Островский Александр Николаевич - Письма 1842 - 1872 гг.

  

  

  

  

   А. О.

  

  

  

  

   350

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   9 января 1872 г. Москва

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, иль ты меня забыл, иль тебе писать нечего? Я на дороге в Москву простудил горло и все праздники и теперь сижу дома. Тоска одолела. Людей мало вижу, и что делается на белом свете, ничего не знаю. Напиши мне о петербургских новостях. Я получил письмо от Нильского и отвечал ему; не знаешь ли ты, получил ли он мой ответ? Уведомь меня о судьбе "Самозванца".

  Поклонись от меня и Маши Анне Дмитриевне и поздравь от нас ее, а также и самого себя, с Новым годом.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   351

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   Москва, 17 января 1872 г.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, известие твое поразило нас. Когда я ехал в Москву с Морозовым, он уверял меня, что Павел Иванович уже не в опасности; успокоенный, с этим известием я и приехал в Москву. Этого милого и располагающего к себе человека нельзя не жалеть каждому, кто его знал. У меня у самого горе. Сережа захворал опасно; к тому же я сам нездоров и нервы мои слабы до крайности. Как я расстроен, ты можешь судить по тому, что я так испугался (когда доктор сказал мне, что болезнь у Сережи серьезная), что у меня вдруг пропал голос и я целый вечер говорил шопотом. Во мне всякая жилка дрожит, руки и ноги трясутся.

  От Нильского я получил письмо большое; главное в письме то, что он будто бы не отказывался взять в бенефис "Самозванца" и что я отдал его Жулевой, не дождавшись от него ответа. На это я ему отвечал, что об решительном отказе его сообщил мне Яблочкин.

  Маша тебе и Анне Дмитриевне кланяется.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  Пиши, сделай милость!

  

  

  

  

   352

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   Москва, 28 января 1872 г.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, писать биографические сведения о себе мне решительно некогда, я и занят очень сильно новой пьесой и расстроен донельзя.

  Сережа понемногу поправляется; но захворала Маша, и я боюсь, что все дети переболеют.

  Нильский прав: я действительно, когда отдавал в его бенефис "Самозванца", назначал эту роль ему, о чем и говорил Яблочкину и некоторым другим лицам. Да я и не мог поступить иначе. Затем, когда Нильский отказался от пьесы (и довольно неучтиво), я уже назначил его и Монахова, предоставив выбор репертуарному начальству.

  Напиши мне, когда "Самозванец" пойдет наверное и когда могут начаться репетиции; может быть, я и приеду, разумеется если к тому времени здоровье детей поправится настолько, что мне нечего будет опасаться.

  Нет ли чего нового от Дзюбина, да что наш устав!

  От Николая Савича я получил интересные материалы.

  Анне Дмитриевне поклон от меня и Маши.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   353

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   4 февраля 1872 г. Москва.

  Я в Петербург приеду, любезнейший друг Федор Алексеевич, хотя не думаю, чтобы от успеха "Самозванца" (как ты пишешь) зависело назначение мне пенсиона. Пьеса моя уж давно известна, успех уж она имела; успех или неуспех ее в Петербурге может служить только меркою для оценки способности артистов, а никак не моей.

  Бюст, который ты видел у меня, никуда не годится, он меньше натуры, делан 20 лет тому назад и то очень плохо.

  У меня больна Маша, не жена, а дочь; но и она теперь поправляется.

  Биографические сведения я сообщу тебе по приезде.

  Приеду я во вторник с почтовым поездом.

  Поклон мой и Маши Анне Дмитриевне.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   354

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   28 февраля 1872 г. Москва.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, по приезде в Москву я застал Сашу в сильном тифе. Теперь Саше лучше, и я стал покойнее; как прошла эта неделя, я не помню, я не ел и не спал и ни на минуту не отходил от него.

  Похлопочи в конторе, чтоб брату выдали поскорее мои деньги, и, если можно, привези их с собой.

  Когда я совершенно успокоюсь, я напишу письма: Гедеонову с благодарности!" за участие в вашем подарке и Лукашевичу за постановку "Самозванца".

  В Петербурге в каком-то семенном магазине, кажется на Морской, продаются семена клюквы; сделай милость, поищи и купи мне на гривенник.

  Поклонись от Маши и меня Анне Дмитриевне. Я ей должен за рукавицу и книжки; когда приедешь, сочтемся.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   355

  

  

  

   Н. А. ДУБРОВСКОМУ

  

  

  

  

  

  

   15 марта 1872 г. Москва.

  Милый Николай Александрович, сегодня Саша именинник; приезжай прямо из конторы обедать, мы тебя подождем. У нас будут петербургские Бурдин и Марковецкий, поиграем в карты.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   356

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   Москва, 30 марта 1872 г.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, у меня дел и хлопот столько, что я едва нашел время написать тебе. Деньги 800 рублей я получил, а 700 еще ожидаю, что составит 1500 руб. а не 1800, как ты писал. Впрочем, и за это надо бога благодарить. Как я жалел, что тебя не было в Москве в понедельник, когда несколько лиц из московского общества, преимущественно купеческого, давали мне обед у того же Тестова.

  Можешь представить, что это была за роскошь! С обеда послали Маше великолепный букет с моим вензелем, а мне поднесли за обедом подарок, дорогой и по материалу и по работе, - большую серебряную вазу с бюстами Пушкина и Гоголя, очень тонкого исполнения. Из Кинешмы получил телеграмму, что в Уездном земском собрании я закрытой баллотировкой единогласно избран в почетные мировые судьи.

  Уведомь меня, уехал Гедеонов или нет. Сделай милость, исполни для меня одно поручение. Постарайся увидать Лукашевича, поклонись ему от меня и спроси его (уж от своего имени), где покупают крутоны, т. е. полоски миткаля, набивные, в русском вкусе, которыми заменяется русская вышивка. Когда ставили "Самозванца", я видел скатерть, обшитую таким крутоном. Купи мне этого крутону аршин 30, на что возьми деньги из моих денег у Миши, да кстати отдай долг Анне Дмитриевне за рукавицу и книжки, кажется 2 рубля. Я об нем забыл, когда ты был в Москве. Крутоны я видел также и у Маковского, он их покупал очень дешево в Гостином дворе, только я забыл у кого; можешь спросить и у него, если он в Петербурге. Что здоровье Васильева? Не полезнее ли ему будет для поправки приехать ко мне на лето; дорогу туда и обратно я бы взял на свой счет.

  Поклонись от меня и Маши Анне Дмитриевне.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   357

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   11 апреля, 1872 г. Москва.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, я и сам знаю, что Похвисневу надо отвечать и послать карточку; но именно это обстоятельство меня и задерживает. Я еще на второй неделе заказал карточки Панову, а они готовы будут только сегодня вечером. Завтра я пошлю Похвисневу письмо на твое имя. Крутоны не заказываются, а покупаются готовыми в Гостином дворе, на той стороне, которая выходит на Садовую, там и покупал их Маковский, только я забыл фамилию купца. Если ты постараешься, так найдешь. Ты мне ничего не написал об Васильеве, Лукашевичу я напишу. Мой и Машин поклон Анне Дмитриевне.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   358

  

  

  

   М. Е. САЛТЫКОВУ

  

  

  

  

  

  

   Москва, 11 апреля 1872 г.

  Многоуважаемый Михаил Еграфович, в Общество для пособия бедным литераторам и ученым недавно подал прошение о вспомоществовании (на имя Корша) один молодой писатель Иванов (Борисоглебский); сделайте доброе дело, замолвите за него словечко. Он так беден, что даже смешно. Он живет в свином доме: так называется ночлежный притон мошенников и бродяг на Хитровом рынке, в доме Степанова, бывшем Свиньина. Какие усилия он употребляет, чтобы вырваться из свиного дома в какое-нибудь человеческое помещение, каким рысаком бегает по Москве за грошовой работишкой! Теперь самое время помочь ему: он еще без озлобления, а с улыбкой отирает пот с лица, пробежав верст семь за пятиалтынным.

  Я не знаю, сколько он просит, но рублей 25 или 30 дать надо. Деньги невелики, а ими можно спасти человека на всю. жизнь от пьянства, буянства и ночного шатания. Рублей 30 я ему достану в Москве, но нужно, чтобы и Фонд помог сколько-нибудь, а иначе зачем же он существует.

  

  

  

  Искренно уважающий Вас

  

  

  

  

  и душевно преданный А. Островский.

  

  

  

  

   359

  

  

  

   П. И. ВЕЙНБЕРГУ

  

  

  

  

  

  

   12 апреля 1872 г. Москва.

  

  

  

  Милостивый государь

  

  

  

   Петр Исаевич,

  Я имел честь получить от Варшавского общества поздравление по поводу моего двадцатипятилетнего юбилея; в числе многих подписей лестного для меня письма я с радостью встретил и Вашу.

  По правам старой дружбы позвольте мне возложить на Вас труд заявить мою глубокую и искреннюю благодарность лицам, удостоившим меня своего сочувствия и привета.

  Искренно уважающий Вас

  

  

   и неизменно преданный А. Островский. 12 апреля 1872 г. Москва.

  

  

  

  

   360

  

  

  

   Г. К. РЕПИНСКОМУ

  

  

  

  

  

  

   20 апреля 1872 г. Москва.

  

  

  

  Милостивый государь

  

  

  

   Григорий Косьмич!

  Иванова узнал я очень недавно; в первый раз (с месяц тому назад) он пришел ко мне с каким-то листом, на котором просил меня первого подписать хотя какую-нибудь малость на издание его сочинений. Я объяснил ему, что это дело неблаговидное, что если он имеет нужду и право на помощь, то лучше обратиться прямо к благотворительности. Он сейчас же согласился со мной, очень искренно раскаивался в своем поступке и уверял меня, что только самая крайняя нужда принудила его отважиться на такое дело. К его положению равнодушным оставаться было нельзя. Я посоветовал ему обратиться в Общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым, а между тем, чтоб иметь право ходатайства за него, я стал собирать о нем сведения.

  Вот что я узнал об Иванове, частию от него, частию со стороны: он сирота, воспитывался и не кончил курса в Инженерном училище; родных у негр только брат, бедный человек, живущий в Кронштадте; в Москву он приехал два года тому назад искать места и занятий. Порядочного места он, как не кончивший курса, найти не мог; чтобы иметь возможность существовать, ему оставалось только давать уроки и писать статейки для мелких газет. Уроки в Москве дешевы, голодающие студенты, которых так много, с радостию берут от 50 до 75 коп. за час, а нестудентам остаются уроки в 25 коп. За литературный труд он получал от "Русских ведомостей" по 1 1/2 коп. за строку, а от "Развлечения" гуртом за целую статью от 6-ти до 8-ми рублей. Находясь в таком незавидном положении, он захворал, что лишило его уроков и довело до крайней бедности, т. е. до лохмотьев и до житья в ночлежном доме между бродягами. Я не утверждаю, что указанные мною причины несчастия Иванова единственные: вероятно, были и другие, в которых виноват он сам, но, по моему мнению, разыскивать его вину и принимать в соображение несправедливо. Сочувствие возбуждает Иванов не бедностию, а тем, что всеми силами желает вырваться из грязи, просит обеспечения пищею хоть на месяц и скромного угла, чтоб покойно работать. Когда я оканчивал это письмо, я получил от Б. И. Утина 30 руб. для Иванова. Получив деньги, я сейчас же ему их выдал и заставил его расписаться на этом письме.

  Теперь Иванов нанял за 6 руб. 50 коп. в месяц комнатку, (в Малом Колосовом переулке, в доме Костиных), заплатил долги, купил себе сапоги и платье и принялся за серьезный литературный труд. Эта работа, если он ее успешно кончит, даст ему, невзыскательному человеку, порядочное обеспечение и, главное, поднимет его в собственных глазах - тогда небольшая помощь, оказанная ему Обществом, вполне достигнет своей цели.

  

  

  

  Примите уверение в совершенном моем к Вам почтении

  

  

  

  

   и отличной преданности. А. Островский. 20 апреля 1872 г. Москва.

  

  

  

  

   361

  

  

  

   Н. А. ДУБРОВСКОМУ

  

  

  

  

  

  

   Щелыково, 23 мая 1872 г.

  Любезнейший друг Николай Александрович, выкройки я тебе оставил, основываясь на твоих словах, которые ты, вероятно, забыл. На Святой, когда ты был у меня с Дюбюком, ты говорил мне, чтобы я не заказывал Крадувилю мундира с воротником, что это будет дорого, а что ты знаешь таких мастеров или мастериц, которые берут за шитье не дорого, не более 25 руб. Теперь воротник ты отдал Шадрину, а он берет такую же цену, как и Крадувиль. Если можно найти у него готовый, подешевле (но не очень плохой), то возьми и передай Крадувилю. Деньги заплатит Василий Васильевич, его ты можешь видеть во всякое время в городе, в Богоявленском переулке, в магазине Шулецкого.

  У нас действительно рай, и погода июньская. Рыба ловится отлично, я не запомню такого лову.

  Маша тебе кланяется.

  Долг ей ты лучше сам заплати когда-нибудь, а с Кожанчиковым я рад, что развязался, и более связываться не хочу.

  Дети тебя целуют, почтительный час от часу становится милее.

  

  

  

  

  

  Душевно любящий тебя А. Островский.

  У нас Михаил Николаевич.

  

  

  

  

   362

  

  

  

   Н. А. ДУБРОВСКОМУ

  

  

  

  

  

  

   Щелыково, 20 июня 1872 г.

  Любезнейший друг Николай Александрович, за покупку воротника стоит тебя самого взять за воротник. Можно ли платить такую кучу денег за амуницию, которую мне придется надевать один раз в месяц! Мы очень жалеем, что ты не приедешь; у нас теперь необыкновенно хорошо и был бы совершенный рай, если б не засуха, которая нас несколько печалит: травы совсем нет, вся сгорела. Прилагаемую записку Маша просит передать Екатерине Николаевне Елагиной. Скажи им, что мы их ждем, чтобы приезжали непременно, что обманывать грех.

  Сделай милость, уведомляй меня о народном театре.

  Затем прощай! Маша тебе кланяется, дети целуют, Дуняша тоже.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   363

  

  

  

   П. Ф. ОСТРОВСКОМУ

  

  

  

  

  

  

   28 июня 1872 г. Щелыково.

  Любезнейший дядюшка Павел Федорович, Щелыковское семейство Островских душевно поздравляет Вас с днем Вашего ангела, а также и тетушку с дорогим именинником.

  Искренно благодарим Вас за письмо отца и за Ваши по-дарки. Две иконы взял брат в Петербург, а для третьей, назначенной для нового дома, я постараюсь сделать приличную киоту.

  Я и прежде знал, что у меня был старший брат Федор, но он был не первый, а второй; первый был Матвей, который родился 20 декабря 1820 года.

  Кстати, расскажу Вам, по какому случаю меня назвали Александром. Когда покойная матушка, Любовь Ивановна, написала брату своему, отцу Михаилу, кажется в Смоленск, о смерти второго сына своего Федора и сетовала, что у нее дети не живут, он отвечал ей, чтобы она, если родится третий сын, назвала его Александром и что Александр (не знаю уж по каким соображениям) должен жить. Так и случилось. Это мне рассказывал отец, а также и о том, как возили меня в Смоленск к отцу Михаилу напоказ и за благословением.

  Кажется, я последую Вашему совету и приеду сам в Кострому для хлопот по вводу во владение. Я жду только, когда окончатся злополучные странствования завещания Ирины Андреевны, чтобы сделать два дела разом.

  У нас, в Щелыкове, за хорошей весной непосредственно, минуя лето, наступила осень.

  Жена и детки Вам и тетушке кланяются; почтительный, конечно, ниже всех.

  Глубоко уважающий

  

   и искренно любящий Вас А. Островский. Щелыково. 28 июня 1872 г.

  

  

  

  

   364

  

  

  

   Н. А. ДУБРОВСКОМУ

  

  

  

  

  

  

   Щелыково, 11 июля 1872 г.

  

  

  

  Немилостивый государь

  

  

  

  Николай Александрович.

  Что же ты не пишешь, отдал ли ты наше письмо архитектору и приедут ли они? Как ни хорошо в Щелыкове, а все-таки без гостей скучно. Да и об себе написал бы хоти строчку. Хотел ты написать о "Лесе", да, видно, в нем заблудился. у нас после холодного июня погода установилась, гулять и купаться стало приятно. Напиши, как поживает Дюбюк.

  Маша тебе кланяется, дети целуют.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   365

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   Щелыково, 13 июля 1872 г.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, меня очень огорчило письмо твое, мы так тебя ждали. Как ни хорошо в Щелыкове, но одному все-таки скучно. Охота нынче хорошая, рыбная ловля отличная, но я один не могу наслаждаться ничем и потому большею частию сижу дома. Приезжай, сделай милость, это стоит очень недорого. Ты пишешь, что дело о режиссерстве должно решиться к концу августа и тогда тебе нужно будет меня видеть, но как же ты это сделаешь? Я проживу в Щелыкове до октября, так уж лучше приезжай теперь.

  Погода у нас хорошая, дни стоят жаркие, а вечера прохладные. Урожай превосходный, если не испортит уборка.

  Поклон мой и Машин Анне Дмитриевне.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   366

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

  Щелыково, 26 августа 1872 г.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, оба твои письма получил я разом и с первой же почтой отвечаю. Федорову посылаю письмо сегодня же, распределение ролей предоставляю ему, оставя за собой назначение только трех ролей: _Васильеву 2, Виноградову_ и _тебе_. Но ты это держи в тайне, притворись, что ничего не знаешь; я просил Павла Степановича сделать назначение ролей от его имени, - это избавит меня от упреков в пристрастии и от скучных притязаний г[...] самолюбия, вроде притязаний Нильского.

  Новую пьесу я кончу на-днях и тогда буду просить тебя употребить все усилия, чтобы она скорей прошла цензуру а Комитет. Она должна пойти в Москве 19-го октября в бенефис Живокини 2-го. Вслед за этой пьесой будет окончена переделка "En attendant", она уж почти готова. Там есть тебе прекрасная роль. В деревне я пробуду до октября, родилось очень много хлеба, надо его убрать. Сделай милость, узнай, приехал ли Некрасов; если нет, то когда приедет, это мне очень, очень нужно, и отвечай как можно скорей.

  Вообще пиши почаще, в деревне осенью без писем скука одолеет. Жаль, что ты не приехал, лето было превосходное, охота и рыбная ловля на редкость. Спроси брата, какую мы щуку поймали. Теперь езжу по вечерам на лодке с острогой. Мой и Машин поклон Анне Дмитриевне.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   361

  

  

  

   М. П. САДОВСКОМУ

  

  

  

  

  

  

  Щелыково, 29 августа 1872 г.

  

  

  

  Милостивый государь

  

  

  

   Михаил Провыч,

  В Москву я приеду не ранее октября и поеду ли за границу, нет ли, во всяком случае весь октябрь пробуду в Москве.

  Милости просим, я очень рад буду видеться с Вами. Передайте Вашей жене поклон мой и Марьи Васильевны.

  

  

  

  

   Готовый к услугам Вашим А. Островский.

  

  

  

  

   368

  

  

  

   П. Ф. ОСТРОВСКОМУ

  

  

  

  

  

  

  2 сентября 1872 г. Щелыково.

  Любезнейший дядюшка Павел Федорович, От всей души благодарим Вас за Ваше приветствие, полученное нами в самый день моих именин.

  Окончания дела о завещании Беликовой, вероятно, мне не дождаться в Щелыкове, и, несмотря на мое желание побывать в Костроме, я должен буду отказать себе в этом удовольствии.

  Эмилия Андреевна действительно погостила у нас недолго. Краткость ее пребывания мы себе объясняем точно так же, как и Вы.

  В Щелыкове все благополучно: хлеб сжали, и оказалось его довольно много. Я хочу остаться здесь подолее, по крайней мере до тех пор, когда порядочный русский может поправить грехи нашего земства относительно путей сообщения. Плавать же не по морю, яко по суху, а по суху, яко по морю, я с своим семейством не нахожу удобным.

  Просим Вас засвидетельствовать почтеннейшей тетушке наше глубокое уважение.

  Детки все кланяются.

  Глубоко уважающий и искренно любящий Вас Александр и Мария Островские. Щелыково, 2 сентября 1872 г.

  

  

  

  

   369

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

  Щелыково, 12 сентября 1872 г.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, я сегодня послал брату новую пьесу "Комик XVII столетия" и прошу его, чтобы он приказал переписать один экземпляр и отдал тебе. Ты же, с своей стороны, похлопочи, чтобы пьеса как можно скорее прошла в цензуре и Комитете, а для того, чтоб не задержали и после, ты вели скрепить тот экземпляр, который будет у тебя, и вышли его через контору (т. е. в казенном портфеле) в Москву. Ты пишешь, что возьмешь в бенефис хоть маленькую пьесу. Они у меня обе равные, обе по три акта, только одна переделка, а другая оригинальная. Напиши, когда твой бенефис. Сделай милость, употреби все Усилия, чтобы пьеса поскорей прошла Комитет и цензуру и попала в Москву. Бенефис Живокини 19 октября. Переписка в Москве не задержит, Живокини сам будет хлопотать. Только надо наблюдать, чтобы, получив из Москвы экземпляры, не положили их под сукно.

  Поклон мой и Машин Анне Дмитриевне.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  Сделай милость, если тебе не в труд, заверни к Некрасову и узнай, получил ли он мое письмо; я боюсь, что он промедлит, а брат 20 числа уезжает за границу.

  

  

  

  

   370

  

  

  

   Н. А ДУБРОВСКОМУ

  

  

  

  

  

  

  Щелыково, 12 сентября 1872 г.

  

  

  

  Миленький, хорошенький

  

  

  

   Николинька!

  Сходи к Ивану Егоровичу Забелину и поклонись ему в ноги (а после я тебе поклонюсь), а проси его вот о чем: чтобы он начертил тебе на бумажке постановку декораций для Постельного крыльца, _так, чтобы та часть его, которая выходила к нежилым покоям, приходилась к авансцене, далее, чтоб видна была каменная преграда, место за преградой и ход на государев верх_. Мне это очень нужно для комедии, которую я кончил и которая пойдет у Митоса в бенефис.

  Маша тебе кланяется. Дети целуют. А уж Дуняша и говорить нечего. Поклонись Дюбюку.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   371

  

  

  

   П. И. АНДРОНИКОВУ

  

  

  

  

  

  

  Кинешма, 15 сентября 1872 г.

  Милостивый государь Павел Иванович, О Вашем желании быть нашим агентом в Костроме сообщено мною нашему уполномоченному В. И. Родиславскому с моим личным мнением, что лучшего агента нам и желать не надо. Если он не имеет в виду никого другого, то, вероно, уважит мое мнение и сообщит Вам все подробности о правах и обязанностях агента.

  Прошу Вас передать мое глубокое уважение дядюшке и тетушке.

  

  

  

  

   Искренно преданный Вам А. Островский.

  

  

  

  

   372

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

  Щелыково, 27 сентября 1872 г.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, я получил от брата известие, что хлопоты о моей пьесе он передал тебе, - это он хорошо сделал, - на тебя я надеюсь как на каменную стену. Кому бы ты ни отдал комедию, попроси, чтобы, во 1-х, не торопились ее печатать, а во 2-х, чтоб поисправней была корректура, - мне хочется, чтоб она была напечатана точь-в-точь, как есть в моем оригинале, - и в 3-х, чтобы было для меня хоть 10, если нельзя более, отдельных оттисков. Мне нужны они для подарков тем лицам, от которых я пользовался материалами: Тихонравову, Забелину и, кроме того, еще кой-кому из близких знакомых.

  О пьесе "Не было ни гроша, да вдруг алтын" я знаю из "Петербургских ведомостей". От Суворина, судя по его прежним статьям, я ждал отзыва гораздо худшего.

  Поклонись от меня и Маши Анне Дмитриевне.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  Сделай милость, попроси редакцию "С.-Петербургских ведомостей" пересылать мне ŠŠ газет в Москву, по прежнему адресу, с _10-го октября_.

  

  

  

  

   373

  

  

   ДИРЕКТОРУ СМОЛЕНСКОГО ТЕАТРА

  

  

  

  

  

  

   13 ноября 1872 г. Москва.

  На представление пьесы "Василиса Мелентьева" труппою Смоленского театра я, с своей стороны, изъявляю согласие.

  

  

 &nb