Вяземский Петр Андреевич - Записные книжки (1813-1848)

не хотели и побоялись оставить вопль жалости, коим редактор хотел окончить его, чтобы обратить сострадание государя на многие жертвы, обреченные всей лютости закона буквального, но которые должны быть бы изъяты из списка ему представленного, по многим и многим уважениям.-

   Как нелеп и жесток доклад суда! Какое утонченное раздробление в многосложности разрядов и какое однообразие в наказаниях! Разрядов преступлений одиннадцать, а казней по настоящему три: смертная, каторжная работа и ссылка на поселение. Все прочие подразделения мнимые или так сливаются оттенками, что не разглядишь их! А какая постепенность в существе преступлений! Потом, какое самовластное распределение преступников по разрядам. Капитан Пущин в десятом разряде осужден к лишению чинов и дворянства и написанию в солдаты до выслуги, а преступление его в том: что "знал о приготовлении к мятежу, но не донес"! А в одиннадцатом разделе осуждаемых к лишению токмо чинов, с написанием в солдаты с выслугою, есть принадлежавший к тайному обществу и лично действовавший в мятеже³⁰.

   Тургенев, осужденный к смертной казни отсечением головы в первом разряде, Тургенев, не изобличенный в умысле на цареубийство,- и в шестом разряде осуждаемых к временной ссылке в каторжную работу на 6 лет, а потом на поселение участвовавший в умысле цареубийства.

   Еще вопрос: что значит участвовать в умысле цареубийства, когда переменою в образе мыслей я уже отстал от мысленного участия? И может ли мысль быть почитаема за дело? Можно ли наказывать, как вора, человека, который лет десять тому помышлял, что не худо было бы ему украсть у соседа сто рублей, и потом во все продолжение этих десяти лет бывал ежедневно в доме соседа, имел тысячу случаев совершить покражу и не вынес из дома ни полушки³¹.

   Помышление о перемене в нашем политическом быту роковою волною прибивало к бедственной необходимости цареубийства и с такою же силою отбивало, а доказательство тому: цареубийство не было совершено. Все оставалось на словах и на бумаге, потому что в заговоре не было ни одного цареубийцы. Я не вижу их и на Сенатской площади 14 декабря, точно также, как не вижу героя в каждом воине на поле сражения. Может быть, он еще струсит и убежит от огня. Вы не даете Георгиевских крестов за одно намерение и в надежде будущих подвигов: зачем же казните преждевременно и убийственную болтовню (bavardage atroce, как назвал я, прочитавши все сказанное о них в докладе комиссии) ставите вы на одних весах с убийством уже совершенным.- Что за Верховный суд, который как Немезида, хотя и поздно, но вырывает из глубины души тайные и давно отложенные помышления и карает их как преступление налицо! Неужели не должно здесь существовать право давности? Например, несчастный Шаховской! Что могло быть общего с тем, что он был некогда, и тем, что был после. И один ли Шаховской? Зачем так злодейски осуществлять слова? Мало ли что каждый сказал на своем веку? Неужели несколько лет жизни покойной, семейной, не значительнее нескольких слов, сказанных в чаду молодости, на ветер.

  

  

   Вышло осьмое издание Истории Наполеона, писанной Сегюром. Memoires du comte de Falkenskiold [Мемуары графа Фалкенскиолда], датчанина, замешанного в деле королевы датской Каролины-Матильды, которая в 1772 годе была разведена, отрешена от престола и изгнана, и Брандта, королевского любимца, казненного вместе с графом Стрюензе, как соучастника в неверности, которою обвинили королеву. Фалкенскиолд в течение 50-тилетнего заточения, или ссылки, хранил молчание, возложенное на него приговором, но собрал все факты тяжбы и поручил издать их Г-ну Secretau Chef de la Justice du Canton de Vaud {Г-ну Секрето, начальнику юстиции в кантоне Во (фр.).}. В сих записках оправдание королевы, Стрюензе и самого автора и обвинение судей, многие сведения о Дании и сношении ее с другими державами и в особенности касательно России: он сам участвовал в ее войнах, в походах на Прут и Дунай и проч. и проч. (Из "Journal des Debats" [Журналь де деба"] 14 июня 1826).

   Les deux apprentis. Roman de M. Merville. 4 vol.- {"Два подмастерья". Роман г-на Мервиля. 4 т. - (фр.).} Histoire generale physique et civile de l'Europe depuis les dernieres annees du 5-ieme siecle jusque vers le milieu du 18-ieme, par M. le comte de Lacepede {"Всеобщая физическая и гражданская история Европы начиная с последних лет 5-го века до середины 18-го". Соч. г-на графа де Ласепеда (фр.).}. Сие творение заключается в 18-ти томах в 8-ю долю листа по 7-ми франков том.-

   "Le Catholique" ["Католик"], род журнала книжками, содержания, кажется, весьма разнообразного.

   Анакреон, собрание рисунков Жироде с прибавлением од им же переведенных в прозе: в манускрипте нашел и стихотворные опыты перевода. Говорит, что он прежде готовил рисунки для издания Анакреона, переведенного St. Victor [Сен-Виктором]

   "Histoire d'Alexandre I-er Empereur, par Alphonse Rabbe", автора du Resume de l'Histoire de Russie {"История императора Александра 1-го, сочинение Альфонса Раббе", автора Краткого изложения истории России (фр.).} и состязателя Толстого.- 2 тома 8®.

   "M-me la Comtesse de Genlis en miniature, ou abrege critique des ses memoires", par M. A. de Sevelinge, 1 vol. in 8 {"Г-жа графиня де Жанлис в миниатюре или критическое сокращение ее мемуаров". Соч. г-на А. де Севеленжа. 1 т. в 8® (фр.).}. Его же новый перевод Вертера.

   Скончался в Париже Millie [Милье], уваженный переводчик Лузиад³².

  

   Wichterpall [Вихтерпаль]. Я поехал туда 27 и возвратился в Ревель 28-го. Дорога каменная, там, где кончается городская земля, или правильнее городской песок. В Вихтерпале есть шведские селения: шведы, говорят, живут чище туземцев и лучше строят свои избы,- окна более. Шведки отличаются от чухны уборкою волос, которые прибраны и заплетены на маковке полосатыми лентами. В Вихтерпале каждый крестьянин работает два дни в неделю. Кноринг очень доволен новым распоряжением, освободившим крестьян. Деревню свою ценит он в сто тыс. руб. серебром, а дает она ему дохода тыс. 20³³. В Padis Kloster [Падис Клостер] крестьяне также в хорошем состоянии.- Нравы вообще непорочные. Девочку проступившуюся наряжают в женский головной убор: строгость в таких случаях опасна, но между тем детоубийство редко, потому что и самая вина очень редка.

   Я прочел здесь L'ltalien [Итальянца], роман Радклифф - Les annees d'apprentissage de Wilhelm Meister [Годы учения Вильгельма Мейстера] - La fiancee de Lamermoor [Ламермурскую невесту]³⁴.

  

  

   To, что я принял вчера и описал в письме к жене за облако особенного вида и свойства, была настоящая тромба (по словам морских офицеров), тифон. Она поднялась на море близ гавани, сорвала лайбу (чухонское судно с дровами), крепко укрепленную, и повалила ее, вскинула и раскй дала купальные будки у Вита, мужские, а женские вблизи остались невредимы, сорвала дорогою шляпу с едущего кучера и закинула ее в Катеринентальский сад и там, переломав и вырвав с корней несколько старых деревьев, укротилась. Сказывают также, что мимоходом досталось и корове, которую подняло с земли и далеко швырнуло. На море тромбы разбиваются ядрами, единственным спасением, а не то не может судно устоять против нее. Мне сказывали моряки, что однажды у них пустили с корабля до 40 ядер и совершенно разбили. - Счастливо, что вчера никто не купался в этот час, около двух часов - ³⁵.

  

  

   Я писал сегодня Жуковскому: "Чувство, которое имели к Карамзину живому, остается теперь без употребления: не к кому из земных приложить его. Любим, уважаем иных, но все нет той полноты чувства. Он был каким-то животворным, лучезарным средоточием круга нашего, всего отечества. Смерть Наполеона в современной истории, смерть Байрона в мире поэзии, смерть Карамзина в русском быту оставила по себе бездну пустоты, которую нам завалить уже не придется. Странное сличение, но для меня истинное и неизысканное! При каждой из трех смертей у меня как будто что-то отпало от нравственного бытия моего и как-то пустее стало в жизни. Разумеется, говорю здесь, как человек, член общего семейства человеческого, не применяя к последней потере частных чувств своих. Смерть друга, каков был Карамзин, каждому из нас есть уже само по себе бедствие, которое отзовется на всю жизнь; но в его смерти, как смерти человека, гражданина, писателя, русского, есть несметное число кругов все более и более расширяющихся и поглотивших столько прекрасных ожиданий, столько светлых мыслей" - ³⁶.

  

  

   Вчера ездили мы с Карамзиными в Tischer [Тишер], по-эстляндски Tisker, любимое место мое в окрестностях Ревельских³⁷. За Тишером мыза какого-то Будберга. Сей (прости мне, боже, прегрешение) полусумасшедший и полупьяный барин принял нас очень ласково и даже трогательно: узнав, что с нами были дети Карамзина, заплакал он и с чувством подходил к ним, говоря, что никогда не забудет удовольствия, принесенного ему чтением его сочинений.- Он пленился моею зрительной трубкою и просил меня, чтобы я по смерти своей завещал ему ее, хотя между прочим он и теперь лет шестидесяти. Вот и предсказание мне на раннюю смерть! Вино и безумие внушают дар истины и пророчества! Как бы то ни было прошу наследников моих исполнить данное мною обещание и по смерти моей отослать зрительную трубку, оправленную в перломут, к Будбергу, живущему за Тишером.- Тишерская скала в руках богатого человека была бы местом замечательным, т. е. со стороны искусства, потому что теперь, обязанная одним рукам природы, она уже местоположение прекрасное. Начать бы с того, что устроить хорошую дорогу от города: пробить несколько дорожек по скале с верха до низа, построить несколько красивых домиков, чтобы населить жизнию пустыню.- Громады камней по скале образуют разные виды: здесь высовываются они карнизами, тут впадинами в роде niche [ниши], здесь поросли частым лесом - живописною рябиною, орешником.- Русский Вальтер Скотт мог бы избрать окрестности Ревеля сценою своих рассказов.

   Материалы для описания пребывания в Ревеле короткими словами³⁸.

  

  

   Вчера ездили мы на Бумажное озеро. Влево от него род башни, в которой по преданию были заложены монах и монахиня, убежавшие из монастырей своих и пойманные на том месте. Основанием башни, или столба, огромный дикий камень. Посередине в башне в рост человеческий два камня дикие с изображением на каждом грубо вырезанного креста.- Не доходя до этого места, близ озера нашли мы нечаянно эхо удивительной звучности и верности: я закричал к коляске отставшей доехать до нас. Слова мои с такою ясностию и твердостию были повторены, что Катенька, которая была в нескольких шагах от меня, думала, что она не расслышала ответа кучера. На стих:

  

  

   эхо без малейшего изменения отвечало последнее полустишие. Барышни перекликались с ним тонкими голосами и эхо точно передразнивало их. Все выражения, все ударения, переливы голоса передаются им в неимоверной точности. Вот романтические материалы: озеро, закладенная любовь монаха и монахини и эхо самое предательское⁴⁰.

  

   В полсутки с небольшим проглотил я четыре тома: "Le siege de Vienne" de Madame Pichler, traduit par M-dame de Montolieu {"Осада Вены" г-жи Пихлер, перевод г-жи де Монтолье (фр.).}. He стоит Вальтер Скотта, хотя и есть желание подражать ему. Характеры Зрини, Людмилы, сестры ее Катерины, Сандора Шкатинского хорошо обрисованы; в особенности же два первые. История искусно, без натяжки, сливается с романом: описание осады Вены живо. Сцены цыганская, прений в кабинете Леопольда, борений Зрини с самим собою, плавание, Людмилы, свидание ее с мужем заточенным и безумным - живописно начертаны. Вообще есть какой-то холод, чувство задето, а не проникнуто. Не бьет эта лихорадка любопытства, тоски, жадности, увлекательности, которая обдает читателя Вальтер Скотта, единственного умеющего сливать в своих романах историю поэтическую и поэзию историческую эпопеи, деятельность драмы то трагической, то комической, наблюдательность нравоучителя, орлиный взгляд в сердце человеческое со всеми очарованиями романического вымысла. Может быть, Вальтер Скотт - превосходнейший писатель всех народов и всех веков. Карамзин говаривал, что если заживет когда-нибудь домом, то поставит в саде своем благодарный памятник Вальтеру Скотту за удовольствие, вкушенное им в чтении его романов⁴¹.

  

  

   La representation de son mariage de Figaro est une epoque remarquable dans le prologue de notre revolution.

  

  

   {* Представление его "Женитьбы Фигаро" является замечательной эпохой в прологе нашей революции (Сегюр. Мемуары) (фр.).}

  

   Повод к изобретению Монгольфиера: Montgolfier, dans sa manufacture de papeterie, faisait un jour, en 1783, bouillir de l'eau dansunecafetiere que couvrait un papier ploye en forme de sphere: ce papier se gonfle et s'eleve. (Segur). {Однажды, в 1783 году, Монгольфье на своей бумажной фабрике стал кипятить воду в кофейнике, покрытом бумагой, сложенной в форме шара; эта бумага стала надуваться и поднялась кверху (Сегюр).}

   A cette epoque le Franpais avait l'air de jouir avec ivresse du bonheur auquel l'Anglais revait avec melancolie. (Segur) {В ту эпоху француз имел вид человека, с опьянением наслаждающегося счастьем о котором англичанин мечтал с меланхолией (Сегюр). (фр.).}.

   Le comte Aranda [Граф Аранда] имел привычку почти при каждой фразе говорить: "Entendez-vous? Comprenez-vous?" {Вы слышите? Вы понимаете? (фр.).}

   На странице 98 2-го тома Memoires de Segur [Мемуаров Сегюра] замысловатое руководство к политическому познанию Европы.

   La P-ce Potemkin nommait plaisamment les juifs: la navigation de la Pologne {Княгиня Потемкина шутя называла евреев: навигация Польши (фр.).}.

  

   Пробежал сегодня акафист Ив[анчина] Писарева нашему историографу. И за намерение отдать справедливость спасибо. Но долго ли нам умничать и в словах и полумыслями. Жаль, что не могу сообщить несколько строк сравнения Кар[амзина] с историей В. Скотта и изъяснение преимуществ первого пред последним. Они перевесили бы многословие оратора. Но спасибо издателю за золотые строки Карамзина о дружбе, а Ив[ану] Ив[ановичу] за выдачу письма его. Я как будто слышу его, вижу его говорящего. "Чтобы чувствовать всю сладость жизни и проч." Одно чувство и нами исключительно владеет: нетерпение смерти. Кажется, только у могилы Сережиной может умериться это нетерпение, этот беспрестанный порыв к нему. Ожидать и ожидать одному, в разлуке с другим, тяжело и почти нестерпимо. Ищу рассеяния, на минуту нахожу его, но тщета всего беспрерывно от всего отводит, ко всему делает равнодушным, Одно желание смерти, т. е. свидания, все поглощает. Вижу то же и в письмах другого, но еще сильнее, безотраднее. Приглашение Кат[ерины] Анд[реевны] возвратиться огорчило, почти оскорбило меня. Или вы меня не знаете, или вы ничего не знаете.

   И отдаленный вас о том же просит (сохранить портрет Сер[гея] Ивановича]). Теперь у него только часы его. Он смотрит на них и ждет. Недавно он писал, что больно будет расстаться с ними, умирая. Вот слова его мне из письма его в Париж сообщенные (к графине Разумовской): "Сest ma douleur, с'est mon decouragement qui vous ont fait prendre la resolution de venir. Eh bien! avez-vous vu quelquefois dans les petites maisons de ces gens qui, ayant l'esprit derange, sont accables de melancolie, restent toujours seuls, ne veulent voir personne, ne veulent parler a personne. Les medecins pour les guerir, fontils venir leurs parents, leur amis? Non, on les laisse comme ils sont, seuls avec leurs maladies" {Мое горе, мое отчаяние заставили вас принять решение приехать. Ну что же! Видели ли вы когда-нибудь в доме для умалишенных людей с расстроенным умом, погруженных в меланхолию, находящихся всегда в одиночестве, никого не желающих видеть и с кем-либо разговаривать. Разве врачи вызывают для их лечения их родственников и друзей? Нет, их оставляют в том же положении, наедине с их болезнями (фр.).}. Это не удержало, а решило ее ехать к нему⁴².

  

   (Vers de Serge Mouravieff)

  

   Je passerai sur cette terre

   Toujours triste et solitaire

   Sans que personne m'ait connu,

   Ge n'est qu'au bout de ma carriere,

   Que par un grand trait de lumiere

   L'on saura ce qu'on a perdu {*} ⁴³.

   {* (Стихи Сергея Муравьева)

   Задумчив, одинокий,

   Я по земле пройду, не знаемый никем;

   Лишь перед концом моим,

   Внезапно озаренным,

   Познает мир,

   Кого лишился он (фр.).}

  

   Назначение в[еликого] к[нязя] председателем След[ственной] ком[иссии] было бы большою политической несообразностью, если существовало бы у нас политическое соображение, политическое приличие⁴⁴. Дело это не могло подлежать ведомству его суда, ибо он был по званию своему, по родству пристрастное лицо. Движение 14-го декабря было устремлено столько же против него, сколько и против брата. В[еликий] к[нязь] все же человек: мог ли он отречься от всякой личности в деле столь для него личном и надписанном прямо на лицо его и на их лица? Имп[ератору] можно было в этом случае применить стих Василия Львовича о Сергее Львовиче:

  

  

   Одно могло бы оправдать это назначение: намерение утушить это дело и кончить всепрощением, за исключением некоторых лиц. Тогда бы ответственность милосердия падала на брата, как на сокровенного исполнителя царских мыслей. Какая нужда в[еликому] к[нязю] добровольно идти в заготовщики палача, когда и без него найдется их довольно. Политический рассудок предписывал оставаться в стороне, умывая руки свои чистые от участия. Деятельное участие его в последнем деле Раевского еще более неловко: говорю уже в смысле политическом, ибо смыслу нравственному или просто человеческому {Оставлено свободное место для одного-двух слов и поставлена точка.}. Как не найдется приближенного человека, который решился бы сказать истину этим молокососным кровопийцам? (смотри указ о двух братьях Раевских, Таушеве) ^46.

  

   Si la pervenche solitaire

   Se rencontrait sur son chemin,

   Il disait: o fleur de mon pere!

   Et la prenait contre son sein.

  

   (Millevoye) {*}.

   {* Если на своем пути

   Он встречал одинокий подснежник,

   Он говорил: О, цветок моего отца!

   И прижимал его к груди.

  

   (Мильвуа) (фр.).}

  

   "Acelaily a injustice, je dismieux, il у a ingratitude: j'ai voulu en vain devorer le mot, il m'oppressait; en le langant dans la discussion, j'ai soulage ma conscience d'un poids enorme (plaidoierie de M-r Janvier (Eugene) en faveur de Lamennais, proces de l'Avenir).- Autant que qui que ce soit, j'aime l'egalite. Gependant il est des salutaires privileges qu'on tolere, et bien plus, qu'on honore, des qu'ils retournent a d'avantage et a la gloire de la societe. Geux du genie me semblent de cette nature; le genie, c'est le soleil qui n'eclaire qu'a la condition de bruler quelquefois (idem).

   Qui n'a tourne les yeux dans ces moments, ou lapatrie fatigue, vers la republique de Washington? Qui ne s'est uni dans la pensee a l'ombre des forets et des bois de l'Amerique? Mais je ne voulais pas quitter la France sans approcher sa personne (Lamennais) de plus pres, sans lui demander sa benediction pour un jeune homme navre par instinct et des memes douleurs, qui consumaient son genie invincible (l'abbe Lacordaire, proces de l'Avenir). Nos oppresseurs! Ce mot vous a fait peine. Vous m'en demandez compte; vous avez regarde mes mains pour voir si elles etaient meurtries par Tempreinte des fers. Mes mains sont libres, M-r Tavocat-general; mais aussi mes mains ce n'est pas moi. Moi, ce qui est moi, c'est ma pensee, c'est ma parole, et pour que vous le sachiez, je le trouve opprime dans ma patrie, cemot divin, ce moi de l'homme. Gette pensee, cette parole, moienfin! (idem). Il n'y a que deux choses qui donnent du genie, Dieu et un cachot (idem)"⁴⁷.

  

   [Перевод]

  

   "В этом есть несправедливость, скажу больше, неблагодарность: тщетно хотел я пропустить это слово, оно давило меня; оглашая его в выступлении, я облегчил свою совесть от огромной тяжести (защитительная речь г-на Жанвье (Эжена) в пользу Ламенэ, процесс [журнала] "Авенир").- Столь же, сколь кто бы то ни было, я люблю равенство. Между тем существуют спасительные привилегии, которые терпят и более того почитают, как только они поворачиваются на пользу и к славе общества. Привилегия гения кажется мне той же природы; гений это солнце, которое освещает лишь при условии, что оно иногда обжигает (там же).

   Кто не обращал взоров в те времена, когда родина становится в тягость, к республике Вашингтона? Кто не укрывался в мыслях своих в тень лесов и дубрав Америки? Но я не хотел покидать Франции, не приблизившись к нему (Ламенэ), не испросив у него благословения для молодого человека, надорванного теми же печалями, которые изнуряют и его непоколебимый дух (аббат Лакордер, процесс [журнала] "Авенир"). Наши притеснители! Это слово вас огорчило. Вы призываете меня к ответу за него; вы посмотрели на мои руки, чтобы увидеть, помертвели ли они от железных оков. Мои руки свободны, г-н генеральный адвокат; но руки мои - это не я. Я, то что является мною, это - моя мысль, это - мое слово, и, да будет вам известно, я нахожу угнетенным на моей родине это божественное "я" человека. Эта мысль, эта речь, я наконец! (там же). Есть лишь две вещи, которые поднимают дух - бог и тюрьма (там же)" (фр.).

  

  

   Видя его, нельзя было не чувствовать, что пронзительные взоры его читают в глубине сердца; но он похож был на древних жрецов, которые читали во внутренности жертвы, растерзав ее прежде.

   Я жил в обществе, терся <межд> около людей; но, общество и я, мы два вещества разнородные: соединенные случайностью, мы не смешиваемся, и потому ни я никогда не мог действовать на общество, ни оно на меня. Меня люди не знают и я знаю их по какому-то инстинкту внутреннему: сердце мое при встрече с некоторыми сжимается, наподобие антипатического чувства иных зверей при встрече с зверями враждебными. Лошадь вернее всякого натуралиста угадает в отдалении волка.

  

   Часы повешены на стене, стрелка наведена на такой-то час: указание свидания.

  

   В первые дни весны небеса и земля улыбаются: любуешься зеленью цветами, лазурью, блеском воды, но вдали на горах и в лощинах белеется еще суровый снег, и когда ветерок с той стороны подует, то навевает на вас холод. Так и в нем: за очерком веселости его летит холод; улыбаясь с ним, невольно чувствуешь, проникая далее, что улыбка его не из глубины сердца, что на ней лед, и радость им возбужденная, внезапно им же и остывала.

  

  

   Послание к Жуковскому

   К Батюшкову

   К Межакову

   К Остолопову

   К Милонову

   К Самариной

   Отход Вздыхалова

   К Жуковскому ("Напрасно, брат")

   К Княжнину

   К Батюшкову (Ответ на послание из Пен. [?])

   К Жуковскому ("Итак, мой друг, увидимся мы вновь")

   К Жуковскому ("Давно ли ты среди грозы военной")

  

   К моим друзьям

   Буря

   К Элизе в день ее рождения

   Моленье Элизы

   Молодой Эпикур

   Песня ("Поверь, жестокая" и проч.)

   К Софье ("В небе страшнее")

   Песни: "Я жду тебя"

   "О toi que j'adore", перевод

  

   Безделка

   Признание

   К Эльмине

   К Нисе

  

   Песни:

  

   Вечор, предавшися покою

   В час утра золотого

   Плач араба

   Хотите ль быть любви в плену

   Вакхическая песня

   К Перовскому

  

   В альбомы:

  

   Ответ на вызов написать стихи

   При возвращении альбома долго задержанного

   К Колычевой

   К Остолоповой

   С французского: "Dans le miroir de sa mere"

   Оправдание Вольтера

   К Эльвире

   Софии Юрьевне Нелединской

   Из граций младшею или самою Венерой

   Прощание ("День, два и властным роком")

   К Межакову ("Счастлив, кто в молодые лета")

   Софии Пушкиной на Новый год

  

   История человека

   К портрету Меньшикова

   К Вальберховой

   Объяснение

   К портрету Бибриса

   Быль в преисподней

   О Княжнине

  

   Эпиграммы:

  

   Тирсис в стихах

   Ага, плутовка мышь

   Картузов другом просвещенья

   Как Андромахи перевод

   Я век тебя хвалю Невзоров!

  

   Тоска по милой

   Жалобы любовника

   Оно кажется безделицей, но право ничего не значит, или Торжество благодарности ³.

  

   Мои мысли лежат перемешанные, как старое наследство, которое нужно было бы привести к порядок. Но я до них уже не дотронусь; возвращу свою жизнь небесному отцу; скажу ему: "Прости мне, о боже, если я не умел воспользоваться ею, дай мне мир, который не мог я найти на земле. Отец! Ты, единая благость! Ты прольешь на меня одну каплю сей чистой и божественной радости".

  

   Un ancien Grec avait une lyre admirable; il у rompit une corde; au lieu (Ten remettre une de boyau il en voulut une d'argent; et la lyre avec sa corde d'argent perdit son harmonie {Один древний грек имел превосходную лиру; он порвал на ней одну струну; вместо того, чтобы восстановить ее струной, сделанной из кишки, он захотел иметь серебряную; и лира со струной из серебра потеряла свою гармоничность.}.

   - Андреевский кавалер в ученом обществе - серебряная струна ⁴.

  

   Положение Польши. Наличность благ есть: применение этих благ ответствует ли наличности? Одно коренное зло: излишнее число войск. Что такое Польское войско? Польше, отдельно взятой, войска не надобно. Войско, ограда независимости: Польская независимость опирается на Россию. Избыток Польского войска утопает в громаде русского. От несоразмерности армии и средств государства проистекает расстройство финансов, единственная наружная рана Польши. Тело однако же поражено недугом: искать язву внутри. Где она кроется? ⁵

  

  

   Письма Тургеневу, Бестужеву в Нижний. Бартеневу, Костр[ома], Баратынскому, Плетневу о собрании моих сочинений - Неелову об [неразбор. 1 слово] (Бобринской о русских книгах).

  

   Литературные.

  

   О переводе сонетов. Перевод Адольфа. Прочитать Китайский роман, рукопись. Путешествие Толстого, рукопись. Перебрать бумаги Чернышева. О театре Княжнина.- Кончить Sta viator [Остановись, путник], Облака, Ярмарку, Встречу колясок.

  

   Чтение.

  

   Историю Карамзина.- Тит Ливии и Мюллера. Сумарокова для извлечения двух томов.- "Revue Encyclopedique ["Ревю Энсиклопедик"], 1828. "La Contemporaine" ["Современница"], "Les chroniques de Canongete" ["Kaнонгетские хроники"], "Le Corsaire Rouge" ["Красный корсар"], "Les Fiances" ["Обрученные"], "Memoires de Brienne" ["Мемуары де Бриенна"].

  

  

   Отправлено: к Жихареву записку к Жаксону и письмо к Тургеневу с стих. Смерть Бар[атынского] и моим За что служу я¹.

  

   Гумбольдту {Письмо мое к нему в Москву.- Позднейшее прим. Вяземского.}.

  

   Monsieur,

   Perseverant dans mon indiscretion, je prends la liberte de revenier a la charge en vous priant de vouloir bien honorer mon livre des souvenirs d'un mot de votre main. Mon livre est encore tout blanc et les souvenirs ne sont pour le moment que d,s esperances: si vous daignez la realiser le debut a gage precieux de votre indulgence me sera le garant d'un bel avenir. Le livre est aujourd'hui l'image des Steppes, qui ainsi que l'Ocean remplissent L'esprit du sentiment de Uinfini, c'est le desert qui dans le votre etendue ne presente que le silence et la mort, comme la dit avec eloquence le grand peintre des steppes: Sous vos auspices les steppes prendront l'aspect de L'ocean embelli par le perpetuel roulement des vagues.

   La pensee de l'homme est aussi une vague majestueuse, ne vous refusez pas, monsieur le baron, a operer le phenomene que je reclame de votre bonte. Donnez l'impulsion de la vie a cette morne solitude et veuillez у deposer votre souvenir: celui que votre presence parmi nous a fait naitre se rattache a jamais aux plus nobles et aux plus intimes tresors de ma memoire, a la quelle viendra se joindre la reconnaissance qui est la memoire du coeur ⁸.

  

   [Перевод]

  

   Милостивый государь,

   Упорствуя в моей нескромности, я вновь осмелился просить Вас удостоить мою памятную книгу несколькими словами, написанными вашей рукой. Моя книга еще совершенно чиста, и записи "на память" пока еще только ожидаются: если вы соблаговолите, как драгоценный залог вашей снисходительности, положить им начало, это обеспечит ей прекрасное будущее. В настоящее время книга является образом "степей, которые также, как океан, наполняют душу чувством бесконечного, это пустыня, которая, в вашем исследовании, выражает лишь молчание и смерть"; как это красноречиво говорит великий художник степей: согласно вашим предсказаниям, степи уподобятся "океану, украшаемому непрерывно катящимися волнами".

   Человеческая мысль - эта также величественная волна; не откажите господин барон совершить феномен, который я прошу у Вас, зная о вашей доброте. Дайте жизненный толчок этой угрюмой пустыне и соблаговолите поставить на ней свой памятный знак; знак же, порожденный вашим пребыванием среди нас, навеки присоединится к наиболее благородным и интимным сокровищам моей памяти, которой присовокупится также признательность, являющаяся памятью сердца (фр.).

  

  

  

   {* Примечание П. А. Вяземского: Следующая записка была чрез Жуковского доставлена гр. Бенкендорфу, им доложена государю, который приказал препроводить ее в Варшаву к в[еликому] к[нязю] Константину Павловичу.

   В письме к к[нязю] Голицыну с именами Греча и Булгарина упоминаю и Воейкова. Не очень стою за честность его, но обдумавши дело, прихожу к заключению, что несправедливо назвал его. Тут, вероятно, действовал один Булгарин, а Греч разве только что потакал.}

  

   Обращая внимание на мое положение в обществе, вижу, что оно в некотором отношении может показаться неприязненно в виду правительства: допрашивая себя, испытывая свою совесть и свои дела, вижу, что настоящее мое положение не естественное, мало мне сродное, что оно более насильственное, что меня, так сказать, втеснили в него современные события, частные обстоятельства, посторонние лица и, наконец, само правительство, которое, приписав мне неприязненные чувства к себе, одним предположением уже облекло в сущность и дело то, что, может быть, никогда не существовало. Как бы то ни было нынешнее мое невыгодное положение есть более следствие того, что некогда было, нежели непосредственное следствие того, что есть и быть не переставало. Отдав отчет в некоторых эпохах жизни моей, в некоторых свойствах моего характера, исповедовав откровенно образ мыслей и чувств моих, я, может быть, успею разуверить тех, которые судят более меня по предубеждениям, данным обо мне недоброжелательством, <доставленным> {Зачеркнуто карандашом.} нежели по собственным моим делам. В сей надежде решил я составить о себе записку и предаю, ее беспристрастию моих судей.

   До 1816-го года был я не замечен правительством, темная служба моя, пребывание в Москве, хранили меня в неизвестности. В то время не было еще хода на слово либерал, и потому мои тогдашние шутки, эпиграммы пропадали так же невинно, как и невинно были распускаемы. Приезд в Москву Николая Николаевича Новосильцева переменил мою судьбу. По некоторым благородным преданиям о прежней службе его, я уважал Новосильцева. Между тем мне всегда казалось, что мне нельзя служить с удовольствием иначе, как под начальством человека просвещенно образованного, лично мною уважаемого, и потому, остававшись в долгом бездействии, я стал искать случая служить при нем. В этой взыскательности, в этом, так сказать, романическом своенравии, заключается, вероятно, одна из главных причин моих неудовольствий. Не видя на поприще властей человека, которому мог бы я предаться совестью и умом, после ошибки своей и разрыва с службою под начальством Новосильцева пребывал я всегда в нерешимости и не вступал в службу, хотя многие обстоятельства и благоприятствовали моему вступлению. Я был определен к Новосильцеву и приехал в Варшаву вскоре после государя императора. Открылся сейм. На меня был возложен {Не вполне. За краткостью времени речь была передана по клочкам чиновникам канцелярии.- Позднейшее прим. Вяземского карандашом.} перевод речи, произнесенной государем. Государь, <увидевшись со мною> увидя {Позднейшее исправление Вяземского.} меня на обеде у Новосильцева, благодарил меня за перевод. С того времени государь при многих случаях изъявлял мне лично признаки своего благоволения. Вступление мое, так сказать, в новую сферу, новые надежды, которые открывались для России в речи государевой, характер Новосильцева, лестные успехи, ознаменовавшие мои первые шаги, все вместе дало еще живейшее направление моему образу мыслей, преданных началам законной свободы и началам конституционного монаршического правления, которое я всегда почитал надежнейшим залогом благоденствия общего и частного, надежнейшим кормилом царей и народов. Вслед за этим был поручен мне перевод на русский язык Польской хартии и дополнительных к ней уставов образовательных. Спустя несколько времени, поручено было Новосильцеву государем императором составить проект конституции для России. Под его руководством занялся этим делом бывший при нем французский юрист Deschamps [Дегдан]: переложение французской редакции на русскую было возложено на меня. Когда дело подходило к концу, Новосильцев объявил мне, что пошлет меня с оконченною работою к государю императору в Петербург и представит меня как одного из участников в редакции, дабы государь император мог в случае нужды потребовать от меня объяснения на проект и вместе с тем передать мне свои высочайшие замечания для сообщения ему, Новосильцеву. Намерение послать меня с таким важным поручением огласилось в нашей канцелярии; в ней имел я недоброжелателей, открылись происки: старались охолодить Новосильцева к возложенному на него делу, ко мне, к отправлению меня в Петербург. Дело, которое сначала кипело, стало остывать. Немало смеялись над Прадтом, сказавшим, что Наполеон однажды вскричал: "Un homme de moins et j'etais encore le maitre du monde - et cet homme с'est mob {Одним человеком меньше, и я еще был бы властелином мира, и этот человек - я (фр.).}, - прибавляет Прадт. Пускай посмеются и надо мною: но едва ли не в праве сказать: Не будь я в канцелярии Новосильцева, и Россия имела бы конституцию {Канцелярская зависть ко мне затормозила дело. То есть не канцелярская, а одного Байкова. - Позднейшая вставка Вяземского.}.

   Не помню, когда проект, у нас составленный, был поднесен государю. В приезд мой в Петербург 1819-го года имел я счастие быть у государя в кабинете его на Каменном Острове. Велено мне было приехать в четыре часа после обеда за письмом к Новосильцеву. Государь говорил со мною более получаса. Сначала расспрашивал он меня о Кракове, куда я незадолго перед тем ездил; оправдывал свои виды в рассуждении Польши, национальности, которую хотел сохранить в ней, говоря, что меры, принятые императрицею Екатериною при завоевании Польских областей, были бы теперь несогласны с духом времени; от политического образования, данного им Польше, перешел он к преобразованию политическому, которое готовит он России. Сказал, что знает участие мое в редакции проекта Русской конституции, что доволен нашим трудом, что привезет его с собою в Варшаву и сообщит критические замечания свои Новосильцеву, что он надеется непременно привести это дело к желаемому окончанию, что на эту пору один недостаток в деньгах, потребных для подобного государственного оборота, замедляет приведение в действие мысли для него священной; что он знает, сколько преобразование сие встретит затруднений, препятствий, противоречия в людях, коих предубеждения и легкомыслие приписывают сим политическим правилам {Примечание. Desordres qui leur seraient comme inherents tandis que etc., etc. [Беспорядки, которые им были как бы присущи, в то время как... и т. д. и т. д.] Говорил он по-французски. В этих последних словах был, вероятно, намек на противоположные мнения Карамзина.- Прим. Вяземского.} многие бедственные события современные, когда, при беспристрастнейшем исследовании, люди сии легко могли бы убедиться, что беспорядки оные проистекают от причин совершенно посторонних. Предоставляю судить, какими семенами должны были подобные слова оплодотворить сердце, уже раскрытое к политическим надеждам, которые с того времени освятились для меня самою державною властию. Здесь должно прибавить еще, что в самый тот приезд мой в Петербург я был соучастником и подписчиком в записке, поданной государю, по предварительному его на то соизволению, от имени графа Воронцова, князя Меньшикова и других, в которой всеподданнейше просили мы его о позволении приступить к теорическому рассмотрению и к практическому решению важного государственного вопроса об освобождении крестьян от крепостного состояния. Государь, говоря после с Карамзиным о том, что желание освобождения крестьян разделяется многими благомыслящими русскими помещиками, назвал ему в числе других и меня. Тут Карам