восточные народы, как например поляков и венгерцев, столь воинственными. Бакунин же стоял на противоположной точке зрения. Так как немец не обладает ни темпераментом западного романца, ни дикостью восточного славянина, то ему, чтобы развить в себе воинственности, не оста­ется ничего иного как до крайних пределов развить ему свойствен­ную доктринерскую особенность: воодушевление идеей. Эта докт­рина должна проникнуть в самую глубину пролетариата, не изменяя его характера. Из такого союза силы и познания и должен явиться на свет тот вождь, которого до сих пор так не хватало немецким револю­ционным битвам и который должен сочетать в себе дикий боевой клич пролетария с высоким полетом мыслителя: солдат и полководец в одном лице". И Кюрнбергер прибавляет: "Это краткое резюме нашего тогдашнего разговора можно рассматривать как основу бакунинского кредо и, если угодно, то и как его завещание. Вскоре после этого за ним закрылись трой­ные ворота Кенигштейна".

   Содержание этой беседы подтверждается письмом того же Кюрнбергера к своему приятелю Бодо фон Глюммеру, участнику восстания 1849 года в Саксонии, отбывшему за это каторжные работы; в этом письме, написан­ном в июне 1850 г. и напечатанном в сборнике писем Кюрнбергера ("Briefe eines politischen FlЭchtlings", вышел в 1920 г.), о разговоре с Баку­ниным сказано: "Мы с Бакуниным, беседуя на темы современности, согла­сились, что только такие люди (соединяющие в себе активность, твердость воли с критическим пониманием истории и современности. - Ю. С.) осво­бодят мир, и что 1848-й и 1849-й годы погибли потому, что не было ни од­ного человека, который был бы и величайшим философом духа и подлиннейшим пролетарием. Бакунин был достаточно скромен, чтобы не считать себя таким человеком, и он был прав. Даже Кошут не был им, хотя ему, может быть, не хватало для этого лишь пустяка". Само собою разумеется, что критиковать эти наивные рассуждения, в которых Кошут выставляется чуть ли не в виде самого выдающегося и крайнего деятеля 1848 - 49 гг., не приходится. Надо впрочем думать, что в деталях этого рассуждения, в об­щем и целом отвечающего позиции Бакунина, виноват все-таки преимуще­ственно автор письма.

   Некоторые подробности о пребывании Бакунина в саксонских казе­матах мы узнаем также из воспоминаний А. Реккеля, написавшего книгу "Восстание Саксонии и исправительный дом в Вальдгейме", которая была составлена им по выходе из тюрьмы и нами не раз цитируется в этом томе. Несмотря на разгул реакции, среди простых солдат находились люди, со­чувствовавшие заключенным и в деле помощи им не останавливавшиеся даже перед огромным риском. Так во время сидения узников в заключе­нии охранявшие их солдаты помогали им сноситься с волей, доставляли им газеты, письма, письменные принадлежности и т. п. Как рассказывает Реккель (стр. 197), "Бакунин вообще считался самым опасным из всех, ему даже приписывались как бы сверхчеловеческие силы. Прогулка на маленьком дворике, окруженном двумя зданиями и двумя высокими стенами, ему была разрешена только позже по предписанию врача, да и то на прогулку его выводили закованным в цепи, чего не делали ни с кем из остальных. Снимали ли с него цепи по возвращении а камеру, я сейчас не могу при­помнить".

   Считая, что замок Кенигштейн более приспособлен для строгого со­держания арестованных и для полной изоляции их от внешнего мира, вла­сти поспешили перебросить своих пленников туда. Но и там среди гарни­зона нашлись элементы, на которые уже успели повлиять веяния, идущие с воли; там был даже составлен план побега узников, не удавшийся по рассказу Реккеля лишь вследствие простой случайности. Вот что он гово­рит в своих воспоминаниях. "В Кенигштейн нас перевели в интересах более надежной охраны. Однако опасность и трудность задачи не удержали зна­чительную часть солдат от решения освободить нас. Гейбнер отклонил пред­ложение, я и Бакунин изъявили свою готовность. Все было подготовлено, как в последний день случайность помешала выполнению плана и вдобавок внушила крепостному начальству такое сильное подозрение, что в ту же ночь в наших камерах произведен был обыск... Гарнизон был сменен; при­няты были более строгие меры охраны, и здесь по крайней мере попытка больше не повторялась" (стр. 213 - 214).

   Несомненно сочувствие солдат отражало настроение более широких об­щественных слоев к участникам дрезденского восстания. В цитированной нами выше статье Ф. Кюрнбергера о Бакунине (см. также том III) автор рассказывает о том, что общественное мнение было настроено в Сак­сонии в пользу подсудимых, и что даже худосочный саксонский сейм, со­званный после подавления дрезденского восстания, не мог остаться глухим к этому голосу общественного мнения. "Саксонские палаты хлопотали в поль­зу майских заключенных. Это были те смиренно-демократические камеры, которые были открыты 1 ноября 1849 года и совсем недавно распущены (писано в июле 1850 года. - Ю. С.) ... Эти камеры неоднократно возбу­ждали вопрос о майских заключенных и принимали всякого рода постановления о них. Их рвение было тепло и похвально, но их мужество мало, их политика и последовательность были подобны блуждающему огоньку. Сна­чала они приняли предложение об амнистии, затем потребовали суда при­сяжных, потом заговорили опять об амнистии; без всякого плана и последо­вательности они просили то о праве, то о милости, нетвердыми руками хва­таясь вокруг за воздух, как человек, который с большим страхом, но без какого бы то ни было умения и с еще меньшею уверенностью в себе оборо­няется от нападения. И все-таки они выявляли настроение, которое сущест­вует в стране, отражали общественное правосознание. В то же время "Дрез­денская Газета" подошла вплотную к самому вопросу о праве на смертную казнь и доказала из закона о введении в Саксонии основных немецких прав. что право на эту казнь более чем спорно и сомнительно, что оно даже при самом нетребовательном толковании - к сожалению правда нескольких пре­дательских - параграфов является юридической и тем более моральной невозможностью".

   В "Деле" Бакунина, хранящемся в саксонском государственном архиве в Дрездене (Akten Amtsgericht Dresden. No 1285e), находятся следующие приметы Бакунина, снятые с него в Кенигштейнской крепости 26 января 1850 года (К. Керстен, цит. соч., стр. 97).

   1. Фамилия: Бакунин.

   2. Имя: Михаил.

   3. Место рождения: Торжок Тверской губернии, Россия.

   4. Местожительство: в настоящее время крепость Кенигштейн.

   5. Сословие или занятие: литератор.

   6. Вероисповедание: греко-кафолическое.

   7. Возраст: 35 лет.

   8. Рост: 77 1/2 сакс. дюйма.

   9. Волосы; темные, курчавые.

   10. Лоб: открытый и широкий.

   11. Брови: темные.

   12. Глаза: сине-серые.

   13. Нос: удлиненно-пропорциональный.

   14. Рот: большой, губы несколько толстые.

   15. Борода, усы и бакенбарды: темные.

   16. Зубы: целые.

   17. Подбородок: круглый.

   18. Лицо: продолговатое.

   19. Цвет лица: синеватый.

   20. Сложение: сильное, огромное.

   21. Язык: немецкий, французский, русский.

   22. Особые приметы: не имеется.

  

   В этом описании возбуждают сомнение пункты 9, 11 и 15, говорящие о "черных" волосах Бакунина (в подлиннике так и сказано schwarz; мы перевели смягченно "темные"; но ведь известно, что в юности Бакунин был блондином рыжеватого оттенка; когда же это он успел превратиться в брю­нета?). Впрочем полицейские приметы никогда особою точностью не отлича­лись. Сомнение возбуждает и синеватый (blau в подлиннике) цвет лица; ве­роятно здесь это слово употреблено в смысле бледный, землистый. Равным образом странно, как это российский нос "картошкою" Бакунина стал "длин­новатым". В остальном приметы совпадают с обычным представлением о Ба­кунине, как оно создалось в результате описаний его наружности очевидцами.

   Адольф Рейхель, который до самой смерти Бакунина сохранил к нему преданную дружбу, внимательно относился к своему приятелю во вре­мя сидения последнего в тюрьмах, писал ему и даже помогал материально из своих скудных средств. Во время сидения Бакунина в саксонских тюрь­мах, помогали ему также сестра Рейхеля (Матильда Линденберг), Штальшмидт, А. И. Герцен, Г. Гервег, а также его кэтенские друзья Keппe, Габихт и пр. Помогал ему и его адвокат Отто, который доставлял ему деньги, сигары, книги и т. д.

   1 Это письмо Бакунина является ответом на письмо А. Рейхеля из Парижа от 17 сентября 1849 года. О местопребывании Бакунина Рейхель узнал от адвоката Отто, который написал ему по поручению Бакунина. Рейхель написал Бакунину письмо (оно напечатано у Пфицнера, стр. 221 - 222; по-русски в "Материалах для биографии", том II, стр. 369), в котором сообщал ему о смерти своей жены Иетты весною 1849 г. от холеры, старался поддержать в нем бодрость и посылал ему первую помощь в виде 100 франков, обещая посылать и дальше. Бакунин получил это письмо 13 октября, a 15-го уже написал печатаемый здесь ответ. Письмо Рейхеля впервые за все время заключения возбудило в душе Бакунина радостное настроение.

   2 В тюрьме Бакунин кроме занятий математикою много читал, преиму­щественно по политической истории новейшего времени. Так он прочел там "Историю революции 1848 года" Ламартина, "Историю консульства и империи" А. Тьера, сочинения Гизо и пр. Читал он и по беллетристике, как Шекспира, Сервантеса, Виланда и т. д. Книги доставлял ему главным образом его приятель, лейпцигский книгопродавец и издатель Кейль (см. о нем ниже, в комментарии к "Исповеди").

   3 В начале 40-х годов, проживая в Дрездене, Бакунин с друзьями (Рейхель, А. Руге и пр. ) часто ездил осматривать так наз. "саксонскую Швейцарию", где расположен и Кенигштейн.

   4 Вероятно для конспирации Бакунин называет здесь Эмму Гервег "фрейлен" Эммой, так как в то время Гервег был для немецкой полиции слишком одиозной фигурой. Говоря одновременно о ее брате, т. е. он спрашивает: о фрейлен Эмме Зигмунд, ныне мадам Гервег. Густаве Зигмунде, Бакунин определенно намекает, о какой фрейлен Эмме

  

   Перевод с немецкою.

   No535. - Письмо к адвокату Ф. Отто I.

   [Начало ноября 1849 года. Кенигштейн.]

  

   Милостивый государь,

   Я начну с благодарности Вам за присланные мне сигары, деньги, книги и газеты. Сигары и деньги я получил; книги полу­чу завтра.

   Что же касается газет, то здесь произошло недоразумение: я напрасно думал, что мне разрешено читать газеты. Наоборот, как я сегодня узнал, военное министерство запретило мне их чтение, и мне дозволено будет получать только те газеты, которые будут мне необходимы для моей защиты. Но эти последние должны сначала передаваться Вами городскому суду, им - ко­менданту здешней крепости, и только тогда я их буду получать.

   Распространяется ли это ограничение на меня одного или на всех заключенных в крепости или же на всех без изъятия здеш­них подследственных, мне разумеется неизвестно. Прошу Вас, уважаемый господин [защитник], переговорить по этому пово­ду с г. асессором Гаммером ¹ и сделать в этой области вcе, что сделать можно. В этом отношении, как и во всех остальных, я всецело полагаюсь на Вас.

   Для моей защиты, совершенно или по крайней мере непо­средственно не затрагивающей собственно политических вопро­сов, требуется знакомство не только с настоящим, но и с прош­лым, ибо настоящее является утверждением прошедшего. И вме­сте с уверением, что я не употреблю во зло разрешения, если таковое будет мне дано, я снова и весьма настоятельно прошу Вас предоставить мне все необходимые для моей защиты сред­ства в такой полной мере, а какой это только возможно ².

  

   No 535. - Черновик этого письма находится в пражском военном архи­ве, куда видимо были пересланы саксонским правительством бумаги по делу Бакунина. Оригинал был в свое время несомненно получен адвокатом Отто, но где он теперь находится, неизвестно. Мы заимствуем этот документ из книги Пфицнера (стр. 220).

   1 Асессор Гаммер, чиновник дрезденского уголовного суда, вел пред­варительное следствие по делу о майском восстании; именно он допраши­вал Бакунина, равно как других главных подсудимых.

   2 Газеты нужны были Бакунину для составления защитительной запис­ки. Ведь суд, которому он подлежал, был не гласный, и судопроизводство было не устное, а письменное: все велось на письме, - допросы, свидетель­ские показания, обвинение и защита, а приговор выносился судебною коллегиею в отсутствие подсудимого. При таких условиях защитительная за­писка приобретала особенное значение, и как раз для такого подсудимого как Бакунин, для которого дело шло меньше о защите своей жизни, чем о выяснении своих политических целей и программы. А для политической мотивировки своих действий газеты были ему абсолютно необходимы. Отсю­да та упорная борьба, которую он и его адвокат вели за право получения Бакуниным газет и которая увенчалась лишь частичным успехом.

  

   Перевод с немецкого, No 536. - Письмо адвокату Ф. Отто I.

   12 ноября [1849 года]. [Кенигштейн].

  

   Милостивый государь,

   По-видимому мне придется отказаться от собственноручного составления своей защиты вследствие того, что мне не только не стараются доставить к тому средства, но всячески меня та­ковых лишают. Несколько дней тому назад мне заявили, и в та­ком смысле я Вам сообщил, что согласно постановлению военного-министерства все газеты и писания, кои городским судом будут признаны необходимым материалом для моей защиты и через его посредство будут пересылаться в здешнюю крепостную ко­мендатуру, мне будут точно доставляться. Согласно этому по­становлению посланный Вами мне несколько дней тому назад па­кет был направлен в городской суд. Последний вернул весь па­кет обратно с разрешением выдать его мне, и однако, несмотря на это разрешение, я мог получить только три номера "Dresdner Journal" (от 1, 2 и 3 мая).

   На мой вопрос, отказал ли городской суд в выдаче мне осталь­ных газет, крепостной адъютант вчера мне объявил, что хотя го­родской суд вернул обратно весь пакет целиком, мне согласно крепостным правилам (а не вследствие министерского распоря­жения) могли выдать только те газеты, которые напечатаны бы­ли до 3 мая (Т. е. до начала дрезденского восстания). Вот почему я получил только три упомянутые номера. Мне кажется, то последнее решение стоит в открытом противоречии с тем первым, о котором я Вам уже сообщил, - противоречии, которое я в моем теперешнем положении не в со­стоянии ни постичь и разрешить, ни устранить; и мне не остает­ся ничего другого, как снова прибегнуть к Вашей помощи и сове­ту. Надеюсь, уважаемый господин [защитник], что Вы не отка­жете мне ни в той, ни в другом.

   Я нахожусь в действительном затруднении, не зная, что мне делать с переданными мне тремя номерами газет. Правда вели­кий естествоиспытатель Кювье хвалился, что ему достаточно од­ной кости для того, чтобы полностью восстановить скелет жи­вотного. Но я - не Кювье и никак не могу на основании трех старых номеров газеты построить свою защиту.

   No 536. - К этому письму относится все то, что мы сказали о No 535. Его мы также заимствовали у Пфицнера (стр. 220 - 221).

   Отто протестовал против действий крепостного начальства на том основании, что Бакунин - не военный подследственный. Но после долгих споров ему удалось добиться лишь разрешения Бакунину получать "Аугсбургскую Всеобщую Газету" или отдельные ее номера.

  

   Перевод с немецкого. No 537. - Письмо Адольфу Рейхелю.

   24 ноября 1849 года. [Кенигштейнская крепость].

  

   Дорогой мой, ты снова замолчал; а так как я нахожусь в пле­ну, и ты конечно чувствуешь, как дороги и желательны для меня твои письма, то я должен заключить, что ты болен или и того хуже. В настоящее время человек слишком склонен ждать пло­хого, но я буду надеяться, что мои опасения неверны, и если да­же твоя лень для меня обидна, я предпочел бы знать о тебе, что ты не болен, а просто ленишься. Итак пиши, я с жгучим нетерпе­нием ожидаю твоего письма. Ты можешь мне так много расска­зать, я же [тебе] - так мало. Мне не нужно говорить тебе, что я все еще остаюсь прежним, каким ты меня знал и любил, пожа­луй богаче опытом, но с теми же убеждениями, с тою лишь раз­ницею, что они пустили еще более глубокие корни в моем сердце и голове. Теперь я не занимаюсь ничем другим кроме матема­тики; так как я в течение многих лет совершенно забросил ее, то я теперь снова прошел ее с начала, словно ничего не знал в ней, и теперь я уже сделал довольно большие успехи. Если хочешь услужить мне и если ты при деньгах, то постарайся добыть для меня следующие книги по математике, конечно, не все сразу, а постепенно.

   1. ComplИment des ElИments d'AlgХbre, par Lacroix. 4 francs (не смеши­вать с Les ElИments dAlgХbre, которые у меня имеются).

   2. TraitИ complet de calcul diffИrentiel et] intИgral, par Lacroix, 3 vol. in 4®. 66 франк.; цена ужасна, но я думаю, что на набережной у букини­стов эту книгу можно получить гораздо дешевле.

   3. Application de l'analyse Ю la GИomИtrie Ю l'usage de l'Ecole Poly­technique, par Monge.

   4. Analyse algИbraОque, par Garnier, 1 vol. in 8®.

   5. LeГons de Calcul diffИrentiel et intИgral, 2 vol. in 8®, par Garnier.

   6. Euler, ElИments dAlgиbre, 1817, 2 vol. in 8® - 12 francs. La premiиre

   partie contient l'Analyse dйterminйe revue et augmentйe de notes, par Garnier. deuxiиme partie contient l'Analyse indйterminйe revue et augmentйe de note;, par Lagrange.

   7. Lagrange. Leзons sur le calcul des fonctions... in 8®, 7 francs.

   8. Lagrange. Traitй de la rйsolution des йquations numйriques. 1 vol. in 4®, 15 francs.

   9. Lagrange. Thйorie des fonetions analytiques. 1 vol. in 4®, 15 francs.

   10. Lagrange. Traitй de Mйcanique analytique. 2 vol. in 4, 36 francs.

   11. Poisson. TraitИ de MИcanique, 2 vol. in 8®.

   12. Ponisset. Cours de Physique

  

   (1. Лакруа - "Дополнение к началам алгебры", 4 франка.

   2. Лакруа - "Полный трактат дифференциального и интегрального ис­числения", 3 тома in 4®.

   3. Монж - "Применение анализа к геометрии", учебник для Политех­нической школы.

   4. Гарнье - "Алгебраический анализ", I том in 8®.

   5. Гарнье - Лекции по дифференциальному и интегральному исчис­лению", 2 тома in 8®.

   6. Эйлер - "Начала алгебры", 1817, 2 тома in 8®, 12 франков. Первая часть содержит определенный анализ, просмотренный и снабженный примечаниями Гарнье. Вторая часть содержит неопределенный анализ, про­смотренный и снабженный примечаниями Лагранжа.

   7. Лагранж - "Лекции по исчислению функций", in 8®, 7 франков.

   8. Лагранж - "Трактат о решении числовых уравнений", I том in 4®,

   15 франков.

   9. Лагранж - "Теория аналитических функций", I том in 4®, 15 франков.

   10. Лагранж - "Трактат аналитической механики", 2 тома in 4®, 36 франков.

   11. Пуассон - "Трактат механики", 2 тома in 8®.

   12. Пониссе - "Курс физики".).

  

   И еще Коши и Ампер о дифференциальном и интегральном исчислении.

   Еще раз повторяю: я вовсе не ожидаю, что ты мне добудешь сразу все эти книги, но постепенно, при случае. Имей только в ви­ду, что если бы не занятия математикой, то я совсем не знал бы, что тут делать. Поговори с осведомленным человеком, покажи ему этот описок. Быть может, он даст тебе хороший совет и на­зовет лучшие и новейшие сочинения вместо приведенных здесь. Быть может, он укажет тебе также, где можно их найти. В осо­бенности мне хотелось бы иметь книжки, отмеченные крестиком, но мне кажется, что я все их отметил так ¹.

   А засим, мой дорогой, прощай, теперь четверть десятого, а в половине десятого свет полагается тушить. Письмо уйдет завтра. Пиши же, пиши и кланяйся всем друзьям. Имеешь ли ты изве­стия от мадемуазель Евгении? Кланяйся в особенности фрей­лейн Эмме и ее брату (По-видимому Эмма Гернег и Густав Зигмунд (или Георг Гервег).). Находится ли Александр в Париже? Как живется ему и его семье (Возможно, что здесь Бакунин осведомляется об А. И. Герцене².)?

   Прощай, будь здоров.

   Твой

   М. Бакунин.

  

   Кенигштейн, 24 ноября.

   Между моими оставшимися в Париже книгами ты вероятно найдешь Лагранжа или Лапласа; что найдешь - пошли господи­ну Отто (Франц Отто - адвокат Бакунина.).

   Я чуть было не забыл самую главную книгу, а именно таблицы логарифмов Лаланда, расширенные до 7 десятичных знаков Мари.

   И пожалуйста сообщи мне точно свой адрес, не забудь этого.

  

   No 537. - См. комментарий к No 534.

   Бакунин, вообще любивший математику, в тюрьме особенно много занимался этою отвлеченною, но строго логическою наукою, в которой он, быть может, искал забвения от неприятной действительности. Почти еже­дневно он занимался в своей камере высшею тригонометриею, так что в конце концов набралась толстая связка тетрадей, содержащих его упраж­нения по математике. Находятся они сейчас в "Деле" Бакунина в праж­ском военном архиве (Пфицнер, стр. 199).

   Герцен живо интересовался судьбою Бакунина. Сведения о нем Герцен получал из различных источников: от Г. Гервега, с которым был тогда очень дружен, от А. Рейхеля, который по-видимому показывал Гер­цену получаемые от Бакунина письма (как видно из письма-статьи Гер­цена "Михаил Бакунин"; см. ниже), от немецких политических эмигрантов и пр. В письме к Т. Н. Грановскому, Е. Ф. Коршу и др. от 27 сентября 1849 из Женевы Герцен говорит: "Судьбу и историю Бакунина верно вы знаете: он, бедный, сидит еще в каземате Кенигштейнской крепости; веро­ятно его осудят aux travaux forces Ю perpИtuitИ (на вечные каторжные ра­боты), то есть до тех пор, пока саксонский король его сменит на каторге. Немцы называли (т. е. реакционеры) Бакунина "der russische Bluthund" (русский кровопийца). Мы теперь только нашли возможность ему помогать, да и то не знаю, верно ли. Он вел себя геройски" ("Сочинения" Герцена, т. V, стр. 291).

   Каким путем Герцен оказывал Бакунину помощь в 1849 году, когда тот сидел в Дрездене и Кенигштейне, мы знаем лишь отчасти; так нам известно одно его поручение молодому Зигмунду выслать Бакунину из Берлина 250 франков. Возможно, что некоторые денежные посылки, кото­рые Бакунин приписывал А. Рейхелю (в "Исповеди"), на самом деле шли от Герцена, рас