Бакунин Михаил Александрович - Письма

  

   Татьяна, ты должна знать или узнать, каким путем и с чьим указанием и позволением ты можешь пересылать мне деньги и вещи.

  

   No 567. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 498 - 499.

   На этом письме имеется пометка карандашом, сделанная видимо кем-либо из домашних: "Мая 4 1854. Первое письмо в Шлиссельбурге".

   1 В Петропавловской крепости Бакунин просидел 2 года и 10 месяцев, а весною 1854г. в начале войны России с Англией и Францией был пе­реведен в Шлиссельбургскую крепость, так как Николай боялся, чтобы англо-французский флот не освободил политических заключенных. В Шлис­сельбург Бакунин был доставлен 12 марта 1854 т., причем его приказано было поместить в лучшей и надежнейшей из двух приготовленных там камер, и так как Бакунин "есть один из важнейших арестантов", то "со­блюдать в отношении к нему всевозможную осторожность, иметь за ним бдительнейшее и строжайшее наблюдение, содержать его совершенно от­дельно, не допускать к нему никого из посторонних и удалять от него известия обо всем, что происходит вне его помещения, так чтобы самая бытность его в замке была сохраняема в величайшей тайне". Кроме ко­менданта никто не должен был знать, что в крепости сидит Бакунин.

   Вторым узником, перевезенным вместе с Бакуниным в Шлиссельбург, был старообрядческий архимандрит Белокриницкого монастыря, того са­мого, делегатом от которого на пражском славянском съезде был поп Алимпий Милорадов. Кроме того одновременно с Бакуниным в Шлиссельбурге сидели: известный польский карбонар Лукасинский, вывезенный Констан­тином Павловичем во время бегства из Варшавы в 1830 г. и засаженный административно на 40 лет в одиночку, Налепинский, Адельт, Медокс (известный провокатор и шантажист), Ромашов. Они сидели там до Баку­нина и получали кормовых по 30 копеек в день, в то время как Бакунин в равелине получал всего 18 коп. Теперь приказано было и ему выдавать по 30 коп. Сообщая о такой "милости" коменданту Шлиссельбургской кре­пости в отношении от 18 марта 1854 г., гр. А. Ф. Орлов присовокуплял, что в Петропавловской крепости Бакунину даваемы были для чтения фран­цузские и немецкие романы, сочинения математические, физические и гео­логические и газета "Русский Инвалид", и что все это можно дозволить ему читать и в Шлиссельбурге.

   Вскоре по переводе в Шлиссельбург Бакунин возбудил ходатайство о некоторых льготах, как видно из отношения коменданта Шлиссельбургской крепости генерал-майора Троцкого 1-го (Троцкий, Иоанникий Осипович (1791 - 1861) - сначала состоял по особым поручениям при военных и жандармских чинах Москвы, был од­но время 2-м комендантом Москвы, а с сентября 1849 г. назначен комен­дантом Шлиссельбургской крепости в чине генерал-майора; в 1855 произ­веден в генерал-лейтенанты.) от 24 марта 1854 г. на имя на­чальника штаба корпуса жандармов Дубельта. Бакунину было дозволено получать от брата съестные припасы и книги, пить перед обедом рюмку водки, гулять и иметь в камере чернила и бумагу, а также писать письма домой; но было отказано в свидании с братом и в праве ходить в баню, расположенную далеко от его камеры.

   Налепинский и Адельт - контролеры польского банка в Варшаве, по соглашению со счетчиками Краевским и Кохавским учинили подлог и выиграли 217500 рублей при тиражах облигаций займа Царства Польского в 1840 и 1841 годах. За это по приказу Николая I они были в административном порядке заключены навсегда в Шлиссельбургскую кре­пость и просидели в ней без сношений с внешним миром с начала 1843 по конец 1860 года, когда после долгих хлопот со стороны их родных, не знавших даже, где они находятся, они были высланы: первый в Вологду, а второй в Вятку (см. П. Щеголе в - "Должны быть решительно забы­ты" в "Былом" 1921, No 16, стр. 195 сл.).

   Mедокс, Роман Михайлович (1793 - 1859) - известный авантюрист, косвенно прикосновенный к заговору декабристов, автор множества доносов относительно измышленных им политических дел, был посажен в Шлиссельбург, несмотря на свою службу в Третьем Отделении, в июле 1834 г. по приказу Николая I за дурачение начальства и просидел там 22 года, до 1856 г. А так как он за самозванство просидел в тюрьмах 13 лет при Александре I (1813 по 1825), то выходит, что этот проходи­мец большую часть жизни провел в заключении. См. о нем С. Я. Штpайх - "Роман Медокс, Москва, 1930.

   Ромашов, Иван (1813 - 185?) - русский общественный деятель; из дворян Харьковской губернии, учитель; за имение у себя рукописи, с про­ектом конституционного устройства России был в 1846 г. арестован и без суда заключен в Шлиссельбургскую крепость; откуда бежал. Умер в Кирилло-Белозерском монастыре в 50-х годах.

   2 Жалобами на недостаточную заботливость родных, оставлявших его в заключении без книг, табаку и т. п., переполнены письма Бакунина из Шлиссельбурга.

   3 Патриотический порыв, охвативший в начале войны русское дворян­ство и объяснявшийся его стремлением захватить проливы, нужные ему для вывоза хлеба в Европу, отразился и на братьях Бакунина. Впрочем в их решении поступить в армию сказывался и расчет таким доказательством патриотизма облегчить участь старшего брата, заточенного в крепость. Но в действительности братья Бакунина вступили на службу не в 1854 г. (кроме Александра, который попал в Тобольский полк и с ним очутился сначала в Румынии, а затем в Севастополе), а в 1855 г. и притом не в действующую армию, а в ополчение. Александр, вступивший в полк юнке­ром, прослужил всю кампанию, получил георгиевский крест и добился офицерского чина.

  

   No 568. - Письмо сестре Татьяне.

   [Июнь 1854 года - Шлиссельбург.]

  

   Милая Татьяна, ты опять замолкла. Я начинаю думать, что ты также немножко ленива, как и все другие, и утешаю себя этою мыслью. Иначе твое молчание беспокоило бы меня. Я ж сделался совершенно практическим человеком: пишу только то­гда, когда денег надо. Мои все вышли. Получил я от Елизаветы Ивановны (Пущиной ¹.) 50 р. сер., но так как большая часть оных пошли на уплату апреля и мая, то на июнь мало осталось. Получил от нее также и табак и чай с милым и добрым письмом. Поблаго­дари ее пожалуйста хорошенько и горячо от меня. Книг же она мне прислать не могла по неимению, и я все-таки остаюсь без книг. Где Павел? Возвратился ли он в Петербург? Здоровы ли вы все? Милая Татьяна, пожалуйста напиши обо всем, а также и о брате Николая (Если это - не описка вместо "Николае", то речь идет о Вале­риане Николаевиче Дьякове, брате покойного Н. Дьякова.), о котором уж ты давно мне ничего не говорила. Где и на каком краю обширной России служат Илья и Александр? Получаете ли вы от них известия? Отца, мать обними крепко за меня и попроси их благословения. Сестер, братьев, племянников и племянниц поцелуй - и пиши пожалуй­ста поскорее.

   Твой брат

   М. Бакунин.

  

   No 568. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 501.

   На оригинале имеется надпись карандашом: "1854". Корнилов по присущей ему невнимательности относит это письмо к сентябрю, тогда как по содержанию его совершенно ясно, что оно отно­сится к июню, как видно из фразы, что денег "на июнь мало осталось", ибо уплачено из получки за апрель и май.

   1 По-видимому деньги и вещи родные пересылали Бакунину через Е. И. Пущину. Но написать ей прямо благодарственное письмо Бакунин не мог, ибо имел разрешение переписываться только с родными, а потому просил последних выразить ей свою признательность. Позже он стал писать ей непосредственно.

   2 Павел был с апреля по июнь в Крыму у Княжевича; Александр был на войне; Илья находился в Прямухине. Около того времени двоюродная сестра Бакунина Екатерина Михайловна Бакунина, дочь сенатора M. M. Ба­кунина (дяди Бакунина), уехала в Севастополь сестрою милосердия, на ка­ковом поприще приобрела довольно широкую известность; впоследствии она играла некоторую роль в жизни Бакунина.

  

   No 569. - Письмо к матери.

   [19 июля 1854 года. Шлиссельбург.]

   Милая, милая маменька! Наконец-то я дождался и от Вас нескольких строк, и какие все хорошие известия! Слава богу, что у вас все идет хорошо, и что отец здоров ¹. Я думаю. Вы и он сильно тревожитесь за Александра ². Но бог сохранит его нам, и он возвратится к Вам еще с крестом, заслуженным в благород­ном бою против врагов отечества. Кроме драгоценного сознания, что он исполнил долг всякого русского, эта военная эпизода при­несет ему пользу на всю будущую жизнь. Скрепив его и телом и духом и довершив его практическое воспитание, она оконча­тельно поставит его на ноги. Отправьте также и брата Илью:

   ведь он смолоду имел призвание быть лихим казаком, и если не совсем изменился, то теперь все жилки должны гореть у него от нетерпеливого желания соединиться с братом.

   Что сказать вам еще, добрые родители? Я здоров и спокоен и вас всех люблю всею душою и всем сердцем. Табак у меня есть и чай есть, только книг нет, потому что книги, присланные Ели­заветой Ивановной и набранные бог знает, как и откуда, не могут считаться книгами. Вот им перечень: 1) Сочинения Кантемира, Хемницера и Хераскова, 2) О сохранении зубов, что для меня бесполезно, потому что уж сохранять нечего, 3) Путешествие по Южной Франции какой-то г-жи Жуковой ⁴, etc., etc.

   Прощайте, благословите меня и будьте все здоровы. Ваш сын и брат

   М. Бакунин.

  

   No 569. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 499 - 500. Дата устанавливается по карандашной надписи на письме (но это могла быть и дата получения письма, а не его отправления).

   1 Все сыновья кроме Александра и разумеется Михаила собрались ле­том в Прямухине, что естественно доставляло родителям большое удоволь­ствие.

   2 Александр тяжело захворал -на фронте лихорадкой, и одно время опа­сались за его жизнь.

   3 Бакунин ловко пользуется случаем, чтобы незаметно для тюремщиков ввернуть сообщение о том, что вследствие цинги, которая в Шлиссельбурге могла только усилиться, он потерял все зубы.

   4 Жукова, Марья Семеновна (1804 - 1855) - русская писательница, помещавшая свои повести и рассказы в журналах и альманахах. Отдельными изданиями вышли ее "Вечера в Карповке" (Спб., 1837 - 38) и "Очерки юж­ной Франции и Ниццы. Из дорожных заметок" (Спб., 1844). О последней книге Бакунин здесь и говорит.

  

   No 570. - Письмо к Е. И. Пущиной.

   [Июль 1854 года. Шлиссельбург.]

  

   Милостивая государыня, или лучше добрая, добрая Елиза­вета Ивановна! Благодарю вас от всей глубины души за Ваши два письма и за Ваши посылки. Мне давно хотелось иметь слу­чай поблагодарить Вас и всех Ваших за участие, которого я сам ничем не заслужил и которое единственно приписываю Вашему доброму расположению к моим родным, а также выразить Вам, как драгоценна и незабвенна для меня память Ивана Алексан­дровича (Генерал Набоков, покойный отец адресатки.), который, так оказать, заставил меня любить себя как отца. Вы поймете, с какою живою радостью я прочел то, что Вы мне пишете об старике-отце (Отце Бакунина, Александре Михайловиче.). Дай бог ему еще долгой жизни, и хоть мне по моей собственной вине и не суждено быть уте­шением его старости, пусть сестры и братья будут еще долго, .долго для него и для матушки источником радости. Табаку и чаю у меня набралось теперь такое огромное количество, что я мог бы открыть лавку, и потому прошу Вас некоторое время не присылать более ни того, ни другого. Деньги в собственном виде лучше всего, потому что их легко превратить и в табак и в чай, если понадобится. И за книги также благодарю: должно быть, кто-нибудь собирал их после вавилонского столпоразрушения, так мало между ними сродства и связи. Я скоро возвращу Вам их назад и все в целости, хотя, признайтесь, многие из них и не стоят хранения.

   Преданный вам и от глубины души благодарный

   М. Бакунин.

  

   No 570. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 500. На оригинале имеется карандашная надпись: "1854". Это - первое письмо к Е. И. Пущиной. Как Бакунин добился разреше­ния писать ей, из документов "Дела" не видно. Вероятно дочери генерала И. А. Набокова нетрудно было добиться разрешения переписываться с род­ственником, хотя и дальним.

  

  

   No 571. - Письмо к Е. И. Пущиной.

   6 сентября 1854 года. [Шлиссельбург.]

  

   Милостивая государыня, Елизавета Ивановна!

   Еще раз обращаюсь к вам с просьбою. Бог знает сколько ме­сяцев прошло с тех пор, как я получил последнее письмо из дому. Моя Татьяна совсем замолкла. Ради Бога, скажите, что с ними делается? Здоровы ли, живы ли все? Отец так стар, и кроме того наше семейство так часто испытано было горькими поте­рями, что, несмотря на всевозможную твердость, несмотря на самоувещания, которыми утешаешь себя, сердце поневоле тре­пещет и ноет. Вы так добры, что не посетуете на меня за это новое беспокойствие. Я писать не охотник, да и про других думаю также, и это меня несколько успокаивает насчет моих родных.

   Дай бог, чтоб лень была единственною причиною молчания Тать­яны. Скажите также, если знаете, где и что делает Павел, а также и другие братья.

   Revue des deux Mondes я вам возвращу на следующей неделе с глубочайшей благодарностью и с надеждою, что вы пришлете мне продолжение, а также и Annuaire de la Revue des deux Mondes, которым обыкновенно венчается каждое годовое издание. Ваш покорный слуга

   М. Бакунин.

  

   No 571. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 500 - 501. Дата устанавливается карандашною надписью на письме. "La Revue des deux Mondes" ("Обозрение старого и нового мира") - распространенный французский журнал консервативного направления. "Annuaire" - издаваемый при нем ежегодник.

  

   No572. - Письмо сестре Татьяне.

   [9 октября 1854 года, Шлиссельбург.]

  

   Милая Татьяна, что же это ты, моя старая малиновка, за­молкла? Или ты не знаешь, как дороги мне твои письма? Или не хочешь огорчить меня грустною вестью? Но нет, дай бог, что­бы лень или недосуг были единственными причинами твоего мол­чания, а если что случилось, так ради бога пиши смело и прямо. Тебе ли мне объяснять, что неизвестность хуже всего?

   Вас верно часто беспокоит молчание брата Александра. Но он ведь по теперешним военным обстоятельствам не может вам писать, когда захочет, и я думаю, теперь на Руси не одни вы тревожитесь молчанием, впрочем весьма естественным, любимого брата или сына, или мужа.

   Напиши же мне, милая Татьяна, хорошее письмо по-прежнему: обо всех мелочах вашей жизни, которые для меня - не ме­лочи. Прежде всего пиши мне об отце, о маменьке, а также и о сестрах и братьях: о Вариньке и ее студентах¹; об Александрине и ее птенцах; о том, как хозяйничает Николай, и как живет его хозяйка; о твоем сыне, Татьяна ², как растет и тешит тебя, и как Александр порадуется, когда ты ему представишь сына большого; и о том также, как и где фантазирует Илья, где предается фи­лософскому к[в]иетизму Павел, где дилетантствует Алексей и где геройствует Александр. Бог хранит его, милые родители, и возвратит его вам крепкого и славного.

   А теперь благословите меня и прощайте. Более мне писать. нечего. Только вы ради бога скорее пишите.

   Ваш

   М. Бакунин.

  

   No 572. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 502. Дата устанавливается надписью карандашом на оригинале.

   1 Студенты Вариньки это - ее сын Александр Дьяков и ее воспитанник Василий Ревякин.

   2 Сын Татьяны это - Алексей, сын брата Александра, отданный ей на воспитание.

  

   No 573. - Письмо родным.

   [24 ноября 1854 года. Шлиссельбург.]

  

   Милая маменька! Милая Татьяна! Благодарю вас за ваши прекрасные письма: у меня сердце отлегло. Слава богу у вас все благополучно. А что вы от Александра редко получаете письма, так естественно, что не должно очень беспокоить вас. Совсем не беспокоиться вы не можете: он все-таки подвержен теперь боль­шей опасности, чем в обыкновенное время. Но его сохранит бог, будем в этом уверены, и увидеться с ним после такой разлуки будет для вас таким счастьем, какого бы вы не испытали, если б он никогда не расставался с вами. Мне понятно нетерпение брата Ильи присоединиться к нему.

   Вот и зима, и батюшка снова должен отказаться от своего любимого наслаждения: дышать теплым и вместе свободным воз­духом. Дай бог, чтобы добрые известия поддержали его спокой­ствие и его здоровье, и чтобы много, много было ему еще в жизни радостей.

   Скоро ли Павел вступит в службу и скоро ли приедет в Пе­тербург?

   И тебя также, Анна, благодарю за твою милую приписку. Поцелуй за меня Николая и твоих детей, а также и сестру Сашу с птенцами. Ты же, Татьяна, сделай то же самое с твоим сыном-племянником и поклонись Вариньке, если она не в Прямухиие.

   Ваш любящий

   М. Бакунин.

  

   No 573. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 502 - 503. Дата устанавливается надписью карандашом на оригинале. Вскоре по получении этого письма родными Бакунина, а именно 4 де­кабря 1854 г., скончался отец его, престарелый Александр Михайлович Ба­кунин (на 88-м году от рождения). M. Бакунин, по словам печатаемого ни­же (No 574) письма его к Е. И. Пущиной был до того поражен известием о смерти отца, что даже не писал домой.

  

   No 574. - Письмо к Е. И. Пущиной.

   [Начало 1855 года. Шлиссельбург.]

  

   Я кругом виноват перед Вами, добрая Елизавета Ивановна. Мне бы давно следовало ответить Вам и отослать Вам журналы, но грустное известие до того поразило меня, что впродолжение некоторого времени у меня не было достаточной воли, чтобы по­шевелить пальцем. Я и домой не писал. Что мог я сказать им? К тому же я надеялся на скорое свидание. До сих пор надежда моя не сбылась, и я начинаю тревожиться насчет здоровья моих бедных, осиротевших родных. Здорова ли маменька? Татьяна? Жив ли брат Александр? Пожалуйста простите мне великодушно мое более чем неучтивое молчание и дайте мне известие об них.

   Возвращаю Вам 32 книжки Revue des deux Mondes, оставив y себя 18 книжек за 1854-й год, до сентября включительно.

   Еще раз прошу Вашего великодушного прощения и надеюсь, что Вы будете так добры и скажете мне всю истину, как бы горь­ка она ни была. Нам к горькому не привыкать - столько потерь в такое короткое время!

   Ваш

   М. Бакунин.

  

   No 574. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 504 - 505. Дата устанавливается несовсем точно надписью карандашом на ориги­нале, гласящею: "1855. 30 марта". Письмо явно написано раньше.

   Вскоре после смерти мужа мать Бакунина начала хлопотать о свидании с сыном. Разрешение на это свидание дано было ей еще при жизни Нико­лая I. 18 февраля 1855 г. умер Николай, и на престол вступил Але­ксандр II. Надежды Бакунина на освобождение из крепости оживились. Тем временем все четыре брата Бакунина, остававшиеся дома, решили поступить в ополчение, причем отчасти руководствовались мыслью, что император (тогда еще был жив Николай I), узнав об их геройском поступке, поми­лует их брата. Ввиду связанных с этим делом хлопот мать Бакунина и брат его Алексей могли выехать из Прямухина только в начале марта, причем в Петербург поехали по вновь выстроенной железной дороге. Три недели про­были они в Петербурге и из них 5 дней прожили в Шлиссельбурге, ежед­невно видаясь с Бакуниным на квартире коменданта. Во время этих сви­даний в душе Бакунина и его матери, прежде недолюбливавших друг друга, снова проснулись родственные и дружеские чувства. Возможно, что на этих свиданиях был обсужден и текст того прошения, которое мать Бакунина тогда же (21 марта 1855 г.) подала новому царю и которое осталось без последствий (неизвестно даже, докладывал ли его гр. Орлов царю). Это пер­вое прошение матери Бакунина впервые опубликовано нами в книге о Ба­кунине в 1920 г. С тех пор так и повелось, что после свиданий Баку­нина с родными подавались его родными новые прошения, которые все ни к чему не приводили, пока Бакунин, очень желавший избегнуть этого унижения, сам не обратился с просьбою об освобождении к царю.

  

   No 575. - Письмо к Е. И. Пущиной.

   [Май 1855 года. Шлиссельбург.]

  

   Добрая Елизавета Ивановна! Прошу вас, скажите, что дела­ется с моими? Маменька и брат Алексей обещали написать мне, как только приедут в Прямухино. Ведь они без всякого сомне­ния давно уже возвратились, а до сих пор молчат.

   Боюсь нового несчастия. Жив ли брат Александр? Не по­лучили ли они от него или об нем вести? Молодец он будет, когда выдержит счастливо такое славное испытание. Я уверен, что он подобно другим своим товарищам не ударит лицом в грязь. Но теперь сердце невольно замирает, когда об нем поду­маешь.

   Маменька обещала прислать мне из Петербурга его портрет и свой портрет и портрет покойного отца и много еще других портретов и ничего не прислала, - и как ни стараюсь я объяс­нить себе ее и брата Алексея молчание естественным образом, поневоле приходит на мысль, что новое печальное известие, но­вая беда поразила их. От вас жду правды, добрая Елизавета Ивановна, и с нетерпением буду ждать вашего ответа.

   Вам преданный

   М. Бакунин.

  

   No 575. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 506 - 507. Дата устанавливается как карандашною надписью на письме: "После смерти отца. 1855", так и содержанием письма. Оно вызвано долгим молча­нием родных после возвращения их из Петербурга, а так как они вернулись в Прямухино вероятно в начале апреля, то письмо приходится отнести к началу или середине мая 1855 года.

  

   No 576. - Письмо к матери.

   [Июль 1855 года. Шлиссельбург.]

  

   Милая маменька, продолжает ли вам писать брат Александр? Жив ли он? Мне за него страшно. Я долго не решался спросить Вас об нем, но наконец надо же спросить. Если он останется в живых, то это будет большая милость божия. А другие братья где? Выступили ли в поход и куда? Напишите мне хоть несколь­ко слов. От них я не ожидаю писем. Ленивая Татьяна, хоть ты напиши. Впрочем, я в лени никого упрекать не буду и теперь не стал бы я, может быть, писать не по лени, но из страха узнать печальное и заставить Вас говорить печальное. Меня принудила к письму самая прозаическая причина: денег нет. За апрель и за май я получил 50 руб., а за июнь и за исходящий июль - ниче­го ¹. И об этом бы не хотелось писать, но что ж делать, надо. Об­нял бы я вас всех, и если радость, так радовался бы. а если пе­чаль, так печалился бы с вами вместе, и вместе нам было бы лег­че. Но об этом и говорить бесполезно, а потому мысленно и горя­чо обнимаю вас, а также и дядюшку Алексея Павловича и те­тушку и кузину (Полторацкого, его жену и дочь.), которые, я уверен, не оставляют вас в это трудное для вас всех время. Бог да укрепит вас. Благословите меня, маменька, а ты, Татьяна, и вы, другие сестры, совсем по­забывшие меня, пишите.

   Ваш

   Где кузины Бакунины? (По-видимому Евдокия, Екатерина (сестра милосердия) и Прасковья Михайловны.).

   М. Бакунин.

  

   No 576. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 507 - 508.

   Дата устанавливается по надписи на оригинале "1855. VII", а также по содержанию письма, которое заставляет отнести его ко второй половине июля 1855 года, так как сам Бакунин говорит об "исходящем июле".

   1 Судя по этому указанию, а также по аналогичным указаниям следую­щего письма, родные обязались выдавать Бакунину по 25 рублей в месяц, но не всегда проявляли в этом отношении аккуратность.

  

   No 577. - Письмо к матери.

   [Август 1855 года. Шлиссельбург.]

  

   Милая маменька! Письмо Ваше я уже давно получил, но мед­лил ответом, ожидая другого письма на мою просьбу о деньгах, чтобы ответить на оба вместе. Другого письма я не получил, а получил через Елизавету Ивановну 50 руб. серебр. Милая ма­менька, ведь за Вами все еще недоимка; со времени нашего сви­дания я получил от Вас 100 руб. серебр., - на апрель, май, июнь и мюль; на исходящий август не остается ничего, и наступающий сентябрь также придется жить без денег, если Вы не пришлете как на тот, так и на другой. Я чувствую, что у Вас денег теперь не много, знаю, что Вы должны посылать теперь субсидии и брату Александру в Крым и нашим ополченцам в Ригу, и не хотелось бы мне беспокоить Вас из-за себя, старого инвалида, да право, маменька, надо. Вот и написал, а очень не хотелось об этом писать; теперь же еще несколько слов о предмете менее неприятном - о грибах и о сыре, а также я холсте, который Вы обещали прислать осенью, - не позабудьте же, милая маменька.

   У Вас, должно быть, грибы хорошие, и белые, и грузди, да и рыжики также! Не стыдно ли мне писать о таких глупостях! Да об чем же прикажете писать? Я здоров и счастлив, когда по­лучаю о Вас хорошие известия, когда читаю Ваши письма, - пишите же чаще.

   Татьяна, я снова принимаю тебя в свою милость, а то было совсем рассердился за то, что ты так давно не писала. Обними за меня крепко милую младшую сестру, скажи ей, что я уж преж­де полюбил ее из рассказов маменьки и брата Алексея, и что ее приписка как благоухающий цветок осветила мое уединение. И старшей, не менее милой сестрице скажи, что ее дочь мила как ландыш (мой любимый цветок), и что в этом прекрасном создании своем ей удалось соединить все, что грациозного в ней са­мой, со всем, что благородного в дяде. Поблагодари Алексея за его письмо, окажи ему, что я не отвечаю потому, что, как он сам знает, мне нечего писать, но что я с жадностью буду читать каж­дую его строку, об чем бы он мне ни писал.

   Милая маменька, когда то мы с Вами вновь увидимся? Смерть хочется на Вас посмотреть и обнять Вас и опять побол­тать с Вами! Но там будет, как будет, а Вы будьте здоровы, не унывайте, когда братья молчат, - из самых больших опасностей люди выходят целы и невредимы. Горячо теперь брату Алек­сандру, но я уверен, он к вам возвратится.

   Прощайте, благословите меня, маменька, и любите меня, се­стры и братья, как я вас люблю.

   Ваш

   М. Бакунин.

   A Revue des deux Mondes уж и перестали посылать, ведь я буду жаловаться на вас Елизавете Ивановне.

  

   No 577. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 508 - 509.

   На оригинале имеется карандашная пометка "Август 1856", исправ­ленная рукою А. Корнилова, переправившего цифру 6 на 5. И по содер­жанию письма видно, что оно относится к концу августа 1855 года, судя по словам Бакунина "исходящий август" и "наступающий сентябрь".

  

  

  

   No 578. - Письмо к Е. И. Пущиной.

   [Август 1855 года. Шлиссельбург.]

  

   Письмо Ваше и 50 р. сер. получил, добрая Елизавета Ива­новна. Денег немного недостанет ни на август, ни на сентябрь, ну да я уж об этом пишу самой маменьке. Грожу ей также жа­лобою на нее Вам за то, что она не посылает мне более Revue des deux Mondes, а Вас искренно благодарю за добрые известия. Бедная маменька, бедные сестры! Как страшно им теперь за бра­та, - славы много и опасности тоже. Но, несмотря на все, во мне твердая вера, что провидение сохранит его. Впрочем про мамень­ку и сестер говорить нечего, они полны истинного геройского ду­ха, без ложной экзальтации и без фраз так, как право редко слу­чается видеть на свете; дай бог, чтобы твердость эта не изменила мм до конца, потому что много им еще предстоит тревог и стра­ха. Что же сказать Вам еще? Если тетушка я кузина Полто­рацкие еще у Вас, так поблагодарите их - первую за то, что она не позабывает меня, а вторую за ее милую, братскую приписку. Скажите им, что я желаю им всего лучшего, и что если б жела­ния мои исполнились, то они были бы всегда счастливы. Добрая Елизавета Ивановна, нельзя ли достать каких-нибудь книг - хо­роших, если можно; читать нечего. Старые я все перечитал, на новые денег нет. Revue des deux Mondes с апреля месяца (т. е. от декабрьского нумера 1854 года) не видал. Нельзя ли пово­рожить? А я буду Вам невыразимо как благодарен.

   Ваш

   М. Бакунин.

  

   No 578. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 509.

   На оригинале имеется надпись "авг. 1856", причем рукою А. Корни­лова цифра 6 переправлена на 5.

  

   No579. - Письмо к Е. И. Пущиной.

   [Осень 1855 года. Шлиссельбург.]

  

   Милостивая Государыня

   Елизавета Ивановна!

   Благодарю Вас за книги и за фруктовые лепешки, которые в исправности получил. Вы меня совсем избаловали, так избаловали, что я уж и не стыжусь обратиться к Вам с новою прось­бою: велите пожалуйста купить и пришлите мне несколько фун­тов чаю и табаку. У меня и тот и другой вышли. Табаку пожа­луйста турецкого, того же самого, который Вы мне раз присы­лали, а именно: Бейрутского крепкого, фабрики г-на Фортуны (в Большой Морской, в доме Жако). Вы меня этим очень обяжете.

   От Татьяны и от маменьки недавно получил длинные письма. Все у них идет хорошо. Беспокоятся только об Александре. Но бог сохранит его, а что он теперь воюет, это для него хорошо.

   Прощайте, Елизавета Ивановна, больше мне сказать Вам не­чего, как только то, что я от глубины души Вам благодарен и предан.

   Ваш покорный слуга

   М. Бакунин.

  

   No 579. - Напечатано без даты у Корнилова, II, стр. 509 - 510.

  

   No 580. - Письмо к матери.

   [Осень 1855 года. Шлиссельбург.]

  

   Милая маменька! Ваше молчание в самом деле сильно потре­вожило меня; но теперь я покоен и доволен: вы все здоровы, а брат Александр не только жив, но еще живет такою славною, молодецкою жизнью. Бог сохранит его, сохранит Севастополь, поможет геройским защитникам его выдержать славный бой до конца, и лишь бы дали брату потом простую медаль с надписью: "был под Севастополем" или вернее "в Севастополе" (В оригинале его написано так: "был под Севастополем".), то он бу­дет достаточно вознагражден. Трудно придумать похвалу лестнее и почетнее этой. А ему еще обещали георгиевский крест! Я очень рад, что он предпочел его чину: чин не уйдет, ведь он вступил в военную службу классным чиновником, был профессором 10-го или 9-го класса, поэтому не может долго оставаться в юнкерах, а георгиевский крест, хотя теперь и не редкая, но все-таки чуть ли не самая почетная награда. Вы говорите, милая маменька, что он об себе хлопотать не станет; ему и не след, а Вам можно и матери все позволено. Только, если будете хлопотать, так берите

   повыше¹. Вам теперь должно быть очень тяжело и тревожно, бедная маменька; один сын в Севастополе, другие 4 собираются на войну с ополчением, а Вы остались одна, обремененная всею тяжестью хлопотливого и многосложного хозяйства. Но у Вас остается еще один сын, а наш брат - Gabriel или попросту Гогочка (Гавриил Петрович Вульф, муж А. А. Бакуниной.), как вы все позволяете себе называть его, - сын, кото­рый не менее нас самих привязан к Вам и готов служить пользам всего семейства. Он остается с Вами и верно будет Вам крепкою подмогою.

   А вы, милые братья, посреди своих новых военных забот не позабывайте меня. Если не телом, так всею душою я с вами. Милый Алексей, пиши мне иногда. Если б ты знал, как уте­шительны мне будут твои письма, так верно посреди самых боль­ших хлопот улучил бы минутку, чтобы написать мне несколько слов. И от тебя, Павел, жду писем. Даже и от тебя, Николай. Вспомни, что мы состоим из духа и тела, и что продолжительное отсутствие всяких материальных доказательств приязни неза­метно ведет к совершенному равнодушию. Что стоит написать изредка несколько слов?

   Но главная моя надежда теперь на Вас, милая маменька. Я знаю. Ваша душа более всякой другой полна теперь забот, тре­вог и страха. Но у Вас сердце матери, а сердце матери широко. Для всех детей есть в нем место.

   Прощайте, благословите Вашего сына.

   М. Бакунин.

  

   Спасибо, большое спасибо за портрет, Алексей.

   Один сыр получил; теперь его довольно. Только зачем было писать, что посылаете два сыра?

   А портрет брата Александра, а свой портрет, маменька, по­забыли?

   Обнимите за меня дядюшку Алек [сея] Павлов [ича1 (Полторацкий.) и

   все семейство его.

   Письма брата Александра у меня в сохранности, - я возвра­щу вам их при благоприятном случае.

  

   No 580. - Напечатано без даты у Корнилова, II, стр. 510 - 511. На ори­гинале надписано "1854", затем перечеркнуто и заменено "1855" (но так, что похоже на 1858).

   1 Явный намек на собственное положение и пришпоривание родных к новым хлопотам об его освобождении.

  

   No 581. - Письмо к E. И. Пущиной.

   [Конец 1855 года. Шлиссельбург].

  

   Милостивая Государыня,

   Елизавета Ивановна!

   Ваши оба письма, деньги и 32 No Revue des deux Mondes получил и сердечно благодарю Вас за них. Благодарю Вас также к за все подробности в Вашем предыдущем письме, касающиеся Вашего племянника, а моего двоюродного брата Полторацкого (Петр Алексеевич.). Напрасно Вы думаете, что они не интересовали меня. Ведь, во-первых, я живу (В подлиннике описка "живо".) теперь преимущественно чужою жизнью и чужими радостями; к тому же Вы мне - не чужие, Елизавета Ивановна. Я был бы весьма неблагодарный человек, если б не принимал живого участия во всем, что интересует Вас и Ваше семейство. И, наконец, сын Алексея Павловича уже потому мне близок, что сам Алексей Павлович был всегда для нас добрым родным, единственный из Полторацких, которого я любил и ува­жал от всей души. Катерину Ивановну (В подлиннике описка "Ивановна". Речь идет о Екатерине Ива­новне Набоковой, сестре адресатки, дочери ген. Набокова, бывшей заму­жем за А. П. Полторацким.) я знал мало и видел ее, кажется, только один раз, вскоре после ее замужества. Она пленила меня своею кроткою и благородною наружностью. Те­перь, благодаря Вам, я совершенно спокоен насчет родных: если же они не пишут только от лени, то бог с ними. Я сам слишком ленив, чтобы иметь право укорять кого в лености.

   Возвращаю Вам с глубочайшим благодарением 16 No Revue des deux Mondes, кажется в довольно целом и чистом виде, только, к сожалению, в такой степени прокуренных табаком, что, ка­жется, они надолго будут лишены счастья войти в состав дамской библиотеки. А вновь присланные Вами нумера несколько постра­дали от нехорошей укладки и от трения об что-то черное. Так не пеняйте на меня, если я Вам возвращу их в несовсем изящном виде, - то будет не моя вина.

   Примите еще раз выражение моей искренней и глубокой бла­годарности.

   Ваш покорный слуга

   М. Бакунин.

  

   No 581. - Напечатано у Корнилова. II, стр. 511 - 512.

  

   No 582. - Письмо родным.

   [18 января 1856 года. Шлиссельбург].

  

   Милая маменька и ты, милая Татьяна, простите меня. Я ви­новат перед вами; столько времени прошло с тех пор, как я в последний раз писал вам! - и ничего не могу сказать в свое извинение, как только разве то, что не писалось. Ведь, кажется, несколько строк написать не бог знает какое мудреное дело, да рука не поднималась на письмо. Простите меня и не заключите из моего молчания, чтоб я перестал любить или помнить вас. Ведь мне только одно утешение, что думать о вас, и живу я и движусь только вашею жизнью, вашим движением.

   Ну, довольно об этом, вы меня простили. Рассказывать же вам мне нечего, а жду рассказов от вас и жду с невыразимым нетерпением.

   Обнимите за меня дядюшку Алексея Павловича, старика (Полторацкого.), молодую и милую тетушку и прекрасную кузину. Ах, в моло­дости я был большой охотник до кузин! И теперь радуюсь ими и люблю их для молодых братьев. А братья наши - теперь мо­лодцы, все ходили на войну, и если не все имели счастье видеть неприятеля, то все готовы были встретить его как следует. Я рад, вдвойне рад за Николая, что он опять встряхнулся. Он так молод и так молод был, когда уселся! Ему нужно было еще раз пожить и подвигаться в более широкой сфере.

   Прощайте, мои милыя и милые, а Вы, матушка, благослови­те меня.

   Ваш

   М. Бакунин.

  

   No 582. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 538.

   На письме имеется надпись: "18 генваря 1856", но неизвестно, есть ли это - дата написания или получения письма.

   В это время старуха Бакунина и сын ее Алексей прибыли в Петербург, чтобы добиться нового свидания с Михаилом. Теперь общественное наст­роение в результате поражений, понесенных русскими войсками в Крыму, начинало уже меняться в сторону либеральной оппозиции. И когда Алек­сей в письме к брату Павлу высказал пессимизм перед встречею с заклю­ченным братом, Павел отвечал ему так: "Мне понятно, что тебя смущает предстоящее свидание с братом: так горько придти к нему, не принеся с собой по крайней мере надежд каких-нибудь. Но несмотря на видимую грусть письма твоего, кажется мне, мы должны надеяться - на свою надеж­ду по крайней мере мы имеем право. Тем более, что я думаю и имею до­статочный повод думать так, что в настоящую минуту ни ум, ни желание добра, ни огонь души, вовлекающий иногда в ошибки, [не] страшны, но страшны для России глупость, бессмыслие и особенно бездушие того ходя­чего эгоизма, что из жизни общественной делает торговый рынок своих ча­стных интересов. Тем ходом, каким мы шли до сих пор, мы уже дошли до всего, до чего дойти было возможно. Теперь идти дальше некуда. Необходимо изменить ход... И потому необходимо надеяться: все умное, все доброе, все оживляющее и творческое оживает под влиянием нового весеннего сол­нышка... Я... в каком-то радостном ожидании и полон надежд... Конечно настоящею войною зло не сожжено вдосталь, но по крайней мере так опа­лено, так явно отмечено, что все узнают его издали, и вновь обмануться его благонамеренным видом нет никакой возможности... Я верю весне, и уже в конце января в меня сильно закрадывается весеннее ощущение. Его под­держивают во мне эти тайные, смутные голоса, со всех концов долетающие и так убедительно возвещающие, что зима кончилась" (Корнилов, II, стр. 536 - 537).

   Вскоре после этого письма Бакунин получил свидание с матерью и бра­том Алексеем. Как видно из находящегося в "Деле" (часть II, лист 250) письма В. А. Бакуниной к Дубельту от 30 января 1856 г., она на сей раз нашла здоровье сына сильно пошатнувшимся главным образом вследст­вие недостатка движения и на этом основании просила разрешения доставить сыну в камеру токарный станок, работа на котором могла бы благотворно отразиться на его состоянии. Комендант крепости, запрошенный по этому поводу, дал вполне благоприятное для Бакунина заключение ввиду его "благоразумного поведения" и указывал на пользу для него работы на то­карном станке ввиду частых у него желчных припадков. Сам Дубельт склонялся к удовлетворению этой просьбы, но удовлетворению ее решител