Забелин Иван Егорович - История русской жизни с древнейших времен

  

  

  

  

  

   Предлежащая книга составляет вводную часть к труду, который, как дальнейшее развитие изысканий автора по истории русского домашнего быта вообще {Домашний Быт Русских Царей и Домашний Быт Русских Цариц, изд. 3. М. 1895 и 1901 гг.}, предпринят был, благодаря живому участию в этом деле покойного Василия Андреевича Дашкова, предложившего этот труд автору еще в 1871 г. с необходимыми материальнымн средствами для исполнения работы и для ее издания в свет.

   Заглавие книги вполне обозначает цели и задачи настоящего труда. Но выполнение этих задач, конечно, требует не тех сил, какими обладает автор. Его работа во всяком случае будет только попыткою уяснить себе эти самые цели и задачи, ибо легко ставить вопрос и вовсе не легко самым исследованием определить пространство и качество разработки этого вопроса. Понятие о жизни чрезвычайно обширно и чрезвычайно неопределенно, поэтому не малый труд для исследователя заключается уже в одном только раскрытии основных положений, способных пролить какой либо свет на необозримый материал, оставленный прожитою жизнью.

   Жизнь народа в своем постепенном развитии всегда и неизменно руководится своими идеями, которые дают народному телу известный образ и известное устройство. Разработка истории стремится найти такие идеи в общей жизни народа, в его политическом или государственном и общественном устройстве. Но мелочной повседневный частный быть точно также всегда складывается в известные круги, необходимо имеющие свои средоточия, которые иначе можно также именовать идеями. Если подобные мелкие круги народного быта не могут составлять предмета истории в собственном смысле, то для истории народной жизни они суть прямое и необходимое ее содержание. Раскрыть эти частные мелкие жизненные идеи - вот по нашему мнению прямая задача для исследователя народной жизни. Но само собой разумеется, что допытаться до этих идей возможно только посредством разнородных и разнообразные свидетельств самой же исчезнувшей жизни. Здесь и представляется безпредельное необозримое поле для изысканий, на котором вдобавок не все то возделано, чего требует именно история жизни.

   Вместе с тем изыскателя русской бытовой древности на первых же порах изумляет то обстоятельство, что Русский Человек, относительно своей культуры, или исторической и бытовой выработки, и в ученых исследованиях, и в сознании образованная общества представляется в сущности пустым местом, чистым листом бумаги, на котором по воле исторических, географических, этнографических и других всяких обстоятельств всякие народности вписывали свои порядки и уставы, обычаи и нравы, ремесла и художества, даже народные эпические песни и т. д., то есть, всякие народности, как бы не было незначительно их собственное развитие, являлись однако образователями и возделывателями всего того, чем живет русское племя до сих пор. Так все это представляется простому читателю, приходящему в пантеон нашей исследовательноети, так сказать, со свежего воздуха, от простого здравого смысла.

   В самом деле, до сих пор достоверно и без боязни никто не может сказать, находится ли что в русском быту собственно русское, самостоятельное и самобытное. В рассуждениях и исследованиях о том, откуда что взялось в русской старине и древности, оказывается, что русский своего ничего не имеетъ: все у него чужое, заимствованное у Финнов, у Норманнов, у Татар, у Немцев, Французов и т. д. Русская страна, для русского, как свидетельствует история, чужая страна. Он откуда-то пришел в нее сравнительно в очень позднее время, чуть не накануне нризвания Варягов, ибо до прихода Рюрика нигде не видать, даже и в курганах, никакого следа русской древности. Да и в Рюриков век виднеются все одни Норманские или Финские, или другие какие следы, но отнюдь не Русские в смысле Русского Славянства. А между тем, благодаря даже Всемирной выставке в Париже, на которой боязливо было представлено на общий европейский суд так называемое русское древнее искусство (орнамент), рассудительные и знающие европейцы с особенным вниманием и любопытством отнеслись к своеобразию и самобытности этого искусства и засвидетельствовали, что до тех пор ничего подобного они не примечали нигде. С того времени мало помалу в Европе стала расти мысль, что в ряду самобытной выработки искусства у разных народов есть, существуют признаки и самобытного Русского искусства. Очень может случиться, что об этом впервые со всеми подробностями и со всеми доказательствами мы узнаем от Французов или Немцев, ибо собственными исследованиями до такой не предубежденной истины дойти нам очень трудно. Наш ученый исторический и археологический кругозор стеснен до крайности. Дальше Варягов в образе Норманнов и кроме таких Варягов мы ничего не можем рассмотреть. Между тем Варяги-Норманны, сколько бы их ни изучали, в сущности объясняют весьма немногое и в нашей истории, и в нашей археологии. В этом очень скоро и легко убеждается каждый изыскатель, доходящий в своих изысканиях до этого знаменитого тупика нашей исследовательности. Вот непосредственная и первая причина такого множества мнений о проиcхождении Руси. Естественно, что та же причина заставила и автора настоящей книги отдать этому вопросу не последнее место. Быть может, увлекшись, он погрешил по этому поводу на многих страницах своей книги. Но этому Варяжскому вопросу он придает большое культурное значение, как первому участнику в постройке на известный лад не только ученого, но и общественного воззрения на Русскую древность и даже на Русскую народность вообще.

   Этот Варяжский вопрос, стороною своего Норманского решения, яснее и достовернее всего свидетельствует, что Русский Человек в своей истории и культуре в действительности есть пустое место. Одно такое решение необходимо заставляешь снова пересмотреть все то, на чем утверждается эта истина, ибо как-то не верится, чтобы здесь именно находилась вся правда нашей Русской исторической жизни {Приступив к печатанию своего труда еще в Октябре 1875 года, автор относился, теперь уже к покойному М. П. Погодину по необходимости спорно и с надеждою выслушать от него о Варягах решительное слово, тем более, что окончательный мнения достоуважаемого ученого склонялись отчасти в ту же сторону, где и автор этой книги предполагает найти истину.}. Вот почему вслед за объяснением, "Откуда идет Русское имя", автор должен был представить, соответственно своим силам, короткий очерк "Истории Русской страны с самых древних времен". Такое именно введете в историю Русской жизни он почитал решительно необходимым и неизбежным, руководясь тою простою истиною, что корни всякой исторической жизни всегда скрываются очень глубоко в отдаленные веках.

   Вступив в эту древнейшую область с целью уяснить себе только Русскую доисторическую старину, автор, конечно, не успел, да и не мог воспользоваться многим, что даже прямо относилось к его задачам. Он может только желать, чтобы на этот предмет обратил надлежащее внимание исследователь более сильный познаниями в этой области и более знакомый с источниками. История Русской страны до Варягов в настоящую минуту необходимейшая книга, если обратить должное внимание на те требования, какие день за днем ставят науки антропологические.

   "Если Россия не займется изучением своей древнейшей старины, то она не исполнит своей задачи, как образованного государства. Дело это уже перестало быть народным: оно делается общечеловеческим".

   Эти золотые слова сказаны достоуважаемыми нашими академиками, Бэром и Шифнером, еще в 1861 году {Северные Древности Ворсо, Спб. 1861.} по тому поводу, что, "у нас, как они заметили, со времен Карамзина ревностно занимаются тою частью отечественной истории, которая основывается на письменных памятниках (и которая, необходимо прибавить, идет только от Варягов); но колыбель нашей народной жизни, все то, что предшествовало письменности", именно курганные древности, оставляют в сыром виде без надлежащей разработки.

   Действительно, рассыпанные по нашей земле курганные древности скрывают в себе истинную, настоящую колыбель нашей народной жизни. Но они так разнообразны и разнородны и относятся к стольким векам и племенам, что сколько-нибудь рассудительная обработка их не может и начаться до тех пор, пока не будут собраны и сведены в одно целое именно письменные свидетельства об этих же самых курганах, то есть, о той глубокой древности, когда эти курганы еще только сооружались. Каким образом мы станем объяснять курганные древности, когда вовсе не знаем или знаем очень поверхностно и неверно письменную историю нашей колыбели? Естественное дело, что прежде всего необходимо выслушать все рассказы, какие оставили нам о нашей колыбели античные Греки и писатели Римского и Византийского века. Это откроет нам глаза, способные с большим вниманием видеть и ценить немые памятники нашей колыбели; это же откроет новые двери и к разъяснению не только древнейшей нашей истории, но и многих поздних ее явлений и обстоятельств.

   По общему плану своего труда автор не имеет ни сил, ни возможности входить в особые ученые исследования по всем тем вопросам, какие могут возникать и нарождаться из самого заглавия его книги. Он предполагает ограничиваться только наиболее существенными сторонами Русской жизни, дабы по возможности провести свое обозрение Русской Истории до ближайших к нам времен. Он достигнет своей цели, если, хотя и в коротких очерках, успеег обозначить главнейшие корни и истоки Русского развития, политического, общественного и домашнего, в его существенных формах и направлениях, с раскрытием его умственных и нравственных стремлений и бытовых порядков.

  

  

   Так предполагал автор, но другие столь же и еще более неотложные занятия, увлекли его на иной путь разысканий и расследований.

   С того времени как вышло в свет первое издание этой книги многие вопросы нашей Древности в особенности курганные расследования ознаменовались великим накоплением голых фактов и рассуждений более или менее верных, а в иных случаях, способных доказывать, как истину, самые противоречивые мнения и заключения. С большим усердием мы вскрыли и постоянно вскрываем могилы древних обитателей нашей страны и все таки достоверно не знаем, наши ли это предки, или они чужеродцы. История оставила нам множество народных имен, среди которых должны находиться и имена нашего Русского Славянства. Прямых свидетельств на это не имеем. Но косвенных указаний не мало.

   Пользуясь такими указаниями, автор представил попытку объяснить невнятные имена соответственно их географическому положению, что и было исполнено в третьей, ныне шестой, главе его труда. При этом автор должен выразить глубокую благодарность В. Н. Щепкину за переводы некоторых глав Географии Птолемея.

   По обстоятельствам, не имея возможности воспользоваться накопленным сокровищем новых исследований, указаний, толкование автор оставляет свой труд в прежнем виде и объеме, исправив встреченные погрешности и дополнив некоторые главы новыми сведениями и свидетельствами древних писателей, везде преследуя основную цель своих изысканий - раскрытие истории пребывания древнего Славянства в пределах нашей Русской Страны.

   В высокой степени заботливо и усердно помогала автору в печатании этого второго издания предлежащей книги его дочь, Мария Ивановна, которой он приносит сердечнейшую благодарность.

  

  

   По убеждению автора внимательное изучение свидетельств и показаний древней географии и этнографии достоверно выясняет ту неколебимую истину, что от глубокой древности по крайней мере от первого века до Р. X. и от первого века по Р. X. Славянское племя в северной (Новгородской) области, а в южной (Киевской) области занимало господствующее положение, обозначаемое иногда греческим словом Василики, то есть, Царюющие - Сарматы-Василики, Языги-Василики.

   Коренное общее, как говорит Птолемей, имя племени, по-видимому, принадлежало Аланам, Алаунам населявшим самое нутро страны. От них южную половину страны занимали Рокс-Аланы, показавшие себя еще в войне с Митридатовыми полководцами, почти за сто лет до Р. X. - Северная половина страны именовалась Славянами. Восточный прикаспийский край именовался Аорсами, Алан-Орсами, что видоизменяет тоже имя Роксолан. Одним общим именем вся страна у Римлян прозывалась, вместо прежней Скифии, Сарматиею, сокращенно от Савроматов Геродота; Греки в слове Савро сохранили Славянское же имя Северо, обозначая этим именем Славянское племя владевшее Доном. Это могучее племя под именем Сарматов истребившее Скифов и овладевшее их землями заставило Римлян именовать всю страну Сарматиею.

   В то время, как южная половина населения страны с именами Сарматов и Роксолан постоянно и не мало беспокоила Римлян по поводу налагаемой на них дани, Северная половина с именем Славян широко распространяла мирную колонизацию своего Балтийского племени в глухих местах по рекам и озерам Финского населения. На это достоверно указывают многочисленные имена земли и воды, каковы имена Велетов-Волотов и имена Словен, раскрывающих вместе с тем особые периоды колонизации, из которых более древний период принадлежит Волотам, а от второго века по Р. X. идет период Словен, завершенный периодом Словено-Варяжским.

  

  

  

   Глава I. Природа Русской Страны. Понятия древних о нашей стране, стр. 1. Ее различие от остального материка Европы 3. Грудь нашей Равнины 5. Русский вид-ландшафт 7. Русский мороз 9. Лес и Поле-Степь 12. Свойства жизни в Поле и в Лесу 16. Народные пути-дороги из нашей равнины в приморские и заморские страны юга, севера и востока 23. Значение речного угла Оки и Волги 31. Рязанская область 32. Кама-Волга 32.

   Глава II. Откуда идет Русское имя. Норманство и Славянство Руси 36. Имя Руси идет от Варягов-Скандинавов 44. История этого мнения 49. В каком виде оно представляет себе начало Русской Истории и исторические свойства Русской народности 55. Русские академики в борьбе с мнениями немецкими 63. Замечание Императрицы Екатерины II 81. Сомнения немецких ученых 86. Карамзинское время 89. Торжество учения о Норманстве Руси 94. Его основа - отрицание 117.

   Глава III. Имя Руси идет от Варягов-Славян. Кого разумеет первая летопись под именем Варягов 129. Истое варяжество прибалтийских Славян 145. Где, по летописи, находилась Варяжская Русь 162. Русь Рюгенская 162. Русь Неманская 171. Древнейшие следы Варягов-Славян в нашей стране 176. Заключение 193.

   Глава IV. История Русской страны с древнейших времен. Вступление 201. Геродотова Скифия и ее обитатели 215. Скифы-земледедъцы, обитатели Древней, Старшей Скифии 218. Западные, северные и восточные соседи Скифов 220. Легенда о Савроматах 230. Амазонки Енеты 233. Их история 234. Вудины 238. Обитатели Урала 244. Древнейшие обитатели Земледельческой Скифии 247. Происхождение Скифов 252. Выть кочевников 257. Приметы древних жилищ Славянства 265. Торговый путь от Днепра к Уралу 268. Войны со Скифами Великих древнего мира 269.

   Глава V. Древняя Скифия в своих могилах. Общий обзор курганно-могильной области 276. Наши расследования курганов в Екатеринославской и Таврической губерниях 279. Курганы глубокой древности 280. Толстые могилы 283. Чертомлыцкая могила 287. Ее подробное расследование 292. Замечательное богатство открытых в ней памятников 294. Обзор скифского быта по открытым памятникам 308.

   Глава VI. Европейская Сарматия Римского века 319. Обитатели Сарматии по указаниям Страбона, Помпония Мелы, Плиния, Тацита 326. Обзор географии Птолемея 334. Известия Ам. Марцеллина 345. Аланы 347. Митридатовы войны с Римом 355. Роксоланы 357. Языги 361. Бастарны 367. Готы 371. Воланы 374. Геруды 377. Сарматы 380. Унны 383. Скифы Рос 386. Славянство Уннов 407. Аттила 410. Его жилище и быт 417. Сыновья Аттилы 437. Унны-Булгары 438. Унны-Савиры 440. Славяне-Анты 448. Унны-Котритуры и Утигуры 452. Авары 454. Хозары 469. Черты древнейшого Славянского быта 474. Заключение 481.

   Глава VII. Первые слухи о Русской Руси. Внутренния дела в Царьграде 488. Первый набег Руси на Царьград 492. Проповеди патриарха Фотия по этому случаю 494. Причина набега и его последствия 500. Темные слухи о Руси на Западе Европы 506. Подобные слухи о ней на Востоке в сказаниях арабских писателей 509. Буртасы и Болгары 511. Русы и Славяне 517. Русь Киевская, ее обычаи и бытовые порядки 520. Погребальный обряд 522. Волоты 530. Славяне 531.

   Глава VIII. Русская Летопись и ее сказания о древних временах. - Происхождение и первые начатки Русского Летописанья 536. Основной его характер 541. Повесть Временных Лет 545. Общественные причины ее появления 547. Летописанье составляется людьми городскими, самим обществом 549. Печерский монастырь, как святилище народного просвещения 553. Последующая история Русского Летописанья 558. Летописные предания о расселении Славян 568. Круговая европейская дорога мимо Киева 569. Основатели Киева 570. Первоначальная жизнь родом 573. Различие быта патриархального и родового 579. Род-колено братьев 581. Миф Трояна 582. Составь рода 584. Городок, как первоначальное родовое-волостное гнездо 589. Система Городства Ходаковского 592. Происхождение города, как дружины 608. Первоначальный городовой промысл 619. Богатырские былины воспевают древнейший городовой быт 633. Стольно-Киевский князь Владимир есть эпически образ стольного города 634-644.

   Приложения: I. Ругия-Русия 647. - II. Поморская земля 654. - III. Карта Померании XVII стол. 656. - IV. Дополнение к изображениям Кулобской вазы 674. - V. Примечание к странице 252-678.

  

   I. Золотая статуэтка, изображающая двух обнявшихся Скифов, пьющих из одного рога. Найдена в гробнице Кулоба, близ г. Керчи. Рисунок заимствован из английского издания 1884 г. South Kensington Museum art handbooks. Russian art and art object in Russia, by Alfred Maskell, part I. - стр. 260.

   II. Серебряная Чертомлыцкая ваза (неверно названная Никопольской), вышиною 1 арш., в диаметре в плечах около 9 верш. Открыта нами в Чертомлыцком кургане Екатеринославской губериии в 1863 году. Хранится в С. Петербурге в Императорском Эрмитаже. Рисунок заимствован из того же английск. издания 1884 г . - стр. 302.

   III. Горельефные вызолоченные изображения Скифов, "покорение дикого коня", украшающие по плечам Чертомлыцкую вазу. Из того же англ. издания. - стр. 303.

   IV. Золотая Кулобская ваза, вышиною 2 1/3 верш., в диаметре 2 верш, и барельефные изображения на ней, в развернутом виде. Найдена в гробнице Кулоба, недалеко от г. Керчи. Рисунок из того же английского издания. - стр. 311.

   V и VI. Две золотые четырехугольные бляшки с изображением Скифской царицы. Одна служила украшением (каймой) головного покрывала на самой царице, другая вероятно также была украшением на одежде. Найдены в большом количестве в Чертомлыцкой могиле Екатериносл. губернии. Рисунки взяты из отчета Императорской Археологической Комиссии. Древности Геродотовой Скифии. Сборник описаний археол. раскопок и находок в Черноморских степях. Атлас, таб. XXX. Издан. Им. Археол. Ком., выпуск II, Спб. 1872 г. - стр. 316 и 317.

   VII и VIII. Предполагаемые Сарматы. Воины - конный и пешие. Рисунки, взятые с фресок, разрисованных красками в Керченской Катакомбе. Заимствованы из отчета Импер. Археол. Комм. за 1872 г. Катакомба с фресками, найденная в 1872 г. близ Керчи, опис. В. Стасова. Спб. 1875 г., изд. Археол. Комм. - стр. 373 и 374.

   IX. Серебряный питьевой сосуд в виде рога (ритон), длины 4 верш., в диаметре 2 1/4 верш. Найден в селении Ивановке в южной России верстах в 30 от местечка Никиполя. Хранится в Императ. Историч. Музее имени Императора Александра III, в Моcкве (уменьшен). - стр. 676.

   X. Золоченые барельефные изображения на этом сосуде в развернутом виде. В натуральную величину. - стр. 677.

   XI. Карта Европейской Сарматии из географии Птолемея. Итальян. издание 1542 г. Принадлеж. Императ. Историч. Музею имени Имп. Александра III в Москве (Городская библиотека).

  

  

  

   Обширный восток Европы - Русская Страна уже в глубокой древности отделялась от остальных европейских земель, как особый своеобразный, совсем иной мир. Это была Скифия и Сарматия, безмерная и беспредельная пустыня, уходившая далеко к северу, где скрывался ужасный приют холода, где вечно шел хлопьями снег и страшно зияли ледяные пещеры бурных северных ветров. Там, вверху этой пустыни, по общему мнению древности, покоились крюки-замычки мира и оканчивался круг, по которому вращались небесные светила. Там солнце восходило только раз в год и день продолжался шесть месяцев; затем солнце заходило и наставала одна ночь, продолжавшаяся столько же времени. Счастливые обитатели той страны, Гиперборейцы, как рассказывали, сеяли хлеб обыкновенно утром, жали в полдень, убирали плоды при закате солнца, а ночь проводили в пещерах. У этих Гиперборейцев, на конце знаемого мира, древние помещали свои радужные мечты о счастливой и блаженной жизни и рисовали их страну и их быт теми блаженными свойствами, каких всегда себе желает и отыскивает человеческое воображение. Гиперборейцы обитали в приятнейшем климате, в стране изобильной всякими древами, цветами, плодами; жили в священных дубравах, не ведали ни скуки, ни скорби, ни болезни, ни раздоров; вечно веселились и радовались и умирали добровольно, лишь тогда, как вполне пресыщались жизнью: от роскошного стола, покрытого яствами и благовониями, пресыщенные старцы уходили на скалу и бросались в море.

   Поэтам и стихотворцам вся наша страна представлялась покрытою вечным туманом, парами и облаками, сквозь которые никогда не проглядывало солнце и царствовала повсюду одна "гибельная" ночь. Свои понятая о свойствах природы на глубокою севере они распространяли на всю страну и утверждали басню о киммерийском мраке, покрыв этим мраком даже светлую область Черноморья, где собственно и жили древние Киммерияне.

   Несмотря на поэзию, древние однако достоверно знали, что далекий север нашей страны представлял в сущности мерзлую пустыню, покрытую ледяными скалами, что в средней полосе находились безмерные болота и леса, а южный край расстилался беспредельною степью, в которой обитали Скифы, народ славный, мудрый, непобедимый, обладавший чудным искусством в войне, ибо догнать и найти его в степи было невозможно, равно как невозможно было и уйти от него. В этом коротком очерке Скифской войны вполне и очень наглядно выразилось, так сказать, военное существо наших степей да и всей нашей страны, откуда не могли выбраться со славою ни Дарий Персидский, воевавший со Скифами, ни Наполеон, предводитель Галлов, двадесяти язык, воевавший с Русскими.

   Древние хорошо также знали, что страна наша очень богата такими дарами природы, каких всегда не доставало образованному и промышленному югу. В их время отсюда, от Уральских гор, приходило к ним даже золото. Они знали, что Днепровские и другие окрестные места славились чрезвычайным плодородием своей почвы и служили для них всегдашнею житницею; что в устьях больших рек и особенно в Азовском море, которое прозывалось Матерью Понта, т. е. Черного моря, ловилось невероятное множество рыбы, которая также составляла важнейший прибыток греческой торговли; что подальше на севере в лесах водилось столько пчел, что, по рассказам, они заграждали пути к дальнейшим краям севера; а от пчел приносилось новое изобилие меда и воска, доставлявшее точно также великие прибытки южной торговле. Дальний север больше всего славился мехами пушных зверей, которых там водилось такое же множество, как и пчел, и меха которых роскошными людьми пенились очень дорого, ибо употреблялись не только для богатой теплой одежды, но и для украшения одежд опушкою наравне с золотом. От устьев Дуная и до устья Дона наши берега были можно сказать усыпаны греческими поселками и городами, которые все и существовали и богатели только торговлею с нашим же краем. Словом сказать, с незапамятной древности природный богатства нашей страны не только привлекали к ней торговую промышленность образованного юга, но и служили красками для невероятных рассказов, рисовавших особый, незнаемый в других странах свойства нашего климата и нашей природы. Скифия была особый мир, имевший свой особый людской нрав, свое особое небо, свой воздух, свои земные дары, свой особый нрав природы. Вот почему у древних Греков в Афинах с жадностью целый день на торжищах слушали дивные рассказы приезжих от устьев Борисфена, как тогда прозывайся наш славный Днепр, и конечно с большими преувеличениями, дабы сильнее тронуть любопытство и произвести потрясающее впечатление, в чем повинен не мало и Геродот.

   Точно также и новейшая наука признает, что Русская Страна, в своей географии, есть особое существо, нисколько не похожее на остальную Европу, а вместе с тем не похожее и на Азию. Это глубокое различие раскрывается уже при первом взгляд на географическую карту Европы. Мы видим, что весь европейский материк очень явственно распадается на два отдела или на две половины. Западная половина, можно сказать, вся состоит из морских берегов, из полуостровов и островов, да из горных цепей, которые служат как бы костями этого полуостровья, настоящими хребтами для всех этих раздельных и самостоятельных тел материка. При этом берега каждого полуострова и острова изрезаны морем тоже на мелкие отдельные части и разделены между собою заливами, морями, проливами. Горные хребты точно также отделены друг от друга и малыми и великими долинами и низменностями. Все это вместе образует такую раздельность, особность и дробность частей, какой не встречаем нигде в других странах земного шара. Здесь повсюду самою природою устроены самые привлекательные и уютные помещения, как бы особые комнаты, в отдельности для каждого народа и племени, и во всем характере страны господствует линия точных естественных границ или со стороны суши, или со стороны моря.

   Эта географическая особность в распределении европейских народностей несомненно имела прямое влияние и на исторические начала западной жизни, особенно на широкое развитие начала индивидуальности и начала самобытности не только для каждого народа, но и для каждого человека. Как легко было найти между этих морей и заливов, посреди этих гор и долин, посреди всех этих отчетливых, ясных, резких и крепких изгородей природы, уютное местечко или для неприступного замка, или для свободного города и зажить особою и независимою ни от кого жизнью. Как легко было создавать здесь государство, сосредоточивать, прикреплять к месту, объединять жизнь человека и тем увеличивать, возвышать и распространять всяческие силы его развитая. Вот главная причина, почему на западе Европы существует столько государств, сильных и могущественных всеми дарами человеческого развития.

   К этому присоединилось и еще великое счастье. Природа, разгородивши для западного европейского человечества прелестный, покойные, уютные помещения, как добрый хозяин, позаботилась и о том, чтобы эти помещения были наделены на большую часть года светлым небом и теплою погодою. Она не заморозила своего любимца лютым холодом и не сожгла его зноем азиатского или африканского солнца; она наградила его климатом умеренным и благорастворенным, который давал столько облегчений для жизни человека, что его свобода ни одного часу не оставалась в темном порабощении от простых физических препон существования. Западный человек никогда не был угнетен непрестанною работою круглый год лишь для того, чтобы быть только сытым, одеться, обуться, спастись от непогоды, устроиться в жилище так, чтобы не замерзнуть от стужи, чтоб не потонуть в грязи, чтобы заживо не быть погребенным в сугробах снега. Западный человек не знал и половины тех забот и трудов, какие порабощают и почти отупляют человека в борьбе с порядками природы, более скупой и суровой.

   Все это, конечно, служило первою причиною, почему западный отдел Европы, этот сильнорасчлененный ветвистый полуостров, сделался с древнейшего времени средоточием и гнездом культурной жизни всего человечества.

  

  

   Совсем другое строение, другой склад материка и другой характер климата представляет восточная половина Европы, служащая основанием и как бы корнем для всего европейского полуостровья. Этот восток Европы заключает в себе обширную, почти круглую равнину, у которой горные цепи, Карпаты, Кавказ, Урал, как и морские берега у морей Балтийского, Каспийского, Белого, Азовского и Черного существуют только на далеких окраинах, так что все существо этой равнины уже географически представляет нечто весьма однородное, однообразное и нераздельное.

   Равнина со всех сторон, особенно от берегов морей постепенно возвышается к своей средине. Здесь она образует как бы широкую грудь, обширную, однако вовсе незаметную высоту, с которой во все стороны изливаются большие и малые реки. В некотором смысле это наши Альпы, которые точно так же, как и в гористой Европе, делят всю страну на четыре довольно отличные друг от друга части, упадающие по странам света, на Север и Юг, на Восток и Запад. По справедливости эту возвышенность называют теперь Волжскою, именем самой большой реки, берущей отсюда свое начало, величайшей реки не только в нашей стране, но и в целой Европе.

   В древности эта возвышенность была известна под именем Алаунских или Аланских гор, где жил народ Алауны, а по нашей летописи она прозывалась Оковским, Воковским, иначе Волковским {Оковской, но чаще Воковской и Волковьской, потом Влъковской и Волоковской. П. С. Р. Л. I, 3; V, 83; VII, 262. Позднее Волконской. Сравн. заметку Шледера (Нестор 1, 69), что "Олкос у Фукидида называется орудие для перетаскивания кораблей по сухому пути" (Волок).} Лесом. Можно толковать, что это был лес Волоков или перевалов из одной речной области в другую, так как, при сообщениях, суда и лодки обыкновенно волоклись, переволакивались здесь сухим путем, на колесах или на плечах.

   Волга со своим бесчисленным семейством больших и малых рек и речек, служащих ей притоками, опускает равнину на восток к пределам Азии, к Каспийскому морю; Западная Двина - на запад - к Балтийскому морю; Днепр, а рядом с ним Дон опускают равнину в южные степи, к Черному и Азовскому морю; Северная Двина, текущая из северных озер, за верхнею Волгою, опускает весь северный край в северные степи или в моховые тундры, уходящие к Белому морю и Ледовитому Океану.

   Равнина сходить от этой высокой средины во все стороны незаметными пологими скатами, отчасти увалами, холмами, грядами, нигде не встречая горных кряжей или вообще гористых мест, с которых по большей части несутся реки и речки западной Европы. В этом также существует резкое различие нашего востока от европейского запада. Тамошние реки по большей части низвергаются, ибо текут с высот в пять и в десять раз выше нашей высокой площади; наши реки, напротив того, текут плавно. Оттого они многоводны и судоходны чуть не от самого истока и до устья, между тем, как реки запада бывают судоходны только начиная со среднего своего течения.

   Необычайная равнинность страны много способствует также и тому важному обстоятельству, что потоки рек, размножаясь по всем направлениям, образуют такую связную и густую сет естественных путей сообщения, в которой всегда очень легко найти переволоку в ближайшую речную область и из непроходимого лесного или болотного глухого места выбраться на Божий свет, на большую и торную дорогу какой-либо величавой и многоводной большой реки.

   Это великое, неисчислимое множество потоков, доставляя почве изобильное орошение, придает и всей равнине особую физиономию. Потоками она вся изрыта по всем направлениям, и потому если, за исключением обыкновенных увалов, она и не имеет горных кряжей, зато повсюду, по руслам рек и речек образует в увалах береговые высоты, заменяющие горы и у населения обыкновенно так и прозываемые горами. Типом подобных Русских гор могут служить Киевские горы и даже в Москве Воробьевы горы. На таких горах построены почти все наши старые города, большие и малые. Показываются эти горы высокими горами особенно потому, что перед ними всегда расстилаются необозримые луговые низменности или настоящее широкое раздолье, чистое поле, уходящее за горизонта, так как вообще течение всех рек и речек, по большей части, сопровождается нагорным и луговым берегом, отделяющим увалистое пространство материка от обширных его долин и луговин. Такая черта русской топографии доставляет и особую типическую черту русскому ландшафту, которого основная красота и прелесть заключается именно в этом сочетании высокого нагорного берега реки и широкого раздолья расстилающейся пред ним луговины. В своих существенных чертах этот ландшафт по всей собственно русской равнине одинаков. Тоже самое встречаем на севере, как и на юге, и особенно в средней полосе; одинаково, в самом малом объеме, на какой-либо малой речке, как и в величественных размерах берегового пространства на самых больших реках, на Днепре или на Волге. Различие заключается лишь в обстановке этих коренных линий ландшафта. На Севере его окружает лес, на дальнем Юге степная бесконечная даль, а от величавости и ширины речного потока зависит большая или меньшая высота берега и большая или меньшая широта луговой низменности. Ландшафт родной природы такой же воспитатель народного чувства, как и вся физическая обстановка этой природы. Нет сомнения, что своими очертаниями он сильно действует и на нравственное существо человека, а потому чувство этого простора, чувство равнинное, быть может, составляет в известном смысле тоже типическую черту в нашем народном сознании и характере. Быть может оно-то в течение всей истории заставляло наш народ искать простора во все стороны, даже и за пределами своей равнины. Влекомый этим чувством русский человек раздвинул в несколько веков свое жилище от Киева и Новгорода до Тихого Океана и притом не столько завоеваниями, сколько силою своих промышленных потребностей и силою своего неутомимого рабочего плеча.

   Вообще физиономия страны всегда в точности определяется своим ландшафтом. Если нам изобразят воды большой реки, пальму на берегу и вдали пирамиду, - кто не узнаете в этом малом облике древнего Египта, который нарисован здесь весь полный и со своею физическою природой и даже со своею историею, ибо пирамида есть выразитель всей истории Египта. Кто по верблюду или по оленю не угадает и не представить себе пустыню юга или пустыню глубокого севера, как и при виде оседланного слона с беседкою на его хребте и посреди изумительно роскошных, разнообразных и чудных форм растительности, кто не укажете, что это - Индия. Так точно, увидавши воды реки или озера и тут же где-либо на высокой обрывистой горе каменный замок, группу каменных построек с торчащими башнями, зубчатыми стенами, подъемным мостом, - кто не угадает, что это рыцарская Европа, Франция, Германия, Англия и т. д.

   Наш русский видь точно также вполне выражается тою топографиею, о которой мы сейчас говорили и которая обыкновенно оживляется если не городом, или усадьбою, стоящими на крутом речном берегу, то порядком серых деревянных изб с их плетневыми постройками, раскинутых где либо по косогору или на привольном лугу и осененных Божьим храмом с золотистым крестом его высокой колокольни. Если только переменим порядок серых изб на мазаные и светло-выбеленные хаты, разбросанные в зеленой густоте верб и тополей, то они тотчас перенесут наше воображение тоже в родной край, в Малороссию, в южную Русь. Прибавив к этим двум основным обликам нашего жилья обстановку окружающей его природы или собственно его горизонты, кругозоры: к избам - косогоры и синеющие вдали леса, к хатам беспредельное чистое поле, покрытое растущими хлебами, и мы получим в общих чертах весьма существенную характеристику нашего родного землевида.

   Но что особенно поражает в нашем равнинном землевиде так это окружающая его невозмутимая тишина и спокойствие во всем, во всех линиях: в воздухе и в речном потоке, в линиях леса и поля, в формах каждой деревенской постройки, во всех красках и тонах, одевающих все существо нашей страны. Как будто все здесь притаилось в ожидании чего-то или все спить непробудным сном. Само собою разумеется, что такой характер страны получается, главным образом, от ее неизмеримого простора, от ее беспредельной равнинности, молчаливое однообразие которой, ничем не нарушено ни в природе, ни к характере населенных мест. К тому же именно в отношении малого, редкого населения наша страна всегда походила больше всего на пустыню. Людские поселки в лесных краях всегда скрываются где-то за лесами; в степных же, они, теснясь ближе к воде, лежат в глубоких балках, невидимые со степного уровня. Оттого путник, переезжая вдоль и поперек эту равнину, в безлесной степи или в бесконечном лесу, повсюду неизменно чувствует, что этот великий простор, в сущности есть великая пустыня. Вот почему рядом с чувством простора и широта русскому человеку так знакомо и чувство пустынности, которое яснее всего изображается в заунывном звуке наших родных песен.

  

  

   Господином нашей страны и полным ее хозяином в отношении климата было конечно светлое и теплое солнце, дававшее всему жизнь и движенье. Но свое благодатное господство оно делило пополам с другим еще более могущественным хозяином нашей страны, которому в добавок отдавало большую половину годового времени. Имя этому другому хозяину было мороз. Это было такое существо, о котором рассказывали чудеса еще древние Греки. Их изумляло, напр., то обстоятельство, что если во время зимы в нашей Скифии прольешь на землю воду, то грязи не сделаешь, вода застынет; а вот если разведешь на земле огонь, то земля превратится в грязь. От воды земля крепнет, от огня становится грязью - вещи непонятные и необъяснимые для обитателя мест, где снеговой и ледяной зимы вовсе не бывает. Во всей стране, говорит отец истории, Геродот, описывая только наши южные края, бывает такая жестокая зима, что восемь месяцев продолжаются нестерпимые морозы. Даже море (Азовское) замерзает и через морской пролив (Керченский) зимою ездят на тот берег повозки, а посреди пролива на льду происходить сражения {Это свидетельство отца Истории о восьми месяцах нестерпимой стужи именно в южном краю нашей страны может служить любопытным указанием, что климат нашего юга в течение 2500 лет значительно изменился в сторону тепла, что вообще наш север в значительной степени, так сказать, оттаял от ледяной коры, чему служат доказательством и оттаявшие Сибирские мамонты.}. По причине лютой стужи в Скифии и скот родился без рогов, а лошади были малы ростом. От морозу лопались даже медные сосуды. Во времена Эратосфена в городе Пантикапее (теперешняя Керчь) в храме Асклепия находился медный, треснувший от мороза кувшин, с надписью, что он поставлен не в дар божеству, а только показать на уверение людям, какие бывают зимы в этой стране. Геродоту сами Скифы рассказывали, что на севере за их страною воздух наполнен летающим перьем, отчего нельзя ничего видеть, ни пройти дальше. По моему мнению, замечает Геродота, Скифы называют перьем густой снег, потому что снег походит на перье. Другие, позднейшие описатели нашей страны точно также с изумлением рассказывали многие басни о чудесах нашего мороза. По их словам уже не сосуды, а самая земля от морозу трескалась широкими расселинами; деревья расщеплялись от вершины до корня и т. п., так что самое имя Русской Страны прежде всего поселяло в тогдашних умах понятие о единственном ее властителе и хозяине, о лютом морозе.

   Действительно, мороз, когда распространять свое владычество, превращал эту равнину и без того очень пустынную, в совершенное подобие всеобщей смерти. Самое имя мороз означает существо смерти. Но если при его владычестве помирала природа, зато во многих углах нашей страны и особенно ближе к северу оживали новою деятельностью люди. При морозе открывалась самая прямая дорога в такие места, которые до того времени бывали вовсе недоступны. Именно в Новгородской области нельзя было с успехом воевать, как только во время крепких морозов, в глубокую осень или в течение зимы. Самый сбор дани с подвластных племен начинался с Ноября и продолжался во всю зиму. Естественно, что тогда же открывались и прямые ближайшие торговые пути, особенно в северные глухие углы. Зима ставила путь повсюду; летом всякий путь шел только по большим рекам и конечно был труднее во всех отношениях. По летнему сухому пути ездили разве в ближайшие места, ибо леса, болота, весенние разливы бесчисленных рек делали такой путь в далекие места совсем невозможным. Целые войска, шедшие друг против друга воевать, иной раз расходились в лесах по разным направлениям и не встречались на битву. Вообще в лесной северной стороне, весенние разливы рек чуть не на все лето покрывали поля, луга, леса сплошными бесконечными озерами, по которым нельзя было проложить себе дорогу ни на лодке, ни в повозке и которые в летнюю уже сухую пору превращались только в бесконечные же болота. Только один батюшка-мороз пролагал пути и дороги по всюду и возбуждал предприимчивого человека к деятельности, какая совсем была невозможна в другое время, кроме зимы. Однако эти пути-дороги открывались и пролегали не столько по замерзшим болотам, но главным образом по тем же рекам, по направлению их русла, которое, замерзая, давало твердую площадь для езды. В этом случае и малые реки, хотя бы и очень извилистые в своем течении среди дремучего непроходимого леса, служили надежною дорогою, чтобы выбраться на Божий свет.

   Иное дело было в южной половине страны, в чистом поле, в широких степях. Здесь всякие походы открывались по преимуществу весною и совершались по сухому пути верхом на конях. Только весною широкая и далекая степь зеленела как поемные луга и представляла обильное пастбище для коней, как и для всякого скота, ибо горячее лето обыкновенно высушивало траву и устанавливало полную бескормицу. В зимнее время почва замерзала и оставляла под снегом скудный и тощий подножный корм, который еще не совсем легко было отыскать в степном пространстве. Стало быть, только весною в степи с особенною силою оживала деятельность человека, направленная впрочем больше всего на военные набеги и походы. Весною же по рекам поднимались и торговые караваны, сплавлявшие свое добро в Черное и Азовское море. Таким образом торговое и военное сердце древней Руси, Киев, справивши в зимнюю пору все свои дела на севере, с весною отворял ворота на дальний юг и уходил или по Днепру на лодках в столицу тогдашней образованности и культуры, в богатый Царьград, или по чистому полю к синему Дону, громить идолище поганое, Печенегов и Половцев. К заморозкам все давно уже были дома и снова собирались в поход на дальний север. Таково было кругообращение южной, собственно Киевской жизни с древнейшего времени, с той поры, когда Киев стал Матерью Русских городов. Но таков был неумолкаемый перелив русской жизни и вообще с незапамятных времен. Лес и поле делили ее пополам и непрестанно тянули в свои стороны. То она раздвигалась широко и далеко до самых морей и до гор Кавказских и Карпатских, по полю, то уходила глубоко в северные леса, пролагая тесные и трудные пути тоже к морям. И долгое время совсем неизвестно было, где она сложится в живое, сильное и могущественное единство.

  

  

   Собственно древнерусское жилье в нашей равнине, по своему географическому характеру, в действительности еще нашими предками делилось на лес и поле.

   Именем Леса в особенности обозначались сплошные леса, покрывавшие северную сторону от Киева и Курска; но и все пространство на запад от Киева, не говоря о дальнем севере, а также и на восток, к Волге, тоже было покрыто лесами. Поле начиналось в полосе чернозема, еще с берегов верхней Оки и верхнего Дона, и особенно распространялось в полосе Киева, Курска, Харькова, Воронежа. Хотя полем обозначались вообще степные пространства, однако