Леонтьев Константин Николаевич - Избранные письма (1854-1891)

ие восторжествовало, на этот раз вовсе не наивными, не "любвеобильными", не "кроткими" и не "прямыми" средствами, как видите. Ловкому и отважному Кириллу сочувствовала и содействовала тайно, не забудьте, во всем этом деле безукоризненная, честная девственница Пульхерия {Читал я это в 73 году, теперь книги не имею и могу ошибаться в частностях, но за дух событий ручаюсь. (Примеч. К. Н. Леонтьева.)}.

   И вот, когда мы с Вами теперь молимся на чудотворную икону Иверской Божией Матери и с любовью глядим на младенца Бого-человека на руках ее, то этой возможностью, этим утешением, этой простою и возвышенною радостию мы обязаны в высшей степени двум людям, вовсе не простым ни умом, ни сердцем: св. Ирине (иконозащитнице) и св. Кириллу (восстановителю двух естеств во Христе). Нет, голубчик, не пытайтесь "морализировать" историю Церкви больше, чем сама Церковь того требует! "Сила Божия и в немощах наших познается". Церковное дело требует своего "домостроительства" (т. е. политики), а домостроительству этому не довлеют в отдельности своей ни одни чисто идеальные, ни одни грубо практические средства. А смотря по обстоятельствам (точнее, смотря по указанию и избранию Божию {Единство Божественной цели в разнообразии средств и путей. Или: Единство Божьей благодати в разнообразии человеческих натур. (Мое домашнее, для собственного употребления Богословие.) (Примеч. К. Н. Леонтьева.)}). Жаль, что Вы не знакомы с тою частью Теократии Соловьева (изданной за границей), где он объясняет как характеры Авраама³¹, Исаака³² и Иакова³³, так и отношение Божьей воли к этим характерам их. <...> Я ничего подобного не читал в этом роде! И до чего хомяковский туман против этого слаб, я выразить не могу. Конечно, мораль Нового Завета и мораль Ветхого - огромная разница, но Бог - все Бог; и Человек, сколько ни смягчайся нравами, все-таки человек! И если в Ветхом Завете Господь пользовался, так сказать, разнообразными человеческими ресурсами для божественных целей своих, то из того, что мораль Нового Завета неизмеримо строже (к себе) и мягче (к другим), чем было в Ветхом, не следует еще, чтобы только одни "чистые сердца" и "добрые люди" имели право и назначение служить дальнейшему делу Церкви.

   Факты церковной истории противоречат такому воззрению. Еще примеры: наш Владимир был, положим, простой и добрый человек; но Константин, царь (которого дело как инициатора в 100 раз важнее, чем дело Владимира - только последователя), разве не был прежде всего великий политик, который вовремя понял, что сила политическая в империи начинает переходить на сторону христиан? И какая же в этом беда? Это соображение ничуть не исключает и сердечного влечения. Философия греческая уже подготовила образованный класс и к единобожию, и к метафизической троичности основ. Религия и греческая, и римская приучили, с другой стороны, людей к антропоморфизму, т. е. не к чудовищному воплощению богов {Как у египтян, индусов и, вероятно, у ассирян, финикийцев и т. д. Полубыки, птичьи головы на человеческом туловище, полульвы, огромные размеры, кровожадность и т. д. (Примеч. К. Н. Леонтьева.)}, как в других политеистических исповеданиях, а к человекообразной их красоте и вообще к человекообразию. Христианство растет и растет... Оно говорит: Бог один, но троичен в лицах и явился тогда-то и там-то в виде обыкновенного человека такого-то и т. д. Константин все это знает, все это понимает и чувствует, его это привлекает; ни личное честолюбие или желание утвердить свою власть на сочувствии христиан, ни сознание государственного дела, требующего соображения с обстоятельствами, не только не могли мешать этому естественному влечению, но, напротив того, усиливали его. И вот он издал указ о прекращении гонений и потом созвал 1-й Никейский Собор³⁴, с которого, собственно, началось существование той самой Церкви, которой мы с Вами повинуемся, поклоняемся и служим. А этот равноапостольный царь пролил довольно много крови в междуусобных бранях и казнил еще вдобавок жену свою и сына!..

   Значит, оказалось, что и вопреки немощам его, сила Божия могла самым поразительным образом обнаружиться через него, благодаря его дарованиям, его энергии, его уму и его (не без Бога же) высокому положению. Поймите также, умоляю Вас, раз навсегда, что ни жестокосердие, ни лукавство личной натуры ничуть не исключают искренности убеждений и верований. Другое дело мировоззрение и другое дело характер. Согласитесь с этим и не сбивайте сами себя вперед смешением этих двух сторон того человека, которого Вы судите.

   Вы сами человек прямой, честный, искренний и меня, грешного, считаете тоже таковым. Пусть будет по-вашему (я сам думаю, что я до известной степени таков, за исключением честности в деньгах, ибо как должник и заемщик я много и сознательно даже в жизни награбил {И только теперь стал исправляться. (Примеч. К. Н. Леотьева).}). Хорошо; мы с Вами оба довольно искренни и прямы (а Вы, по-видимому, вдобавок и честны всячески); останемся таковыми, но не будем пристрастны к тому психическому типу, к которому мы более или менее принадлежим и которому, естественно, сочувствуем. Будем пообъективнее в суде нашем и воздадим suum cuique {Каждому свое (лат.)}... И для высоких целей нужны не только Св. Павел Препростый³⁵ (сподвижник Антония Великого), не только кроткая и невинная Св. Олимпиада, не только простой сердцем и неученый Св. Спиридон³⁶, епископ тримифунтский, не только мудрая, но честная и безукоризненная Св. Пульхерия-царица, но нужны и хитрый политик и во многом жестокий Св. Константин, и Св. Кирилл, столь страстный и столь изворотливый, и Св. Ирина, не пожалевшая сына для Церкви. Пороки при них, и пусть их судит, как Ему угодно, Господь; а исполинские их заслуги при нас остались и в нас живут, ибо, благодаря им,- мы то, что мы есмь теперь - православные люди, верующие в Троицу, в бого-человечность Христа и в святость икон.

   А Филарет - светильник московский, разве был прост умом (!!) и сердцем? Едва ли!

   И почему Вы говорите, наконец, что от. Амвросий - человек простой умом и сердцем. Вы упоминаете также по тому же поводу имя от. Иоанна Кронштадтского. Его я лично не знаю, в молитвенность великую и чудодействие его верю и даже в 87 году из Москвы писал ему больной, прося молиться за раба Божия Константина и получил очень скоро исцеление. Это особый дар; а вот проповеди его из рук вон слабы и рутинны, особенно если вспомнить о великолепных проповедях Амвросия Харьковского³⁷ и Никанора³⁸ покойного (тоже не из "невинных" был, кажется, покойник!). Судя по проповедям от. Иоанна, ума в нем действительно особого не видно. Но что касается до ума от. Амвросия, то уж это мы знаем. Это удивительно тонкий ум и именно в практическом направлении, а не в собственно - мыслительном. Мудрость, скажу просто - даже ловкость батюшки от. Амвросия изумительны и в способе духовного руководства, и в хозяйственных делах (например, создание Шамордина³⁹ в 4 с половиной года) и, наконец, и в политике даже, которую он по своему положению и значению вынужден вести между архиереями (которые все меняются), между требованиями разнообразной паствы своей, претензиями монахов и простодушной, но жестокой тупостью от. архимандрита нашего и т. д. Это удивительно. Какая тут простота ума! В высшей степени сложная его (ума т. е.) изворотливость и быстрая находчивость! Твердость характера, справедливость, прямота веры и добрых целей - да! Чистота намерений - да! Простота же средств и приемов - нет. Не могу признать этого.

   Здесь были и есть духовники, которые проще его сердцем; например, от. Анатолий, скитоначальник. Это, как зовет его один из его почитателей,- огромное дитя (сердцем, характером). Увлекающийся, жалостливый, бесконечно добрый, доверчивый до наивности, без всякой природной хитрости и ловкости, при этом не только не глупый и даже не простой умом, но очень мыслящий, любящий пофилософствовать и побогословствовать серьезно. Понимает прекрасно (по-моему, лучше от. Амвросия) {Может быть, и потому только, что его практическое старчество позднее расширилось, чем у от. Амвросия, и прежде он имел много времени для постоянного чтения и рассуждения; а у от. Амвросия давно уже этого времени нет. А может быть, и по природному более метафизическому складу ума. (Примеч. К. Н. Леонтьева.)} теоретические вопросы вообще. Однако... однако... все мы руководство практическое отца Амвросия несравненно предпочитаем. А был еще здесь, ныне умерший, от. Пимен⁴⁰, духовник же, необычайный подвижник, простак, добряк, смиренный; сам от. Амвросий очень любил и ценил его и всегда у него сам исповедовался. Однако его детская простота, соединенная с резкой грубостью, подчиняла больше всего деревенских баб, а мы все уважали и любили его, а советоваться не к нему шли, а к мудрому и вовсе уже не столь простому Амвросию...

   У монахов даже есть особого рода отзыв про таких-то людей: "Свят да не искусен". То есть: для своего спасения хорош, а другим-то мало полезен!

   Да если я не остановлюсь, то я еще несколько страниц только примерами живыми испишу.

   Все это, повторяю, я написал не собственно с целью защитить Влад<имира> Соловьева (которым, Вы знаете, я теперь очень недоволен), а с целью горячо возразить Вам на Вашу неосторожную, по-моему, теорию простоты и искренности. Искренность есть большая и у врагов Церкви, у нигилистов и т. д. Искренность искренности рознь; за другую искренность казнить смертью нужно. И изворотливость изворотливости рознь; за другую изворотливость прославлять следует. А Вы пишете, что для Вас искренность важнее направления! Голубчик! Что с Вами?.. Это проклятое студенчество Ваше в Вас "отрыгнуло", с позволения сказать, на минутку! Симпатично? В личном отношении? И то не всегда! За другую искренность по морде ударишь. Искренность - хорошее направление. Так скажите. Это совсем другое дело. Вот мне вчера случайно попалась в "Русском деле" 88 года горячая, искренняя статья студента-юриста {Это была моя статья в "Русском деле" за подписью "студент - юрист". (Примеч. И. Фуделя.)} (гм!) против военной дисциплины в Университете и вообще против палки. Я ей обрадовался (по личной любви и даже спрятал ее), головой покачал. Да разве в России можно без принуждения, и строгого даже, что бы то ни было сделать.

   29 января

   и утвердить? У нас что крепко стоит? Армия, монастыри, чиновничество и, пожалуй, крестьянский мир. Все принудительное. Да и сам этот студент-юрист, недавно еще поклонник и приверженец неопределенного морального идеализма, теперь запрягся по своей охоте в оглобли и хомут строжайшей и очень определенной спиритуалистической и обрядовой дисциплины... И теперь, в случае нужды (по примеру самих Св. Отцов), конечно, готов будет допустить даже и "палку", не какую-нибудь аллегорическую, но настоящую деревянную палку. (Тоже некрасивое средство для прекрасных нередко целей.) Для юноши живого и даровитого - 88-й год и 91-й - это 10 лет. На что же эта студенческая "отрыжка" à la Достоевский, à la Лев Толстой и т.п. "Простота ума и сердца!" "Искренность" дороже направления и т. д.

   И. С. Аксаков был гораздо прямее, искреннее и благороднее Каткова. А кто из них больше сделал не только для государства, но даже и для веры нашей? "Русь"⁴¹ Аксакова очень часто (по признанию людей, достойных доверия) лежала неразрезанной даже у единомышленников и друзей его, а "Московские ведомости" читались с жадностью всеми добрыми и толковыми гражданами России, начиная с Зимнего дворца и кончая оптинскими кельями, в которых имя его прославлялось до небес. Архимандрит наш, который ничего современного не знает и не читает, и тот, бывало, восклицал: "У нас только Катков и есть, спаси его, Господи!" {А когда Тертий Ив. Филиппов сделал известный промах, т. е. на другой день смерти Каткова напечатал в "Гражданине" неблагоприятный о нем отзыв, то я сам слышал, как один здешний добродушный, почтенный и простой иеромонах называл его за это "Чертий Иваныч". (Примеч. К. Н. Леонтьева.)}

   Говорю все это вопреки моему личному нерасположению к покойному Каткову и вопреки моей личной же преданности Филиппову (которого вдобавок я считаю в некоторых важных пунктах церковных дел правым, а Каткова неправым). Катков лично производил на меня впечатление самого непрямого, самого фальшивого и неприятного человека; но, как я уже говорил, фальшивость характера ничуть не исключает глубокой искренности общих убеждений. Я не сомневаюсь ни на минуту, что Катков положил бы героем на плаху голову свою за Россию, если бы оказалось это нужным. А прежние московские бояре, на что уж были хитрецы, интриганы и даже часто мошенники, а разве они не были искренни и в вере, и в патриотизме своем?

  

   Варя, увидавши, что я все Вам это пишу, а не статью для "Гражданина", бранит меня: "Как Вы мне, право, надоели, в доме денег нет, в банк надо платить, а Вы вместо статьи все Осипу Иванычу пишете!" Увы! с "утилитарной" точки зрения она совершенно права. Я эту зиму ничего еще за литературу не получил, а 400 р<ублей> с<еребром> у Берга и Цертелева набрал вперед. Но что же делать, если мне частная беседа с Вами несравненно приятнее, чем беседа с "публикой" нашей. И не только с Вами, но и с другими людьми, которые по почте обращаются ко мне с вопросами и за советами. Недавно я три утра с лишком пожертвовал на длинный ответ одному из молодых сотрудников "Гражданина" (г-ну Колышко ⁴²). Он умолял сказать ему правду об его романах и повестях (его псевдоним Райский), и я по совести исполнил его желание. Разобрал очень строго и беспощадно, рискуя создать себе врага. Но он оценил это как нельзя благороднее и теперь (судя по ответу его) служить мне в печати всячески готов и ужасный стиль свой собирается исправлять по-моему и даже в Оптину собирается. Это немедленные плоды, это, конечно, вознаграждение нравственное за прямоту, за понимание и за труд. А Вам писать - и в 10 раз более. А чем вознаграждает меня печать? /.../

   На Данилевского постараюсь тоже сделать и без книги примечания.

   Но пока замечу только вот что:

   1. Хотя Соловьев весьма нападает на самую теорию культурных типов, но я думаю, что с этой стороны Страхов и Бестужев-Рюмин (защищающий ее) оба правее его.

   Культурные типы были и есть (хотя и везде более или менее тают на наших глазах).

   Соловьев, кажется, прав в одном обвинении: культурные типы не связаны с одной национальностью, и если весь тип во всецелости действительно другой, уже сложившейся, национальности непередаваем, то по кускам, так сказать, легко передается (религия сполна, государственные законы, моды и обычаи, философия, стиль искусства и т. д. Примеров бездна.).

   2. Особые культурные типы были, но из этого еще не следует, что они всегда будут; человечество легко может смешаться в один общий культурный тип. Пусть это будет перед смертью - все равно.

   3. И если даже допустить, что романо-германский тип, несомненно разлагаясь, уже не может в нынешнем состоянии своем удовлетворить все человечество, то из этого вовсе еще не следует, что мы, славяне, в течение 100 лет не проявившие ни тени творчества, вдруг теперь под старость дадим полнейший 4-х основный культурный тип, как мечтает и даже верит Данилевский.

   Вот главные мои несогласия с Данилевским, мои поправки.

   Я понимаю, что Вы тоже плохо верите во все другие назначения России, кроме религиозного, но почему Вы пишете - не только не верю, но и не желаю. Это странно! Отчего не желать добра и силы отчизне своей, хотя бы и сомневаясь в исполнении желаний этих?

   Я сам плохо верю в это (и в этом мы согласны; не понимаю, откуда Вы взяли, что мы в этом не сходимся? Даже досадно на Вас!). Но и самые сомнения наши могут быть ошибочны; это не математика и не догмат веры. Ошибиться можно и по недоверию, точно так же, как и по доверию.

   Например, обоим нам с Вами не мешает помнить, что и для исполнения особого и великого религиозного призвания Россия должна все-таки значительно разниться от Запада и государственно-бытовым строем своим, иначе она не главой религиозной станет над ним, а простодушно и по-хамски срастется с ним ягодицами {Вы знаете, что это значит "ягодица", надеюсь? (Примеч. К. Н. Леонтьева.)} демократического прогресса (родятся такие уроды - ягодицами срослись). Конец!

   Обнимаю, жму руку милой попадье нашей. Прошу благословения и молитв и не отчаиваюсь еще увидеться на белом свете.

  

   Нет, еще не конец! Приготовляя посылку, я увидел, что Исаак Сирин ⁴³ гораздо толще Данилевского, и через это на посылке с одной стороны будет яма. Я этого выносить не могу, и эта вещественная причина принесет, быть может, Вам случайно (по-видимому - но едва ли в самом деле случайно) невещественную пользу. Я решился послать Вам еще 3 сборника брошюр. Рекомендую:

   1. Статью Пазухина о сословиях и особенно о дворянстве, и советую сравнить эту ясность, деловитость, простоту с воплями и туманными фразами Ник. Петр. Аксакова⁴⁴ (в "Русском деле" и "Благовесте"), с неопределенностью взглядов на дворянство И. С. Аксакова и т. д.

   Не мешает также вспомнить о моем смешении; сословные перегородки - главное ему препятствие.

   2. Вл. С. Соловьева неосновательную защиту Достоевского против меня, в конце 3-х речей о Достоевском. (Замечу, что я после этой странной защиты издал 2-й том сборника моего, после нее вставил в мою статью против речей Достоевского все то место, где говорю, что "иные видят в этой речи что-то апокалипсическое" (см. т. II, стр. 307-308) {Катков дал Достоевскому за помещение пушкинской речи в "Московских ведомостях" 600 р. по назначению самого Достоевского, но близким своим сказал: "Достоевский уверяет, что все называют его речь событием; я никакого события в ней не вижу, а 600 р.- отчего же ему не дать". (Примеч. К. Н. Леонтьева.)}.

   3. Весьма полезно будет тотчас после уверений Достоевского и Соловьева, что "небесный Иерусалим" сойдет на землю, прочесть взгляды еп<ископа> Феофана⁴⁵ ("Отступление" и т. д.). Он говорит совершенно другое, и, разумеется, под этими его рассуждениями подписались бы как покойные еп. Алексей и Никанор и т. д., так и все оптинские и афонские старцы. А когда Достоевский напечатал свои надежды на земное торжество христианства в "Братьях Карамазовых", то оптинские иеромонахи, смеясь, спрашивали друг у друга: "Уже не вы ли, отец такой-то, так думаете?" Духовная же цензура наша прямо запретила особое издание учения от. Зосимы, и нашей было предписано сделать то же. ("Ибо,- сказано было,- это может подать повод к новой ереси".)

   Вот в чем уже вовсе не прав В. Соловьев (вместе с Достоевским) - в этой явной ереси; а в стремлении к католичеству гораздо меньше вины.

   4. Советую также перечесть - "О развитии (догматическом) Церкви" ⁴⁷ Соловьева же. Вот где его торжество! Это, согласитесь, верх совершенства по силе, ясности и правде. Католичество отличается достаточно от православия количеством весьма резких и известных признаков, и нет нужды докапываться до какой-то особо общей сущности, ни по-славянофильски натягивать все на рационализм, ни по-стояновски лишать права православие на живое развитие.

   (Может быть, не будет, а может быть, и будет; это другое дело.)

   Весьма бы Вы хорошо сделали, если бы из этих 3-х брошюр и изо всего того, что пришло еще на подержание, Вы не поленились сами (или Евгению Сергеевну попросите) сделать нужные выписки.

   Весьма пригодится и избавит раз навсегда от новых перечитываний и разыскиваний "текстов".

   И Вы долго еще не будете в силах покупать много книг, и я все не могу отдать Вам теперь, так как при всем своем желании бросить мое неутешительное писательство - нельзя еще этого сделать.

   Исходите всегда мыслью из идеи развития, осложнения и смешения - и Вы редко будете ошибаться. Ибо это реальнее всего и дает мало простора пристрастиям и несбыточным мечтам. Как видите, идею эту можно с успехом и к религии приложить, не рискуя ни погрешить, ни согрешить. Ибо и религия - вещь вполне естественная. <...>

  

   Впервые опубликовано в кн.: К. Леонтьев о Владимире Соловьеве и эстетике жизни. М., 1912, С. 5-30.

   ¹ Варя - Варвара Пронина, горничная в доме Леонтьевых.

   ² Волжин, Озеров, братья Нелидовы - неустановленные лица.

   ³ ...эта женщина...- жена А. А. Александрова.

   ⁴ "Теократия" - книга Вл. С. Соловьева "История и будущность теократии" (см. примеч. 15 к письму 166).

   ⁵ "Критика отвлеченных начал" - философский трактат Вл. С. Соловьева, посвященный теории познания и защищенный им в качестве докторской диссертации в Петербургском университете (1880).

   ⁶ "Религиозные основы жизни" - книга Вл. С. Соловьева о проблемах религиозной этики (1884).

   ⁷ ...соединению Церквей - Греко-православной и Римско-католической.

   ⁸ А. В.- неустановленное лицо.

   ⁹ Ирина (?-803) - византийская императрица, правившая государством за малолетнего сына, которого устранила от престолонаследия и ослепила. Созвала VII Вселенский Собор, восстановила иконопочитание. Впоследствии была свергнута и умерла в ссылке.

   ¹⁰ Четьи-Минеи - произведения русской духовной литературы, в которых по порядку месяцев и дней излагаются жития святых православной церкви.

   ¹¹ Иоанн Златоуст (ок. 344-407) - отец Восточной церкви, блестящий оратор (отсюда его прозвание), архиепископ Константинопольский. Многое сделал для улучшения нравов, боролся с арианской ересью. Умер в ссылке. Причислен к лику святых.

   ¹² Константин - византийский император Константин Копроним (719-775), поддерживал ересь, отрицающую почитание икон и ряд других религиозных обычаев.

   ¹³ Лев XIII (1810-1903) - папа римский (1878-1903). Выступал против новых течений в католичестве за безусловную и повсеместную папскую власть.

   ¹⁴ Александра Иосифовна (1830-1911) - супруга вел. кн. Константина Николаевича, второго сына императора Николая I.

   ¹⁵ Николай Дмитриевич Оболенский - князь, флигель-адъютант Александра III, управляющий кабинетом императора при Николае II.

   ¹⁶ Шарль Фурье (1772-1837) - один из основоположников утопического социализма во Франции. В 30-40-х гг. XIX в. учение Фурье было широко распространено в Европе и Америке, делались попытки его практического осуществления, но неудачные.

   ¹⁷ Виктор Конейдеран (1805-1893) - французский писатель, утопический социалист, глава школы фурьеристов.

   ¹⁸ К.- неустановленное лицо.

   ¹⁹ 7 таинств - крещение, миропомазание, причащение, покаяние, священство, брак и елеосвящение.

   ²⁰ Фотий (820-891) - патриарх Константинопольский. Получил блестящее образование, стоял во главе церковного и национального движения греков против Рима.

   ²¹ Кирилл (?-444) - архиепископ Александрийский, отец церкви. Успешно боролся с несторианской ересью, которую поддерживал император Феодосии.

   ²² Ефесский собор - III Вселенский Собор в Ефесе (месте последних лет жизни Богоматери), состоявшийся в 428 г., на котором была осуждена несторианская ересь, признававшая Богоматерь не Богородицей, а Христородицей.

   ²³ Пулъхерия (398-453) - сестра византийского императора Феодосия II, руководившая его воспитанием и правившая государством. После смерти Феодосия была провозглашена императрицей, но отказалась от престола.

   ²⁴ Феодосии II Младший (401-450) - византийский император.

   ²⁵ Маркиан (?-457) - византийский император. Возведен на престол императрицей Пульхерией, вышедшей за него замуж. Был справедливым и энергичным правителем.

   ²⁶ Несторий (?-430-е гг.) - ересиарх, патриарх Константинопольский. По его учению, Богородица родила не Бога, а человека. Осужден на соборе в Ефесе, низложен и умер в ссылке.

   ²⁷ Арий (256-336) - ересиарх, учивший, что Бог-сын не равен Богу-отцу. Осужден собором Александрийской церкви в 320 г., но арианство получило широкое распространение и существовало до VI в.

   ²⁸ Амадей Тьерри (1797-1873) - французский историк. Труды посвящены происхождению французского народа и национальной цивилизации, а также Римской и Византийской империи.

   ²⁹ Евтихий - греческий ересиарх V в., основатель ереси монофизи-тов, то есть еретиков, признававших в Христе одно божеское естество.

   ³⁰ Иоанн - патриарх Антиохии (V в.), глава партии монофизитов.

   ³¹ Авраам (евр. "отец народов") - по библейскому сказанию, родоначальник израильтян и арабов.

   ³² Исаак - ветхозаветный патриарх, сын Авраама.

   ³³ Иаков - ветхозаветный патриарх, сын Исаака.

   ³⁴ 1-й Никейский собор-Вселенский Собор в г. Никее (325 г.) против арианской ереси.

   ³⁵ Павел Препростый (?-341) - считается первым христианским монахом. Во время гонений бежал в Фиваидскую пустыню в Египте, где прожил 91 год.

   ³⁶ Св. Спиридон (?-348) - епископ Тримифунтский. Присутствовал на I Вселенском Соборе в Никее, где отстаивал православие против арианской ереси.

   ³⁷ Амвросий Харьковский (Алексей Иосифович Ключарев 1821-1901) - считался красноречивым проповедником-обличителем. Основал журналы "Душеспасительное чтение" и "Вера и разум". Сотрудничал в "Московских ведомостях".

   ³⁸ Никанор - архиепископ Херсонский и Одесский (см. примеч. 2 к письму 218).

   ³⁹ ...создание Шамордина - то есть Шамординского женского монастыря неподалеку от Оптиной Пустыни.

   ⁴⁰ Пимен - монах Оптиной Пустыни, с которым встречался Л. Н. Толстой. "Только старец Пимен, как и в первый раз, тронул Льва Николаевича своею простотою и наивностью: он был действительно человеком не от мира сего" (Бирюков П. И. Биография Л.Н.Толстого. Т. 1-2. М., П. Т. 2. 1923. С. 184).

   ⁴¹ "Русь"- газета, основанная И. С. Аксаковым и являвшаяся по преимуществу его личным органом. Выходила в 1880-1886 гг.

   ⁴² И. Колышко (ок. 1880-?) - офицер, литератор (псевдоним Райский), автор книги "Маленькие мысли" (1898-1899). Других сведений о нем не найдено.

   ⁴³ Исаак Сирин (то есть сириянин) - христианский аскет VIII в. Оставил много сочинений. Причислен к лику святых.

   ⁴⁴ Николай Петрович Аксаков (1853-1909) - поэт и публицист славянофильского направления.

   ⁴⁵ Феофан (Георгий Васильевич Говоров, 1815-1894) - ректор Петербургской Духовной академии, епископ Владимирский и Суздальский, духовный писатель.

   ⁴⁶ Алексий (Александр Федорович Лавров-Платонов, 1830- 1890) - архиепископ Литовский. Резко выступал против реформы церковного суда.

   ⁴⁷ "О развитии (догматическом) Церкви" Соловьева - книга Вл. С. Соловьева "Догматическое развитие церкви в связи с вопросом о соединении церквей (1886).

   ⁴⁸ Евгения Сергеевна - жена И. И. Фуделя.

  

  

   Прошу Вас, Отец Тимофей, простить мне мою вчерашнюю вспыльчивость. Зная свой характер, я пытался не раз прекратить этот спор, но впал в искушение и не мог воздержаться. Виноват и горько каюсь, но и Вас впредь прошу быть поосторожнее с моей гордостью и гневливостью. "Друг друга тяготы несите!"

  

   Публикуется по автографу (ГЛМ).

   О. Тимофей - по всей вероятности, монах Оптиной Пустыни.

  

  

   <...> Получил вчера телеграмму от Владимира Соловьева: он не хочет ввязываться в наш спор с Астафьевым, рукопись возвратит и письмо с объяснениями пришлет. Я очень рад. Я так недоволен его гнусным и все более и более тесным союзом с прогрессом, что страдал от мысли некоторым образом обязаться ему. Теперь у меня руки на всякий случай развязаны, и я, конечно, не пощажу его, когда придется кстати; не за Рим, не за "развитие", конечно! А за хамство... <...>

  

   Публикуется по автографу (ЦГАЛИ).

  

  

   <...> Если бы я верил, что статьи мои действительно влиятельны и полезны для России, то я подумал бы, что сам Господь, зная мое теперешнее нежелание заниматься текущею публицистикой, не дает мне распутаться, чтобы я поневоле писал. Но я не верю в их серьезную пользу: для одних это остроумные парадоксы и больше ничего, для других - старческое безумие и упрямство, для ученых - легко и недоказательно, для мало ученых - слишком мудрено и слишком учено (и это я слыхал - вообразите!), для большинства - просто неизвестно, или по предубеждению против охранительных органов, в которых я печатаю и которые это большинство и не раскрывает, или прямо по недостатку славы или хоть большой известности (ведь и то сказать - все читать не нужно, вредно и глупо даже, а большая известность поневоле рекомендует человека даже и тем, которые с ненавистью его прочтут).

   Ну, что ж за охота на разные лады повторять теперь, в сущности, все то же и то же; все это, что я теперь пишу, внимательный найдет уже в моих 2-х томах ("Восток, Россия и славянство"), а невнимательному что ни толкуй - с него все как с гуся вода. Я там если не все одинаково развил, то все, по крайней мере, наметил. Пусть новые люди прочитывают и развивают дальше то, что им кажется истиной. Если приедете, я расскажу Вам по этому поводу много интересного про Москву и Петербург.

   Мыслей у меня много, и они мне кажутся ясными; но то, что для самого себя кажется ясным, для других надо излагать гораздо последовательнее и яснее. И это уж труд, а не удовольствие. И когда я решаюсь теперь (при глубокой усталости моей) к этому труду себя понудить, то мне никогда не рисуется впереди настоящий успех или влияние на дела, а построчная и полистная плата ("говнорар", как принято нынче теперь это называть). Пенсия моя совершенно достаточна для этой спокойной и однообразной жизни, которою мы здесь живем, но банк требует своих процентов и "погашений"; Марья Владимировна решительно удалилась в Орловский монастырь, и отец Амвросий требует, чтобы я выдавал ей по крайней мере 20 р<ублей> с<еребром> в месяц. Вот уже 240 в год, да банк возьмет около того же. Да и старые долги хоть постепенно, да платить очень хочется. И не только пишешь, но и печатаешь. Не спорю, бывают иногда и от литературы минуты утешения; так, например, недавно умер Алек<сей> Дмитр<иевич> Пазухин, который вместе с графом Дм<иттрием> Андр<евичем> Толстым трудился над восстановлением дворянства нашего, и они вместе положили основание той сословной (антиэгалитарной) внутренней политики, которая составляет, видимо, одну из главных задач нынешнего царствования. (Государь, как слышно, за нее сам неуклонно держится.) Пазухин умер 46 всего лет от нарыва (в голове); я написал для "Гражданина" статью "Над могилой Пазухина". Она просто сорвалась у меня почти неожиданно. И вот я получаю от Филиппова письмо с похвалами и чуть не с благодарностью за нее, а также и от самого редактора князя Мещерского. Филиппов сообщает сверх того, что министр внутренних дел обратит на нее особое внимание государя как на статью, имеющую государственное значение.- Конечно, внимание одного государя в России дороже, чем похвалы 5 000 читателей. Но так как в статье этой никаких проектов для дальнейших мероприятий не предлагалось, а только одобрялся общий дух реакционной внутренней политики 80-х годов, одобрялись меры, уже принятые (без меня, так сказать, без моего совета и участия), и общий дух этот поставлен был мною в связи с высшими религиозными вопросами (демократия, конец мира и т. д.), то все-таки я не мог почувствовать той живой радости, которую чувствует убежденный гражданин, когда высшие власти принимают к сведению его проекты для дальнейших мер и располагаются к осуществлению его планов и надежд. Очень рад, слава Богу!- воскликнул я, получив письмо Филиппова. Но на другой же день я впал в какую-то тоску совершенно личного характера и говорил себе: "до 81-го года я был никому не нужен (как публицист), потому что никто и слушать меня не хотел, а теперь я не нужен потому, что Россия и без моих книг и статей сама хорошо идет. Толстой (М<инистерство> Вн<утренних> Д<ел>) и Пазухин моего сборника до 87 года, вероятно, в глаза не видали, а дошли сами до таких практических мер (на почве моих же "основ"), о которых думать мне-то и в голову не приходило! (Земские начальники из дворян, губернаторы большею частию из предводителей, численное преобладание гласных из дворян в земстве, Дворянский банк, проекты о неотчуждаемых дворянских участках, о которых (помните?) я дерзал ни к селу ни к городу иногда писать еще в 80-м году у доброго нашего князя H. H. Голицына, и т. д.). За Россию я радуюсь, и сильно радуюсь, но именно потому, что есть основания радоваться, не естественно ли тому, кому за себя-то (в литературе) радоваться нечему, мечтать о возможности воскликнуть: "Ныне отпущаеши, Владыко, раба твоего с миром"... Однако этой возможности нет и нет! И я умру, должно быть, увы, с пером в руке. Да будет воля Господня! Если смотреть на это как на своего рода крест, возложенный свыше на самолюбие мое, то, разумеется, это другое дело. Я так и смотрю. Но согласитесь, что с точки зрения литературной собственно вовсе не ободрительно и не весело. Я могу смотреть на мое теперь писательство только как на трудный долг христианский для моего личного смирения и очищения (уплата старых долгов, помощь нуждающимся, утешение близких, т. е. через деньги за труд), а уж, конечно, не как на ободряющий долг гражданский. Это было бы глупо и смешно. И я уверен, что при Вашей опытности, "себе-на-умизме" и тонкости Вы совершенно ясно поймете меня и согласитесь со мной. <...>

   В домашней моей жизни пока, слава Богу, нет особых перемен. Лизавета Павловна все та же. Ни то ни се - не совсем помешанная, но и не в разуме; все так же часто на всех сердится, жалуется на здешнюю скуку и просится в Крым, а я все так же в этом ей отказываю, не только по неимению лишних денег, но и потому, что ее невозможно одну так далеко пустить. Варя беременна пятый уже раз; двое детей у нее умерло, двое растут - это будет пятый. Ей уже 26-й год; она стала очень ровна характером, хозяйничает, и мне она великая поддержка, даже и как истинный друг, и умный собеседник. Боюсь только, не готовит ли Бог нам с ней нежданного прежде и негаданного испытания. Александр наш совсем испортился! Этот еще недавно столь примерный юноша вот уже второй год дурачится донельзя. Пьет и дела не делает. Прошлым августом (1890 г.) он поступил по моей рекомендации в урядники, жалованья 35 р<ублей> с<еребром>, я дал ему лошадь и револьвер; прекрасно. Жена и дети на моем попечении. Только бы служить. Он сначала и взялся; как самого видного из урядников и лихого, ловкого наездника его сейчас же назначили встречать губернатора, и он так все хорошо делал, что предводитель и мне, и ему самому выразил восхищение свое. А теперь у него по месяцам лежат бумаги от станового на столе, а он пьет и пропадает с какими-то мерзавцами! Его не прогоняют только через меня, и на днях становой (большой почитатель моих книг) приезжал ко мне опять на него жаловаться. Я сказал: я ничего уже не могу сделать с человеком, который сам плачет, сам кается, сам говорит: "Не знаю, куда моя прежняя твердость делась?! Я не могу не пить и не болтаться". Становой сам его жалеет, ибо собственно "худого" за ним ничего нет, и решился еще подождать и урезонивать его. А я даже скоро ¹/₂ года, что почти и не вижу его, не желаю: больно и бесполезно. Святками приезжал нарочно из-под Москвы отец его - мужик честный, очень умный и суровый; мы вдвоем усовещевали его - плачет; посылали к отцу Амвросию - и у него плачет. И опять за то же. Может быть, с годами произойдет перемена, это бывает. Но пока мы с Варварой боимся, что нам предстоит скорая разлука. Если его выгоняют в отставку, здесь подходящего ему дела нет, придется вернуться к отцу, под Москву,- при родителях, которые его очень любят, авось образумится. Для него это урок полезный: с 35 р<ублей> сер<ебром> на всем готовом на бесплатную работу батраком у отца. Я тоже надеюсь на Бога; если он потребует жену и детей, то Господь в какой-нибудь просторной келье меня устроит. (С одною Лизаветой Павловной и с новыми, чужими сердцу, неизвестными слугами в большом семейном доме оставаться было бы нестерпимо.) Лизавету Павловну тоже, с Божией помощью, куда-нибудь сбудем; ей везде скучно и везде весело, смотря по минуте.

   Но мне больно и страшно за бедную Варю. Привыкла к простору, к покою, к обеспеченности, старуха-мать ходит за ее детьми, старец, которому она безусловно верит, близко, моя ласка и дружба что-нибудь да значит. И хотя ее в семье мужа любят и уважают, но изба тесная, семья многолюдная, и она стала болезненна, нервна, утомилась родами, и меня оставить жаль, и Оптину, и старца, и старуху-труженицу мать придется на старости бросить и вернуть на прокорм на родину к другим сестрам, которые очень бедны и от нас рады получить помощь.

   Да, голубчик мой, Константин Аркадьевич, ничто не прочно, даже и при доброй воле заинтересованных в этой прочности "сторон"! И вижу, вижу, что 1891 год мне даром не пройдет: или смерть, или какая-нибудь другая крутая перемена в жизни. Эти цифры у меня роковые: 1850 и 1851 - первое и жестокое расстройство здоровья (В 20 и 21 год {Поправился в 24-25. (Примеч. К. Н. Леонтьева.)}), атеизм, горести в семье, первая болезненная и тяжелая любовь, первое знакомство с Тургеневым и первое решение быть писателем; 1860-1861 - решение бросить практическую медицину, женитьба, нужда, жестокие скорби на писательском пути и первая мысль ехать на Восток консулом. Успокоилось все в 1863 году. 1870-1871 - расстройство с Лизой и Марьей Владимировной. Искание утешения в вере, Афон и т. д. 1880-1881 - первое убеждение, что Кудиново не спасти одними катковскими деньгами (продано в 1882 году), "Варшавский дневник" (со всеми его последствиями), возвращение Лизаветы Павловны из Крыма в совершенно ненормальном виде, цензорство, цареубийство со всеми его косвенными последствиями. Теперь в 1890-1891 году Александр начал пить и бросать дело... Посмотрим!.. <...>

  

   Впервые опубликовано в журнале: "Русское обозрение". 1897. Июль. С. 422-430.

  

  

   (Христос Воскресе!)

   Читаю Ваши статьи постоянно. Чрезвычайно ценю Ваши смелые и оригинальные укоры Гоголю¹: это великое начинание. Он был очень вреден, хотя и непреднамеренно.

   Но усердно молю Бога, чтобы Вы поскорее переросли Достоевского с его "гармониями", которых никогда не будет, да и не нужно.

   Его монашество - сочиненное. И учение от. Зосимы² - ложное, и весь стиль его бесед фальшивый.

   Помоги Вам Господь милосердный поскорее вникнуть в дух реально существующего монашества и проникнуться им.

   Христианство личное есть, прежде всего, трансцендентный (не земной, загробный) эгоизм. Альтруизм же сам собою "приложится". "Страх Божий" (за себя, за свою вечность) есть начало премудрости религиозной.

  

   Впервые опубликовано в журнале: "Русский вестник". 1903. Апрель. С. 643-644.

   Василий Васильевич Розанов (1856-1919) - писатель, критик, публицист, философ. Окончил историко-филологический факультет Московского университета. Преподавал в провинциальных гимназиях. По рекомендации К. Н. Леонтьева поступил на службу в Государственный контроль. С 1898 г.- сотрудник газеты "Новое время". Много писал по религиозным вопросам, неоднократно менял свои взгляды на противоположные. Под конец жизни перешел к жанру парадоксально-афористических сборников с внутренне противоречивым содержанием. Умер в Сергиевом Посаде, похоронен рядом с К. Н. Леонтьевым. Сам Розанов писал о своих отношениях с Леонтьевым: "К. Н. Леонтьева я знал всего лишь неполный год, последний, предсмертный его. Но отношения между нами, поддерживавшиеся только через переписку, сразу поднялись таким высоким пламенем, что и не успевши свидеться, мы с ним сделались горячими, вполне доверчивыми друзьями" (Русский вестник. 1903. Апрель. С. 633). Розанов много сделал для пропаганды идей К. Н. Леонтьева, этому посвящены его статьи: "Европейская культура и наше к ней отношение" ("Московские ведомости". 1891. 16 августа); "Поздние фазы славянофильства" ("Новое время". 1895. 14 февраля); "Неузнанный феномен" (Русский вестник". 1903. Апрель). Письма Розанова к К. Н. Леонтьеву опубликованы в кн.: Розанов В. В. Соч. М., 1990. С. 466-488.

  

   ¹ ...укоры Гоголю...- в первых главах напечатанной в тот же год "Легенды о Великом Инквизиторе Ф. М. Достоевского". ""Укоры" эти действительно у меня были; были прямы и резки и подняли ff критике тех дней бурю против меня. Гоголь был священен, и, как видно, для толпы "безукорен"". (Примеч. В. В. Розанова.)

   ² От. Зосима - персонаж романа Ф. М. Достоевского "Братья Карамазовы", прототипом которого в литературоведении считается от. Амвросий Оптинский. Настоящее свидетельство К. Н. Леонтьева, близко знавшего о. Амвросия, опровергает эту версию.

  

  

   <...> О "пороках русских" напишу я Вам в другой раз... Коротко и ясно замечу только, что пороки эти очень большие и требуют большей, чем у других народов, власти церковной и политической. То есть наибольшей меры легализованного внешнего насилия и внутреннего действия страха согрешить. А куда нам "любовь"! Народ же, выносящий и страх Божий, и насилие, есть народ будущего ввиду общего безначалия... Ясно? Если не ясно, еще потом объясню. <...>

   Если женатый и если задумаете в Оптину приехать, то не берите с собой на 1-й раз супругу Вашу, какая бы она прекрасная женщина ни была. Знаю по прежнему опыту, как полезно в хорошем монастыре пожить неделю, месяц одному и как отвлекают именно близкие люди, приехавшие с нами, наше внимание от тех впечатлений и дум, которых влияние так дорого. Позднее - другое дело.

   Хотя в статье Вашей о "Великом Инквизиторе" многое множество прекрасного и верного, и сама по себе "Легенда" есть прекрасная фантазия, но все-таки и оттенки самого Достоевского в его взглядах на католицизм и вообще на христианство ошибочны, ложны и туманны; да и Вам дай Бог от его нездорового и подавляющего влияния поскорей освободиться!¹