Тургенев Иван Сергеевич - Письма (1866-июнь 1867)

   Я принялся за мое третье сочинение⁶, однако оно подвигается хуже - то есть медленнее. Тем не менее я тружусь.

   А теперь прошу вас дать мне ваши прекрасные руки, чтобы я нежно, нежно их поцеловал - и остаюсь навеки

  

   С французского:

   Дорогая госпожа Виардо, theuerste, beste Freundinn {самый дорогой, самый лучший друг (нем.).}, Виардо только что прочитал нам несколько отрывков из вашего последнего письма: "failure" {"неудача" (англ.).} с О. Бегасом достойна сожаления - эти две недели потеряны - но не следует предаваться унынию - надо незамедлительно обратиться к г-ну Граффу, которого вам рекомендуют, а главное - не должно быть и речи о возвращении в Баден-Баден¹. Вас тут же поймают на слове, а вы должны провести полных два месяца в Берлине. Не надо думать и о том, что мы "столкнемся" в пути,- если бог даст - и мое выздоровление не сделает резкого скачка назад - я выеду отсюда в пятницу или - самое позднее - в субботу - это твердо решено²; я уверен (то же говорит и доктор), что путешествие пойдет мне на пользу - мне бы только влезть в вагон, а уж когда я окажусь в Берлине - если бы и началась новая вспышка, пусть! я бы находился в Берлине - а следовательно, в двух шагах от вас.

   NB. Это письмо будет отправлено завтра - возможно, что вы его получите лишь по возвращении из Бреслау; но я вам пошлю еще одно в среду ³ - в нем я смогу сообщить вам точно день моего приезда в Берлин. Halt aus, mein Herz {Успокойся, мое сердце! (нем.).}!

  

   Понедельник, 25 февраля.

   Ноге моей становится лучше - понемногу, правда - но и это уже кое-что. Для меня теперь это "eine Lebensfrage" {"вопрос жизни" (нем.).} - хотя за последнее время мне часто приходилось отказываться от почти окончательных планов,- но на сей раз, я чувствую, разочарование было бы слишком горьким. Ich kann Ihnen gar nicht sagen, wie sehr ich mich nach Ihrer lieben Gegenwart sehne jede Nacht - und die ganze Nacht hindurch sehe ich Sie im Traume - auch kann ich jetzt nicht mehr arbeiten - da meine Gedanken beständig um Sie herum kreisen, und vor Ihrer theueren Gestalt schmelzen alio übrigen wie Schnee {Не могу вам сказать, как сильно стремлюсь я к вам каждую ночь, как всю ночь напролет вижу вас во сне; и я теперь не могу уже больше работать, так как все мои помыслы кружатся возле вас, и ваш дорогой образ заставляет все прочие растаять, подобно снегу (нем.).}.

   Настроение Луизы решительно улучшилось. Она спела нам сегодня арию Сюзанны⁴, романс Доницетти, небольшую вещицу Массне. Она и впрямь очень хорошо поет, как достойная дочь своей матери,- с безукоризненным соблюдением стиля, с совершенной точностью; ее голос, который мне всегда нравился (и который, между прочим, всегда вызывал во мне большое удивление, поскольку он мало согласуется с ее характером), набрал силу - развился - она легко берет верхи - высокие ноты у нее очень приятные, они звучат естественно и прозрачно. Я вполне искренно делал ей комплименты, что, по-видимому, доставило ей удовольствие. Это будет "valuable acquisition" {"ценное приобретение" (англ.).} для ваших утренников⁶, если - если - если ничто не помешает. Из многочисленных писем Эритта, которые Виардо должен был вам послать - вы поймете, что именно может помешать. Не сомневаюсь, что он этим летом приедет в Европу и тогда... тогда будет видно, что делать; но я думаю, что Луиза отправится еще дальше⁶.

   То, что вы пишете Виардо об успехе ваших Lieder {песен (нем.).} y этих двух бельгийцев, доставило мне живейшее удовольствие; и я благодарен вам за то, что вы подумали, что мне это будет приятно. Я испытываю совершенно особенное ощущение, когда вас чествуют и приветствуют - это ощущение очень нежное, особенное и возникающее одновременно под влиянием многих чувств.- А что С письмом г-на Дамроша⁷?

   Не знаю, писал ли я вам, что г-жа Муханова⁸ наконец поправилась - и что она уже вернулась в Варшаву. Коли ей удалось поправиться, так и мне не следует совсем терять надежду.

   Итак, решено - я пишу вам еще раз в среду, в четверг утром я пришлю вам записочку, а возможно и в субботу⁹... Т-с-с!

   Нежно целую Диди, und ich kürse mit der Inbrunst der Anbe-tung die lieben Hände und Fusse.

   {* и со всем пылом обожания целую ваши любимые руки и ноги. Ваш (нем.).}

   P. S. Я написал довольно большое письмо Пичу¹⁰.

  

   С немецкого:

   Вот уже несколько месяцев я все собираюсь написать вам, мой милый друг,- но, к сожалению, так и не пришлось - и говорю теперь мое "mea culpa" {"моя вина" (лат.).}. Очень часто я думал о вас, могу вас в этом заверить - я знаю, что за последнее время вам пришлось испытать мучительные переживания, и, конечно, я искренне сочувствовал вам¹. Я знаю, что теперь ваши дела идут несколько лучше, и я хотел бы узнать о вашем новом проекте - еженедельном издании при "Allgemeine Zeitung"². "Freya" получаю я регулярно³. В общем я знаю о вас через госпожу Рашет. Эта славная женщина питает искреннюю симпатию ко всей вашей семье⁴.

   Она, наверно, сказала вам, что у меня поселился скверный гость - а именно подагра, и весьма неприятной хронической формы. Болезнь на два месяца приковала меня к моему дивану, и даже сейчас я еще едва плетусь, опираясь на палку. Скверное дело для охотника! И к тому же болезнь нагрянула в неподходящее время. Мне следовало уже давно быть в России - по причине неотложных дел⁵, к тому же я закончил довольно большой роман и маленькую новеллу, которые я уже продал и печатание которых задерживается самым досадным образом⁶. Но с законами природы, будь они физиологического, патологического или политического свойства, трудно бороться. Это вам, как южному немцу и вообще как немцу, должно быть особенно хорошо известно, а тем более сейчас, когда suffrage universel {всеобщее избирательное право (франц.).} выкинуло такую любопытную штуку на севере⁷. И тем не менее еще долго будут встречаться люди, которые чуть ли не со священным трепетом будут говорить о "grandeur" {"величии" (франц.).} и "profondeur" {"глубине" (франц.).} и "sublime bon sens" "du peuple" {"высшем здравом смысле" "народа" (франц.).},- такие вещи лучше звучат по-французски⁸.

   Как только мои произведения будут переведены на французский язык, я, конечно, пришлю их сразу; может быть, вы сможете что-нибудь с ними сделать⁹.

   Вы, вероятно, слышали о позорной и мерзкой клевете, которая коснулась нашей бедной Катерины. Ее отец написал мне. В данном случае ничего не поделаешь, потому это стоит только прикоснуться к этому и станет еще хуже¹⁰.

   А теперь желаю вам всего хорошего. Надеюсь, мы увидимся в течение этого лета. Мне бы доставило большую радость, если бы мне удалось поместить вас в моем доме.

   Господин Виардо кланяется вам, госпожа Виардо уехала месяца на полтора в Берлин со второй дочерью.

   Передайте самый искренний привет вашей жене и примите уверение в моей давней дружбе.

  

   С французского:

   Дорогая и добрая госпожа Виардо, я только что получил ваше письмо от 20 февраля, отправленное - судя по штемпелю - из Берлина лишь 24 числа вечером. Предыдущее письмо от вас было от 21-го числа¹. Оно несколько запоздало. Спасибо за письмо от Дамроша², оно доставило мне большое удовольствие - в нем еще живо ощущается впечатление, произведенное вами³. Сегодня вечером я, конечно, много о вас думал и время от времени хлопал обеими руками под столом, дабы присоединиться к жителям Бреслау⁴. Дорогая госпожа В<иардо>, у меня есть для вас хорошая новость - ноге моей решительно лучше - много лучше, и теперь я почти уверен, что в пятницу или, самое позднее, в субботу уеду отсюда. Я напишу вам завтра, и завтра же смогу сообщить вам точную дату отъезда. О! какое счастье! какое счастье!

  

   Среда утром.

   Улучшение продолжается - могу сказать, что оно движется семимильными шагами - и прибавить, что надеюсь вскоре иметь возможность сделать то же самое, я уезжаю в пятницу в полдень. В субботу, очень рано, si Dios quiere {если богу будет угодно (исп.).}, я буду в Берлине и некто из числа моих знакомых - между 9 и 10 утра - получит записочку. Сегодня я пошлю телеграмму в гостиницу "С.-Петербург", чтобы заказать там номер с кабинетом. Совершенно излишне рассказывать вам о том, что я чувствую. Вам должно это быть известно не хуже моего. Но я поверю в это лишь спустя час после того, как увижу вас.

   Начинаю готовиться к отъезду, только что сообщил о нем г-же Ашптетт; я оставляю за собой эту квартиру, которая мне так дорога,- до 1-го июля, ибо кто знает...

   Сегодня вы в Бреслау, и я неизменно следую мысленно за вами. Не сомневаюсь, что у вас там уже сотни почитателей, и заранее поздравляю с успехом ваших сочинений⁵. Впрочем, в связи с этим у меня есть один небольшой замысел, которым я с вами поделюсь. Это предложение, связанное с Петербургом, вызвало во мне нечто вроде потрясения: мне невольно показалось, что я все еще живу в России и что это даст мне возможность вас увидеть... совсем, как двадцать лет назад, больше, чем двадцать⁶. Уверяю вас, что чувство, которое я к вам испытываю, нечто совершенно новое, которого никогда еще не существовало на свете и которое никогда не повторится!

   Дома все в порядке. Все болячки зажили, и Луиза потихоньку свыкается с обстановкой⁷. У меня был презабавный разговор с м-ль Бертой.

   Довольно! Я вам его перескажу.

   Только что ушел от меня Жемчужников - он сообщил, что жена его - вполне благополучно - произвела на свет девочку и что все идет очень хорошо. Похоже, что у Жанны рецидив и она серьезно заболела⁸. Я очень беспокоюсь за нее и за славного Поме.

   Напишу вам завтра: это будет заключительное письмо, если только не вмешается дьявол. В субботу или, самое позднее, в воскресенье мы увидимся.

   Тысяча приветов всем und tausend Küsse Ihren lieben, schönen angebeteten Händen.

   {* и тысяча поцелуев вашим любимым, прекрасным, обожаемым рукам. Ваш (нем.).}

  

   С французского:

   Прежде всего сообщаю тебе новость, которая, надеюсь, доставит тебе удовольствие: мое здоровье восстановилось настолько, что завтра или послезавтра я смогу выехать в Россию, что мне было крайне необходимо. Затем посылаю тебе в этом письме на имя твоего мужа вексель на 1350 фр. (1250 пенсиона и 100 в качестве новогоднего подарка) - я хотел бы тебе послать и следующие 1250 франков, но сумею сделать это только по возвращении из России, которое произойдет, надеюсь, к концу апреля. То, что ты мне сообщаешь о состоянии ваших дел, изрядно меня огорчило, но я полагаю, что ты преувеличиваешь серьезность положения, говоря о катастрофе - в особенности если твое приданое не тронуто¹. Мужество, умеренность в расходах, стойкость могут всё выправить - в особенности если дела улучшатся в течение этого года, на что можно надеяться. Пока вы будете жить в любви и согласии - беда невелика.

   Прошу тебя написать мне в С.-Петербург на Караванную улицу, No 14, на имя г-на Боткина, получила ли ты вексель, и сделай это тотчас же, чтобы твое письмо застало меня еще в Петербурге².

   Сердечно обнимаю вас обоих и желаю вам всего самого хорошего.

  

   С французского:

   Думаю, что я смогу выехать в Берлин завтра, в пятницу; если же в субботу около 10 часов вы не получите от меня записки, то это, без сомнения, случится в воскресенье.

   До скорого свидания.

  

   С французского:

   Дорогой и добрый друг, я попал в довольно затруднительное положение: с ногой у меня плохо - она распухла и я почти не могу на нее ступить - что делать? Продолжать путешествие - или же остановиться в Кенигсберге? Если б я мог это предвидеть, то остался бы в Берлине!! Кажется, я все-таки решусь - что бы там ни было - ехать до Петербурга.

   Письмецо это огорчит вас - но я обещал писать вам правду! Окончу его и пошлю из Кенигсберга. Пожалейте вашего бедного друга - пожалейте его в особенности за то, что он расстался с вами - никогда еще разлука не была так тяжела - ночью я плакал горькими слезами.

  

   Кенигсберг.

   Решил ехать дальше - ибо вернуться все равно пельзя. Если придется остановиться в пути, немедленно пошлю вам телеграмму - и по прибытии в Петербург тоже - само собой разумеется. Ну что ж! будем мужественны - вы будьте здоровы, вы - в первую очередь - потому что это важнее всего остального.

   Тысячу поцелуев вашим дорогим и благородным рукам - и сердечный привет всем.

  

  

   С французского:

   Дорогая и добрая госпожа Виардо, theuerste Freundinn, einziges, angebetetes Wesen {самый дорогой друг, единственное, обожаемое существо (нем.).}, вот я и в Петербурге - отлично устроился в хорошей, очень удобной комнате у папаши Боткина, которого я нашел немного постаревшим и поседевшим. Моей ноге, имевшей весьма скверный вид третьего дня - когда я писал вам карандашом в пути между Кенигсбергом и Эльбингом¹,- стало лучше - воспаление почти исчезло - и я надеюсь, что два или три дня полного покоя вернут ее в то состояние, в каком она была в Берлине.- Я немного помучился на границе и в таможне - так как пришлось вылезать из вагона, идти пешком и т. д.,- но это, однако, было не так уж страшно, и вам отнюдь не следует тревожиться. Обещаю писать вам ежедневно².

   Анненков меня, конечно, навестил - его жена серьезно болела - у нее был перитонит, как у Жанны - но она начинает поправляться. Здесь находится мой управляющий, и я сегодня же с ним {Далее зачеркнуто: завтра} увижусь³. Дядя, кажется, всё так же не в себе, и мое присутствие в Спасском необходимо⁴. Я пишу в Москву Каткову, чтоб узнать, надо ли мне ехать в Москву немедленно, или, вернее,- следует ли мне остановиться там по дороге в деревню или же наоборот.- Первое чтение назначено на сегодняшний вечер⁵. Во всяком случае, я пробуду здесь 5-6 дней, и вы сможете ответить на это письмо еще сюда.- Вчера вечером я послал телеграмму с оплаченным ответом - и очень надеюсь получить его сегодня...

   Здесь - и так от самой границы - настоящая зима - белая, холодная - повсюду снег - сани и т. д. и т. д.

   Понемногу я начинаю приходить в себя - или, скорее, всплывать на поверхность.- Ich kann Ihnen nicht sagen, wie unendlich traurig ich war. Diese Tage in Berlin - dieses plötzliche, herrliche, Wiedersehen - das ailes,- und dann diese herbe Trennung - das ist wirklich etwas zu viel für mich gewesen - und ich bin unter der Last der unvergesslichen Eindrücke förmlich zusammengebrochen - wie es mir noch nie geschehen ist. Ach - meine Gefühle für Sie - sind zu gross und zu mächtig. Ich kann nicht mehr - ich kann nicht weit von Ihnen leben,- ich muss Ihre liebe Nähe fühlen, geniessen - der Tag, wo mir Ihre Augen nicht geleuchtet haben - ist ein verlorener... Aber genug - genug - sonst werd'ich nicht meiner mächig... {Не могу вам сказать, как я был бесконечно грустен.- Эти дни в Берлине - эти неожиданные прекрасные свидания - всё это,-. и потом жестокое расставание - поистине, слишком много для меня; под тяжестью тех незабываемых переживаний я чувствую себя совершенно разбитым, подобного со мной никогда еще не бывало. Ах, мои чувства к вам слишком велики и сильны. Я не могу, не могу больше жить вдали от вас,- я должен чувствовать вашу близость, наслаждаться ею,- день, когда mhi но светили ваши глаза,- для меня потерян... Но довольно - довольно - иначе я не совладаю с собой... (нем.).}

   Я много думал о вас вчера вечером, беседуя с двумя моими добрыми стариками,- вы были у Пича - и я воображал себе, что слышу, как вы поете "Räthsel" {"Загадку" (нем.).} и т. д. и т. д. (кстати, я, кажется, научился напевать "Räthsel"⁶). Вы, должно быть, всех покорили... Надеюсь, вы сообщите мне подробности - что же касается вечера у королевы - то письмо о нем находится в пути,- не правда ли?

   Спешу окончить, чтобы письмо ушло еще сегодня.- Целую Диди, шлю тысячу добрых пожеланий Дезире, ее матери, милому г-ну Гальперту, пришедшему проводить меня на вокзал,- и с невыразимой нежностью простираюсь у ваших дорогих ног. Будьте тысячу раз благословенны... (Хорошенько запирайтесь на ночь.) - Будьте счастливы и здоровы!

  

   С французского:

   Дорогая и добрая госпожа В<иардо>,- успех моего чтения чем дальше, тем больше возрастал - кончил я вчера в полночь, чтение продолжалось почти 7 часов подряд - я изнемогал от усталости - но впечатление, которое я производил, поддерживало меня¹. Словом, кажется, из всего написанного мною это наименее плохо, и мне сулят золотые горы. Тем лучше, тем лучше. В особенности рад я, что ваше мнение - для меня единственно решающее - подтверждается.

   Что до моей ноги, то наблюдается очень существенное улучшение - теперь я уже могу ходить, как в Берлине. Дожидаюсь письма от Каткова², чтобы знать в точности, когда я должен выехать.

   Я виделся с моим новым управляющим³ и довольно долго беседовал с ним. Он мне нравится - это человек лет сорока, с выразительным и открытым лицом, который смотрит вам прямо в глаза. Он представил мне докладную записку о состоянии моего имения,- и я лишний раз мог убедиться, что давно пора внести немного порядка и правильности в этот хаос.- Думаю, что начну я с поездки в Спасское, дабы покончить с этим переходным состоянием, которое может иметь только вредные последствия и одинаково тягостно для всех. Представляете ли вы себе, какой здесь холод? - Двадцать два градуса в 8 часов утра -17 в полдень. При одной только мысли пуститься в дорогу в такое время невольно начинаешь дрожать - для этого надо быть белым медведем. Но, коль взялся за гуж, и т. д.

   Навестила меня госпожа Абаза - ведь я все еще не выхожу. Она с большим интересом расспрашивала меня о вас, о том, что вы делаете, сообщила новости о Рубинштейне, который, по-видимому, окончательно покидает Петербург весной, после экзаменов в Консерватории⁴. А Милютин, кажется, окончательно впал в детство; постараюсь завтра навестить его - это будет печальное зрелище; счастье еще, что сам он, по-видимому, уже не ощущает всей горечи своего положения⁵.

   8 часов вечера.- Только что пришла ваша телеграмма с извещением о внезапном вашем отъезде в Баден-Баден...⁶ Может быть, приехал Эрнест⁷? Незачем и говорить вам, как я беспокоюсь и какие мысли мне приходят в голову. Умоляю, не оставляйте меня в неведении. Пишите мне, пожалуйста, в Москву, в редакцию "Русского вестника"; весьма возможно, что в пятницу или, самое позднее, в субботу я окончательно покину Петербург. На московской железной дороге некоторые вагоны отапливаются.

   Я очень встревожен этим отъездом и его возможной причиной. Вот она, темная пелена, о которой вы говорили...

   Посылаю вам вексель на имя Гальденванга⁸ и еще раз благодарю вас за то, что вы одолжили мне эти 10 фридрихсдоров⁹.

  

   Среда утром.

   Отправляю это письмо, чтоб оно ушло сегодня же. Состояние моей ноги продолжает улучшаться. Но многое другое тревожит меня - или, вернее, одно: вы, Виардо, все ваши и то, что ожидает вас в Баден-Бадене. Будем, однако, надеяться, что все устроится мирным образом!

   Прошу вас передать от меня тысячу приветов всем, начиная с Виардо, а вам очень сердечно и очень дружески жму обе руки.

  

   С французского:

   Дорогая госпожа Виардо, я послал вам вчера утром в Берлин телеграмму с оплаченным ответом¹ - я просил вас немного уточнить, что это за непредвиденные обстоятельства, о которых вы говорите, а я могу только догадываться - но вот и вся среда прошла - и утро четверга - и ничего нет. Надо полагать, что вы уехали из Берлина еще более поспешно, чем рассчитывали - и вы можете легко вообразить себе все те мысли, что проносятся в моей голове, и с какой тревогой я думаю о том, что может сейчас происходить в Баден-Бадене. Я все еще надеюсь, что вы черкнули мне словечко перед тем, как покинуть Берлин². Надо, однако, рассказать вам, что я делал эти два дня. Я видел бедного Милютина: это развалина. Говорит он мало - без особых усилий,- но постоянно путает слова. Забыл буквы, цифры. Он спросил меня, собираюсь ли я отдать свой экипаж в водопровод, то есть мой роман в журнал: Vanitas vanitatum et omnia vanitas³! {Суета сует и всяческая суета (лат.).} И это он, столь блестящий, умный, деятельный... теперь - лепечущий младенец! Рука и нога у него совершенно неподвижны... человек, может быть, еще и выживет, но Милютин - мертв.

   Моей ноге много лучше - палка мне больше почти не нужна. И это несмотря на ужасный холод: двадцать и двадцать два градуса!

   Разные дела задержат меня здесь до воскресенья - после него я еду в Москву, вручаю свою рукопись Каткову⁴,- и, пока ее набирают, еду в Спасское, чтобы вырвать больной зуб⁵ - там пробуду самое большее дней десять - затем снова вернусь в Москву⁶. Прошу вас писать мне по моему московскому адресу. Подумать только, что я ничего не знаю - ни о вашем вечере у королевы⁷, ни о вечере у Пича... Но вам, должно быть, теперь совсем че~ до того... И все-таки, что бы вам написать мне два слова?

  

   Пятница утром.

   Только что получил вашу телеграмму, или, вернее, ответ на мою телеграмму, с извещением о вашем отъезде в Баден-Баден, где ожидают Эритта... Дай бог, чтобы все обошлось хотя бы сносно! Я до того тревожился, что послал телеграмму и Виардо. Должен признаться, что избавлюсь от моих волнений лишь тогда, когда снова увижу милое баденское гнездышко... Это будет не очень скоро - увы!

   Мы с Боткиным провели вчерашний вечер у г-жи Абаза. Она составила хор из молодых девиц - и дело идет не так уж плохо. Там оказались Рубинштейн с женой. Он играл, как лев, немного слишком встряхивая своей гривой - если говорить о музыке. Много говорили о вас.

   Оба моих сочинения наделали много шума в Петербурге⁸ - меня хотели бы заставить читать везде и всюду, но у меня - другие намерения.

   Завтра я напишу в Баден-Баден - Виардо, Марианне и г-же Анштетт - сегодня же обнимаю всех, а вам очень сердечно пожимаю руки.

  

   С французского:

   Дорогая и добрая госпожа Виардо, meine beste Freundinn {мой лучший друг (нем.).}, я получил телеграмму от Виардо, который известил меня о вашем приезде в Баден-Баден¹. Это уже много и для меня "eine grosse Beruhigung" {большое облегчение (нем.).}. Теперь надо ожидать событий². Не могу думать об этом без волнения.

   Завтра я уезжаю в Москву - и надеюсь найти там письмо от вас или от Виардо - может быть, от вас обоих. Моя нога снова пребывает в своем хроническом состоянии - ни слишком хорошем, ни слишком плохом - хожу я почти без помощи палки, но хромаю, и мне кажется, будто эта нога стала короче другой. Будем надеяться, что она совсем поправится к охотничьему сезону.

   Третьего дня вечером я получил очень большое удовольствие: г-жа Ниссен-Саломан пригласила меня на один из вечеров, которые Консерватория устраивает один или два раза в месяц; там я слушал некую г-жу Лавровскую, которая с большим вкусом красивым меццо-сопрано спела ваш "Цветок", "Шепот" и "Сюда!" (Заклинание)³. Публика - надо заметить, весьма разборчивая,- аплодировала неистово - и мои хлопки заметно выделялись на фоне этого шума. Г-жа Ниссен поручила мне передать вам тысячу приветов. Старик Петров, который тоже был на вечере, говорил о вас со слезами на глазах, уверяя, что не проходит и дня, чтоб он не вспомнил о вас. Все это, естественно, доставило мне большое удовольствие - и я говорю вам об этом, потому что уверен, что это доставит удовольствие и вам.

   Не забудьте, умоляю вас - если не будете слишком сильно заняты - черкнуть мне два слова о двух ваших вечерах - об аудиенции у г-на Бота и Бока⁴ - состоялась ли она и т. д. Я хочу также написать Пичу и попросить подробностей⁵. Мне так недостает вестей от вас!

  

   Воскресенье вечером.

   Сегодня утром я навестил г-жу Скобелеву, которая говорит о вас с восторгом. Ее вторая дочь - Ольга - которая, кстати, очень сильно выросла, прелестно играла на рояле, с поэтическим чувством и музыкальностью, весьма редкой для ее круга. Надо надеяться, что она не поступит, как ее сестра, которая совсем забросила музыку⁶.

   Я забыл сказать вам, что вчера был квартетный вечер у г-жи Абаза. Начали с трио Рубинштейна⁷, сыгранного им самим и признаюсь, его постоянное стремление превращать фортепиано в оркестр в конце концов сильно стало меня раздражать. Потом сыграли одну вещь Шумана и две Бетховена последнего периода⁸ - очень хорошо, честное слово! Боткин похрапывал.- Г-жа Рубинштейн приехала со своим мужем - она все так же мила - но нос у нее крив более, чем когда-либо. Рубинштейн решительно оставляет Консерваторию, несмотря на то что они стоят перед ним на коленях⁹. На том же вечере я видел г-жу фон Раден - которая все так же любезна и, как мне кажется, сердечно к вам расположена.

   Я не терял здесь времени; переделал несколько сцен моего романа¹⁰; уладил все с моим новым управляющим¹¹. В Москве я остановлюсь только на время, необходимое для того, чтобы повидать Каткова и вручить ему мою рукопись, которую тут же отдадут в печать. Однако я повторяюсь,- мне кажется, что уже говорил вам об этом.

  

   Понедельник вечером.

   Мой отъезд задержался на сутки - надо переделать одну деловую бумагу. Завтра я уеду senza dubbio {без сомнения (итал.).}. Сегодня вечером я побывал на большом концерте музыки будущего - русской - ибо таковая тоже существует¹². Но это нечто совсем жалкое, лишенное идей и оригинальности: всего лишь плохая копия того, что делается в Германии¹³. При этом - самоуверенность, усугубляемая всей той необразованностью, которая нас отличает. Все свалено в одну кучу: Россиян, Моцарт и даже Бетховен... Да что и говорить! - Это нечто жалкое.

   Я уезжаю завтра в 2 1/2 часа; утром буду писать Виардо и т. д. Но это письмо уйдет завтра после 8 часов. Из Москвы я вам напишу немедленно¹⁴. А пока тысячу и тысячу добрых пожеланий всем, а вам желаю всего самого лучшего на свете. Нежно целую ваши руки.

  

   С французского:

   Вот я и здесь, theuerste Freundinn! {самый дорогой друг (нем.).} в уютной комнате, с садом, погребенным под снежными пуховиками перед моим окном; а поверх деревьев виднеется красная византийская церковка с зелеными крышами, звон которой разбудил меня сегодня утром. Сегодня уже три недели, как я уехал из Баден-Бадена... смогу ли я вернуться туда через четыре! Буду стараться изо всех сил... Как только поездка в Спасское будет позади², все остальное пойдет легче. Поверьте, что я очень берегу себя, дабы не получилось какой-либо задержки. Нога в довольно хорошем состоянии.

   А вы что поделываете? Никогда еще не имел я от вас так мало вестей, как в это мое отсутствие. Из телеграммы Виардо, посланной неделю тому назад, я знаю, что вы возвратились в Баден-Баден³. Но что же произошло потом? И что происходит? Мысль моя постоянно занята этими вопросами. У Каткова (в конторе "Русского вестника") писем не оказалось - быть может, что-нибудь придет сегодня.

  

   Пятница утром.

   Нет, письмо не пришло, вчера я послал телеграмму с оплаченным ответом⁴ - я не могу оставаться в этой неизвестности. Ответа еще нет... он, однако, придет.

   Завтра утром я уезжаю в Спасское. Моя рукопись уже в типографии⁵. Рассчитываю вернуться через неделю. Пишите мне на адрес Маслова (т. е. в Удельную контору и т. д. Адрес вписан в вашу маленькую книжечку). Нога моя почти поправилась, палка мне больше не нужна.

   Пятница, 2 я.

   Ответ наконец пришел: он меня успокоил, хоть я и предпочел бы видеть рядом со словом "здоровье" иной эпитет, чем "сносно". Поэтому у меня остались некоторые сомнения. Важнейший вопрос не решен, но это случится, вероятно, в ближайшие дни. Не могу сказать вам, какая Sehnsucht {тоска, томление (нем.).} у меня по Баден-Бадену и сколь долгим и тяжким кажется мне каждый день⁶!

   Позавчерашний вечер я провел у г. Писемского, одного из хороших наших литераторов. Не знаю, помните ли вы несколько отрывков из романа, которые я для вас перевел и которые поразили вас своей грубоватой откровенностью⁷. У него было несколько дам, в их числе г-жа Савицкая, которая, как говорят, обладает незаурядным актерским дарованием, в ее лице, хоть и некрасивом, было действительно нечто замечательное благодаря трагическим бровям и глазам. Я написал письмецо Виардо⁸, где сообщил некоторые подробности о моих делах и поступках начиная со среды, дня приезда к моему другу Маслову.

   Я видел брата, который тоже занят покупкой дома в Москве - видел также его противную жену⁹. Он выглядит лучше и бодрее, чем в последнее время. Вчера вечером я отправился к длинному Васильчикову, чтобы повидать его сестру, княгиню Черкасскую, очень милую женщину; г-жа Васильчикова говорит о Баден-Бадене с живейшим сожалением. Я поддакивал ей, как вы, конечно, можете себе представить.

   Кстати, прошел слух, будто Цепплин убил своего камердинера¹⁰. И все это пришлось пережить г-же Анштетт? Будьте добры, передайте от меня привет этой доброй женщине и скажите ей, что я напишу ей и вышлю ей деньги, как только вернусь из деревни. О! г-жа Анштетт, Пэгаз¹¹, и вокзал в Оосе¹², когда я увижу вас вновь?

   Пишите мне, прошу вас, сообщайте всякие подробности - я ведь совершенно ничего не знаю. Вот бы найти письмо из Баден-Бадена по возвращении сюда¹³!

   Передайте эту записочку Марианне¹⁴ - тысяча и тысяча приветов всем и самые нежные воспоминания - вам.

  

   С французского:

   Я приехал сюда только вчера, и только вчера мне передали ваше письмо. Пришлите мне поскорее вашу книгу¹; я пробуду в Москве еще три недели. Все будет сделано, как вы того желаете. Мне доставит истинное удовольствие дать возможность русской публике оценить и столь замечательное сочинение, как "Утраченные силы", и ваш талант, который, впрочем, не так уже неизвестен нашим читателям, как вы предполагаете².

   В настоящее время я так обременен делами, что, надеюсь, вы простите мне, что я не пишу ни о чем другом. Рассчитываю увидеться с вами в Париже в первых числах мая и очень сердечно жму вам руку.

   P. S. Высылайте вашу книгу сюда, в редакцию "Русского вестника".

  

   С французского:

   Уф! дорогая госпожа Виардо, что за дни я только что пережил! Расскажу вам о них подробно. Вы помните, что в субботу я должен был уехать в Спасское. Действительно, около половины шестого я отправился в путь с камердинером и моим управляющим¹. Железная дорога идет отсюда до города, именуемого Серпухов - в 90 верстах от Москвы; там ждали меня крытые сани для продолжения путешествия. Уже с утра я чувствовал себя неважно; только что я расположился в вагоне, у меня начался жестокий кашель, который становился все сильнее; прибыв на серпуховский вокзал, находящийся в четырех верстах от города, я тем не менее уселся в мои сани; но, из-за страшнейших ухабов (вы знаете, что это такое) на протяжении этих ужасных четырех верст, я добрался до Серпухова в сильнейшей лихорадке. О продолжении путешествия нечего было и думать. Я провел бессонную ночь в жалкой гостиничной комнате с пульсом сто ударов в минуту и кашлем, раздиравшим мне грудь, и в этом плачевном состоянии с семи часов утра я вновь должен был подвергнуть себя пытке на "ухабах" и чуть живой дотащился до железной дороги и до Москвы. Дом Маслова показался мне сущим раем после этого ада² - я сейчас же послал за врачом - и, благодаря потогонным, слабительным и прочим лекарствам, сегодня я уже в состоянии написать вам и рассказать о моих бедах. Это оказался лишь довольно сильный бронхит - через три или четыре дня от него не осталось и следа. Но вот досада! Путешествие в Спасское необходимо сейчас более, нем когда-либо - моего управляющего я наперед отправил - придется возобновить попытку, а здесь в России наступает время, когда из-за таяния снегов всякое сообщение прекращается. Что если б дядя образумился и согласился устроить все дела письменно! Но он на это не пойдет, не захочет. Я собрал, однако, все силы и написал ему сегодня длинное письмо, быть может, оно произведет на него некоторое впечатление³. Как видно, я попал в славную переделку. Но меня утешает мысль, что все это могло оказаться еще хуже. Я буду держать вас в курсе того, что со мной произойдет.

   Третьего дня, возвратившись домой, я получил большое удовольствие совсем иного рода: нашел два ваших письма - то, что вы послали в Петербург, и другое, на адрес Маслова (написанный весьма точно) - и письмо от Виардо⁴. Если изобретатель электрического телеграфа - великий человек, то нельзя обойти молчанием и изобретателя письменности - Кадма, как я полагаю⁵. Какая прелесть этот листок бумаги, являющийся к вам издалека и приносящий физический и духовный отпечаток жизни дорогого вам существа! Я читал и перечитывал эти дорогие письма - и думаю, что они-то меня и вылечили. Вот увидите, в конце концов я влюблюсь в королеву и весь прусский королевский дом, они, право же, очень милы по отношению к вам⁶. Это делает им большую честь - но все же я им за это признателен. Что касается программы вечера у Пича - это невероятно - я представляю себе возгласы "браво". Услышать бы сейчас хоть разочек "Räthsel" {"Загадку" (нем.).}⁷! Вот когда следует повторять: терпение, терпение! Завтра мне обещают принести первые корректуры моего романа⁸. Подумать только, что все дела, из-за которых я приехал в Россию, только начинаются⁸... Не надо слишком долго задерживаться на этих мыслях - не то моя лихорадка вернется. Я продолжу завтра; надеюсь, что буду в состоянии сообщить вам, что я уже выздоровел. Моя нога почти в нормальном состоянии; сапог я обновлю дня через три-четыре, когда смогу выйти из дому. Напишите мне, пожалуйста, сколько новых учениц привезли вы с собой в Баден-Баден¹⁰. Что до г-жи Шредер, то она лишь получила по заслугам.

   Среда.- Мой бронхит совсем или почте совсем исчез - он был кратковременным и без последствий. Послезавтра я снова пойду на приступ Севастополя¹¹, в Спасском я проведу лишь два дня. До того я вам еще напишу отсюда. Ох, что за наказание, вся эта поездка, что за наказание! Ну, да лишь бы у вас все было хорошо. Тысяча приветов доброму Виардо (надеюсь, что его прострел прошел, как мой бронхит) и всем остальным; со всей силой моей привязанности жму ваши руки. Будьте здоровы.

  

   С французского:

   Дорогая госпожа Виардо, theuerste Freundmn {самый дорогой друг (нем.).}, мой грипп прошел, от него остался только "утробный" кашель, который тоже ее устоит перед веянием весны, когда она наступит, или, скорее, перед баденским воздухом, дышать которым я рассчитываю менее чем через двадцать дней¹. Печатание пошло энергично - и я провожу весь день за чтением корректур². Вариться все время в собственном соку мало приятно, но ничего не поделаешь. Если все будет так, как началось - я смогу покинуть Москву через неделю. Если б эта поездка в Спасское не висела, словно прикованное к моей ноге ядро, как ловко мог бы я ускользнуть уже сейчас! Но это путешествие, неизбежно- и по каким дорогам, по какой погоде, eterni Dei {вечные боги (итал.).}³! Вот и сейчас у нас такой ураган из мокрого снега, что тошно смотреть. Перед окнами зелены здесь только крыши домов.

   Не думаю, чтобы Эрнест⁴ приехал мартовским пароходом; мне кажется, что вы бы мне дали об этом знать. Так что у вас будет небольшая передышка до конца апреля - и если ничего не случится, к тому времени подоспею я, дабы помочь вам, равно как и Виардо, перенести удар⁵.

   Здесь много толкуют о том, что происходит во Франции, о последних прениях в Палате; общее мнение, что это начало конца - и в то же время все убеждены, что как только с Выставкой будет более или менее покончено⁶, ваш повелитель попытается выйти из своего трудного положения с помощью какой-нибудь отчаянной авантюры, в которой восточный вопрос (а следовательно, мы) сыграет большую роль?. А пока - у нас здесь в разгаре железнодорожная лихорадка. Со всех сторон возникают концессии, повсюду создаются компании. Из Москвы в Мценск можно будет проехать уже в сентябре (увы! не сейчас), а через три года я смогу попасть к себе, минуя Москву, прямо через Вильно, Витебск и Орел⁸... Все это прекрасно,- но в данный момент "ухабы" ждут меня, разинув пасть. Если б еще эти ужасные пропасти были хоть поровнее! Но попав в них, испытываешь нечто удивительно похожее на корабельную качку, а сверх того получаешь еще удары по макушке, по бокам, пояснице и т. д. Не скоро забуду я те че