Главная » Книги

Забелин Иван Егорович - История русской жизни с древнейших времен, Страница 8

Забелин Иван Егорович - История русской жизни с древнейших времен



го века. О наших сношениях с Варягами довольно упоминает Нестор, называя их только одним именем Варяги и не обозначая их городов. Попробуйте в этом имени разуметь одних Славян, но отнюдь не Скандинавов, и тогда все объяснится как нельзя лучше и не встретится ни одного противоречия именно такому, а не иному пониманию, кто были для нашего летописца настоящие Варяги. Рюгенцы и Вагиры к несчастью не оставили ни летописей, ни саг в роде Исландских. Но дело не в этом, а вот в чем: разве были направлены на Рюген и Вагиров такие же старательные и внимательные до самых мелочей исследования, какие были направлены на Русь шведскую, и вообще скандинавскую: разве сам Погодин расследовал этот вопрос в настоящей мере, параллельно со скандинавством? О важнейшем предмете, напр., о Русской торговле с Балтийскими Славянами, он говорит мимоходом в нескольких строках; и если в спорах доказывает, что "Славяне тамошние, соседи Датчан, были во многих смыслах Норманнами", то это доказательство приводится только в подтверждение, что все Варяги были Скандинавы {Исследования III, 268. Рус. Истор. Сборник I, кн. 8. стр. 114.}.
   "Все вы разделяете Варягов и Русь, оканчивает Погодин, между тем как их разделять ни коим образом нельзя: Русь была вид, а Варяги род. Всякой русский был Варяг, как всякий Саксонец есть Немец, или Пикардец-Француз". Но каким же образом мы не должны их разделять, когда первый их разделил Нестор, и разделил именно для того, чтобы отделить от прочих Варягов свою родную Русь. Этих одних Варягов он назвал Русскими Варягами, быть может в том именно смысле, что они были Славяне. Повторяем, что признавать Варягов за одних Скандинавов нет ни малейшего основания. Нельзя же в самом деле рассудительно говорить, что всякий европеец есть Немец. Имя Варяги было общее географическое имя Балтийскому Поморью, где по южному берегу жили одни Славяне, да Пруссы, да Чудь. В самой действительности это было такое же имя, как Европа, Европеец; кал в древности Скиф, Сармат, даже Германец, ибо страна от запада до Вислы все была Германия, хотя в ней жило множество Славян.
   Как только поплыли Новгородцы за море к Варягам призывать князей, так летописец и почитает необходимые в точности указать то племя, к которому направлялся их путь.
   Нам кажется, что в этом незаметном на взгляд указании Нестора о разделении Варягов на племена находится истинный ключ к правильному уразумению всех его свидетельств о Варягах-Руси, тех свидетельств, который немецкая школа усиленно и с большими натяжками старается растолковать по немецким воззрениям.
   "Но для чего нужно подобное предположение (о славянстве Варягов) в науке?" спрашивает достопочтенный историк С. М. Соловьев. "Существуют ли в нашей древней истории такие явления, которых никак нельзя объяснить без него? Таких явлений мы не видим, заключает уважаемый историк {История России I, 84, стр. 142, 147, первого издания.}.
   Замечания удивительные!... Стало быть в науке нет места для истории Славянства, для истории наших отношений к древнему Славянству. Стало быть Славянство не существовало в начальной Русской истории, существовали только Варяги-Скандинавы. Но ведь наука стремится повсюду открывать истину и отвергать всякую ложь. Далеко не все русские историки так настойчиво веруют в Норманнское происхождение Руси. Существует немалая литература, отвергающая это верование как ложное немецкое учение, основанное на расследовании только одних букв, устраняющее расследование жизненных народных отношений. Ясно, что истина первоначальной Русской Истории еще не найдена и принимать учете о Норманстве Руси за непогрешимый догмата еще нельзя. Наука должна расчистить дорогу к истине, а потому должна принять во внимание и предположение о Славянском происхождении Руси, тем более что это предположение руководится больше всего основною научною силою - здравою критикою, вообще здравым смыслом, в противоположность учению о Норманстве, совсем утратившему здравый смысл, как это видно из предыдущего изложения. Славный историк догматически говорит, что в нашей древней истории он не видит таких явлений, которых нельзя объяснить без предположения о Славянстве Руси. Но как, напр., объяснить показание Летописи о том, что по городам у туземцев сидели находницы-Варяги, не оставившие потом ни малейшего следа о своем Норманстве и оставившие только явный и яркий след своего Славянства? Как объяснить это явление, которому изумлялся и сам Шлецер (см. стр. 60)?
   Предположение о Славянстве Варягов Руси возникает и вырастает само собою, как скоро изыскатель освобождается от норманнского призрака. Такое предположение нужно для восстановления сущей правды в первоначальной Русской истории. При свете этой правды исчезают как дым, все безвыходные противоречия, нанесенные в нашу историю только учением о скандинавстве Руси, и вполне объясняются все последующие явления Русской жизни, которых никак нельзя объяснить прославленным скандинавством. Уважаемый автор, говоря о скандинавском мнении, что оно основывается на очевидности, сам же объясняет, что из остальных летописных свидетельств никак не видно, чтобы Варяги были одни Скандинавы. Вся его очевидность основывается только на толковании в скандинавскую сторону всех и всяких свидетельств.
   Немецкая школа, толкуя беспрестанно об одних только Варягах-Скандинавах, успела вселить в умы, что на Балтийском море, как будто никто и никогда не жил, кроме Скандинавов, как будто на нем совсем не существовало южных берегов, Славянских, а были только одни северные берега Скандинавские. Она же убедила всех, что по этому Варяжскому морю плавали и хозяйничали только одни Норманны-Скандинавы и никто другой; что Славяне вообще все без исключения и всегда были народом сухопутным, тихим, смиренным, чуть не боязливым, так что и по морям не плавали. Все это, благодаря Карамзину, Погодину и их преемникам, мы крепко затвердили еще на школьных скамьях и потому никак не решаемся даже подумать о том, чтобы Славяне живя при морях, могли тоже плавать в кораблях по морю. Однако западные же летописцы рассказывают совсем другое. На основании их свидетельств, Гедеонов очень справедливо заключает, что "как на берегах Адриатики и Средиземного моря, Славяне адриатические, так на берегах Северного и Балтийского, Славяне вендские отличались беспрерывными походами и морскими предприятиями". "Имя Норманнов, прибавляете Гедеонов в другом месте, еще не проникало в Европейскую историю, когда Русские и Дунайские Славяне ходили морем в Византию, Хорутанские или Хорваты опустошали своими набегами берега Адриатики. О морских войнах балтийских Славян с Норманнами, говорит Гедеонов, находим бесчисленные свидетельства в Скандинавских "Сагах, у Адама Бременского, Гельмольда, у биографов св. Оттона, Саксона Грамматика" и т. д., которые вообще о Славянах рассказывают тоже самое, что мы привыкли приписывать исключительно одним Норманнам.
   Те же свидетельства сверх того объясняют, что почти во всех норманнских набегах участвовали и Славяне, чего и следовало ожидать, по сожитью на одном море, и особенно, если походы предпринимались против какой-либо сильной и богатой страны: тогда соседи моряки конечно даже по необходимости вступали в союз, чтобы уравнять свои силы со силами врага и разделить вместе добычу.
   Все подобные заключения, вовсе не принятые в соображение при исследовании, что такое были Варяги, вполне подтверждает именно История Балтийских Славян, раскрываемая единственно только свидетельствами западных средневековых писаний, по большой части даже враждебных к Славянам, как к язычникам {Собрание сочинений А. Гильфердинга, т. IV, История Балтийских Славян. - Полабские Славяне А. Павинскаго.}.
   Из этой истории мы узнаем, что самое крайнее на западе славянское племя в тоже время было и самым передовым в борьбе с Германцами. Это племя жило в углу Балтийского моря, на краю славянских поселений, где и теперь остаются его старые онемеченные города, Ольденбург, прежний Старград, Висмар-Всемир, Любек. Оно называлось Баграми, Вагирами {Имя Вагры по-видимому онемеченное имя из Славянского Укры т. е. крайние обитатели, Украинцы. Средневековые писатели называли их Wucram, Wocronin. Русские летописцы выражаются так: на укре, на вукре земли, т. е. на краю, на кре. П. С. Р. Л. V, 227; VII, 216 и др.}. Вот что говорит о Ваграх Гельмольд, писатель 12 века: "Город Альденбург, тот самый, который по-славянски называется Стары-град, т. е. Старый город, лежит в стране Вагров, на западном берегу Балтийского моря, и составляет крайний предел Славии (славянской земли). Этот город и вся страна Вагрская в старину населены были самыми храбрыми людьми, потому что, стоя впереди всех славянских народов и гранича с Датчанами и Саксами, Вагры всегда первые и направляли военное движение на соседей, и принимали на себя их удары". Гельмольду рассказывали, что "Вагры некогда господствовали над многими даже отдаленными Славянскими народами". Их соседи Немцы, Англо-Саксы, хотя и были уже христиане, но предавались также грабежу и разбою: кто не умел у них ходить на разбой, тот почитался глупым и бесславным. Такое соседство конечно держало и Вагров в тех же самых нравах. Кроме того другие соседи, Датчане, разбойничали по морю, в чем нисколько не уступали им и Вагры. В этом разбойном углу Балтийского моря трудно было указать, кто был первый разбойник.
   Вагры обладали островом Фемброю (в древнем писании Вемере), и отсюда распространяли свои набеги, так что их приморская область называлась Славянскою Морскою областью. Гельмольд так описывает разбойников Славян: "Дания, состоя по большей части из островов и окруженная водами, не легко может уберечься от нападений морских разбойников, потому что в изгибах ее берегов необыкновенно удобно скрываться Славянам; выходя тайком из засады, они наносят ей внезапные удары. Вообще же Славяне в войне успевают наиболее своими засадами. И оттого даже в недавнее время разбойническая жизнь между ними так усилилась, что, пренебрегая всеми выгодами хлебопашества, они вечно были готовы к морским походам и наездам, надеясь на свои корабли, как на единственное средство к обогащению.... На нападения Датчан они не обращают внимания и даже считают особенным наслажденьем с ними биться".
   Таковы были Вагры, иначе Варги, занимавшие ту страну, где древние географы помещают Варнов, Варинов, Вранов, от которых, как еще думали во времена Герберштейна, в самом деле Балтийское море могло прозываться Варяжским. В Скандинавском языке vargr значит волк, разбойник, беглец, вор, хищник; поэтому можно заключить, что страна Вагров, вместо Варнов, была так прозвана самими Скандинавами и что этот славянский балтийский угол уже в глубокой древности почитался у Скандинавов разбойным гнездом. Вагры особенно гнездились, как сказано, на острове Фембре, теперь Фемерн.
   Другое разбойничье славянское гнездо находилось на острове Рюгене. Адам Бременский об этих двух островах Фембре и Рюгене пишет, между прочим, что они наполнены пиратами и кровавыми разбойниками, не дающими никому проезду, ни пощады. Пленных, которых другие продают, они убивают. Однако есть указания, что Славяне вообще так поступали только с иноплеменниками и щадили своих родичей.
   Затем славились теми же предприятиями и жители островов в устье Одера, Велеты или Лютичи, имя которых по-славянски означало тех же Вагров, лютых волков, разбойников. Имя Велетов больше всего звучало, говорит Шафарик, в течение четырех столетий, с 798 г. по 1157 г. Даже Балтийское море называлось иногда по их имени Велетским.
   Вот те острова океана, о которых носились темные слухи писателей первых шести веков нашего летосчисления. Острова конечно лучше всего способствовали для устройства исключительно мореходной жизни и потому естественно, что они всегда были так сказать гнездами морских витязей. Нет сомнения, что и в других береговых местах, хотя и в меньшем размере, существовало тоже, что и на островах. Так о Поморянах, собственно живших между Одрою и Вислою, один писатель говорит, что это были "люди опытные в войне на суше и на море, привыкшие жить грабежом и добычею, неукротимые по врожденной свирепости". Гельмольд, говоря вообще о балтийских Славянах, заключает, что "все это народ, преданный служению идолов, всегда буйный и беспокойный, ищущий добычи в морском разбое, вечный враг Датчанам и Саксам (Немцам)".
   Вообще из всех западных свидетельств выясняется одно, что балтийские Славяне были воинственны, храбры, свирепы, люты, и что в этих качествах первое место между ними принадлежало Велетам-Лютичам, о которых даже Англичане в 11-м веке знали, "как о народе самом воинственном на суше и на море", а Итальянцы говорили, что они "из всех народов Германии самый жестокий, который свирепее всякой свирепости".
   "Славянам, говорит Гельмольд, была врожденна свирепость ненасытная, неукротимая, которая наносила гибель окрестным народам, на суше и на море".
   Однако все эти свирепые краски, которыми западные писатели изображали балтийских Славян, рисуют вовсе не то, что Славяне были свирепы в самом деле из одной природной свирепости. Здесь попросту выясняется только настоящее качество их характера. Видно, что они никакой обиды не прощали и умели себя защитить во всех углах своего моря. Главный промысл всего Славянского населения состоял вовсе не в разбое и не в грабеже. Они усердно занимались земледелием и еще более торговлею. Вести торговлю посреди скандинавских разбойников конечно не было возможности без того, чтобы самому не сделаться таким же свирепым грабителем, и тем более, что вообще тогдашний купец иначе ничего не мог ни продать, ни купить, как держа в одной руке товар, а в другой меч.
   И мы видим, что эти же самые лютые Лютичи-Велеты, свирепейшие всякой свирепости, составляют вместе с тем средоточие всей балтийской торговли.
   Действительно, отличные, отважные и неустрашимые мореходцы, прибалтийские Славяне еще больше славились своею торговлею и земледельческим богатством своей страны.
   В этом они стояли несравненно выше Норманнов-Скандинавов, владевших скудною природою, которая, собственно, и вытесняла их на морской разбой.
   О славянской же земле современные свидетели говорят, что в северной немецкой Европе это была земля обетованная, в которой недоставало разве только винограду, фиников и маслин. Всего в ней было вдоволь. Но довольство заключалось не в одних природных достатках страны, в роде рыбы, зверя и т. п., а главным образом оно заключалось в тех произведениях, которые прямо показывали, что земля находится в руках хозяйских и обрабатывается в сильной степени {Истор. и Стат. Сборник Валуева, М. 1845. - Разыскания Кледена о Славянах в бранденбургской области. - Сочинения Гильфердинга, IV. - А. Котляревскаго: Древности права и Книга о древностях и истории Балтийских Славян, Прага, 1874.}.
   В самом деле, изыскания о древностях балтийских Славян, приводят к тому решению, что в 9 и 10 вв. не было страны на севере Европы более населенной и лучше возделанной именно относительно обработки полей. Таким образом главная сила славянского балтийского Поморья заключалась в земледелии, как и везде, во всех краях, населенных Славянами.
   "Здесь, говорит Кледен, существовала дружная благотворная связь между большим скотоводством, обработкою полей и содержанием лугов, так что, по крайней мере, по известиям позднейших спутников поморского проповедника Оттона, в открытых полях находились овощи всех родов".
   "Повсюду в то время носилась молва о плодородии земель славянских, о всеобщем там изобилии и избытке. Священники, прошедшие Вендскую землю, не находят слов для ее прославления. В жизнеописании св. Оттона очевидцы рассказывают следующее:
   "В море, в реках и озерах невероятное множество рыбы: целый воз сельдей можно купить на пфенинг; все области населены дичью, буйволами, оленями, дикими и домашними свиньями, медведями и великим числом диких зверей всякого рода: великое везде обилие коровьего масла, овечьего молока, бараньего жира, огромное количество меда, пшеницы, проса, мака, наконец овощей всякого рода. Рабочих лошадей было множество. По изобилию всяких плодов можно было бы принять эту землю за обетованную, нет только вина, оливкового масла и фиников".
   С другой стороны Вендская земля, находясь в самой средине европейского материка у северного моря, занимала чрезвычайно выгодное положение для торговли на все стороны. Море открывало свободный путь на север, на восток и запад; река Одра протягивала сообщения к Дунаю и стало быть к Адриатическому и к Черному морям.
   Естественно, что на этом славянском Поморье очень рано должна была сложиться предприимчивая торговая жизнь, которая устроила здесь много значительные городов. Морская торговля отсюда направлялась и в Скандинавию, и на наш север, как и на запад и юг, вокруг материка, поэтому и торговое развит шведского угла еще со самого начала во многом должно было зависеть от этого славянского Поморья. Северных людей сюда особенно могло привлекать хлебное довольство страны, несомненно служившей кормилицею для всего Варяжского моря, так точно, как наш русский юг был кормилицею для древних Греков. Даже и во время Ганзы, Норвегия и Швеция получали отсюда хлеб в зерне и печеный, муку, пиво, вино.
   До Крестовых походов вся торговля средней Европы с Востоком шла через славянское Поморье, если не была исключительно в его руках. То, что впоследствии стало известным под именем Ганзейского Союза, было только продолжением старого и по преимуществу славянского торгового движения на Балтийском море.
   Центральным местом славянской торговли еще в 11 веке был Воллин, о котором Адам Бременский рассказывает, что это был "знаменитейший город, славная торговая пристань варваров (язычников) и Греков", то есть Русских-христиан греческого исповедания. Он дальше говорит, что Воллин величайший из городов Европы, что в нем живут Славяне и другие племена греческие (Русские) и варварские; что и Немцам-Саксам дано право жить в этом городе, но с условием не объявлять себя христианами, почему можно заключить, что западное, не греческое христианство, преследовалось в этом языческом городе, и что он допускал у себя христианство только греческое, по братству с Русскими. Это было во второй половине 11 века, и это одно свидетельство вполне раскрывает, в каких тесных братских связях находились западные Поморяне с восточными Руссами.
   О городе разносилась большая и почти невероятная молва. Он был богат всякими товарами северных народов и чего ни пожелаешь редкого или приятного, в нем все можно было найти. Там есть, говорит Адам, Вулканов горшок, который жители называют греческим огнем. Ученые объясняли, что это говорится о вулканах острова Исландии. Если это так, то в рассказах о Воллине соединялись стало быть все чудеса севера вообще.
   О самом море Адам рассказывает, что в пределах Воллина оно обнаруживало тройственный свойства Нептуна, ибо остров, на котором стоял Воллин, был окружен тремя морями, одно было совсем зеленое, другое беловато, третье свирепствовало в беспрерывных бурях и страшно волновалось. В этой троице нельзя не узнать тех пределов плавания Воллинцев, о которых вероятно они много рассказывали людям небывалым. Это были Балтийское море и Атлантический океан, бурный вдоль берегов Норвегии и зеленый вдоль берегов Франции и Испании.
   Из Воллина, говорит Адам, суда ходили по Одре к устью Пены и к Ругам; от них суда плавали к востоку на Прусский берег: на запад - в Шлезвиг и Альденбург; а на дальни восток в 14 дней от Воллина они достигали Русского Острограда-Новгорода. Сухим путем на седьмой день ходили до Эльбы, в Гамбурга.
   Ко всему этому Адам прибавляет о жителях Воллина, что хотя они были язычники, но не было племени более честного, кроткого и гостеприимного. Что сказано, о Воллине, то должно разуметь вообще о городах, лежавших в устьях Одры, из которых не Воллин, а Щетинь был древнейшим и сильнейшим, и почитался матерью всех других городов.
   Само собою разумеется, что такое важное и всесветное на Балтийском Поморье значение этим славянским городам указано уже самым географическим их положением в устьях р. Одры, самой знатной реки тамошнего славянского населения.
   Для нас важно одно, что балтийские Славяне, находясь в средине тогдашнего промышленного и торгового движения на севере Европы, воспользовались этим положением и возвели его до степени такого процветания, до которого на севере не доходил ни один языческий народ. Если весь балтийский торг и не находился в руках славянского Поморья, зато на его берегах находилось его средоточие, которое с падением славянской силы в 12-13 веках легко было унаследовано знаменитою Ганзою, отчего и во время владычества Ганзы славянские же старые города сделались цветущими и сильнейшими ее городами и составили первое, основное ее ядро.
   Таким образом балтийские Славяне, по свидетельствам их же современников, были не только настоящими Варягами, как эти Варяги нарисованы норманскою школою, но вместе с тем они же были на балтийском Поморье первыми земледельцами и главными проводниками и посредниками торгового движения с материка Европы на ее скандинавский и финский север и на русский восток.
   Естественно, что начало торгового промысла балтийских Славян должно относиться к тем векам, когда еще Балтийское море славилось только добыванием янтаря, в древнее время не на одном Прусском берегу, но и у Славян в Померании, между Данцигом и островом Рюгеном, где янтарь отличался особенно хорошим качеством. По всему вероятью янтарная торговля и была первым основанием для здешней торговой предприимчивости. А Плиний свидетельствует, что руководителями этой торговли были Венеты или Генеты, Венды. Очень также естественно, что Скандинавский полуостров выступил на торговое поприще гораздо после. Да притом его жители даже и во время процветания Ганзы не особенно были склонны к торговым делам и надеялись больше всего на свои мечи. По этой причине в отношении своего продовольствия они всегда находились в зависимости от южных славянских берегов. Руководствуясь такими соображениями, можно предложить вопрос:
   Кто из обитателей Балтийского моря первый открыл путь в нашу страну, кто первый, хотя бы по указанию туземцев, проехал по Днепру в Черное море и по Волге в Каспийское море? Кому было ближе, податнее и гораздо нужнее открыть этот путь? Норманнская школа вслед за выводами немецкой науки, повсюду следившей только за одними Немцами и вовсе не желавшей или не умевшей знать Славян, конечно, утвердительно и с видом великой ученой непогрешимости свидетельствует, что этот путь проложен впервые Норманнами-Скандинавами. Норманнская школа это решение почитает до того непогрешимым и отнюдь неоспоримым, что не находит надобным даже упомянуть о Славянстве, хотя бы как о составной силе норманнских предприятий.
   Если же Погодин и приводит свидетельства о союзных походах Славян со скандинавами, то нисколько не в подтверждение, что предприимчивость, отвага, неустрашимость Скандинавов в равной мере принадлежала и Славянам, а в подтверждение только того, что и Славяне могли понимать язык Норманнов и могли с ними как-либо объясняться, живя рядом, в соседстве.
   Мы уже говорили, что все храброе, отважное, неустрашимое в этом случае отдано Норманнам, все кроткое, смирное, приписано Славянам, народу исключительно будто бы сидячему, сухопутному. Мореходные подвиги Норманнов, по словам самой Норманской школы, становятся особенно заметными только с 9-го века. В конце 8-го они только начинаются. Между тем, не говоря о дальних веках, мы достоверно также знаем, что славянское племя уже в 6-м веке занимало безмерную страну от Балтийского Поморья до Дона, глубоко на наш север и далеко на Дунайский юг. Было ли естественнее для Балтийского Славянства знать, что Славяне же обитают и на Ильмене, и на Днепре; что их страна тоже изобильна потребным товаром, особенно мехами, и что к ним легко проехать от вершины Одры и Вислы подле Карпатских гор и по морю через любую реку, начиная от Вислы, а особенно по Неману и по Западной Двине.
   Таким образом первые торговые колонии на нашем севере со стороны Балтийских Славян должны были появиться очень рано, никак не позже сношений с этою страною других обитателей Балтийского Поморья. Если же мы примем во внимание народный характер Скандинавов, по преимуществу воинственный, и народный характер Славян, по преимуществу земледельческий и торгово-промышленный, то не затруднимся отдать преимущество в открытии и первом заселении нашего севера Славянам. Норманнских поселений, ни завоевательных, ни торговых, до самого призвания князей мы в ней не находим.
   Должно также заметить, что если Славянское Поморье в свое время, которое уходить очень далеко, представляло средоточие для северной европейской торговли и в изобилии было богато всеми земными плодами, то в отношении к его торговому богатству наш Ильменский север и Скандинавский берег стояли одинаково. И тот и другой одинаково нуждались в связях с Балтийскими Славянами, с тою разницею, что самим Балтийским Славянам такие связи по их выгоде представлялись весьма различными. Со Скандинавского берега они никогда не могли получить столько же, сколько от Ильменской стороны. Одно это заставляло их не только проложить прямую, собственную дорогу к нашим северным богатствам, но и держать в нашей стране свои колонии, заселять ее своими торговыми дружинами, открывать в ней дальнейшие пути к прибыткам, и по свойству всякой торговой промышленности держать весь наш торг исключительно в своих руках.
   Допустить же то обстоятельство, что Балтийские Славяне сносились с Ильменем не иначе, как через посредство Скандинавов будет очень уже нелепо. Славяне со Славянами, жившие не только на море, но и на суше по соседству друг с другом, сносятся через дальних заморских соседей Скандинавов и для этого переплывают самую пучину моря!
   Правда, что еще в 6-м веке готский историк Иорнанд (гл. III) говорит, что жители острова Скандии, какие то Светане (вероятно Птолемеевы Ставаны), имевшие превосходных лошадей, перевозили к Римлянам, сквозь бесчисленные народы, собольи меха; что прекрасный черный цвет этих мехов прославил даже и имя самого народа. Обыкновенно толкуют по сходству имени, что это были Шведы. Но надо знать, что такое был остров Скандия по разумению Иорнанда. Уже покойный Гильфердинг заметил, что Готский историк, очерчивая этнографическую картину острова Скандии, собрал в нее все известные ему имена народов, которые жили вокруг Балтийского моря, так что нет никакой возможности разобрать, какие именно народы населяли собственно Скандинавский Полуостров.
   Приступая к описанию этого острова, Иорнанд ссылается прямо на Птолемея и тем объясняет, что это был первый его источник. Он говорит, что остров лежит против устья Вислы, что на востоке внутри острова находится очень обширное озеро, из которого, как из чрева, выходить река Ваг (Vage) и катится стремительно к Океану. Это показание должно относиться к озеру Венеру и текущей из него на юг в Каттегат р. Готе. Но на восток от Скандинавии находим самое большое озеро Ладогу, из которого, действительно, как из чрева, катить свои воды в Океан, то есть в Финский залив, река Нева. Кроме того озеро Ладога соединяется с Онежским р. Свирью, а от Онежского недалеко течешь река Выг впадающая в немалое также озеро Выг и из него, как из чрева, снова протекающая в Белое море, в Океан. И Нева, и река Выг, сходная даже по имени, вполне также уясняют его картину. Затем он именует народы. В северной части острова живет народ Адогит, у которого солнце не заходить летом и не восходить зимою в продолжены 40 дней. Адогит созвучно нашей Ладоге и Ладожанам арабских писателей. Это народ самый северный, какой только был известен Иорнанду. На том же острове, говорит он, есть другие народы: Крефенны, числом три, они не занимаются земледелием. Там живут также Светане (Suethans, иначе пишется: Suuehans, Subveans = Suobeni, Славяне?), о которых мы упомянули, и которые без сомнения есть Птолемеевы Ставане. За ними идет множество различных народов Theusthes-Чудь, Ваготы, Бергио (Борнгольм), Галлин (Эланд, Аланд), Лиотида-Лютичи и т. д. Здесь слышатся и Вагры, и Юты, и Руги, и Винды-Велеты и снова Светиды (Suethidi), которых и естественно наконец принять за Шведов, ибо так их имя писали впоследствии. Во всяком случае Светане и Светиды - два различные народа и напрасно соединяют их в одно имя Шведов. Вообще знаменитый остров Скандия Иорнанда должен по его указаниям обнимать пространство от пределов Датского полуострова и почти до Белого моря, причем устье Вислы придется в действительности против средины такого острова. По этой причине Иорнанд очень справедливо называет свой остров Скандию фабрикой племен и резервуаром народов, откуда вышли и его знаменитые Готы, как и все другие знаменитые народы.
   Видимо, что историк не имел прямых сведений об этом севере и описал его частью по книгам, частью по рассказам из десятых рук, отчего у него явилась смешанная этнографическая толпа, в которой не разберешь, где кто стоит. Для нас в этом описании ясно одно, что Скандинавы в то время не занимали важной роли, мало были известны, и что известность ильменских Славян, как торговцев мехами, существовала уже тогда вместе со сведениями о пути через их страну Может быть и в Белое море, на что впрочем указывает еще Маркиан Гераклейский, писатель 4-го века. В высшей степени важно для нас показание Иорнанда, что Светане посредством торговли доставляли свои меха к Римлянам. Каким путем шли эти меха? Несомненно или через Вислу или через Одер и следов. через землю Венедов, балтийских Славян. О множестве хороших лошадей в стране Вендов упоминается в житиях св. Отгона, а Кледен говорит, что Турингские лошади прославились необыкновенною красотою, быстротою и крепостью, потому что Венды старались улучшить свои породы породами восточными.
   Во всяком случае свидетельство Иорнанда уже тем драгоценно, что указывает на меховую торговлю севера с римским югом, которая идет через руки Славян. Это вполне и утверждает наше предположение, что не Скандинавы, а Балтийские Славяне были первыми колонизаторами нашей страны. Впрочем лучше всего эта древнейшая колонизация раскрывается в именах самых колоний, в именах месте и рек.
   Затем является очень примечательным и то обстоятельство, что арабские писатели, рассказывая о западных странах, очень хорошо знают именно западных Славян и вовсе не знают Скандинавов-Норманнов. Это точно также наводить на мысль, что известная Арабам Русь и Славяне нашей страны, передававшие им сведения о Варягах, тоже больше всего знали только Варягов-Славян, которых даже называли Славянами Славян, то есть знаменитейшими из всех Славян, против чего немецкая школа, всегда понимая Варягов, как только одних Норманнов, в лице Френа, замечает: "невозможно чтобы автор (этого показания - Димешки) хотел это сказать и почитал Варенгов славянским племенем". Но Гедеонов очень ясно доказал, что это очень возможно {Отрывки из Исследований о варяжском вопросе, С. Гедеонова, Спб. 1862, стр. 149.}.
   Если балтийский Славянин не оставил для истории никаких саг и сказаний о своих сношениях с нашею страною, то разве это обстоятельство дает нам право заключать, что таких сношений никогда не было. Нестор не оставил нам никаких сведений о наших отношениях к Востоку. Он не заблагорассудил даже упомянуть, что есть на свете славная от глубокой древности река Дон. Но тем не менее сведения отыскались у соседей, у Арабов, так как и в настоящем случае они могут еще в большей полноте отыскаться в западных свидетельствах. Стоит только направить туда более внимательные поиски. Другое дело, если б балтийские Славяне оставили нам свои саги и в них мы не нашли бы никаких намеков на такие сношения, тогда только вполне было бы разумно наше сомнение о существовании и этих сношений.
   Если и в наших летописях и сказаниях особенно в первое время ничего не говорится о наших связях с балтийскими Славянами, то в них точно также ничего не говорится и о связях с Варягами-Скандинавами. Летописи говорят только о Варягах, а с какими по племенам Варягами наши Славяне держали связи об этом они крепко молчать.
   Нам остается допросить самую землю в ее древних именах.
   Первые колонизаторы в чужой земле всегда оставляют свои следы в названиях населенных мест, в именах своих колоний, ибо без колоний торговля, как и владычество над нею, не держится ни в одной стране. Поэтому имена мест есть важнейший и самый достовернейший свидетель тех исторических отношений между народами, какие в известное время происходили в той или другой стране. При том очень справедливо говорит Макс-Миллер, что "названия земель, городов, рек, гор имеют необыкновенную жизненную силу и сохраняются даже тогда, когда исчезают самые города, государства и нации". Это мы видим на каждом шагу, изучая древнюю географию и этнографию. Тоже самое необходимо должно раскрываться и на нашей земле, по всем ее украйнам. Если было время, когда господствовали в нашей стране Норманны-Скандинавы, они должны оставить по себе память хотя бы в именах городов, которые, по словам же летописца были заселены Варягами. Мы знаем, что первые Варяги усердно рубили, строили города: где же Скандинавские имена этих городов? Тем более необходим такой вопрос, что норманнская школа, как видели, утвердительно говорит, что и самый русский язык в первые 200 лет был язык Скандинавский.
   Так и самое отечество призванной к нам Руси, до сих пор не отысканное, необходимо должно открыться в той стране, где имя Русь, было родным туземным именем. Вот по какой причине и норманнская школа твердо держится за землю и твердо стоит на шведском Рослагене, на шведских гребцах Руотсах и Родсах. Не будь этих созвучных Родсов и Рослагена, конечно, никому бы и в голову не пришло производить Русь из Швеции. Но так как имя Рослаген, Родслаген вовсе не обозначаете ни племени, ни народа, а называется так местность в окрестностях Стокгольма, населенная общинами гребцов (матросами), по-шведски именуемых Ротси, Родсы, то естественно, что производить отсюда Русь-племя не совсем основательно.
   Норманнская школа не удовлетворяясь Рослагеном, отыскала (Струбе, Вутков) возле Швеции же другую страну, Рюссаланд. Затем, поиски были перенесены в противоположный угол балтийского Поморья, в Ольденбург, Шлезвиг и Голштинию. Там сначала Гольман нашел родину Рюрика в Рустрингии. Рустринги по его словам было немецкое племя, владевшее еще в 900 годах приморскою страною от Ейдера до Мааса и Шельды. Дабы связать это имя с обстоятельствами Русской Истории, Гольман переселяет своих Рустрингов в тот же заветный Рослаген. Они будто бы напали на Славян, были прогнаны, ушли и поселились в Рослагене, откуда уже и были призваны на княжение. Потом Дерптский профессор Крузе встретил в Голштинии местность Rosengau, существовавшую еще при Карле Великом. После доказательству что обитатели ее, живя на берегу моря, имели все средства образовать из себя деятельных мореходцев, он решает, что отсюда и были призваны первые наши князья. Распространяя свои доказательства, Крузе приводить еще довольно имен со звуком Ros-Rus, находимых в теперешних Шлейзвиге и Голштейне: Rosogau, Rosee, Rosenfelde, Rusdolf, Riesburg и т. п. Надо заметить, что во времена Карла Великого эта самая страна принадлежала Славянам Ваграм, отчего и до сих пор в ней уцелели даже славянские имена городов, каков напр. Любек, река Травна и т. д. На это обстоятельство Крузе не мог обратить ни малейшего внимания, так как заученное понятие, что Руссы и Россы необходимо должны быть Норманны, заставляло отыскивать в этих Рузах, Розах и Розенах одних только Норманнов.
   Крузе однако нашел своих особых Норманнов, заметив, что это имя не должно придавать безразличия всем северными народам. Его Норманны вначале занимали только Ютландию и южную часть Норвегии и потом уже распространили это имя на Британские острова. В коренной Нормании, в юго-западном углу и Балтийского моря, где жили Англы, находилась земля Руссов или Руси, отчего Руссы говорили языком Англо-Норманнским и Нестеровы Мурманы, Готы, Англяне и Русь обозначают обитателей Ютландии. От этих Англо-Руссов получили свое название и Ольденбургская Рустрингия, и шведский Рослаген. С поселением этих Руссов на шведских берегах, говорит автор, "система торговли этого воинственного народа могла уже получить надлежащее развитие, обнимая не только Восток и Запад Европы, но даже Азию и Африку. Сердце исполинского норманнского тела было в Шлезвиге, где вероятно находилась столица государей. Правая рука колосса находилась на Рейне и распространяла предметы обширной торговли во Франции и Германии. Левую руку составлял Рослаген и Бирка, где, по словам летописцев, было множество богатых торговцев и изобилие всех благ мира и денежных сокровищ. Впоследствии, по основании Новогорода и Киева, соперника Царяграда, эти берега, столь способные для торговли, были потеряны; но они сделались для Норманнов уже тогда менее важными, ибо их место (с призванием к нам князей), заступили Новгорода Изборск. Белоозеро и Киев". Таковы немецкие фантазии о Руссах-Норманнах {Ж. М. Н. П. 1839. Генварь. Статья Крузе о пределах Нормандии и пр.}.
   И так, отыскивая повсюду место жительство Руси, исследователи вообще очень дорожили именами стран и мест, которые сколько-нибудь указывали на заколдованный звук Руси. По открытому указанию такого места они развивали свои соображения, сочиняли целые довольно связные истории о том, как могла, хотя бы и далекая, Русь попасть к нам в Новгород. Надо полагать, что с этой точки зрения были тщательно осмотрены все берега Балтийского моря. Отнюдь только не позволялось отыскивать Русь в стране балтийских Славян, да и вообще у Славян. Как в самом деле могли посреди Славян жить Руссы, то есть Норманны? Это норманство Руси, основанное на песке всеобщего балтийского имени Варяг, так утвердилось в умах, что каждый исследователь е какою то особою ревностью преследовал и всячески отвергал малейшее поползновение забраться в страну Славян. "Имена Рос, Рус и пр. встречаются почти во всех землях Европы, равно как и во многих странах Азии, и каждое местечко, носящее это имя, не может же быть рассматриваемо, как древняя отчизна Русского народа", справедливо замечает Крузе, не объясняя однако, почему всем местам предпочитается именно Рослаген или его Розенгау. Впрочем решительному изгнанию всего Славянства из области изысканий о происхождении Русского имени особенно помог славянский же опыт о Руссах Славянских Морошкина, который в самом деле, наравне с некоторыми дельными указаниями, представил такую фантастическую путаницу имен и соображений, что вопрос о Славянстве Руси надолго был заглушен общим смехом. Смех возбуждали некоторые его выражения по поводу его доказательству что имя Русь повсюду обозначаете рощение, рощу, а след. и розгу, вообще лес, поэтому, объясняя имена Балтийских Славян именем леса, он между прочим говорит: "Кругом леса, страшные леса, и восклицает: Посмотрите, какое здесь сборище леших!... Славяне суть народ мачтовый, с лесом ровный, строевой" и т. п. (историко-критические исследования о Руссах и Славянах, Спб. 1842 г.).
   В существе своих изысканий Морошкин стоял на мнении Герберштейиа, почитая Варягов Славянами Баграми, а Русь теми же Славянами, с Одера, с Рюгена. Он также указывал на родственное сходство прибалтийских Славянских местных имен с нашими. Это обстоятельство во всяком случае заслуживало полного внимания и ближайшего рассмотрения, тем более, что тоже доказывал такой осторожный и ясномыслящий исследователь, каков был Максимович.
   Главный вопрос состоял в том, именовался ли также Русью славянский остров Рюген, онемеченный из древнего Ругия.
   По Тациту, как его толкуют, северная страна древней Германии и именно берега Балтийского моря принадлежали германскому племени Свевам, отчего и море прозывалось морем Свевским. По тем же берегам жили Свевские племена Ругии (Rugii) и Лемовии (Lemovii). Птолемей указывает здесь город Роугион и народ Роутиклии {У Шафарика, Славянские Древности, т. I, кн. II, стр. 258, толкование этих Ругов кратко и весьма произвольно.}.
   Кроме того по его же словам здесь же обитали Сидины, Сидены (в 12 веке: Земля Sitene), имя которых несомненно осталось в городе Штетине, или Щетине.
   Все это, однако, была Германия и следовательно все названные племена были Немцы. Во время великого переселения народов Немцы по какому то чудному случаю внезапно все ушли из этой страны и их места заняли Славяне. Как и когда именно это случилось, история ничего не знает, но утверждает, что Славяне заняли земли после Немцев.
   Так обыкновенно говорит большинство немецких ученых. Им вторил Шафарик, доказывая невозможные переходы и переселения целых племен больше всего рассуждениями, как и по каким причинам это могло случиться. Весьма шаткие заключения Шафарика повторяют до сих пор и наши Слависты {Славянские Древности, т. II, кн. I, стр. 8-13. Кн. III, стр. 1-16 и др. Гильфердинг в истории Балтийских Славян, Сочинения IV, 16. Ламанский в критике на сочинения Котляревского о Древностях и Истории Балтийского Славянства. Ж. М. Н. Пр. 1875. Январь, стр. 217-220.}.
   Все однако соглашаются, что имя Германия есть имя географическое, а не этнографическое. По своему смыслу оно тоже значит, что и Сарматия, то есть означает страну, населенную многими разноплеменными народами. К этому надо припомнить слова Страбона, почти современника Тациту, который говорил, что Римляне не имели почти никаких сведений о народах, живших на восток от Эльбы по Балтийскому морю. Тацит в своем описании Германии тоже мимоходом поясняет, что он не совсем твердо знает тот или другой народ. Затем его показания мест для народов Балтийского севера неопределенны и совсем темны. Таким образом все основания наших познаний об этом крае не прочны и походят на сыпучий песок. Вот почему и все ученые решения и выводы, сооружаемые на этом песке, суть только более или менее вероятные догадки, которые могут получить прочное основание и утвердиться в истине только при помощи позднейшей исторической этнографии края. А эта самая этнография вполне и уже несомненно удостоверяет, что как только появляются более точные сведения о стране, то оказывается, что в ней живут и действуют одни Славяне. Такое обстоятельство заставляете даже предполагать, что Тацитовское имя Suevi, сходное с птолемеевскими, прямо Славянами, Suoveni, есть только олатыненное имя Славяне, Slavi, как писали в средние века.
   Мы не имеем возможности останавливаться на этом спорном вопросе и во всяком случае склоняемся на сторону знаменитейшего из критиков, Шлецера, который никак не меньше других изучал свидетельства древних писателей о севере Европы и вынес из этих свидетельств следующее заключение:
   "Восточная часть Германии с давнейших времен, т. е. сколько известно нам из истории, была населена Славенами. Великие успехи, делаемые теперь изучением Славенской истории, скоро совсем истребят старинное всеобщее мнение, будто сии германские Славене пришли только тогда, когда вышли настоящие Немцы, жившие до того в их землях. В Мекленбурге, Померании, Лаузице и пр. никогда не было Немцев прежде Оботритов, Поморян, Сорбов, там живших: они суть старожилы своих земель в рассудительном значении" {Нестор, II, 423. Другой немецкий ученый Бистер "последовал мнению Шлецера, точнее рассмотрел и опровергнул те известия, которые представляют древние писатели о существовании издревле в этих землях племен Немецких". История Пруссии Пелица, М. 1849, стр. 19.}.
   Действительно, на основании показаний исторической этнографии, рассудок требует такого заключения, что в числе Тацитовых Свевов, которых Тацит, отделяя от других чисто германских племен, поселяет на самом севере Германии, было больше славянских, чем германских племен, и что напр. Ругии соответствуют позднейшим Ругенцам, а Лемовии-Ляхам. Но немецкие патриоты расселили германское племя от Балтйского моря даже до подножия Кавказа и отнюдь не допускают, чтобы до прихода Уннов (379 г.) на этом пространстве жили где либо Славяне.
   Таким образом, только после Уннов занявши будто бы немецкие земли, Славяне сохранили за ними прежние немецкие имена. В половине 6-го века Руги по прежнему называются Ругами и обозначаются племенем Готов. Византиец Прокопий вместе с тем называете их Рогами.
   В 10 и 11 веках по латыни их именуют по-древнему: Ругияне, Руги, Ругиякские Славяне, а остров Ругиакским, также Ругия, Ругияна; и вместе с тем пишется народ: Руяне, Роани, также Раны, Руны, Рены; а остров Руя, Руяна, и Рана. Один аббат (1149 года) прямо говорит, что страна и остров у немцев назывались Руяна, а у Славян Рана. И то, и другое могло существовать в народном говоре.
   Ясно, что последние имена, которые употребляются, чем позднее, тем чаще, есть только сокращение Руги, Ругияне и Ругия. Относительно же имени Рана можно и то полагать, что оно образовалось из другого имени Славян Варны, Варины, Вераны, Враны.
   Но это правописание тем не оканчивается. В тех же свидетельствах находим имена острову и народу, Руты, Руссы, Руццы, Рутены, Руция, Рутения, Верания, Ривания и т. д.
   Изо всего этого выясняется одно, что имя Ругия в средние века писалось различно. Шлецер прямо говорит, что это происходило от известной всем глупости писателей временников среднего века. Еаченовский объяснял это вольностью грамотеев и слово Руссия, поставленное в житии Отгона вместо Ругия, относил к искажению схваченному с воздуха.
   Казалось бы, что тут дело простое: древнейшее имя страны и народа, Руги, подверглось в позднейшее время порче, которую букву за буквой легко проследить и в конле концов все-таки придти к заключению, что коренная и правильная форма имени суть Руги, что в первом столетии по Р. X. так называлось одно из Германских, Свевских племен, а после тоже самое имя принадлежало Славянскому племени, которое точно также именовалось Ругами, оставивши и до сих пор это имя в острове Рюгене; что, наконец, в числе изменений имени Ругия употреблялось и Русия, Русь. Но немецкие мнения, которым в этом случае следовал и Шафарик, стараются доказать, что если Руги и могли именоваться Русью, то это была Русь ложная, ошибочная, сочиненная только невежеством средневековых монахов или средневековых канцеляристов. Сам Шафарик объяснил, что здешнее Славянское племя называлось Раны, а остров Рана, Руяна, то есть взял за истину один вариант, оставив другие без объяснения. Причем отметил, что происхождение и значение этого имени ему неи

Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
Просмотров: 599 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа