Леонтьев Константин Николаевич - Избранные письма (1854-1891)

о. Больше мне в жизни, конечно, нечего ждать, и я молюсь лишь о христианской безболезненной кончине живота и о том, чтобы "прочее время скончати в мире и глубочайшем покаянии".

   В Москве я пробыл всего 2 ¹/₂ суток, никуда вследствие утомления и дурной погоды не выходил, но у меня были многие, и я был очень тронут всеобщей радостью меня видеть и нелицемерным участием. Здесь я с 31-го августа, на гостинице и весь погружен в хозяйственные заботы, нескончаемые и мелкие, но в высшей степени важные даже по своим нравственным и религиозным последствиям. От. Амвросий благословил мне попытаться и в самую Лавру и в Гефсиманский скит поступить, но по всем наведенным здесь справкам об Лавре и думать нельзя, как по недостатку помещения, так и потому, что наместник терпеть не может допускать в ограду "мирян". Что касается до Гефсимании, то в этом истинно поэтическом и живописном скиту было бы мне очень приятно жить, но люди, заслуживающие полного доверия, предостерегают меня насчет алчности и дурного характера настоятеля от. Даниила², который достаточно независим от наместника, чтобы притеснять из расчетов, если вздумает, и т. п. Поэтому я, быть может, не скоро еще пойму, где мне жить, на частной квартире или на гостинице, а также и то, когда мне жену с Варей сюда выписать, в октябре или по санному пути. Я беспрестанно сижу с карандашом в руке и считаю, ибо здесь все условия для меня новы, и одна ошибка в расчетах отзовется после и на душевном настроении.

   Уезжая, я благословился у старца возвратиться в Оптину {Замечу, однако, кстати, что старец как-то особенно настойчиво выпроваживал меня к Троице. Почему - не понимаю. Явный повод, конечно, близость специалистов по моей болезни, могущей причинить слишком лютую смерть. Но что-то подозревается и тайное, а что - не знаю. (Примеч. К. Н. Леонтьева.)} около 15-го сентября (пока еще не слишком холодно) в том случае, если у Троицы мне покажется уж слишком не по духу и не по средствам. Но 15-е еще не настало, а я уже чувствую решимость остаться здесь и испытать себя хоть в течение зимы, а в мае что Бог даст.

   "По духу" я ничего, доволен. Троица уже давно была для меня после Оптиной наиболее приятным местом: город мал (я это люблю), кругом лес, близок тот "запах ладана" и видна та "черная ряса", без которых я уже и жить не могу и которые люблю даже и тогда, когда вижу все несовершенства людей, облеченных в эту рясу и с кадилом в руке. Но, не скрою, очень боюсь хозяйственной стороны, боюсь запутаться и войти в новые долги после четырехлетнего наслаждения платить старые! Боюсь-то боюсь, но утешаю себя и той мыслью, что, не проживши на квартире хоть полгода, на новом месте, ничего не поймешь. Может быть, опасения и напрасны. Вот хоть бы стол. Я неожиданно устроился здесь помесячно так дешево, что хоть бы в Оптиной. <...>

   Главная трудность моя даже и не в деньгах пока, а в плохом здоровье и неимоверной слабости ночью дыхания. Смотреть квартиры надо, пока могу еще выходить на воздух, а ходить и поблизости задыхаюсь, и вот вчера, чтобы осмотреть 5-6 квартир, проездил 2 р<убля> с<еребром> в карете, и сегодня будет то же. А помощника нет, со мной молодой прысковский крестьянин, который дальше оптинской гостиницы света не видал. Все это я говорю Вам, голубчик, зная истинно сыновнее участие, которое Вы во мне принимаете, а не в виде безусловных жалоб. Мне жаловаться - большой грех! Моя старость хоть и очень недужная и преждевременная, но очень счастливая! Вы это сами говорили. "Не по грехам нашим воздал еси нам!" <...>

  

   Публикуется по автографу (ГЛМ).

   ¹ Статья Розанова - первая часть статьи "Эстетическое понимание истории" в журнале "Русский вестник" (1891, август), окончание было опубликовано уже после смерти К. Н. Леонтьева.

   ² От. Даниил.- Других сведений об этом лице не найдено.

  

  

   <...> ...Я здесь устроился на Лаврской гостинице до лета, недурно, летом же, с Божьей помощью, буду искать поступить в один из здешних скитов и даже, если возможно, то и рясофор себе просить (так и от. Амвросий сам благословил "потребовать").

   Поэтому я до лета же не могу назначить и для Лизаветы Павловны с Варей окончательного места жительства. Сюда на зиму брать их невозможно. Я и сам еще никак не устроился со своим одиноким хозяйством, где же мне без опытных помощников еще другой тут дом заводить!

   По видимости, у меня здесь на себя одного выходит денег до сих пор много меньше, чем в Оптиной, но, повторяю, что надо всю зиму прожить одному, чтоб понять ясно свое положение.

   Куда же их деть до лета? Лизавета Павловна и слышать не хочет оставаться в Козельске, а Варю муж и свекор не желали бы там оставлять. Варя ездила в Шамордино советоваться к батюшке за несколько дней до кончины его, и он посоветовал отвезти Лизавету Павловну пока к тебе, чтобы она не так скучала и волновалась. А там, позднее, что Бог даст.

   Я надеюсь, что и ты не откажешься исполнить мою просьбу, вдобавок освященную предсмертным благословением великого нашего старца. Я позволил себе, не спрашивая у тебя позволения, распорядиться, чтобы в конце октября или в начале ноября ее привезли к тебе и назначаю на ее содержание 25 р<ублей> с<еребром> в месяц, которые передаст тебе Варя. И сверх того 5 р<ублей> с<еребром> тебе же в руки для каких-нибудь ее утешений или мелких и нужных покупок (сверх 30 р<ублей> с<еребром> я эти месяцы даже и на ботинки или перчатки ее давать не в силах ни рубля, а 30 р<ублей> могу каждый месяц). Ей самой разом в руки больше 1 р<убля> не давай, а то она тихонько возьмет билет 3-го класса и приедет ко мне. Это ужасно!

   По существу дела если говорить, то моя мечта состоит в том, чтобы вы с сестрой взяли бы ее совсем на ваше попечение до моей смерти, и чтобы она жила то у тебя, то у Маши, и чтобы только изредка ее привозил кто-нибудь ко мне для краткого свидания. А с меня, кроме денег, никакого участия не требовать.

   Сам же я и на гостинице начал вести жизнь все более и более монашескую и не особенно горюю даже и об том, что Вари около меня не будет. <...>

  

   Публикуется по автографу (ГЛМ).

  

  

   Милый друг, Анатолий Александрович! Весть о кончине от. Амвросия не застала меня врасплох: я давно уже приучил мою мысль к этой утрате. Он был слишком уже слаб, чтобы можно было надеяться на продолжение его жизни. Разумеется, ни один духовник уже не может мне заменить его. Будем так доживать наш грешный век! <...>

  

   Впервые опубликовано в кн.: Памяти К. Н. Леонтьева. СПб., 1911. С. 121-122.

  

  

   <...> В жизни моей теперь крутая перемена или, вернее, несколько перемен в зависимости одна от другой. Главное то, что я, так сказать, разрушаю теперь свой домашний, семейный строй, крепко сложившийся за последние 11 лет, и в ожидании возможности поступить куда-нибудь в ограду поселяюсь пока здесь один, в некоторого рода "безмолвии". "Безмолвие по-монашенски не значит "молчание", это значит более или менее беззаботное, беспопечительное одиночество, разумеется, с постом и молитвой. И древние отцы различали два главных рода иночества - послушание (в общине) и безмолвие (одиночество). <...>

   Страхова статью¹ (о Л. Толстом) прочел с негодованием, отвращением и бешенством! Какая хитрая, подлая статья; и, с другой стороны - какая рабская преданность Толстому!..

   Я так был взбешен этой статьею, что хоть сейчас возражать, и возражать грубо, беспощадно и т. д.

   Но, разумеется, писать не стал. Я никогда полемикой с отдельными лицами не занимался, а теперь и тем более мне не до нее, когда я только и думаю о том, как бы поскорее расплатиться с некоторыми (старыми) долгами ² и вовсе перестать писать. <...>

   Рядом с полнейшим согласием у нас с Вами есть непостижимые недоразумения... Так, например, для Вас лица Достоевского просты и естественны. А для меня они почти все отвратительно изломаны. А вот именно Вронский-то для меня прост и естествен, всех изломаннее в "Анне Карениной" это Левин. Одно это "искание" меня бесит... "Искатели" должны быть редки и велики умом. И тогда они стоят внимания. Так и было в старину, а теперь этих вредных искателей, как собак, и кроме ненужных страданий и вреда от этого ничего не выходит. Что касается (Вы пишете) иностранного принца, в котором Вронский увидал в увеличенном виде свои же черты и сказал: "Неужто и я такая глупая говядина!" - то это со стороны Толстого гениальный взмах кисти, но со стороны Вронского просто ошибка, от тяжелого собственного настроения. И принц, и он сам - здоровые, крепкие, светские люди - и прекрасно. А что мы, кабинетные или вообще "штатские" люди, не таковы, нам же хуже. Кстати, скажите: который из двух героев романа "Анна Каренина" в случае религиозного переворота стал бы просто православным, ездил бы к от. Амвросию или даже стал бы примерным монахом? Конечно, Вронский, а не несносный этот Левин (такой же противный лично, как сам Лев Николаевич).

   Постарайтесь приехать...

   Умру - тогда скажете: "Ах. зачем я его не послушал и к нему не съездил!"

   Смотрите!.. Есть вещи, которые я только Вам могу передать. <...>

  

   Впервые опубликовано в журнале: "Русский вестник". 1903. Июнь. С 428-432.

   ¹ ...Страхова статью...- Статья H. H. Страхова "Толки об Л. Н. Толстом" в журнале "Вопросы философии и психологии" (1891. сентябрь). Сам Толстой читал эту статью еще весной, когда она не была пропущена цензурой для журнала "Русское обозрение". Он писал Страхову: "Вы понимаете, что мне неудобно говорить про нее, и не из ложной скромности говорю, а мне неприятно было читать про то преувеличенное значение, которое вы приписываете моей деятельности. Было бы несправедливо, если бы я сказал, что я сам в своих мыслях, неясных, неопределенных, вырывающихся без моего на то согласия, не поднимаю себя иногда на ту же высоту, но зато в своих мыслях я и спускаю себя часто, и всегда с удовольствием, на самую низкую низость; так что это уравновешивается на нечто очень среднее" (Толстой Л. Н., Полн. собр. соч. М., 1953. Т. 65. С. 286.)

   ² ...расплатиться с некоторыми старыми долгами...- Это были крошечные, в несколько десятков рублей, а один в немного сотен рублей (200-300), долги разным знакомым еще в Турции. Леонтьев постоянно этим тревожился: и не тем, что он должен деньги ("честь моя не очищена"), а тем, что, быть может, эти деньги очень нужны и, во всяком случае, очень пригодились бы давшему их. (Примеч. В. В. Розанова "Русский вестник". 1903. Июнь. С. 426).

  

  

   Дорогой Анатолий Александрович! Нельзя ли как-нибудь достать для меня подлинник ужасного реферата Вл<адимира> Серг<еевича> Соловьева¹?! Читаю в "Моск<овских> Вед<омостях> и глазам своим все не хочу верить! Неужели? Неужели? Так все прямо и дерзко - в России 90-х годов?! И ни у кого не найдется силы как следует ответить!²

  

   Впервые опубликовано в кн.: Памяти К.Н.Леонтьева. СПб, 1911. С. 122.

   ¹ ...реферат Вл. Серг. Соловьева...- 19 октября 1891 г. в заседании Московского психологического общества Вл. С. Соловьев прочел реферат "Об упадке средневекового миросозерцания", в котором утверждал, что нравственно-социальный прогресс человечества стал возможен, главным образом, благодаря атеистам ("Большинство людей, производящих и производивших этот прогресс, не признает себя христианами". Соловьев Вл., Собр. соч. Т. 1-10, СПб. Т. 6, С. 357).

   "Против главных положений реферата Соловьева, уже на том же заседании, на котором читался самый реферат, были сделаны очень сильные и веские возражения. Так, известный нам философский писатель Астафьев против отождествления Соловьевым задачи христианства с нравственно-социальной задачей выставлял то, что задача и значение религии гораздо шире нравственно-социальной задачи. Другие оппоненты Соловьева (как напр. кн. Це рте л ев, проф. Зверев) указывали ему на то, что нельзя отождествлять задачи государства и религии и подчинять первые вторым; они могут соприкасаться, но не сливаться <...>" ("Вера и разум". 1902. No 16. С. 152-153).

   ² 21 октября 1891 г. в газете "Московские ведомости" появились сразу три сообщения о реферате Вл. С. Соловьева (М. Афанасьева, А. Ф. Омирова и Ю. Николаева).

  

  

   <...> Об реферате Соловьева не беспокойтесь больше. Вчера узнал, что он будет напечатан в "Вопросах философии и психологии".

   Эта история меня сильно поразила и огорчила!..

   Все мы (и я прежде всех!) бессильны, и нет у православия истинно хороших защитников. Юрий Николаевич¹ (спаси его Господи!) бьется почти что один. Но и его возражения очень недостаточны.

   Неужели же нет никаких надежд на долгое и глубокое возрождение Истины и Веры в несчастной (и подлой!) России нашей?.. Не знаю, что и подумать, и чрезвычайно скорблю!..

   Возражать сам, по многим и важным причинам, не могу. Перетерлись, видно, "струны" мои от долготерпения - и без своевременной поддержки... Хочу поднять крылья - и не могу! Дух отошел! Но с самим Соловьевым я после этого ничего и общего не хочу иметь... Жду только прочесть реферат, чтобы написать это ему.

   И ни от кого другого не жду такого возражения, какое нужно!

   А нужно вот какую постановку - прямую:

   1) Да, забота о личном спасении души есть трансцендентный эгоизм, но кто верит в Евангелие и Св. Троицу, тот и должен прежде всего об этом заботиться. Альтруизм же "приложится" сам собою.

   2) Личный альтруизм может смягчить и сделать сносными самые суровые учреждения (мы глазами, а не по слухам, видали на крепостном праве при Николае Павловиче²), смягчить настолько, насколько нужно, ибо излишние смягчения массам не полезны, даже и с христианской точки зрения: усиливает гордость.

   3) Правда, что неверующие люди сделали гораздо больше не для ощутимого благоденствия (это еще вопрос), а для уравнительного прогресса, чем верующие. Но тот, кто верует, поймет из этого не то, что хочет понять негодяй Соловьев, а то, что сам прогресс нехорош... и что до него, в сущности, христианству дела нет. Оно может только допускать его как неизбежность и в житейской практике мириться с ним, пока он (прогресс) не идет противу Церкви открыто. И только.

   Прочтите это Юрию Николаевичу. Я уверен, что он согласится с этим, но уверен также, что так, "ребром", он не решится поставить вопрос печатно.

   А то, что Александр II³, Ростовцев⁴, Милютин⁵, Самарин⁶ и др. не были "безбожниками"- это возражение в высшей степени невыгодное. Во-первых, в степени церковности этих деятелей позволительно сомневаться. Думаю, что большинство их было одинаково далеко и от "безверия", и от истинно-церковного христианства. Они были все именно "умеренные либералы": не отвергали и не руководились, не подчинялись. Самарин позволил себе напечатать, что есть "нравственные атеисты", которые ближе к Богу, чем многие "благородные", "высокопреподобные" и т. п. Вот их (славянофилов) церковность! Hи от. Амвросий, ни Филарет или Никанор, ни Тихон Задонский⁷ этого бы не сказали. Моей племяннице, Марье Владимировне, просившей у от. Амвросия разрешения молиться за отца (который, умирая, торжественно отказался принять священника), старец дал особую молитву, где испрашивается пощада у Бога в том, что она по личному чувству дерзает за безбожника молиться... <...>

   Господи! Зачем вы все так осторожны? Уж не "практичность" ли какая-нибудь? Смотрите, пересолить недолго. Есть всему время; иной раз и эта кажущаяся "практичность" бывает в высшей степени непрактична.

   Это отчасти и к Вам, мой добрый друг, Анатолий Александрович, относится. Я помню и у Вас что-то: "Ангелы кротко" и т. д.

   Изгнать, изгнать Соловьева из пределов Империи нужно, а не... И т. д.

  

   Впервые опубликовано в кн.: Памяти К. Н. Леонтьева. СПб, 1911. С. 122-125.

   ¹ Юрий Николаевич - Ю. Н. Говоруха-Отрок (псевдоним - Ю. Николаев).

   ² Николай Павлович - император Николай I (1796-1855).

   ³ Александр II (1818-1881) - русский император.

   ⁴ Яков Иванович Ростовцев (1803-1860) - генерал-адъютант, деятель крестьянской реформы 1861 г. Член негласного комитета по крестьянскому делу, сторонник освобождения крестьян с наилучшими условиями. Председатель редакционных комиссий.

   ⁵ Николай Алексеевич Милютин (1818-1872) - государственный деятель, поборник широкого самоуправления и самостоятельности крестьянской общины. Будучи товарищем министра внутренних дел, руководил всем ходом крестьянской реформы.

   ⁶ Самарин - Ю. Ф. Самарии.

   ⁷ Тихон Задонский (Тимофей Савельевич Кириллов, 1724-1783) - иерарх русской церкви и духовный писатель. Епископ Воронежский. Много сделал для распространения просвещения и улучшения нравов. Оставив кафедру, удалился в Задонский монастырь и вел там аскетический образ жизни. Привлекал к себе множество паломников.

  

  

   <...> Вообще, эта полемика и радует меня, и волнует. Я все боюсь, чтобы Соловьев не вывернулся, но, видно, Грингмут и Говоруха не пожалели трудов, не поленились запастись справками. А я? Я могу только молиться за них, благословлять их, восхищаться их возражениями, и только!.. Ветеран, инвалид бессильно, но радостно машущий костылем своим при чтении о победах своих соотчичей...

   Впрочем, хочу чужими руками жар загребать... Попытаюсь хоть советы давать. Надо бы, по напечатании реферата (хотя бы и в искаженном виде), чтобы духовенство наше, наконец, возвысило свой голос. Можно бы предложить Иванцову-Платонову или Сергиевскому¹... А лучше всего было бы, если бы г. Петровский обратился с просьбой к великому князю Сергею Александровичу² уговорить митрополита Иоанникия³, чтобы он сказал сам проповедь противу этого смешения христианства с демократическим прогрессом или обнародовал какое-нибудь краткое послание к своей пастве. Скажут: много чести? Я не согласен. Преосвященный Никанор удостоил же внимания своего Л. Н. Толстого, а что такое проповедь этого самодура и юрода сравнительно с логическою и связною проповедью сатаны Соловьева!

   Не надо переходить в такой практичности через край (т. е. не прославлять посредством "анафемы"). Из двух зол - еще несколько больше прославить и оставить паству в недоумении,- конечно, первое лучше. Это раз. А сверх того, хотя я лично еще не видал ректора здешней Академии от. Антония⁴ (он у меня был, но застал спящим после обеда, а теперь сам болен, но мы обменялись книгами и т. д....), но непременно напишу ему письмо, в котором буду умолять возразить Соловьеву. Опасаюсь только, что он сам (по некоторым признакам) либерал-демократ, но, однако... в какой мере? Не в такой же, в какой стал Соловьев. <...>

   Я предлагаю такого рода план: сперва добиться, чтобы духовенство возвысило голос - тогда для недоумевающих все будет ясно и авторитетно. Потом, когда этого добьемся, употребить все усилия, чтобы Вл. Соловьева выслали (навсегда или до публичного покаяния) за границу. Государство православное не имеет права все переносить молча! И, наконец, по высылке, сделать секретное цензурное распоряжение такого рода: его книг не выпускать, но если кто вздумает писать о Вл. Соловьеве, то можно, но подвергать, по исключению, предварительной цензуре даже и назначенное для бесцензурных изданий: опровержения, нападки - хорошо, защита - нельзя.

   Л. А. Тихомиров очень этого (высылки) боится, полагая, что это создаст ему окончательный "ореол". Но, во-первых, если и так, то что же делать? Видно, этих "ореолов" не избежишь при серьезной борьбе. А во-вторых, при таких суждениях забывается то легкомыслие и даже та подлость, которые свойственны всякой публике, а нашей пустоголовой и подавно. Забывают, дряни, всякого - только замолчи или удались. Чернышевского на моих глазах при жизни как раз забыли, Герцена почти вдруг бросили и т. д.

   У нас этот "ореол мученичества за идею"- соломенный: ярко вспыхнет - и потухнет скоро. Ну, да и страх что-нибудь да значит для будущих писателей: не всякому хочется в изгнание.

   И еще соображение касательно самого Соловьева. Что он будет делать за границей? Положим, он может писать по-французски... Но что? С настоящими верующими католиками он тоже не согласен; они гораздо ближе к нам, чем к нему. Третьего года А. П. Саломон⁵, один из самых умных и тонко образованных русских людей, каких только я знал, человек увлекающийся и сложный (в одно и то же время приверженец от. Амвросия и горячий почитатель Соловьева), говорил мне, что иезуиты Соловьевым очень недовольны и будто говорили ему (в Париже):

   - Мы вашу книгу "La Russie et l'Eglise Universelle"⁶ не одобряем (несмотря на благословение Папы, данное, впрочем, автору, а не книге... Вежливость!) и будем ее влиянию всячески препятствовать. Мы не находим полезными какие-то массовые национальные движения для соединения Церквей; мы занимаемся только личным уловлением душ. (Т. е. тем же, чем и у нас верующие рады заниматься.)

   Что же ему будет делать между католиками и атеистами-демократами? Там все резче и яснее, чем у нас по этой части. Придется, чтобы влиять и иметь успех, сделать что-нибудь одно из двух, "сесть на один из стульев" (между которыми он сидит теперь, по выражению Грингмута): или отречься разом и от демократии, и от православия уже явно, т. е. перейти окончательно и лично в чистый и прямой католицизм, тогда у нас от него отступятся и все наши нигилисты, и все недоумевающие полу православные; или же стать открыто на сторону дальнейшей революции и объявить, что Папство и православие - одинаково вздор! Куда же тогда улетит его прежняя слава как мистика? Или, наконец, продолжать висеть в унынии, бессильном раздражении и без практического веса - между небом и землей... Изгнанием можно этого достичь, снисхождением в России - никогда! <...>

  

   Впервые опубликовано в кн.: Памяти К. Н. Леонтьева. СПб, 1911. С. 126-129.

   ¹ Николай Александрович Сергиевский (1827-1892) - духовный писатель, профессор богословия Московского университета. Основал журнал "Православное обозрение".

   ² Сергей Александрович (1857-1905) - великий князь, четвертый сын Александра II. В 1891-1905 гг. московский генерал-губернатор. Убит эсером И. П. Каляевым.

   ³ Иоанникий (Иван Максимович Руднев, 1826-1900) - иерарх русской церкви, в 1882-1891 г.- митрополит Московский.

   ⁴ О.Антоний - Антоний Храповицкий.

   ⁵ А. П. Саломон (1853-1908) - журналист, сотрудник журнала "Вестник Европы", друг Вл. С. Соловьева.

   ⁶ "La Russie et l'Eglise Universelle" - "Россия и Вселенская Церковь", богословский трактат Вл. С. Соловьева (см. примеч. 4 к письму 202).

  

  

   Дорогая Людмила Осиповна, сегодня получил Ваше письмо и сейчас же отвечаю. Нумера "Московских ведомостей", в которых было о батюшке¹, достану и вышлю. Сам теперь серьезного об нем писать не собирался, да это и обдумать надо; а посылаю в "Гражданин", где об нем до сих пор не было ни слова, два-три письма, которые наполовину будут состоять из вырезок из тех же "Московских ведомостей", собственного будет мало. Иначе сразу я не умею. Богу угодно будет, он научит, как и когда взяться за серьезный труд. Что касается до рамки, то простите, здесь некому поручить, сам не выхожу. Егор² мой довольно глуп, а из Москвы выписывать сюда да посылать Вам, это очень трудно, не берусь, да и не нужно, лучше я при первой возможности пришлю Вам рубля 2, Вы столяру в Козельске и закажете. На что щегольскую или модную? Была бы чистая и прочная.

   Думал об Вас все это время достаточно и жалел Вас и намеревался писать Вам, да все откладывал, потому что мне все еще в Оптиной казалось, что Вам уже ни до кого и ни до чего, кроме батюшки и матери Евфросинии, дела нет.

   "Угостить" Вас издали нельзя, а сам, я думал, Вас мало уже интересую. Такое у Вас лицо всегда бывало.

   Да, я согласен с Вами, и я понемножку таким становлюсь, вот уже и писать нет охоты, а пишешь кой-что по нужде (так и батюшка на -прощанье благословил).

   Вот уж и без Вари жизнь впервые начинаю понимать, то есть - не скорблю.

   И т. д., и т. д. "монашествую в безмолвии моем поневоле (без от. Амвросия) самочинном, как умею и могу. Стал больше поститься, больше молиться, гораздо меньше курить и т. д.

   Молю Бога и совсем табак бросить.

   И мебель, и другие вещи кудиновские мне стали не нужны...

   Кстати, что же Вы взяли себе из мебели? Впрочем, не принуждайте себя на это отвечать. Это пустяки. Приедет Варя в Мазилово³, побывает потом у меня и все скажет.

   Больше нечего писать. Простите, Христа ради, право не хочется.

   Я на Варю очень сердит за ее непомерно долгое молчание.

   Спаси Вас Господь и помози Вам на Вашем трудном пути.

   Не адресуйте писем в Москву, на Сергиев Посад. Это только путает, а просто - на Сергиев Посад.

  

   Публикуется по автографу (ГЛМ).

   ¹ ...о батюшке...- то есть о смерти Амвросия Оптинского.

   ² Егор - слуга К. Н. Леонтьева.

   ³ Мазилово - подмосковное село, где К. Н. Леонтьев жил летом 1885 г.

   ⁴ Кл<имент>т - монашеское имя, принятое К. Н. Леонтьевым после тайного пострига.

  

  

  

  

   Умер Константин Николаевич от воспаления легких - от той самой болезни, от которой в разговоре со мной выражал желание умереть, предпочитая смерть от нее смерти от одной из старых затяжных своих болезней (сужение мочевого канала), мучительность смерти от которой он, как врач, хорошо знал.

   Переехав из Оптиной Пустыни в Троицкую Лавру, он, имея в виду не торопясь подыскать удобную квартиру в Посаде, остановился пока в Новой Лаврской гостинице. Так как подходящей квартиры долго не находилось, то он решил перезимовать в гостинице и перешел вниз, в " графский" номер (который назывался так потому, что в нем долго жил граф М. В. Толстой, писатель по церковным вопросам). Номер этот находился в сторонке, налево от лестницы, когда входишь в гостиницу, и, перегороженный на несколько комнат, представлял собой нечто вроде отдельной квартиры. Номер был очень теплый: под ним, или почти под ним, как говорили тогда, находился котел парового отопления.

   Странное дело! На Константина Николаевича, всегда очень осторожного и предусмотрительного, нашло на этот раз какое-то непонятное затмение, и он поставил свой письменный стол так, что кресло пред ним пришлось довольно близко к окну. Никого из домашних его с ним еще не было. Он жил совершенно один с недавно им нанятым в Посаде слугой, и вот, сидя однажды за работой за письменным столом на своем кресле близ окна, в жарко натопленной комнате, он (удивительная для него неосторожность!) почувствовал, что ему очень жарко, снял с себя свою обычную суконную поддевку - и остался одетым очень легко. Следствием было воспаление легких, от которого он очень быстро сгорел. Болезнь продолжалась всего несколько дней. В последнем письме своем ко мне он жаловался лишь на легкую лихорадку. Подоспевшая, однако, к последним дням его преданная ему Варя выписала из Москвы доктора, который хорошо знал его и постоянно лечил. Болезнь за это время успела, однако, так продвинуться вперед, что доктор мог лишь признать положение его безнадежным, о чем Варя сейчас же известила меня телеграммой.

   Когда Константин Николаевич лежал больной на своем предсмертном ложе, в душе его шла страстная, полная трагизма борьба между жаждой жизни и необходимостью покориться неизбежному, шел кипучий, неустанный, немолчный прибой и отбой, прилив и отлив набегающих друг на друга, друг друга сменявших волн надежды и покорности. Проводившая эту ночь у его постели Варя рассказывала мне, что, мечась в жару, в полусознании, в полубреду, он то и дело повторял: "Еще поборемся!" и потом: "Нет, надо покориться!" и опять: "Еще поборемся!", и снова: "Надо покориться!"

   В конце концов, ему пришлось-таки "покориться"... Предчувствие не обмануло его: этот роковой год унес его из жизни.

   Не выходя из области смутных чувств и роковых предчувствий и предзнаменований, расскажу здесь кстати еще об одной маленькой касавшейся его подробности. Странное ли это совпадение или таинственное предзнаменование, не знаю. Я расскажу лишь то, что было. Пусть каждый судит сам.

   В последнюю поездку мою к нему в Троицкую Лавру он дал мне последнее поручение на земле, последнюю "комиссию" свою, как он любил выражаться. Решив остаться на зиму в Лаврской гостинице, он приступил к устройству своего нового помещения по своему вкусу. Но это был вкус строгого художника и тонкого эстетика, в глазах которого подбор в сочетании цветов, красок играл весьма важную роль. На нижнюю часть окон ему нужно было повесить занавесочки, и занавесочки эти должны были быть непременно нежно-голубого цвета - только этого и никакого другого. Он просил меня достать ему марли этого цвета в Москве - и или привезти, или, если отъезд замедлится, переслать ему. Поручение его я исполнил, но с исполнением этим случилась некоторая странность, несколько меня смутившая... Взяв с собой жену, лучше меня знавшую толк в этих вещах, я обегал с нею чуть не половину Москвы и нигде такой марли найти не мог. Наконец в одном мануфактурном магазине на Петровке нам сказали, что марлю эту мы можем достать в лавке напротив. Мы вышли из магазина, взглянули по направлению указанной нам лавки и остановились в смущении: то была... гробовая лавка. Словно по инерции, мы вошли в эту лавку, спросили нужную нам марлю, и нам ее подали. Делать нечего, пришлось взять. Марля была послана Константину Николаевичу; но повесить ее на окна Лаврской гостиницы уже не пришлось. Она могла пригодиться ему разве лишь для украшения самого последнего на земле тесного убежища, которое сейчас же вслед за получением ее пришлось заказывать.

   Получив от Вари совершенно неожиданно телеграмму с известием о безнадежном приговоре доктора, мы с женой бросились в Троицкую Лавру...

   Подходя к номеру Константина Николаевича, мы встретили выходившего из этого номера духовника его, старца отца Варнаву, накануне исповедовавшего и причащавшего его, а теперь заходившего навестить его и проститься с ним. Он сказал нам, что он идет к Богу примиренным, очищенным...

   Отворив дверь, мы вошли к Константину Николаевичу. Он уже был без сознания. Мне показалось, однако, что во взгляде, который он остановил на мне, когда я к нему подошел, на мгновение вспыхнуло сознание, и он хотел что-то сказать мне, но уже не мог. Мне пришлось присутствовать лишь при последнем вздохе его.

   Когда этот вздох вылетел из груди его, лицо его успокоилось и просветлело. С него слетели последние тени земных забот и тревог. Он понял теперь окончательно, что "надо покориться". Он рад был, что покорился. Он успокоился.

  

   * Александров А. А., Памяти К. Н. Леонтьева, Сергиев Посад, 1915. С. XX-XXII.

  

  

   При подготовке настоящего издания было выявлено 704 письма К. Н. Леонтьева, в том числе опубликованных - 222 и неопубликованных (по фондам петербургских и московских архивов) - 482 {К сожалению, не представилось возможным ознакомиться с четырьмя из них, к графу Н. П. Игнатьеву (1870-1881). ЦГАОР, ф. Игнатьева, оп., 1, ед. хр. 3 301.}. Принцип отбора заключался, главным образом, в том, чтобы исключить те письма, где затрагиваются чисто бытовые темы, ничего не дающие для психологического портрета автора и для картины его жизни - денежные дела, просьбы о помощи, записочки, касающиеся визитов, жалобы на нездоровье и т. п. Исключены также многократно повторяющиеся рассуждения, ничего не добавляющие к сущности дела и обстоятельствам жизни самого К. Н. Леонтьева и лишь затемнившие бы и перегрузившие текст. Предлагаемое вниманию читателя собрание писем является своего рода автобиографией, в связи с этим оно было дополнено, в качестве заключения, воспоминаниями А. А. Александрова о кончине К. Н. Леонтьева.

  

  

   ГБЛ - Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина, Москва

   ГЛМ - Государственный литературный музей, Москва

   ГПБ - Государственная публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, Санкт-Петербург.

   ИРЛИ - Институт русской литературы (Пушкинский дом), Санкт-Петербург.

   ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства, Москва.

   ЦГАОР - Центральный государственный архив Октябрьской революции, Москва.

   ЦГИАЛ - Центральный государственный исторический архив, Саикт-Петербург.

  

  

   Абдул-Азис, султан 139

   Авдеев М. В. 69, 74

   Аверкиев Д. В. 117, 119, 160, 196, 255, 446

   Август, император 490, 491

   Авсеенко В. Г. 151, 277

   Агафья, кухарка 154, 155, 196, 200, 224, 225, 235, 236, 241, 243, 293, 373

   Адриан, император 490, 491

   Аксаков И. С. 38, 40, 43, 66, 67, 108, 109, 123, 177, 261, 276, 277, 282, 350, 368, 376, 379, 382, 383, 411, 414, 436, 461, 465, 504, 550, 554, 558

   Аксаков К. С. 43, 123, 330, 361, 379

   Аксаков Н. П. 554, 558

   Аксаков С. Т. 122, 123, 184, 276, 325, 452

   Аксакова А. Ф. 461, 462

   Александр II 46, 104, 128, 142, 251, 333, 352, 399, 424, 462, 469, 601, 602, 605

   Александр III 63, 64, 119, 301, 357, 364, 418, 424, 469, 474, 500, 506, 523, 556

   Александр Баттенбергский 416, 418, 474

   Александр Македонский 388, 394

   Александр О. 447, 452

   Александра Иосифовна, вел. кн. 537, 556

   Александров А. А. 316, 321, 322, 325, 327-330, 339, 341, 343, 356, 358, 361, 367, 375, 401, 404, 410, 411, 419, 420, 435, 440, 475, 476, 478, 481, 487, 489, 499, 506, 509, 556, 596, 599, 600, 602, 609, 612, 613

   Александров П. А. 204, 205

   Александрова А. Т. 402, 404, 419

   Алексей, епископ 262, 554, 559

   Алексей Михайлович, царь 388, 394

   Аллан Л. Д. 447, 452

   Аллан, актер 447, 452

   Алмазов Б. Н. 353, 356

   Альбертини Б. Н. 105, 106

   Альфред Эрнест Альберт, герцог Эдинбургский 105

   Амвросий Оптинский 121, 145-147, 164, 167, 190, 197, 198, 215, 224, 250, 278, 293, 308,314, 3200, 328, 351, 355, 371, 393, 399-401, 404, 410-413, 415, 416, 420, 425, 426, 429-431, 434, 441, 454, 457-459, 461, 470, 483, 485, 487, 496, 511, 548, 549, 561, 564, 567-569, 589, 590, 593, 595, 596, 598, 601, 604, 606, 607

   Амвросий Харьковский 548, 558

   Анатолий, монах 510, 511, 548

   Андраши Ю. 202

   Андрей, слуга 241

   Анненков П. В. 71, 74

   Антоний Великий 319, 322, 547

   Антоний Храповицкий 412, 497-499, 603, 605

   Антропов Л.Н. 70

   Анфим, патриарх 179

   Аржеников 330

   Арий, ересиарх 543, 557

   Аристов В. И. 459, 461

   Астафьев П. Е. 147, 266, 272, 277, 291, 318, 321, 322, 327, 328, 360, 357, 450, 475, 477, 479, 498, 504, 507, 508, 530, 538, 542, 559, 599

   Астафьевы 277

   Ауэрбах Б. 261

   Афина, горничная 150

   Ахмед-Вефик 202

  

   Бабушкин 254

   Бабушкина 242, 243

   Багратион П. И. 498, 499

   Бадетти 61

   Базаров Е. В. 41

   Базили К. М. 438, 439

   Байков 82

   Байрон Дж. Г. 50, 266, 317, 322, 325, 380, 417, 496

   Бальзак О. 238, 240, 391

   Бальфур А. Дж. 261

   Барклай-де-Толли М. Б. 494

   Бартенев П. И. 158

   Барятинский А. И. 449, 453

   Батюшков К. Н. 317, 322, 334, 489

   Бахметьев H. H. 313, 525

   Баязет II 59, 60

   Бейтьер 201

   Белинский В. Г. 42, 52, 63, 71, 74, 79, 129, 131, 334

   Белов А. 261

   Белоцерковец 110

   Беранже П.-Ж. 317, 322, 391

   Берг Ф. Н. 234, 235, 264, 287, 296, 341, 418, 435, 514, 551

   Бестужев-Рюмин К. Н. 44, 45, 46, 87, 118, 302, 303, 341, 361, 362, 364, 418, 435, 552

   Бильбасов В. А. 228, 229, 269

   Бисмарк О. 76, 202, 230, 320, 327, 329, 332, 443, 486

   Блан Л. 437, 438, 439, 462

   Блок А. А. 143

   Блонт 41, 52

   Блюхер Г.-Л. 492, 494, 498

   Боборыкин H. M. 308, 309, 323

   Боголюбов А. С. 205

   Богуславский 194, 196

   Боде M. M. 263, 272

   Бриссу 447, 452

   Будда 388, 394

   Буланже Ж.-Э. 365, 366, 445

   Буланина Н. 36

   Булгаков-Незлобин 181, 183

   Бунге Н. X. 298, 301

   Бунин И. А. 296

   Бурбье В. 447, 452

   Бэкон Ф. 434

   Бюффон Ж.-Л. 177

  

   Варнава, монах 611

   Варрон, Гай Теренций 200, 201

   Варсонофий Великий 355, 357, 531

   Василий, слуга 180

   Васильев Н. В. 504

   Васильев Е. В. 445, 451, 504

   Веллигтон А. 492, 494, 498

   Вергилий Марон Публий 489, 490

   Веригин 480, 481