Островский Александр Николаевич - Письма 1842 - 1872 гг., Страница 8 - Книги

. С. КОШЕВЕРОВУ, П. М. САДОВСКОМУ И ДР.

Берлин. Суббота - полночь. 19 апреля

(а по нашему, по православному, 7-е) 1862 г.

Христос воскресе!

Любезнейшим друзьям: Сергею Семеновичу, Прову Михайловичу и всем прочим, из немецкой земли послание 1-й.

Вот мы и в Берлине, но без Горбунова. Сокрушает он меня, в Петербурге к нашему отъезду не поспел взять паспорт. Клялся и божился, что получит его на другой день; мы уехали и ждали его двое суток в Вильно, он и туда не приехал. В понедельник вечером будем ждать в Берлине; не приедет, так поедем дальше, чорт с ним. Об Вильно я вам сообщу по приезде, это прелестный по архитектуре город. В Вильно, по горе, на которой устроены на всякий случай бастионы, мы рвали первые весенние цветы, но на другой день пошел снег, и сделалось холодно. Суровая погода сопровождала нас по всей Северной Пруссии, почти до самого Берлина; зато здесь уж на деревьях развернулись листы, а яблони и вишни цветут и хотят расцветать акации. Мы приехали в 5 часов утра и уж успели обегать чуть не половину города. Завтракали и обедали в трактирчиках, которые здесь невелики, но необыкновенно чисты. Вот цены: дюжина устриц 15 зильбергрошей (около 50 коп. сер.), мы на первый раз съели 7 дюжин; большая чашка бульона 2 1/2 зильбергрошей (7 1/2 коп.), рюмка бальзаму или доппелькюммелю 2 1/2 зильбергрошей (7 1/2 коп.). Котлеты, бифштекс из отличнейшей говядины 25 коп. сер. порция; бутылка рейнвейна (Hochheimer), за которую у нас надо заплатить рубля 3, стоит 1 талер. Берлин - это помесь немецкого старого города с Петербургом. Если отнять старые немецкие здания, то будет Петербург в малом виде. Очень много великолепных домов и магазинов. Улицы чисты необыкновенно, извозчичьи экипажи отличные - это небольшие красивые четвероместные колясочки. Омнибусы - просто роскошь, в них помещаются 10 человек, а плата 3 коп. сер. в конец, хоть бы через весь город. Соснувши после обеда, мы честь-честью, как и подобает русским, сходили в баню. На вывеске значится русская баня, но что это такое - не вдруг разберешь. Самая баня больше похожа на паровой котел, чем на баню. Маленькая комнатка, лавок нет, а прямо полки в три уступа у трех стен, а у четвертой ванна; пар выпускают из кранов, и он вылетает со свистом, как на машине; стены и потолок обиты свинцовыми листами; предбанника нет. Комнаты, где раздеваются, представляют современный госпиталь: вместо скамеек поставлены кровати с матрацами и с несколькими фланелевыми одеялами. Вымоют немца, положат на кровать, спеленают его, дурака, в 5 одеял, так что видно только одно красное рыло, он и лежит полчаса, как мумия. Мы вымылись, но этой операции производить над собой не велели. Я купил хорошее летнее пальто и заплатил 12 талеров. В Берлине много великолепных гостиниц, но они дороги почти так же, как и у нас; зато маленькие гостиницы - прелесть: чисты, удобны и дешевы. Мы остановились в одной из таких. Все дешевле почти вдвое, чем у нас; но надобно заметить, что Берлин - из самых дорогих городов в Европе. Завтра схожу в посольскую церковь к обедне, после обедни познакомлюсь с дьячком. Чернышевский говорил мне в Петербурге, что он очень замечательный человек. Вечером сходим в театр, здесь спектакли всю Святую неделю, начиная с первого дня. Дают "Трубадура"; посмотрим и послушаем, каковы-то трубадуры в Берлине. Я вам напишу подробно об исполнении этой оперы, а вы прочитайте Якову Михайловичу.

Теперь сообщу вам насчет денег. Деньги здесь меняют русские всякие, и чем мельче, тем лучше. Я разменял на границе один металлический билет. Дают 93 талера за 100 рублей. Если талер принять за рубль, то выйдет 7 1/2 процентов. Серебра здесь пропасть, много новеньких талеров 62-го года; я привезу несколько в Россию, если уберегу. На золото еще не меняли; в понедельник поедем к банкиру и тогда напишем вам, что стоит золото. Теперь пока прощайте, хочется спать. А спят здесь под перинами, то есть под легчайшими жидко набитыми пуховиками, что очень приятно. Крепко целую вас.

Всею душою вас любящий А. Островский.

144

С. С. КОШЕВЕРОВУ И ДР.

Майнц, 16/28 апреля 1862 г.

Любезнейшим друзьям послание 2 и 3.

Вот мы и на Рейне, в городе Майнце, коего изображение при сем прилагается. Случай вместо Дрездена закинул нас на Рейн, а мы воспользовались случаем, да и проехали по Рейну на пароходе. Вы только посудите, мимо каких мест мы ехали! Мимо Гохгейма, тут вино гохгеймер, мимо Рюдесгейма - вино рюдесгеймер, мимо Иоганнисберга - вино иоганнисбергер, а там Маркобрунн - вино маркобруннер: как было не выпить! Вот мы и выпили рейнвейну и сложили по этому случаю песню, которую вам скоро пришлем. А водка-то в Берлине нашлась, да еще старая, какой в России не отыщешь, жаль только, что поздно. Впрочем, мы на дорогу купили плетеную фляжку, налили ее этой водкой и воздели на Ивана Федоровича. Здесь уж совсем лето, все цветет, и по улицам продают ландыши. Погуляв по Рейну и попивши рейнвейну, о чем подробно записано в книгу и будет вам прочтено впоследствии, мы отправились в Дрезден. В полсутки проехали государств восемь.

Дрезден, 17/29 апреля.

Сего числа мы прибыли в Дрезден благополучно. Были в посольстве у Булгакова, идем вместе с ним обедать на знаменитую Брюллевскую террасу, потом будем писать общее послание Константину Александровичу Булгакову, а что после будет, ведает один бог. Сегодня ночью отправляемся в Прагу, потом в Вену и в Италию. Следующее письмо к вам будет из Венеции или из Милана. Поклонитесь Прову Михайловичу и всем, всем нашим знакомым.

Душевно любящий вас А. Островский.

Писано в королевстве Саксонском в столичном городе _Дрездене_.

145

П. М. САДОВСКОМУ И ДР.

Апреля 24 - мая 6 1862 г. Венеция.

Venezia la Bella (а по-русски Венеция-красавица).

Любезнейшим друзьям послание 4-й.

Немецкие земли мы все проехали, порядком, чистотой и нравственностью остались довольны и напредки им того же желаем. Теперь мы в Италии, были в Триесте и приехали в Венецию. Это волшебный сон, от которого я еще опомниться не могу. Дайте собраться с мыслями, тогда напишу вам подробно. Вот вам маленький образчик Венеции, это дворец Дожа; с других замечательных зданий привезу фотографии. Мы проводили 1-е мая в Вене, где есть такое же гулянье, как в Москве. В Австрии есть славянская водка "Сливовиц". Этой водке нет ничего подобного у нас. Сейчас под окном продают землянику, мы купили за четвертак большую корзину и едим с большим удовольствием. Мы только что проснулись, утро восхитительное! Совершенный июнь; вчера мы видели спелые вишни. Прощайте, торопимся осматривать город. Целую вас.

Душевно вас любящий А. Островский.

146

П. М. САДОВСКОМУ И ДР.

Рим. 2/14 мая 1862.

Любезнейшим друзьям: Сергею Семеновичу, Прову Михайловичу и прочим. Послание 5-й.

Последнее письмо писал я вам из Венеции, много приключений потом было с нами. Во-первых, мы видели Милан, прекрасный город северной, цветущей Италии. Вся северная Италия - один непрерывный сад. Миланский собор - чудо света; но я об нем говорить не стану, а лучше привезу вам фотографию. Были в театре La Scala, величественное здание. Он не так богат, как наш Большой, но гораздо больше. Из Милана мы приехали в Геную, где и сели на пароход, чтобы ехать в Неаполь. Переехали на шлюпке на почтовый французский пароход (Кириналь) и поплыли по бирюзовому Средиземному морю. Но только что мы вышли из бухты, как нам прямо в нос корабля задул африканский ветер (широкко) и не переставал свирепствовать в продолжение двух дней. Качка была сильная, очень многие пострадали, мы же с Иваном Федоровичем, как ни в чем не бывало, пили, ели, спали, точно на сухом берегу. Шишко не выдержал, поэтому мы не доехали до Неаполя, а высадились в Чивита-Веккиа, откуда всего два часа до Рима по железной дороге. Теперь мы в Риме наслаждаемся сокровищами искусств, которым нет подобных во всем мире. Описывать их недостанет бумаги в Риме. Я накупил много фотографий, которые могут дать хоть маленькое понятие об этом великом городе. Здесь много русских художников, с которыми мы познакомились. К. Т. Солдатенков здесь. Сегодня мы катались на ослах по горам Тиволи. Это старинный городок в 17 верстах от Рима со множеством исторических памятников, с великолепными натуральными водопадами, с гротами и другими чудесами природы. Из Рима едем во Флоренцию. Прощайте, будьте здоровы.

Поклонитесь всей нашей компании.

Душевно любящий вас А. Островский.

P. S. Завтра утром лезем на купол святого Петра. В Милане 480 ступенек, сколько-то здесь!

147

П. М. САДОВСКОМУ И ДР.

10/22 мая 1862 г. Турин.

Любезнейшим друзьям из города _Турина_ послние 6-й (краткое).

Мы пишем вам краткое послание потому, что приехали в столичный город Турин не надолго и торопимся его осмей треть хорошенько. Из Рима мы проехали во Флоренцию т дилижансе по горам, по садам и вдобавок с конвоем папских жандармов в ночное время. Это самое обстоятельство, по моему мнению, и лишило нас удовольствия видеть итальянских разбойников. Флоренция - рай, опишу вам ее по приезде. Из Флоренции знаете ли, куда мы попали? Ездили ездили по Италии, да и попали в самую-то таки в Пизу. Тая, как в Пизе долго делать нечего, то мы оттуда поскорей в Ливорно, на корабль, да и в Геную. Из Генуи вчера прибыли в Турин и теперь торопимся осмотреть город. Сегодня вечером в _Женеву_ (в Швейцарию) и оттуда в Париж. Из Парижа вы получите о парижской жизни подробное и обширное донесение.

Душевно любящий вас А. Островский. Турин 10/22 мая 1862 г.

148

П. М. САДОВСКОМУ, С. С. КОШЕВЕРОВУ

Париж, 14/26 мая 1862 г.

Любезнейшим друзьям: Прову Михайловичу, Сергею Семеновичу и всем помнящим и любящим нас из шумного города Парижа послание 7-й.

Вот мы и доехали до точки. Из Турина, из которого я вам писал, мы выехали вечером; ночью из цветущего сада Италии поднялись на снежные Альпы, по сторонам зияли пропасти, шумели водопады, облака пробегали вместе и вровень с нами по горным ущельям, а иные как будто отдыхали на склонах гор. Мы все подымались выше и выше, облака уж были далеко под нами, а над нами светила луна, т. е. мы были между облаками и луной. Наконец уж на рассвете поднялись на снежную высоту. Италия с райским климатом осталась за нами. Все утро мы спускались с гор в каменистую, бедную Савойю, проехали ущельем между каменных, покрытых лесами гор, с вершин которых бежит множество водопадов, пересели из дилижанса на железную дорогу и въехали в цветущую Бургундию. Она также покрыта садами и виноградниками, но уж не тот райский климат, что в Италии. Зато в Бургундии отличное вино; мы выпили бутылочку макону и бутылочку шабли на их родине. Отлично соснули в вагонах и в 5 часов утра были уже в Париже. Париж такой огромный и богатый город, что его не только в два дня, а и в неделю не осмотришь хорошенько. Когда познакомимся с ним хорошенько, тогда вам отпишем. Скажу только одно, что такой картины, которую представляют дворцы Лувр и Тюльери с старинным великолепным садом, потом площадь (Concorde), далее Елисейские поля и Триумфальные ворота, во всем свете найти нельзя. Были мы в знаменитом саду _Мабиль_ во время бала; этот прославленный Мабиль ровнехонько в 20 раз хуже нашего Эрмитажа. Вот вам пока и все, дня через три мы еще напишем. Благодарю вас за письмо (от 26 апреля), оно много доставило мне приятного на чужой стороне. Благодарю всех подписавших, т. е. Анофриева, Пуговкина, Еремеева, Обухова и Сидорова.

Душевно любящий вас А. Островский.

P. S. В Париже мы встретили много русских: Шевырева, Тургенева, Кавелина, Григоровича, Левицкого, Макарова, который кланяется Прову Михайловичу, и много других. Прилагаемое письмо потрудитесь передать Агафье Ивановне.

149

П. М. САДОВСКОМУ И ДР.

Париж. 19/31 мая 1862 г.

Любезнейшим друзьям из беспутного города Парижа послание 8-й.

Париж называется новым Вавилоном так оно и есть, и русскому жить в Париже оченно способно. Только зазевайся немного или хоть на минуту позабудь о деле, ну и не увидишь, как целый год проживешь. Чем я больше смотрю на Париж, тем больше убеждаюсь, что надобно вам быть в нем непременно. Русских здесь такая пропасть, что проходу нет от них. Мы видели здесь все, что можно видеть, видели даже и то, что нельзя видеть, и об этом расскажем вам подробно, привезем даже и адрес. Больше писать решительно некогда. Завтра едем в Лондон, откуда постараемся написать вам побольше. Сейчас услыхали, что приехал Писемский, бегу к нему. До скорого свидания.

Душевно любящий вас А. Островский.

150

П. М. САДОВСКОМУ И ДР.

Лондон. 24 мая/5 июня 1862 г.

Любезнейшим друзьям послание последнее.

Из Парижа мы прибыли благополучно, пролив переплыли в хорошую погоду и без всякой неприятности со стороны качки. Мы в Лондоне уже 4-й день, а я едва нашел время написать вам несколько строк, мы заняты с утра и до ночи. Величины Лондона, количества народа и экипажей на улицах, страшного движения; по каждой улице народ движется, как у нас в крестном ходу. Мы были уже в Хрустальном дворце, где собраны редкости всего мира, были на выставке, где проходили целый день, были в саду, в котором собраны все звери, были в Ковенгарденском театре, слушали Марио; но всего писать некогда, расскажем лучше по приезде. Завтра мы выезжаем из Лондона и направляемся в Россию, куда и прибудем в скором времени. Из Петербурга я извещу Агафью Ивановну телеграфом. Прощайте! До скорого свидания.

P. S. Поклонитесь всем знакомым.

Душевно любящий вас А. Островский.

151

С. С. КОШЕВЕРОВУ

Опять Россия.

29 мая. Витебской губернии город Остров. 1862 г.

Много любимый и много уважаемый Сергей Семенович!

Сего дня мы возвратились в пределы любезного нашего отечества. По дороге мы заезжаем на два или на три дня к Шишко в деревню. Это для меня необходимо, потому что я хочу познакомиться с Белоруссией. Да сверх того, приятно, проехавши около 10 тысяч верст по железным дорогам, проехаться верст 100 в коляске. В воскресенье к вечеру мы будем в Петербурге, во вторник выедем, а в среду в 8 часов утра будем в Москве. Мне писали, что Вы едете с Провом Михайловичем в Петербург; так подождите меня лучше в Москве, чтоб не разъехаться. Вы можете ехать 10-го или 11-го числа. Прощайте, до скорого свидания! Целую Вас.

Ваш А. Островский.

P. S. Сообщите нашим, чтобы они написали мне сейчас же, когда Вы выедете в Петербург. Письмо еще застанет меня в Петербурге.

152

Ф. А. БУРДИНУ

Начало ноября 1862 г. Москва.

Любезнейший Федор Алексеевич, пьесу "Женитьба Бальзаминова" я тебе готов отдать с большим удовольствием. Но, по моим отношениям к театру, ты обязан соблюсти одно непременное условие: чтобы при представлении пьесы в Комитет ни под каким видом не было упомянуто моего имени; ты должен настоять, чтобы Комитет сам пересмотрел снова пьесу и одобрил. Если Комитет этого не сделает, то, я уверяю тебя, я ни одной пьесы не отдам в театр, я своему слову не изменял никогда и не изменю. Ты пишешь, что отлупили Комитет; кто его отлупил и где? Напиши мне, когда твой бенефис, и обо всем, что ты успеешь сделать для моей пьесы. Я, может быть, приеду к твоему бенефису. Наши все тебе кланяются.

Любящий тебя А. Островский.

P. S. Иван Егорович просит тебя похлопотать, чтоб его _благодарность_ побоку.

153

С. С. КОШЕВЕРОВУ

20 декабря 1862 г. Петербург.

Положение мое в Питере в настоящую минуту отлично. Пьеса произвела огромное впечатление. С директором я познакомился, был у него два раза, и он был у меня. Пьесу я отдал ему в руки, и он обещал похлопотать о постановке. В январе я буду ставить здесь свою драму, потом меня приглашает читать Фонд и Университет. В Москву я приеду в первый день праздника и после Нового года опять в Петербург. Когда я прочел пьесу, Анненков сказал: "За эту пьесу не надо ни хвалить, ни благодарить, а надо поздравлять автора". Вы это письмо получите в пятницу; если успеете написать ответ, чтобы он пошел _в субботу на железную дорогу_, то очень обрадуете меня. Ивану Егоровичу скажите, что я Бурдина и всю его компанию обыгрываю в домино. Затем всех вас целую.

Душевно преданный А. Островский.

154

А. А. ГРИГОРЬЕВУ

[Отрывок]

Конец 1862 г. Москва.

Неуспех "Минина" я предвидел и не боялся этого: теперь овладело всеми _вечевое бешенство_, и в Минине хотят видеть демагога. Этого ничего не было, и лгать я не согласен. Подняло в то время Россию не земство, а боязнь костела, и Минин видел в земстве не цель, а средство. Он собирал деньги на великое дело, как собирают их на церковное строение. Если Минин демагог, так демагог и Михаил Романов, который после обращался к земщине за теми же нуждами и в тех же самых словах.

Нашим критикам подавай бунтующую земщину; да что же делать, коли негде взять? Теоретикам можно раздувать идейки и врать: у них нет конкретной поверки; а художникам нельзя: перед ними образы. Оппозиция как личная, так и общинная перед целым рядом самодурств (начиная от свято-благодушествующего и до зверски-дикого) была у нас слаба и оставила по себе весьма бледные краски. Да и те я соберу и покажу - и опять потерплю неуспех, да зато уж тем дело и кончится; ругаться будут, а вернее и русее никто не покажет, потому что, повторяю опять, врать только можно в теории, а в искусстве - нельзя.

О современном положении литературы я думать не хочу. Пускай идут, куда хотят, - я буду делать дело, какое умею и для которого чувствую в себе силы. Наши публицисты еще очень не важны, и им не сбить искусство с настоящей дороги.

155

Н. А. ДУБРОВСКОМУ

Суббота 5 января 1863 г. Москва.

Любезнейший друг Николай Александрович, ты меня обманул, не приехал в среду; ну, так и я тебя обманул, не поехал в Петербург в четверг, а поеду в понедельник. Поэтому приезжай завтра непременно и вообще старайся не обманывать.

Любящий тебя А. Островский.

156

С. С. КОШЕВЕРОВУ

16 января 1863 г. Петербург.

Ездим мы не по земле и не по снегу, а по воде; второй день сильный ветер с моря, на Адмиралтействе фонари и поминутно выстрелы из пушек, вода в Неве и канавах почти сравнялась с берегами; вчера боялись, что будет наводнение. В Москву к представлению я не приеду, нельзя бросить здешних актеров без помощи. Здесь пьеса идет 23-го числа (в среду). Когда вздумаю приехать, уведомлю. Ивану Егоровичу поклон, мы сбираемся писать ему общее послание от всех знакомых.

Душевно любящий Вас А. Островский.

157

В. В. САМОЙЛОВУ

17-18 февраля 1863 г. Москва.

Многоуважаемый Василий Васильевич, извините, что запоздал присылкой рыбы. Благодетельное начальство железной дороги придумало новое стеснение для публики. Теперь нельзя отправить посылку, если не едешь сам или кто-нибудь из знакомых. Случай мне помог. Наш скрипач Безекирский едет в Петербург и должен быть в Вашем доме у того музыканта, с которым мы играли в вист. Благодаря этому случаю рыба может благополучно доехать до Вашего дома. Кушайте на здоровье!

Искренно преданный Вам А. Островский.

P. S. Прошу передать мое сердечное уважение Марье Алексеевне. Константинов (де Лазари), который в настоящую минуту находится у меня, посылает Вам низкий поклон.

158

[Н. М. СОКОВНИНУ]

Начало июня 1863 г. Москва.

Милостивый государь

Николай Михайлович,

Выведите меня из недоумения. На Ваше письмо, полученное мною в марте, я отвечал сейчас же. Я предлагал некоторые изменения в Ваших условиях, впрочем совершенно на Вашу волю, т. е. угодно ли Вам их принять, не угодно ли. Я изъявил согласие на все Ваши предложения. Вместе с письмом я послал два оттиска: "Свои собаки..." и "Старый друг..." В том же письме я писал Вам, что лучше нам свидеться где-нибудь для личных объяснений и что я буду в Нижнем в конце мая. Не получив от Вас ответа на это письмо мое, я получил от Вас еще письмо и на него отвечал из Петербурга то же самое. Я боюсь, что оба эти письма не дошли до Вас (для чего и повторяю их содержание). Сделайте одолжение, отвечайте мне, получили ли Вы мои письма и книги? У меня других оттисков нет, очень жаль будет, если они пропали.

Пишите в Нижний с оставлением на почте. Я там буду через неделю.

Искренно уважающий Вас А. О.

159

Ю. Н. ЛИНСКОЙ

Июль 1863 г. Москва.

Многоуважаемая Юлия Николаевна!

Вы, чай, и бог знает что думаете о том, что я Вам не отвечаю! А дело-то случилось просто: письмо Ваше получено в Москве в то время, когда я странствовал по Волге, послали его ко мне, оно тоже путешествовало по Волге довольно долго, и я получил его в деревне уже перед самым выездом. Вы спрашиваете меня, как хлопотать о "Доходном месте"; не знаю, что Вам посоветовать; я сам хлопотал много, но все без успеха. Лучше всего обратитесь к Павлу Степановичу, он может Вам помочь. Что же касается того, чтобы эта пьеса шла в Ваш бенефис, то можете быть уверены, что это было и моим желанием. В случае, если пьеса будет пропущена, заявляйте ее для своего бенефиса и покажите начальству, если это требуется, мое письмо как заявление моего согласия.

Душевно преданный Вам А. Островский.

Засвидетельствуйте мое почтение Вашему милому супругу.

160

П. С. ФЕДОРОВУ

5 августа 1863 г. Москва.

Милостивый государь Павел Степанович.

Я так много обязан Вам за Ваши хлопоты о моей пьесе, что не нахожу слов, как благодарить Вас. Вы сделали для меня одно из тех одолжений, которые порядочными людьми никогда не забываются. Смею надеяться, что Вы поверите искренности слов моих.

Вы пишете, что желаете поставить "Доходное место" не позже половины сентября; хотя это Ваше распоряжение будет очень выгодно для меня, но, с другой стороны, оно лишит меня возможности способствовать постановке пьесы и присутствовать при первых ее представлениях, так как я, по моим делам, ранее 20 сентября быть в Петербурге не могу. "Доходное место" было уже принято дирекцией на поспектакльную плату, о чем в Московской конторе есть бумага; впрочем, на всякий случай записку прилагаю. О распределении ролей я желал бы лично посоветоваться с Вами; но так как этого сделать невозможно, то я, назначая роли, покорнейше прошу Вас смотреть на мое назначение не иначе как на предположение изменить его, как будет Вам угодно. Роль Вышневского я полагаю дать г-ну Самойлову, жены - Владимировой или Федоровой, Жадова - Малышеву, Досужева - П. Степанову, Мыкина - Зуброву, Юсова - Васильеву 2-му, Белогубова - Бурдину, Кукушкиной - Линской, Поленьки - Подобедовой 2-й, остальные - как угодно. Что касается до г-жи Линской, то она меня положительно уведомила, что бенефис ее будет в сентябре. Благодарю Вас за приятное известие о "Минине". Так как эта пьеса, вероятно, пойдет не скоро, то я еще успею лично с Вами посоветоваться о ней.

С глубоким уважением и преданностью имею честь быть Вашего превосходительства покорнейший слуга

А. Островский. Москва. 5 августа 1863 г.

161

П. С. ФЕДОРОВУ

7 августа 1863 г. Нижний-Новгород.

Милостивый государь

Павел Степанович!

Пользуюсь случаем послать свой усердный поклон и обратиться с покорнейшей просьбой: по моему распределению ролей, роль Жадова назначена Малышеву; позвольте присовокупить и Нильского, который очаровал меня в Нижнем, пусть они чередуются; от этого выиграет и пьеса и они оба. Роль Досужева была уже обещана и назначена Горбунову, позвольте его присовокупить к Степанову. Затем остаюсь Вашего превосходительства покорнейший слуга

А. Островский. Нижний-Новгород. 7 августа

162

Ф. А. БУРДИНУ

Москва. 2 сентября 1863 г.

Любезнейший друг Федор Алексеевич, пьеса "Тяжелые дни" придет в Петербургскую контору вместе с этим письмом. Сейчас же хлопочи, чтобы она была процензурована, в субботу одобрена Комитетом и в понедельник или во вторник (9 или 10) была в Москве. За это бери сию пьесу в бенефис. Побеги к Павлу Степанычу, попроси его от моего имени, чтобы он распорядился сейчас же отдать ее в цензуру и в субботу прочесть в Комитете. Неужели он мне откажет! Попроси Нордстрема пропустить пьесу поскорее; она совершенно безвредна. Одним словом, хлопочи! Если пьеса не воротится к 10-му числу, я подвергнусь страшной неприятности. У Рассказова нет ничего к бенефису, а я ему за полгода обещал приготовить пьесу (бенефис его 18-го числа). Сверх того, телеграфируй денька через два, может ли это дело исполниться, и еще телеграфируй, когда будет комедия пропущена Комитетом, чтобы раздать роли, которые уж расписаны.

Федя, удружи! Я в долгу не останусь. Да что же вы, изверги, не пишете, когда пойдет "Доходное место". Прощай! До скорого свидания! Поклонись всем знакомым!

Любящий тебя А. Островский.

163

Н. А. РАМАЗАНОВУ

4 октября 1863 г. Москва.

Любезнейший друг

Николай Александрович.

У меня есть до тебя большая нужда. Я приеду в понедельник посоветоваться с тобой о декорациях для "Минина". Если ты в понедельник не несвободен, то уведомь меня, чтобы мне даром не проездить. Если же я не получу от тебя письма, то буду знать, что ты дома.

Искренно любящий тебя А. Островский. 4 октября 1863.

164

Ф. А. БУРДИНУ

8-10 октября 1863 г. Москва.

Любезнейший друг Федор Алексеевич, я как приехал, так велел переписывать для тебя обе пьесы и потом каждый день понукал их; завтра пошлют непременно. Я, может быть, скоро буду в Петербурге, а если не буду, то напишу те