Главная » Книги

Вяземский Петр Андреевич - Старая записная книжка. Часть 1, Страница 4

Вяземский Петр Андреевич - Старая записная книжка. Часть 1



прямо относится до глазного врача.
  
  У Ломоносова в одах много найдется намеков и подробностей
  исторических, географических, и политических, и относящихся до науки. В нем
  виден более академик, нежели поэт. Но и поэт нередко прорывается в стихах
  твердых, и звучных, и живописных. Вот пример политической или газетной
  поэзии, из оды пятнадцатой:
  
  Парящий слыша шум орлицы,
  Где пышный дух твой, Фридерик?
  Прогнанный за свои границы,
  Еще ли мнишь, что ты велик?
  Еще ль, смотря на рок Саксонов,
  Всеобщим дателем законов
  Слывешь в желании своем! и пр.
  
  Или ода семнадцатая:
  
  Голстиния, возвеселися,
  Что от тебя цветет наш крин.
  Ты к морю в празднестве стремися,
  Цветущий славою Цвейтин.
  Хотя не силен ты водою,
  Но радостью сравнись с Невою, и пр.
  
  Вот вам и география, и вот еще она же:
  
  Российского пространство света
  Собрав на малы чертежи,
  И грады оною спасенны,
  И села ею же блаженны,
  География покажи. (Ода десятая.)
  
  Как хороши и поныне, и как поэтически верны, следующие два стиха из
  оды десятой:
  
  В средине жаждущего лета,
  Когда томит протяжный день.
  
  Выражения жаждущее лето и протяжный день так и переносят
  читателя в знойный июльский день.
  
  Ломоносова, как вообще и всякого поэта не нашего времени, нельзя
  читать с требованиями и условиями нам современными. Ломоносов писал
  торжественные оды потому, что в его время все более или менее писали стихи
  на торжественные случаи. Нельзя ставить ему в вину некоторые приемы, как
  нельзя смеяться над ним, что он ходил не во фраке, не в панталонах, а во
  французском кафтане, коротких штанах, с напудренной головой и с кошельком
  на затылке.
  
  Он всегда с особенным одушевлением говорит о Елизавете. Называя ее
  Елизавет, он как будто угадал выражение принца Делиня, который сказал:
  Екатерина Великий. Нелединский, знаток в любви, убежден, что кроме
  верноподданнического чувства в душе Ломоносова было еще и более нежное
  поэтическое чувство.
  
  Когда бы древни веки знали
  Твою щедроту с красотой,
  Тогда бы жертвой почитали
  Прекрасный в храме образ твой. (Ода 2-я.)
  
  Тебя, богиня, возвышают
  Души и тела красоты;
  Что в многих, разделясь, блистают
  Едина все имеешь ты. (Ода 9-я.)
  
  Коль часто долы оживляет
  Ловящих шум меж наших гор,
  Когда богиня понуждает
  Когда чрез трубный глас из нор!
  Ей ветры вслед не успевают.
  Коню бежать не воспрящают
  Ни рвы, ни частых ветвей связь:
  Крутит главой, звучит браздами
  И топчет бурными ногами,
  Прекрасной всадницей гордясь. (Ода 10-я.)
  
  В последнем стихе есть в самом деле какое-то страстное одушевление.
  
  В одной из своих од он говорит об Елисавете:
  
  Небесного очами света
  На сродное им небо зрит.
  
  В другой:
  
  Щедрот источник, ангел мира,
  Богиня радостных сердец,
  На коей как заря порфира,
  Как солнце тихих дней венец;
  О мыслей наших рай прекрасный,
  Небес безмрачных образ ясный,
  Где видим кроткую весну,
  В лице, в очах, в устах и нраве!
  
  Вот строфа, согретая чувством гражданства:
  
  Священны да хранят уставы
  И правду на суде судьи;
  И время твоея державы
  Да ублажат рабы твои.
  Соседи да блюдут союзы... и пр. (Ода 9-я.)
  
  Услышьте судии земные
  И все державные главы:
  Законы нарушать святые
  От буйности блюдитесь вы,
  И подданных не призирайте,
  Но их пороки исправляйте
  Ученьем, милостью, трудом.
  Вместите с правдою щедроту,
  Народну наблюдайте льготу:
  То Бог благословит ваш дом.
  
  Это строфа из оды на день восшествия на престол Екатерины II. Здесь
  как будто уже слышится Державин.
  
  У Ломоносова встречаются странные выражения и понятия; например он
  заставляет Ветхого Деньми говорить:
  
  Я в гневе Россам был творец,
  Но ныне паки им отец.
  
  Вообще кажется, по крайней мере, неприличным подсказывать Божеству,
  если не баснословному, свои собственные мысли и слова. А нередко поэты
  грешат этой неприличностью.
  
  И Марс вложи свой шумный меч.
  
  Прилагательное шумный вовсе не идет к мечу.
  
  И полк всех нежностей теснится.
  
  Полк и нежности также не ладят между собой.
  
  Пучина преклонила волны.
  
  Странно, но вместе с тем смело и поэтически.
  
  О Боже крепкий, Вседержитель,
  Пределов Росских расширитель.
  
  Это также странно и смело, но уже вовсе не поэтически и
  неблагоприлично.
  
  Далее говорит он:
  
  Как ныне Россию расширил,
  
  а после:
  
  Воззри, коль широка Россия -
  От всех полей и рек широких.
  
  Взывая к Богу, поэт говорит:
  
  По имени Петровой дщери,
  Военны запечатай двери.
  
  Здесь отзывается какое-то полицейское действие.
  
  Моей державы кротка мочь
  Отвергнет смертной казни ночь.
  
  Когда пучину не смущает
  Стремление насильных бурь,
  В зерцале жидком представляет
  Небесной ясности лазурь.
  
  Не забывал профессор-поэт и метеорологических наблюдений:
  
  Наука легких метеоров,
  Премены неба предвещай,
  И бурный шум воздушных споров
  Чрез верны знаки предъявляй:
  Чтоб ратай мог избрати время,
  Когда земле поверить семя,
  И дать когда покой браздам;
  И чтобы, не боясь погоды,
  С богатством дальним шли народы
  К Елисаветинским брегам.
  
  Труженик науки, в споре с разными препятствиями, а может быть, и
  несколько беспокойного нрава, Ломоносов не имел времени вслушиваться во
  вдохновение, навеваемое на него природой и впечатлениями внутренней жизни,
  более спокойной и чуткой. Он где-то сказал:
  
  О лете я пишу, а им не наслаждаюсь,
  И радости в одном мечтании ищу.
  
  Как-то не верится, что Ломоносов мог мечтать. Скорее находил он
  радости не в мечтаниях, а в трудах, в приобретениях и преуспеваниях науки и в
  академических победах своих над Миллером и другими немцами.
  
  Разумеется, что, так как оды Ломоносова писаны в разные царствования,
  то он должен был иногда порицать то, что восхвалял прежде. Но не нужно
  забывать, что он писал свои оды часто не под поэтическим вдохновением, а по
  обязанностям академической службы.
  
  В письме своем о правилах российского стихотворения Ломоносов
  говорит:
  
  "Французы, которые во всем хотят натурально поступать, однако почти
  всегда противно своему намерению чинят, нам примером быть не могут;
  понеже, надеясь на свою фантазию, а не на правила, толь криво и косо в своих
  стихах слова склеивают, что ни прозой ни стихами назвать нельзя. И хотя они
  так же, как и немцы, могли бы стопы употреблять, что сама природа иногда им в
  рот кладет, однако нежные те господа, на то несмотря, почти одними рифмами
  себя довольствуют. Пристойно весьма символом французскую поэзию некто
  изобразил, представив оную на театре, под видом некоторой женщины, что,
  сгорбившись и раскорячившись, при музыке играющего на скрипице Сатира
  танцует. Я не могу довольно о том нарадоваться, что российский наш язык не
  только бодростью и героическим звоном греческому, латинскому и немецкому
  не уступает, но и подобную оным, а себе купно природную и свойственную,
  версификацию иметь может".
  
  Хорошо, но зачем же он не следовал своему определению и сам не
  держался этой свойственной нам версификации, а почти исключительно
  употреблял ямбический стих и довольствовался рифмами, иногда и довольно
  бедными.
  
  В статье Жизнь Ломоносова, которая напечатана в Полном Собрании
  сочинений его, изданном иждивением Императорской Академии Наук, в 1784 г.,
  биограф, исчисляя все его литературные и ученые заслуги, как то: перестройку
  академической лаборатории по новейшему и лучшему расположению, многие
  эксперименты и новые открытия, академические сочинения, изящные
  похвальные речи Великому Петру и Елисавете Петровне, прекрасные и сильные
  стихи, трагедии, книги: Риторику, Российскую Грамматику, Руководство к
  горному строению и заводам, Российскую Историю, простодушно заключает
  перечень свой следующими словами: "Все то не суть анекдоты, а труды
  повсюду известные". Далее говорит он, что "превосходству его учености,
  важности и красоте его пера отдавал справедливость и покойный
  действительный статский советник и кавалер А.П. Сумароков, невзирая на
  всегдашнюю с ним вражду свою". Впрочем, эта последняя черта более
  относится к чести действительного статского советника и кавалера Сумарокова,
  нежели к чести статского советника Ломоносова. Если дело пошло на чины, оно
  так и быть должно: чин чина почитай.
  
  Говорят, что когда, преследуя французов, вышедших из Москвы, Кутузов
  вступил в Вильну, то городская депутация поляков явилась к нему и бросилась
  на колени, прося пощады. "Встаньте, встаньте, господа! - сказал им князь
  Смоленский. - Вспомните, что вы снова сделались русскими!"
  
  Во время отступления французов Кутузов часто говаривал: "Надобно
  строить золотые мосты отступающему неприятелю". Многие были противного
  мнения и говорили, что лучше топить и уничтожать неприятеля, нежели
  вежливо и с почестью провожать его. Кутузов, хотя и начал свое военное
  поприще под начальством Суворова, не был полководцем, принадлежащим к
  Суворовской школе. Быстрота, натиск, молодечество штыка не были в
  привычках его { Известно, что Император Александр не очень благоволительно
  расположен был к Кутузову: назначив его в 1812 г. главнокомандующим, сделал
  он уступку общественному мнению. В войне, в самом сердце России, и войне,
  сделавшейся народной, нужно было в русском имени выставить русское знамя.
  Барклай и Бенигсен могли предводительствовать русскими войсками в
  Германии или в другой земле; но на русской почве был необходим русский
  плотью, кровью и духом.}.
  
  Как ни суди о степени воинских способностей его, должно признаться,
  что, так или иначе, имя его навсегда нераздельно сопряжено с событием
  изгнания неприятелей из России и, следовательно, ее освобождения и спасения.
  
  Нельзя же согласиться с французами и с некоторыми из наших
  недоброжелателей Кутузова, что один генерал Мороз уничтожил французское
  войско. Мороз был тут, конечно, не лишний, но Кутузов немало способствовал
  его заморожению.
  
  
  ***
  
  Князь Долгорукий, военный и дипломат, участвовавший в войне 1812
  года и известный своими каламбурами, уже предсказывал, когда взят был в плен
  генерал Le Pelletier, что французы погибнут от холода, потому что лишились
  генерального скорняка (pelletier по-французски скорняк, меховщик). После
  Тарутинского сражения он же выдумал за Наполеона слова, будто им сказанные
  Кутузову: Vieux routier, ta routine m'a deroute (твоя толковость сбила меня с
  толку).
  
  Польский генерал Рожнецкий рассказывал, что в 1812 г. около Гжатска
  был пойман крестьянин и допрашиваем о какой-то дороге. "Не знаю" было
  единственным ответом его, несмотря ни на угрозы, ни на побои, ни на обещания
  награды. Вот безымянный герой в истории 1812 г. Эта твердость, это упорство
  сильно поразили Наполеона и окружающих его. Но Наполеон не хотел показать
  неприятное впечатление и разбранил допрашивающих, упрекая их в том, что
  они не умеют хорошо объясниться с крестьянином по-русски.
  
  
  ***
  
  Наполеон говорил князю Понятовскому в 1811 году: "Наше дело впрок
  не пойдет. Я рад всеми силами поддерживать вас, но вы от меня слишком
  далеки, а от России слишком близки. Что ни делай, а тем кончится, что она вас
  завоюет, мало того, завоюет всю Европу".
  
  Князь Понятовский, возвратившись в Польшу, пересказывал эти слова
  многим из своих соотечественников и, между прочими, Грабовскому, который
  записал их в своей памятной книжке.
  
  Плятер, передавая это, сказал, что судьба иногда каким-то
  непостижимым образом предрекает определения свои нашими устами. И в
  самом деле, не поразительно ли нескромное и как будто невольное признание
  Наполеона в такое время, когда он готовился на войну 1812 г. и подымал на
  дыбы Польшу силой несбыточных надежд, и поднял ее, и вместе с ней того же
  самого князя Понятовского.
  
  Князь Понятовский позднее других своих соотечественников поддался
  обольщению Наполеона. В 1806 г. выезжал он к нему на встречу с прусским
  орденом на мундире, что было неприятно Наполеону и другим полякам,
  которые телом и душой уже поработились обаянию счастливого завоевателя.
  
  
  ***
  
  Крестьяне графа Мостовского, министра внутренних дел в Польше,
  говорят о его сельском хозяйстве: "Мы сеем траву, а покупаем хлеб".
  
  
  ***
  
  Свечина, в проезд свой через Варшаву, говорила, что ей все кажется, что
  она смотрит на представление Лодоиски (известной в то время оперы польского
  содержания). Все ей казалось, даже и бытие народа, чем-то обманчивым,
  условленным и театральным.
  
  
  ***
  
  Князь Сапега говорит, что мы живем в век конституции, филантропии и
  скуки.
  
  
  ***
  
  В разговоре о Польше и о способах управлять поляками NN сказал: "С
  поляками должно иметь мягкость в приемах и твердость в исполнении.
  Подавайте руку поляку вежливо и ласково, но, вместе с тем, слегка прижмите ее
  так, чтобы он мог догадаться о силе вашей. Полякам некогда быть
  благодарными: они легко или падают духом, или увлекаются энтузиазмом, хотя
  часто не по разуму. Главное дело: их заговорить и охмелить". Так поступал с
  ними и Наполеон. Он никогда не думал возвратить им политическую
  независимость, а только в льстивых словах обольщал их легковерный
  патриотизм этой независимостью, и они лезли за него в огонь и тысячами
  погибали.
  
  Наполеон в царствование свое надоел иным французам, как они ни
  легкомысленны, и был даже в тягость некоторым из своих приближенных и
  облагодетельствованных им людей. Поляк же никогда не был разуверен и
  разочарован в отношении к Наполеону. Один поляк говорил очень серьезно, что
  Наполеон безрассудно вверил себя великодушию англичан: "Одни мы умели бы
  отстоять его, если бы прибег он к нам". И точно, Польша дала бы себя
  разрубить на куски и пролила бы до последней капли кровь свою, но не
  изменила бы Наполеону.
  
  
  ***
  
  Граф Остерман сказал, кажется, маркизу Паулучи в 1812 году: "Для вас
  Россия мундир ваш: вы его надели и снимете его, когда хотите. Для меня Россия
  кожа моя".
  
  
  ***
  
  У. рассказывал Алексею Михайловичу Пушкину, как он в 1814 году
  ночью взят был в плен французами.
  
  "Они очень невежливы (говорил он) и худо обращались со мной. Я им
  объяснял, что я генерал и что они должны уважать мое звание".
  
  Они отвечали мне: "Зачем эти сказки: ну похож ли ты на генерала?"
  
  "Что же (перебил его Пушкин), начинало уже рассветать?"
  
  "Да, немножко", - отвечал тот простодушно и продолжал свое
  повествование.
  
  
  ***
  
  Генерал Чаплиц, известный своей храбростью, говорил очень протяжно,
  плодовито и с большими расстановками в речи своей. Граф Василий Апраксин,
  более известный под именем Васеньки Апраксина, приходит однажды к
  великому князю Константину Павловичу, при котором находился он на службе
  в Варшаве, и просится в отпуск на 28 дней. Между тем ожидали на днях приезда
  в Варшаву Императора Александра. Великий князь, удивленный этой просьбой,
  спрашивает его, какая необходимая потребность заставляет его отлучаться из
  Варшавы в такое время. "Генерал Чаплиц, - отвечает он, - назвался ко мне
  завтра обедать, чтобы рассказать мне, как попался он в плен в Варшаве во время
  первой Польской революции. Посудите сами, ваше высочество, раньше 28 дней
  никак не отделаюсь".
  
  Разнесся слух, что папа умер. Многие старались угадывать, кого на его
  место изберет новый конклав. "О чем тут и толковать? - перебил речь тот же
  Апраксин. - Разумеется, назначен будет военный". Это слово, сказанное в
  тогдашней Варшаве, строго подчиненной военной обстановке, было очень
  метко и всех рассмешило.
  
  Его же спрашивали о некотором лице, известном по привычке украшать
  свои рассказы красным словцом, не едет ли он в Россию на винные откупы,
  которые только что открылись в Петербурге. "Нет, - отвечал он, - а еду,
  чтобы снять поставку лжи на всю Россию".
  
  
  ***
  
  NN сказал о ***, впрочем, очень добром и почтенном человеке: "Он
  говорит пословицами, а действует виньетками".
  
  Кстати о виньетках. Блудов сказал о новом собрании басен Крылова, что
  вышли новые басни Крылова, с свиньей и с виньетками.
  
  "Свинья на барской двор когда-то затесалась" и пр. Строгий и несколько
  изысканный вкус Блудова не допускал появления Хавроньи в поэзии. Какой-то
  французский критик, в таком же направлении, осуждал Крылова за то, что он
  выбрал гребень предметом содержания одной из своих басен, вероятно, на том
  основании, что есть французская поговорка: грязен как гребень (sale comme un
  peigne).
  
  Выходя из театра после представления новой русской комедии, чуть ли
  не Загоскина, в которой табакерка играла важную роль, Блудов сказал: "В этой
  комедии более табаку, нежели соли".
  
  Ему же однажды передали, что какой-то сановник худо о нем отзывался,
  говоря, что он при случае готов продать Россию. "Скажите ему, что если бы вся
  Россия исключительно была наполнена людьми на него похожими, я не только
  продал, но и даром отдал бы ее".
  
  
  ***
  
  Козодавлев, будучи министром внутренних дел, очень заботился о
  развитии русской промышленности и о замене иностранных произведений
  своими домашними.
  
  В газете Северная Почта, издаваемой при министерстве и при личном
  наблюдении и участии самого министра, часто и много толковали о кунжутном
  масле. Когда Козодавлев умер, NN спрашивал: "Правда ли, что его соборовали
  кунжутным маслом?"
  
  
  ***
  
  Великий князь Константин Павлович всегда отличал графиню Розалию
  Ржевусскую, по красоте и по уму очень достойную его внимания. Цесаревич
  любил шутить над ее клерикальностью и часто обращался к ней с священными
  текстами. Однажды на бале она указала великому князю на одну даму, называя
  ее красавицей. "Вот что значит христианское смирение, - отвечал он ей. - Вы
  видите сучок в глазу у ближнего, а в своем бревна не замечаете".
  
  
  ***
  
  Князь Юсупов (старик Николай Борисович) трунил над графом
  Аркадием Марковым по поводу старости его. Тот отвечал ему, что они одних
  лет.
  
  "Помилуй, - продолжал князь, - ты был уже на службе, а я находился
  еще в школе".
  
  "Да чем же я виноват, - возразил Марков, - что родители твои так
  поздно начали тебя грамоте учить".
  
  
  ***
  
  У Ермолова спрашивали об одном генерале, каков он в сражении.
  "Застенчив", - отвечал он.
  
  
  ***
  
  Дидеро витийствовал и гремел в кабинете императрицы Екатерины
  против льстецов, отсылая их прямо в ад. Екатерина переменила разговор.
  Спустя несколько времени спрашивает она у него: "Что говорят в Париже о
  последнем политическом перевороте, происходившем в России?" Дидеро
  запинается, отделывается общими выражениями, упоминает о случайностях
  государственной необходимости и т.д. Екатерина, улыбаясь, говорит ему:
  "Берегитесь, господин Дидеро: если не прямо в ад, то по крайней мере идете вы
  в чистилище".
  
  Екатерина долго и с жаром говорила о достоинствах Сюлли и о счастье
  государя, который имел подобного министра. "Найдись другой Генрих, сыщется
  другой Сюлли", - будто сказал Панин. (Но это невероятно, и ответ только
  приписан был Панину; во всяком случае не графу Никите, а графу Петру
  Ивановичу Панину. Вообще нужно с большой осторожностью доверять этим
  историческим изречениям, появляющимся задним числом.)
  
  
  ***
  
  Бирон, как известно, был большой охотник до лошадей. Граф Остейн,
  венский министр при Петербургском Дворе, сказал о нем: "Он о лошадях
  говорит как человек, а о людях как лошадь".
  
  
  ***
  
  Суворов писал князю Потемкину в 1790 году: "Истинная слава не может
  быть довольно оценена: она есть следствие пожертвования самим собой в
  пользу общего блага".
  
  
  ***
  
  В одно из своих странствований по России Пушкин остановился обедать
  на почтовой станции в какой-то деревне. Во время обеда является барышня
  очень приличной наружности. Она говорит ему, что, узнав случайно о проезде
  великого нашего поэта, не могла удержаться от желания познакомиться с ним,
  отпускает различные приветствия, похвальные и восторженные.
  
  Пушкин слушает их с удовольствием и сам с ней любезничает. На
  прощанье барышня подает ему вязанный ею кошелек и просит принять его на
  память о неожиданной их встрече. После обеда Пушкин садится опять в
  коляску; но не успел он еще выехать из селения, как догоняет его кучер верхом,
  останавливает коляску и говорит Пушкину, что барышня просит его заплатить
  ей десять рублей за купленный им у нее кошелек. Пушкин, заливаясь звонким
  смехом, любил рассказывать этот случай авторского разочарования.
  
  
  ***
  
  Карамзин рассказывал, что кто-то из малознакомых ему людей позвал
  его к себе обедать. Он явился на приглашение. Хозяин и хозяйка приняли его
  очень вежливо и почтительно и тотчас же сами вышли из комнаты, где оставили
  его одного. В комнате на столе лежало несколько книг. Спустя 10 минут или 1/4
  часа являются хозяева, приходят и просят его в столовую. Удивленный таким
  приемом, Карамзин спрашивает их, зачем они оставили его? "Помилуйте, мы
  знаем, что вы любите заниматься, и не хотели помешать вам в чтении, нарочно
  приготовили для вас несколько книг".
  
  
  ***
  
  Дмитриев рассказывал, что какой-то провинциал, когда заходил к нему,
  заставал его за письменным столом с пером в руках. "Что это вы пишете? -
  часто спрашивал он его. - Нынче, кажется, не почтовый день".
  
  
  ***
  
  Кто-то однажды навестил графа Ланжерона: он сидел в своем кабинете с
  пером в руках и писал отрывисто, с размахом, как многие подписывают имя
  свое в конце письма. После каждого подобного движения повторял он на своем
  ломаном русском языке: "Нье будет, нье будет!"
  
  Что же оказалось? Он пробовал, как бы подписывал фельдмаршал граф
  Ланжерон, если когда-нибудь пожалован бы он был в фельдмаршалы, и вместе с
  тем чувствуя, что никогда фельдмаршалом ему не бывать.
  
  Он был очень рассеян и часто от рассеянности мыслил вслух в
  присутствии других, что часто подавало повод к разным комическим сценам.
  К... обедал у него в Одессе во время его генерал-губернаторства. Общество
  было преимущественно составлено из иностранных негоциантов. За обедом
  выхвалял он удовольствия одесской жизни и, указывая на негоциантов, сказал,
  что с такими образованными людьми можно приятно провести время. На беду
  его, в то время был он особенно озабочен просьбой о прибавке ему столовых
  денег. "А не дадут мне прибавки, я этим господам, - стал мыслить он вслух, -
  и этого не дам!" (схватил с тарелки своей косточку, оставшуюся от котлетки).
  
  В приезд императора Александра в Одессу был приготовлен для него
  дом, занимаемый Ланжероном. Встретив государя и проводив его до кабинета,
  после разговора, продолжавшегося несколько минут, откланялся он, вышел из
  кабинета и по привычке своей запер дверь на ключ. Государь оставался
  несколько времени взаперти, но наконец застучался, и освободили его от
  заточения.
  
  Ланжерон был умный и вообще довольно деятельный человек, но ужасно
  не любил заниматься канцелярскими бумагами. Случалось, что, когда явятся к
  нему чиновники с докладами, он от них прятался, выходил из дому
  какими-нибудь задними дверьми и пропадал на несколько часов.
  
  Кажется, граф Каменский (молодой), во время Турецкой войны, объяснял
  ему планы свои для будущих военных действий. Как нарочно на столе лежал
  журнал Французский Меркурий. Ланжерон машинально раскрыл его и напал на
  шараду, в журнале напечатанную. Продолжая слушать изложение военных
  действий, он невольно занялся разгадыванием шарады. Вдруг, перебивая речь
  Каменского, вскрикнул он: "Что за глупость!" Можно представить себе
  удивление Каменского: но вскоре дело объяснилось, когда он узнал, что
  восклицание Ланжерона относилось к глупой шараде, которую он разгадал.
  
  В другой раз, чуть ли не в заседании какого-то военного совета, заметил
  он собачку под столом, вокруг коего сидели присутствующие члены. Сначала,
  неприметно для других, стал он движением пальцев призывать к себе эту
  собачку. Она подошла, он начал ее ласкать и вдруг, причмокивая, обратился к
  ней с ласковыми словами.
  
  Разумеется, все эти выходки не вредили Ланжерону, а только забавляли и
  смешили зрителей и слушателей, которые уважали в нем хорошего и храброго
  генерала. В армии известно слово, сказанное им во время сражения
  подчиненному, который неловко исполнил приказание, ему данное. "Ви пороху
  нье боитесь, но затьо ви его нье видумали".
  
  Однажды во время своего начальства в Одессе был он недоволен
  русскими купцами и собрал их к себе, чтобы сделать им выговор. Вот начало
  его речи к ним: "Какой ви негоцьант, ви маркитант; какой ви купец, ви овец", -
  и движением руки своей выразил козлиную бороду.
  
  Однажды за обедом у императора Александра сидел он между
  генералами Уваровым и Милорадовичем, которые очень горячо разговаривали
  между собой. Государь обратился к Ланжерону с вопросом, о чем идет их живая
  речь. "Извините, государь, - отвечал он, - я их не понимаю: они говорят
  по-французски". Известно, что Уваров и Милорадович отличались своей
  несчастной любовью к французскому языку.
  
  В молодости своей Ланжерон писал трагедии, как и все мало-мальски
  грамотные люди во Франции: у французов тогда была мода на трагедии, как у
  нас в то же время на торжественные оды. В начале Французской революции
  1789 года участвовал он в журнале Les actes des Apotres, издаваемом,
  разумеется, в духе монархическом и в защиту королевской власти.
  Сотрудника

Другие авторы
  • Раевский Дмитрий Васильевич
  • Старицкий Михаил Петрович
  • Наумов Николай Иванович
  • Берман Яков Александрович
  • Кроль Николай Иванович
  • Ушинский Константин Дмитриевич
  • Сведенборг Эмануэль
  • Шпенглер Освальд
  • Дурова Надежда Андреевна
  • Дункан Айседора
  • Другие произведения
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Старинная сказка об Иванушке-дурачке, рассказанная московским купчиною Николаем Полевым...
  • Гаршин Всеволод Михайлович - Ночь
  • Эверс Ганс Гейнц - Мертвый еврей
  • Чехов Антон Павлович - Короткие пьесы
  • Ковалевская Софья Васильевна - Софья Ковалевская. Ее жизнь и ученая деятельность
  • Елпатьевский Сергей Яковлевич - Менуэт
  • Венгеров Семен Афанасьевич - Щиглев В. Р.
  • Полевой Николай Алексеевич - Письмо Пушкину (27 марта 1830 г.)
  • Кюхельбекер Вильгельм Карлович - Юрий Домбровский. В.Кюхельбекер
  • Андреев Леонид Николаевич - Неосторожность
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 426 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа