| Главная » Книги |
Фет Афанасий Афанасьевич - Письма, Страница 8
Фет Афанасий Афанасьевич - Письмабенка; что он такое? Судите сами и скажите,
разумеется, правду. Передайте графине наши общие с женой поклоны и скажите
от меня, что я глубоко ей благодарен за то, что она существует, и что я
постоянно желаю ей всего лучшего в ней самой, в муже и в детях и желал бы,
напрасное желание! ей того, что себе напрасно желаю, - поменьше суеты. Она
слишком умна. Но ведь этого мало, надо быть нам разумными. Нас допекают
Kausalgesetze {законы причинности (нем.).}, но разум должен нам заявлять,
что большинство, если не все причины не у нас в руках - и надо смириться. А
это ужасно трудно, и я никогда с этим совладать не в силах. Но хорошее,
честное, чистое всегда будет таким, а старый дурак все будет дураком!
Простите, добрый друг, никогда не буду. - Что же? Говорить такого вздору? Но
думать его, жить им - не могу перестать, потому что старый дурак все будет
дураком. Но почему же, спрашивается, не жить мне моим, быть может, смешным,
дурачеством? Не жить тем, чем я дорожу? Почему дозволяется дежурному
корнету, расстегнувшись в палатке, резаться в банк, ведь при крике:
"Дежурного на линейку", он будет и застегнут, и стоять, взявшись под
козырек, не хуже не игравшего. Вот и я на линейке. Жеребята жеребятся. Один
рысистый и на Грайворонке один верховой уже сосут матерей. Сено возят с
лугов, боясь паводка. 8 молодых жеребцов уже ходят в оглоблях, железо, толь
и краска дома.
По обычаю, читаю вслух по-русски, "Le fib de Coralie" {"Сын Корали"
(фр).} из "Revue des deux Mondes", и автор, рассуждая о преемственности рода
по Дарвину, делает глубокое открытие, что передача дурного детям была бы
ужасной monstruosite {чудовищностью (фр.).} провидения!! Вот куда ведет
небывалость в философии. А ведь эти люди двигают весь мир, начиная с
Кузнецкого моста до Юханцова. А покойный Борисов говорил: "Вы с Толстым
шопенгауэрцы" (подразумевая дураки), а Тургенев мне говорил: "Да ведь
Шопенгауэр, что же Шопенгауэр, ведь я его вывез в Россию". Когда-то мы с
Вами выдумали голод, который и без того перебегает ежегодно из губернии в
губернию, но тогда, по крайней мере, никого не запирали. Теперь журналы
выдумали чуму, и нам запирают все границы. Как это мило! Но довольно!
Довольно! Простите долгое и несвязное маранье. Если Вы из него выведете
единственное заключение, что я Вас обоих ценю и искренно люблю, то цель моя
достигнута, каковы бы ни были все другие Ваши заключения о моих мозгах.
Ваш А. Шеншин.
А. Л. БРЖЕСКОЙ
Далекий друг, пойми мои страданья... (см. т. 1).
А. Фет.
С этими саньми жду Борисова на блины, которых в рот не беру.
38
19 февраля <1879 г.>. Будановка.
Дорогой граф!
На масленой провалившийся при переезде через нашу Тускорь адъютант
Гильденшубе штабс-капитан Салтанов просил позволенья переодеться у нас. Мы
снабдили его сухим платьем, и он отправился к своему больному отцу помещику
Салтанову, нашему соседу. На днях явился сам отец Салтанов благодарить и
приехал прямо с похорон нашего уездного предводителя Кладищева, умершего в
ночь скоропостижно, так что брат его, флигель-адъютант из Питера, настоял на
вскрытии тела, и дело похоже на отравление, по затруднениям в средствах к
жизни семейства. Жена была в Питере. Старый Салтанов почти, то есть совсем,
мой однокурсник Московского университета - математик.
Я все более о сельских старостах да о заливных лугах (при Петруше
Борисове - Салтанов у нас ночевал) - а ему, очевидно, нужно со мной о
литературе, о Тургеневе и Толстом и не приведи господи! Теперь около меня
собирается рой - насчет предводительства. Что будет, ничего не знаю. Вот
если бы я лез с философией и нараспашку к ним, Ваш упрек был бы заслужен с
двух сторон, а теперь он верен только для Вас субъективно. Но объективно, я
даже не допускаю, чтобы Вы меня не понимали. Шопенгауэр говорит, что все
открытия делает рассудок непосредственно, как собака чует трюфели. Этого
довольно. Но когда найденное нужно объяснить другому, приходится передавать
дело в высшую инстанцию разума, чтобы он все разложил отвлеченно по частям и
по законам; без этого сама истина будет для другого фокусом, которого
причины он не знает, как мужик, едущий на паровозе. Если я дорожу Вами и
Вашим домом, то у меня есть стихотворенье, в котором
"Мне близ тебя хорошо и поется:
Свеж и душист твой роскошный венок".
К этому трудно что-либо прибавить. Это само собой понятно. Но когда
человек чувствует свое одиночество и чувствует, что где-то там он не одинок,
то вопрос "почему" не менее естествен и прост. Ваши вещи читают, Ваши слова
слушают, но многие ли их понимают во всей их синтетической глубине? Неужели
Вы думаете, что, беседуя с Вами, я хочу Вас во что-то обращать? Мне нужно
сказать, и я во зло употребляю Ваше терпение. Вот и все. В наши лета, с
нашим многообразным опытом меняться немыслимо; но в высшей степени интересно
хоть одним глазком взглянуть, как ходят моральные колеса такой замечательной
машины, как Лев Толстой. Надо быть идиотом, чтобы затевать, заводить такие
колеса у себя. Наблюдать луну не значит заводить у своего тела фазы, хотя
каждая лишняя строка Ваших писем прибавляет мне наслаждения, но я горжусь их
краткостью, показывающей доверие: дескать, и так поймет.
Вы знаете, что по вопросам Ваших интимных интуитивных убеждений я
всегда был нем, как бы глухонемой. Теперь Вы сами вызываете мое суждение по
этому предмету. Очевидно, не для поучения, а из любопытства, постараюсь
добросовестно ответить. В индейских легендах говорится о царе, оказывавшем
непочтение к Вишну - и, когда царь, смеясь над вездесущностью, стал колотить
в каменную колонну, говоря: "После этого я должен верить, что он и здесь в
мертвом камне", - Вишну вышел из колонны, и это было его третьим или
четвертым воплощением. Что может быть _круче_ (как Вы говорите),
могущественней этого мифа. Надо признать, что неглубоких мифов нет. Дураки
их не создают. Но как же я могу видеть в них другое, чем Шопенгауэр.
Vehiculum veritatis? {Повозка истины (лат.).} Итак, я осужден по этому
вопросу на субъективное одиночество. Что же оно мне отвечает? Оно,
несомненно, мне говорит, что все вне меня _объект_, то есть мое же
собственное _представление_ по Шопенгауэру, die Welt ist mein Wille {Мир
есть моя воля (нем.).}. Из этого я выскочить не могу. Целесообразность мира
и мой человеческий инстинкт не позволяют мне остановиться на пустой форме
мира как слепой беспричинной воле, мертвенном perpetuum mobile, стоящем в
прямом противоречии с изменяемым миром явлений, к которому я прикован. Такой
слепой Wille не лучше паука, который пойдет, пойдет и придет. Высшая,
разумная, по-своему, - для меня непостижимая воля, с непостижимым началом и
самодержанием - ближе моему человеческому уму, противящемуся пантеистическим
фразам без всякого содержания. На этом пути эта первобытная воля - причина,
а я только микроскопическое последствие. Этим все сказано. Я от зачатия до
смерти летящая коническая пуля, которая хочет лететь вперед, то есть ощущает
хотение, стремление всех частиц и может судить и, пожалуй, догадываться, что
ее толкнули, но из какого орудия. Плоского? Стволообразного? По любви, по
неравнению? Этого она знать _не может_, не имея никаких данных. Она только
может судить по опыту, что летит по воздуху по закону квадр<ата> расстояний,
а в безвоздушном пространстве вечно с одинаковой скоростью. А как она летит
в первом условии, то ей суждено потерять через трение силу - и пасть. Мое
сравнение бессильно, ибо указывает на _вещь_ как на причину другой вещи. Но
что можно сказать о причине всякой причинности. Я таков потому, что мне
указано быть таким, а не иным. Что я могу на это возражать. Но чтобы я,
будучи подобно всему причинен, был в то же время и непричинен - этого я не
только не понимаю, но в силу данных мне качеств не могу понимать. Какое же у
меня представление личного (очевидно) божества? Никакого. Все мною
присочиняемые атрибуты благости, правосудия и т. д. разрушаются при малейшем
приложении к явлениям мира, по отношению к моим intuitiv'ным идеалам таких
качеств. В детстве я представлял себе Африку в виде столба с кольцом, к
которому привязывают лошадей. Без карт и путешественников, Африка могла бы и
теперь для меня оставаться тем же столбом. Но на нашей почве ни карт, ни
путешественников нет, да и красок и бумаги нет для такого рисунка. Что
человек слаб и молится среди океана - это его субъективное чувство и дело.
Туда другому вход запрещен. Но по логике молиться об чем-либо значит просить
бога перестать существовать, изменив свои же неизмененные, вечные законы
ради Иисуса Навина. Какие же у меня из временного и пространственного могут
быть отношения, вневременные и внепространственные? Для этого одно средство:
сесть на одно из Vehiculum {повозка (лат.).} и принять миф за реальность,
тогда все сделается просто и отношения становятся не только возможными, но
даже интимными. В будничной жизни меня более всего смущают слова вроде: _но
все-таки_, но нельзя же. В кассе 5 копеек на калач. Ждут гостей, и одного
калача мало. Это совершенно правда. Но это не изменяет дела покупки, так как
на 5 копеек _нельзя_ купить двух. На это говорят, _но все-таки_, нельзя же.
Надо бы прибавить: говорить противуречивые слова. Я понимаю, дорогой граф,
что Вам подобный человек не разом отыскал в себе то религиозное чувство,
которое Вы питаете. Это новое подтверждение слов великого старца
Шопенгауэра. Всякое открытие интуитивно. Это могло быть - и я понимаю,
насколько Вам отрадно такое открытие. Я еще про Левина сказал, что он нашел
его интуитивно, - для себя. Но я сильно убежден, что далее этого Вы пойти по
природе не можете, то есть объяснить, разложить, анализировать это для
других. К богословским несостоятельным доказательствам Вы прибегать не
станете и утверждать, что немцы из ненависти к христианству выдумали
санскрит; а перекинуть мостик из области разума в область интуитивную на
этом бездонном поприще едва ли удастся и подобному Вашему уму.
Вы просите, чтобы я откровенно сказал, что это _глупо_, если мне так
кажется. А я готов сказать другое: это гораздо благонадежнее, чем разум.
Разумом, чего никак не хотел понять Тургенев, не напишешь стихотворения, как
не родить мне красавицы дочери или гения сына. Но если интуитивная сила
прочнее, вернее, зато она кровнее, наследственней - _индивидуальней_.
Мальчик, решающий мгновенно задачи со многими неизвестными, никогда не будет
главой математической школы, вроде Эвклида. С другой стороны, разум -
ходячая монета всего рода человеческого. На нее все покупается и продается,
но никто не может сказать, что она его собственная, - она царская. Чего
нельзя купить за деньги на земле, не есть ценность и в экономическом смысле
ein Uncling {не вещь (нем).}. Но было бы слишком тупо называть глупостью
расположение дорогого человека только потому, что его нельзя купить за
деньги. Мы с Вами стоим в двух различных областях. Вы нашли и говорите с
Августином credo quia absurdum {верю потому, что это нелепо (лат.).}. Если
бы он сказал вместо credo - suo {знаю (лат.).}, было бы чепуха. Но credo так
же логично, как всякая другая правда. Я же не нашел потому, что мне это не
дано. Вы смотрите на меня с сожалением, а я на Вас с завистью и изумлением.
Что это Вы до сих пор хвораете. Это ужасно грустно. У нас вместо зимы
гнилая весна. Не знаешь, что хватать, лед ли тающий, сено ли, плавающее по
лугам. Вы пишите, присылайте стихов. Вы забываете великую пословицу Kunst
liebt Gunst {Искусство требует вдохновения (лат.).}. Напишете Вы мне
письмецо или Бржеская по старой дружбе, и вспыхнет нежданная искра, а нет -
и нет. Я сам изумляюсь, что по временам Феникс возрожнется. Какие к тому
данные? Глаза слабы. Долго ни читать, ни писать не могу и то и дело прибегаю
к бильярду, а по вечерам к пасьянсу, если не к тому же бильярду. Зато
отдыхаю душой над моим переводом, который хоть медленно, а подвигается.
Графине просим оба с женой передать наши усердные поклоны.
Кончаю без того длинное послание. От Страхова писем новых нет. Читал
при Борисове новую комедию Аверкиева, и Борисов держался, держался и
разразился смехом, пояснив, что не понимает, почему комедия разделена на
лица, которые безразлично говорят одно и то же.
Преданный Вам А. Шеншин.
39
28 марта <1879 г.>. Будановка.
...meine Geister gleich in Augenblicke
Sturmend uber meines Lebens Brucke
Wenn ich dich erblicke
Schiller {1}.
Мог бы я сказать по отношению к Вашим строкам, которые всякий раз
производят такой же напор разнообразнейших мыслей на духовном мосту моей
жизни. Вот почему мои письма к Вам бывают и так многословны и так хаотичны.
Но что же делать? Для меня только то отношение интересно, при котором я могу
или с пользой учить, или учиться. Остальное для меня хоть трава не расти.
Вами я так горячо дорожу, потому что не знаю другого человека, у которого бы
мог и желал учиться. А у Вас чувствую, что уже научился многому. Как это
делается? Не спрашивайте. Но я, например, сегодня утром проигрывал на
бильярде и внутренно не волновался и не негодовал на свою неумелость, и
этому научился у Вас или у Вашего идеала, сидящего в моей душе.
Обрадовало меня Ваше письмо несказанно. А то я думал уж, не оскорбился
ли он чем? Но опять подумал, с его умом невозможно, чтобы он мог распущенную
болтовню истолковывать - в неблагоприятном для моих намерений мысли.
Я перед ним чист, как дистиллированная капля воды. Неужели мне и от
него скрываться и манерничать? Это значит лгать духовнику. Но тогда какой же
смысл в исповеди? Люблю я Вас обоих потому, что ценю каждого отдельно и
обоих вместе. Нельзя от Милосской требовать плеч дискобола, а от дискобола
мягкость очертаний Милосской. Это противоречие in adjecto {Между
определением и определяемым словом (лат.).}. Если бы Вы повторяли морально
Софью Андреевну, Вы бы не были и тенью Льва Толстого, а повторяй она Вас, то
в ее атмосфере мухи бы умирали от ужаса. Каждому бог дает свое и знает, что
дать. Беда, когда он ничего не дает, кроме живой тени. Стихотворение
Полонского к Грибоедовой очень мило и поэтично. Но Майкова "Радойца" (с
далматского) ужасно и пустотой, и безвкусием, и безмыслием {2}. У людей ума
и без того мало, но когда туда примешивается мода - прощай!!
Я почти не выхожу из дому. Два раза был только на новом хуторе, где
копают колодец и строют усадьбу. Чибиса прилетели. Можно ждать вальдшнепов.
Русскому религиозному человеку нельзя не побывать в Киеве. Этого
никакое описание не передаст. Тут прямо православие из греческого источника
за 900 лет и воочию мозаика греческих художников, как вчера работанные. А
пещеры? Невольно живешь с этими основателями всего духовного здания. Под
землей время прошло незаметно, в безразличии дня и ночи.
Не говоря о наших праздных экипажах, на Будановке постоянно 2 коляски
за 1 рубль до Воробьевки.
Шопенгауэр подвигается, но в последнее время слабость глаз не дозволяет
ни долго писать, ни читать. Это ужасно обидно.
Тургенев вернулся в Париж, вероятно, с деньгами брата и
облагодетельствовав Россию, то есть пустив по миру своих крестьян,
побывавших в когтях Кишинского {2}, порубив леса, вспахав землю, разорив
строения и размотав до шерстинки скотину. Этот любит Россию.
Другой роет в безводной степи колодец, сажает лес, сохраняет леса и
сады, разводит высокие породы животных и растений, дает народу заработки -
этот не любит России и враг прогресса.
На днях написал:
Глубь небес опять ясна... (см. т. 1).
Будьте здоровы и не забывайте того, кому Вы нравственно необходимы. Мы
оба с женой приносим графине усердные поздравления и пожелания к светлому
дню.
Ваш Шеншин.
Ждем Федора Федоровича на святой. Он говорит: "Der Graf ist manches mal
murrisch; aber die Grafin nie im Gegenteil" {Граф иногда бывает в дурном
настроении, но графиня, напротив, - никогда (нем.).}.
40
29 июня <1879 г.>. Будановка.
Mir ist es, dcnk ich nur an dirh
Wie in den Mond zu schauen.
Goethe {*}.
{* Мне думать о тебе - равно, // Что на луну взирать. Гете (нем.).}
А когда смотришь в одну, живешь чувством, противуположностью познания,
вот почему не требуйте последовательности в моих к Вам, дорогой граф,
обращениях. Я настолько же ценю, если не более, Ваше сердце, как и голову.
Да мне кажется, что, как бы мы ни ершились, мы (быть может, к сожалению, в
нашем юдольнем мире) оба добрые по природе люди, и наши мозги заставляют нас
искать оправдания и осуществления нашим стремлениям. К чему же мы в
настоящий момент пришли? Мне кажется, к одному и тому же убеждению,
высказываемому в разных формах, что в таком хаосе понятий, стремлений,
условий жизни, какие нас окружают, никакое государство, народ, общество,
семейство, человек жить не могут. Нужна другая форма. Какая? Это другой
вопрос. Мы, как во время бури, швыряем за борт как одуренные все, что под
руку попадет, и ненужный груз, и образа, и компас, и руль, и паруса, и
канаты, и собственных детей. Когда это кончится? Бог знает. И чем? Я задал
себе вопрос, что делать? в письме к Вам, и милый Страхов передал, что оно
получено в минуту такого же вопроса между Вами. Не думайте, однако, чтобы я
лично хотя на минуту сомневался в том, что мне делать. Я помню гетевское:
"Ein guter Mensch in seinem dunklen Drange ist sich der rechten Weges wohl
bewusst" {Знай: чистая душа в своем исканье смутном // Сознаньем истины
полна (нем.).}.
Кроме того, я имею прямое указание прототипа аскета и постника Иоанна
Крестителя, сказавшего воинам: "Никого же обидите и оклеветайте и довольны
будьте оброки вашими". Тут все сказано и пальцем указано, и последнее -
довольство своими насущными средствами к существованию - основание первых
предначертаний. Только из этого недовольства наличными средствами вытекает
вся проповедь насилий тех нигилистов, которых можно сравнить с рыбой сепией,
которая, когда ее преследуют, выпускает темную струю, чтобы напустить туману
и сбить с толку всякое ясное созерцание окружающего. Если б я не знал, что
мне делать, или не хотел ничего делать, то давно бы не хуже других
догадался, что лучше и удобнее ничего не делать там, где все кругом очень
хорошо знают, что им делать. Где с утра зеленщик, мясник и т. д. присылают
спросить, какую мне угодно выбрать зелень, котлету или рыбу и т. д., и очень
хорошо знает, что сосед его только и ждет, чтобы он отпустил дрянь или
сказал невежливость, чтобы перебить у него практику.
Но дело туда идет, что наша страшная среда сделается окончательно
невыносимой, и тогда нужно только выждать простодушного покупателя и
наградить его приятностями нашей рабочей среды - и бежать.
Страхов пробыл два дня. На другое утро мы пришли в кабинет, и, взяв
немецкого Шопенгауэра, он сказал, что будет строгим судьей.
Не без сердечного трепета стал я ему читать свой перевод, сначала там,
где работаю, а затем с самого начала, когда я еще не совсем приладился к
автору, а потому боялся неумелости. Но в том и другом случае добродушное
лицо Николая Николаевича принимало маслянистое выражение, и, смеясь до
раскрытия остатков своих зубов, он восклицал: "Чудесно, Афанасий
Афанасьевич! будет одной хорошей книгой больше". Признаюсь, это мне крайне
приятно и поддает духу окончить к зиме всю "Welt".
В последний приезд Вы вообще как будто были не в духе и даже не
объяснили мне, почему графиня не может в этом году быть у нас. Все это я
узнал от Страхова, равно как и о кори, столь распространенной детской
болезни. Но Вы как-то сказали, что в Самаре засуха, а теперь могу сообщить
взаимно, что и на Грайворонке с Троицы ни капли дождя и, между прочим,
гречиха и не всходит. Остальное в соразмерности. Запасных денег у меня нет.
Радуюсь, что была возможность поставить Воробьевку на хозяйственную ногу,
пока хромую.
Говорю не для жалоб, которых не терплю, а для того, чтобы сказать себе:
"Я не привык тратить много на себя, а напротив, привык всю жизнь держать
себя на коротких поводах и в шенкелях. Але-гоп, и год проживу. А завтра
будет то, что будет". Написано у меня было первоначально к Вам на трех
листах, но я заменил их тем листком, что получил при Страхове. Здоровье все
еще хромает. Вчера был мужик-егерь и обещал много дупелей и куропаток. Если
буду в силах, отведу старую душу.
Наши усердные приветствия графине и Татьяне Андреевне. Все ждут поездки
в Москву - и все нет.
Ваш А. Шеншин.
Наш Семен все просит Вашего заступничества в Туле по его деньгам.
Делать все - ничего не делать. Делать можно только одно. А в руке всегда
дело одно.
41
17 июля <1879 г.>. Будановка.
Спасибо, дорогой граф, за вчерашнее письмо. Сердечно ему обрадовался. А
то я уже было и нос на квинту опустил и сочинил следующий аполог: один
соколиный охотник радовался и хвастал, что отлично видит и что бог послал
ему такого сокола, который с каждым днем взмывает все выше и выше; до того
высоко, что другие уже и не видят его кругов, а только видят, как голуби
начинают падать с поднебесья. А мне все видно, - говорил охотник, - как он
высоко ни заберет, иной раз там и промахнется, да бог с ним, зато высоко,
так высоко, что только дух радуется. Но сокол забирал, забирал каждый день
выше и однажды ушел в такую высь, что и опытный глаз сокольничего не мог за
ним уследить. Так и ушел от него сокол. Тут-то охотник подумал: "Хорошо
летать высоко, да надо же и на землю спускаться. При чем же я теперь
остался?"
Повторить, что мы со Страховым ценим, дорожим Вашими с женой личностями
вследствие их несравненной красоты, считаю ненужным плеоназмом {1}. Не
говоря уже о том, что любить от нас не зависит. Одно люблю, другое нет. А
что любишь, боишься потерять, а писать, то есть соваться со своими мыслями к
человеку, который от себя гнет и парит, переломит - не тужит, не совсем
благоразумно. Конечно, никто зрячий не станет отвергать мира _идей_
(идеального), но как же не физически слепому отвергать мир явлений? Правда,
можно с Платоном сказать, что это и есть и в то же время, как преходящее,
_не есть_. Но для кого, для чистого субъекта созерцания, а не для субъекта
Ивана Ивановича, который сам преходящий. Созерцательный субъект не пьет, не
ест, - и - прав.
Иван Иванович не созерцает идеи - и совершенно прав. Еще более Иван
Иванович будет паинька, если, познав идею, он станет к ней прилагать свои
действия, насколько это возможно, по законам причинности, господствующей в
его реальном мире. Но не далее. Как скоро он закричит "fiat justitia et
pereat mundus" {да свершится справедливость, да погибнет мир (лат.).}, все
захохочут.
Потому, что уничтожить мир не во власти Ивана Ивановича, а только его
justitia из suramum jus {высшего права (лат.).} превратится в summa injuria
{высшее бесправие (лат.).}.
Отрицать реальную жизнь можно лишь в идее, а на деле вместе с Симеоном
Столпником можно ее отрицать семь дней, а затем смерть прекратит отрицание.
Надо, чтобы на столб чужой труд подал пить и есть. Но Симеон, сходящий со
столба, чтобы жениться на красавице и произведения детей, утверждать
(bejahen) мир явлений в самом ярком его утверждении contradictio in adjecto
{противоречия в определении (лат.).}.
Но мир явлений есть мир борьбы за существование и человеческая самая
ожесточенная борьба. Земля-кормилица скупа, как жид. "В поте лица твоего
снеси хлеб твой", - сказано на пороге потерянного рая {2}, где ничего не
делали, а только созерцали идеал.
Непонимание этого краеугольного закона и есть наша общая человеческая,
а тем паче русская беда. Никак никого не уверить, что как ни верти, а
провезти копну за версту нужен тот же труд при Соломоне и при Александре, и
как ни тасуй, ни группируй, необходимо известное количество труда для
прокормления известного количества людей, и чем более людей уйдут в
фельдшера, астрономы, философы и т. д., тем трудней будет питание в
ненаселенной земле.
Но наше quasi-светское воспитание с молоком матери внушило нам, что
жизнь реальная нисколько не труд и напасть, а дивертисмент с разными
перипетиями и сюрпризами. Мальчик или девочка бросает свою постель, стакан,
книжку и говорит: "Это все приберут (он), а я, мамаша, надену сегодня новое
платье и поеду кататься непременно на красных колесах". Очевидно, что такой
человек учится не для знания или умения, а для места, которое получает не
для добросовестного дела и труда, а напротив, чтобы, ничего не делая, только
не попадаться, да получать побольше жалованья (какая приятная вещь!) на
красные колеса. Но ведь твоего труда едва хватает на хлеб, твоего жалованья
тоже по созданной тобою обстановке.
Э! Ничего: выпью, повеселюсь, прокачусь на красных колесах - скажут
молодец! Жизнь коротка! Да ведь еще хуже будет. Ну что ж! На такое ну что же
- отвечать нечего. Так не жалуйся! Очень трудно. С другой стороны, можно ли
сказать про графиню, что она не любит и вследствие этого не трудится. Один
уход за больными детьми - да это подвиг, за который кресты дают.
Можно ли, не любя труд, для труда писать "Казаки", "Войну и мир", "Анну
Каренину"? За жалованье этого не напишешь. Простите за мои мысли вслух. Но я
сужу по себе, труд сельского хозяина стал окончательно мне не по силам. А
&n 
| |
| Просмотров: 492 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры