Леонтьев Константин Николаевич - Избранные письма (1854-1891)

разными телесными отношениями с миром; но и для мира женатое духовенство недостаточно. Нужны новые ордена!" Великая мысль, и я впервые от нее это услышал. Но ведь для этого нужно "творчество"! А способна ли к нему русская и вообще славянская кровь? Боюсь, что неспособна! А впрочем, Господь, когда захочет, то не только "из камней", как сказано в Писании, но и из этого подлого славянского теста воздвигнет пророков... (Взятие Царьграда³! Взятие Царьграда: православные греки, православные турки, православные черкесы, православные немцы, даже искренно православные евреи - все будет лучше этой скверной славянской отрицательной крови, умеренной и средней во всем, кроме пьянства и малодушия!) Люблю Россию как государство, как сугубое православие, как природу даже и как красную рубашку... Но за последние годы как племя решительно начинаю своих ненавидеть... Ну, какая у них "любовь", ни одного дела любви до конца выдержать не умеют, как выдержит англичанин, немец, турок, испанец, а иногда даже и француз!

   Статьи отца Антония⁴ и Влад<имира> Соловьева читал⁵. Не удовлетворен. Я нуждаюсь во внешнем, видимом авторитете... Да и плохо понимаю его способ рассуждения. Не согласен с тем, что духовенству православному не нужно вовсе влиять на государственную жизнь. Надо возвышать духовенство, сосредоточить его, облагородить его и дать ему больше влиять" Что-то есть такое в статьях этих "недостаточное". Пока другого выражения не придумал. У Соловьева - ясно, тут - темно. Неужели я так слаб умом? Может быть, пойму отца Антония позднее.

   Вообще сказать, Соловьев и все противники его напоминают мне борьбу Наполеона 1-го со всеми европейскими полководцами. Никто отдельно взятый, ни Веллингтон, ни Блюхер, ни Брауншвейгский герцог⁶, ни Мелас и Шварценберг австрийские, ни наш Кутузов и Багратион⁷ не могли с ним равняться, но которые их совокупными усилиями низложили его. Я уверен, что с римскими выводами Соловьева (вовсе из основ его не вытекающими неизбежно) Россия справится через посредство Страховых, Астафьевых, Бестужевых, иеромонахов Антониев и т. д. Несмотря на то, что Соловьев истинный орел умом, а они все, начиная с добрейшего Петра Евгеньевича и кончая лукавым Страховым,- немного выше петухов и гусей взлетают.

   Я бы еще мог что-нибудь - я очень ясно вижу, где Соловьев прав и где нет, но разница огромная - видеть самому и уметь другим открыть глаза! Сил физических, прямо сил нет вступить с ним в серьезную и открытую борьбу. Мы оба с ним одни, но ему 35 лет и он ничем другим не связан, а мне 59. я постоянно болен и связан многим побочным. Перед публикой надо выходить во всеоружии фактической подготовки, а мне эта работа уже потому не под силу, что я постоянно занят другими мыслями; эти мысли хоть и близки к тому вопросу (или, лучше сказать, к тем вопросам), о которых препирается Соловьев с противниками своими, но все-таки и особливы настолько, что поглощают все мои досуги. <...>

  

   Публикуется по автографу (ГЛМ). Впервые опубликовано в журнале "Вестник русского христианского движения", 1977, No 121, С. 338-346.

   ¹ Генрих Гейне (1797-1856) - немецкий поэт и публицист. Начинал как романтик, впоследствии в его творчестве преобладали гражданские и сатирические мотивы. Последние 25 лет жизни, опасаясь преследований, жил в Париже.

   ² Орден Св. Василия Великого - греко-униатский монашеский орден, существовавший на территории Польши под руководством иезуитов. После раздела Польши баз ил иа не кие монастыри в России существовали до 60-х гг. XIX в.

   ³ Взятие Царьграда - взятие турками после осады и штурма в 1453 г. столицы Византии Константинополя, после чего прекратила свое существование Византийская империя. Это событие наряду с открытием Америки (1492 и изобретением книгопечатания (ок. 1450) принято считать водоразделом между средними веками и эпохой Возрождения.

   ⁴ Антоний (Алексей Павлович Храповицкий, 1863-1936) - иерарх церкви и духовный писатель. В 1890 г. ректор Петербургской духовной семинарии. Впоследствии архиепископ Волынский. Член Государственного Совета. Основал при Московской духовной академии журнал "Богословский вестник".

   ⁵ Статьи отца Антония и Влад. Соловьева читал.- Статья иеромонаха Антония "Превосходство православия над учением папизма в его изложении Вл. Соловьевым" ("Церковный вестник". 1890. No 10-13).

   ⁶ Брауншвейгский герцог - Фридрих Вильгельм (1771-1815), немецкий полководец эпохи Наполеоновских войн. Совершал смелые партизанские набеги на французские отряды. Убит в битве при Катр-Бра.

   ⁷ Петр Иванович Багратион (1765-1812) - полководец, герой Отечественной войны 1812 г. Отличился при взятии Очакова и штурме Варшавы, а также в Итальянском походе А. В. Суворова. Прославился в сражениях при Шенграбене и Аустерлице. Скончался от ран, полученных в Бородинском сражении.

  

  

   <...> Чернова статья¹, в сущности, весьма бестолкова, не только там, где он говорит собственно обо мне, но и почти во всем остальном. Его лестные обо мне отзывы и тогда не ослепили меня вполне, но я, по немощи человеческой, находил удовольствие закрывать глаза, пока дело шло о прославлении моего имени. Но когда он позднее прислал мне целую книжку свою "Русский национальный дух при Александре III"², я увидал, что в других статьях этого "благонамеренного" сборника он совсем сбился с толка, и понял, что не в моих выгодах и поминать у нас о его лестном, но бестактном обо мне отзыве. У нас моими сочинениями интересуются, дай Бог, 50 человек на всю Россию, а он придает мне какое-то необыкновенное значение. "Россия в миниатюре!" Шуточка это! Если бы даже предположить, что есть и подобие правды в этом комплименте (т. е. в том смысле, что я в мыслях переживаю на 10-15 лет ранее других те фазисы, в которые позднее всякий раз вступает передовая русская мысль вообще и даже само правительство), то все-таки надо говорить об этом доказательнее, чем делает бедный мосье Портье! Спасибо ему. Но ведь и медведь хотел услужить пустыннику... Конечно, успех - вещь приятная; но что же делать: "habent sua fata libelli!" {У книг своя судьба (лат.).} Я все-таки и при жизни уже гораздо счастливее Данилевского; мое имя все-таки так или иначе многие знают. О Данилевском же всего лет 5-6 тому назад кто слышал? Начну я, бывало, говорить о нем... "Кто такое? Что такое? Не знаем, не слыхали, не читали". А теперь, видите, какая борьба, какая многозначительная, серьезная борьба поднялась над его могилой! И она еще не скоро кончится!.. А почему? Заблуждений (либеральных) у него очень много, но он сказал только одно великое слово, сделал один исполинский шаг в области исторической мысли: "Теория культурных типов и смена их!"

   Надо, конечно, различать в этом вопросе прошедшее человечества от его будущего и, сверх того, собственно научную его мысль от его же патриотических надежд и пристрастий. Яснее: культурные типы были; теория этих типов - превосходна, она лучше всяких других делений для понимания истории; но будут ли еще новые культурные типы, это - другой вопрос. Весьма возможно, что и не будет их более, а что человечество после целого периода кровопролитий и борьбы примет (вопреки желаниям Данилевского и моим) известный всем нам общеевропейский утилитарный характер и, дойдя на этом пути непременно до абсурда, погибнет, то есть или начнет постепенно вымирать, или, посредством прогрессивного физико-химического баловства своего, произведет какую-нибудь ужасную и неожиданную всеземную катастрофу. Это весьма возможно и потому ценность теории культурных типов для прошедшего человечества нельзя равнять с ее ценностью для будущего. Это раз. А потом, допустивши даже, что будет еще (до неизбежного и надвигающегося светопреставления) один или два новых культурных типа, мы все-таки не имеем еще через это права (рационального) надеяться, что этот новый культурный тип выработается непременно весьма уже старою Россией (900 лет с крещенья, и больше 1000 с призвания князей!) и ее славянскими единоплеменниками, отчасти переходящими (как болгары и сербы) прямо из свинопасов в либеральных буржуа, отчасти (как чехи и хорваты) давно уже насквозь пропитанных европеизмом. И мне бы очень хотелось хоть с того света увидать этот новый и пышный (четырехосновный, по Данилевскому) культурный всеславянский тип! Но - увы! Признаки благоприятные есть, но они так слабы и так еще мелки... И неблагоприятного со всех сторон так много, что мне, признаюсь, все чаще и чаще представляется такого рода печальная картина: эта национальная и религиозная реакция, которая теперь довольно сильна в русском обществе, не есть ли это одна из тех кратковременных реакций к лучшему, к здоровью и силе, которые иногда испытываю на себе и я (например) в моей старости?.. Таких малых реакций, небольших обратных течений на старой почве было в истории много (постарайтесь припомнить), но все это не было реакцией вековой, на новых основах; примерами последних были: византийское православие, папизм через 400-500 лет для Запада - феодализм и папство, а для Востока - мусульманство и буддизм (привившийся в Китае и Тибете).

   Хорошо, кабы так. Иногда я думаю (не говорю - мечтаю, потому что мне, вкусам моим это чуждо, а невольно думаю и беспристрастно предчувствую), что какой-нибудь русский царь - быть может, и недалекого будущего - станет во главе социалистического движения (как Св. Константин стал во главе религиозного - "Сим победиши!") и организует его так, как Константин способствовал организации христианства, вступивши первый на путь Вселенских Соборов. Но что значит "организация"? Организация значит - принуждение, значит - благоустроенный деспотизм, значит - узаконение хронического, постоянного, искусно и мудро распределенного насилия над личной волей граждан. Поэтому либерал (по выводам своим дурацким, а не основам, вполне верным) Спенсер с ужасом видит в социализме новое грядущее государственное рабство. И еще соображение: организовать такое сложное, прочное и новое рабство едва ли возможно без помощи мистики. Вот если после присоединения Царьграда небывалое доселе сосредоточение Православного управления в соборно-патриаршей форме (разумеется, без всякой теории "непогрешимости", которую у нас и не потерпят) совпадет, с одной стороны, с усилением и того мистического потока, который растет еще теперь в России, а с другой - с неотвратимыми и разрушительными рабочими движениями на Западе и даже у нас (так или иначе), то хоть за две основы - религиозную и государственно-экономическую - можно будет поручиться надолго. Да и то все к тому же окончательному смешению несколько позднее придет. Человечество, без сомнения, очень устарело. Сама сила точной науки (или, вернее, ее приложений), на которую почти все молятся и против которой даже столь смелый еп<ископ> Никанор³ и я, которому терять в литературе нечего, едва-едва смеем кой-что говорить,- сама сила этой науки есть признак глубокого устарения, стариковский интерес: "удобства, удобства, удобства"... И Эд<уард> фон Гартман верно "чует" дело, когда говорит, что признак близости конца для человечества есть преобладание сознательного над бессознательным. В этом он совпадает с христианством: "плоды древа познания добра и зла" убийственны для людей, и, насытившись ими до высшей меры своей, человечество уже не найдет обратного пути к "древу жизни"... (Вот, кстати сказать, о чем надо писать теперь стихи, а не о том, как волны Черного моря плещут у Ланжероновой дачи в Одессе, и не о "русалках", милый мой... Наши старые поэты все давно уже какими-то рвотными конфетками угощают нас, и Фет, и Майков; Голенищев-Кутузов прекрасно делает, что взял в жреческие руки свои (слабоватые) "банковую метлу", ну, а младшие - либо: "Любовь, любовь, любовь!", "Во всеоружьи Европа... О, Христос!.." Ни к селу тут, ни к городу - всуе! Либо: "О да, я верю, что все люди станут как березы в роще! Что все станут и ученее и проще"... Поэзия!!!) Но как бы то ни было, будет ли новый культурный тип или нет, славяне ли с непривычки как-нибудь нечаянно с действительно новой, неевропейской и нелиберальной культурой в одно утро проснутся, или они, попытавши чуточку сделать что-то свое, плачевное и половинное, после взятия Царьграда лопнут, как мыльный пузырь, и распустятся немного позднее других все в той же ненавистной всеевропейской буржуазии, а потом будут (туда и дорога!) пожраны китайским нашествием (N. В.). Заметьте, что религия Конфуция⁴ есть почти чистая практическая мораль и не знает Личного Бога, а буддизм в Китае, тоже столь сильный, есть прямо религиозный атеизм... Ну, разве не Гоги и Магоги⁵? и т. д., и т. д.- во всяком случае, про Данилевского можно сказать, что он сделал великий шаг - указанием на эти культурные типы. Можно ведь и так его теорию обернуть: существование разных культурных типов есть признак жизненности человечества, невозможность создать новый, смешение всех типов в один средний есть признак приближения человечества к смерти.

   Данилевскому принадлежит честь открытия культурных типов. Мне - гипотеза вторичного и предсмертного смешения.

   Пусть-ка ее опровергнут! Что-то не суются... И опровергнуть было бы тоже для науки полезно.

   Ну, так что же изо всего этого следует? Данилевский со своими культурными типами был лет 6-7 никому почти неизвестен, кроме Страхова, меня и, может быть, еще сотни разбросанных там и сям по России людей. Теперь идет за книгу его борьба, как у троянцев с греками за труп Патрокла ⁶. <...>

   Катков и Аксаков еще давали пример хорошего тона в полемике. У них она никогда не носила личного характера. А вникните, что печатали друг против друга "Московские ведомости" и "Гражданин" и "Новое время". Особенно Н. А. Любимов и Васильев отличались в "Московских ведомостях". Ну, и Шарапов тоже лез в это. Померли "господа" (Катков и Аксаков), лакеи теперь, подлецы, дерутся. Все-таки бестолковый и бестактный, нередко даже глупый князь Мещерский всех их порядочнее. У него еще видна иногда в литературных сношениях мораль; у "Московских ведомостей", кроме подлой злости в полемике, ничего не видно. Даже и молодой еще (говорят) Ю. Николаев⁷ (Говоруха-Отрок, Неуважай-Корыто...) и тот, видимо, кривит душой. Ну, поверю я, что он Вл. Соловьева считает неглубоким писателем?.. Да, милый мой, не вижу я в русских людях (куда ни погляжу!) той какой-то особенной и неслыханной "морали", "любви", с которыми носился Ваш подпольный пророк Достоевский, а за ним носятся и другие, и на культурное (!) значение которой рассчитывает весьма туманно наш добрейший Петр Евгениевич в своей статье "Национальное сознание". У него самого действительно есть "мораль" в русском стиле, сам он удивительно добр, очень благороден, способен пренебречь обязанностью и с радостью исполнить какой-нибудь высший долг. Но где же он эту специальную наклонность к высшему долгу нашел в русских вообще - не знаю. Я скажу в духе фетовском: "Из того, что русские хуже всех народов исполняют мелкие обязанности, никак еще не следует, что они любят исполнять высший долг". Я 59 лет живу на свете и давно уже без ума радуюсь, когда встречу русского человека, любящего долг для долга, а не по одному страху Божьего наказания. Положим, что для смирения это полезно, но во всем же есть мера, нельзя же ставить идеалом своим старика Мармеладова⁸.

   "Самовар и раскаяние - вот русский девиз",- говорит Рошфор. "Смирение и пьянство, смирение и бесхарактерность, всепрощение и собственная вечная подлейшая невыдержка, даже и в делах любви"... Некрасиво! Хотя, по пристрастию сердца к России, я часто думаю, что все эти мерзкие личные пороки наши очень полезны в культурном смысле, ибо они вызывают потребность деспотизма, неравноправности и разной дисциплины, духовной и физической; эти пороки делают нас малоспособными к той буржуазно-либеральной цивилизации, которая до сих пор еще так крепко держится в Европе.

   Как племя, как мораль мы гораздо ниже европейцев, но так как, и не преувеличивая (в патриотическом ослеплении) молодость нашу, все-таки надо признать, что мы хоть на один век, да моложе Европы, то и более бездарное и менее благородное племя может в известный период стать лучше в культурном отношении, чем более устаревшие, хотя и более одаренные племена... Довольно об этом!

   Что я делаю? Пишу все о той же культуре. Очень слаб, хожу, но плохо, гортань этой весной хуже. В доме пока все по-старому. Александр готовится к экзамену в урядники. А я думаю о переходе в ограду, в скит или монастырь. <...>

  

   Впервые опубликовано в кн.: Памяти К. Н. Леонтьева. СПб, 1911. С 92-99.

   ¹ Чернова статья... - "Под псевдонимом Чернова француз Портье д'Арк напечатал в журнале "La Nouvelle Revue" (1889, Févr.) статью о К. H. Леонтьеве, очень по отношению к нему благожелательную, а местами прямо восторженную, но не лишенную и некоторых неточностей. Для ознакомления русского общества с этой статьей и для исправления ее неточностей я написал статью по поводу нее. О ней-то и идет речь здесь и в следующих письмах". (Примеч. А. А. Александрова.). Имеется в виду статья: Tchernoff A. Un portrait littéraire russe: M. Constantin Leontieff. La Nouvelle Revue. 1889. T. 58, Fevr. (Чернов А. Портрет русского литератора: Константин Леонтьев). Сведений об Альфреде Портье д'Арке, писавшем под псевдонимами Чернов и Доверии, не найдено.

   ² "Русский национальный дух при Александре III".- Имеется в виду книга Альфреда Портье д'Арка: Doverine A. (Tchernoff). L'esprit national russe sous Alexandre III. Paris, 1890. (Второе издание - 1897 г.)

   ³ Еп. Никанор (Александр Иванович Бровкович, 1827-1890) - архиепископ Херсонский и Одесский. Духовный писатель, автор многих книг по вопросам философии и религии. Выступал против учения Л. Н. Толстого. В 1885 г. К. Н. Леонтьев написал статью "Епископ Никанор о вреде железных дорог, пара и вообще об опасностях слишком быстрого движения жизни".

   ⁴ Конфуций (551-478 до н. э.) - китайский мыслитель, основатель конфуцианства, представляющего собой учение о праведной жизни, авторитете старших и культе предков.

   ⁵ Гог и Магог - согласно Апокалипсису, Гог и Магог означают все земные царства, которые в последние дни мира восстанут против Христа.

   ⁶ Патрокл - герой Троянской войны, воспетый Гомером в "Илиаде".

   ⁷ Ю. Николаев - псевдоним Юрия Николаевича Говорухи-Отрока, журналиста и литературного критика. Говоруха-Отрок родился на юге России в богатой дворянской семье, но гимназического курса не кончил. Участвовал в революционных кружках, ходил в народ и был судим на процессе 193-х в 1874 г. В тюрьме он проникся религиозным настроением, а после освобождения быстро отошел от идей шестидесятников. В 1889 г. его пригласила редакция "Московских ведомостей", где он регулярно печатался вплоть до самой кончины, обличая либерализм и западников. Особенно резко Говоруха-Отрок критиковал Вл. С. Соловьева и бывшего своего друга Н. К. Михайловского. Он считал, что главный порок русской литературы - атеизм и разрыв с православием.⁸ ...старика Мармеладова.- Имеется в виду герой романа Ф. М. Достоевского "Преступление и наказание".

  

  

   <...> Моего возражения Астафьеву¹ в рукописи не посылаю, потому что еще не окончилась моя тягостная борьба; рукопись сегодня вечером будет переписана набело, и я то решаюсь с сердечной скорбью послать ее Мещерскому, то опять говорю себе: "На что это! Все прах и все суета!" {17 мая. Решился! Послал Мещерскому. Смягчил, как только мог и послал; заметьте, по благословению старца! Неприятно!!! (Примеч. К. Н. Леонтьева.)} И в моих мнениях, видимо, никто не нуждается! Зачем я буду огорчать своим обличением этого доброго господина (Астафьева)? Если решусь послать Мещерскому, то Вы получите своевременно 2 No "Гражданина", если не пошлю, вышлю Вам (и только Вам) рукопись заказным письмом.

   Не могу выразить, как мне этот год что-то грустно и тяжело. <...>

   Мне очень грустно еще иногда, когда я вспоминаю, что даже и Вы с Вашей независимостью почему-то нашли нужным назвать "парадоксами" мои мнения в той статье Вашей, которую в гранках высылал мне прошлого года сюда предатель Грингмут. Что такое парадокс? Это значит мысль странная, новая, удивительная и больше ничего. Но у нас, в робкой литературе нашей, это название "парадокс" есть почти порицание; все привыкли соединять с ним представление о чем-то непростительном, причудливом, ненужном и даже почти безумном. Киреев прав, защищая меня с этой стороны. Всякая великая мысль сначала кажется толпе парадоксом. Но Вы не толпа. <...>

  

   Публикуется по автографу (ГЛМ).

   ¹ ...возражения Астафьеву...- в связи с полемикой вокруг статьи К. Н. Леонтьева "Национальный вопрос как орудие всемирной революции" (М, 1889).

  

  

   <...> Вчера получил письмо и, не медля, отвечаю на тревожные вопросы: 1. Не поссорился ли я с Соловьевым? Ответ: не только не поссорился, но все обнимались и целовались, и даже больше он, чем я. Он все восклицал: "Ах, как я рад, что Вас вижу!" Обещал приехать ко мне зимою. Да не надеюсь: до глупости увлекается своими писаниями. Поседел! Безумие! <...>

   Владимир Сергеевич сознался мне, что, хотя он находит меня "умнее Данилевского, оригинальнее Герцена и лично религиознее Достоевского", он потому до сих пор не собрался писать обо мне особой статьи, что теоретически он со мной все-таки во многом не согласен, а практического побуждения нет, потому что мои мысли не в ходу, как мысли старого славянофильства <...>. "Думал сделать это по чувству справедливости и начал даже ("Хотите, привезу вам начатые листы"), да побоялся оскорбить резкостью; побоялся, потому что, сами знаете, как я вас люблю. А вот дайте мне повод сами, и я найду возможность и вообще о вас поговорить". <...>

  

   Впервые опубликовано в журнале: "Русская мысль". 1917, Ноябрь-декабрь. С. 25, 26.

  

  

   Милый Анатолий Александрович! Сегодня четверг, а в понедельник я возвратился к "очагам" и "пенатам" моим, развеселый оттого, что не вижу более ни паровых машин, ни конок, ни тысячей хамов, что не слышу треска пролеток по мостовой, что сплю на собственном волосяном тюфяке, а не на дьяволом изобретенном пружинном матрасе, который движется под тобой тогда, когда ты этого совсем не желаешь, и т. д., и т. д. Истратил, прожил, проездил рублей до 400 в один месяц, измучился и теперь, избавившись от "цивилизации", ежечасно восклицаю: "Благослови, душе моя, Господа и не забывай всех воздаяний Его!"

   В Москве все знакомые и приятели были мне до того рады, что я и не ожидал! Удивился. Оно, конечно, приятно... Но вот поди, угоди человеку! Несколько хороших, строгих даже и справедливых критических статей при сердечном ко мне равнодушии больше бы меня утешили, чем эта личная любовь без статей... Эта любовь (личная), которую мне обнаружили все бывшие сослуживцы по цензуре (особенно сухой председатель и лукавый Назаревский), Грингмут, юноша Погожев¹, отчасти Дениска², Вл<адимир> Серг<еевич> Соловьев (все обнимает и целует и говорит: "Ах! Как я рад вас видеть!") и двое новых знакомых, отставные нигилисты (Говоруха-Отрок и Л. Тихомиров³) - эта любовь заслужена, вероятно, какими-нибудь уживчивыми и ничтожными сторонами моего характера: "добрый малый", "хороший старик" и т. д.

   Но, приближаясь все более и более к последнему дню расчета со всем земным, хотелось бы знать, наконец, стоят ли чего-нибудь твои труды и твои мысли или ничего не стоят! Такое упоминание моего имени, какое теперь, за последние два-три года, стало все чаще и чаще случаться, ни самому автору, ни читателям ничего не объясняет. "Великая заслуга указать на болгар" и т. д., "блестящее изложение", "самобытный ум"; "оригинальный публицист" и т. д. (и сумасшедшие очень оригинальны и все уроды). А я бы желал, чтобы мне самому люди умные объяснили, в чем я действительно полезен и в чем только даровит, но заблуждаюсь... Мне самому, для себя нужна честная и строгая критика!

   Собирается кой-кто теперь - после моих прямых укоров за это публичное молчание (при величайших похвалах в разговорах, где никогда почти систематически нельзя высказаться) - Юр<ий> Николаев (Говоруха), Вл<адимир> Серг<еевич> Соловьев и т. д. Посмотрим!.. <...>

   А у нас здесь важная новость: от. Исаакий⁴ (архимандрит) умирает - вчера первый удар, сегодня - еще хуже. Переворот большой для обители. Все изменится. Для меня же, по правде сказать, все равно. К нему я равнодушен лично; для Оптиной особенно полезным его не считал (слишком купец), а со всеми возможными преемниками его я настолько хорош лично, что за себя мне опасаться нечего. Если же Вы спросите меня, которого из этих возможных преемников я считаю лучшим, то я прямо скажу: ни одного, "все хуже"... Для Оптиной в наше время нужен игумен образованный, а такого человека между оптинскими иеромонахами нет. Есть деловые, добрые, практически умные, но все, за исключением скитоначальника отца Анатолия⁵, купцы по роду и по духу. И посмотрите, что именно от. Анатолия-то они и не выберут. Не выберут потому, что слишком идеален, а они, эти старшие здесь, хоть и честные, искренние монахи в своей специальной сфере, но в деле управления помешаны на хозяйстве, а о том, какую историческую великую роль играет в XIX веке в России Оптина Пустынь и как важно для мирян ее идеальное влияние, они мало думают. Они все неясно понимают, что кругом их на свете теперь делается, а живут мыслию все по "старинной простоте": внешние, телесные труды монашества да хорошее хозяйство - вот и ладно... Конечно, пока от. Амвросий жив, он все будет озарять и согревать - но ведь и ему 79-й год! <...>

  

   Впервые опубликовано в кн.: Памяти К.Н.Леонтьева. СПб, 1911. С. 104-108.

   ¹ Погожев - неустановленное лицо.

   ² Дениска - Я. А. Денисов.

   ³ Лев Александрович Тихомиров (1852-1923) - революционер, член Исполнительного комитета партии "Народная воля". Бежал за границу, где вместе с П. Л. Лавровым издавал "Вестник Народной воли". Впоследствии отказался от своих убеждений, вернулся в Россию и стал деятельным сотрудником консервативных изданий "Русское обозрение" и "Московские ведомости".

   ⁴ От. Исаакий (Иван Иванович Антимонов, 1810-1894) - сын богатого курского купца. С 1862 г. настоятель Оптиной Пустыни.

   ⁵ От. Анатолий (1822-1894) - монах Оптиной Пустыни. С 1874 г. скитоначальник и духовник всего братства.

  

  

   Да, Ольга Алексеевна, видно, "нам запрещено судьбой снова свидеться!" Я выехал из Оптиной в Москву 16 августа, а Ваше письмо пришло сюда без меня в 20-х числах и пролежало у меня в доме до 17 сентября, т. е. до дня моего возвращения; значит, я пробыл в Москве от 18 августа до 14 сентября, а Вы были также в Москве от 2-го до 5-го сентября. И мы друг о друге ни от кого не слыхали и не подозревали оба; что живем так близко друг от друга (я жил на Страстном бульваре в гостинице "Виктория").

   Теперь Бог знает, когда я соберусь опять в Москву! Езда по железным дорогам, даже и в 1-м классе, при срочности и поспешности всех порядков их, мне теперь очень тяжела; ноги у меня ослабели, шум и многолюдство мне все несноснее и несноснее, вид этой всесюртучной, всепиджачной и всепальтовой толпы все ненавистнее и ненавистнее, треск экипажей по мостовым, дороговизна, чужая прислуга, которую бить за ее европейский вид закон не позволяет... Нет! Это слишком все глупо! <...>

   Теперь я вернулся домой и не нарадуюсь, что, кроме осенних мух, которые стучатся в потолок и окна, почти ничего не слышу в своем просторном и тихом доме. <...>

   О себе теперь мало имею что сказать интересного. Живу здесь вот уже 4-й год очень хорошо и покойно. Тишина и свобода полные. Здоровье вообще лучше, чем в Москве, но ходить ленюсь, и потому ноги стали слабы, а сам в теле толст и тяжел. <...>

   Чего Вам пожелать - не знаю. Потому что не знаю, что Вам теперь может доставить большее удовольствие. Вы хотели от меня длинного письма ("несколько страниц"). Послушайте - на что это? Жизнь моя не такого рода теперь, чтобы описание ее было занимательным. Ну, а литература? Эх, Ольга Алексеевна! Ну - сами знаете...

   Дивлюсь одному: это умению Вашему представляться проще и поверхностнее умом, чем Вы на самом деле! Доколе это? Например: "революция (т. е. обращение всех в среднего европейца) есть борьба противу зла". Что такое зло? Только по-церковному оно ясно. Ай! Ай! Ай! Comme tout cela est peu sincère! {Как мало во всем этом искренности (фр.).}

  

   Публикуется по автографу (ГБЛ).

  

  

   <...> Вот моя аскетическая философия, она меня много утешает, и без нее с моими известными Вам претензиями было бы очень трудно доживать мне век.

   От этих "претензий" я foncièrement {Вполне (фр.).} отказаться не в силах, как не мог, например, Дюмурье¹ на чужбине отказаться от мысли, что он призван к великим стратегическим делам, и почти всем державам предлагал тщетно свою шпагу против Наполеона, но разница в том, что он сердился и роптал, а я ежеминутно вспоминаю слова Жозе-фа де Местра: "Самые возмутительные несправедливости человеческие суть нередко лишь орудия Высшей Божией правды"! Вы грешны в одном чем-нибудь (или даже во многом, положим), и Бог попускает людям чинить Вам неправду совсем в другом отношении... Человек вместо церкви пошел в кабак и сидел там смирно, а его там ни за что, ни про что прибили. Ясно? Sapienti sat! {Понимающему достаточно (лат.).} <...>

   Читаете ли Вы "Благовест" ²? Мне его высылают даром, вероятно, по желанию Шарапова, который ко мне благоволит. Не знаю как Вас, а меня этот бешеный панславистический вой раздражает. <...>

  

   Публикуется по автографу (ГБЛ).

   ¹ Шарль Франсуа Дюмурье (1739-1823) - французский генерал. Во время французской революции 1789 г.- министр иностранных дел, затем командующий Северной армией. Одержал блестящие победы при Вальми и Жемаппе, однако после поражения при Неервиндене бежал к австрийцам. Не встретив поддержки, странствовал по Европе.

   ² "Благовест" - церковно-общественный журнал. Издавался в 1883-1897 гг. сначала в Харькове, потом в Петербурге.

  

  

   Сердце сердцу весть подает, Афанасий Афанасьевич! Я только что собирался Вам послать оттиск моей статьи "Анализ, стиль и веяние"¹ ("Русский вестник"), как получил оба тома Ваших интересных воспоминаний². Спасибо Вам, я их, конечно, в "Русском вестнике" читал, но прочесть то же самое в отдельной книге почему-то всегда приятнее и полезнее. Представление о труде в этом виде - яснее, цельнее, "дифференцированнее", если можно так выразиться. Надо ведь сознаться, что не только газеты, но и журналы суть одно из проявлений того "вавилонского" смешения, к которому, по-видимому, неудержимо стремится современное человечество. Они смешивают мысли, путают, затемняют представление. Свои оттиски я опоздал выслать потому, что заказал одному монаху (переплетчику) сброшюровать их, а другому (краснописцу) исправить (экземплярах в 18) опечатки по одному, мною исправленному экземпляру. Ф. Н. Берг недосмотрел, и корректоры напутали много ("совершенно" - вместо "современно", "новорожденный глаз", вместо "невооруженный глаз" и т. д.). Бергу, однако, мысль статьи (противу порчи языка) очень нравится, и он хотел позаботиться об особом издании. Не знаю, сдержит ли слово. Русские приятели и единомышленники, Вы знаете, ненадежны! Надежные очень редки!

   Соловьев (Владимир) находит большой моей заслугой то, что я отвергаю "гомерический" (это его слово) характер "Войны и мира". Но неужели и были у нас люди, которые уподобляли "Войну и мир" "Илиаде"? Шекспир (как воскликнул Флобер³) - я понимаю, но Гомер - это странно. Гомер прежде всего наивен, а у Толстого - никогда наивности и тени ни в чем не было.

   Хотя Льва Николаевича за его новейшие проповеди готов бы был сослать в самое суровое заключение и не полагаю даже, чтобы было грехом желать его смерти для пользы истинной религии, но так как статья до этой проповеди мало касается, а трактует о его действительных и незабвенных заслугах, то думаю один экземпляр этих оттисков и ему в Ясную Поляну послать... "Автору, мол, "Войны и мира" и т. п. Но не автору "Моей веры", "Исповеди" и т. д. Тем более, что он у меня Великим постом прошлым был и проспорил очень любезно (и очень беспутно) целых два часа.

   С грустью и участием прочел я о том, что Вы, дорогой Афанасий Афанасьевич, жестоко скучаете. Это было видно и из некоторых прежних Ваших писем.

   Я верю Вам, я догадываюсь, что это, должно быть, иногда ужасно, вспоминаю при этом две-три эпохи из моей прежней жизни, чтобы уяснить себе Ваше состояние, но личным чувством понять Вас, к счастию своему, не могу. Именно здесь, в Оптиной, именно теперь, эти последние годы, я не знаю, что такое скука! Да и вообще я ее в жизни мало знал, а когда случалось нечто в этом роде, то, понятно, это хуже всего на свете! Послушайте, что я Вам по секрету скажу. Я помню все Ваши беседы хорошо. Раз я, уходя, протянул Вам руку "через порог", Вы отступили и меня заставили вернуться, говоря: "без суеверий нет человека".

   Вспомните также, что любимый Вами Шопенгауер верил в колдовство как в особого рода естественный факт.

   Итак, послушайтесь моего суеверия и давайте поколдуем вместе.

   Вставши утром, каждый день в течение трех, например, месяцев, креститесь на образ и приговаривайте мысленно: "Господи, пошли мне веру в Церковь и загробную жизнь". И больше ничего!.. Придет вера - пройдет старческая скука (или хоть значительно уменьшится).

   Я не могу требовать, чтобы Вы сразу стали чувствовать то, что я чувствую, когда читаю или слышу: "Верую во Единого Бога Отца...", "Изо Едину Соборную Апостольскую Церковь...", "Чаю воскресения мертвых..." и т. д. Подобною силой внушения я не одарен... Но я прошу Вас допустить сначала, что это особого рода весьма распространенное и миллионам людей доступное колдовство. И этого довольно... В самом решительном согласии на подобный опыт есть уже некоторый оттенок духовного смирения: "Кто знает! Я наверное не знаю! Нечто мистическое и разумом моим я отвергать не могу!" и т. д.

   А-в⁴ совершенно прав, говоря: "Я хочу верить и буду верить!" "Хочу" и потому стремлюсь; стремлюсь и потому готов и просить Кого-то!.. А этот "Кто-то" сказал: "Просите - и дастся вам; толцыте и отверзится вам".

   Не доводам моим слабым подчиняйтесь, а верьте моему личному опыту, точно такому же ровно двадцать лет тому назад на Афоне! Аминь... Помози Вам Господь, а я Вас очень люблю и жалею так, как жалеешь того, которого при этом искренне уважаешь!

   P.S. M не очень было приятно есть Ваши "бифштексы", но, зная доброту Марьи Петровны⁵ и любезность ее, я убежден, что ей угощать меня было еще приятнее, чем мне есть. Будучи осенью этой в Москве и не без хлопот, я позволил себе опять есть мясо, и по бессилию, и во избежание лишних забот об особой пище, которую доставать труднее, но, возвратившись домой, я опять от него отказался, ибо я уже третий год здесь не ем его, по благословению старца, и нахожу в этом маленьком отречении большую "суеверную" отраду.

   Вот видите, Вы откровенны, и я тоже...

   Скажите Вл. С. Соловьеву, что его равнодушие ко мне очень меня огорчает. А ведь он меня очень любит.

   Бог с ним, право! Такой уж у него фанатизм своей проповеди, что все чувства забываются.

  

   Впервые опубликовано в журнале: "Русское обозрение". 1893, Апрель. С. 842-844.

   ¹ "Анализ, стиль и веяние".- "Книга Леонтьева "О романах Л. Н. Толстого. Анализ, стиль и веяние" (1890, изд. 1911), содержит ценные наблюдения над стилем Толстого, эволюцией его эстетики, интересные сопоставления "Войны и мира" и "Анны Карениной"" (Краткая литературная энциклопедия. Т. 4, М., 1967. С. 139.). Толстовед H. H. Гусев считал эту работу "замечательной".

   ² ...оба тома Ваших интересных воспоминаний.- Фет приступил к своим мемуарам в 1860-х гг. и начал со времени службы в гвардии и знакомства с петербургским кругом литераторов (1853-1856). В дальнейшем он довел их до 1889 г. (Фет А. Мои воспоминания. Ч. 1-2. М., 1890).

   ³ Гюстав Флобер (1821-1880) - классик французской литературы, романист, глава реалистической школы.

   ⁴ А-в - неустановленное лицо.

   ⁵ Марья Петровна - М. П. Шеншина, урожденная Боткина, жена А. А. Фета.

  

  

   Вы уже второй раз, дорогой и незабвенный Константин Аркадьевич, спрашиваете мое мнение о "Крейцеровой сонате" Толстого¹. Вообразите - я ее не читал. У здешнего предводителя кн. Оболенского² она есть в рукописи, и он мне предлагал ее, предупреждая, что рукопись неразборчивая. Я, уже будучи давно крайне недоволен Толстым последнего периода (с 82-83 года), отказался трудиться над чтением вещи, которая, вероятно (думал я), меня только раздражит. Я читал только критики на нее в наших консервативных газетах. Судя по этим-то критикам, вижу, что я отчасти ошибся в своих предположениях, отчасти же нет. Я думал: "опять какая-то буржуазная мораль без таинства, без религии!" Оказалось, это только отчасти так. Критик "Московских ведомостей" Говоруха-Отрок (Юрий Николаев, как он подписывается) - человек лет 35, не более - прямо указывает на то, что исход из брачных затруднений и опасностей должен быть старый: "брак вовсе не осуществление идеальной любви, а таинство; лучше этого ничего не придумаешь. Тогда и проза брака, и его тревоги могут озариться высшим смыслом, вне сердечного идеализма стоящим".

   Я, конечно, совершенно согласен с ним (или, вернее сказать, он - Говоруха-Отрок - со мной согласен, так как при первом знакомстве со мной в нынешнем августе в Москве он рекомендовался как много обязанный мне "ученик", и мне другие люди говорили, что он, еще живя прежде в Харькове, после своего обращения из нигилизма читал и даже выписывал мои книги).

   Да! Идеализм сердечный один без помощи "страха Божия" и веры в таинство, т. е. без помощи мистики христианской, не может налагать узду на поведение наше в семье и после охлаждения плотской страсти... Знаю это по горькому опыту!

   Итак, я был прав, предполагая, что Толстой и знать не хочет "таинства". Но я ошибся в другом: я воображал, что он и в своей повести этой проповедует опять то же, что года 3-4 тому назад: "надо без всякого таинства сойтись с одною женщиной и быть ей всю жизнь верным; она же должна рожать детей и сама кормить и растить, занимаясь хозяйством". Оказывается (все по критикам и рассказам), что он, напротив того, теперь советует совсем воздерживаться от половых отношений и таким образом постепенно прекратить существование рода человеческого. Это в его устах для меня - новость. Этого я от него никак не ожидал! Я ничуть не согласен с теми, которые находят, что жизнь вообще до того нехороша, что лучше не жить, и нахожу, что и в нынешней жизни еще очень много приятного (если только мириться в принципе с мыслью, что страдания не только неизбежны, но и нужны), но это мой личный взгляд на жизнь, который я (помните?) исповедовал и будучи нехристианином, но которому и после обращения остался верен, ибо христианство вовсе его не исключает. (Многие хорошие афонские монахи очень веселы и даже часто смеются, как и H. H. Страхов заметил в 1881 году). Это мой личный взгляд на жизнь, субъективное мое к ней отношение. Но при общем и не личном взгляде на то, как вообще в мире идут дела, я убеждаюсь все более и более в том, что человечество весьма быстро стремится к тому, что попросту зовется "светопреставлением". Я давно об этом начал думать (если помните?) и вижу этому многие признаки: безумные - дерзновенные, быть может, и в высшей степени рискованные - изобретения эти (физические и технические) - раз; неудержимую повсюду потребность равенства и даже сходства, а при таком строе трудно долго прожить, ибо он противуестествен,- это два; последнюю проповедь христианства даже в Японии и Китае - три; и, наконец, этот нехристианский пессимизм, который привлекает к себе все больше и больше приверженцев - четыре. <...>

   Хорошо и умно, что пессимизм говорит: "сколько ни старайся устроить общество по демократическому плану - благоденствия не будет, ибо страдания в нас, а не во внешних условиях; тоска будет расти по мере возрастания жизненных удобств". Это, согласитесь, гораздо умнее, чем воображать, что, стоит только всех сделать "средними людьми", и все будут счастливы и веселы. Этою умною стороной пессимизма и христианин может с успехом для укрепления своего мировоззрения воспользоваться.

   Слабою же стороной германского пессимизма я считаю отрицание личного, сознательного Бога и нахожу это не только потому, что я сам в Него верую, но и по холодному рассуждению. Еще вопрос о нашем личном бессмертии туда-сюда: и допуская сознательного Бога, можно, оставаясь разумным, не верить в наше бессмертие. Этот вопрос гораздо темнее и сложнее {До твердой веры в бессмертие человеческой души и в воскресение плоти довольно трудно дойти одним разумом; путь тут более сложный: "я верую и не могу не веровать в личного Бога; я хочу общения с Ним, принимаю для этой цели то исповедание, которое мне больше по сердцу, а все христианские исповедания и даже мусульманское требуют веры в бессмертие души - и я покоряюсь". (Примеч. К. Н. Леонтьева.)}, но механизм мира без Механика?

   Если вселенная выросла сама собою и бессознательно, как дерево, то откуда же на этом дереве явился и созрел такой самосознательный плод, как человек? Значит, возможность проявления сознания была затаена в вещественной природе, и если она обнаружилась в высшем ее явлении - в человеке, то не естественно ли думать, что человеческое самосознание и человеческая личность суть только бесконечно слабые отражения Всемирного Самосознания и Всемирной Личности?

   По Гартману, например, выходит, что неимоверно глупая бессознательная воля создала и развила все до разумного и самосознательного человека... Это, по-моему, никуда не годная сторона пессимизма... И этой глупости придерживается, по всем признакам, и Толстой. Мне теперь привезла на днях одна молодая помещица его Евангелие (рукописное, конечно). Она давно его приобрела, но боится без моей помощи с ним знакомиться... Я начал было его, но скоро соскучился, увидавши с первых страниц, что это весьма известная и не новая проповедь всечеловеческой "любви", как "искусства для искусства", без всякой надежды на помощь и награду свыше, ибо особого Бога (как он говорит) нет; однако положил себе уроком дочесть до конца понемногу этот преступный и пошлый бред зазнавшегося и избалованного человека, который, видимо, верит в какую-то святость собственных наклонностей и мыслей и повинуетс