Вяземский Петр Андреевич - Записные книжки (1813-1848)

мотрение государя императора, готов ответствовать в каждом часе последнего пребывания моего в Петербурге, столь неожиданно оклеветанного. Не стану умолять вашего благодетельного посредничества, в сем случае, благорасположением вашим, коим я всегда пользовался и которое, смею надеяться, не пристыдил я доныне. Нет, доводя до высочайшего внимания голос мой, вопиющий о справедливости, вы окажете услугу всем верноподданным его императорскому величеству, исполните обязанность свою перед государем, которому честь каждого подданного должна быть дорога, ибо она ограждается его могуществом и должна быть ненарушима под сенью законов твердых, властью его именем им дарованною. Государь не может равнодушно узнать, что тайная враждебная сила действиями ухищренными, так сказать, противоборствует его благодетельной власти и царскому покровительству, которое провидение, ум его, сердце его и священнейшие права возлагают на него как одну из высших обязанностей его высокого звания.

   Простите мне беспорядок и движение моего письма: я не имею ни времени, ни духу сочинять оправдание свое; оно вырвалось из глубины души, возмущенной тягостными впечатлениями. Кончаю повторением убедительной просьбы, довести до сведения государя императора, что я прошу суда и справедливости, уличения недоброжелателей своих или подвергности себя последствиям, ожидающим того, кто пред лицом государя осмелится ложно оправдывать свою честь покушениями на омрачение чести других.

   Знаю, что важные народные заботы владеют временем и мыслями государя императора, но если частная клевета могла на минуту привлечь его слух и обратить гнев его на меня, то почему не надеяться мне, что и невинность, взывающая к нему о правосудии, должна еще скорее преклонить к себе его сердобольное внимание..

  

  

   Mon Prince,

   En joignant ici la lettre que vous avez bien voulu me permettre de vous adresser, je prends la liberte de vous reiterer mes tres instantes prieres de ne pas me refuser votre appui protecteur dans le cas, ou il у va de mon bonheur et de ma vie entriere. С'est a votre coeur loyal et genereux que je confie, mon Prince, mes interets les plus sacres et ceux de toute ma famille. En effet si je n'obtiens pas une justification honorable, si les malveillants ne sont point confondus, il ne me reste qu'a m'expatrier au risque de compromettre par cette demarche l'avenir de mes enfants. Pourrai-je rester dans un pays, ou ma vie privee, je ne parle plus de mes opinions, se trouve en but aux traits de la calomnie, ou l'organe en chef du pouvoir me traite officiellement d'homme corrompu et de corrupteur et me menace pour ainsi dire du sort d'un auteur de Justine, qui a ete enferme a Charenton par les ordres de Napoleon, pour ses ecrits et sa conduite licencieuse⁸. La malveillance, qui me poursuit n'a plus qu'un pas a faire pour me perdre entierement: elle a atteint ma reputation et pourra facilement porter atteinte a ma liberte et a mon existence. Dois-je done attendre qu'elle consomme le sacrifice et qu'elle fete sa victoire sur moi apres que j'aurais ete sequestre de la societe? Je le repete, il n'y a que l'empereur, qui dans ce cas puisse me rendre justice: les autorites intermediaires sont trop prevenues contre moi et ma justification serait une espece de condamnation de la credulite, avec laquelle ils ont accueilli das mensonges debites sur mon compte. Jusqu'a present j'ai trouve parmis les personnes qui approchaient de sa majeste des echos complaisants de la calomnie, qui partaient de je ne sais ou, mais jamais une voix genereuse n'a essaye de dissiper les preventions, qu'on avait fait naitre a mon egard. J'ose esperer, mon prince, que vous voudrez bien faire une noble exception a cette fatalite, quim'accable. Permettez moi quelques indications concernant mon affaire; si j'ai jamais eu quelques succes, ce n'est que dans la carriere des lettres; ce n'est done que la, que je dois chercher mes ennemis. Une certaine vogue attachee a mon nom, des epigrammes, quelques bonnes ou mauvaises plaisanteries, qui pesent sur ma conscience, ont pu suffir pour eveiller l'envie et creer les ressentiments. La derniere attaque qu'on m'a portee se rattache au journalisme. A propos d'un journal, dont je n'avais aucune idee, des journalistes ombrageux et jaloux de leurs abonnes ont cru voir que je devais participer a la redaction de la nouvelle entreprise litteraire et se sont aussitot mis en campagae pour me nuire. Ils ont craint ma concurrence; с'est la seule maniere de trouver le mot de l'enigme dont je suis la victime. Sans etre un Oedipe ni un delateur j'ose croire que je connais le sphinx de cette enigme. Nous n'avons que trois personnages dans notre litterature, capables de pareilles noirceurs: с'est Boulgarine, Gretch et Voieikoff; plusieurs antecedants m'autorisent a hazarder cette supposition et je me crois en droit de la declarer. Plus vous donnerez, mon prince, de publicite a mes reclamations et plus je serai sur de me voir rehabilite dans l'opinion de sa majeste l'empereur. Dans ma parfaite securite je ne crains ni les enquetes, ni le grand jour, tout au contraire je les reclame.

  

   Moscou

   1828

  

   [Перевод]

  

   Князь,

   Прилагая к сему письмо, которое вы разрешили мне вам направить, я беру на себя смелость повторить мою настоятельную просьбу о том, чтобы вы не отказали мне в поддержке и покровительстве, так как речь идет о моей чести и о всей моей жизни. Я вверяю вашему великодушному и честному сердцу, князь, заботы, самые священные для меня и для моей семьи. И в самом деле, если я не добьюсь почетного оправдания, если недоброжелательные толки не будут опровергнуты, мне останется лишь покинуть родину, с риском скомпрометировать этим поступком будущее моих детей. Смогу лп я остаться в стране, где моя частная жизнь, не говоря уже о моих убеждениях, представляет цель для клеветнических нападок; где правительственный орган официально провозглашает меня развратным человеком и развратителем, угрожая мне, так сказать, судьбою автора "Жюстины", заключенного по приказу Наполеона в Шарантон за его сочинения и беспутное поведение ⁸. Меня преследует недоброжелательство; еще один шаг - и оно погубит меня окончательно: недоброжелательные толки задели мою репутацию и легко могут задеть мою свободу и само существование. Неужели я должен ждать, что совершится жертвоприношение и будет праздноваться победа надо мною после того, как я буду изъят из общества? Повторяю, что в данном случае только император может оказать мне справедливость: все посредствующие власти слишком предубеждены против меня, и мое оправдание было бы одновременно осуждением доверчивости, с которой они приняли лживые измышления, расточаемые на мой счет. Среди лиц, приближенных его величеству, я до сих пор встречал поощрительные отклики на клевету; не знаю уж, откуда они исходили, но никогда, ни один великодушный голос не пытался рассеять обвинения, выдвигавшиеся против меня. Смею надеяться, князь, что вы составите благородное исключение из тех, кто осуждает меня при данных роковых обстоятельствах. Разрешите мне сделать несколько замечаний, относящихся к моему делу: если я когда-либо и имел какой-либо успех, то только на поприще литературы; значит, я должен искать своих врагов только там. Некоторая известность, связанная с моим именем, эпиграммы, несколько хороших или плохих шуток, лежащих на моей совести,- всего этого было достаточно, чтобы возбудить зависть и создать недоброжелательство. Последний направленный против меня выпад относится к журналистике. По поводу газеты, о которой я не имел никакого представления, подозрительные и ревнивые к своим подписчикам журналисты заподозрели, что я должен принять участие в редактировании нового литературного предприятиям немедленно объединились, чтобы повредить мне. Они боялись моей конкуренции; это единственный способ найти разрешение загадки, жертвой которой я стал. Не будучи ни Эдипом, ни доносчиком, смею полагать, что мне известен сфинкс этой загадки. В нашей литературе только три человека, способные на такие темные дела: это - Булгарин, Греч и Воейков. Многие предпосылки дают мне повод на подобные предположения, и я считаю себя вправе заявить об этом. Чем более гласными вы сделаете мои заявления, князь, тем больше будет моя уверенность в моей реабилитации во мнении его императорского величества. Совершенно уверенный в своей правоте, я не опасаюсь] ни вопросов, ни гласности; наоборот, я прошу о них (фр.).

  

   Москва

   1828 г.

  

  

   Voici la reponse que je viens de recevoir, mon prince, du general Ben-kendorff, en reponse a ma lettre et lui envoyant celle, que vous m'aviez adressee. J'attendrai vos conclusions. Recevez l'assurance de mes sentiments distingues.

   Ce 14 Novembre,

   1828, Moscou

  

   [Перевод]

  

   Вот ответ, который я только что получил, князь, от генерала Бенкендорфа в ответ на мое письмо с приложением того письма, которое вы направили мне. Жду ваших заключений. -

   Примите уверение в моем уважении.

   14 ноября 1828,

   Москва

  

  

   Mon Prince,

   Je m'empresse de repondre a la lettre du 1-er de ce mois que votre excellence a bien voulu m'adresser au sujet du prince Wiazemsky. Avant mon depart pour l'armee, je lui avais propose mes bons offices pour sa rentree au service; il voulait etre employe а Гагтёе agissante, faveur, que sa majeste l'empereur avait deja refusee a plusieurs personnes et par la mon desir de lui etre utile a ete rejete par lui-meme.

   Ce n'est pas sur sa conduite particuliere et sur quelques propos qu'on l'a juge; le gouvernement a assez prouve, qu'il ne poursuit pasles propos et n'admet pas les calomnies; mais on a juge le prince Wiazemsky sur des ecrits qui ont ete entre les mains de sa majeste l'empereur et dont j'aurai l'honneur d'entretenir votre excellence a notre premiere entrevue. Je me ferai cependant un veritable devoir d'etre aupres de sa majeste l'empereur l'interprete du desir qu'a le prince Wiazemsky de se rehabilit er dans l'es-prit de son souverain et lui en ai deja fait proposer un moyen par son ami monsieur Joukowsky, qui, en parlant en sa faveur, avoue que la plume du prince est son plus grand ennemi¹⁰. Je ne crois pas avoir le droit de mettre

   sous les yeux de sa majeste l'empereur la lettre du Prince Wiazemsky, comme ne m'etant pas adressee et ai l'honneur de la renvoyer a votre excellence, qui en l'envoyant directement a sa majeste l'empereur pourra Гарриуег de tout ce qu'elle jugera a propos de dire en sa faveur; cela sera plus effi-cace et pourra combattre les nations fausses que votre excellence suppose avoir ete donnees a sa majeste l'empereur.

  

   Le 7 Novembre 1828

   Petersbourg

  

   [Перевод]

  

   Князь,

   Спешу ответить на письмо от 1-го числа сего месяца, которое ваше превосходительство соизволили направить мне, относительно князя Вяземского. Еще до отъезда в армию я предложил свои услуги для его возвращения на службу; он хотел быть использованным в действующей армии; его величество уже отказало в этой милости многим лицам, вследствие чего мое желание быть ему полезным было отклонено им самим.

   О нем судили не по его личному поведению и не по некоторым толкам; правительство достаточно доказало, что оно не придает значения толкам и не допускает клеветы; князя Вяземского судили по его сочинениям, побывавшим в руках его императорского величества, и о которых я буду иметь честь беседовать с вашим превосходительством при первом свидании. Однако я считаю своим истинным долгом передать его императорскому величеству о желании князя Вяземского реабилитироваться в глазах государя и уже предложил князю способ, как этого добиться через посредство его друга г-на Жуковского; последний, ходатайствуя за него, признает, что перо князя является его злейшим врагом ¹⁰. Я не считаю себя вправе представить его императорскому величеству письмо князя Вяземского, так как оно было адресовано не мне; имею честь возвратить письмо вашему превосходительству, дабы вы переслали его непосредственно его императорскому величеству, поддержав теми доводами, которые вы найдете возможным привести в его пользу.

   Это будет более действенным и сможет опровергнуть ложные данные, которые, как вы, ваше превосходительство, полагаете, были представлены его императорскому величеству.

  

   7 ноября 1828 г.

   Петербург

  

   [Примечание П. А. Вяземского]: Бенкендорф говорит, что меня не судят sur ma conduite particuliere {По моему частному поведению (фр.).}, а между тем письмо Толстого обращено на мою развратную жизнь и поведение в Петербурге. Нет сомнения, что донос на меня был представлен Бенкендорфу и Бенкендорфом доведен до сведения государю. В таком случае недобросовестно было с его стороны сказать: "Je ne crois pas avoir le droit de mettre sous les yeux s. m. l'empereur la lettre du p. Wiasemski comme ne m'etant pas adressee" {Я не считаю себя вправе представить его императорскому величеству письмо кн. Вяземского, так как оно было адресовано не мне (фр.).}.Вот уже излишняя и неуместная боязливость. Дашков позднее сказал мне, что донос на меня был прислан в Главную квартиру¹¹.

  

  

   Mon Prince,

   La bienveillance dont vous m'avez toujours daigne m'honorer n'est pas le seul motif qui m'enhardit a venir aujourd'hui reclamer votre protection, dans la penible situation ou je me trouve. Domicilie a Moscou, у sejournant presque constamment, ayant l'honneur de me rencontrer avec-votre excellence dans les salons de la capitale et etant a meme, vu ces considerations, d'etre plusparticulierementconnu de vous et sous les rapports de la vie privee et sousceux dela viepublique, je crois avoir le droit de vous-supplier, mon Prince, de vouloir bien elever votre voix au pied du trone, en faveur d'un homme accable du coup le plus sensible, puisqu'il porte atteinte a mon honneur et a ma moralite et m'a frappe au nom desa majeste l'empereur. Vous connaissez, mon Prince, les expressions fletrissantes dont le comte Tolstoy s'est servi a mon egard: et comme il n'a ete dans ce cas que l'organe de la volonte supreme, vous me rendrez, j'espere, assez de justice pour croire que le temps n'a pu effacer de ma memoire, ni de mon coeur, toute la douloureuse amertume que j'ai ressentie au premier moment et dont vous avez ete le premier depositaire, dans la lettre que j 'ai eu l'honneur de vous adresser au mois de septembre de Гаппёе passee¹³. Tant qu'une parole gracieuse de sa majeste l'empereur, seule reparation a laquelle j'as-pire, ne viendra panser la blessure qui m'a ete portee en son nom, je serai toujours sous le poid d'un chatiment, qui pour ne pas etre determine et positif, n'en est ni moins cruel, ni moins injurieux pour les sentimens d'un sujet fidele et d'un honnete homme. Vous savez aussi, mon prince, que du moins en partie, je n'ai pas merite ma peine. Vous avez la certitude, que je n'ai eu. aucune part ni directe, ni indirecte au projet de redaction du journal qui a servi de motif a l'arret rigoureux dont j'ai ete frappe. J'ose vous affirmer que les autres points de mon accusation ne sont pas plus fondes. Quant a la conduite que j'ai tenue a Petersbourg je puis citer en ma faveur l'autorite du general Benkendorff, qui dans sa lettre, tout en me signifiant que sa majeste ne daignait pas acceder a la priere que j'avais ete lui adresser de m'employer au quartier general de l'armee active, avait bien voulu у joindre des paroles flatteuses au dela de toute expression, dont sa majeste avait gracieusement accompagne le refus qu'il etait oblige de me faire. Cette lettre est du 20 avril de l'annee derniere:¹⁴ dans les l-rs jours du mois de juin j'avais deja quitte Petersbourg. Comment ai-je pu demeriter ainsi dans un si court espace de temps et me fletrir par une conduite deshonorante? La lettre du comte Tolstoy est du mois de juillet de la meme annee: a cette epoque je me trouvais, depuis mon depart de Petersbourg, pres de ma famille, a la campagne de ma belle-mere dans le gouvernement de Saratoff. L'exposition simple et chronologique de ces faits prouve que le coup, dont j'ai ete atteint au moment ou je m'y trouvait le moins etait prepare de longue main, par une malveillance obscure et secrete, qui a su se faire jour jusqu'au pied du trone.

   Sentant que ma position etait fausse, que je me trouvais par une espece d'isolement en butte aux traits d'une inimitie que je ne savais ni expliquer, ni demasquer d'une maniere positive, je me suis decide a rediger un memoire, non justificatif, mais plutot explicatif de ma conduite passee, des circonstances ou j'ai ete pousse et qui ont necessairement influe sur elle et enfin des dispositions, ou je me trouve a l'heurequ'il est. J'ai ecrit ce memoire avec tqute la franchise, toute la bonne foi qui m'ont constamment guide dans les demarches ou je devais deployer mon caractere, peut-etre trouvera-t-on meme que j'y aimis souvent une franchise deplacee. Mais s'il s'y trouve de l'exces et si cet exces a besoin de justification, jevais exposer, mon prince, les motifs qui m'ont decide a agir de la sorte. Premierement j'ai desire que le memoire parvint a sa majeste l'empereur, et fut soumis a sa connaissance. Je suis intimement persuade que le langage d'une verite, tout a fait independante, est le seul qu'un sujet loyal doit tenir, quend il s'adresse a son souverain. Si la renommee de l'empereur, que les personnes qui ont le bonheur de l'approcher de plus pres, reconnaissent pour aimer la verite, n'etait pas aussi generalement etablie qu'elle l'est, sous ce rapport, encore meme n'aurai-je pas hesite a deposer a ses pieds une confession complete et exempte de toute restriction mentale. Je congois que la mauvaisa foi puisse ruser devant la faiblesse: mais je trouve qu'il у a un faux calcul et mauvaise action a dissimuler, quand on a pour soi sa bonne foi et pour juge la puissance. La puissance impartiale par sa nature meme, a en soi de quoi entendre la verite et l'apprecier a sa juste valeur, alors meme qu'elle se presente sous un aspect peu favorable. D'un autre cote, comme ce sont mes opinions qui pour ainsi dire sont le point vulnerable de ma conduite, j'ai voulu les exposer dans toute leur nudite, mais dans leur ensemble, car je savais que la malveillance, semblable a une abeille d'une nature inverse et maligne, sait avec un art merveilleux retirer de tout ce qu'elle touche, des sues qui une fois decomposes et isoles se transforment en venin subtil. Dans l'expose que j'ai trace, je me suis montre tel que j'ai ete et tel que je suis: je n'ai pas pallie mes defauts, et si j'ai cherche a attenuer mes fautes, с'est que j'ai du relever le sentiment qui m'avait guide dans mes aberrations hors de la voie reguliere et usitee. En un mot si le gouvernement daigne prendre connaissance de mon memoire, il n'aura plus besoin de consulter a mon egard des sources, qui peuvent quelques fois induire la confiance en erreur: il saura quel est cet homme qu'une hostilite infatigable poursuit jusque dans le sanctuaire de la vie morale et privee: le gouvernement pourra avec connaissance de cause et en dernier ressort juger de la conduite. qu'il doit tenir envers lui: doit-il lui preter son appui protecteur, le defendre contre les attaques de la calomnie, l'appeler vers lui en utilisant le peu de moyens qu'il peut avoir et l'honnetete de ses principes, ou bien doit-il le livrer a la merci de ses ennemis et le garder dans un etat de suspicion permanent et toujours indeclinable, car elle repose sur des insinuations vagues, sur des paroles detachees qui se derobent a l'analyse et a l'action de la loi, mais qui ne rendent pas moins cet etat penible au dela de toute expression et multiplient de mille manieres un chatiment qui n'a pas de realite. Voici, mon prince, les circonstances facheuses ou je me trouve. Daignez quand vous en aurez l'occasion, dire un mot en ma faveur a sa majeste l'empereur et modifier l'opinion amere qu'on lui a donnee a mon egard. J'ignore si il a ete donne suite au memoire que j'ai confie a l'entremise de son excellence le general Benkendorff. L'incertitude qui m'enveloppe me retient dans une position provisoire, ou je suis toujours en suspens, toujours a attendre que les evenements viennent realiser mes apprehensions ou mes esperances. Je n'ose former aucun projet pour l'avenir qui m'inspire tant de solicitude, puisque celui de mes enfants у est attache et que leur education exige que je me choisisse pour quelques annees un sejour fixe. J'ose done vous demander avec instance de vouloir bien m'eclairer sur ma position: dois-je m'attendre a obtenir une reparation honorable et a etre employe au service de sa majeste l'empereur, ou dois-je renoncer a me voir rehabilite dans son opinion eta la satisfaction de pouvoir transmettre de l'assentiment du gouvernement meme, a mon fils, un nom honorable que j'esperais avoir merite.

   Agreez, mon Prince, l'expression des sentiments de haute consideration et du devouement inalterable, avec lesquels j'ai l'honneur d'etre, de votre excellence le tres humble serviteur

   Le 18 avril, 1829.

   Мещерск.-

  

   [Перевод]

  

   Князь,

   Благожелательство, которым вы меня всегда удостоивали, является не единственной причиной, побуждающей меня ныне в тяжелом положении, в котором я нахожусь, обратиться к вашему покровительству. Живя в Москве и пребывая там постоянно, я имел честь встречаться с вашим сиятельством в столичных салонах и в силу этого должен быть особенно хорошо известен вам как со стороны своей частной, так и общественной жизни. Вследствие этого я полагаю себя вправе умолять вас, князь, возвысить ваш голос перед престолом в защиту человека, пораженного самым чувствительным ударом, так как этот удар нанесен моей чести и моей нравственности от имени его императорского величества. Вам известны, князь, оскорбительные выражения, которые граф Толстой употребил на мой счет; в данном случае он был лишь орудием высшей воли; вы, надеюсь, будете ко мне настолько справедливы и поверите, что время не могло изгладить ни из моей памяти, ни из моего сердца болезненную горечь, которую я ощутил в первое мгновение и о которой вам первому я имел честь сообщить в письме от сентября прошлого года¹³. До тех пор, пока милостивое слово его величества, единственное вознаграждение, которого я добиваюсь, не излечит рану, нанесенную мне от его имени, я все время буду ощущать тяжесть наказания, хотя и не получившего определенного и положительного выражения, но от этого не менее жестокого и оскорбительного для чувств верноподданного и честного человека. Вы знаете также, князь, что я не заслужил моей кары, не заслужил, по крайней мере, частично. Вам хорошо известно, что я не принимал участия ни прямым, ни косвенным образом в проекте издания газеты, хотя это и послужило поводом для сурового приговора, поразившего меня. Смею вас уверить, что остальные пункты моего обвинения не более обоснованы. Что касается моего поведения в Петербурге, я могу сослаться в свою пользу на авторитет генерала Бенкендорфа, который, сообщая мне в своем письме об отказе его величества в просьбе использовать меня при главной квартире действующей армии, соблаговолил присовокупить к этому крайне лестные слова, сказанные обо мне его величеством и смягчившие его вынужденный отказ. Это письмо относится к 20-му апреля прошлого года ¹⁴. В первых числах июня месяца я уже покинул Петербург. Мог ли я в такой короткий промежуток времени потерять уважение к себе и запятнать себя недостойным поведением? Письмо графа Толстого датировано июлем того же года: в это время, с самого моего отъезда из Петербурга, я находился в своей семье, в имении тещи, в Саратовской губернии. Простое и хронологическое изложение этих фактов доказывает, что удар, нанесенный мне в момент, когда я менее всего мог его ожидать, был подготовлен задолго тайным и темным недоброжелательством, сумевшим найти пути к подножию трона.

   Чувствуя ложность моего положения и ощущая себя мишенью для неприязненных выпадов, которые я не знал ни как объяснить, ни как наглядно разоблачить, я решился составить записку, не оправдательную, но скорее объяснительную, относительно моего прошлого поведения, обстоятельств, в которых я находился и которые неизбежно должны были оказать на него влияние, и, наконец, относительно моих настоящих намерений. Я писал эту записку со всей откровенностью, со всей верой в свою правоту, которые руководили мною постоянно в предприятиях, где должен был проявиться мой характер. Может быть даже откровенность моя была неуместна. Но если в этой записке найдутся преувеличения и если они требуют оправдания, я изложу, князь, причины, побудившие меня поступить таким образом. Во-первых, я хотел, чтобы эта записка дошла до его императорского величества и стала ему известна. Я глубоко убежден, что язык истины совершенно независимой является единственным, с которым верноподданный должен обращаться к своему государю. Лица, имеющие счастье быть приближенными к государю, утверждают, что он любит истину; даже если бы это утверждение не было всеобщим, я не задумался бы сложить к его стопам полную и безоговорочную исповедь. Я допускаю, что человек недоброй совести может хитростью воздействовать на слабые стороны другого, но считаю, что мне нет расчета скрывать свои побуждения, так как моя защита перед лицом строгого судьи - это чистая совесть. Власть беспристрастная уже по своей природе предназначена к тому, чтобы выслушивать и оценивать истину, даже если эта истина преподносится в неблагоприятном виде. С другой стороны, имея в виду, что уязвимым местом моего поведения являются, так сказать, мои убеждения, я захотел изложить их полностью, во всей их наготе, но и во всей полноте, зная, что недоброжелательство подобно пчеле, коварной и лукавой по природе, умеющей искусно извлекать из всего, к чему она прикасается, соки, превращающиеся путем разложения в тонкий яд.

   В написанном мною докладе я показал себя таким, каким я был и каков я есть; я не скрыл своих недостатков, и если я пытался смягчить свои ошибки, то лишь стараясь вскрыть те чувства, которые руководили мною в моем отступлении с прямого пути. Словом, если правительство соблаговолит ознакомиться с моей запиской, ему не понадобится пользоваться источниками сведений обо мне, которые могут порой привести доверчивость в заблуждение. Оно узнает, что собой представляет человек, преследуемый неутомимой ненавистью вплоть до святилища его нравственной и личной жизни. Ознакомившись с делом, правительство будет судить о том, сможет ли оно взять этого человека под защиту от клеветнических нападок; сможет ли оно призвать его к себе на службу, использовав имеющиеся в его распоряжении данные и честность его принципов; либо оно должно оставить этого человека во власти его врагов и держать его под постоянным, ничем не отвратимым подозрением, которое основано на смутных инсинуациях, на отдельных выражениях, не поддающихся анализу и воздействию закона. Все это создает тягостное состояние, которое я не в силах определить словами, и тысячекратно усугубляет кару, не имеющую действительных оснований. Я изложил вам, князь, злосчастные обстоятельства, в которых я нахожусь. Будьте милостивы и при случае замолвите слово в мою пользу перед его императорским величеством, дабы смягчить предубеждение, которое ему было внушено на счет меня. Мне неизвестно, дан ли был дальнейший ход записке, которую я доверил посредничеству его превосходительства генерала Бенкендорфа. Неопределенность моего положения заставляет меня держаться все время настороже, в ожидании событий, в силу которых сбудутся мои опасения или надежды. Я не смею строить никаких предположений на будущее, которое, однако, сильно беспокоит меня, так как с ним связано будущее моих детей и так как их образование требует, чтобы я избрал себе на несколько лет определенное местожительство. Итак, я осмеливаюсь настоятельно просить вас уведомить меня о моем положении: могу ли я ожидать почетного оправдания и использования меня на службе его императорского величества, или же я должен отказаться от надежды видеть себя оправданным в его мнении и от мысли, что с одобрения правительства я передам моему сыну честное имя, которое, как я надеялся, мною заслужено.

   Примите, князь, выражение моей глубокой почтительности и неизменной преданности, с которыми имею честь быть вашего превосходительства покорнейшим слугой.

  

   18 апреля 1829,

   Мещерск.

  

  

   Mon Prince,

   Monsieur Dmitrieff a eu la bonte de m'apprendre que votre excellence-avait bien voulu dans une conversation, qu'il avait eue avec elle, lui parler de moi avec la bienveillance et l'interet protecteur que j'ai toujours reconuu dans vos bonnes dispositions a mon egard. Agreez, mon prince, l'expression de ma reconnaissance profondement sentie et permettez-moi de vous adresser encore une humble priere. Vous avez connaissance des papiers que j'ai envoye a Petersbourg: on me dit qu'ils ont ete remis a sa majeste l'empereur; mais son depart pour Varsovie, les evenements politiques et tant d'autres interets majeurs prendront le pas sur l'affaire qui ne regarde que moi et je n'ose у prevoir aucune issue¹⁵. J'apprends d'un autre cote que vous devez bientot repartir pour Petersbourg; ne pourriez-vous pas, mon prince, en cas d'absence, lui faire parvenir ma lettre. J'aime a le repeter: ce n'est que dans votre appui protecteur que je puis trouver l'interet bienveillant qui sait donner de la vie et du prix a la protection. Si votre excelleuce croyait necessaire que je vinse a Moscou, ou a Petersbourg pour recevoir les renseignements que vous auriez a me donner, ou pour veiller moi-meme a la conclusion de mon affaire; je vous prierai de vouloir bien m'adresser vos ordres a Penza.

   Veuillez, mon prince, agreer les expressions de mes excuses pour tout rennui dont je vous accable et l'assurance de la consideration sans bornes avec la quelle j'ai l'honneur d'etre de votre excellence

  

   le 18 avril 1829.

   Mechtchersk.

  

   Je me souviens que vous avez eu la bonte de me dire un jour que pour obtenir un resultat dans des circonstances pareilles aux miennes, il fallait necessairement preciser l'objet de sa demande. Je prends done la liberte d'ajouter емсоге quelques mots a ma lettre. Deux places peuvent me convenir dans la carrieredu service: celle de curateur d'une universite, ou de gouverneur civil, toutes les deux hors des capitales. Vu mon rang et mon peu de credit, je ne puis aspirer a obtenir ni Tune, ni l'autre de ces places d'emblee: quant a la place de gouverneur, j'ai pour ressource le noviciat de vice-gouverneur: quant a l'autre je ne connais pas d'intermediaire, a moms d'etre agrege pour quelques temps au ministere de l'instruction publique et si Ton voulait me donner une reparation d'honneur pour les tribulations que j'ai essayees, on pourrait faire mention dans Гordonnance de ma nomination, de mes occupations litteraires qui me donnent quelques titres a cette admission, d'autant plus que je suis deja membre honoraire de l'universite de Moscou. Quant a la place de gouverneur ou de vice-gouverneur, je desirerai etre nomme a quelque gouvernement qui m'offrirait les moyens de pourvoir а l'education de mes enfants, puisque ma fortune ne me permet pas de concentrer aupres de moi toutes les personnes necessaires a ce but: ce serait dans une des villes qui possede une universite, ou bien une des villes de nos provinces allemandes qui repondraient aux considerations que m'impose mon etat de pere de famille. Je suis conseiller de college depuis l'annee 18 ou 19: dans mon etatde service (формулярный список) il est dit: к повышению чина достоин: au reste comme mon conge, ou plutot ma retraite du service, s'est fait d'une maniere un peu brusque, je ne crois pas qu'il у ait eu a mon egard une ordonnance de conge formelle, excepte се qui regardait ma charge de gentilhomme de la chambre, dont j'ai ete demis par указ a la suite de la demande que j'en avais faite³⁶. Je crois done qu'on pourrait bien, sans faveur exemplaire, me reprendre au service avec le rang de conseiller d'etat, qui me serait revenu de droit, si ma retraite se fut passee sans rupture.

   Vous sentez bien, mon prince, que ce n'est que la confiance illimitee, que m'inspire votre interet bienveillant, qui m'enhardit a vous faire part ainsi de mes petites pretentions ambitieuses. Ce ne sont pas des conditions que je veux imposer au gouvernement: c'est une confession que je vous fais a coeur ouvert et que je livre a votre bonne disposition. D'ailleurs pour me tirer du mauvais pas ou je me trouve, je suis pret a faire pour quelques temps, le sacrifice de mes interets et de mes avantages personnels et a accepter toute place qui me sera offerte.

  

   [Перевод]

   Князь,

   Господин Дмитриев по доброте своей известил меня о том, что ваше сиятельство в беседе с ним отозвались обо мне с благосклонностью и покровительственным участием, которые я всегда ощущал в вашем добром расположении ко мне. Примите, князь, выражение моей глубоко прочувствованной благодарности и позвольте обратиться к вам еще с одной покорной просьбой. Вам известно содержание бумаг, посланных мною в Петербург: мне говорят, что их передали его императорскому величеству. Но его отъезд в Варшаву, политические события и другие более важные интересы отодвинут дело, которое касается только меня одного, и я не вижу никакого выхода из этого положения¹⁵. С другой стороны, я узнаю, что вы должны вскоре вновь ехать в Петербург: не можете ли вы, князь, переслать его величеству мое письмо в случае его отсутствия. Я не устану повторять: только в вашей поддержке я могу найти то благожелательное сочувствие, которое дает жизнь и цену покровительству. Если, ваше сиятельство, считаете необходимым мой приезд в Москву или в Петербург за сведениями, которые вы могли бы мне дать, или для того, чтобы самому проследить за завершением моего дела, я просил бы вас направлять мне ваши приказания в Пензу.

   Благоволите, князь, принять мои извинения за все хлопоты, которыми я вас обременяю, и уверение в безграничном уважении, с которым я имею честь быть вашего сиятельства покорным слугой

   18 апреля 1829.

   Мещерск.

  

   Мне помнится, вы однажды любезно сказали мне, что при обстоятельствах, подобных моим, каких-нибудь результатов можно добиться только при условии точного указания предмета просьбы. Поэтому я решаюсь прибавить еще несколько слов к моему письму. Меня могут удовлетворить на служебном поприще две должности: или попечителя университета или гражданского губернатора - обе вне обеих столиц. Принимая во внимание мой чин и малое доверие, я не могу рассчитывать на то, чтобы с первого раза получить какую-нибудь из этих должностей. Что касается губернаторства, то я не возражал бы против испытания меня в качестве вице-губернатора; в отношении же другой должности, я не представляю иной возможности, как временное прикрепление к министерству народного просвещения. Если бы хотели дать мне некоторое почетное возмещение за пережитые мною неприятности, можно было бы упомянуть в приказе о моем назначении о моих литературных занятиях, которые дают мне некоторое право на такое зачисление, тем более, что я уже являюсь почетным членом Московского университета. В случае назначения меня губернатором или вице-губернатором, я просил бы выбрать такую губернию, в которой было бы возможно продолжить образование моих детей ибо мое состояние не позволяет мне пригласить к ним всех тех наставников, которые необходимы для этой цели. Это связано с назначением меня в один из университетских городов или городов наших немецких провинций, что отвечало бы условиям, которые диктует мне мой долг как отца семейства. Я являюсь коллежским советником с 18 или 19-го года; в моем формулярном списке сказано: [к повышению чина достоин]. Так как мой уход со службы, или, скорее, моя служебная отставка произошла несколько внезапно, то вряд ли имеется формальный по этому поводу приказ. Иначе дело обстоит с моим званием камер-юнкера, от которого я был освобожден по указу, в ответ на мою просьбу об этом¹⁶. Таким образом, я полагаю, что меня могли бы, без особой натяжки, снова принять на службу в чине статского советника, что мне надлежало бы по праву, если бы отставка моя от дел имела место при более спокойных обстоятельствах.

   Вы видите, князь, что лишь безграниченое доверие к вашей благожелательности побуждает меня поделиться с вами моими небольшими честолюбивыми замыслами. Это не условия, которые хочу ставить правительству; это моя исповедь, сделанная от чистого сердца, которую я предоставляю на ваше благоусмотрение. Впрочем, чтобы выйти из тяжелого положения, в котором я нахожусь, я готов пожертвовать на некоторое время моими личными интересами и выгодами и принять любую должность, которая будет мне предложена.

  

  

   Вы позволили мне напомнить о себе письменно вашему превосходительству и желали знать справедливы ли были слухи о тяжкой болезни Полевого. Пользуюсь обязательным позволением вашим и удовлетворяю вашему любопытству. Могу сказать вам положительно, что Полевой жив и на ногах. С одной стороны, появление второго тома "Истории русского народа", если не есть свидетельство совершенного здоровия, то, по крайней мере, есть вывеска жизни; а, с другой, встреча моя с ним на погребении нашего собрата по литературе добрейшего приятеля моего, Василия Львовича Пушкина, удостоверяет, что он здоров¹⁸. Жаль только, что от него нездоровится другим. За глупую статью о князе Беззубове, напечатанную в одной из книжек "Телеграфа", цензор журнала его, С. Н. Глинка, лишился места своего, а с ним и единственных средств к пропитанию своему и содержанию многочисленного семейства. Все в Москве жалеют о бедной участи несчастного. Наказав цензора за оплошность (и почему цензору угадывать личности на лицо, которое может быть ему и. не знакомо?), не имели в виду, что губят вместе с тем и доброго человека, бедного семьянина и писателя, которого вся жизнь была ознаменована честностью поступков и беспорочностью мнений, писателя, служившего пером своим верою и правдою правительству, особенно же в 1812 году, когда Глинка был оракулом провинций и Шатобрианом Московского ополчения. Но, однако же, таковы горестные следствия отставки его. Он теперь решительно без хлеба. Если ваше превосходительство нашли бы случай замолвить кому-нибудь о нем доброе слово, например, для исходатайствования ему пенсии в уважение прежних заслуг его, то истинно спасли бы вы несчастного от гибели¹⁹.

   Делю я время свое между городом и подмосковною, пока не приступят к учреждению готовимой выставки. Теперь производятся работы в зале собрания, в которой выставка откроется и кончатся они не прежде половины сентября²⁰. Я почел бы за особенное удовольствие, если вашему превосходительству нужно было бы употребить меня на какое-нибудь поручение во время пребывания моего в Москве. Мне всегда приятно будет иметь случай доказывать вам и службе готовность мою быть полезным по мере возможности. Испытав уже благосклонное и приязненное расположение ваше ко мне, не опасаюсь докучить вам неуместною откровенностью, говоря о себе и обратив внимание ваше на предмет для меня весьма важный. Занимаясь теперь в деревне устройством своей будущей петербургской жизни, желал бы я знать на какое содержание по службе могу надеяться от места, которое займу по возвращении моем. Предварительное соображение послужных доходов моих с домашними было бы для меня весьма полезно.

   Я должен служить и рад служить, потому что нравственная деятельность есть и обязанность, и удовольствие, но при семействе довольно большом и при имении довольно умеренном должен я также наблюдать, чтобы одна обязанность не прекословила другой и чтобы устройством своего благосостояния, так сказать, политического не расстроить частного, семейного, не менее важного для отца детей, из коих одни докончивают воспитание, а другие начинают, но вообще всё требующих издержек и пожертвований. Если вашему превосходительству не можно было бы пояснить мне от себя недоумение моей заботливости, весьма извинительной в подобном случае, то я, в полной доверенности на права старого знакомства нашего и новых отношений моих с вами, еще подкрепляющих чувства уважения моего к вам и постоянной преданности, покорнейше просил бы вас, при удобном времени, поговорить о том с министром²¹ и, доведя до сведения его мое положение, мои потребности и надежды, быть посредником между им и мною для обеспеченря участи моей. Впрочем, если настоящее письмо покажется вам недостаточным, то я мог бы, с вашего позволения, написать вам другое, подобного же содержания, но более официальное, которое и могли бы вы представить министру. Если уже просить, то слов жалеть нечего. Язык без костей, а перо поворотливее и самого языка, и потому прилагаю еще покорнейшую просьбу. Не можно ли отвести мне в здании или в зданиях, принадлежащих ведомству министерства финансов, покой из нескольких, например, трех или четырех комнат с хозяйственными принадлежностями (как-то: стойлами в конюшне и углом в каретном сарае), которые избавили бы меня от издержек и хлопот неминуемых при найме квартиры. Вы видите, я не на шутку хочу жениться на службе и завестись с нею домком. Помня мое выражение: j'aime ma femme et les femmes {Я люблю мою жену и женщин (фр.).}, ваше превосходительство, того и смотри скажет, что и здесь выказывается привычка моя волочиться за чужими женами. На первый раз совестно мне длинного письма моего и потому поспешу кончить засвидетельствованием истинного почтения и неизменной преданности, с каковыми имею честь быть, милостивый государь.

   Остафьево.

   Сентября 2-го дня

   1830 года.

  

  

   Признаться, огорошили меня Варшавские вести. Не ожидал их и не понимаю их. И чем более думаю, тем менее понимаю. Во всяком случае не вижу тут народного возмущения, а буйство нескольких головорезов, подобных нашим 14-го декабря. Если никто не хочет составить временное правительство, то, следовательно, в мятеже не участвуют лица именитые, даже с именем, а просто безыменные, без веса в обществе, без кредита в народе. Но если так, то к чему же вышли из Варшавы верные войска и бросили столицу на добычу толпе головорезов? Добро русские, чтобы не подать предлога в обвинении их в зачатии неприязненных действий, но зачем вышла из города и польская гвардия, оставшаяся верною? Кому же теперь привести дела в порядок, кому начальствовать именем закона, когда осталась в городе из вооруженной силы одна мятежная часть? Прочие жители обезоружены: если они будут действовать против мятежников, мятежники их зарежут, как видно многих уже и зарезали: если захотят для сохранения порядка потакать им, они становятся государственными предателями. Вот каша и по несчастью маслили ее и умаслят еще кровью. Сколько знаю поляков и даже тех из них, которые были очень недовольны настоящим положением, мне никак не верится, чтобы могли быть тут замешаны известные люди не только явно, но даже и под рукою. Как поляки ни безмозглы, но все нельзя вообразит