Бакунин Михаил Александрович - Письма

любви. Обними за меня твоего сына; он теперь должен быть всем для тебя и верно не изменит своему назначению. А вы, мои бедные, добрые родители, всякий год вам горе, вы страдаете за всех и за себя вдвое. Чем старее человек, тем тяжелее для него такие потери, ибо в старости уже ничто не возобновляется. Но нас еще много, и мы все любим вас горячо, горячо. Я же с вами беспрестанно. Не проходит дня, чтоб я не думал о вас и не беседовал с вами душою. Берегите себя, будьте здоровы и счастливы в любви нашей. Ведь вы теперь ждете нового гостя, которого подарит нам Лиза (жена брата Александра) для Вас, ма­менька, новые хлопоты, но зато и новая жизнь; ведь вся жизнь Ваша - в отце да в нас; бог да благословит Вас и наградит за Вашу любовь к нам.

   Татьяна, обними за меня всех.

   29-го сентября 1852-го года.

   Ваш

   М. Бакунин.

  

   No 553. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 479 - 480.

   1 Николай Николаевич Дьяков, муж Варвары Бакуниной-младшей погиб от последствий несчастного выстрела на охоте в августе 1852 года. Бакунин вспоминает о тех неприятностях, которые он причинал этому простодушному, доброму человеку, когда вмешался в его семейную жизнь, до­биваясь "освобождения Вариньки" и уговаривая ее разойтись с мужем, что в конце концов ему не удалось.

  

   No 554. - Письмо родным.

   (12 ноября 1852 года). [Петропавловская крепость.]

  

   Слава богу, что батюшка поправился! Бог да сохранит его нам. Я с ним на этом свете не увижусь, но жизнь его для меня столь же необходима, как и вам всем. Я счастлив тем, что он - между вами, и пусть он долго, долго не оставит нас. Я рад, что Варинька теперь с вами. Быть с вами не может ей не быть уте­шением. А когда Саша отправится в Москву, намерена ли она совсем там поселиться? Скоро ли приедет Павел? Теперь его только одного недостает между вами. Я уверен, что он приедет и навсегда простится с глупыми камнями. Мне приходило на ум: уж не останавливает ли его там другая, сердечная причина? Впро­чем пусть он не обижается; это так, пустая мысль от безделья. А Илья скоро ли женится? Ведь пора: строит дом, так и женить­ся надо. Если ж не хочет жениться, так пусть служит. Право луч­ше служить, чем жить одному мелкопоместным бездельным дво­рянином. Впрочем пусть и он не обижается; это я только так, пошутил. Спасибо тебе, Анна, за приписку. Обними за меня Катеньку (Свою сестру Екатерину Ушакову.). Марью Сергеевну (Вероятно Львову.) поблагодарите за память.

   Вам, маменька, и тебе, Татьяна, скажу только, что вас, равна как и всех прочих, от всего сердца люблю. Более об себе гово­рить нечего.

   Обнимаю вас и прошу родительского благословения. Ваш М. Бакунин.

  

   Марье Николаевне и Хионе Николаевне (Безобразовы.) мое нижайшее почтение.

   12 ноября 1852.

  

   No 554. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 480.

  

   No 555. - Письмо родным.

   [Начало января 1853 года. Петропавловская крепость.]

  

   Любезные родители, сестры и братья! По обычаю ¹ поздрав­ляю вас с минувшими праздниками и с наступившим новым го­дом. Желаю вам спокойствия, здоровья и тихого веселья. Жду с нетерпением разрешения Лизиной загадки (Предстоявшие роды.) и обещаю любить племянника или племянницу. Александр с непривычки должно быть теперь ни жив ни мертв. Рад, что Анна крепнет и дерзает на дальние походы. Рад, что Павел к вам приехал, и что он, равно как и Алексей, будут жить и служить от вас вблизи ². Павла и Вариньку благодарю за короткую, а милую Александрину (Сестра Александра Александровна Бакунина.) за длинную приписку. Что Татьяна мне пишет, само собою разу­меется: я ее за это даже не благодарю, а люблю от всей души. Любезные родители, что же сказать вам еще? Я здоров и пере­валиваю дни как пень через колоду. Вас люблю и помню; благо­словите меня ³.

   Ваш сын, брат, дядя и друг

   М. Бакунин.

   Илья скоро женится?

  

   No 555. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 480 - 481.

   1 Эти слова "по обычаю" можно было бы понять как нарочитое под­черкивание Бакуниным своего безверия, быть может даже ответом на до­шедшие в его тюремную келью слухи об его "обращении" (о чем он мог узнать на свидании с Татьяной), если бы в последующих письмах он не сообщал о своем хождении в церковь и говений. Впрочем, возможно, что такими выражениями, как "по обычаю", он хотел дать понять тем, кто им интересовался, что не следует истолковывать таких его действий, как хож­дение в тюремную церковь и т. п., в смысле уступки враждебной идеоло­гии, а видеть в них лишь акты, предназначенные к одурачению тюремщи­ков.

   2 Алексей поступил чиновником особых поручений Тверской казенной палаты, управляющим которой был его дядя Алексей Павлович Полторац­кий.

   3 В этом письме уже сказывается душевная усталость Бакунина, начав­шего терять былую бодрость, вероятно в связи с ослаблением надежд на скорое освобождение. Письма его становятся все короче и короче. Здесь мог разумеется действовать и прямой запрет жандармов, недовольных мно­гоглаголанием узника и его философическими излияниями, а потому требо­вавшими писем коротких и только о здоровье. Но вернее здесь действо­вал и упадок духа, невольно овладевавший узником по мере того, как он убеждался, что его заключение затягивается и грозит сделаться бесконеч­ным.

   No 556. - Письмо родным.

   (10 февраля 1853 года.) [Петропавловская крепость.]

  

   Ну, Лиза, поздравляю тебя. И тебя поздравляю, Александр ¹. Ты теперь в глазах моих стал важным человеком, и я считаю уж тебя не младшим, а старшим братом. Не давай Лизу Лавро­ву (Врач.) в обиду, ухаживай за ней сам; ведь должно быть большое наслаждение ходить за женою, которую любишь.

   И Вас поздравляю, добрые родители, со внуком. Я думаю, что маменька теперь не отходит от него, а Танюша составляет уж для него новый план воспитания по теориям Павла. Благодарю тебя, милый брат, за твое письмо. Рад, что хоть каракули твои не из­менились; в них по крайней мере я узнал старого Павла и думаю, что, если б нам пришлось свидеться, мы, несмотря на долгую разлуку, все-таки узнали бы друг друга. Ведь я любил тебя, Па­вел, хоть любовь моя и никакой не принесла тебе пользы. Буду надеяться, что любовь твоя (Дальше вымарано несколько слов, которых нельзя разобрать.)... независимо от твоей практически-эстетической метафизики, тем более желаю этого, что с своей стороны совершенно притупел и охладел ко всему, что хоть не­сколько пахнет догматизмом и абстрактною доктриною. Всех обнимаю. Прощайте.

   Ваш

   М. Бакунин.

  

   Надеюсь, что Марья Николаевна (Безобразова.) теперь здорова. 10-го февраля 1853-го года.

  

   No 556. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 481 - 482.

   1 20 января 1853 г. Лиза родила сына Алексея, но сама уже не вста­вала с постели и вскоре умерла от туберкулеза.

  

   No 557. - Письмо Елизавете Васильевне Бакуниной.

   (9 апреля 1853 года). [Петропавловская крепость.]

   Милая, милая Лиза, выздоравливай скорей! Тебя все так лю­бят, что кажись одной этой любви должно бы было быть до­статочно для того, чтобы тебя поставить на ноги, не говоря уже о докторах, которые, как слышно, кормят тебя как маленького ре­бенка. Вот и весна наступила, все цветы готовятся к новой жиз­ни, охорашиваются, для того чтобы блеснуть красотою, - неуже­ли ж ты, наш милый, прекрасный, прямухинский цветок, отста­нешь от других? Надеюсь, верю, что письмо это застанет тебя уже выздоравливающею. Жаль мне тебя, бедный брат Александр, но так уже жизнь устроена, что с каждым счастьем сопряжено свое горе. Отрекомендуй меня пожалуйста своему сыну.

   Тебя Сашу и тебя Анну (Анна - жена брата Николая.) благодарю за письма, вы обе - ум­ные и добрые девочки, - обнимите за меня ваших детей, ваших деток, как писала бывало наша незабвенная, святая Варвара Мих[айловна] (Бакунина.). Желал бы я посмотреть на Николая в оранжерее: должно быть тепло ему там, а ведь он - русский человек, в теп­ле же и полениться можно, не правда ли Николай?

   Ты, друг Татьяна, поцалуй за меня у батюшки руку и побла­годари, хорошенько поблагодари его за любовь и память; обними также и добрую маменьку, которая верно хлопочет теперь об ого­роде.

   Милая Варинька, успокоилась ли ты хоть немного и долго ля намерена еще пробыть в Прямухине? Тебе бы никогда не рас­ставаться с ним, а сыну пора уж становиться на свои собствен­ные ноги, - чем раньше, тем лучше. Хорошо бы было, если б было возможно Павлу сделаться его ментором; он вместе умел бы и присмотреть за ним и путеводить его и уважить самостоя­тельность его характера. Последнее обстоятельство по-моему очень важно, но вряд ли оно совместно с характером Лангера (Федор Федорович (см. том I, стр. 472)., Пусть Александр (Дьяков, сын Варвары (Саша).) твой посвятит несколько времени на гим­настические упражнения, чтобы вместе с умом образовать также и телесную силу и ловкость: да не будет он только ученым, но также и светским человеком, совершенным [д]жентльменом, не утрачивая однако же ни доброты, ни прямоты, ни чистоты, ни про­стодушия и избегая, как безобразия, всякой вычурности и фан­фаронства (Подчеркнутые слова в оригинале вставлены в примечание.), А главное пусть работает сам над собою и при­учает себя понемногу к самопознанию, к отчетливости в желани­ях и мыслях, к постоянству в целях, к самоограничению, призна­ку силы, без которого нет успеха ни в чем, к самообладанию, тер­пению, пусть создаст себе умную, добрую, сильную волю и будет человеком.

   Прощай, я заболтался. Напишите мне скорей, что Лиза вы­здоровела. Ваш М. Бакунин.

   Рад, что Марья Ник[олаевна] (Безобразова.) поправилась; поклони­тесь им от меня.

   9 апреля 1853 года.

  

   No 557. - Напечатано в "Материалах для биографии Бакунина", т. I, стр. 271 - 272. Оригинал находится в "Деле" о Бакунине, часть II, лист 147.

   Письмо это по каким-то причинам было задержано жандармами: воз­можно, что их рассердили "неуместные" рассуждения о воспитании, содер­жащиеся в письме. Судя по датам, именно этим письмом вызвано распоря­жение Л. Дубельта следующего рода: "Исправляющий должность комен­данта С.-Петербургской крепости г. генерал-лейтенант Корсаков при отношении от 10 апреля No 44 препроводил ко мне письмо содержащегося в Алексеевском равелине Бакунина на имя отца его. Усмотрев в сем пись­ме рассуждения, несвойственные настоящему положению Бакунина, я признал необходимым письмо сие удержать и вместе с тем покорнейше про­сить Ваше высокопревосходительство не изволите ли приказать предупре­дить Бакунина, дабы он на будущее время ограничивался сообщением сво­им родственникам только таких сведений, которые необходимы для успоко­ения их на его счет, и что в противном случае письма его будут удерживае­мы в сем (т. е. Третьем. - Ю. С.) Отделении". Ответом на это распоря­жение был рапорт, в котором говорилось, что до сих пор никому не было говорено, чтобы Бакунин меньше писал; что в инкриминируемом письме, хотя оно и пространно, нет ничего, кроме сведений о семействе. За этим рапортом следует карандашная приписка: "отправить, но просить, чтобы меньше и четче писали".

   Отсюда можно заключить, что кроме данного письма к Лизе было какое-то другое, более пространное, к отцу, которое и было в конце концов отправлено по адресу, но в Прямухинском архиве не сохранилось. Возмож­но, что письмо к Лизе представляет просто приписку к тому большому письму и что Дубельт, согласившись отправить часть письма, адресован­ную отцу, задержал конец его, обращенный к свояченице автора письма, чтобы взять хотя частичный реванш за задевший его ответный рапорт коменданта крепости.

  

   No 558. - Письмо родным.

   [Конец апреля 1853 года. Петропавловская крепость.]

   Христос воскресе, любезные родители и вы, милые сестры и братья! Хоть я и очень, очень давно не получал от вас ни малей­шего известия, однако надеюсь, что вы здоровы, спокойны, до­вольны, и молю бога, чтобы он хранил вас. Я здоров и переношу заслуженную судьбу с верою и терпением. На последней неделе великого поста говел и приобщался. Одно теперь у меня большое горе: деньги все вышли и не на что купить ни табаку, ни чаю, ни книг. Велите Павлу не позабывать меня. Я без курительного табаку как сумасшедший без нюхательного. И книги также пере­читал, и хотелось бы других. Что ж делать? Буду надеяться и ждать, хоть и с нетерпением.

   Прощайте, добрые родители, благословите меня. А вы, сестры. в братья, помните и любите, как я вас люблю и помню.

   Ваш сын и брат

   М. Бакунин.

  

   No 558. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 482.

   Кем-то от руки надписано синим карандашом: "1853. 22 апреля".

   Это именно письмо мы имели в виду, когда выше говорили о распро­странении слуха, приписывавшего Бакунину обращение в христианство и да­же впадение в пиетизм.

  

   No559. - Письмо брату Павлу.

   [Конец апреля 1853 года. Петропавловская крепость.]

   Христос воскрес, милый Павел! Желаю тебе всего хорошего на новом поприще. Начинаешь ли ты свыкаться с петербургскою жизнью? Я не спрашиваю, помнишь ли меня, потому что в этом не сомневаюсь. Пиши пожалуйста, дай весть о себе и о всех на­ших. Ведь отец так стар, что каждое продолжительное молчание с вашей стороны невольно меня пугает. Бог да хранит его!

   Если ты все еще в Петербурге, купи пожалуйста два фунта турецкого табаку (можешь купить и больше). Дюбек крепкий Саркиса Богосова, по 1 р. 80 к. сер[ебром] за фунт, и 1 500 бе­лых бумажных гильз для делания папирос, не слишком толстых и не слишком длинных. Купи также полное последнее издание Geographie de Balbi (География Бальби.) с атласом ². А также пришли и других книг, которые по прочтении возвратятся тебе в исправности.

   Деньги все вышли еще в конце марта, и не на что купить ни та­баку, ни чаю. Пожалуйста поспеши, сколько будет возможно. Ты поймешь, каково жить без табаку и без чаю, особенно же без та­баку.

   Ты впрочем сам знаешь, где и как ты должен искать позво­ления и указания на пересылку ко мне вещей и денег.

   Прощай. Брат твой

   М. Бакунин.

  

   No 559. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 482 - 483. На письме имеется надпись от руки карандашом: "1853, апрель".

   1 Незадолго до того брат Павел переехал в Петербург для поступле­ния на службу. Его знакомый В. М. Княжевич дал ему письмо к своему брату А. М. Княжевичу, занимавшему пост директора департамента в ми­нистерстве финансов, и тот определил Павла на должность канцелярского чиновника с жалованьем 300 рублей сер. в год. Но через несколько ме­сяцев Павел вышел в отставку и вплоть до земской реформы нигде не

   служил и не работал.

   2 Бальби, Адриан (1782 - 1848) - известный географ, итальянец по происхождению, написал на французском языке ряд весьма ценимых в свое время сочинений по географии.

  

   No 560. - Письмо родным.

   (4 июня 1853 года.) [Петропавловская крепость.]

  

   Я долго не решался писать. Что писать? Грустно за вас, гру­стно мне и за себя самого. Я, право, любил ее за то счастье, крат­ковременное счастье, которое она принесла нашему дому. Тебе, мой бедный Александр, одно утешение: жить для оставшихся, крепче любить их... Другого утешения я не знаю. Время - обид­ное, хоть и действительное утешение... Оставь сына Татьяне, пусть будет она его матерью. Поверь мне: лучше матери, нежнее, умнее, бдительнее ее ты нигде и никогда не найдешь. Это было ее призвание, которого к несчастью она до сих пор не могла ис­полнить... Крепись, Александр ¹...

   Что сказать вам еще? Обнимите за меня друг друга и верьте в мою неизменную глубокую любовь. Татьяна, поцелуй хоро­шенько руку у батюшки и поблагодари его за память, а также у маменьки; хоть она мне больше и не пишет, обними ее крепко И скажи ей, как я люблю ее. Всех обнимаю, целую, всех люблю и помню.

   Ваш

   М. Бакунин. 4-го июня 1853-го [года].

  

   No 560. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 483.

   На письме имеется .карандашная надпись: "через III Отделение".

   1 5 мая 1853 года умерла первая жена Александра Бакунина - Ели­завета Васильевна, урожденная Виноградская, оставив ему сына. М. Ба­кунин сразу получил известие об этом событии, но после того долго не решался писать домой.

  

   No 561. - Письмо к матери.

   (10 июля 1863 года.) [Петропавловская крепость.]

  

   Милая маменька, благодарю Вас за Ваше длинное, доброе письмо. Берегите глаза, и если они слабы, ради бога не запускайте болезни. Умный доктор вероятно вылечит их теперь легко, а потом и долгое лечение будет бесполезно. Не пишите мне, если это вредно вашим глазам: ведь я знаю, что вы меня любите. Пусть Татьяна за всех вас пишет. Много горя вам, добрые роди­тели! Пусть любовь детей ваших будет вам утешением. Я рад, что Александр отправился с Варинькой в Москву: это и для него, и для нее, и для племянника Александра (Дьякова (сына Варвары) хорошо. Прощайте. Будьте все здоровы. Обнимаю вас крепко.

   Ваш сын и брат

   1853-го года 10-го июля.

   М. Бакунин.

  

   No 561. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 483.

   В папке с письмами Бакунина имеется теперь не оригинал письма, а его копия от руки с припискою: "Подлинник передан в [Ленинградский] Музей революции 26 марта 1927".

   В июне 1853 г. Варвара Дьякова отправилась в Москву вместе с сыном Александром, которому исполнилось уже 18 лет, и приемышем Ва­силием Ревякиным для определения их в университет; в начале августа первый поступил на филологический факультет вольнослушателем, а вто­рой - на медицинский факультет студентом. Александр Бакунин, незадолго перед тем потерявший жену поехал вместе с ними.

  

   No 562. - Письмо, сестре Татьяне.

   (16 сентября 1853 года.) [Петропавловская крепость.]

  

   Давно не писала, Татьяна. Я уж начинал бояться несчастия. Несчастие постигло не прямо вас, но друзей ваших. Итак, пред­чувствие не обмануло меня. Скажи Митинским жителям, что я принимаю глубокое и живое участие в их горе, - я помню Але­ксандра: мы оба были мальчиками, когда в последний раз виде­лись ¹. Поздравь от меня Вариньку и Александра (Сына Варвары, Сашу Дьякова.). Обними па­пеньку, маменьку, сестер и братьев.

   16-го сентября 1853-го год".

   Ваш

   М. Бакунин.

  

   No 562. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 484.

   В папке писем Бакунина имеется копия этого письма, сделанная рукою А. Корнилова без указания, куда исчез оригинал. Случайно нам удалось установить, что подлинник письма был самовольно изъят из Прямухинского архива, не знаем А. Корниловым или П. Щеголевым и ныне неизвестно на каком основании находится у сына - последнего, П. П. Щеголева.

   1 Речь идет о смерти Александра Сергеевича Львова, соседа и дальне­го родственника Бакуниных.

  

   No 563. - Письмо родным.

   (15 ноября 1853 года.) [Петропавловская крепость.]

  

   Милая маменька! Благодарю вас за вашу добрую приписку. Слава богу, что отец здоров, и да сохранит он его долго для вас и для меня. И тебя, Татьяна, благодарю за письмо. Ты добрая, не позабываешь меня. Бог, послав вам большое горе, которое ты, моя милая страдалица за всех, верно чувствовала наравне с Але­ксандром, оставил тебе великое утешение, сделав тебя матерью сироты, которого ты, я в там уверен, любишь так же горячо, как: бы сама Лиза его любила, если б осталась в живых. Таким обра­зом жизнь твоя, доселе разбросанная твоим участием во всех, теперь сосредоточилась на одном предмете; которому ты необ­ходима и который верно уж теперь сделался для тебя (необхо­димым, - ;и я думаю, что ты никогда не была так счастлива, как теперь, и будешь еще счастливее, когда твой племянник-сын бу­дет подрастать. Александр верно никогда не отнимет его у тебя: ведь не найти же ему лучшей матери, и это самое свяжет его (Александра) еще больше с тобою, а ты знаешь, как: все братья дорожат твоею дружбою.

   Братья, любите сестер, любите: друг друга, жертвуйте всем любви, соединяющей вас, и смотрите на нее, как на высшее благо, завещанное вам отцом и матерью. В свете жить холодно, когда нет любви, чтоб разогреть сердца, и жестко, когда нет любви, чтоб на нее опереться. Я говорю о вас, не о себе; я теперь для вас - не более как холодная тень, исключая брата Николая, хо­тя он по привилегированной и всеми уважаемой лени не пишет,. но который в несколько часов свидания дал мне себя узнать и почувствовать. Я знаю вас только прошедших, а не настоящих, глу­пеньких, а не разумных. К тому же любовь живится делами, рав­но как и вера, и без дел мертва есть, - я же судьбою или, лучше сказать, своею собственною виною осужден на бездействие как для себя, так и для вас. Поэтому мы как будто бы один для дру­гого не существуем, и вряд ли нам когда-нибудь снова придется существовать друг для друга. Но если во мне остался живой ин­терес, так это к прямухинскому миру.

   Будьте счастливы, братья, вспоминайте иногда обо мне, греш­ном. Пишите, когда можете, и будьте уверены, что я до послед­ней минуты буду принимать в вас живое участие, радоваться ва­шим радостям и успехам и горевать вашим горем..

   Прощайте. Ваш М. Бакунин

   5-го ноября 1853-го года

   No 563. - Напечатано у Корнилова, II, стр. 484 - 485.

  

   Перевод с французскою.

   No 564. - : Письмо родным.

   [Февраль 1854 года. Петропавловская крепость.]

  

   Мои дорогие друзья! Я знаю, какой ужасной опасности я подвергаю вас тем, что пишу это письмо. И все-таки я пишу его. Отсюда вы можете заключить, как велика сделалась для меня необходимость объясниться с вами и сказать, хотя бы один еще раз, несомненно, последний в моей жизни, свободно без принуж­дения то, что я чувствую, то, что я думаю. Я подвергну вас риску в первый, но и в последний раз. Это письмо - моя крайняя и последняя попытка снова связаться с жизнью. Раз мое положе­ние будет как следует выяснено, я буду знать, должен ли я еще ждать в надежде быть полезным согласно мыслям, какие я имел, согласно мыслям, какие я еще имею и какие всегда останутся моими, или же я должен умереть.

   Не обвиняйте меня ни в нетерпении, ни в слабости; это было бы несправедливо. Спросите лучше моего превосходного капита­на, ныне майора - он вам повторит то, что часто мне говорил, что редко он видел заключенного, столь рассудительного, столь мужественного, как я. Я всегда в хорошем настроении, я всегда смеюсь, а между тем двадцать раз в день я хотел бы умереть, настолько жизнь для меня стала тяжела. Я чувствую, что силы мои истощаются. Дух мой еще бодр, но плоть моя становится все немощнее. Вынужденные неподвижность и бездействие, отсут­ствие воздуха и особенно жестокая внутренняя мука, которую только заключенный в одиночке подобно мне может понять, и которая не дает мне покоя ни днем, ни ночью, развили во мне зачатки хронической болезни, которую я, не будучи врачом, не могу определить, но которая каждый день дает мне себя чувство­вать все более неприятным образом. Это, я думаю, геморрой осложненный чем-то другим, мне неизвестным. Головная боль теперь у меня почти не прекращается; кровь моя бурлит и бро­сается мне в грудь и в голову и душит меня до того, что я целы­ми часами задыхаюсь, и почти всегда в ушах у меня стоит такой шум, какой производит кипящая вода. Два раза в день у меня обязательно жар: до полудня и вечером, а впродолжение всего остального дня меня мучит внутреннее недомогание, которое сжигает мое тело, туманит мне голову и, кажется, хочет меня мед­ленно съесть. Впрочем, вы меня увидите. Ты меня найдешь очень изменившимся, Татьяна, даже с того последнего раза, когда мы с тобою виделись ¹. Только один раз я имел случай посмотреть на себя в зеркало и нашел себя ужасно безобразным. Это впрочем, мало меня беспокоит. Я давно уже отказался от того, что старики вроде меня называют суетою, а молодые с гораздо боль­шим основанием называют самою сутью жизни. Для меня остал­ся один только интерес, один предмет поклонения и веры - вы знаете, о чем я говорю, (Бакунин имеет виду революционную борьбу.) - и если я не могу жить для него, то я не хочу жить совсем. Поэтому меня мало трогает мое безобра­зие.

   Меня мало трогала бы также эта болезнь, если бы только она захотела унести меня поскорее. Я не желал бы ничего другого, как поскорее исчезнуть вместе с нею; но медленно ползти к могиле, по дороге тупея, - вот на что я не могу согласиться. Правда в моральном отношении я еще крепок; моя голова ясна, несмотря на все боли, которые ее постоянно осаждают; воля моя, я надеюсь, никогда не сломится; сердце мое кажется каменным; но дайте мне возможность действовать, и оно выдержит. Никогда, мне кажется, у меня не было столько мыслей, никогда я не испытывал такой пламенной жажды движения и деятельности. Итак я несовсем еще мертв; но та самая жизнь духа, которая, сосредоточившись в себе, сделалась более глубокою, пожалуй более могущественною, более желающею проявить себя, - становится для меня неисчер­паемым источником страданий, которые я не пытаюсь даже опи­сать. Вы никогда не поймете, что значит чувствовать себя по­гребенным заживо; говорить себе во всякую минуту дня и ночи: я - раб, я уничтожен, сделан бессильным к жизни; слышать да­же в своей камере отголоски назревающей великой борьбы, в ко­торой решатся самые важные мировые вопросы, - и быть вы­нужденным оставаться неподвижным и немым. Быть богатым мыслями, часть которых, по крайней мере, могла бы быть полез­ною - и не быть в состоянии осуществить ни одной; чувство­вать любовь в сердце - да, любовь, несмотря на эту внешнюю окаменелость, - и не быть в состоянии излить ее на что-нибудь или на кого-нибудь. Наконец чувствовать себя полным самоот­вержения, способным ко всяким жертвам и даже к героизму для служения тысячекрат святому делу - и видеть, как все эти порывы разбиваются о четыре голые стены, единственных моих свидетелей, единственных моих поверенных! Вот моя жизнь! И все это еще ничего в сравнении с другою, еще более ужасною мыслью: с мыслью об идиотизме, который является неизбежным резуль­татом подобного существования. Заприте самого великого гения в такую изолированную тюрьму, как моя, и через несколько лет вы увидите, что сам Наполеон отупеет, а сам Иисус Христос озло­бится. Мне же, который не так велик, как Наполеон, и не так бесконечно добр, как Христос, понадобится гораздо менее време­ни, чтобы окончательно отупеть. Не правда ли, приятная перспек­тива? Я еще обладаю - и думаю, что не льщу себе - всеми сво­ими умственными я нравственными способностями; но я знаю, что так это не может долго продолжаться. Мои физические силы уже очень надломлены; очередь моих нравственных сил не за­медлит наступить. Вы, надеюсь, поймете, что всякий мало-мальски уважающий себя человек должен предпочесть самую ужасную смерть этой медленной и позорной агонии. Ах, мои дорогие друзья, поверьте, всякая смерть лучше этого одиночного заклю­чения, столь восхваляемого американскими филантропами! ²

   Зачем я так долго ждал? Кто ответит на этот вопрос? Вы не знаете, насколько надежда стойка в сердце человека. Какая? - спросите вы меня. Надежда снова начать то, что привело меня сюда, только с большею мудростью и с большею предусмотри­тельностью, быть может, ибо тюрьма по крайней мере тем была хороша для меня, что дала мне досуг и привычку к размышле­нию. Она, так сказать, укрепила мой разум, но она нисколько не изменила моих прежних убеждений, напротив она сделала их более пламенными, более решительными, более безусловными³ , чем прежде, и отныне все, что остается мне в жизни, сводится к одному слову: свобода ⁴.

   [Конец не сохранился].

  

   No 564. - Это письмо, равно как и два последующих, были впервые опубликованы А. Корниловым, II, стр. 491 - 493, 494 - 496 и 497 - 496 с пропусками, ошибками и в плохом русском переводе. Оригиналы их написа­ны Бакуниным мелким и убористым почерком на листках, вырванных из книги A. Rastoul de Mongeot - "Lamartine, poХte, orateur, historien, homme d'lИtat", Bruxelles, 1848 (Растуль де Монжо - "Ламартин как поэт, ора­тор, историк и государственный человек". Брюссель 1848) - первые два по-французски, третье - по-русски. Переданы они были Бакуниным Татьяне на свидании в феврале 1854 года с риском быть навеки заточенным в ка­честве действительно "секретного" арестанта. Эти письма имеют огромное историческое значение, ибо они неопровержимо свидетельствуют о том, что Бакунин и в тюрьмах сохранил революционный дух и веру, а все его мни­мо-покаянные заявления представляли оплошное притворство, направленное к одурачению врагов и выходу на волю для продолжения революционной работы.

   1 Они не виделись полтора года (со времени второго свидания в июле 1852 года). Увиделись они в третий раз лишь в феврале 1854 года. На этот раз Бакунин проявил большую настойчивость и добился трех свида­ний с братом Павлом, который приехал для этого в Петербург, и сестрой Татьяной. Много содействия оказывали им дочери ген. Набокова, Е. И. Пущина, у которой остановилась Татьяна, и Е. И. Набокова, прямо с обеда у которой Татьяна и Павел отправились на квартиру нового ко­менданта крепости, генерала Мандерштерна, у которого и имели свидание-с Бакуниным. "Он слава богу здоров, - .пишет Павел 9 февраля 1854 г. родным, - но потерял почти передние зубы, да и щека немного была под­пухши. Танюша приехавши передаст вам лучше ваше свидание, а я сознаюсь, что не умею передать словами, что мне чувствовалось при этом свидания: радость ли это была вновь увидеться или торе так увидеться - бог знает про то. Надежда, единственное спасенье в несчастьи, и надежда, подкрепля­емая новыми свидетельствами милости царской, еще теплится в его серд­це". Итак у Бакунина была цинга, от которой у него выпали зубы и опух­ло лицо, и надеялся он не на "милость царскую", а на то, что ему удастся провести и обмануть кровожадных врагов и вырваться таким образом из их лап для продолжения борьбы с ними, как о том свидетельствуют печа­таемые под NoNo 564 - 566 письма.

   2 Бакунин говорит здесь о пенсильванской системе одиночного заклю­чения, против которой он протестовал еще в письмах к Рейхелю (см. выше, стр. 95).

   3 Это место особенно важно в том отношений, что здесь Бакунин определенно заявляет о своей верности прежним убеждениям и о готовно­сти возобновить революционную деятельность, только в более рациональ­ной и разумной форме.

   ⁴ Это письмо представляет отрывок более обширного письма, осталь­ную часть которого Бакунин почему-то уничтожил, как он рассказывает об этом в следующем письме (см. No 565).

  

   Перевод с французского.

   No 565. - Письмо родным.

   [Февраль 1854 года. Петропавловская крепость.]

  

   Дорогая Татьяна! Останься, прошу тебя, в Петербурге так долго, как только можешь, постарайся видеть меня так часто, как только это возможно. Майор (прежде (Капитан, который про­должает превосходно относиться ко мне) сказал мне, что всецело будет зависеть от тебя видеть меня пять раз, если ты останешься две недели, и больше, если ты останешься дольше. Правда, что по закону, как говорят здесь, (разрешается только одно свидание каждые две недели, но закон этот действителен только для жи­телей Петербурга, которые могут иметь 26 свиданий в год. Все зависит от генерала. Майор обещал мне разъяснить ему обыч­ный порядок в нашу пользу, когда будет запрошен, что и произой­дет после того, как ты подашь генералу (Мандерштерну.) твое прошение. Генерал добр. Отложи же пожалуйста в сторону всякие церемонии и вся­кую застенчивость и скажи, напомни ему, что прошло уже более полутора лет со времени нашего последнего свидания, и что прой­дет без сомнения еще столько же времени, прежде чем ты при­едешь снова свидеться со мною. Если ты слишком застенчива и провинциальна, чтобы сделать это самой, попроси Лизавету Ива­новну (Елизавета Ивановна Пущина.) переговорить с генералом вместо тебя. Но не говори ей ничего об этом письме, так как письмо это составляет важное по­литическое преступление. Что касается меня, то я надеюсь, что это будет наше последнее свидание здесь: или я буду скоро сво­боден, или умру ¹. Вот почему я прошу тебя пожертвовать не­сколькими днями. Необходимо, чтобы ты помогла мне выяснять наше положение. Милая моя Татьяна, у меня нет в России дру­гих друзей кроме тебя и брата Николая. Все другие меня забы­ли; что же касается вас двоих, то я надеюсь, что вы по старой памяти еще немного любите меня. Но вы впали в плачевную апа­тию и чисто христианское смирение. Вы сделали наверное не­сколько попыток, но испугались первой же неудачи и теперь воз­ложили все упования только на бога. Но я - не христианин и не смиряюсь. Я сумею умереть, если будет нужно; смерть для меня будет счастьем и освобождением, но прежде я должен увериться в том, что всякая надежда выйти отсюда для меня потеряна. Ибо я еще чувствую в себе силу служить моим убеждениям и моим идеям. Я тебе уже написал длинное письмо, но я его уничтожил, исключая первого листа, который тебе даст понятие о моем те­перешнем положении (Имеется в виду No 564.). Остальное я тебе передам при нашем втором свидании.

   Так вы, дорогие мои друзья, не подумали о том, что иметь книги, много книг было бы громадным утешением и необходимою поддержкою в моем ужасном одиночестве, а также иметь в Пе­тербурге какого-нибудь умного, симпатичного человека, который -мог бы без опасности для себя приобщить меня к современной мировой жизни? О, в глубине души я часто и ужасно роптал на вас ².

   Но вое это я объясню вам в моем следующем письме.

  

   No 565. - См. общие замечания к No 564.

   1 Из всех трех писем, тайком переданных Татьяне на свидании в кре­пости, ясно, что Бакунин собирался покончить с собой в случае утраты всякой надежды на освобождение. По крайней мере, о таковом своем наме­рении он говорит довольно недвусмысленно.

   2 По-видимому родные Бакунина, не проявляли достаточно заботы о нем (как это впрочем имело место и позже, когда он находился в Сибири и во второй эмиграции). Правда время от времени он получал из дому вещи и книги, но в недостаточном количестве. Зимою 1852 - 1853 гг. Бакунину были присланы из дому шлафрок на беличьем меху, панталоны и сапоги, которые были переданы ему после тщательного осмотра,. В декабре 1852 г. ему были доставлены NoNo 1 - 2 "Отечественных Записок", NoNo 1 - 4 "Москвитянина" и NoNo 1 - 2 "Библиотеки для чтения" за 1852 год с при­казанием по прочтении вернуть их в Третье Отделение.

  

   No 566. - Письмо сестре Татьяне.

   [Февраль 1854 года. Петропавловская крепость.]

  

   Моя милая девочка, я - эгоист, все говорил только о себе, а ты больна, ты измучена, и слова мои и письмо мое встревожат и замучают тебя совершенно. Милая девочка, сделаем условие, что ни ты, ни Павел не будете спать более, что не испугаетесь первых неудач, но, не предаваясь излишней и болезненной, боязненной хлопотливости, не муча себя разными мыслями, не оставите неиспытанным ни одного средства, не потеряете ни одного слу­чая, который бы мог служить нам. Я же со своей стороны, чув­ствуя, что мое милое прямухинское провидение перестало спать, надеясь на тебя, Татьяна, надеясь теперь опять на Павла как на каменную гору, обещаю вам ждать спокойно, в уверенности, что когда дело объяснится совершенно, вы сами скажете мне правду и дадите средства покончить с собою. Но еще раз, я буду терпе­лив - мне теперь будет легче терпеть: я вас опять видел, и вы опять согрели меня. Я тебя больше души моей люблю, Татьяна. И тебя, Павел, люблю всею старою любовью.

   М. Б. (Неразборчиво).

  

   Татьяна, взамен моего обещания я требую от тебя торжест­венно другого: пусть Павел свезет тебя к умному доктору. Кроме этого я обещаю вам, если меня выпустят, пока отец жив, оста­ваться в спокойствии и ничего не предпринимать неправослав­ного.¹

   Моя милая Татьяна, хотелось бы мне сказать тебе еще что-нибудь, чтобы оживить тебя. Я люблю тебя, я глубоко, глубоко люблю и уважаю тебя. Я (несколько ревновал к твоему сыну ², - пусть, пока я здесь, и я буду твоим сыном, и потому приезжай опять поскорее. А Павел покамест ознакомится с Петербургом и узнает все пути к властям и влиятельным людям.

   Наследник может быть весьма хорошим средством, им также может быть и гордо-чувствительная Мария Николаевна ³. Пусть бы мне только позволили написать письмо к Орлову ⁴ - поста­райтесь об этом, друзья; да, да, я непременно должен написать письмо графу Орлову, лишь бы он только на это согласился. Cela ne l'engage Ю rien, quant Ю moi je serais alors presque certain du succes ("Это его ни к чему не обязывает; что же касается меня, то я тогда был бы почти уверен в успехе"). Нельзя ли устроить это через Александра Максимовича (Княжевича) ⁵ , изъяснив ему мое положение, что я гнию здесь понапрасну, а могу сделать еще себя полезным. Через несколько времени будет уже поздно.

   Ты, Павел, хоть и философ, ты все-таки мой.

  

   No 566. - См. общие замечания к No 564.

   1 Это - единственная фраза в трех письмах, тайком переданных из крепости, в которой Бакунин как бы ограничивает свою готовность возоб­новить революционную деятельность. Но если принять во внимание, что отец его был в это время глубоким и дряхлым стариком, которому остава­лось недолго жить, то этому самоограничению нельзя придавать серьезного значения. Тем более что невозможно ручаться, чтобы Бакунин, очутившись на свободе, сдержал это обещание, если бы ему представилось действительно важное революционное дело. Наконец он мог давать такое обещание родным и для того, чтобы подогреть их усердие и рассеять их опасения.

   2 У Татьяны собственных детей не было. Речь идет здесь о сыне брата Александра, который после смерти своей жены Лизы передал Татьяне своего сына на воспитание.

   3 Наследник Николая I, т. е. будущий император Александр II; Мария Николаевна - дочь Николая I, бывшая замужем за Максимилианом Лейхтенбергским.

   4 А. Орлов - шеф жандармов, за три года до того посетивший Ба­кунина в крепости и убедивший его написать "Исповедь".

   5 А. М. (Княжевич - старый приятель отца Бакунина, знавший Михаила еще в юные его годы и хорошо относившийся к их семье (см, том III, стр. 436).

  

   No567. - Письмо сестре Татьяне.

   [Начало мая 1854 года. Шлиссельбург.]

  

   Милая Татьяна, спасибо за письмо. Слава богу, вы все здо­ровы. Куда же и надолго ли Павел уехал? Ты напрасно, милая, так горюешь обо мне¹. Я право и не слабею и не унываю и ста­раюсь душу свою хранить в порядке. Она у меня не прихотлива, кроме книг ничего не просит, не курит и не пьет чаю. Вот тело мое - так другое дело: никак не могу отучить его от табаку, смерть ему курить хочется, а так как деньги вышли еще в конце марта, то я никак не могу удовлетворить его требований. Вот уж месяц почти как не на что купить [ни] табаку, ни чаю. Милая-Татьяна, оставь на время мою душу в покое и позаботься не­много о моем бедном теле ².

   Я здоров, бодр, всех вас люблю. Рад, что братья идут в воен­ную службу против басурманов³. Понимаю, что батюшке тя­жело было с ними расставаться, но думаю, что он был рад их решению. Бог помилует, они возвратятся, и отец еще раз бла­гословит их. Благословите же и меня, добрые, добрые родители. Обнимаю вас всех.

   Ваш

   М. Бакунин.