| Главная » Книги |
Тургенев Иван Сергеевич - Письма (1866-июнь 1867), Страница 9
Тургенев Иван Сергеевич - Письма (1866-июнь 1867)от меня инструкцию принять управление, не требуя никаких отчетов и не входя ни в какие разбирательства,- а судьба дяди и его детей мною обеспечена - и жить он может в Спасском, пока найдет удобным, не спеша, переселиться к себе. Оставаться долее при 5500 р. сер. годового дохода от 5500 десятин я не нашел возможным - и вот вся причина этой перемены. Решаюсь обратиться к Вам, добрейший Иван Петрович,- в Вашем характере столько деликатности и мягкости, дядя мой питает к Вам такое уважение, что в случае каких-либо затруднений Ваше слово принесло бы великую пользу! Помогите старику взглянуть на всё это дело прямыми глазами, а то он мне такие письма пишет, что я прихожу в тупик. Мне ужасно неприятно, что я в Спасское не попал и не попаду - но что же делать! Ей-богу - мне невозможно ехать.
Роман мой4 печатается и выйдет в мартовской книжке "Русского вестника". Посмотрим, какое он на Вас произведет впечатление,- а трудился я над ним много.
Поклонитесь от меня Фету и поцелуйте Петю: видно не в нынешнем году придется нам увидеться.
Крепко дружески жму Вам руку и остаюсь
душевно Вам преданный Ив. Тургенев. 1953. ПОЛИНЕ ВИАРДО 22 марта (3 апреля) 1867. Москва Moscou. Au comptoir des Apanages, boulevard Pretchistenski. Mercredi, 3 avril/22 mars 1867. Aléa jacta est! chère Madame Viardot, je ne vais pas à Spasskoïé! Je n'aurais pu le faire que dans quinze jours - d'ici là les chemins sont impraticables - et je ne veux pas rester si longtemps en Russie; - et puis j'ai enfin reèu des lettres raisonnables de mon oncle: il se résigne à céder les rênes du pouvoir. Mon intendant me fait savoir aussi qu'il commence à devenir le maître: il paraît qu'il a trouvé un chaos indicible. Ma présence n'aurait pas servi à grand'-chose. Mon oncle voudrait me revoir - et je ne demanderais pas mieux que de lui procurer cette satisfaction - mais c'est impossible. Je lui écris chaque jour des lettres fort longues - et j'espère qu'il s'en contentera1. Je vois bien qu'il y aura fort à faire pour remettre la barque à flot - mon oncle l'a laissé terriblement ensablée... les deux premières années je serai obligé de tirer la Muse par l'oreille - puisque la littératare donne encore.- Je crois que j'ai mis - dans mon intendant - la main sur un homme énergique et sensé2.
Ainsi - voici mon plan - si rien ne vient se mettre en travers: je reste ici jusqu'à lundi 8 avril. J'achève mes épreuves, je prends sous le bras 10 exemplaires, je palpe l'argent de Katkoff3, je fais deux lectures publiques - il m'a été impossible de m'y soustraire - samedi pour les Ruthéniens de la Galicie4, que notre société soutient contre les attaques et les menées des Autrichiens et des gentilshommes polonais; - dimanche à une séance - des "Amis de la littérature russe"5; - je suis de ces amis-là depuis 10 ans - et je n'ai jamais rien lu,- en un mot - c'était indispensable.- Lundi je file pour Pétersbourg - où j'arrive mardi. Jeudi je refais une relecture republique pour notre société de secours aux littérateurs indigents6 - j'ai dû le promettre à Annenkoff; et vendredi je me mets en route pour Berlin. Dimanche matin, je descends à l'hôtel d'Angleterre, je repars le soir - et lundi, 15 avril, si Dieu me prête vie, à 3 1/2 h
A propos de mauvaise chance, je dois dire que mon pied, après m'avoir fait souffrir pendant quarante-huit heures, a l'air de vouloir revenir au status quo... assez insuffisant - d'il y a une semaine. Pourvu que je puisse arriver tant bien que mal jusqu'à Bade! Je suis sûr que là-bas je serai bientôt guéri - ou si je ne le suis pas - je m'en consolerai aisément.
Vous êtes bonne comme un ange, chère Madame Viardot - vous me gâtez avec ces adorables petites lettres, qui me rendent mes journées lumineuses. C'est un vrai bienfait - car si vous êtes triste là-bas - avec ce trémolo7 dont vous parlez, je ne suis pas non plus bien gai ici. Il faudra pourtant prendre quelques mesures - si E(rnest) vient en juin; plus j'y réfléchis et plus je ne vois pas pour Louise la possibilité de rester à Bade, où rien ne pourrait amortir le choc8.
Vive Gérard la tortue! Grâce à lui, le monde musical pourra jouir de ces petits chefs-d'œuvre - (je maintiens le mot) pour piano et violon9. La pièce en vers de Lenau que vous me copiez - est à peu près la seule de lui que j'aime - et je suis fort curieux d'entendre la musique que vous ont inspirée ces paroles 10. Faites encore quelque chose; pour qu'à mon retour, j'aie du nouveau à entendre... Mon retour... Je n'y croirai que deux jours après mon arrivée - Schillerstrasse 277.
Mille amitiés à tout le monde, à commencer par Viardot. Je vous embrasse les mains avec tendresse.
Au revoir le 15 avril!
Der Ihrige J. T. 1954. H. A. КИШИНСКОМУ 22 марта (3 апреля) 1867. Москва Москва. На Пречистенском бульваре, в доме Удельной конторы. Середа, 22-го марта 1867. Любезный Никита Алексеевич, я получил Ваши два письма1, пакет с бумагами и 500 р. сер. денег. Очень благодарю за всё. Из последнего письма дяди ко мне2 я вижу, что он наконец убедился в необходимости передать Вам все дела,- и я надеюсь, что теперь уже это приведено в исполнение. Из прежних писем моих Вы знаете мои желания: я полагаю, что дядя теперь не будет упираться и, напротив, поможет Вам привести всё в известность, насчет описи, дворовых и т. д. Очень мне неприятны Ваши известия о долгах в Опекунский Совет и прочих неустройствах, но поднимать старое нечего, и если при передаче Вам окончательных счетов дядя по-прежнему не покажет в наличности денег, то Вам на это отвечать нечего, а можете только указать на существующие долги и на трудность их выплатить. Первые времена будут несомненно для Вас трудны, но я постараюсь Вам облегчить их, не требуя излишних денег. Дядя пишет мне, что он недолго останется в Спасском: торопить Вы его не должны, это в его воле, только надо определить сейчас же, сколько для него - для его услужения - остается на моем иждивении людей, лошадей, а остальное держать без нужды не следует. К истинному моему сожалению, любезный Никита Алексеевич, я в Спасское теперь приехать не могу. Бог даст - быть может, летом, когда железная дорога подвинется. Нога у меня разболелась, кашель меня мучит сильный, а дорога стала непроезжая; пришлось бы ждать до половины апреля, а это невозможно. Впрочем, так как я теперь могу надеяться, что дядя урезонился, то мое отсутствие не так важно: я об этом пишу ему - и Вы уже так поступайте. О доверенности я ему писал, чтобы он сам ее уничтожил, так как я не желаю огорчить его приставанием; он ответил мне, что хочет лично мне ее передать; но так как я теперь не приеду, то я снова буду его просить, чтобы он это сделал от своего лица; на всякий же случай я пошлю Вам то прошение, которое Вы мне сообщили3; Вы представьте его только в таком случае, если бы дядя не публиковал бы от себя.- Меня очень удивило известие о продаже тамбовско-елатомских земель: дядя мне об этом ничего не писал. Верно ли это и нельзя ли узнать что-нибудь положительное и либо остановить, либо получить эти деньги в руки? Вы об этом распорядитесь. Прошу Вас поселиться во флигеле - я об этом также пишу дяде.- Я выезжаю отсюда в понедельник и до пятницы остаюсь в Петербурге, на квартире В. П. Боткина, на Караванной, No 14. Вы успеете мне еще отвечать туда. Я Вам еще напишу из Петербурга - и перед отъездом из Москвы.
Желаю Вам терпения и выдержки. Не пеняйте на меня, что я теперь приехать не могу,- это совершенно невозможно. Денег у меня будет довольно на два месяца юж нынешнего числа, а там понемногу будем изворачиваться.
Если Вы полагаете нужным приступить немедленно к продаже леса в Тапках, то пришлите мне форму доверенности, я Вам немедленно отошлю ее. В случае нужды Вы можете на этот раз обратиться к дяде, пока его доверенность не уничтожена. Я напишу ему об этом. Селезнев предлагает мне за Кадное 30 руб. сер. за десятину, я не решаюсь отдать - и прошу с него 354.- Пока прощайте, напишу Вам послезавтра. Жму Вам руку.
Ваш искренний доброжелатель Ив. Тургенев. 1955. И. П. БОРИСОВУ 23 марта (4 апреля) 1867. Москва Москва. На Пречистенском бульваре, в доме Удельного ведомства. Четверг, 23-го марта 1867. Милый Иван Петрович, не успел я Вам написать довольно большое письмо, как получил Ваше1 - и не могу не отозваться. Прежде всего - благодарю Вас за чувство, которое Вам его внушило: я узнал Вашу неизменную дружбу, Вашу добрую душу.- С тех пор как я писал Вам - я получил наконец от дяди письмо спокойное и благоразумное2: он как будто опомнился и пришел в себя и убедился, что я не мог поступить иначе - и всячески стараюсь ослабить неизбежный удар, обеспечить и упрочить его будущность. Если б он показал Вам мои письма - Вы бы увидали, что я всё время поступал с ним так, как Вы мне советуете: говорил ему, что совершенно убежден в его бескорыстии, не требовал никаких отчетов, не возвращался на старое; если же я упоминал о нем, то единственно для оправдания себя. Я натягивал все возможные струны - и всё неудачно; наконец, однако, кажется, что дело пошло на лад. Правда, что когда он узнает, что я не приеду - опять поднимутся вопли3... Но что же делать? Желание мое приехать было великое: доказательством тому служит моя попытка, окончившаяся в Серпухове; но теперь, при ужасных дорогах - путешествие для меня немыслимо: я болен, истинно болен и расклеился весь: ноге опять хуже - так что я в комнате едва волочусь с места на место,- кашель терзает мне грудь, чуть только я нос выставляю на свежий воздух... нет! куда мне! Дай бог домой вернуться, в топленных вагонах, по железным дорогам! - Будьте так добры, помогите мне растолковать это дяде: оно невесело - да помочь этому нельзя. А чтобы дать Вам понятие о том, до какой степени запущено было хозяйство,- то вообразите, что Спасское попало под опеку!! за неплатеж двухсот семидесяти рублей в год. Несмотря на правильно веденные книги - это был совершеннейший хаос.
Но довольно об этом.- Я хотел только поблагодарить Вас за Ваше письмо и выразить Вам мое сожаление, что не увижу Вас в нынешнем году... Придется, видно, Вам с Петей приехать погостить ко мне в Баден. Роман мой4 печатается, и я уже читаю последние корректуры: я Вам вышлю отдельный оттиск.
Я выезжаю отсюда во вторник, а из Петербурга в пятницу; я в Петербурге буду стоять на квартире у Боткина, на Караванной, No 14.
Еще раз обнимаю Вас и остаюсь навсегда
душевно Вам преданный Ив. Тургенев. 1956. ПОЛИНЕ ВИАРДО 23 марта (4 апреля) 1867. Москва Moscou. Au comptoir des Apanages, boulevard Pretchistenski. Jeudi soir, 4 avril/23 mars 1867. О theuerste Freundinn, que vous êtes donc bonne de m_'écrire si souvent! Depuis que je suis ici, je ne puis me défendre d'une impression étrange: il me semble que je suis en prison; - et je suis emprisonné en effet par le mauvais temps, par la neige sale et vilaine, qui rend les rues impraticables... et puis ma jambe infirme, qui me permet à peine de me traîner dans les vastes chambres de la maison que j'habite - et cette toux qui ne me lâche pas... eh bien! vos lettres - sont comme des messagers de liberté! Elles semblent me dire que dans peu de jours - toutes ces entraves tomberont - et je redeviendrai ce que j'ai été jusqu'à présent. Je compte les instants... onze jours encore... C'est bien long. Oh! que j'en ai assez, de cet hiver interminable, de tout ce que je vois, de tout ce qui m'entoure!!.
Allons - ne parlons pas de choses tristes... il ne fait déjà pas trop gai chez vous, mes pauvres chers amis - avec toutes ces santés un peu ébranlés - et puis avec ces crescendo d'attente amère et pénible, qui vous vient du Cap1! Voyons,- je vais vous raconter quelque chose. J'ai lu deux fois "L'Histoire du lieutenant"2; la première fois chez Mr Katkoff, qui me l'a immédiatement achetée, et où j'ai été cruellement agacé par Mme Katkoff, qui n'a cessé de se gratter le nez, de s'arranger, de se tasser, de se frotter les genoux et le ventre (elle est grosse de son quinzième enfant), pendant tout ce temps.- J'étais assis auprès d'elle et je ne voyais qu'elle, car je tenais mon nez plongé dans mon cahier; je l'ai trouvée fort laide et disgracieuse - ce qu'elle est du reste, lecture à part. La seconde fois, èa a été chez la femme du prince Tcherkasski, du même prince T(cherkasski) qui a été ministre de l'Intérieur en Pologne - et qui a donné sa démission après la maladie de Mi-lutine3. On était en petit comité,- des gens d'esprit s'in-téressant peu aux choses littéraires, des dames sur le retour et dévotes, sans fiel pourtant et un imbécile à la mode, bon enfant et enthousiaste. Le long Wassiltchikoff était du nombre; - ce n'est pas pourtant lui l'imbécile.- Ma petite plaisanterie a plu tout en scandalisant un peu. Je dois ajouter que faire une lecture est une vraie corvée pour moi, je ne puis m'empêcher d'avoir un secret sentiment de honte. Et après-demain donc!.. lecture publique avec tout le bataclan4... Je vous donnerai tous les détails.
Je termine brusquement cette lettre,- car il faut que je l'envoie sur-le-champ à la poste. Ma santé n'est pas trop fameuse non plus. Mon pied me fait mal, je tousse - enfin! patience... patience!
Je vous écrirai dès demain - aujourd'hui j'embrasse toute la maisonnée et vous serre les deux mains avec toute la force d'un attachement inaltérable.
Der Ihrige J. T. 1957. M. H. КАТКОВУ 23 марта (4 апреля) 1867. Москва Четверг. Вот, любезный М<ихаил> Н<икифорович> - два последние листа - если можно, прошу окончания - да велите прислать мне оригинал листа (стр. 193-208) - там есть выражения, которые я не могу вспомнить,- прикажите его прислать вместе с выправленным листом. Я тотчас отошлю его назад.- Я нездоров и не выхожу,- но собираюсь выехать в воскресение или в по<недель>ник.- Будут ли к тому <времени готовы> {Текст поврежден.} 10 экземпляр<ов?>.
Я действительно обложился письмом: вот что я писал к Вам, и прошу Вас исполнить нашу просьбу.
Кланяюсь дружески. И. Т. На обороте:
Михаилу Никифоровичу Каткову. От Тургенева. 1958. П. В. АННЕНКОВУ 24 марта (5 апреля) 1867. Москва Москва. Пятница, 24 марта 1867. Вот, любезный Павел Васильевич, в ответ на Вашу вчерашнюю телеграмму1, рукопись первых пяти глав "Дыма"; корректуру я бы не мог сегодня достать: контора "Русского вестника" - это то же министерство, да еще старых времен. Я прочту первые пять глав2. Вы можете показать рукопись кому следует. Я болен до безобразия - ногою и кашлем, а завтра я должен читать в пользу галичан (!)3. В понедельник выезжаю, во вторник, утром, я - У Боткина. Предуведомьте его. Дружески жму Вам руку.
Ваш Ив. Тургенев. 1959. Н. А. ЛЮБИМОВУ 24 марта (5 апреля) 1867. Москва Пятница. Милостивый государь Николай Алексеевич! У меня есть до Вас три важные просьбы - вот в чем состоят они:
1.) Я обещал читать отрывки из моего романа в Петербурге, в четверг - в пользу Литературного фонда1; но для этого нужно - как меня предуведомили вчера телеграммой2 - представить сперва корректуру или оттиск. Я должен отправить это сегодня же с почтой. Будьте так добры, пришлите с сим посланным первые три листа,- которые, вероятно, должны быть отпечатаны3.
2.) Я запродал книгопродавцу Салаеву отдельное издание моего романа; он должен выдать его три месяца спустя после появления в "Русском вестнике" (точно такое условие было заключено при продаже отдельным изданием "Отцов и детей")4; но я все-таки желаю справиться - точно ли три месяца обычный в таких случаях срок?
И наконец 3.) Позвольте Вас просить ускорить набор и печатание "Дыма". Сегодня пятница - я непременно должен уехать в понедельник - а еще далеко не всё набрано и поправлено. Завтра праздник, а там воскресение. Я боюсь, что буду задержан.
Извините причиняемое Вам беспокойство и примите уверение в совершенном моем уважении и преданности.
Ив. Тургенев. 1960. Н. А. ЛЮБИМОВУ 24 марта (5 апреля) 1867. Москва Пятница вечер. Милостивый государь Николай Алексеевич, Покорно Вас прошу прислать мне оттиски первых трех листов "Дыма", а то мне не по чем будет читать завтра, так как я рукопись, доставленную мне г-ном Щебальским, отправил к Анненкову в Петербург1.
Примите уверение в совершенном моем уважении.
И. Тургенев. 1961. H. A. ЛЮБИМОВУ 24 марта (5 апреля) 1867. Москва Пятница веч. Милостивый государь Николай Алексеевич! Благодарю Вас за сообщенные известия: отдельное издание отложится на 6 месяцев вместо 3-х1. Что же касается до выражений, которые Михаил Никифорович желал бы устранить,- то я сам заеду к нему завтра вечером - и поговорю с ним.- Я, признаюсь, теперь уже не вижу ничего, что бы могло остановить мысль на известном недоумении2.
Примите, вместе с искренним сожалением о постигшем Вас несчастии3, уверение в совершенном моем уважении.
Ив. Тургенев. P. S. Прилагаю два корректурных листа; из них я бы желал еще иметь второй, так как на стр. 128-й вкралась важная ошибка4.
Ив. Тургенев. 1962. П. В. АННЕНКОВУ 25 марта (6 апреля) 1867. Москва Москва, 25 марта 1867, суббота. Милый Анненков! Прошлой ночью со мною сделался такой сильный припадок подагры, что и теперь лежу с одной ногой и пролежу по крайней мере неделю, и когда отсюда выеду - неизвестно. Сегодня и завтра я должен был читать здесь,- всё это останавливается; а Вас прошу отменить чтение в четверг1. Когда оно сделается, господь ведает; я не знаю. Нечего говорить Вам, как это мне неприятно. Хороша для меня перспектива в будущем: каждые четыре месяца такая гадость! Жму Вам крепко руку и кланяюсь Глафире Александровне.
Ваш Ив. Тургенев. 1963. Н. А. ЛЮБИМОВУ 25 марта (6 апреля) 1867. Москва Милостивый государь Николай Алексеевич, Со мной сделался такой сильный припадок подагры, что чтение должно быть отменено1 - и я пролежу неизвестно сколько.- Я было хотел явиться сегодня вечером к M. H. Каткову, чтобы переговорить насчет известных выражений,- но мне теперь это невозможно - и потому покорно прошу либо его, либо Вас пожаловать ко мне сегодня с корректурой. Мы переговорим2.
Примите уверение в моем уважении и предавности.
Ив. Тургенев. Суббота, утро.
1964. ПОЛИНЕ ВИАРДО 25, 26 марта (6, 7 апреля) 1867. Москва Moscou. Au comptoir des Apanages, boulevard Pretchistenski. Samedi soir, 6 avril/25 mars 1867. Si j'étais le comte Michel Wielhorski, chère Madame Viardot, je serais fermement convaincu que l'année 1867 est une année "climatérique"1 pour moi - en d'autres termes - une vilaine année. Tout va à la diable et je reèois toujours einen Streich durch die Rechnung. Vous savez déjà que je devais lire aujourd'hui en séance publique un fragment de mon roman2: eh bien! - hier soir, vers 10 heures, j'ai été pris d'une attaque de goutte à l'orteil tellement violente, que rien de tout ce que j'ai eu jusqu'à présent ne peut s'y comparer: j'ai souffert toute la nuit comme un damné - et ce n'est que depuis une heure ou deux que l'accès se calme. Naturellement, la lecture est tombée à l'eau. A 1 1/2 h
Dimanche.
Cela va mieux, mais je ne puis pas encore marcher, c
Dimanche soir.
Je viens de recevoir votre lettre ainsi que celle de Viar-dot... Pauvres petits enfants,- avec leur poisson d'avril!.. Je n'ai pas pu y contribuer, et Massenbach8 est dans un piètre état... L'année 1867 aura, vous verrez, la même influence pernicieuse sur mon second architecte, et un bon matin - patatras! - on entendra un grand bruit dans la vallée de Thiergarten... C'est la belle maison de Mr Turkeneff ou Dourganif qui se sera écroulée9... Et je ne verserai pas de larmes.
Rien de nouveau depuis ce matin.- Le temps est exécrable,- toujours cette sale neige devant les yeux... Oh! comment faire pour s'en aller! Je ne dis plus rien,- je ne fais plus de projets. Was geschehen soil, wird geschehen, comme disait notre profond professeur de philosophie, Werder, à Berlin.
En attendant,- le pauvre goutteux embrasse tout le monde et se recommande à vos prières. Je répondrai à V
Der Ihrige J. T. 1965. M. H. КАТКОВУ 26 марта (7 апреля) 1867. Москва Посылаю Вам, любезнейший Михаил Никифорович - проверенную сверстанную корректуру и первую корректуру продолжения, полученную мною сегодня поутру. Задержки с моей стороны не будет.- Будьте также так добры, прикажите мне печатать 10 отдельных оттисков1.
Весь Ваш Ив. Тургенев. Воскресение
вечером.
На обороте:
Его высокоблагородию Михаилу Никифоровичу Каткову. В Кривоникольском переулке, в доме Щелиной от Тургенева 1966. П. В. АННЕНКОВУ 27 марта (8 апреля) 1867. Москва Москва. Понедельник, 27 марта 1867. Милый Павел Васильевич! Ноге моей как будто легче, и я надеюсь быть в состоянии прочесть свои главы в середу и выехать отсюда в четверг. А потому Вы можете назначить чтение в Петербурге в субботу или, для большей верности, в воскресенье1.
Этот год для меня ужасный: ничего не удается, всё идет навыворот. Очень меня опечалило то, что Вы мне пишете о Глафире Александровне2. Но ведь ехать по железной дороге легче, чем в карете по петербургской мостовой. Я сообщил Ваше письмо Маслову3. Жму Вам руку. До свиданья - авось!
Ваш Ив. Тургенев. 1967. С. В. ЭНГЕЛЬГАРДТ 27 марта (8 апреля) 1867. Москва Милостивая государыня, Софья Владимировна! Я уже слыхал прежде о переводах г-на Pélan - и с великой радостью готов содействовать распространению их за границей1.
Здоровье мое поправляется, и я надеюсь быть в состоянии прочесть послезавтра, в середу, те главы, которые я хотел прочесть в субботу2.
Мне было бы очень приятно увидеть Вас, и во всяком случае прошу Вас принять, вместе с изъявлением моей благодарности, выражение моей совершенной преданности и уважения.
Ив. Тургенев. Понедельник
27-го марта 67.
1968. ПОЛИНЕ ВИАРДО 28 марта (9 апреля) 1867. Москва Moscou. Au comptoir des Apanages, boulevard Pretchistenski. Mardi, 9 avril/28 mars 1867. Année climatérique1, année climatérique, chère Madame Viardot, je ne sors pas de là. Voici que mon pied va mieux - et ma lecture ratée samedi doit avoir lieu demain mercredi2 - (par parenthèse - le jour même où vous chantez à Strasbourg) - eh bien - autre misère: Mr Katkoff me fait de si grandes difficultés pour mon malencontreux roman, que je commence à croire qu'on ne pourra pas le publier dans sa revue - ce qui - 1°) me ferait perdre quelque chose comme 2000 roubles argent - et 2°) retarderait encore mon départ - car il faudrait trouver un autre éditeur soit à Pétersbourg, soit ici-ce qui ne se fait pas en un tour de main. Mr Katkoff veut à toute force faire d'Irène une vertueuse matrone - et de tous les généraux et autres messieurs qui figurent dans mon roman - des citoyens exemplaires. Vous voyez que nous ne sommes pas près de nous entendre. J'ai fait quelques concessions - mais aujourd'hui j'ai fini par dire: halte-là! Nous verrons s'il cédera. Quant à moi, je suis bien décidé à ne plus reculer d'une semelle: les artistes doivent aussi avoir une conscience et je ne veux pas que la mienne me fasse des reproches3. Enfin - vous voyez quel embrouillamini que tout cela - et vendredi, coûte que coûte, je dois pourtant partir. Je vous Jure que quand je me verrai enfin à Bade - je pousserai un Ouf! à faire trembler toutes les montagnes de la Forêt Noire. Cela se gâte aussi - naturellement - du côté de mon oncle. Mais comme il a accepté ma pension, il, a par cela même donné sa démission - et ce n'est plus qu'une affaire de temps avec quelques tiraillements de plus ou de moias4. Avec tout cela, le temps est mauvais - et toujours cette neige devant les yeux. J'en deviendrai malade! Mais parlons d'autre chose.
Je suis véritablement épris de la reine de Prusse et si jamais elle me donnait sa main à baiser, je le ferais avec le plus grand plaisir. Il est impossible d être plus gracieuse - et on sent qu'elle a pour vous une véritable affection - ce qui la rend charmante à mes yeux5. Avec tout celat il n'est pas impossible que votre marche militaire ne retentisse sur un champ de bataille... dans les environs du Rhin. On est très inquiet ici; la baisse terrible à Paris que le télégramme nous a annoncée aujourd'hui commence à faire rêver les plus insoucients - et l'on se dit que malgré l'Exposition6, Franèais et Prussiens pourraient bien en venir aux mains pendant le cours de l'été. Il ne faut pas s'y tromper: si cela devait arriver - la Russie se mettrait franchement du côté de la Prusse comme en 18137 - l'opinion publique est très anti-franèaise dans notre pays - et voyez la bizarrerie: dans ce conflit - ce serait le Prussien qui représenterait le progrès, la civilisation et l'avenir - et le Franèais - le fils du Franèais de 18308 - la routine et le passé9!
Je sais bien que c'est insupportablement long et ennuyeux - copier de la musique, mais faites-le, et pour Gérard et pour l'éditeur de Berlin10. Je suis sûr que cela aura un grand succès et vous encouragera à continuer.
Merci pour les détails sur vos élèves et pour la chronique de Bade... Diable, diable! Il se passe chez vous bien de choses extraordinaires. Je ne m'étonne pas qu'on n'ait pas encore commencé le travail de la maison chez moi11. Année climatérique!
Serait-il possible que je ne retrouve pas Mme Anstett à mon retour? Elle était plus sédentaire que cela de mon temps.
Si Dieu me prête vie, dans une semaine à pareille heure - j'aurai déjà franchi la frontière12... Mais on ne peut rien savoir de positif. Je vous écrirai demain après la lecture13 - et la lettre partira jeudi. En attendant - mille et mille amitiés à tout le monde; je vous embrasse les mains avec tendresse. Demain soir j'applaudirai pour me mettre au diapason14. Auf Wiedersehen!
Der Ihrige J. T. 1969. H. A. КИШИНСКОМУ 28 марта (9 апреля) 1857. Москва Москва. В доме Удельной конторы, на Пречистенском бульваре. Вторник, 28-го марта 67. Господи, как почта скверно ходит теперь, любезный Никита Алексеевич! Я только сегодня получил Ваши два письма от 20 и 21-го марта и - странное дело! - письмо от 20-го пришло позднее1. Ни в том, ни в другом нет еще ответа на мои большие письма к Вам и к дяде2. Я вижу, что Вы меня еще ожидаете весной и что Вы ничего еще не знаете о моем отъезде за границу и о невозможности, в которой я нахожусь, отправиться в Спасское. Я лучше, если в том будет крайняя нужда, готов снова приехать летом, когда будет железная дорога хоть до Тулы и моя нога, от которой я сильно страдал именно в эти последние дни, поправится.- Меня несколько удивило то, что Вы еще не вполне вступили в управление: я, кажется, формально об этом писал дяде Николаю Николаевичу. Вы напрасно, со всей деликатностью, не дали заметить ему, когда он у Вас в число 800 р. пенсии просил 100 рублей, что по счетам деньги должны находиться в кассе; если же он отвечал бы Вам, что их нет, то, конечно, Вам следовало умолкнуть и не настаивать. Я надеюсь также, что Вы взнесли за Спасское; это слишком большой страм и стыд - из-за такой ничтожной суммы допустить опеку3! Перед отъездом за границу я вышлю Вам, как обещал, просьбу об уничтожении доверенности в Мценский уездный суд, но Вы ее представьте только в случае упорства или замедления со стороны дяди; я об этом, а также о непременном моем желании полной и совершенной передачи Вам всех дел буду писать ему завтра.
Я выезжаю отсюда в пятницу, а из Петербурга во вторник; Вам теперь уже не придется мне писать иначе как -
В Великое герцогство Баденское, в Баден-Баден.
И. С. Тургеневу. Grossherzogthum Baden. Herrn I. Turgeneff. Baden-Baden. Schillerstrasse, 277. Списав аккуратно этот адресе, Вы можете быть уверены, что письмо непременно дойдет.
Я уже Вам писал, что мне теперь денег раньше двух, трех месяцев не нужно; Вы об этом пока не заботьтесь, а очень мне будет интересно знать, как Вы приметесь за хозяйничанье и как Вам удадутся Ваши первые шаги. Не забудьте аккуратно определить: а) число остающихся дворовых на моем иждивении; б) число лиц, временно находящихся на служенье у дяди; в) также число лошадей- моих и дядиных; г) какие лица Вы оставите для помощи Вам в управлении и с какими разделаетесь. Надобно, чтобы дядя находился в Спасском как бы гостем, почетным родственником, не более.
Желаю Вам терпения, здоровья и удачи и кланяюсь Вам.
Ваш искренний доброжелатель Ив. Тургенев. P. S. Я также пишу дяде4, чтобы он показал Вам вексель, который я ему дал и который обязуюсь выплатить. Вам это нужно знать для соображения; уведомьте меня о сумме.
1970. Н. А. ЛЮБИМОВУ 29 марта (10 апреля) 1867. Москва Милостивый государь Николай Алексеевич! На стр<аниц>е 48-й я выкинул щекотливые фразы - а на 46-ой вместо "высокой особе" - поставил "иностранному дипломату" - так что теперь уже, кажется, всё в порядке1. Мне бы весьма не хотелось возбудить малейшее недоразумение и поставить Михаила Никифоровича в неприятное положение2.
С совершенным уважением остаюсь преданный Вам Ив. Тургенев. Середа.
1971. ПОЛИНЕ ВИАРДО 29, 30 марта (10, 11 апреля) 1867. Москва Moscou. Ли comptoir des Apanages. Mercredi, 10 avril/29 mars 1867. Chère madame Viardot,- un ouragan de neige souffle, geint, gémit, hurle depuis ce matin à travers les rues désolées de Moscou - les branches des arbres sous mes fenêtres s'entrechoquent et se tordent comme des désespérées, des cloches tintent tristement au travers: nous sommes en plein grand Carême... Quel joli petit temps! quel charmant pays! Je pars dans une heure pour ma lecture, j'aurai un public furieux d'être venu de si loin (tout est loin à Moscou), par une tempête pareille - pour entendre des balivernes... Gare au fiasco! - Enfin, espérons toujours qu'on ne sifflera pas; et si on siffle,- eh bien, on sera à l'unisson du dehors. Je ne crois pas que j'en dormirai moins bien, ou plus mal. Est-ce vraiment vrai que je m'en vais après-demain î Cela me paraît impossible.
Mercredi soir.
Eh bien 1 je dois le dire - avec une rude franchise: j'ai eu un très grand succès. J'ai lu le chapitre "Chez Gou-bareff" - vous savez1: où il y a tout ce tas de gens qui font des commérages révolutionnaires,- puis le premier entretien de mon héros avec Potouguine, le philosophe russe2. On a beaucoup ri, on a applaudi, j'ai été reèu et reconduit par des battements de mains, vigoureux et una nimes. Il y avais 3 à 4 cents personnes. Ce qui m'a le plus surpris - c'est qu'il paraît que j'ai très bien lu; je recevais des compliments de tous côtés. Tout cela m'a fait plaisir - et j'ai eu surtout du plaisir à penser que je vous le dirai. Et vous, chère madame Viardot, qu'avez-vous fait aujourd'hui à Strasbourg? Vous a-t-on fait une ovation en règle3? Vous me direz tout cela de vive voix.- Oh! que c'est bon de pouvoir se dire cela!.. Si rien ne vient mettre des bâtons dans les roues, je pars d'ici après-demain, vendredi4; et je vous jure que je ne resterai pas à Péters-bourg une seconde de plus que de strict nécessaire.
L'affaire Katkofî s'est arrangée; j'ai sacrifié une scène _ peu importante d'ailleurs6 - et j'ai sauvé le reste. Le principal demeure intact, mais voilà le véritable revers de la médaille en littérature. Enfin, il faut se consoler à l'idée que cela pouvait être pire,- et que les 2 000 roubles me restent. J'ai aussi vendu ma nouvelle édition6 - j'ai fait des affaires tout plein, et je rapporte pas mal d'argent. Ça m'a été d'autant plus nécessaire que je ne dois pas espérer en recevoir de sitôt de Spasskoïé: mon nouvel intendant y a trouvé - littéralement - le chaos; - il y a des dettes auxquelles je ne m'attendais pas7. Il faudra continuer à battre le fer pendant qu'il est chaud, c<'est>-à-d
Jeudi matin.
La bourrasque a cessé - mais elle a laissé partout des monceaux de neige. Cette neige fond" parce qu'il y a 3 ou 4 degrés au-dessus de zéro,- mais, pour le moment, on se croirait au cœur même de l'hiver. Mon pied va décidément mieux, mais comme il ne faut pas que l'année cli-matérique perde ses droits11, ma toux est revenue avec violence. Mais elle ne m'empêchera pas de partir demain. Je vous écrirai dès mon arrivée à Pétersbourg. Dans une semaine, je suis - peut-être! &# 
| |
| Просмотров: 545 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры