Вяземский Петр Андреевич - Записные книжки (1813-1848)

ическими замечаниями, тем не менее мрачная картина помещичьей и крепостной России, которую нарисовал француз, вероятно, показалась Вяземскому достойной внимания. Шестнадцать страниц книжки заполнены выписками из указанной книги {Имеются сведения о написанной в 1824 г. для "Revue Encyclopedique" и не дошедшей до нас статье Вяземского по поводу книги М. Р. Фора ("Русский литературный архив", Нью-Йорк, 1956, стр. 50-51).}.

   Во время путешествия в Пензу в путевых записках Вяземского опять находят место его размышления о крепостном праве. Он пишет о дворянке, засекшей девочку, подробно описывает крепостной пензенский театр, в котором помещик-хозяин сечет актеров, вымещая на них свои неудачи Его рассуждения по поводу "уродства гражданского", т. е. прав помещика не только на земледельческий и промышленный труд крепостных, но и на их личность, приводят его к воспоминаниям о крестьянских восстаниях и заставляют сделать вывод:

   "Рабство - состояние насильственное, которое должно по временам оказывать признаки брожения и, наконец, разорвать обручи недостаточные".

   Годы, когда заполнялась третья книжка, были годами энергичной литературной деятельности Вяземского. В различных мелких записях для памяти мы находим сведения о работе Вяземского для "Московского телеграфа", о его литературной переписке этого времени и, наконец, материалы о Фонвизине, которые он начал собирать, готовясь писать исследование о нем.

   Материалы о Фонвизине находятся и в следующей, четвертой записной книжке. Ее особенность заключается в том, что в ней отсутствуют оригинальные записи Вяземского. Она вся состоит из копий различных литературных и исторических документов, переписанных П. А. и В. Ф. Вяземскими, а также рукою писца. Поэтому, не публикуя ее в тексте, мы даем лишь ее описание в примечаниях. Время пользования этой книжкой не поддается точной датировке, ее основную часть можно отнести к середине 20-х годов. Это заставляет искать в ней отражения событий 14-го декабря. И, действительно, декабризм и декабристы до некоторой степени определили ее содержание. В ней оказались переписанными два сочинения, служившие декабристам для агитационных целей. Одно из них - "О необходимости законов" - явилось переработкой сочинения Д. И. Фонвизина "Рассуждение о непременных государственных законах", сделанной Никитой Муравьевым. Направленное против "самовластья", оно дает жестокую критику русского самодержавия. Другое произведение - "Разговор любопытный" - незаконченное агитационное сочинение Н. М. Муравьева, также изобличавшее самодержавие, излагавшее историю его происхождения в России и пропагандировавшее конституцию. К обоим документам Вяземский сделал позднейшие примечания, в которых указывал на связь их происхождения с деятельностью декабристов.

   К теме декабристов в четвертой книжке относятся еще две записи, а именно эпиграмма Рылеева и копия письма Сергея Муравьева-Апостола, нанизанного им к брату из Петропавловской крепости в ночь с 12 на 13 июля 1826 г., за несколько часов до смерти. Этим письмом заканчивается четвертая книжка. Интересно отметить находящиеся в ней автограф стихотворения Баратынского "Череп" с неизвестными вариантами, копию части поэмы Пушкина "Вадим" с двумя неизвестными полустишиями и копию стихотворения Дельвига "Петербургским цензорам". Последняя представляет как бы отклик на переписанные перед нею "Стансы к Элизе" Олина, сопровождаемые замечаниями цензора Красовского и ответами на них Олина. В эти годы Вяземский особенно бурно негодовал на гнет цензуры, преследовавшей его.

   Переписанные в этой книжке многочисленные исторические и историко-литературные материалы свидетельствуют о намерении Вяземского издавать специальные сборники архивных документов, которые он старательно разыскивал и копировал. Если бы не запрещение Николая I, то уже в первой половине XIX в. вышло бы издание, подобное позднейшим изданиям Бартенева, который заимствовал у Вяземского не только название, но и многие собранные им в Остафьевском архиве материалы. Интересно привести следующее сообщение о предполагавшемся издании Вяземского, напечатанное в "Литературных прибавлениях к Русскому инвалиду" (1837, No 3, стр. 28, "Смесь") и имеющее непосредственное отношение к материалам как четвертой, так и других записных книжек: "В первых месяцах нынешнего года выйдет презанимательный исторический и литературный сборник: "Старина и Новизна", издаваемый князем П. А. Вяземским. В этом сборнике будут помещены многие любопытные материалы, относящиеся до истории нашей, извлеченные из бумаг графа Ивана Григорьевича Чернышева и подаренные издателю сыном его графом Григорием Ивановичем. Между прочими статьями упомянем о письмах и рескриптах царевича Алексея Петровича, Екатерины II, графа Чернышева, об анекдоте о принце Бироне и проч. и проч., почерпнутых из других достоверных источников; будут еще письма Екатерины II к вице-адмиралу принцу Нассау-Зигену, отрывок из собственноручных записок графа Ростопчина, воспоминание о графе Каподистрии и некоторых современных ему происшествиях. Литературное отделение будет также разнообразно и составлено из отрывков из собственноручных записок Ив. Ив. Дмитриева, нескольких писем Карамзина, из повестей, разных стихотворений, писем о современной русской литературе; нескольких глав из биографических и литературных записок о Фонвизине и временах его, известие о первых трех песнях "Потерянного рая" с английского прозою на русский язык переведенных нашим поэтом Петровым и не напечатанных в собрании творений его и проч. В конце книги будут помещены разные снимки с рукописей, вошедших в состав сборника".

   Критика, оппозиция по отношению к самодержавию и крепостнической России, которые мы отмечали в первых четырех книжках Вяземского, полно, горячо и убежденно вылились в записях книжки пятой, относящейся к 1825-1831 гг. Начал ее Вяземский летом 1825 г. во время поездки в Ревель и поместил в ней несколько черновых набросков своих стихотворений ("Нарвский водопад", "О. С. Пушкиной", "К мнимой счастливице"), затем включил несколько выписок из январской книжки "Revue Encyclopedicpie" 1825 г., свидетельствующих об интересе к проблеме прогресса, освободительному движению в Греции и Байрону. На следующее лето, отправляясь вновь в Ревель, Вяземский опять взял с собой ту же книжку. Это были месяцы следствия над декабристами и напряженного ожидания результатов суда. Приговор, также как и все поведение правительства и судей в деле декабристов, вызвали в Вяземском бурю негодования, для которого он едва находил достаточно сильные выражения в своем дневнике. Характерно, что, публикуя в Собрании сочинений Вяземского его записные книжки, редакторы издания были вынуждены напечатать пятую книжку с большими купюрами, потому что и в 1884 г. она звучала резким обличением самодержавия {См. указанную статью С. Н. Дурылина.}.

   Основная мысль Вяземского заключалась в том, что за декабристами стояла вся подлинная Россия, что они действовали под воздействием тех масс, долготерпению которых пришел конец. Для Вяземского в этом отношении не было сомнений: дело декабристов "было делом всей России, ибо вся Россия страданиями, ропотом участвовала делом или помышлением, волею или неволею в заговоре, который был ничто иное, как вспышка общего неудовольствия. Там огонь тлел безмолвно, за недостатком горючих веществ, здесь искры упали на порох и они разразились. Но огонь был все тот же!".

   Особенно отчетливо обнажает Вяземский "пристрастность" и заинтересованность суда, организованного над декабристами. Их судили "правительство и наемная сволочь", "которых все существование есть, так сказать, уродливый нарост, образованный и упитанный гнилью, от коей именно и хотели очистить тело государства" восставшие.

   Во главе Следственной комиссии стоял брат царя, "по званию своему, по родству пристрастное лицо". Вяземский возмущался не только безнравственностью, бесчеловечностью следствия и приговора, но и политической бестактностью: "Какая нужда великому князю добровольно идти в заготовщики палача, когда и без него найдется их довольно?.." Вяземский клеймил царя и его брата, называя их "молокососными кровопийцами", а по поводу верховного суда восклицал: "О, подлые тигры! и вас-то называют всею Россиею и в ваших кровожадных когтях хранится урна ее жребия".

   Горячее сочувствие идеям декабристов и их действиям Вяземский выразил следующими словами: "Ниспровержение этой мнимой России и было целию голов нетерпеливых, молодых и пламенных: исправительное преобразование ее есть и ныне, без сомнения, цель молитв всех верных сынов России, добрых и рассудительных граждан: но правительства забывают, что народы рано или поздно, утомленные недействительностию своих желаний, зреющих в ожидании, прибегают в отчаянии к посредству молитв вооруженных".

   В пятой записной книжке нашел отражение высший гражданский порыв Вяземского. Годы, последовавшие за разгромом декабризма, научили его сперва глубоко запрятывать в себе подобные порывы, потом заглушили их вовсе. Негодование постепенно переродилось в злую скептическую насмешку, которая не покидала Вяземского и в годы его официального примирения с правительством. Примирению предшествовал ряд обстоятельств, подтолкнувших его сделать первые шаги к возвращению на службу.

   О судьбе подобных Вяземскому "декабристов без декабря", не пострадавших при следствии, но и не желавших после приговора иметь дело с убийцами друзей, Герцен так писал в своей книге "О развитии революционных идей в России": "В недрах губерний, а главным образом в Москве, заметно увеличивается прослойка независимых людей, которые, отказавшись от государственной службы, сами управляют своими имениями, занимаются наукой, литературой; если они и просят о чем-либо правительство, то разве только оставить их в покое. То была полная противоположность петербургскому дворянству, связанному с государственной службой, с двором и снедаемому низким честолюбием: уповая во всем на правительство, оно жило только его милостями. Не домогаться ничего, беречь свою независимость, не искать места - все это, при деспотическом режиме, называется быть в оппозиции. Правительство косилось на этих праздных людей (ces faineants) и было ими недовольно..." {А. И. Герцен. Собрание соч. в тридцати томах. Изд-во АН СССР т. VII, стр. 83 и 213.}.

   "Бездельником", к тому же особенно подозрительным по своим дружеским связям, по своему литературному дарованию, был в глазах николаевского правительства и Вяземский, нигде не служивший, разъезжавший по своим имениям, занимавшийся писательским трудом. Клевреты правительства повели против него наглую клеветническую кампанию. Бороться с нею в период общей подавленности, упадка и страха Вяземский был не в силах. Клевета, которой его окружили враги в годы его "опальной" жизни в Москве, становилась опасной для будущего не только его самого, но и его семьи. Спасти его могло лишь возвращение на торный путь - государственную службу. Но прежде надо было найти способ вернуть себе доверие правительства. С этой целью им была написана "Исповедь", переданная Николаю через Жуковского. В ответ на нее последовало назначение Вяземского на службу.

   Весь этот период жизни Вяземского (1828-1830) нашел отражение в книжке седьмой {О книжке шестой будет сказано далее.}, в которой он с большой тщательностью копировал переписку по поводу клеветнических измышлений, направленных против него. Он переписал в нее также свою "Исповедь". Все эти документы Вяземский снабдил позднейшими примечаниями, вскрывающими оборотную сторону официальной переписки. "Записка о князе Вяземском, им самим составленная" - так называется в записной книжке "Исповедь" - несколько отличается от текста, напечатанного в Собрании сочинений (т. II). Следует отметить, что в эту же записную книжку, где были переписаны документы, характеризовавшие недоброжелательное отношение к нему Николая I и его приближенных в 1828-1829 гг., Вяземский переписал и документ 1833 г., свидетельствовавший о том же. Вяземский как бы собирал вместе документы своей "тяжбы" с Николаем I.

   В эту же седьмую книжку Вяземский внес копию большого письма к А. Я. Булгакову по поводу польского восстания 1830-1831 гг. Известие о событиях в Варшаве чрезвычайно взволновало Вяземского: "У меня так много людей в Варшаве, русских и поляков, с которыми я в связи, я там все и всех так коротко знал, что и по участью, и по любопытству теперь всеми мыслями и всеми помышлениями моими в Варшаве",- писал он Булгакову 5 декабря 1830 г. Он не выражал в этом письме того сочувствия польской национальной идее, которое сквозило в его записях 1819 г., и объяснялось это, конечно, не только тем, что он писал лицу, перед которым надо было осторожно выражать свои политические мнения: несомненно, убеждения его за истекшее десятилетие значительно изменились, но интерес к восстанию Польши все же был у него чрезвычайно велик. Из седьмой книжки мы печатаем в основном тексте лишь "Исповедь" как важнейший автобиографический и публицистический документ. Все остальные материалы помещены в отделе Дополнений.

   В восьмой записной книжке находятся записи, которые свидетельствуют, что Вяземский с неприкрытым презрением относился к душителям восстания. Начиная с 4 декабря 1830 г. по 22 сентября 1831 г. Вяземский записывал в дневник свои размышления по поводу польских событий, невольно проводя параллель между восстанием в Варшаве и восстанием 14 декабря 1825 г. Его возмущали жестокость и бездарность царской политики в Польше. Осуждению постыдной роли царской России в польском вопросе посвящено в дневнике Вяземского в восьмой книжке несколько негодующих страниц, которые не могли быть полностью напечатаны при царской цензуре.

   Записи о польском восстании чередуются в восьмой книжке с записями о народных волнениях, вызванных холерой. "Мы живем в эпохе холеры и революции..., - писал Вяземский Булгакову. - А нет сомнения, что и в возмущениях есть прилипчивость, заразительность, поветрие". Он жадно собирал все рассказы о том, как реагировал народ на холеру и на меры, принимаемые правительством: "В самом деле любопытно изучать наш народ в таких кризисах. Недоверчивость к правительству, недоверчивость совершенной неволи к воле всемогущей оказывается здесь решительно. Даже и наказания божия почитает она наказаниями власти... Изо всего, изо всех слухов, доходящих от черни, видно, что и в холере находит она более недуг политический, чем естественный, и называет эту годину революцией)". 14 декабря, польское восстание и холерные возмущения - эти три темы переплетаются в записях Вяземского за 1830-1831 гг. Записывает он о восстании в Севастополе, в Тамбове, делая следующее замечание, которое хотя и не дописано из осторожности, но его можно ясно понять как характеристику жандармской политики Николая:

   "Слово Александра, что он не положит оружия, доколе не будет ни единого врага на земле русской, слово великодушного царя. Слово, что не положит оружия, доколе не будет наказан последний возмутитель, слово п.". Расшифровываем это сокращение как "палача", как прозвище Николая, казнившего декабристов.

   Восьмая записная книжка была начата весной 1829 г. Сперва она предназначалась для различных выписок из книг. Среди цитат и отрывков из Шекспира, из французских журналов находится большая выписка, сделанная рукою Вяземского из "дела о зарезавшихся 35-ти человеках" - крестьянах Саратовской губернии Аткарского уезда, крепостных графини Гурьевой. Вяземский, очевидно, имел в руках подлинное судебное дело сектантов и навещал в тюрьме оставшегося в живых организатора этого самоистребления.

   Надо также отметить находящиеся в этой же книжке выписки из книги Цшокке "Ueberlieferung zur GeschichteunsererZeit", 1819, в которых даются подробности убийства Павла I.

   Книжка, предназначавшаяся для выписок, была скоро превращена в дневник - первый дневник Вяземского, который он вел в обычных (не путевых) условиях жизни. В одной из начальных дневниковых записей Вяземский объяснил, что побудило его вести дневник: "Зачем начал я писать свой журнал? Нечего греха таить, от того, что в "Memoires" о Байроне (Moor) нашел я отрывки дневника его. А меня чорт так и дергает всегда вслед за великими". Дневник велся всего полтора года; тем не менее он является чрезвычайно ценным документом для характеристики общественно-политических взглядов Вяземского, а также быта, его окружавшего. Отметим многочисленные отклики на июльскую революцию во Франции и сведения о беседах с Пушкиным.

   Пропущенная нами в порядковом перечислении шестая записная книжка содержит мало оригинального материала, но интересна для изучающих Вяземского-писателя. В ней находится перечень ранних стихотворений Вяземского, сведения о литературной работе его в 1829 г., о переписке с литераторами и множество мелких выписок из самых разнообразных книг, по преимуществу французских. Эта книжка свидетельствует о том, что Вяземский подготавливал в это время несостоявшееся собрание своих сочинений и в этот последний год своей независимой жизни жил чрезвычайно интенсивными литературными интересами. После поступления на службу его писательская деятельность почти прекратилась.

   Значительно менее интенсивно стали заполняться и записные книжки. За следующие 20 лет (1831-1850) мы имеем шесть книжек, из которых лишь одна тринадцатая представляет значительный интерес. Остальные очень малы по объему и в общественно-литературном отношении менее интересны. Книжка девятая содержит в начале несколько выписок из журналов 1832 года, несколько записей рассказов И. И. Дмитриева в 1833 г. и копию сентиментального стихотворения. Вся остальная часть книги занята историческими выписками, которые делались, вероятно, в 1849-1850 гг. (время путешествия Вяземского в Турцию и в; Палестину).

   Книжка десятая является книжкой путевых заметок во время путешествия Вяземского с семьей в Италию в 1834-1835 гг. Вяземские везли в Рим тяжелобольную дочь, которая там и умерла. Это обстоятельство не могло не отразиться на характере записей. Вяземский в них очень лаконичен, бегло фиксирует свои впечатления, отмечая в большинстве случаев очень кратко внешние события своей жизни.

   Книжка одиннадцатая содержит несколько записей, сделанных во время краткого путешествия Вяземского по Германии осенью 1835 г., когда он еще продолжал страдать от недавно пережитой потери и сам отмечал, что "при нервах в беспорядке" он неспособен писать "журнал". В этой же книжке находится дневник его пребывания в Ревеле в июле-августе 1844 г., представляющий лишь точную регистрацию его времяпрепровождения среди светского общества. В полном собрании сочинений эта книжка не публиковалась.

   Книжки двенадцатая, тринадцатая и четырнадцатая отражают путешествие Вяземского в 1838-1839 гг. по Западной Европе, вызванное болезнью глаз. В первой из указанных книжек эти записи незначительны и лишь дополняют основные сведения, помещенные в книжке тринадцатой. Больше места в двенадцатой книжке отведено дневниковым записям 1843 г. (поездка в Ревель). Однако, как и охарактеризованные выше записи о пребывании в Ревеле в 1844 г., записи 1843 г. носят регистрационный характер.

   Значительный интерес представляет тринадцатая {В ПС, т. IX эта книжка публиковалась как одиннадцатая.} книжка, которая была начата в 1838 г. во время пребывания Вяземского в Англии и Франции. Записи, в нее занесенные, прекрасно рисуют и великосветское английское общество, и насыщенную политическими интересами атмосферу Парижа.

   Записи, сделанные в России в течение 1841-1860 гг., пронизаны ядовитой критикой самодержавия и отдельных представителей власти. Хотя Вяземский в это время уже числился в лагере консерваторов, хотя он уже зарекомендовал себя как враг передового демократического отряда русского общества, он продолжал критиковать бездарность правительства Николая и ничтожество выдвинутых им государственных деятелей. Рассуждая о самодержавии, Вяземский указывал, что при нем закон не является моральной силой, а только личным произволом. Собственно власть самодержца в условиях России - это анархия, и если Людовик XIV говорил: государство - это я, то Николай мог бы еще с большим правом сказать: анархия - это я. Правительство в России, по мнению Вяземского, всегда готово к авантюре, нетерпеливо, невоздержанно, разрушительно. Принятые правительством меры в большинстве таковы, что честным людям остается объяснять их только результатом тайного влияния какого-то заговора, толкающего власть по роковому пути к крушению.

   "У нас самодержавие значит, что в России все само собою держится: при действии одних людей все рушилось бы давным давно... У нас власть никогда ничего не выжидает, не торгуется с людьми, не уступает. Это сила, но сила вещественная, против которой даже и при общем повиновении противодействует сила умственная, которая рано или поздно возьмет верх".

   "Одна моя надежда, одно мое утешение в уверении, что он и они увидят на том свете, как они в здешнем были глупы, бестолковы, вредны, как они справедливо и строго были оценены общим мнением... Иначе политическое отчаяние овладело бы душою".

   Так писал Вяземский в 40-х годах о Николае и его правительстве. Критика самодержавия- основная тема половины записей тринадцатой книжки, и понятно, что многие из этих записей по цензурным соображениям не могли войти в прежние ее публикации. В них отсутствуют чрезвычайно едкие характеристики крупнейших сановников николаевского царствования. Так, беспощадную характеристику дал Вяземский графу М. С. Воронцову, рисуя его, согласно с эпиграммой Пушкина, "полным", законченным подлецом. Отрицательные черты остро подмечает Вяземский у Уварова, Блудова, Киселева. Особенно издевается он над Горчаковым и дипломатией России, не умеющей после Севастопольского поражения вести себя с нужным достоинством. Страницы, посвященные Горчакову и конгрессу в Варшаве (см. стр. 336-337 и прим. 459),- злейший памфлет на внешнюю политику России в 60-х годах.

   Книжка четырнадцатая, начатая одновременно с предыдущей в Брайтоне в 1838 г. {В ПС, т. IX, стр. VI эта книжка рассматривалась как вторая часть книжки одиннадцатой и не публиковалась.}, содержит записи дорожных расходов и заметок для памяти. В ней Вяземский поместил выписки из путеводителя по Англии, сопроводив их своими замечаниями. Далее он вписал в эту книжку копии разного рода документов, имеющих исторический интерес (письма Канкрина, Поццо ди Борго, Ростопчина и др.). Характерно, что и здесь нашел отражение интерес Вяземского к Польше и ее истории.

   Отметим еще краткую запись о поэтах Франции, выходцах из народной среды. Заканчивается книжка копией статьи Тютчева на французском языке "Россия и революция", к которой Вяземский сделал примечание: "Писано Тютчевым 1848, после февральской революции".

   Этими словами Вяземского заканчиваем и мы данное издание его записных книжек. 1848 год - год европейских революций - был датой, когда Вяземский официально встал в ряды защитников "устоев" крепостнической России - "самодержавия, православия, народности". Его отход от позиций, сближавших его с декабристами, подготовлялся с конца 20-х годов, но подготовлялся медленно, подспудно, незаметно даже для него самого. Непримиримый враг самодержавия превращался постепенно в его защитника от тех сил, которые должны были похоронить не только самодержавие, но и тот класс, к которому принадлежал и сам Вяземский. Революции 1848 г. завершили этот процесс, продолжавшийся на протяжении 30-40-х годов. В 1848 г. Вяземский открыто присоединил свой голос к тем, кто противопоставил "святую Русь" "безумному" революционному Западу.

  

  

   Публикация записных книжек Вяземского ставит перед редактором ряд проблем, связанных как с отбором и воспроизведением текстов, так и с их комментированием. Печатать подряд записи самого Вяземского, длинные выписки из книг, сделанные рукой писца, хозяйственные записи для памяти, внесенные рукой В. Ф. Вяземской, счета и т. п.- значило бы утопить в обильном, пестром, а иногда и малоценном материале ту часть текстов, которая имеет историческое значение, ради чего и предпринято это издание. Но вместе с тем выделить из книжек только эти тексты значило бы лишить их того окружения, в котором они получают свое полное звучание, обескровить их и искусственно препарировать. Этот сложный вопрос решен нами следующим образом:

   1. Публикуются все тексты, принадлежащие самому Вяземскому (независимо от того, чьей рукой они переписаны). Сюда включаются дневниковые записи, различные заметки, характеристики, размышления и рассуждения, изложение слышанного и прочитанного, черновые и беловые тексты стихотворений, перечни прочитанной литературы, посланных писем и т. п. Исключение делается для записей денежного и хозяйственного характера: о них лишь говорится в комментариях, но текст не воспроизводится. Адреса, записанные Вяземским, даны в комментариях.

   2. Внесенные в записные книжки копии частных и официальных писем как самого Вяземского, так и других лиц печатаются в "Дополнениях", помещенных после основного текста записных книжек.

   3. В "Дополнениях" же даны и немногие записи и выписки, сделанные Вяземским во второй и тринадцатой книжках после 1848 г. Этот год, как было указано выше, избран конечным рубежом.

   4. Из текстов, не принадлежащих Вяземскому, в основном корпусе оставляются небольшие выписки из различных печатных и рукописных материалов - в тех случаях, когда они по содержанию дополняют или объясняют авторские записи Вяземского и так или иначе тесно связаны с ними по смыслу и содержанию.

   5. Не печатаются тексты стихотворений, автором которых не является Вяземский, многочисленные выписки из книг и копии различных рукописных документов исторического содержания, внесенные Вяземским в записные книжки.

   6. Все тексты записных книжек, не помещаемые ни в основном корпусе, ни в "Дополнениях", перечисляются, характеризуются и, если нужно, кратко излагаются в комментариях, так что состав каждой записной книжки точно зафиксирован и может быть использован исследователями.

   В тексте даются только примечания, сделанные самим Вяземским. Переводы иноязычных текстов даются сноской в тексте за исключением больших по объему, публикуемых вслед за иноязычным текстом.

   Тексты всех книжек прочитаны и воспроизведены полностью заново по автографам, хранящимся в Центральном государственном архиве литературы и искусства в фонде кн. Вяземских (ф.195). Таким образом, восстановлены все цензурные и иные купюры и исправлены искажения, бывшие в предшествующих изданиях. Однако черновой характер записей, сделанных в некоторых случаях сокращенно и небрежно, трудный почерк владельца книжек иногда препятствовали вполне достоверному прочтению текста.

   В тех случаях, когда текст записей не поддавался прочтению, стоят прямые скобки, в которых фиксируется количество непрочитанных слов. Если редактор не уверен в правильности прочтения подлинника, то рядом со словом в прямых скобках ставится вопросительный знак. Зачеркнутые слова заключены в угловые скобки.

   Особенности начертания текста записных книжек соблюдаются лишь в тех случаях, когда они отражают произношение автора и эпохи.

   Примечания к записям начинаются сведениями об их предшествующих публикациях, причем указываются как авторские публикации, так и перепечатка их в VIII томе и публикации в IX томе Полного собрания сочинений Вяземского. При указании на авторскую публикацию, текст которой отличается от воспроизводимого нами автографа, ставится слово "Сравни...", что свидетельствует о неидентичности текстов. Однако ни варианты текста, ни характеристика произведенных автором изменений в примечаниях не приводятся, но всегда указывается, если печатный текст был искажен цензурой, имел купюры или цензурные замены, восстановленные в нашем издании.

   За сведениями о предшествовавших публикациях в примечании даются пояснения, необходимые как для понимания общественно-политического и историко-литературного содержания записи, так и ее связи с фактами биографии автора.

   Количество затронутых в записях Вяземского исторических и литературных проблем, событий и лиц огромно. В публикуемых книжках нашли отражение история и литература не только России, но и всей Европы (особенно Франции) за первую половину XIX и отчасти XVIII в. Совершенно понятно, что исчерпывающие комментарии к ним могли бы составить исследование, во много раз превосходящее объем самих записей Вяземского. Кроме того, такие комментарии вследствие энциклопедичности записей Вяземского потребовали бы работы целого коллектива специалистов. Поэтому наши комментарии никоим образом не претендуют на исчерпывающую полноту.

   Текст подготовлен и примечания составлены В. С. Нечаевой. В комментировании книжек второй и тринадцатой принимала участие К. П. Богаевская. Ряд источников и библиографических данных иноязычных цитат установлены Е. В. Козловой. Ей же принадлежат и переводы иноязычных текстов. Большую помощь в проверке иноязычных текстов и их источников оказал А. Д. Михайлов. Указатель составлен Г. А. Галиным (русские имена и названия) и Е. В. Козловой (иностранные имена и названия).

  

  

  

   ¹ Книжка размером 24 X 19 сантиметров, в темно-зеленом кожаном переплете, исписанных листов 80, шифр: ф. 195, оп. 1, No 1104. До публикуемых текстов Вяземского вписаны следующие стихотворения:

   П. А. Межаков. "Стансы к князю Петру Андреевичу Вяземскому. Февраля 24 дня 1813 года. Вологда" ("Бесстыдной лести посвятились"), 10 строф, 40 стихов. Автограф П. А. Межакова.

   Французское стихотворение с сатирической характеристикой политики европейских государств ("L'Allemagne pretend..." {"Германия претендует..." (фр.).}), 18 стихов - рукой В. Ф. Вяземской.

   "Chanson du Roi" ["Песня короля"], сатирическая песня ("Je viens a vous, peuple fidele" {Я иду к тебе, верный народ (фр.).}, с припевом: "Vive leroi, vive Louis" {Да здравствует король, да здравствует Людовик (фр.).}), 3 куплета, 24 стиха - рукой В. Ф. Вяземской, заглавие рукой П. А. Вяземского.

   В. Л. Пушкин. Три эпиграммы ("Пиявицын, наш откупщик богатый"; "Приятель наш Ликаст"; "Трех фурий лютых ты считаешь") - рукой В.Ф. Вяземской, под текстом рукой П. А. Вяземского: "Василия Львовича Пушкина". Первая и вторая эпиграммы были напечатаны в "Вестнике Европы", 1814, ч. 75 и 76, где вместо "Пиявицын" читается - "Панкратий".

   "Ode, adressee a leurs Majestees, l'empereur de toutes les Russies, Pempereur d'Autriche et le roi de Prusse" {"Ода, обращенная их величествам, императору всероссийскому, императору австрийскому и королю прусскому" (фр.).}. ("Quelle ombre jalouse environne" {Какая ревнивая тень окружает (фр.).}), 120 стихов - рукой В. Ф. Вяземской.

   "На смерть А. В. Г., который застрелился от любви" ("О бедный юноша! нещастной доброй друг"), 20 стихов - рукой неустановленного лица с его же припиской: "Он похоронен у большой дороги".

   "Эпитафия моему Терассу, которого нечаянно застрелили на охоте" ("Он умер - как герой на брани умирает"), 12 стихов - тою же рукою, как и предыдущее стихотворение.

   Четверостишие ("Уже отверзт мне был к могиле мрачной путь") - тою же рукою, как и два предыдущие стихотворения.

   Д. А. Давыдов. "Договор к Денису Давыдову" ("И я гусар! - подай мне руку"), 24 стиха.- Подпись: Д. (Автограф Д. А. Давыдова). Под заглавием рукой П. А. Вяземского: "Дмитрия Александровича Давыдова".

   Д. В. Давыдов. "К г[рафу] Павлу Александровичу Строганову" ("Блаженной памяти мой предок Чингис-хан"), 18 стихов - рукой П. А. Вяземского, его же позднейшая приписка под заглавием: "(Дениса Давыдова)". См. Денис Давыдов. "Графу П. А. Строганову за чекмень, подаренный им мне во время войны 1810 г. в Турции". Полное собрание стихотворений. "Библиотека поэта", большая серия. Л., 1933, стр. 87.

   А. Ф. Воейков. "Д. В. Дашкову" ("Дашков! Хранитель бодрый вкуса"), 88 стихов - рукой В. Ф. Вяземской. Имена упоминаемых литераторов заменены тире. Рукой П. А. Вяземского вставлены имена Мерзлякова, Милонова и подписано под списком: "Воейкова". Напечатано: "Современник", 1857, No 3, стр. 86. См. также "Поэты-сатирики конца XVIII - начала XIX в." "Библиотека поэта", большая серия. Л., 1959, стр. 312-314.

   В. А. Жуковский. Шуточное стихотворение ("Мое postscriptum, брат Дашков!"), 32 стиха - рукою П. А. и В. Ф. Вяземских; позднейшая приписка П. А. Вяземского: "Постскриптум Жуковского". В собр. соч. Жуковского не вошло. Опубликовано В. Нечаевой: "Русская литература". 1962, No 4, стр. 141-145.

   ² РА, 1866, стб. 476-477. Под общим заголовком "Выдержки из старых бумаг Остафьевского архива. Литературные арзамасские шалости" (ПС, IX, 1-2). Письмо обращено к редактору "Вестника Европы" М. Т. Каченовскому. Относится к 1813 г., так как Вяземский ссылается на последнюю книжку "под No 22" этого журнала, в котором напечатан "приказ графа Пушкина в свои вотчины". В "Вестнике Европы", 1813, No 21-22 (ценз, разреш. 28 октября 1813 г.), в отделе "Смеси", на стр. 139-142 напечатаны "Правила на составление поведенного времянного ополчения для изгнания врагов из Отечества" с примечанием: "Данные гр. А. И. Мусиным-Пушкиным в деревнях его сельским начальникам". "Правила" относятся к 26 июля 1812т., помечены Ярославлем и подписаны графом Алексеем Мусиным-Пушкиным. Они написаны в высоком стиле с патриотическим призывом к крестьянам встать на защиту родины. В шутке Вяземского интересно отметить детали, которые сближают ее с "Историей села Горюхина" Пушкина. Как и И. П. Белкин, автор "Письма" - мелкопоместный "простой дворянин", "терзаем желанием" стать литератором. Оба преклоняются перед людьми, причастными к литературе, оба при полном отсутствии способностей принуждают себя к литературному труду и не могут "расстаться с тетрадью и чернильницей". Оба гоняются за "мыслями" для сочинения и в простоте своей признаются в отсутствии "мыслей". Наконец, они находят свое призвание в сочинениях, связанных с их поместным бытом.

   ³ РА, 1866, стб. 477-478 (ПС, IX, 2-3). "Приказ" высмеивает членов "Беседы любителей русского слова" - князя С. А. Шихматова, сенатора И. С. Захарова и графа Д. И. Хвостова. Переводчик Фенелона, председатель IV разряда "Беседы любителей русского слова" и член Российской академии И. С. Захаров был автором таких книг, как "Усадьба или новый способ селить крестьян и собирать с них помещичьи расходы". Спб., 1802 и "Хозяин-Винокур", Спб., 1808. В "Приказе" отчасти пародированы "Правила" Мусина-Пушкина, который сообщал, что ополченцев он "оброком прощает" и берет на себя внесение за них податей.

   ⁴ Вяземский цитирует книгу: "Наука о стихотворстве. Поэма дидактическая в четырех песнях. Сочинение Буало Депрео. Перевел с французского граф Дмитрий Хвостов". Спб., 1808, стр. 9 (песнь I, стихи 107-110).

   ⁶ "Приказ Семену Гаврилову" - переписан рукой В. Ф. Вяземской. После "Приказа" переписаны следующие стихотворения:

   В. А. Жуковский. "Скажите, милые сестрицы". Дата: 6 октября 1814 г. 50 стихов - рукой В. Ф. Вяземской с поправками П. А. Вяземского. Его же позднейшая помета: "Жуковский". В. А. Жуковский. Полн. собр. соч., ч. II, Спб., 1902, стр. 43 - "Бесподобная записка к трем сестрицам в Москву".

   В. А. Жуковский. "Вот вам стихи и с ними мой портрет". Дата: 30 октября 1812 г. 20 стихов - рукой В. Ф. Вяземской [?], позднейшая помета П. А. Вяземского: "Жуковский". В. А. Жуковский. Полн. собр. соч., ч. II, стр. 11 - "К NN при посылке портрета".

  

   [К. Н. Батюшков:] Эпитафия Вяземскому:

  

   Писал стихи, а не пасквили

   И в карты вовсе не играл:

   Его не многие хвалили,

   Он всех охотно прославлял.

  

   Василий Пушкин

  

   Под четверостишием позднейшая приписка П. А. Вяземского: "Шутка на меня Батюшкова и рукою его писанная. Переделка стихов Карамзина на смерть К. Хованского". Четверостишие повторяет 11-ю строфу стихотворения Карамзина. Батюшковым изменен только второй стих, который у Карамзина читается: "Писал, но зависти не знал". В молодости Вяземский азартной игрой расстроил состояние.

   В. А. Жуковский. "Куплеты, петые за обедом у лорда Каткарта в присутствии государя 28 марта 1816 года" ("Сей день есть день суда и мщенья"), 32 стиха - рукой В. Ф. Вяземской. У заглавия рукой П. А. Вяземского приписано: "Жуковского". В. А. Жуковский, Полн. собр. соч., ч. II, стр. 117 - "Стихи на случай первого отречения Бонапарта". Об этих стихах А. И. Тургенев писал Вяземскому 3 апреля 1816 г., называя их "прекрасными" (ОА, I, 41).

   А. С. Пушкин. "Христос воскрес! Питомец Феба", 21 стих - рукой В. Ф. Вяземской. А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. [в шестнадцати томах], т. I. Изд-во АН СССР, 1937, стр. 181 {Далее Пушкин цитируется по этому изданию.}. Эта копия в изд. Пушкина учтена в Справочном томе (1959), стр. 12-13,. где приведены ее разночтения.

   А. Н. Салтыков. Эпиграмма ("Великой сей министр в истории б гремел"), 4 стиха - рукой П. А. Вяземского, его же приписка: "Кн. Александра Николаевича]: Салтыкова - на Козодавлева, министра внутренних дел". Эту эпиграмму А. И. Тургенев сообщил Вяземскому в письме от 3 апреля 1816 г. (ОА, I, 41). ПС, VIII, 41.

   Д. В. Дашков. "Венчание Шутовского. Гимн на голос: de Bechamel [Бешамеля]" ("Вчера в торжественном венчаньи"), 72 стиха.- Автограф Д. В. Дашкова. Позднейшая приписка П. А. Вяземского: "Дмит[рия] Васильевича] Дашкова на Шаховскот после "Липецких вод". Д. Н. Сапожников. "Вновь найденные рукописи Пушкина" (РА, 1899, кн. 2, стб. 341-342); см. Е. А. Сидоров "Литературное общество Арзамас" (ЖМНП, 1901, кн. VI, стр. 379-380).

   А. Н. Салтыков. Два отрывка из оды ("Не Корс ли мнил быть равен богу"), 10 и 6 стихов - рукой П. А. Вяземского с его же позднейшей припиской: "Из оды Салтыкова графа, соиздателя журнала "Друг просвещения" с Кутузовым и Хвостовым".

   Два четверостишия на заданные рифмы, озаглавленные: "Ответ на стихи, в которых собирались дурачить любезную женщину". Одно с подписью С. М. Соковнина, другое В. Ф. Гагарина. Под заглавием приписка П. А. Вяземского карандашом: "На то и женщины, чтобы дурачить их".

   М. В. Милонов. Сатира. ("Смирись рассудок мой! К чему такое рвенье-"), 207 стихов - рукой В. Ф. Вяземской, позднейшая приписка рукой П. А. Вяземского: "Милонова". См. "Статьи и послания и другие мелкие стихотворения Михаила Милонова". Спб., 1849, стр. 46-56 - "К моему рассудку (Сатира третия)".

   "Menagerie ambulante" ["Странствующий зверинец"]. Сатирическая проза на франц. яз. - рукой В. Ф. Вяземской. 5 1/2 страниц. Автор не установлен.

   К. Н. Батюшков. "К Тургеневу" ("О ты! который средь обедов"), 66 стихов - рукой В. Ф. Вяземской, позднейшая приписка П. А. Вяземского: "Батюшкова". См. К. Н. Батюшков. Собр. соч. М.-Л., 1934, стр. 116-118.

   Д. В. Давыдов. "К Бурцову" ("Бурцов, ёра, забияка"), 28 стихов - рукой В. Ф. Вяземской, с мелкими поправками П. А. Вяземского. См. Денис Давыдов. Указ. соч., стр. 74 - "Бурцову. Призывание на пунш".

   "К портрету. Се росска Флакка зрак". Четверостишие - рукой В. Ф. Вяземской. РА, 1866, стр. 473-474. "Надпись к портрету (Сочинена обществом молодых любителей Российской словесности)".

   А. Ф. Воейков. "Послание к друзьями жене. Написано в Дерпте 1816 года, по возвращении из Крыма и Одессы" ("Блажен, кто здрав, посредственность, досуг"), 380 стихов - рукою В. Ф. Вяземской, с мелкими поправками П. А. Вяземского и с его же позднейшей пометой: "Воейкова".

   А. С. Пушкин. Письмо В. Л. Пушкину, декабрь 1816 г. ("Тебе, о Нестор Арзамаса"). Полная копия письма - рукой В. Ф. Вяземской, помета рукой П. А. Вяземского: "Александра Пушкина к дяде Василию Львовичу". Небольшие разночтения с текстом, напечатанным в Полн. собр. соч. Пушкина (т. 13, стр. 4-6),учтены там же, стр. 420.

   Г. Г. Политковский. "На новый год" ("Не прав ты, новый год, в раздаче благостыни"). Подпись "Политковский". 6 стихов. Ср. ПС, VIII, 40-41.

   ⁶ Публикуя в "Русском архиве" (1866, стб. 480-487) свои пародии на басни Хвостова, Вяземский писал о них в предисловии: "Эти притчи писаны в подражание, и сказать можно без хвастовства, довольно удачно, притчам гр. Хвостова, особенно тем, которые заключаются в первом издании, явившемся в свет в первых двух-трех годах текущего столетия. Эта книга была нашею настольною и потешною книгою в Арзамасе. Жуковский всегда держал ее при себе и черпал в ней нередко свои Арзамасские вдохновения". Вяземский имеет в виду "Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами члена Российской императорской академии графа Дмитрия Хвостова". Спб., 1802. В "Русском архиве" напечатаны десять басен, из них семь совпадают с имеющимися в публикуемой записной книжке.

   В сборнике "Русская стихотворная пародия", "Библиотека поэта", большая серия. Л., 1960, где перепечатан текст "Притч" из "Русского архива", в комментарии (стр. 479-489) высказывается предположение что, хотя "автором большинства этих пародий был П. А. Вяземский", все же они "были в той или иной степени результатом коллективного творчества "Арзамаса". Помета Вяземского. "Мои подражания Хвостову" снимает это предположение. Все басни переписаны рукой В. Ф. Вяземской.

   ⁷ РА, 1866, стб. 480-481.

   ⁸ РА, стб. 482, с заглавием "Мышь".

   ⁹ РА, стб. 485-486, с заглавием "Охотник и плотник".

   ¹⁰ РА, стб. 482-483, с заглавием "Осел".

   ¹¹ РА, стб. 486-487, с заглавием "Лисица, волк и медведь"..

   ¹² ПС, IX, 3-5. Шуточное послание, написанное Вяземским от лица основателя Москвы князя Юрия (Георгия) Долгорукого московскому главнокомандующему А. П. Тормасову, было передано последнему на маскараде, происходившем у тещи Вяземского П. Ю. Кологривовой. Относится, вероятно, к началу 1815 г. (масляница). Тормасов был назначен главнокомандующим 30 августа 1814 г. и приступил к восстановлению Москвы после пожара 1812 г. Переписано рукой В. Ф. Вяземской.

   ¹³ ПС, IX, 5. Шуточное послание Вяземского И. И. Дмитриеву от лица уже умершего И. И. Хемницера, переданное на том же маскараде (см. прим. 12). И. И. Дмитриев в 1810-1814 гг. занимал пост министра юстиции. Выйдя в 1814 г. в отставку, он поселился в Москве. Свою деятельность баснописца Дмитриев прекратил в начале века. О "лжецарях", занявших место Дмитриева-баснописца, Вяземский писал 16 октября 1816 г. А. И. Тургеневу (ОА I, 58).

   После послания к И. И. Дмитриеву рукою В. Ф. Вяземской переписана басня "Конь и лошадь" ("Конь и лошадь были"), 22 стиха. В тексте правка П. А. Вяземского. Его позднейшая помета: "Кажется Жихарева".

   ¹⁴ Как и напечатанные на стр. 7-10, эта и следующие басни - подражание басням Хвостова (см. прим. 6). РА, 1866, стб. 481-482. Басни переписаны рукой В. Ф. Вяземской с правкой П. А. Вяземского.

   ¹⁵ В "Русском архиве" этой басни нет, возможно, в связи с упоминанием в ней "престола". Первоначально в списке было заглавие: "Стол и капуста"; первая строка читалась: "Капуста гордая лежала на столе" и не было третьего стиха. Исправления сделаны рукою П. А. Вяземского.

   ¹⁶ В "Русском архиве" этой басни нет. Кеньга - род кожаной галоши.

   ¹⁷ РА, 1866, стб. 487.

   ¹⁸ В "Русском архиве" этой басни нет.

   ¹⁹ В "Русском архиве" этой басни нет. Название пирожника "потомством Меншикова" (намек на торговлю пирогами в юности А. Д. Меншикова, бывшего позднее соратником Петра) издатель "Русского архива" Бартенев, конечно, не мог напечатать, когда "светлейшие князья" Меншиковы были близки ко двору. Этот выпад Вяземского можно сопоставить с пушкинским стихотворением "Моя родословная" (1830), где тот же намек на Меншикова: "Не торговал мой дед блинами"

   ²⁰ РА, 1866, стб. 483-484, под названием "Танцовщик", с разночтением в строках 5 и 22. Строка 22 в "Русском архиве" читается: "Солдату ранцы".