Вяземский Петр Андреевич - Записные книжки (1813-1848)

,

   Терзает лоно, где родится,

   И поглощается в себе ³.

  

   Варианты на полях:

   ¹* Несись с рассечен[ных] разорван[ных] вершин.

   ²* Сердитой.

   ³* Сердитый, мятежный.

   ⁴* От упорной.

   ⁵* И влажный дым, как облак зыбкий.

   ⁶* Междоусобно бурных.

   ⁷* Тишиной.

   ⁸* Ясный.

  

   ---

  

   En soupirant j'ai vu naitre l'aurore ¹*.

  

   He для меня дышала утра сладость,

   Гляжу с тоской на позднюю зарю,

   Не радует меня природы радость,

   Что в солнце мне, когда ее не зрю?

  

   Я без надежд, без страха, без волненья

   На бег часов медлительных смотрю:

   Все чуждо мне, все, кроме сожаленья,

   Что в этот день ее я не узрю.

  

   Спеши с небес, о завтра золотое,

   Звезда любви зажги любви зарю!

   Счастливый день! Нас завтра будет двое,

   И солнце вновь и вновь ее узрю ⁴.

  

   Варианты на полях:

   ¹* Вздыхая, я видел как рождается заря (фр.).

  

   Волны

  

   Как стаи гордых лебедей

   Плывут по зыбкому зерцалу.

  

   Облака, как дым воздушного сраженья,- на небосклоне рисуются воздушною крепостию, объятою пламенем. Корабль - плывущий мир.

  

   Стихия Байрона! о море!⁵

  

   Le gouvernement, par une experience hasardeuse, forme, dans sus colonies militaires, une classe, qui aura les droits avec la force de la faire valoir.

   Mais si l'affrancliissement graduel du peuple s'opere, le moment ne sera plus eloigne ou l'administration civile, militaire et judiciaire de la Russie cessera d'etre la plus venale de l'univers.

   (Revue de progres des peuples dans les 25 dernieres annees. Замечательная статья! "Revue encyclopedique", Janvier 1825).

   Collection des Constitutions, chartes et lois fondamentales des peuples de l'Europe et des deux Ameriques: par MM. P. A. Dudan, Duvergier et Guadet, avocats a la Cour royale de Paris. 1821-1823, Bechot, 6 vol.- Article de Taillandier {*}. (Тут же).

   {* Правительство, путем дерзских опытов, создает в своих военных колониях класс, который получит права вместе с силой, чтобы этот класс отстаивать.

   Но если произойдет постепенное освобождение народа, то недалеко время, когда гражданская, военная и юридическая администрация России перестанет быть самой продажной во вселенной.

   (Обозрение прогресса народов за последние 25 лет.) "Ревю энциклопедии", январь, 1825. Собрание конституций, хартий и основных законов народов Европы и обеих Америк. Составлено г. г. П. А. Дюдан, Дювержье и Гаде, адвокатами при королевском суде в Париже. 1821-1823, Бешо. 6 т. - Статья Тайландье (фр.).}

   Le reveil de la Grece. Poeme lyrique en 3 parties par A. F. D. Paris, 1825 {Пробуждение Греции. Лирическая поэма в 3 частях; сочинение А. Ф. Д. Париж, 1825 (фр.).}.

  

   Il a soif des combats; il reve l'incendie;

   Des opresseurs de sa patrie

   Vers Thorison lointain il a vu les vaisseaux.

   Il s'eerie... il s'agite... et sur la mer absente

   Il embrase, en espoir, la flotte managante.

   (Le delire de Canaris malade) {*}.

   {* Он жаждет сражений; он мечтает о пожарах;

   У далекого горизонта он видит

   Суда угнетателей своей родины.

   Он кричит... он волнуется... и на отсутствующем море

   Он, в мечтах, зажигает грозный флот.

   (Бред больного Канариса) (фр.).}

  

   В той же книжке Revue статьи о Journal of the conversations of lord Byron. Осуждают появление книги, но автор продолжает: je dirai qu'il estcurieux amusant quoique trop decousu.- Plusieurs de ses discours semblent authentiques; d'autres paraissent n'etre que des oui-dire, rajeunis par M. Medwin. Uneremarque qui nous confirme dans cetteopinion, c'est qu'il donne pour un impromptu fait par L. Byron, a la suite d'un souper, une chanson de table composee et publiee en 1807 ou 1809 {*} ⁶.

   {* В той же книжке обозрения (ревю) статьи о "Дневнике бесед лорда Байрона".

   Я сказал бы, что он (дневник) любопытен и занимателен, хотя слишком несвязный. Некоторые из его речей кажутся подлинными, другие производят впечатление олухов, подправленных рукою г. Медвена. Нас укрепляет в этом мнении заметка, выдающая за экспромт л[орда] Байрона, созданный после одного ужина, застольную песню, сочиненную и изданную в 1807 или 1809 году (фр.).}

  

   (Child Harold) 7 августа.

  

  

  Could I embody and unbosom now

   That which is most within me,- could I wreak

   My thoughts upon expression, and thus throw

   Soul, heart, mind, passions, feelings, strong or weak

   All that I would have sought, and all I seek,

   Bear, know, feel, and yet breake - into one word,

   And that one word were lightning, I would speak;

   But as it is, I live and die unheard,

   With a most voiceless thought, skeathing it as a sword {*} ⁷.

   {* (Чайльд Гарольд)

   О, если б все, что мощно иль ничтожно,

   Что есть во мне: дух с сердцем и умом,

   Страсть, чувство, все, чем я томлюсь тревожно

   И все же существую,- если б можно

   Их было в слове выразить одном

   И молнией звалось такое слово -

   Я мысль мою всю выразил бы в нем

   Теперь - умру, не сняв с нее покрова.

   Как меч - в его ножнах, скрывая мысль сурово.

   (Перевод с англ. П. Козлова)}

  

   ОЛЬ[ГЕ] СЕРГ[ЕЕВНЕ] ПУШКИНОЙ

   В ДЕНЬ ОТЪЕЗДА ЕЕ ИЗ РЕВЕЛЯ

  

   Нас случай свел, но не слепцом меня

   К тебе он влек непобедимой силой,

   Поэта друг, сестра и гений милой,

   По сердцу ты и мне давно родня!

  

   Так! в памяти сердечной без заката

   Мечта о нем горит теперь живей;

   Я полюбил в тебе сначала брата:

   Брат по сестре еще мне стал милей.

  

   Удел его: блеск славы горделивой,

   Сияющей из лона бурных туч,

   И от нее падет блестящий луч

   На жребий твой смиренной, но счастливой.

  

   Но ты ему еще полезней будь ¹*,

   Свети ему звездою безмятежной,

   И в бурной мгле участьем дружбы нежной

   Вливай покой в растерзанную грудь ²* ⁸.

  

   Варианты на полях:

   ¹* Но для него ты благотворной будь спасительнее.

   ²* Томящуюся, тоскующую.

  

  

   К МНИМОЙ СЧАСТЛИВИЦЕ

  

   Мне грустно, на тебя смотря,

   Твоя не верится мне радость,

   И розами ¹* твоя увенчанная младость

   Как дня холодного блестящая заря.

   Нет прозаического счастья

   Для поэтической души:

   Поэзией любви дни наши хороши,

   А ты чужда ее святого сладострастья!

  

  Нет! нет! он не любим тобой,

  

  Нет, нет! любить его не можешь;

   В стихии спорные одно стремленье вложишь,

   Два звука розные сольешь в согласный строй

   Насильственной игрой могущего искусства -

   Творит стесненная природа чудеса,

  

  Но не позволят небеса,

   Чтоб предрассудков власть уравнивала чувства ⁹.

  

   Варианты на полях:

   ¹* Прелестьми.

  

  

   Накануне Иванова дня в ночи 23-е на 24-е зажигают огни, бочки с смолою и с дегтем на высотах около Ревеля. В нынешнем году кое-где пылали они, но в старину, говорят, было гораздо более огней. Везде падают народные обычаи и поверья. Народы как-будто стыдятся держаться привычек детства, достигнув зрелости и вступив в возраст образованности. Хорошо у других; но зачем нам отставать от поэзии бабушкиных сказок, нам, все-таки еще чуждым прозы просвещения? Право, нам поребячиться еще не грешно. Мы с своею степенностию и нагою рассудительностию смешны, как дети, которые важничают в маскарадах, навьюченные париком с буклями, французским кафтаном и шпагою. Крайности смежны. Истинное, коренное просвещение возвращает умы к некоторым дедовским обычаям. Старость падает в ребячество, говорит пословица; так и с народами; но только они заимствуют из своего ребячества то, что было в нем поэтического. Это не малодушие, а какая-то благодарность. Старик с умилительным чувством, с нежным благоговением смотрит на дерево, на которое он лазил в младенчестве, на луг, на котором он резвился: в возрасте мужества, в возрасте какого-то степенного хладнокровия, он смотрел на них глазами сухими и в сердце безмолвном не отвечал на голос старины, который давали ему ее красноречивые свидетели. Старость ясная, полная, лебединая песнь жизни, совершенной во благо, имеет много соответствия с юностью изящною; поэзия одной сливается с поэзией другой, как вечерняя заря с пламенным рассветом. Возраст зрелости есть душный, сухой полдень; благотворный, ибо в нем сосредоточивается зиждительное действие солнца, но менее богатый оттенками, более единообразный, вовсе не поэтический. Литературы, сии выражения веков и народов, подтверждают мое наблюдение. Литература, обошедши казенный круг общих мыслей и занятий, кидается в источники первобытных вдохновений. Смотрите на литературу английскую, германскую. Шекспир: утро. Поп: полдень. Вальтер Скотт: вечер¹⁰.

  

   Ив. Ив. Дмитриев бранит меня за выражение казенный. Чувствую и сам, что оно не авторское. Но как же выразить d'office, de rigueur oblige? {Официальный, безусловно обязательный (фр.).} Трюбле говорит, что достоинство иных стихов заключается, как достоинство многих острых слов гасконских (reparties gasconnes), в особенном выговоре, так и мысль иная требует особенного выражения, чтобы тотчас подстрекнуть внимание. В слоге нужны вставочные слова, яркие заплаты, по выражению, кажется, Пушкина, но в каком смысле не помню. Эти яркие заплаты доказывают бедность употребившего их и не имевшего способов или умения сшить все платье из цельного куска, но они привлекают взоры проходящих, а это-то и нужно для нашей братии¹¹.

  

  

   Я сегодня читал указ о Шервуде¹². Правительство превозносит его подвиг и придает <ему> его имени в вечное и потомственное владение прозвание верный. Не одобряю этого. Правительство может и должно вознаграждать такие политические добродетели деньгами, но не похвалами, подобающими одним нравственным деяниям. По рассудку оно обязано признательностию за такую услугу; но по совести не может уважать услужника. Зачем же ханжить и выдавать перед светом черное за белое, доносчика за спасителя отечества. Если Шервуд и спас его, то он не более как подкупленный гусь. Таких спасителей можно подкупать за сто рублей. Легко найти человека, который из корысти выдаст вам тайну вашего противника. Дают ли гласные государственные знаки отличия лазутчикам, переметчикам в военное время? Их отличают одними червонцами. Таково и положение Шервуда. В его деле нет нисколько великодушия, ибо он предавал слабых сильным; нельзя и назвать его подвига верностию, ибо достойное уважения соблюдение верности должно быть сопряжено с пожертвованиями, с опасностию. Здесь нет ни того, ни другого. Не сужу лично Шервуда, ибо не знаю его, но каждый благоразумный подлец поступил бы как он, рассчитав, что, во всяком случае, он по крайней мере меняет неверное на верное. Не от того ли он и верный, что сыграл на верное? Успех заговорщиков был сомнителен: его успех, выдавая их правительству, был математической очевидности. Довольно и того, что выгоды правительства часто основаны на нравственных непристойностях, чтобы не сказать хуже, но, по крайней мере, пользуйтесь ими во мраке тайной полиции, а не выводите их с наглостию на белый свет и помните, что можно любить измену, но должно презирать всегда изменников. <Если> Шервуд вошел ли в заговор добросовестно, или как тать, чтобы наложить на них руку, равно играл он ролю, которую честный человек не хотел бы добровольно принять на себя. Как же правительству объявить всенародно добродетельным подвигом то, чем стал бы гнушаться честный человек. Пожалуй скажут, что это верх добродетели, род геройского самоотвержения, но в таком случае не переходят в гвардию. Если самоубийство терпимо и понятно, то разве в таком случае, когда долг чести и голос совести принуждает вас совершить поступок бесчестный и бессовестный. Такое двусмысленное положение должно непременно разрешить ознаменованием беспрекословного бескорыстия. Правительству не должно слишком явно ругаться простосердечием нашим; довольно и того, что его и, следовательно, наша польза не дозволяет ему отплатить презрением и опозорить гласным образом услугу Шервуда. Мы тут видим одну из политических необходимостей, от коих сердце ноет, но перед коими разум молчит. Но не жалуйте его в герои, а то негодование и частное убеждение совести каждого заглушат голос политической необходимости и падут на вас неотразимою укорою. Двух нравственностей быть не может: частной и народной. Она все одна: могут быть две пользы, два образа суждения относительно истин частных и народных или государственных,- это дело другое! На то у вас и деньги, чтобы кормить государственную нравственность. Но берегитесь жаловать гражданственными венцами и цицеронскими отличиями предателей товарищества, шпионов, доносчиков. Они навоз общества политического: им пользуешься при случае, но все держишь на заднем дворе и затыкаешь себе нос, когда мимо проходишь. Что скажете вы, если страстно благодарный агроном, в память хорошего урожая, доставленного ему навозом, станет держать его в гостиной, а на почетном месте, в богатом хрустальном сосуде и станет заставлять гостей своих прикладываться к нему?

  

   По вашей совести Шервуд верный, а по нашей того мало: должно еще придать две буквы и разрешить на этот раз ошибку правописания¹³.

  

  

   Maximes et pensees de M-r Joseph de Willele depute a l'usage de la chambre elective. Brochure in 8. Prix 2 fr. 50 c. chez Rosier, rue de Grenche-St. Honore, N 10 {Правила и мысли г-на Жозефа де Виллеля, депутата при выборной палате. Брошюра в 8®. Цена 2 франка 50 сантимов. У Розье, ул. Гранш-Сент-Оноре. No 10 (фр.).}.

   Об этой книге объявлено в Journal des Debats ["Журналь де Деба"] 18-го июня 1826. Надобно ее выписать! Это забавная насмешка. Наши не боятся подобных очных ставок с самим собою. Semper idem {Всегда тот же (лат.).} - их девиз; ибо ничтожество всегда одно и то же ¹⁴.

  

   Вот что пишу сегодня к Николаю Муханову о смерти г[рафа] Григ[ория] Владимировича] Орлова. "В нем была европейская благонамеренность в уме и обращении. Пожалуй, говори, что не он писал свои книги: спасибо ему и за то, что русский граф и русский барин нескольких тысячей душ искал он отличия авторского и, следовательно, признавал его в душе. А большая часть наших баричей презирает ум и чванится презрением своим. Лучше же быть Чупятовым в каталоге, чем в списке государственных вельможей и кавалеров. Иной подлостию покупает звание министра или андреевского кавалера: Орлов за деньги покупал звание автора. Право честнее быть в его коже, чем в другой. Кто-то сказал que l'hypocrisie etait l'hommage que le vice payait a la vertu. L'hypocrisie du comte Orloff etait un hommage qu'une vanite bien entendue payait a l'esprit {Что лицемерие было данью, которую порок платил добродетели. Лицемерие графа Орлова было данью, которую тщеславие, знающее себе цену, платило уму (фр.).}. Впрочем, перевод басней Крылова есть его творение. В этом предприятии есть ум и чувство, и патриотизм, и европейская замашка"¹⁵.

   Меттерних сказал об Виллеле qu'il parle russe et pense anglais {Что он говорит по-русски и думает по-английски (фр.).}.

   Некоторые члены представительной палаты Нидерландии Stassart [Стассарт], Surmont de Volsberg [Сюрмон де Фольсберг], Van Uttenhove [Ван Уттенхов], Reyphini d'Otrenge [Рейфини д'Отранже] (один из красноречивейших ораторов), Fabrihongre [Фабрихонгре], Beelaerts [Белартс], van de Karteel, van Alpken [ван де Картеэль, ван Альпкен].

  

   L'Empereur Alexandre a ete entraine cTenthousiasme en enthousiasme et de culte en culte. De 1803 a 1807 il a eu le culte de Catherine et de son systeme abandonne sous Paul I; de 1807 a 1811 il a eu le culte de Napoleon, de sa gloire et de ses idees conquerantes; de 1812 a 1815 il a eu avec les Cortes d'Espagne, les etudiants d'Allemagne, les dietes de Pologne et les constitutionals de France, le culte des principes liberaux, ainsi que l'attestent ses proclamations aux peuples; de 1815 a 1825 il a eu le culte du pouvoir et de la sainte alliance (le Courier Francais, 25 Decembre 1825) {Император Александр переходил от увлечения к увлечению и от культа к культу. С 1803 по 1807 у него был культ Екатерины и ее образа правления, отвергнутого Павлом I; с 1807 по 1811 у него был культ Наполеона, его славы, его завоевательных идей; с 1812 по 1815 у него, совместно с испанскими кортесами, немецкими студентами, польскими сеймами и французскими конституционалистами, был культ либеральных принципов, как это подтверждают его прокламации к народам; с 1815 по 1825 у него был культ власти и Священного союза ("Курье Франсе", 25 декабря 1825) (фр.).}. С некоторыми исправлениями и прибавлениями сие разделение было бы довольно верно. В этой же статье приписывают энтузиастическое расположение Александра родовому расположению в отрасли Голстейн-Готторнской¹⁶.

   В "Morning-Post" ["Морнинг Пост"] уверяют, что Александр умер насильственной смертию, и к этой сказке припутывают и цесаревича, и прогулку по Азовскому морю, и проч. и проч.-

   В "Morning Chronicle" ["Морнинг Кроникл"] сказано: "Мы слышали, несколько времени тому, что рассудок Имп[ератора] Алекс[андра] был поврежден, но не могли удостовериться в истине этого слуха".

  

  

   Смешно читать глупости, коими французские ведомости, современные смерти госуд[аря], междуцарствию¹⁷

  

  

   Я сегодня писал А. Тургеневу о его печали: "Такое несчастие-ассигнация. Оно имеет ход дома, но за границами теряет всю свою цену и делается белою бумагою. - - - Жизнь может принести вам еще несколько вкусных плодов. Плодов волшебных ждать уже нечего. Драконы существенности поели все гесперидские яблоки нашей старины, и мы остаемся при одном яблоке, початом Евою и которого по сию пору не переварил еще желудок человеческого рода. <Кто из нас не>. Мы все изгнанники и на родине. Кто из нас более или менее не пария? А лучше же быть парией под солнцем, чем под дождем и снегом! - - -"¹⁸

  

  

   Sully говорил: "Le labour et le paturage sont les deux mamelles de l'Etat" {Сюлли говорил: "Пашня и пастбище - это два сосца государства" (фр.).}.

   В царствование Людовика XI святой Francois de Paule [Франсуа де Поль] вывез из Италии новый род груши, которую король из уважения к святости его назвал именем: bon chretien {Добрый христианин (фр.).}.

   Генрих IV ревностно покровительствовал успехи земледелия и садоводства. Как наш Петр, он имел на все время. Мы не только покоимся под сению славы, им насажденной в России, но и под тению дерев, насажденных им. Новая, то есть настоящая Россия, есть точно творение его мысли всеобъявшей. Царствование Екатерины споспешествовало созрению. Другие царствования ничего не насадили, а разве только простригли чащу: иное очистили, но зато и многое погубили и извели самые соки. Теперь во многом нужен новый Петр, то есть новый зиждитель. После Екатерины след был еще горячий: теперь остыл.

   Генрих, желая основать благоденствие земледелия, предписывал Сюлли оказывать небрежение к дворянам, приезжавшим в Париж, чтобы величаться своею роскошью. Он хотел, чтобы они жили по своим поместьям и занимались ими: "Счастлив,- говаривал он,- кто имеет 10 000 ливров годового дохода и никогда не видал короля!" ¹⁹.

  

   Traite des arbres fruitiers par Duhamel du Monceau. Его сочинение издано снова с прибавлениями под названием: De l'agriculture en France et du nouveau traite des arbres fruitiers par M. M. Poiteau et Turpin. Так именуется статья Journal des Debats, 20 Juin {Трактат о фруктовых деревьях. Сочинение Дюамель дю Монсо.... О земледелии во Франции и о новом трактате о фруктовых деревьях. Сочинение гг. Пуато и Тюрпена... <Журналь де деба", 20 июня (фр.).} 1826 и 2-ая статья 3 июля.

  

   Ньютон родился в самый год кончины Галилея, достойный наместник вакантного места! Не родится ли и у нас тот, который в мире литературном заместит Галилея нашей словесности и истории? ²⁰

  

   В "Journal des Debats" ["Журналь де деба"] 25 июня есть манифест государя о смертной казни в княжестве Финляндском. В переводе он очень не ясен.- Сыскать его в подлиннике.- Существо его в том, чта смертная казнь, видно расточаемая уголовным уложением Финляндским, будет в случаях, не касающихся до преступлений государственных, оскорблений величества, entache de lese-majeste, пременяема в ссылку в Сибирь на каторжные работы, но редакция очень многоречиста и запутана. Во французс[ком] переводе сказано: "Aussitot qu'un criminel du genre masculin" {Как только преступник мужского рода (фр.).}. Что это за грамматический преступник? Опечатка ли это, вместо du sexe masculine {Мужского пола (фр.).} или просто глупость? Вообще у нас все официальные бумаги и акты худо переводятся, зато, правда, почти все и худа пишутся! - Ссылка в Сибирь не нарушает ли прав финляндцев? В польской конституции именно отъемлется навсегда кара высылки, del'exportation, и верно тут подразумевалась Сибирь. Если ссылка в Сибирь не нарушение политических прав Финляндского княжества, то к чему и манифест? И без него знают, что государь имеет право помилования и облегчения, если, впрочем, вечная каторга в Сибири похожа на облегчение? Может быть, это предисловие к последствиям Верховного суда и род повещения, что государь не почитает себя в праве миловать тех, которых преступление "serait assez grave pour tendre a troubler la tranquillite del'Etat (et la burete), compromettre l'ordre public, la stabilitedu trone, et etre entache de lese-majeste" {Было бы настолько серьезно, что могло бы нарушить спокойствие (и безопасность) государства, компрометировать общественный порядок, прочность трона и наносило бы оскорбление его величеству (фр.).} ²¹.

  

  

   He знаю, справедлива ли догадка моя, изъявленная выше, но по крайней мере 13-ое число жестоко оправдало мое предчувствие!²² Для меня этот день ужаснее 14-го.- По совести нахожу, что казни и наказания не соразмерны преступлениям, из коих большая часть состояла только в одном умысле. Вижу в некоторых из приговоренных помышление о возможном цареубийстве, но истинно не вижу ни в одном твердого убеждения и решимости на совершение оного. Одна совесть, одно всезрящее Провидение может наказывать за преступные мысли, но человеческому правосудию не должны быть доступны тайны сердца, хотя даже и оглашенные. Правительство должно обеспечить государственную безопасность от исполнения подобных покушений, но права его не идут далее. Я защищаю жизнь против убийцы, уже подъявшего на меня нож, и защищаю ее, отъемля жизнь у противника, но если по одному сознанию намерений его спешу обеспечить свою жизнь от опасности еще только возможной, лишением жизни его самого, то выходит, что уже убийца настоящий не он, а я. Личная безопасность, государственная безопасность, слова многозначительные, и потому не нужно придавать им смысл еще обширнейший и безграничный, а не то безопасность одного члена или целого общества будет опасностию каждого и всех. Правительство имело право и обязанность очистить, по крайней мере на время, общество от врагов его настоящего устройства, и обширная Сибирь предлагала ему свои безопасные заточения. Других должно было выслать за границу, и Европа и Америка не устрашились бы наводнения наших революционистов. Не подобными им людьми совершаются революции не только в чуже, но и дома. Пример казней, как необходимый страх для обуздания последователей, есть старый припев, ничего не доказывающий. Когда кровавые фазы Французской революции, видевшей поочередную гибель и жертв, и притеснителей, и мучеников, и мучителей, не служат достаточными возвещениями об угрожающих последствиях, то какую пользу принесет лишняя виселица? Когда страх казни не удерживает руки преступника закоренелого, не пугает алчного и низкого корыстолюбия, то испугает ли он страсть, возвышаемую благородными побуждениями и упоенную всеми возможными чарами славы, страсть, ослепленную бедственными заблуждениями,- положим и так,- но все вдыхающую в душу необыкновенный пламень и силу, чуждые душе мрачного разбойника, посягающего на вашу жизнь изо ста рублей. Плаха грозит и ему также, как и государственному преступнику, но ему она является во всем ужасе позора, а последнему в полном блеске апофеоза мученичества. Когда страх не действителен на порок, всегда малодушный в существе своем, то подействует ли он на фанатизм, который в самом начале своем есть уже исступление или выступление из границ обыкновенного. Одни безумцы могут затеять революцию на свое иждивение и для своих барышей. Рассудок, опыт должны им сказать, что первые затейщики бывают первыми жертвами, но они безумцы,- в них нет слуха для внимания голосу рассудка и опыта! Следовательно, и казнь их будет бесплодною для других последователей, равно безумных. А для того, который замышляет революцию в твердом и добросовестном убеждении, что он делает должное, личный успех затмевается в ложном или истинном свете того, что он почитает истиною!

   Кровь требует крови. Кровь, пролитая именем закона или побуждением страсти, равно вопит о мести, ибо человек не может иметь право на жизнь, ближнего. Закон может лишить свободы, ибо он ее и даровать может; но жизнь изъемлется из его ведомства. Смерть таинство: никто из смертных не разгадал ее. Как же располагать тем чего мы не знаем? Может быть, смерть есть величайшее благо, а мы в святотатственной слепоте ругаемся сею святынею! Может быть, сие таинство есть звено цепи нам неприступной и незримой, и что мы, расторгая его, потрясаем всю цепь и расстроиваем весь порядок мира, запредельного нашему. Сии предположения могут быть приняты в уважение и не одним суеверием. Конечно, они сбиваются на мечтательность, но чем доказать их неосновательность, какими положительными опровержениями их низринуть? Человек, закон не могут по произволу даровать жизнь, следовательно, не властны они даровать и смерть, которая есть ее естественное и непосредственное последствие.

  

   Если смертная казнь и в возвышенном отношении есть мера противуестественная и нам не подлежащая, то увидим далее, что как наказание не согласна она с целию своею. Может ли смерть, неминуемая участь каждого, быть почитаема за верховное наказание, которое в существе своем должно быть чем-то отменным, изъятым из общего положения? Может ли мысль о смерти остановить того, который не уверен ни в одном часе бытия своего? Сколько людей хладнокровно разыгрывают жизнь свою в разных опасных испытаниях, в поединках, в предприятиях дерзновенных? Если страх насильственной смерти был бы так действителен над человеком, то из кого вербовались бы армии? В войне смерть поражает не каждого, но разве и заговорщик не предвидит удачи? Остается одно поношение смерти позорной, но сказано справедливо:

  

  

   Если воспаленное воображение, если совесть не говорят, что я посягаю на дело преступное, то мысль, что светлейший Лопухин почтет оное за преступление, не остановит меня²³. Говорю здесь об одних политических преступниках, коих единственное преступление в мнении, доведенном до страсти. У других преступников и другие страсти: но во всяком случае мысль о смерти никого испугать не может. Человек, рассуждающий хладнокровно, скажет: "Я могу только ускорить час свой, но все пробить ему должно! Сколько раз висела у меня жизнь на волоске от неосторожности моей, от прихоти. Кто уверит меня, что завтра не постигнет меня смертельная болезнь, которая повлечет меня к гробу томительною и страдальческою кончиною, или что сегодня не обрушится на меня смерть нечаянная?" - Человеку в жару страсти, или страстей своих порочных или возвышенных, все равно, не нужно ободрять себя и рассуждениями: он в слепом отчаянии ничего не видит, кроме цели своей, и бешено рвется к ней сквозь все преграды и мимо всех опасностей. Страх смерти может господствовать в душе ясной, покойной, любующейся настоящим, но не такова душа заговорщика. Она волнуема и рвется из берегов. Мысль о смерти теряется в буре замыслов, надежд, страстей, ее терзающих. Карамзин говорил гораздо прежде происшествий 14-го и не применяя слов своих к России: "честному человеку не должно подвергать себя виселице!" Это аксиома прекрасной, ясной души, исполненной веры к Провидению: но как согласите вы с нею самоотречение мучеников веры или политических мнений? В какой разряд поставите вы тогда Вильгельма Теля, Шарлоту Корде и других им подобных? Дело в том, чтобы определить теперь меру того, что можно и чего не должно терпеть. Но можно ли составить из того положительные правила? Хладнокровный вытерпит более, пламенный энтузиаст гораздо менее. Как ни говорите, как ни вертите, а политические преступления дело мнения.

  

  

   Сам Карамзин сказал же в 1797 годе:

  

   Тацит велик; но Рим, описанный Тацитом,

  

  Достоин ли пера его?

   В сем Риме, некогда геройством знаменитом,

   Кроме убийц и жертв не вижу ничего.

  

  Жалеть об нем не должно:

   Он стоил лютых бед несчастья своего,

   Терпя, чего терпеть без подлости не можно ²⁴.

  

   Какой смысл этого стиха? На нем основываясь, заключаешь, что есть же мера долготерпению народному. Был ли же Карамзин преступен, обнародывая свою мысль, и не совершенно ли она противоречит апофегме, приведенной выше? Вот что делает разность мнений! Несчастный Пущин в словах письма своего (Донесение следственной комиссии, 47 стр.): "Нас по справедливости назвали бы подлецами, если б мы пропустили нынешний единственный случай"²⁵ дает знать прямодушно, что, по его мнению, мера долготерпения в России преисполнена и что без подлости нельзя не воспользоваться пробившим часом. Человек ранен в руку; лекаря сходятся. Иным кажется, что антонов огонь уже тут и что отсечение члена единственный способ спасения; другие полагают, что еще можно помирволить с увечием и залечить рану без операции. Одни последствия покажут, которая сторона была права; но различность мнений может существовать в (людях) лекарях равно сведущих, но более или менее сметливых и более или менее надежных на вспомогательство времени и природы. Разумеется, есть мера и здесь: лекарь, который из оцарапки на пальце поспешит отсечь руку по плечу, опасный невежда и преступный палач: революционеры Англии и Франции (если они существуют), которые, раздраженные частными злоупотреблениями, затеивают пожары у себя, также нелепо односторонни в уме или преступно себялюбивы в душе, как и эгоист, который зажигает дом ближнего, чтобы спечь яйцо себе²⁶. Теперь вопрос: достигла ли Россия до степени уже несносного долготерпения и крики мятежа были ли частными выражениями безумцев или преступников, совершенно по образу мыслей своих отделившихся от общего мнения, или отголоском renforce {Усиленным (фр.).} общего ропота, стенаний и жалоб? Этот вопрос по совести и по убеждению разума могла разрешить бы одна Россия, а не правительство и казенный причет его, которые в таком деле должны быть слишком пристрастны. Правительство и наемная сволочь его по существу своему должны походить на Сганареля, который думал, что семейство его сыто, когда он отобедает²⁷. Поставьте судиями врагов настоящего положения, не тех, которые держатся и кормятся злоупотреблениями его, которых все существование есть, так сказать, уродливый нарост, образованный и упитанный гнилью, от коей именно и хотели очистить тело государства (законными или беззаконными мерами - с сей точки зрения - все равно, по крайней мере условно, conditionnellement); нет, призовите присяжных из всех состояний общества, из всех концов государства и спросите у них: не преступны ли те, которые посягали на перемену вашего положения? Не враги ли они ваши? Спросите у них по совести: не ваши ли общие стенания, не ваш ли повсеместный ропот вооружил руки мстителей, хотя и не уполномоченных вами на деле, но действовавших тайно в вашем смысле, тайно от вас самих, но по вашему невыраженному внушению? Ответ их один мог бы приговорить или спасти призванных к суду. Но решение ваше посмеятельное. Правительство спрашивает у своих сообщников: не преступны ли те, которые меня хотели ограничить, а вас обратить в ничтожество, на которое вас определила природа и из коего вывела моя слепая прихоть и моя польза, худо мной самим постигнутая? Ибо вот вся сущность суда: вольно же вам после говорить: "таким образом, дело, которое мы всегда считали делом всей России, окончено" (М[анифест] 13-го июля). В этих словах замечательное двоесмыслие. И конечно, дело это было делом всей России, ибо вся Россия страданиями, ропотом участвовала делом или помышлением, волею или неволею в заговоре, который был ничто иное, как вспышка общего неудовольствия. Там огонь тлел безмолвно, за недостатком горючих веществ, здесь искры упали на порох и они разразились. Но огонь был все тот же! Но вы не то хотели сказать, и ваша фраза есть ошибка и против логики языка и против логики совести. Дело, задевающее за живое Россию, должно быть и поручено рассмотрению и суду России: но в Совете и Сенате нет России, нет ее и в Ланжероне и Комаровском! А если и есть она, то эта Россия самозванец и трудно убедить в истине, что сохранение этой России стоит крови несколько русских и бедствий многих. Ниспровержение этой мнимой России и было целию голов нетерпеливых, молодых и пламенных: исправительное преобразование ее есть и ныне, без сомнения, цель молитв всех верных сынов России, добрых и рассудительных граждан; но правительства забывают, что народы рано или поздно, утомленные недействительностию своих желаний, зреющих в ожидании, прибегают в отчаянии к посредству молитв вооруженных.

   Вот стихи Батюшкова, подражание Байрону, писанные им в чужих краях, и едва ли не последние:

  

   Есть наслаждение и в дикости лесов,

   Есть радость на приморском бреге,

   И есть гармония в сем говоре валов,

   Дробящихся в пустынном беге.

   Я ближнего люблю, но ты, природа мать,

   Ты сердцу моему дороже;

   С тобой, владычица, я властен забывать

   И то что был, когда я был моложе,

   И то что ныне стал под холодом годов.

   С тобой я в чувствах оживаю;

   Их выразить язык не знает стройных слов

   И как молчать о них не знаю!

  

   Шуми же ты, шуми, огромный океан!

   Развалины на прахе строит

   Минутный человек, сей суетный тиран;

   Но море, чем себе присвоит?

   Трудися; созидай громады кораблей...

  

   Не сказано ли у него

  

   И то что был, как был моложе,

  

   а то стих не равен с прочими.

   Кажется, также легко было бы исправить и рифму в прекрасной строфе прекрасного перевода из Касти:

  

   Сердце наше кладезь мрачный.

   Тих, спокоен сверху вид,

   Но спустись ко дну, ужасный

   Крокодил на нем лежит.

  

   Вставить бы темный и огромный. Неисправная рифма, как разноцветная заплатка, рябит в глазах. Рифма и так уже вставка; так, по крайней мере, подберите оттенку к оттенке²⁸.

  

   Мы видим счастья тень в мечтах земного света;

   Есть счастье где-нибудь: нет тени без предмета.

  

   Карамзин ²⁹.

  

   Умел же и осмелился же Верховный уголовный суд предписывать закон государю, говоря в докладе: "И хотя милосердию, от самодержавной власти исходящему, закон не может положить никаких пределов; но Верховный уголовный суд приемлет дерзновение представить, что есть степени преступления столь высокие и с общей безопасностию государства столь смежные, что самому милосердию они, кажется, должны быть недоступны". Тут, где закон говорит, что значат ваши умствования и ваши предположения? Когда дело идет о пролитии крови, то тогда умеете вы дать вес голосу своему и придать ему государственную значительность! О подлые тигры! и вас-то называют всею Россиею и в ваших кровожадных когтях хранится урна ее жребия! - А в докладе следственной комиссии