Одоевский Владимир Федорович - Дневник. Переписка. Материалы

лось вовсе Афонского Студ[ийского] Монастыря пения.

   Но я отыскал Ермологии, писанные до Патриарха Никона, и вижу, что эти обиходы, которые Вы имеете Синодальные, хотя действительно во многом имеют разницу, но оно было вызвано необходимостию по случаю перемены слов.

   Собравши побольше сведений и древних рукописей, я думаю, что мне необходимо нужно будет с Вами видеться и представить Вам как рукописи, равно и объяснить характер Киевского и вообще малороссийского пения.

   Поэтому прошу Вас, добрейший Князь, при случае, если увидите Преосвященного Митрополита или Викария, то прошу меня отрекомендовать и просить, чтобы они приняли меня в Московскую Епархию, то есть в какой-либо Московский Монастырь.

   Тогда я в продолжении года мог бы написать обиход собственно дьячковский и для уездных училищ; а Вы с г. Потуловым составите квартетный обиход для хоров и приходских школ.

   Я во время своего странствования в Москву, Ярославль, Владимир и Киев везде старался заявлять свой голос в пользу того, что необходимо нужно ввести правильное и хорошее церковное пение.

   Вашего Сиятельства имею честь быть Вашим усердным богомольцем

   Мой адрес: в Киеве. Сергиевой Пустыни Иеромонаху Палладию Чернявскому, впредь до востребования.

  

   (ГЦММК, ф. 73, No 636/14.)

  

   Иеромонах Палладий Чернявский упомянут в дневниковой записи от 2 апреля 1864 как приходивший в дом Одоевского. Позже, в записи от 30 июля 1865 читаем: "Пришел нечаянно Д.В. Разумовский и принес мне выписку из нотной рукописи 1727, лежащей на правом клиросе в Киево-Печерском соборе". Возможно, речь идет о выписке из старых клиросных книг, присланной иеромонахом Палладием.

  

  

   Константинополь, 14 июля 1864

  

   Свидетельствую Вам большую благодарность за добрейшее письмо Ваше. Оно возвратило меня не на одну минуту ко днем древним. Точно воскресли передо мною и старый и новый корпус, и летание во время Новицкого или Еврейского по Крещатику, и сидение у Якова Лысого в Забалканском 30 апреля не помню какого года, и вся другая красота поднебесная. В Вашей жизни же столько бывало и было разительных обстоятельств и перемен и столько ежедневно есть вещей, требующих неотступного Вашего внимания, что из-за них стародавность оная и не видна Вам. Для меня же все старое имеет значение только что минувшего. События Академические, право, так же свежи в памяти, как и прошлогоднее странствование по России. Но... Вам-то какое дело до них? Это правда, милейший отче, это все истинная правда. Прошу прощения раболепно и возвращаюсь к письму Вашему.

   Во-первых, вовсе не так несомненно, как Вы предполагаете, что будто бы "высокие лица" давно уже отозвались на приглашение здешнего Музыкального Общества, или точнее: "сословия" (ζυλ-λόγου - со-словия) принять членство оного. Πυλλού γε καί ξή, то есть не тут-то было! Никому, по-видимому, и в голову не приходит, что на предложенную честь (или нечесть) надобно ответить хоть двумя словами: да или нет, яко же поистине дивитися здешним сословцем, а мне так просто до сраму приходится. Но нечего делать! Когда вступать в какое бы ни было сношение с "русским человеком", то наперед должен рассчитывать на всякую возможность, даже самую невообразимую. Выходит таким образом, что все-таки Вы же, напрасно кающийся, первый исполнили свой долг, и меня спасли от убийственных вопросительных взглядов почтенных мусикологов здешних.

   Вопрошаете Вы, музыкословеснейший батюшка, что Вам теперь делать со здешним Обществом? Во-первых, ответить ему согласием на принятие диплома и благодарностию за честь, с обещанием содействовать трудам его по мере сил и тому подобное. Можете что-нибудь приплести о духе [единства?] Православных Церквей, о необходимости археологических исследований на церковном поле (поприще - тож) и другое в этом роде. При этом конечно не мешает иметь в мысли пословицу о коте и масле, только чтоб от последнего не заплыли глаза здешних лакомок. Начинаться ответ может словами: "Достопочтенное Общество!" Подпись имени-фамилии Ваших может быть и по-гречески (Δημήτριος Ραζουμόρυκης ιερεύς). Денег платить не следует ни за диплом, ни за "первоначальное приведение", имев в виду, что таковые понадобятся для наследников славного имени Вашего. А вместо того пришлите Обществу первую книжку трудов Вашего Общества с Вашей статьею, на которую и попросите у оного ученых замечаний (а вовсе не у меня грешного, не имеющего ни малейшей охоты погрузиться в безбрежный океан крюкословов). Задавайте Обществу всякие вопросы, и чем больше зададите таковых, тем больше будет нам чести, а делу пользы. Общество здешнее пока не издало еще ничего от недостатка ξων χρημάτων [средств]. Я хотя и числюсь членом оного, но не бывал в нем ни разу, боюсь, как бы не втянуться в ненужные знакомства, от которых избави Боже всякого смертного! Сношения с Обществом можно иметь через меня, ничесоже сумняся. Но чтобы не [издержаться?] Вам напрасно, лучше, чтобы посылали бумаги свои за какой-нибудь казенной печатью по почте (у нас есть здесь почтовая контора), по адресу: Причту Константинопольской посольской церкви. No имярек.

   Ну те-с! Итак Вы возвели меня в почетные члены Вашего почтеннейшего Общества! Благодарю тысячекратно за честь, которой поистине несмь достоин. Ни диплома, ни официального известия о том я, конечно, еще не получил, но надеюсь до преставления света все же получить. Между тем, желая поскорее выразить Обществу свою живейшую признательность, я отправил с прошлым пароходом (7 июля) в Одессу для пересылки оттуда в Москву на Ваше имя древний греческий рукописный Стихирарь in 4® в 572 страницы, XII или XIII века. По получении такового, покорнейше прошу Вас поднесть его почтеннейшему Обществу, как малейший знак моей признательности ему за честь, которой оно меня удостоило. Надеюсь, что Вы, мой ученейший крюкоисследователь, останетесь паче других довольны моим приношением. В каталоге греческих рукописей Патриаршей библиотеки, изданном Преосвященным Саввой, не значится ни один Стихирарь. Жаль, что в нем недостает нескольких листов. 4 из недостающих я восполнил, переписав их из другого Стихираря, совершенно полного, пожертвованного мною года три перед этим Императорскому Русскому Археологическому обществу. Если бы Вам вздумалось восполнить и остальные недостающие, обратитесь с просьбой к П.И. Савваитову, и он без сомнения ссудит Вас на время книгою. Дело, просто, следственно сличить тот и другой Стихирарь. Я не имел для этого ни глаз, ни охоты. Из приложенного к Стихирарю оглавления по-русски [усмотрите?] некоторые (не нелюбопытные) особенности его. Для староверов я нарочно выметил слово Ιησούς; [Иисус] везде, где его находил.

   Кроме Стихираря Вы получите греческое Ευναξαριστήν τού Νικόδημου [Евангелие от Никодима] в 3-х книгах, которые и потрудитесь передать паче великой хвалы хваленейшему Капитону Ивановичу [Невоструеву]. Затем три греческие брошюры музыкального содержания приобщите к своей библиотеке, по желанию Вашему. Останется за всем тем Εύχολόγιον [Требник], который чувствительно прошу Вас потрудиться лично доставить в Новоспасский монастырь соборному иеромонаху о. Андрею Слоповскому. Я с ним знаком был еще в Екатеринославской Семинарии. По окончании курса в С.-Петербургской Академии он был семинариях в трех наставником и даже инспектором, а потом, бросив все, забрался в монастырь, где и случилось с ним что-то весьма странное. В бытность мою в Москве я виделся с ним и ужаснулся его положению, хотел видеться с о. Архимандритом монастыря и пораспросить его о бедном отце, но не удалось. Постарайтесь, пожалуйста, увидеть бедняка и вникнуть хорошо в его униженное, придавленное, искусственное положение, порасспросите о нем и у о. настоятеля, и сообщите мне о последствиях Вашего наблюдения. Книгу греческую посылаю ему по его желанию.

   Желанием желал бы послушать Вашего старо-нового пения. Все мне думается, что оно все-таки не есть оное трисоставное демественное Ярославово пение, которое желалось бы наконец узнать в точности. Вы называете пение свое умилительным по причине его строгости, отсутствия бемоло-диезов, сиксты и септимы... очень может быть. Но нет ни малейшего сомнения, что с бемоло-диезами пение бывает несравненно умилительнее. Простите, если ошибаюсь.

   Милым чадам Вашим поклон и благословение от недостоинства моего. Да хранит их Господь, а с теми и Вас, а с Вами и нас!

   Глубокую печаль причинила мне смерть незабвенного племянника [нераборчиво]!

   Ваш преданнейший слуга и недостойный сомолитвенник Антонин.

   Если Его Сиятельство князь В.Ф. Одоевский не отречется от диплома, поспешите известить о том Общество. В знак своего удовольствия (если оно действительно было) не соблаговолит ли он по-французски.

   Поздравляю Вас с крестом, порадовался немало, прочитав о награждении Вашем в Домашней беседе. Хотелось бы приобрести все издание Русского Архива. Не можете ли выслать мне оное, под челобитие, что при первой возможности мы с Вами "сочтемся". А г. Соболевский блестит иногда в печати!!

   Голубчик! Налепите 6 марок на письмо! И зачем было присылать речь Е. В-ства? Она не только мне известна, но, попечением моим, давно уже переведена на греческий язык и напечатана в здешних газетах. Летом мы живем на даче в огромном саду. Вот где рай-то! умирать не надо.

  

   (ГЦММК, ф. 73, No 486.)

  

   Автор этого письма - крупный ученый-византинист архимандрит Антонин (Андрей Иванович Капустин; 1817-1894), который в то время был настоятелем посольской русской церкви в Константинополе. В 1839-1843 он одновременно с Д.В. Разумовским учился в Киевской духовной академии (о чем и вспоминает в настоящем письме), затем был настоятелем церкви при русском посольстве в Афинах, где началась его деятельность как археолога и археографа. Весной 1863 архимандрит Антонин, получив отпуск, единственный раз за более чем сорокалетнее свое пребывание на Востоке смог совершить поездку на родину. Находясь в Москве, он встретился с Одоевским, о чем свидетельствует запись в Дневнике от 27 мая 1863:

   "После обеда, в 6 1/2 действ. был у меня Антонин, его брат священник Никита, служащий на Басманной, и Разумовский. Антонин поет довольно верно церковные напевы и даже записывает их, но с трудом мог я разъяснить ему, в чем состоит различие между гласами - и кажется он все-таки, за недостатком музыкальных знаний, не мог выразуметь этого дела. Брат его математик и понял посредством логарифмов дрожаний, кои у меня и списал... Антонин мне сказывал, что у архимандрита Порфирия есть переложение Ирмология греческого с крюков на линейные ноты".

   Скорее всего, архимандрит Антонин имел все же представление о "различии между гласами", по крайней мере в русском церковном пении. Конечно, его мнение о "старо-новом пении", то есть о переложениях Потулова, выраженное в письме к Разумовскому, вряд ли могло понравиться Одоевскому, но оно явно справедливо.

   Дальнейшая, после 1865, деятельность ученого была связана с его назначением заведующим делами Русской духовной миссии в Иерусалиме. Научные заслуги архимандрита, в том числе по собиранию и описанию древних христианских рукописей, были отмечены избранием его членом многочисленных ученых обществ России и Европы, в том числе Императорского Русского археологического общества и Афинского археологического общества. Его коллекция рукописей была приобретена Публичной библиотекой. Как отмечается в статье об архимандрите Антонине в Православной энциклопедии (Т. II), эпистолярное наследие его не систематизировано и не изучено.

   В архиве Разумовского в РГБ сохранилось два письма архимандрита Антонина из Иерусалима, от 8 июля 1867 и от 8 декабря 1879. Второе письмо содержит обращенную к Разумовскому просьбу посетить брата архимандрита, живущего в Москве (Платона Ивановича Капустина), и передать ему письмо. Первое письмо написано в связи с посещением Иерусалима общим знакомым архимандрита и Разумовского и содержит интересный фрагмент, в котором о. Антонин откликается, вероятно, на присылку ему опубликованных работ о. Димитрия:

  

   "Господь да благословит ученые труды Ваши. Мне в какой бы то ни было степени быть ценителем или, по Вашему приказу, нещадным критиком их вовсе не приходится. В деле церковного пения я стою на абсолютном бельмесе. Греческое пение такая для меня хитрая и темная штука, что я сколько ни приноровлялся к нему, как горнец (?) ко котлу, всегда сокрушался об оное с позором и отупением смысла. Может быть причиною сего было и то, что я доселе не нашел человека, который, грек и певец сый, знал отчетливо европейскую музыку и, преподавая мне таинства своего пения, мог говорить со мною вразумительным языком. Знаю только то, что греки уверены, что различие "гласов" их основывается на самых глубоких началах музыки. У отца (ныне Владыки) Порфирия [Успенского] я видел (примерно в 1861 году) рукописную книжицу греческую, в коей все 8-гласовое пение греческое переложено на европейские ноты. Книжке будет около 150 лет. Найдена она любознательным археологом в Александрии. Может быть Вам известны причины (?) подобного рода издания. Хорошо бы было сколько можно точнее передать нашими нотами во всеобщее сведение напевы не только греческие, но армянские, сирианские и коптские. Если бы я знал основательно европейскую музыку, может быть я бы и сделал что-нибудь в этом роде. Надобно, во всяком случае, привести в известность этот столько интересный и столько маловедомый предмет" (РГБ, ф. 380, карт. 14, No 29, л. 3 об.- 4).

  

   Упоминаемое в письме константинопольское Музыкальное общество 30 ноября 1863 направило, вместе со своими дипломами и уставом (они упомянуты в Дневнике Одоевского), два письма на французском языке - на имя Одоевского и на имя Разумовского примерно одинакового содержания (ГЦММК, ф. 73, No 737 и РГБ, ф. 380, карт. 15, No 80): оба они были избраны в члены-корреспонденты Общества. Очевидно, получив эти документы в январе 1864, оба сразу написали ответные благодарственные письма (см. письмо Одоевского к Разумовскому от 27 января 1864). Из письма архимандрита Антонина следует, что были посланы и другие письма, в частности, можно предположить, что письмо было отправлено в дирекцию РМО, но ответ не был получен.

   Говоря о "первой книге трудов вашего Общества", Антонин имеет в виду уже не РМО, а Общество любителей духовного просвещения или только что созданное (май 1864) Общество древнерусского искусства.

   Вероятно, Обществу древнерусского искусства посылается и древний греческий Стихирарь с недостающими листами - неясно, йотированный или нет. В каталоге собрания Общества любителей духовного просвещения, в котором состоял Разумовский, такой книги не числится.

   В письме архимандрита в связи с его собирательской деятельностью в пользу России упоминаются два крупных русских церковных археолога - Павел Иванович Савваитов (1815-1895), в те годы преподаватель и библиотекарь Петербургской духовной семинарии, известный собиратель церковных рукописей, и Капитон Иванович Невоструев (1815-1873), который, в числе прочего, занимался описанием рукописей московской Патриаршей библиотеки и открыл ряд сочинений древних отцов Церкви, утраченных на греческом языке, но сохранившихся в древнерусских переводах.

   Периодическое издание "Русский архив" выходило под редакцией близкого знакомого Одоевского П.И. Бартенева, а печатавшегося в этом издании друга Одоевского С.И. Соболевского архимандрит Антонин мог видеть во время своего визита к Одоевскому, поскольку они с Соболевским жили в одном доме.

  

  

   Вена, 3 апреля 1866

  

   По данному обещанию имею честь препроводить Вам мелодии гласов покойного Станковича и тропари, ирмосов нигде не нашел, видимо автор не успел еще написать. Теперь пусть мне пришлет Николай Михайлович [Потулов] взамен тоже по данному обещанию Богородичные осьми гласов, на четыре мужских голоса им положенные. Если еще чем могу служить Вам, прикажите, - с большим удовольствием готов исполнить Ваши поручения. Я замедлил присылкою нот, но сверх чаяния приехал в Вену уже в конце генваря, работы столько накопилось, что и теперь конца не вижу. Bien tard, que jamais {Лучше поздно, чем никогда (франц.).} - примите душевную мою благодарность за Вашу хлеб-соль. Жаль, что не так был здоров и не мог, как бы хотелось, воспользоваться обедом; а теперь не знаю, когда такой обед увижу. Москва далеко! Душевное мое почтение прошу передать Княгине, отцу Разумовскому, г-ну Потулову и г-же Свербеевой. Известите несколькими строками о получении посылки и примите уверение в глубокой моей к Вам преданности и совершенном почтении.

   Вашего Сиятельства

  

  

  

  

  

   покорный слуга и богомолец

   (ГЦММК, ф. 73, No 199.)

  

   Протоиерей Михаил Федорович Раевский (1811-1884) был известным деятелем всеславянского значения. Окончив Петербургскую духовную академию, он был назначен священником в посольскую русскую церковь в Стокгольме, а затем переведен на ту же должность в Вену, где прослужил 42 года. О. Раевский являлся почетным членом Славянского благотворительного общества и выступил одним из организаторов Славянского съезда в Москве в 1867, "приняв на себя все сношения с учеными, проживающими на австрийских землях"; он также издал на немецком языке в Вене брошюру, посвященную Всероссийской этнографической выставке, в рамках которой и происходило приглашение гостей (Всероссийская этнографическая выставка и славянский съезд в мае 1867 года. М., 1867. С. 25).

   Протоиерей Михаил Раевский перевел на немецкий язык полный суточный круг православного богослужения; этот перевод вместе с обширным введением, содержащим массу сведений о "внутреннем устройстве" Православной церкви, был издан в Вене в 1861 под названием "Euchologion", с посвящением великой княгине Елене Павловне (как следует из предисловия, издавна, с конца 1840-х годов поощрявшей переводческие труды автора).

   В Дневнике Одоевского протоиерей Раевский упомянут в записи от 17 ноября 1865: "Раевский обещал мне прислать через Жомини Сербские мелодии, собранные по моей мысли Станковичем...". Г.В. Жомини в эпоху наполеоновских войн был начальником штаба знаменитого маршала М. Нея, но в августе 1813 перешел на российскую службу; являлся одним из крупных теоретиков военного искусства. Неизвестно, передал ли Раевский что-нибудь через Жомини, но в музейном фонде Одоевского сохранились не "сербские мелодии", а именно то, о чем идет речь в публикуемом письме Раевского - "мелодии гласов покойного Станковича" (ф. 73, No 200; воспроизводятся в приложении).

   Этот вопрос имеет определенную предысторию. О. Раевский был издавна дружен с московскими славянофилами и особенно близок к И.С. Аксакову и его родным (матери и сестрам). В обширной переписке Аксакова с Раевским духовные произведения Корнилия Станковича (1831-1865), сербского композитора и хорового дирижера, жившего в Вене, упоминаются впервые в 1859: Аксаков просит Раевского срочно выслать в Москву три экземпляра "Сербской Обедни" (см.: И.С. Аксаков в его письмах. Т. III. M., 2004. С. 203), а также два экземпляра "Сербских песен с музыкою". Одним из заказчиков назван князь Одоевский (тогда еще находившийся в Петербурге) - подписчик аксаковского журнала "Русская беседа". Затем, уже летом 1861, речь идет о материальной помощи Станковичу, возможно со стороны российского Св. Синода. 31 июля 1862 (то есть уже в бытность Одоевского в Москве) Аксаков сообщает, что получил 25 экземпляров нот Станковича, "кроме даровых - Одоевскому и мне". Посланы были духовные композиции, потому что далее Аксаков пишет, что нотопродавцы не могут взять на комиссию присланные экземпляры как "не бывшие в переделе духовно-музыкальной цензуры" (Там же. С. 247) и предлагает Раевскому послать один экземпляр в Придворную капеллу. Очевидно, речь идет об издании "Божественная служба, во святых отца нашего Иоанна Златоустаго. У ноте написао за четири гласа и клавир удеено Корнилие Станковип. Прва кньига. У Бегу, 1862"; в последующие годы вышло еще две книги переложений Станковича (всенощная, Пасха, отдельные песнопения разных праздников).

   Неизвестно, был ли послан экземпляр в Капеллу, но во всяком случае песнопения Станковича исполнялись в московских духовных концертах в 1870-х годах и позже входили в репертуар Синодального хора.

   К этому можно добавить еще несколько фактов. После трагической внезапной кончины в декабре 1860 находившегося за рубежом старшего брата И.С. Аксакова - Константина Сергеевича именно о. Михаил Раевский совершил его отпевание в православном посольском храме Вены, и на панихиде пел хор Станковича, исполнявший "положенные им на ноты сербские напевы". Через Одоевского с И.С. Аксаковым сблизился и Д.В. Разумовский. Во всяком случае, когда в январе 1866 И.С. Аксаков венчался с А.Ф. Тютчевой, это бракосочетание прошло в церкви, где служил о. Димитрий - св. Георгия на Всполье. В РГБ хранится письмо Аксакова к Разумовскому от 11 декабря 1875, где Иван Сергеевич просит отца протоиерея принять участие в отпевании их общего близкого знакомого - историка М.П. Погодина.

  

   В томе "Музыкально-литературного наследия" Одоевского опубликована его незаконченная статья "Мирская песня, написанная на восемь гласов крюками с киноварными пометами". Автограф статьи хранится в ГЦММК (No 650/11), впервые этот текст увидел свет в Трудах Первого археологического съезда (Т. II. М., 1871), вместе с другими работами Одоевского, подготовленными им для съезда в начале 1869 года. Речь в статье идет об общих закономерностях народного творчества и о способах записи народных напевов, однако ввиду незаконченности текста совершенно непонятно, какая "мирская песня" подразумевается в заголовке. Г.Б. Бернандт это обстоятельство оставляет без комментариев.

   На самом деле "мирская песня" в записи крюками сохранилась в музейном фонде Одоевского, и даже в двух вариантах; непонятно лишь, откуда она попала к Владимиру Федоровичу.

   Под No 650/1 в новой описи фонда зарегистрирован бумажный лист большого формата с записью песнопения на крюках под заголовком "Стих на осмь гласов". Самое удивительное заключается в том, что этот лист, несомненно относящийся к середине XIX века и вышедший из старообрядческой среды (причем скорее беспоповской, так как нотация имеет киноварные пометы, но не имеет так называемых признаков), содержит в себе действительно "мирскую песню" - некий лирический стих, сочиненный от первого женского лица и сочетающий древнерусскую лексику с идиомами городского романса. В певческом отношении это настоящий осмогласник, то есть песнопение, в котором последовательно использованы попевки всех гласов знаменного роспева.

   Такой стих - по-видимому, вполне уникальное явление. Крюками, кроме богослужебных песнопений, издавна записывались духовные стихи, а иногда также специальные обучающие тексты, но крюки никогда не использовались для записи светских, тем более любовных, песен. Приводим полный текст этого удивительного "крюкового романса", разбивая его на строки в соответствии с расположением попевок:

  

   Глас 1

   Красноцветущий в юношестве

   Дражайший предмет,

   Любезнейший моему сердцу обладатель.

  

   Глас 2

   Неоцененый и твердый камень адамент,

   Зеленый виноград.

   Сладкоречивый вития,

   Прелестнейший взором,

   Приятнейший разговором.

  

   Глас 3

   Угль горящий,

   Камык светящий,

   Драгоценный бралиянт,

   Красноцветущая веточка,

   Пресияющая звездочька.

  

   Глас 4

   Прекрасное зрение,

   Прелюбезное видение,

   Яблонь кудрявая,

   Утеха веселая.

   Садик мой, садик,

   Ах ты, райского селения цветик,

   Прелюбезнейший светик.

  

   Глас 5

   Веселая забавушка,

   Сердечная зазнобушка.

   Которая вас матушка породила

   И кая сторонушка возрастила,

  

   Глас 6

   Красотою наделила

   И всеми достоиньствами одарила?

   И кая судба нас с тобой совокупила?

  

   Глас 7

   Какой тот час был и минута,

   О котором я вас пленилась

   И презельно орезвилась,

   Мое сердце распалилось?

  

   Глас 8

   Когда в крепкой сон засыпаю,

   Тогда вашу драгость забываю,

   А когда прохвачюсь,

   За вас схвачюсь.

   Ах, где мой миленькой обитает,

   Аки цвет в винограде расцветает,

   Мое сердце увеселяет?

  

   Глас 1

   Красота ваша очам представляется,

   Скука, печаль прогоняется.

  

   Этот очаровательный любовный романс положен "на знамя" по всем правилам сочинения осмогласников, то есть церковных песнопений, занимающих важное, центральное положение в том или ином служебном последовании. Можно заметить также, что словесный текст стиха записан не одним, а двумя почерками, причем второй почерк появляется в середине, от слова "вития" до "прелюбезнейший светик", в то время как крюки написаны одним почерком, уверенным и твердым.

   Происхождение крюкового листа неизвестно, никаких свидетельств о нем в Дневнике Одоевского или в других его бумагах пока не обнаружено. Из Дневника и писем явствует, что Владимир Федорович достаточно широко общался с московскими антикварами, в том числе людьми из старообрядческой среды, и нет ничего невероятного в том, что кто-либо из них, зная об интересе князя ко всему связанному с крюками, принес ему этот лист. Однако можно предположить и другой "ход": любовный стих, бытовавший в устной форме, был записан специально для Одоевского, по его просьбе. Дело в том, что сам факт существования современной светской песни на крюках подтверждал идею Одоевского: стандартная пятилинейная запись не в состоянии передать все ладово-мелодические особенности русского народного пения; крюковая система в этом смысле значительно теснее соотносится с характером народного музыкального мышления.

   Так или иначе, Одоевский, стремясь иллюстрировать свои мысли о желательных принципах гармонизации как церковного, так и народного светского пения, предпринял гармонизацию стиха "Красноцветущий в юношестве". В его музейном фонде под No 650/13 имеется тетрадь нотных листов альбомного формата, где полностью выписан стих в переводе на линейную нотацию (в альтовом или даже "цефаутном" ключе, как в певческих книгах синодального издания) и оставлено место для его гармонизации. Гармонизация намечена для первых четырех строк; она представляет примерно тот же "трезвучный стиль", что и в церковных гармонизациях Потулова. Рукой Одоевского при переменах гласов отмечены их диапазоны и, по его выражению, "ноты упора". Кроме того выставлен метроном и внизу первого листа имеется следующее примечание: "В крюковом подлиннике, как и всегда, нет разделения на такты. Музыкальный ритм подчинен ритму слов, что мы и приняли в основание наших разделений, которые, как нам кажется, могут способствовать малознакомым с несимметрическим ритмом к легчайшему уразумению этой мелодии, по своему составу не подходящей к условиям новейшей, обыкновенной музыки".

   Таким образом, через почти полтора столетия становится понятным, что подразумевал Владимир Федорович под "странным" названием едва ли не последней статьи, вышедшей из-под его пера.

  

  

   Аарон, иеромонах

   Абаза Ю.Ф.

   Абаза, семья

   Авзоний

   Адлерберг В.Ф., граф

   Азанчевский М.П.

   Аксаков И.С.

   Аксаков К.С.

   Аласин Н.М.

   Александра Иосифовна, великая княгиня

   Александрова-Кочетова А.Д.

   Альбрехт К.К.

   Амати

   Амфилохий, архимандрит

   Анастасия Сергеевна - см. Ляпунова А.С.

   Антонин (Капустин), архимандрит

   Арапов Н.У

   Арнольд К.А.

   Арнольд Ю.К.

   Аронсон М.

   Арсений (Арсентий), иеромонах

   Артемовский (Гулак-Артемовский) С.С.

   Арто А.

   Арто Д.

   Аскоченский В.И.

   Афанасьев Н.Я.

   Ахматов А.П.

   Ахматов Н.

   Ашер

  

   Бабст И.К.

   Багратион П.Р., князь

   Баев

   Балакирев М.А.

   Бартенев П.И.

   Баумгарт (Баумгартен)

   Бажанов В.Б.

   Бах И.С.

   Бахметев Н.И.

   Бегичев В.П.

   Безекирский В.В.

   Безо, аббат

   Беллинг

   Беллини В.

   Беляев И.Д.

   Березовский М.С.

   Беренсдорф Э.

   Берлиоз Г.

   Бернандт Г.Б.

   Бессонов П.А.

   Бетховен Л. ван

   Благово Д.Д.

   Блейн Ф.

   Блудов Д.Н., граф

   Блудова А.Д., графиня

   Блунт (Блант) К.

   Богословский-Платонов И.М.

   Бобров

   Боголепов

   Боде (Боде-Колычев М.Л.?), барон

   Болотов, старообрядец

   Большаков Т.Ф.

   Большаковы

   Борисов

   Бортникова Е.Е.

   Бортнянский Д.С.

   Борх A.M., граф

   Борх, графиня

   Боттезини М.

   Бражников М.С.

   Брамс И.

   Брискман М.

   Брюллов К.

   Бугаев Н.В.

   Булгаков К.А.

   Булль О.

   Буслаев Ф.И.

   Бычков А.Ф.

   Бьянки В.

   Бюхнер, преподаватель в РМО

  

   Вагнер Р.

   Ваксель Л.А.

   Вакситин, монах

   Валуев П.А.

   Вальдстек Б.

   Вальсроде Л.

   Васс А.А.

   Ведринский

   Вельтман А.Ф.

   Вельяминов-Зернов, генерал

   Веневитинов М.А.

   Веневитиновы

   Венявский Г.

   Венявский Ю.

   Верди Дж.

   Верстовский А.Н.

   Виалетти

   Вианези О.

   Виельгорская СМ., графиня

   Виельгорский Матвей Ю., граф

   Виельгорский Михаил Ю., граф

   Вик (Шуман) К.

   Виктор (Высоцкий), иеромонах

   Викторов А.Е.

   Виллани, барон

   Вильбоа К.П.

   Вимон

   Виноградов И.В.

   Винтерфельд К.

   Власов

   Владимирский А.С.

   Владиславлев М.

   Воейкова

   Волков Н.

   Волконский М.Д., князь

   Волконский М.С., князь

   Воротников П.М.

   Воячек И.К.

   Врасская Мария

   Врасские

   Врасский Алексей

   Врасский Степан

   Врасский (Б.А.?)

   Всеволожский A.B.

   Вьетан А.

   Вяземский П.А.

  

   Гагарин, князь

   Гай Л.

   Гайдн И.

   Галеви Ж.

   Галуппи Б.

   Галлус (Петел) Я.

   Гарф Э.

   Гасье

   Гатцук А.А.

   Гаупт Л.

   Гедеоновы

   Гедике Ф.К.

   Гелинек

   Гельмгольц Г.

   Гендель Г.

   Гензельт А.

   Герберт М.

   Гербиниус И.

   Герингер

   Герц К.К.

   Герцен А.И.

   Герье

   Гиляров-Платонов Н.П.

   Глазунов А.И.

   Глинка М.И.

   Глюк К.В.

   Гоголь Н.В.

   Головацкий Я.Ф.

   Головнин А.В.

   Головня Г.

   Голицын Д.В., князь

   Голицын Н.Б., князь

   Голицын Ю.Н., князь

   Голицына-Похвиснева М.И., княгиня

   Голицына-Щербатова, княгиня

   Голынская П.М.

   Гольбейн Г.

   Гордеев В.И.

   Горский А.В.

   Горчаков А.Н.

   Грановский Б.Б.

   Грессер П.А.

   Гросс

   Грузинский ЕЛ., князь

   Груша - см. Погодина А.М.

   Грюнберг (Ласкос) И.Л.

   Гуно Ш.

   Гуттенберг

  

   Давид Ф.

   Давидов А.Ю.

   Давыдов И.И. - 88, 192, 248, 259

   Давыдов (Давидов) К.Ю.

   Дагмара, принцесса

   Даль В.И.

   Даль, семья

   Даргомыжский А.С.

   Делянов И.Д., граф

   Делянова, графиня

   Демидов, певец

   Демидова-Даль О.В.

   Ден З.

   Дилецкий Н.

   Дмитриев М.А.

   Долгорукая А.Л.

   Долгоруков Н.В., князь

   Долгорукова Е.Д., княгиня

   Доницетти Г.

   Доор А.К.

   Достоевский Ф.М.

   Дробиш А.Ф.

   Дулова-Зограф А.Ю.

   Дюбюк А.И.

   Дювернуа А.Л.

   Дюпон Ж.

   Дюрер А.

  

   Евгений, архимандрит

   Евгений (Болховитинов), митрополит