всем отзывам и письмам, меня пробирают за "Дым" не на живот, а на смерть во всех концах нашего пространного отечества2. "Я оскорбил народное чувство - я лжец, клеветник - да я же не знаю вовсе России..." А мне всё это - как с гуся вода. Замечателен, однако, приступ моего бывшего защитника в "С.-Петербургских ведомостях" (последние "Недельные очерки"). Сперва мне говорят, что Литвинов мною представляется как герой; потом доказывают мне, что он тряпка, и с торжеством объявляют, что я сам себе противоречу3. Ничего, пусть потешаются! А вот что Вы мне говорите о П(ыпи)не, действительно странно: вот была бы штука, если бы прежние нигилисты4 да за меня бы заступились! Если появится какое-нибудь легкое стихотворение в "Искре" на мой счет5, сообщите, родной.
Желаю Вам хорошенько угостить приезжих славянских братий6, a нам здесь приходится плохо: все съестные припасы покупаются втридорога и летят в Париж, где, говорят, наехало около мильона гостей. В конце июня и я туда постараюсь попасть. Вот уже истинно Вавилон! А только наше искусство, за поношение которого мне так досталось, не отличилось на выставке, несмотря на горделивые указания корреспондентов: русским всего дали одну третьеклассную медаль, да и ту получил коренной русак фон-Коцебу7.
Боткин еще не прибыл сюда, но выслал вперед из Берлина два громадных чемодана, которые стоят у меня в спальне,- сам же дал стречка в Вену
8. Милютин благополучно прибыл в Берлин. Засим кланяюсь дружески Вашей жене и крепко жму Вам руку. Преданный Вам
P. S. Боткин сообщил мне, что Ф. И. Тютчев весьма недоволен "Дымом"9, и по тону его слов должно заключить, что и он недоволен и, вероятно, возвратится к прежнему своему убеждению, что "tout est faux".
17(29) мая 1867. Баден-Баден
Любезнейший Алексей Михайлович {
Было начато: Mon cher ami, si je n'étais}, так как я сегодня уезжаю на охоту, а Вы, может быть, именно сегодня приедете, то оставляю Вам прилагаемую записку к банкиру Гальделангу (Мюллер и К
о), и он выдаст Вам желаемую Вами сумму.
20 мая (1 июня) 1867. Баден-Баден
Schillerslrasse, 7 (не 277).
Любезнейшая Наталья Николаевна, дайте о себе весточку - что Вы поделываете? Моя нога совсем понравилась - и я уже был на охоте. Я еду в Париж через две недели, 15 июня - и останусь там две недели. Не увидимся ли мы до тех пор? Кланяйтесь Гартманну - и Маню за меня поцелуйте - и маленькую тоже. В России меня ругают наповал1 - ну да это ничего.
23 мая (4 июня) 1867. Баден-Баден
Милый Павел Васильевич! Я сейчас получил Ваше письмо1 и отвечаю. Радуюсь, что "Бригадир" Вам понравился, и снова повторяю, что можете распоряжаться им, как Вам заблагорассудится, и помимо Вас я, разумеется, действовать не буду. Постарайтесь только продать повыгоднее.
Мне кажется, еще никогда и никого так дружно не ругали, как меня за "Дым"2. Камни летят со всех сторон. Ф. И. Тютчев даже негодующие стихи написал3. И представьте себе, что я нисколько не конфужусь: словно с гуся вода. Я, напротив, очень доволен появлению моего забитого Потугина, верующего единственно в цивилизацию европейскую, в самый разгар этого всеславянского фанданго с кастаньетками, в числе которого так потешно кувыркается Погодин4.
Я от Кавелина получил прекрасное письмо5: скажите ему, что я непременно ему отвечу, но так как мне хочется это сделать хорошенько, то и получит он этот ответ не сейчас.
Поеду я в Париж дней через десять и останусь там всего неделю, а потому это не должно мешать нашей переписке. Сообщите Ваш дачный адрес и известие о получении Вами ста рублей из деревни. Желаю Вам и Вашей милой жене прежде всего хорошей погоды; остальная вся "придается Вам"
6. Дружески жму Вам руки, преданный Вам
23 мая (4 июня) 1867. Баден-Баден
Вторник, 4-го июня/23-го мая 1867.
Спасибо за письмо и за присланный No "Колокола"1, любезный А<лександр> И<ванович>. В беседе "С того света"2 я узнал особую, тебе свойственную манеру - и хотя я сам принадлежу к охрипшим тенорам - однако перечел всё с истинным удовольствием. Сам - "обломок корабля", как говорит Эдип,- а ничего, сочувствую, когда возводят мою дряхлую древесину в "перл создания"3.
Я и готов тебе услужить - но лень мною овладела сильная - да и требуешь ты многого в немногих словах: описать общество старое и молодое, да еще с трех точек зрения4! Постараюсь что-нибудь высидеть - может, впрок пойдет.
Можешь ты меня уведомить, кто это Вырубов, который вместе с Литтре5 издает "Revue positive"? Я подписался на этот журнал - ибо очень высоко ценю Литтре.
Я экземпляр "Дыма" выслал тебе тогда же с письмом6.- Критику "Голоса" я читал7 - и кроме того знаю, что меня ругают все - и красные, и белые, и сверху, и снизу - и сбоку - особенно сбоку. Даше негодующие стихи появились8. Но я что-то не конфужусь - и не потому, что воображаю себя непогрешимым,- а так как-то - словно с гуся вода. Представь себе: я даже радуюсь, что мой ограниченный западник Потугин появился в самое время этой всеславянской пляски с присядкой, где Погодин так лихо вывертывает па с гармоникой под осеняющей десницей Филарета9.
Я что-то не совсем понял твое "ябедничанье" Долгорукому10. Не знаю твоих отношений к нему - но это один из немногих людей, которых я - и не желал бы - да презираю. Извини меня - если это выражение тебя оскорбит. Но я что-то не верю, чтобы ты мог уважать человека, который напечатал - что если мол вы вздумаете сделать мне процесс - я тотчас публикую все разговоры, которые имел с вами11. 3-е отделение должно восплескать подобной благородной решимости.
Поклонись твоим детям, если они меня помнят, особенно старшей твоей дочке
12. Будь здоров.
23 мая (4 июня) 1867. Баден-Баден
Вторник, 4-го июня/4-го июня 1867.
Милостивый государь Дмитрий Иванович, Если б Вы были короче со мной знакомы, Вы бы, вероятно, не сочли нужным прибегнуть к оговоркам: в выраженьях Вашего письма1 нет ничего "оскорбительного" - да и я оскорбляюсь весьма не легко: этим грехом я, кажется, не грешен. Я, напротив, очень рад Вашему отзыву и готов установить с Вами переписку - так как на личное свиданье близкой надежды не предвидится.
Вам "Дым" не нравится, так же как и почти всем русским читателям; ввиду такого единодушия я не могу не заподозрить достоинств своего детища: но Ваши аргументы мне кажутся не совсем верными. Вы напоминаете мне о "Базарове" и взываете ко мне: "Каин, где брат твой Авель?"2. Но Вы не сообразили того, что если Базаров и жив - в чем я не сомневаюсь,- то в литературном произведении упоминать о нем нельзя: отнестись к нему с критической точки - не следует, с другой - неудобно; да и наконец - ему теперь только можно заявлять себя - на то он Базаров; а пока он себя не заявил, беседовать о нем или его устами - было бы совершенною прихотью, даже фальшью. "Каланча" эта, стало быть, не годится; ну а кочку я выбрал - по-моему - не такую низкую, как Вы полагаете. С высоты европейской цивилизации можно еще обозревать всю Россию. Вы находите что Потугин (Вы, вероятно, хотели его назвать, а не Литвинова)3 - тот же Аркадий; но тут я не могу не сказать, что Ваше критическое чувство Вам изменило: между этими двумя типами ничего нет общего,- у Аркадия нет никаких убеждений - а Потугин умрет закоренелым и заклятым западником,- и мои труды пропали даром, если не чувствуется в нем этот глухой и неугасимый огонь. Быть может, мне одному это лицо дорого; но я радуюсь тому, что оно появилось, что его наповал ругают в самое время этого всеславянского опьянения, которому предаются именно теперь, у нас. Я радуюсь, что мне именно теперь удалось выставить слово: "цивилизация" - на моем знамени,- и пусть в него швыряют грязью со всех сторон. Si etiam omnes, ego non4. A об Литвинове и говорить нечего: он тоже не Аркадий; он дюжинный честный человек - и всё тут. Мне было бы очень легко ввести фразу вроде того - что "однако вот мол есть у нас теперь дельные и сильные работники, трудящиеся в тишине",- но из уважения и к этим работникам и к этой тишине я предпочел обойтись без этой фразы; молодежи не нужно, чтобы ей мазнули медом по губам,- я по крайней мере так думаю.
А что до "рулады" в конце - Вы знаете, что в операх бывают "вставные" фиоритуры, а иные нумера выкидываются: при отдельном издании текст восстановится5.
Вы мне пишете о себе, что Вы одни и что у Вас нет никакого кружка6: это и хорошо - и дурно. Писателю, особенно критику, не следует быть одиноким. Вы мне скажете, что это одиночество часто не от нас зависит: и это справедливо.
Я не желал бы, чтобы Вы подумали про меня: Vous êtes orfèvre, Mr Josse7,- но едва ли теперь для дельного и практического журналиста можно найти лучший девиз, чем! "Европейская цивилизация" - даже в потугинском вкусе.
Засим желаю Вам всего хорошего - спокойствия и деятельности - и с совершенным уважением остаюсь
Вашим покорнейшим слугой.
24 мая (5 июня) 1867 (?) Баден-Баден
L'homme propose et Botkine dispose
1, любезнейшая Мария Агеевна,- я уверял третьего дня, что <не> напишу письма,- а вот приходится писать и отложить чтение до завтра
2,- так как в силу полученной вчера телеграммы -
Великий Моголs приезжает сюда сегодня в 1/2
1-го или в 1/2
4-го и я, имев неосторожность взять для него комнату не в Hôtel d'Europe, а в Hôtel d'Angleterre,- должен с раболепством ожидать его на железной дороге. Но я Вас все-таки сегодня увижу,- пока кланяюсь Н<иколаю> А<лексеевичу> и жму Вам руку, преданный Вам
26 мая (7 июня) 1867. Баден-Баден
Au moment de recevoir ta lettre, il m'en est venu un" de Mme Innis, qui m'annonce qu'elle m*a retenir ane chambre à l'hôtel Byron, me Laffitte, eomme je le lui avais demandé pour le
15. Je comptais rester à Paris {
Далее зачеркнуто: depuis} deux ou trois jours, puis aller te voir à Rougemont. J'apprends que toi aussi, tu as l'intention de venir à Paris à cette époque - écris-moi à l'hôtel Byron si tu n'as pas changé d'idée: j'en serais enchanté - nous pourrions faire nos courses ensemble
1. Je ne veux pas me justifier de ma négligence à venir t'embrasser - mais j'ai dû sourire en l'entendant parler de
fêtes à Bade: ton
mondain de père n'a pas seulement mis le pied à la Conversation
2 depuis son arrivée et ne voit
absolument personne. Enfin - nous noua reverrons bientôt - et en attendant, je t'embrasse de tout mon cœur et dis mille choses à tous les tiens.
P. S. Samedi, 15 juin, à 6 heures du matüij je serail à l'hôtel Byron.
27 мая (8 июня) 1867. Баден-Баден
Суббота, 27-го мая/8-го июня 1867.
Любезный Никита Алексеевич,
Письмо я Ваше сегодня получил и имею сообщить следующее: Николай Николаевич мне прислал две описи: мёбелей, скота, лошадей и экипажей, которые я утвердил своим подписанием и признал его собственностию, и хотя лошадей по счету выходит больше, чем у Вас, но Вы за этим не гонитесь, а только всё принадлежащее Николаю Николаевичу выдавайте не иначе как по предъявлении Вам подписанной мною описи (двух описей, где всё подробно поименовано)1.
Вопрос о детских деньгах наконец разъяснился: оказывается, что я должен Ник. Ник-у занятых мною, по его словам, у его малолетних детей 6000 р. сер. Эти деньги я положил в основание выдаваемой ему пенсии в 800 р. с тем изменением, что по замужестве его второй дочери я выдам ему или его наследникам не 3000 р., как я полагал, по 5000. Впрочем, Вам об этом с ним разговаривать или списываться не для чего; эта сделка останется между нами, а я Вам только сообщу копию с акта, который я здесь составлю с утверждением русского консула. В этом акте будут определены денежные мои отношения с дядей.
Выездом Вы не понуждайте и не тревожьте H. H., так как у него жена больна, но с 15-го июня прекратите всякую поставку фуража лошадям и месячные людям. При подъеме вещей окажите всякую помощь.
Известие из Елатьмы очень неприятно; я удивляюсь, к чему там управляющий? Никогда там подобного лица не, было, так как хозяйства собственно никакого там нет, а следует только деньги получать, что доселе исполнялось исправно. Этой беде надо помочь безотлагательно.
Я очень рад Вашему выздоровлению и желаю Вам успехов и удачи, которая так же нужна Вам, как и мне.
Остаюсь доброжелатель Ваш
30 мая (11 июня) 1867. Баден-Баден
Вторник, 30-го мая/11-го июня 1867.
Любезный Никита Алексеевич,
Отвечаю на Ваше письмо от 21-го мая1. Г-ну Минину не желаю изъявлять никакой благодарности и участвовать в поднесении ему фотографического альбома не намерен, ибо слишком хорошо помню его гнусное поведение во время освобождения крестьян. В случае нужды Вы можете передать отказ от моего имени, не церемонясь. Собственно для Вас с удовольствием прилагаю фотографическую карточку.
С старым моим платьем Вы можете поступить по благоусмотрению, за исключением бархатного сюртучка.
С Вашим предложением насчет доплаты Сливицкой за дом согласен.
Если Ник. Ник. вздумалось поселиться в Катушище2, то этому следует только удивляться, а препятствовать не к чему; тем лучше - не так далеко будет перевозиться нашими средствами. Но после 15-го июня прошу прекратить всякое продовольствие.
О детских деньгах3 хлопотать нечего, но весьма было бы мне желательно узнать вскорости и аккуратно цифру долгов, сделанных собственно Ник. Ник-ч<ем>. Мне это нужно для соображений при составлении акта.
Я получил от бывшего управляющего моей матушки, Афанасья Дмитриева Зуева, по прозванию Борзого, подробное письмо, в котором он, изложив все свои службы, просит моего вспомоществования. Он вместе с женой и сыном занимает в Спасском квартиру. Так как он был человек честный, хотя бездарный, то посмотрите, нельзя ли ему сделать какое снисхождение, оставить его, хотя временно, на квартире или назначить небольшую месячину? Уведомьте меня о том, что Вы найдете возможным.
Очень меня беспокоят елатомские дела; там, наверное, происходит что-нибудь скверное. Но так как до выезда H. H. Вам и думать нельзя отлучиться из Спасского, то остается вооружиться терпением.
Желаю Вам всего хорошего, начиная с здоровья.
P. S. Известите меня о приезде Николая Сергеича в Тургеневе4.
30 мая (11 июня) 1867. Баден-Баден
Dienstag, d. 11 Juni 1867.
Ihr Brief ist viel zu spät hierher gekommen und meine Antwort würde Sie nicht mehr in Berlin getroffen haben. Ich schreibe also nach Paris1 - um Ihnen zu sagen - dass ich Freitag am 14-ten ebendahin abreise - und in hôte| Byron, rue Lafitte, logiren werde. Kommen Sie Sonnabené gegen 8 1/2 Uhr morgens dahin - oder um 12 Ukr in das Russische Restaurant im Ausstellungsgelände2. Ich werde Ihnen dann aile erforderlichen Recommandationen einhändigen3.
Also auf baldiges Wiedersehen.
30 мая (11 июня) 1867. Баден-Баден
Милая Наталья Николаевна,
Действительно нельзя с Вашим деликатным здоровьем летать на 2 часа из Штуттгарда в Баден - но я надеюсь на Ваше более продолжительное посещение осенью, когда погода будет прохладнее и мигрень не так легко нападает на прекрасный пол.
Еду я в Париж в пятницу 14-го числа - один - это Вас удивляет? - но не надолго, дней на 7 - это Вас не удивит. Мне надо наконец повидаться с дочерью.
Посылаю Вам карточку для Валесроде, которому прошу передать мой дружеский поклон1, равно как и Miss Gordon2.
А какие известия о "быстром" Случевском
3? Поцелуйте за меня Маню и Леночку и примите уверение в искренней моей преданности.
31 мая (12 июня) 1867. Баден-Баден
Середа, 12 июня (31 мая) 1867.
Любезнейший Алексей Феофилактович, Вы легко мне на слово поверите, когда я Вам скажу, что Ваше письмо меня весьма обрадовало, тем более, что я до сих пор, кроме осуждения моего романа, даже от приятелей ничего не слыхал и мысль невольно зарождалась в голове: "уж не уродца ли я высидел?"1. Люди, до сих пор постоянно ко мне благосклонные, осыпали меня упреками; Ф. И. Тютчев даже стихи по этому поводу сочинил2... Тем приятнее было мне Ваше одобрение: Вы не из таких, что думают одно, а говорят другое; и если в моем произведении есть живучесть, то оно выдержит все эти разносторонние нападения и принесет свою долю пользы.
Всё, что Вы говорите о выставке, о "братьях славянах", мне кажется совершенно верным, но трудно плыть против потока - и когда все кричат, ничего разобрать нельзя3. Вот посмотрим, когда придется переходить к делу. "Голос" ничего не нашел более практического, как рекомендовать славянам немедленное принятие единого литературного языка, вероятно - русского4. А то в самом деле обидно: братья - братья, и немцев ругают,- а изъясняться между собою принуждены по-немецки.
Нога моя почти совершенно пришла в нормальное положение, и я уже один раз ходил на охоту и убил дикого козла. Погода здесь чудная,- и дом мой, после всяческих бедствий, наконец приходит в порядок - как нога. Надеюсь, что в будущем году - когда Вы сдержите Ваше обещание и посетите Баден - я буду в состоянии предложить Вам помещение под моей кровлей.
Государь сегодня здесь проехал, мы все ходили встречать его на железной дороге. На мои глаза, он очень похудел.- Экое гнусное безобразие, этот парижско-польский выстрел5!
Высылайте сюда Ваши пьесы6, как только это будет цензурно возможным. Я пока ничего не пишу, но думаю о небольшом предисловии к отдельному изданию "Дыма"г в котором я скажу несколько слов о славянофилах7.
Поклонитесь, пожалуйста, Вашей милой жене и славным ребятам; а Вас я дружески обнимаю и желаю Вам всего хорошего.
1(13) июня 1867. Баден-Баден
Четверг, 1-го/13-го июня 1867.
Любезный Никита Алексеевич,
Отвечаю вкратце на полученное мною сейчас Ваше письмо1: какие бы ни были планы и расчеты дяди - мне до этого дела нет, ибо он ничего не может извлечь из моих писем, что бы могло повредить мне, а если он возымел намерение поселиться в Катушище - то господь с ним! Наблюдать следует только за тем, чтобы не было сообщений между нашими служебными лицами и им. С тем вместе подтверждаю Вам, что, начиная с 15-го июня, не должно{ идти на содержание H. H. и всех его людей и лошадей ни фунта муки или сена; это моя неизменная воля.
Так как из Вашего письма явствует, что Вы снова можете беседовать с ним, то прошу Вас уведомить его, что Вы имеете строжайшее предписание от меня - не выдавать ему ни копейки из его пенсии, пока все счетные бумаги и акты не будут Вам переданы сполна, и что акт, который я здесь намерен составить, до тех пор не будет ни составлен, ни выслан, пока я не буду иметь точной и подробной описи, с его подписью, всех долгов, которые он за мною считает, а Вы с своей стороны немедленно доставьте мне столь же точный и подробный список того, что считают за ним мценские купцы и другие заимодавцы.
Прошу постараться всё это исполнить, а впрочем желаю Вам всего хорошего.
A 5 heures précises nous entrions en gare; à 6 j'étais installé dans une chambre où je puis à peine remuer; à 7 je prenais un bain et je pensais à Mlle Berthe1 - car, il faut le dire, il n'y a que Paris pour vous donner des conforts pareils. Me voici de retour et dans une demi-heure je me lance2.
J'ai trouvé: 1°) une lettre de Paulinette, qui m'annonce son arrivée pour ce soir - et que je lui appartiens pour toute la journée de demain; 2°) des billets de Mérimée, Ducamp, Mme Delessert3, Thal - mais rien de Pomey et pas de stalle pour "Roméo"4. Je ne vais donc pas à Rougemont et rien ne m'empêchera de repartir jeudi.- Il faut vous dire que je suffoque en ce moment: ma bouteille de kirsch s'est cassé dans ma valise - et tous mes effets sont imprégnés d'une odeur d'alcool à faire croire que je suis un ivrogne renforcé.- Je n'ai pas pu trouver de chapeau à ma tête - de faèon que je continue à effrayer les Parisiens.
3 h.
J'ai vu Thal et mon
ami Grigorowitch à l'Exposition
5, cela a passé comme un tourbillon - je ne suis resté que très peu de temps, me réservant pour demain.- Thal m'a forcé de manger du caviar qui m'a fait mal à l'estomac, tout excellent qu'il soit. J'ai vu le tableau "Pagliano"
6, que j'ai trouvé d'une belle couleur - je suis allé chez Madame Delessert - puis - de là chez Mérimée où je suis resté assez longtemps. Mr de Rémusat y est venu, il y a eu une causerie assez intéressante. Pietsch est venu ce matin chez moi - et nous dînons avec lui et Zulouf
7 - et le soir - comme de raison - "La Duchesse de Gerolstein"
8! Voilà ce que c'est que d'être un bon
sujet - j'irai à "Roméo" avec Paulinette. J'ai envoyé les bottes à Mr Mouret. Il fait très froid ici, un vent à vous emporter à travers les airs. Mlle Berthe, entendez-vous ceci
9? Je me suis enfin acheté un chapeau à l'dernière mode - ecco:
Je ne trouve pas qu'il y ait plus de monde que d'habitude à Paris - des cochers par
milliers - des maisons énormes partout toutes neuves. Le
Trocadéro10 est très laid - une immense terrasse en pente - l'Exposition me semble magnifique
11; l'exposition russe proprement dite - peu de chose
12. Thaï m'a montré les chevaux, il y a une jument blanche - qui est la Vénus de Milos de sa race. Je dois finir si je veux que ma lettre parte. Portez-vous bien, tout le monde; j'ai pensé au
banc du jardin hier à 7 heures du soir
13 - je reviens vendredi - en attendant, j'embrasse tout le monde.
Hôtel Byron, rue Laffitte.
Il y a un bouledogue plus terrible que Pégase
1, le sentiment du devoir et de la famille - rien que cela!! Ma fille m'écrit
2 qu'elle arrive ce soir (je viens, moi, d'arriver ce matin) et qu'elle s'empare de moi pour les deux journées de dimanche et de lundi. Si vous voulez de moi pour
mardi, faites-moi savoir l'heure à laquelle vous voulez que je vienne, et j'arriverai, exact et ponctuel comme un notaire. En attendant, je vous serre cordialement la main.
4, 5(16, 17) июня 1867. Париж
Ouf! voilà le résumé de ma journée... Ça a été rude. Je me suis levé assez tard et j'étais encore à ma toilette, quand mon gendre et son père
x sont entrés dans ma chambre; puis est arrivée Paulinette, qui est aussi grasse^ blanche et rose que possible. On a déjeuné à l'hôtel - et on est parti pour l'Exposition
2. Là j'ai eu le malheur de tomber dans les mains de Grigorowitch, qui, après avoir déclaré à ma fille qu'il était le meilleur cicerone qu'on pût rêver et que c'était lui qui pilotait les rois et les princes à travers l'exposition
3, s'est mis à nous remorquer à toute vapeur. Cette course effrénée a duré cinq heures. Mes pieds n'en pouvaient plus, j'étais complètement ahuri par ce tohu-bohu de machines, meubles, diamants, émeraudes grosses comme des melons, étoffes de toutes couleurs, cristaux, armes, palais
t kiosques, poteries, porcelaines, chevaux, chiens, tableauxj statuesj Chinois et Chinoises, enseignes, waterclosets (j'y suis entré quatre fois - j'ai ce qu'avait le lièvre ou plutôt le fils du lièvre dans ma chanson) etc., etc., etc.
4 Après-demain je retournerai
seul à l'Exposition et je ne verrai que ce que je voudrai. Sur tout ce tourbillon ont surnagé deux choses: les tableaux de Meissonier, qui est certe à présent le premier peintre du monde
5 - et la superbe exposition de peinture de Bavière. Zulouf"avait raison - ils battent tous les autres - ces diables de Bavarois - ah! et puis encore une admirable toile espagnole - des cardinaux dans la Salle Sixtine
7. Le reste {
Далее в подлиннике следует рисунок, изображающий пачкотню.}
Voilà l'impression exacte. Il y avait une foule monstrueuse - et ce torrent de figures généralement insignifiantes, joint au flux de paroles que Grigorowitch m'injectait sans cesse dans l'oreille gauche, m'a véritablement anéanti. Puis nous sommes revenus en toute hâte chez le papa Bruère, où j'ai dû subir un repas de famille - avec des parents ridicules venus de Mans, comme Mr de Pourceaugnac
8, des conversations inénarrablement bourgeoises et épicières, un whist, qui aurait fait
mordre Viardot (le papa Bruère disant:"je coupe l'as de mon partner - c'est toujours plus sûr - et puis que ferai-je de mon petit atout - d'ailleurs, j'en ai six!!"), une vilaine petite fille de 6 ans, fille de susdits parents, qui criait comme une chouette, sous prétexte de faire là gentille - et mon ventre qui me faisait mal... Ah! où est Bade - et son repos et ses bancs dans le jardin
9? NB. Dites à Mlle Berthe que j'ai vu aujourd'hui deux chiens morts de
FROID dans les rues de Paris - et qu'il
pleut des petits morceaux de glace
10... Mon lit me tend les bras - je vais m'y fourrer - en vous souhaitant à tous une bonne nuit - et à demain... J'ai pris des billets pour "Roméo"
11 - pour
mardi.
Et la "Duchesse"
12 que j'oubliais! Eh bien, dût Viardot m'écraser de son mépris - j'avoue que je me suis énormément amusé - et je crie: "vive Offenbach!". C'est étourdissant d'entrain et de cocasserie. Mlle Schneider est la moins bien de la bande - ce n'est pas qu'elle soit trop canaille - mais elle est devenue poussive, grasse, vieille - èa ne va plus
13. Mais Couderc (le général Boum) est l'idéal du comique sérieux et féroce
14. J'ai pourtant eu du regret de voir étinceler aux mains et aux oreilles c'e Mlle Schn
des diamants, dont l'origine russe n'était que trop visible. Enfin!
Lundi, 17. 2 heures.
Ce matin, je me suis levé à 7 h et à 8 j'étais à l'Exposition où je suis resté jusqu'à midi - rien qu'à voir des tableaux, tout seul, bien seul. Mes impressions d'hier se sont confirmées... Ah! si j'avais de l'argent, quel beau paysage j'achèterais à l'exposition de Bavière! Piloty est un grand peintre. En revenant à la maison, j'ai trouvé votre billet - qui m'a fait bien plaisir. Le "menu" de la matinée est charmante; j'ai souvent pensé à Bade hier entre 3 et 5h15. Aujourd'hui j'ai rencontré le gd duc de Bade et sa femme, qui m'ont demandé de vos nouvellesl6.
A demain pour Sa lettre, et à vendredi pour de bon st Dios quiere. Mille souvenirs.
P. S. J'ai vu les Léonard et Mme Sitchès.
Morgen erwarte ich Sie
gans gewiss om 1/2
12 bei der Russischen Exposition (bei den. Mosaiken) - aber
ganz gewiss1!
Montag.
Rue Laffitte, hôtel Byron.
Понедельникj 17-го июня 1867.
Любезнейший Николай Владимирович, я второй день как в Париже, уезжаю в четверг и очень хотел бы Вас видеть - но как? Моя дочь здесь, и я принадлежу ей всецело. Я завтра на выставке
1, и если Вам не лень, будьте в 1/2
12-го в Русском отделении, у мозаики - я увижусь с Вами. А то, пожалуй, уедешь, не повидавшись. А когда же в Баден?
hôtel Byron, rue Laffitte.
Je reviens de "Roméo"1 et je dois le dire, je suis complètement désappointé2. J'ose à peine dire, combien - à î'esception du duo et de quelques parties du cinquième acte, tout m'a par" vide, forcé - trivial et recherché en même temps, impuissant, poussif, sans aucun caractère, misérable en un mot!! Cela me navre - mais c'est moins que mon impression. L'exécution est détestable. Jamais, au grand jamais, on n'a braillé, hurlé, dégueulé, glapi comme cela. Tous chantent faux en diable - et Mme Mio-lhan - sous prétexte de faire la passionnée, hurle et crie comme les autres, avec une voix hélas! éraillée, chaud-ronneuse, Thérésiforme3! Elle! Mme Carvalho4! La salle était archi-pleine - et pourtant l'ennui du public perèait par tous les pores. Le duo a été applaudi; - quant au reste - silence de mort, interrompu par quelques faibles bruits de claque.- Si c'est là un succès - qu'on me donne une chute! Je préférerais aller vingt fois de suite à "La G(ran)de Duchesse"5 que retourner une fois à "Roméo". Requiescat in pace! Dixi et animam meam salvavi6.
Qui, pensez-vous, se trouvait dans une loge au-dessus de nous? La cara Désirée! Je me suis précipité vers elle - et nous avons causé dans les entr'actes. Elle m'a demandé de vos nouvelles, bien entendu. Elle a une mine superbe - les cheveux en coup de vent; "Roméo" lui fait à peu près le même effet qu'à moi. Elle est à Sèvres et veux absolument que j'aille la voir.
Le matin j'ai du nouveau visité l'Exposition avec ma fille, mon gendre, Pietsch7, etc.; j'ai vu Ducamp dans le courant de la journée.
Il me sera - leider! - impossible de partir avant vendredi - de faèon que je ne reverrai mon cher Bade que samedi, mais ce jour-là, si Dios quiere, je serai de retour8.
Je vous écrirai demain encore
9; en attendant, j'embrasse tout le monde, je dis mille choses à Viardot et vous embrasse les mains.
ОФИЦИАЛЬНЫЕ ПИСЬМА И ДЕЛОВЫЕ БУМАГИ
31. ДОВЕРЕННОСТЬ Н. А. КИШИНСКОМУ
15(27) апреля 1867. Баден-Баден
Я, нижеподписавшийся, сим объявляю всем, кому о том ведать надлежит, что управление всем моим имением поручено мною Никите Алексеевичу Кишинскому и что он один имеет полное право приказывать и распоряжаться как в Спасском, так и в других моих деревнях, и что никакое другое лицо не имеет права противиться его распоряжениям.- Прошу г-на Кишинского пользоваться этим заверением, где только он найдет это нужным.
Коллежский секретарь Иван Тургенев.
Баден-Баден.
Schillerstrasse, 277.
15/27-го апр; 1867.
ПЕРЕВОДЫ ИНОЯЗЫЧНЫХ ПИСЕМ
С французского:
Воскресенье, 14 января 1866.
Что поделываете, сударыня, как поживаете? Слишком уж давно я не получаю от вас никаких известий. Я знаю, что все это время вы были очень заняты бракосочетанием герцога де Муши1; но если сейчас у вас есть несколько свободных минут, употребите их на то, чтобы написать мне два слова. Это доставило бы мне огромное удовольствие, ибо нет необходимости говорить, сколь искренне я к вам привязан.
Что касается меня, то я, кажется, окончательно пустил корни в Баден-Бадене. Здоровье мое сносно, я часто езжу на охоту и вновь взялся за работу: начал писать большой роман2 - я держу этого быка за рога - но не знаю, хватит ли у меня сил повалить его на землю. Пока же мы стоим один против другого.
Мы с дочерью условились встретиться в Париже в феврале или самое позднее - в марте месяце: следовательно, я буду иметь удовольствие вскоре увидеть вас и надеюсь найти в добром здравии вас и всех ваших.
Осмеливаюсь обратиться к вам со следующей просьбой: мне хотелось бы доставить моему другу Виардо удовольствие прочесть "Пиквика" Диккенса в том хорошем переводе, который вышел в издательстве Ашетт3. Я написал в Париж, но, видимо, издание уже разошлось. Если не ошибаюсь, я, как будто, видел экземпляр этой книги у вас. Не будете ли вы столь любезны выслать мне его бандеролью? Я верну вам его в полной сохранности в феврале.
Примите заранее мою благодарность и уверение в моей искренней и неизменной преданности.
С французского:
Понедельник, 5 февраля 1866.
Моя дорогая Полинетта, я пишу тебе из Гейдельберга, куда приехал посоветоваться со знаменитым врачом Фридрейхом1 по поводу одной вещи, на которую я сперва не обратил внимания - но которая последние несколько дней принимает угрожающие размеры: воспаление мускула левой руки. Так вот! он мне предписал в течение 8 дней с утра до вечера каждые 5 минут менять холодные компрессы на руке - и это только начало лечения. Ты видишь, что сейчас нечего и думать о поездке в Париж,- я пригвожден к Баден-Бадену неизвестно на сколько времени. Так или иначе - это не очень весело,- но нужно относиться к своей беде терпеливо.
Будем надеяться, что я всё же увижу тебя до конца весны. А пока, очень грустный, целую вас обоих, тебя и Гастона, и прошу передать привет от меня всей твоей семье.
Я бы очень хотел угодить г-ну Пагонкину1, чье предложение очень для меня лестно; но все мои вещи - или почти все - хорош"ли, плохо ли - переведены, а роман, который я сейчас пишу и который я бы с удовольствием предоставил в распоряжение г-на П<агонкина> еще далек от завершения2. Между тем вот что можно сделать: помнится, я продал вам том рассказов, уже опубли