Вяземский Петр Андреевич - Записные книжки (1813-1848)

раз во всех ушах, пробудила ленивых, поразила беспечных, обратила упрямых и суеверных, что одно и то же, и разоблачила ханжей, поколение миновалось. Но во времена необычайные и когда два мнения сшибаются, то, которое истинно, провозглашается с такою живостью, что успехи его неимоверны: оно подкрепляется противоречием и разносится страстями - год войны тогда более столетия в иное время.

   А так как истина никогда одна не бывает, но ведет за собою множество следствий, то противоречие, которое, как известно, высекает искры новые, вызывает из недра мраков истины, о коих еще не так скоро бы вздумали; таким образом, противники истины поражены бывают толпою союзников, которые совершенно их обезоруживают.

   Мнения начальные, правила, как вода, всегда уравнивается: ее задерживают, противуставляют ей плотины, спускают ее; но всегда стекается она где-нибудь.

   Вся политика Франции заключается отныне в распространении просвещения и свободе печатания. Букварь будет учителем грядущего поколения и начальные училища Франции училищами рода человеческого¹¹⁶.

  

   В той же комнате английского трактира в Варшаве, в коей Наполеон после бедствий русского похода давал свою достопамятную аудиенцию Прадту и некоторым полякам, труп Моро спустя несколько месяцев лежал во время перевоза бренных останков его в Петербург¹¹⁷.

  

   La faux du tribunal assassin semblait s'etre egaree en tombant sur une tete coupable {Коса разбойничьего трибунала как бы заблудилась, упав на голову виновного (фр.).},- говорит Лакретель о казни Филиппа Орлеанского.

  

   "La convention decrete que la guerre de la Vendee sera finie le 20 Octobre" {Конвенция декретирует, что Вандейская война окончится 20 октября (фр.).}. Генерал Этель командовал тогда армиею¹¹⁸.

  

   Quoi? ce Fulcinius, apprenti senateur...

   Descend par habitude au rang de delateur.

   Tibere. Trag. de Chenier {*}.

  

   (Пав. Ив. Кутузов)¹¹⁹.

  

   {* Как! Этот Фульциний, сенаторский подмастерье Спускается по привычке в ряды доносчиков.

   "Тиберий", трагедия Шенье (фр.).}

   Отныне не будет уже войн за народы, а только за царей. В 812-м году существовал точно - священный союз: провозглашенный, его не стало (февраль 820) ¹²⁰.

  

   "Тело врага умершего всегда хорошо пахнет",- говорил Вителлин. Карл IX.

  

   Сенека сказал о боге: Scripsit fata sed sequitur, semel jussit, semper paret {Он предначертал судьбы, сам следует им, приказав однажды, постоянно повинуется (лат.).} ¹²¹.

  

   Все счастие народа, сказал Монтескье, состоит в мнении, которое он имеет о кроткости правительства. Министр недогадливый хочет всегда <напомнить> показать вам <о том>, что вы невольники; хотя и было бы так, долг его то утаивать¹²².

   В народе рабском все понижается. Надобно стремиться выговором и движением, чтобы отнять у истины ее вес и обиду, колкость. Тогда поэты то же, что шуты при царских дворах: презрение, которое к ним имеют, развязывает ум, язык. Или, если хотите, они походят на тех преступников, кои, представленные к суду, избегают наказания только тем, что притворяются сумасшедшими. (Diderot. De la poesie dramatique) {Дидро. О драматической поэзии (фр.).} ¹²³.

  

   Я всегда люблю в многолюдном обществе мысленно допрашивать спины предстоящих: <сколько> которые из них подались бы на палки? И всегда пугаюсь числом моих изысканий. Я не говорю уже о спинах битых с рождения, а только о тех, кои торговались бы с палками и выдавали бы себя на некоторых условиях: иные щекотливые согласились бы на с глазу на глаз: другие менее, на при двух или трех свидетелях. Вот испытание, которое я, будучи царем, предлагал бы при выборах людей.- Как трудно с девственною спиною ужиться в обществе! Как собаки обнюхивают и бегут прочь, когда ошибутся, так и битые тотчас, встречаясь с вами, обнюхиваются вашу спину и, удостоверившись, пристают к вам, или от вас отходят. Нет сомнения, что общежитие более или менее уничтожает души. Сколько людей, которые, сквозь строй пробежали к честям и достоинствам. Как мало дошли до них недотронутые.

   Не надобно уверять себя в излишней честности или твердости, но хорошо твердить себе: ты честен, ты тверд. Кончишь тем, что не захочешь прослыть лгуном в своих глазах.- Не говори трусу, что он излишне храбр, он тотчас тягу даст из осторожности: но уверяй его под пулями, что он стоит с благородным хладнокровием, он, вероятно, устоит на месте или по крайней мере получасом позже навострит лыжи и то при удобном случае.

   Я ничего не знаю величественнее благородства души и твердости в правилах. Вот зрелище, достойное небес: человек, идущий шагами верными и без оглядки против мелких заговоров зависти, разрывающий одною силою своею сети коварства. Быть безмятежным под ударами рока есть дело благоразумия: какие могут быть переговоры с врагом незримым и неодолимым? Но презреть врага, коего можно смешать хитростью, подкупить пожертвованиями, вот дело великодушия¹²⁴.

   Спрашивали, какое каждый задал бы Судьбе желание, если взялась бы одно по одному исполнить. "Спасти отечество", сказал [Потворовский?]. Vous' aurier cela de commun avec les oies du Capitole,- отвечала ему [Zaiquen?] {В этом у Вас было бы нечто общее с гусями Капитолия (фр.).}

   In dolore paries (genese). Tu engendreras dans la douleur, dit Dieu a la femme prevaricatrice. Et que lui ont fait les femelles des animaux, qui engendrent aussi dans la douleur? (Diderot) {В муках будешь рождать (лат.) (Бытие). Ты будешь рождать в муках, сказал бог согрешившей женщине. А что ему сделали самки животных, которые тоже рождают в муках? (Дидро) (фр.).}.

   Le Dieu qui fait mourir Dieu pour appaiser Dieu, est un mot en allant du Baron de la Hontan {Бог, заставляющий умирать бога, чтобы умилостивить бога - это острота барона де ла Онтан (Дидро). (фр.) (Запись тщательно зачеркнута карандашом).} (Diderot).

   Зачем наказывать виновного, когда уже никакой пользы от наказания его извлечь не можно?

   Наказывающему для одного себя должно быть весьма жестоким и злым.

   Какой добрый отец хотел бы походить на нашего небесного отца? {Запись тщательно зачеркнута карандашом.}

   Какая соразмерность между обидчиком и обиженным? Какая соразмерность между обиженным и наказанием? Смесь нелепостей и ужасов! И за что так <гневается> раздражен этот бог? Не подумаешь ли, что я могу учинить что-нибудь в пользу или вопреки его славы, в пользу или вопреки его спокойствия, в пользу или вопреки его благополучия.

   Хотят, чтобы бог жег злого, против него бессильного, в пламени бесконечном и едва позволили бы отцу осудить на смерть преходящую сына, восставшего против его жизни, чести и благосостояния!

   О, христиане! Итак, у вас два различных понятия о благости и злобе, истине и лжи. Вы, следственно, нелепейшие из догматистов или запальчивейшие <неограничнейшие> из пирронистов? (Diderot [Дидро])¹²⁵.

   Запоздалые в ругательствах, коими обременяют они Вольтера, называют его зачинщиком французской революции. Когда и так было бы, что худого в этой революции? Доктора указали антонов огонь. Больной отдан в руки неискусному оператору. Чем виноват доктор? Писатель не есть правитель. Он наводит на прямую дорогу, а не предводительствует. Требуйте ответ от творца: зачем добро постигается здесь часто страданиями творения? А теперь, когда кровь унята и рана затягивается, осмелитесь сказать, что революция не принесла никакой пользы. Народы дремали в безнравственном расслаблении. Цари были покойнее, но достоинство человечества не было ли посрамлено? Как ни говорите, цель всякой революции есть на деле или в словах уравнение состояний, обезоружение сильных притеснителей, ограждение безопасности притесненных: предприятие в начале своем всегда священное, в исполнении трудное, но не невозможное до некоторой степени¹²⁶.

  

   Шамфор людей дурачит, Ларош-Фуко их унижает, Вольтер исправляет их ¹²⁷.

  

   Жуковский похитил творческий пламень, но творение не свидетельствует еще земле о похищении с небес. Мы, посвященные, <видим> чувствуем в руке его творческую силу: толпа чувствует глазами и <уверяется> убеждается осязанием. Для нее надобно поставить на ноги и пустить в ход исполина, тогда она поклоняется. К тому же искра <воспламеняется> в действии выносится обширным пламенем до небес и освещает окрестности. Праздная, она тот же огонь, но светится только для некоторых и гаснет <забытая> без них.

   Я не понимаю, как можно в нем не признавать величайшего поэтического дарования или мерить его у нас клейменым аршином. Ни форма его понятий и чувствований и самого языка не отлиты по другим нашим образцам. Пожалуй, говори, что он дурен, но не сравнивай же его с другими, или молчи, потому что ты не знаешь, что такое есть поэзия: ты сбиваешься, ты слыхал об одном стихотворстве. Ты <стихи> поэзию разделяешь на шестистопные, пятистопные и так далее. Я тебе не мешаю: пожалуй, можно ценить стихи и на вес. Только сделай милость при мне не говори - поэзия, а стихотворство.

  

   Дидерот гремел в гостиной Екатерины против льстецов и в жару витийства отсылал их всех в ад. Екатерина переменила разговор. Спустя полчаса спрашивает она у него: что говорят в Париже о последней русской революции? Дидерот запинается, отделывается общими отговорками, отвечает, что в Париже называют ее государственною необходимостью, полезным злом и пр. "Берегитесь, г-н Дидерот, прерывает Екатерина, вы по крайней мере на дороге чистилища".

  

   Екатерина долго говорила о достоинстве Сюлли, о счастии государя, имеющего такого министра. "Дайте нам Генриха, сказал Панин, и сыщется Сюлли"¹²⁸.

  

   Старик Стакельберг говорил Маркову (разве Сольдерн): "Vous etes un fat d'orgueil et de mechancete {Вы фат от гордости и злости (фр.).} ¹²⁹.

  

   Марков говорил в Москве о Ростопчине и Обольянинове: Voici des monuments ambulants du regne de la terreur {Вот странствующие памятники царствования террора (фр.).} ¹³⁰.

  

   <Павел> Панкратий Сумароков, счастливый подражатель Богдановича в карикатурах, коренной принадлежности русского ума. Где француз улыбнется, русский хохочет. Француз сделает смешную рожу: русский весь исковеркается. Французская эпиграмма стрела, только задевающая. Русская рубит топором. Французские глаза любят цвета бледные, но с искусством переливающиеся; русские поражаются красками, хотя и грубыми, но яркими. Смотрите наши комедии: тут уму нечего догадываться, зрителю дополнять: все выставлено, все сказано. То же гишпанцы, англичане, немцы.

   Жулкевский, один из лучших комических актеров Варшавского театра, на обвинение ему делаемое, что он слишком плотно шутит, отвечал: "Вы, живописцы образованные, не знающие искусства театральных маляров; я зрителей своих знаю, мои декорации, грубо расписанные вблизи, издали только что в пору для них"¹³¹.

  

   О похвалах наших тоже сказать можно: русский панегирист или лопнет или задушит своего героя. Князь Мещерский в стихах к Кутайсову без стыда для совести своей, человека и поэта, ограбивший Нелединского, сказал о Павле:

  

  

   "Это божественно!" - Что вы говорите? Мало того, это - прервал и поневоле замолчал один безграничный хвалитель. Наши лирики с первого стиха жалуют героя в божество, а там в продолжении поневоле должны мало по малу разжаловать его и тем кончится, что божество останется болван болваном, а поэт кисою, лижущей позолоту.

  

   Я никогда не позволил бы себе сыну своему сказать: "Угождай ближнему", а твердил бы: "Угождай совести!" Любовь к ближнему должна быть запечатлена в сердце; благоговейное уважение к совести - в правилах¹³².

  

   "К чорту ближнего! Нет ближнего!"- сказал Галиани, шутя с приятелем. Но и в самом деле, что такое ближний? Если есть ближние, то есть и дальные? как решить, которому из них надобно помогать? Всем, но разве частные выгоды могут слиться в общую выгоду? Иногда так, но не всегда. Я не скажу: делай добро ближнему, а просто: делай добро, оставь провидению раздать его по рукам ближним или дальным, как за благо рассудит.

   Чтобы твердо выучиться людям, не подслушивать их надобно, а подмечать. Одни новички проговориваются, но и у самых искусных сердце проскакивает на лице или в движениях¹³³.

  

   Добрый Херасков о чудесном рассказывает всегда, как дети сны свои, при каждом слово будто, кажется:

  

   И будто трубный глас восстал в пещерах мрачных,

   И будто возгремел без молний гром в дали,

   Но будто бурная, свирепствуя, вода,

   От солнечных лучей как будто от огня, и пр.

  

   Будто это поэзия! ¹³⁴

   Посади меня на Хераскова одного на две недели, меня от стихов будет тошнить. Он не худой стихотворец, а хуже. "Чистите, чистите, чистите ваши стихи",- говорил он молодым людям, приходившим к нему на советывание. И свои так он чистил, что все счищал с них - и блеск, и живость, и краску.

  

   Петров также иногда тяжел и всегда неправилен, но зато каждый стих его так и трещит. У Петрова стих трещит, у Хераскова д...т¹³⁵.

  

   Херасков говорит:

  

  

   Известно, что в уподоблениях только восходить можно: но поэт сказал, однакоже, о месяце:

  

  

   и на ту минуту был живописцем

  

   Я хотел бы славы, но для того, чтобы осветить ею могилу отца и колыбель моего сына¹³⁷.

  

   Суворов писал к адмиралу Рибасу: "Invincibile Doria,

   Е tempo per vostra eccelenza da far prigioniere l'successor del Barbarossa,

   devotlssimo schiavo

   Al. Souvarow" {*}.

   {* Непобедимый Дориа, для вашего превосходительства настало время взять в плен преемника Барбароссы, преданнейший слуга Ал. Суворов (ит.).}

  

   Он писал 30 ноября 1790 г. князю Потемкину: "Истинная слава не может быть довольно оценена: она есть следствие пожертвования самим собою пользе общего блага".

   Он писал к человеку, которого подозревал в том, что он худо о нем говорил и обманывал его дружбу: "Я не знаю ваших несовершенств, но знаю ваши хорошие качества: сущность сношений, истина приличий, вот дружба ("Realite de rapports, verite de convenance, с'est Tamitie").

   Он писал об одном генерале: "Он человек честный. Я воображаю, что он хорошо знает свое ремесло, и потому надеюсь, что когда-нибудь да вспомнит, что есть конница в его армии". (Из: Essai sur l'histoire ancienne et moderne de la nouvelle Russie. Le marquis Gabriel de Gastelnau, 1820) {Опыт древней и современной истории новой России. Маркиз Габриэль де Кастельно, 1820 (фр.).} ¹³⁸.

   Что такое за страсть, если она не страдание? Недаром говорят по-французски: la passion de notre Seigneur {Страсть нашего Господа (фр.).}, а по-русски: страдания господни. Любовь должна пить в источнике бурном: в чистом она становится усыпительным напитком сердца. Счастье тот же сон¹³⁹.

  

   Веревкин, сочинитель комедии "Так и должно", сделался известным Елисавете Петровне таким образом: перед обедом прочла она какую-то немецкую молитву, которая ей очень понравилась, и явила желание, чтобы она переведена была на русской. "У меня есть на примете,- сказал Шувалов,- такой человек, который доставит вам перевод до конца обеда",- и тотчас послал молитву к Веревкину. Так и сделано! За обедом приносят перевод. Императрица так им была довольна, что тотчас же за этим или вскоре после наградила его 20 000 рублей.- Он гадал в карты. Воронцова или кто-то другой из общества Петра III сказали ему о мастерстве Веревкина; за ним послали. Взявши колоду карт в руки выбросил он искусно на пол четыре короля. "Что это значит?"- спросил Петр III.- "Фальшивые короли падают перед истинным царем",- отвечал он. Шутка не весьма замысловатая, но по следствиям удачная. Он столько Петру III в картах наговорил, что тот и опомниться долго не мог; Воронцова воспользовалась хорошим его расположением, чтобы сделать добро Веревкину, и сказала, что жаль видеть человека с такими дарованиями в бедственном положении: он обременен долгами! Да кому же он должен? Да вам самим, император, должен он 40000 рублей. И долг тут же ему был <прощен> подарен и еще с избытком. Государь сказал о мастерстве Веревкина Екатерине и требовал, чтобы она когда-нибудь его испытала. Веревкин приходит к ней с колодою карт в руке. "Я слышала, что вы человек умный,- сказала императрица,- неужели веруете в такие нелепости!" - Нимало,- отвечал Веревкин. "Я очень рада, ступайте, и я скажу императору, что вы мне в карты чудеса наговорили".- Он великий был краснобай, и племянник его г. Веревкин, от которого слышаны эти подробности, сказывал, что часто, едучи на обед говорить, спрашивал у него: как хочешь, чтобы сегодня плакали или смеялись. Сперва плакали, а потом бы смеялись. И в самом деле рассказами несчастных приключений сперва разжалобит он слушателей, а потом разными шутками морит всех со смеха. Он много живал в деревне, но когда приезживал в Петербург, то с пяти часов утра прихожая его наполнялась присланными к нему с приглашениями. Это походит на парижских говорунов старого века. Он знал много языков и перевел Алькоран. Многие из трудов его напечатаны без имени, а только с подписью его деревни {Оставлено место для вписания названия деревни.}. Он когда-то написал шутку на Суворова, где осмеивал его странные обычаи, и Суворов знал об этом. Был в военной службе, а после действ[ительным] <стат>советником. Женат и имеет сыновей, как-то в родстве с Болтиным. Был в связи с Фон-Визиным¹⁴⁰.

  

   Прочтите комедию Крылова Проказники и скажите, случаются ли такие чудеса в наше время. Как так переродиться? Лакейские шутки, срам и поношение. Вот где Княжнин глядит исполином: в Росс[ийском] феатре¹⁴¹.

  

   Арагонцы прислали королю, говорили: "Мы, которые столько же, как и ты, именуем тебя своим государем, чтобы защищать наши права и преимущества; если нет, нет!"

   Les peuples sont las quelque temps avant que de s'apercevoir qu'ils le sont (Retz) {Народы чувствуют утомление еще некоторое время до того, как замечают это (Рец.) (фр.).}.

  

   Стакельберг говорил: si Ton trouvait quelque canaille qui digererait pour vous! {Если бы найти какого-нибудь каналью, который переваривал бы за вас! (фр.).}

   Он же говорил, что улица Варшавы - неразрывная цепь желтых домов.

  

   Мостовски говорил мне: l'Autriche pourra avaler l'ltalie, mais la digerer с'est autre chose {Австрия сможет проглотить Италию; иное дело - ее переварить (фр.).}.

  

   Ник[олай] Николаевич имеет два письма собственноручные на французском языке от принца регента нынешнего короля: одно о Гановере, другое, где он требует от него испросить для него позволения приехать на твердую землю воевать против Наполеона с государем. Также есть и письмо Пита. Он нашел эти письма в старой забытой шкатулке, вместе с забытыми ассигнациями на две тысячи рублей. Это черта характеристическая¹⁴².

   N. N. можно назвать заваленным колодцем многих достопамятностей исторических ¹⁴³.

  

   Г[раф] Ростопчин имел письмо от Павла 1-го, в коем говорил: "Ты никогда не верил (о имп[ератрице] Елис[авете] Ал[ексеевне]), вот тебе доказательство". Долго N. N. почитал Ростопчина первым виновником слухов оскорбительных для - - -. Наконец, тот для оправдания, когда был уже призван государем в Петербург, сказал ему: "прежде я не хотел и оправдываться, боясь, чтобы оправдание мое не было причтено в искательство; вот теперь могу объясниться",- и сказал ему о письме, которое потом и отдал N. N. для сожжения ¹⁴⁴.

  

   Niemcewiez [Немцевич] застал раз Лагарпа за переводом Камоэнса. "Как,- спросил он,- при стольких различных познаниях в науках и языках, вы еще нашли время и гишпанскому научиться".- "Видно, что вы молоды,- отвечал он; - как будто нужно знать язык, чтобы с него переводить. Хороший лексикон и ум, вот и все!"

  

   "Высокомерие, сей нищий, который столько же громко взывает, как и нужда!"- говорит Франклин¹⁴⁵.

  

   Все уже высказано, если верить людям, которым нечего сказывать. По счастию, заблуждение очевидно. В каком бы то роде ни было, искусство подобно природе, своему образцу: <оно имеет> ему предписаны правила, как природе законы; ему нет границ, ибо природа не ограничена (Шенье: Обозрение историческое состояния и успехов словесности французской с 1789 года)¹⁴⁶.

  

   Глупые и умные взапуски осмеивают мнение Румянцева о простодушии (bonhomie) Наполеона. И, конечно, в поре силы нечего было ему лукавить; одним лукавством не совершил бы он геркулесских подвигов, тут нужны были страсти, а страсти всегда откровенны¹⁴⁷.

  

   Ник[олай] Ник[олаевич] рассказывал, что раз за столом у государя Румянцов, по возвращении своем из Парижа, в подтверждение своего мнения приводил, что однажды, разговаривая с Наполеоном, сказал он ему: "Как, государь, вам, творцу такого величия, не подумать, что сколько вы ни всемогущи, но закон природы падет и на вас: избрали ли вы достойного наследника, преемника такой славы...- Поверите ли вы, граф,- отвечал Наполеон, ударяя себя по лбу,- что мне это и в мысль не приходило. Благодарю, вы меня надоумили".- Оставляю на произвол решить, кто из них трех солгал¹⁴⁸.

  

   Курута говорил рыжему Голицыну, просившемуся в отставку по неудовольствию от в[еликого] к[нязя]: "Mon cher! Сest un grand prince, с'est le frere de l'Empereur. Il faut etre magnanime avec les grands et savoir se survaincre" {Мой милый! Великий князь - великая особа, брат императора. Надо быть великодушным с великими особами и уметь себя преодолевать (фр.) (Перевод Вяземского).} ¹⁴⁹.

  

   Vincent Krasinski [Винцент Красинский], когда пьян, все готов сказать. У Рожнецкого лупилась кожа на лице, и он говорил о том при многолюдном обществе. "Vous pourrez dire,- сказал Красинский,- que vous avez change de peau sous le nouveau regime" {Вы можете сказать, что вы сменили кожу при новом режиме (фр.).}.

   Умная женщина говаривала: "люблю старшего своего племянника за то, что он умен, меньшого люблю за то, что глуп" ¹⁵⁰.

  

   Старик Чарторижский распустил по городу слух, что приехал искусный гадатель, который на Праге от такого-то до такого-то часа будет допускать к себе любопытных и разрешать их запросы о будущем. В означенные часы ходил в известное место; весь город сходился к нему; сведения, которые он имел о всех гласных сношениях, положении и прошлом каждого, способствовали ему узнать и многие тайны настоящего. И жена его попалась в сеть и высказала ему многое, вероятно и много лишнего.- Хороший сюжет для оперы¹⁵¹.

  

   Опытность не дочь времени, как говорится ложно, но событий (Pradt, de la Belgique) {Прадт - "О Бельгии" (фр.).}.

  

   Ривароль говорил о союзниках во время революционной войны: Они всегда отстают одною мыслию, одним годом и одною армиею (тут же) ¹⁵².

  

   Нет хуже этих либералов прошлого века, которые либеральничали, когда власть еще не тронута была: теперь, отставши от тех, которые власть обрезали, они видят в нынешнем образе мыслей мятеж и безначалие¹⁵³.

  

  

   В наше время воины признают одну силу рассудка, а государственники одну силу штыков. Войска преподают народам и правительствам формы существования надежного. Конгрессы заряжают пушки. Фоксы и В. Constant [Б. Констан] - оракулы военных ставок; Платовы - союзники Министров и те новейшие Пуфендорфы, по коим цари учатся праву народному и решению задач политических.- Естественно ли такое состояние? Нет! И в тех и других есть переступление, но на чьей стороне чистота побуждений и благородство цели? Революция Гишпанская пример соблазнительный и, может быть, легко бедственный, но какая совесть, тройным булатом самодержавия вооруженная, не признает, что в сей революции является зрелище высокое и для человечества почетное, а в условиях криводушия, воцарившегося на Совете Лайбахском, зрелище униженное и наполняющее душу унынием, если не воспаляющее отчаяние¹⁵⁶.

   Неужели должен я считать порочным тот голос, который отзывается у меня в глубине души на вопрос: пожелаю ли успеха нашим войскам, если бедствие, с высоты престола увлекающее Россию в бездну, устремит их на Италию для довершения народоубийственных предприятий? - Будь я русский воин, ни на минуту не задумался бы я и отказался от похода. Никогда Наполеон не предпринимал такой несправедливой, личной войны. Посылая французов на убиение в Гипшанию для охранения брата на престоле, мог он всегда прикрыть свое побуждение пользою Франции, ибо без сомнения польза тогдашней Франции была сопряжена с пользою фамилии Наполеоновой, занявшей значительную часть Европейских престолов. Но здесь, чем соблазнишь русских, ополчая их на защиту мнения, от коего они сами погибают и против коего вооружились бы сами не хуже других, буде правительство их не следовало системе помрачения (в противность просвещению), отучившей рассуждать и мыслить большую часть народа? Какою <одеревянелою> медною рукою напишется Божиею Милостию перед манифестом, объявляющем народу о начале сей войны? Кто не видит, что одно обсчитавшееся честолюбие человека, взявшего на себя звание примирителя европейского, вызывает войска с берегов Невы к брегам Средиземного моря, потрясает Россию до основания для решения прений, в глазах России совершенно отвлеченных, и грозит зажечь Европу из края в край? И кто по совести не признается, что сие звание примирителя дорого и по-сердцу ему для того, что дает средство при первой искре, вылетающей из трубы, где бы то ни было, сесть в коляску и ускакать от России, которая дома, как неугомонный заимодавец, не дает ему покоя ни днем, ни ночью, требуя уплаты векселей, давно протестов анных перед судом людей и небес?

   Цари не только ответствуют за личное зло и непосредственно действующее на подлежащих им, но и за те преступления, в которые они впоследствии времени вовлекают народы. Конечно, диктаторство штыков дело пагубное не от того, чтобы воины были непросвещеннее и безнравственнее других, но от того, что опасно видеть вооруженную силу, присвояющую себе и силу управляющую. В современных революциях такое злоупотребление, так сказать, не было во зло употреблено, а напротив в пользу народов, но кто может поручиться, что другие армии, следуя данным примерам, но не к одной цели следуя, не поднимут знамени мятежа в пользу безначалия воинского или какого-нибудь атамана, непосредственного преемника всякого безначалия? А теперь, когда нет малолетних ни в каком звании, ни в какой земле, когда всякий и все хочет постигать причину вещей, не слишком ли опасно делать, так сказать, вызовы непокорности, посылая войска на войну, противную совести. Может ли государь убежден быть в Лайбахе и Россию знающий по своей дорожной карте, что не найдется в тех полках, кои он в поход посылает ¹⁵⁶, несколько людей, отказывающихся от послушности и могущих увлечь в непослушность целые баталионы. Знала ли Главная Императорская квартира накануне, что в Петербурге есть гвардейский полк, который даст пример, невидимый в армейских летописях России, а по твердости, благоразумию и порядку, сохраненным в самом бунте, едва ли где и в иных летописях встречаемый?¹⁵⁷ В тихую погоду легко погасить пламень: при сильном ветре малейшая искра разносит пожар. В наше время поднялся ветр в Европе. Плывите по нем, государственные кормщики, или буря сорвет вас и кинет в бездну. Об вас жалеть много нечего; святое место пусто не будет, но беда в том, что от вашего упрямства и ослепления и корабли, провидением вверенные вам, могут подвергнуться вашему крушению. Поступая против пользы народной, даете вы право народам стакнуться и поступать против вашей пользы.

   Теперь прошло уже время врожденной, предвечной покорности. Люди хотят покориться не прихотям, а пользе, и для того все, что рассуждает, признает необходимостию царствование законов и свержение царствования воли и все, что питает в душе благородную отвагу, стремится восстановить сие царствование. Цари, если хотят удержаться на престоле, должны многое принести из движимого имущества своего на олтарь отечества. Пускай также, раздирая крепостную запись на армию, посвят<ят>ит<они> <ее> расходы [?] государ[ственные?] служению народа и говор<ят>ит, применяя к себе слова собаки в "Воспитании льва",

  

   Сынов отечеству даю,

   А сам теряю куклы ¹⁵⁸.

  

   Что значит безгласная покорность войска? Ничего нет беспредельного.- Байонский комендант отвечал Карлу IX: "Государь! я нашел в жителях и войсках честных граждан и храбрых воинов, но не нашел ни одного палача!"- И сей ответ отзывается во всех благородных душах и перейдет из века в век.- Разве священный союз не есть Варфоломейская ночь политическая. "Будь католик, или зарежу!" "Будь раб самодержавия, или сокрушу". Вот существенность того и другого разбоя.- Неужели в русской армии не найдется ни одного Дорта? А если найдется, какая цепь последствий может потянуться за таким действием, хотя и будь оно одиноким¹⁵⁹.

  

   Les constitutions doivent venir d'en haut {Конституции должны прийти сверху (фр.).}, говорят в мистическом слоге. И конечно! И мы то же говорим, хотя и другими словами. Долг должен платиться должниками! Но если они беспечны или криводушны, то долг этот взыскивается заимодавцами. Скажите, глядя на явления современные: les constitutions devraient venir d'en haut {Конституции должны бы прийти сверху (фр.).}, и вы будете совершенно правы и растолкуете сей по видимому и по установленным правилам неестественный ход, но по законам неминуемым необходимости весьма естественный ход вещей. В городе царствует голод: правление видит возрастающее движение черни, но хлебных запасов своих не отворяет: чернь разбивает их и похищает насильственно то, что приняла бы с благодарностию. В Европе также царствует голод законного устройства: в Виртемберге, Баварии и других землях цари вняли сему воплю голодному, и если у них не роскошествует совершенное благоденствие, то по крайней мере не поражает взоров и сердца вашего зрелище печальное нищеты политической, непременной предтечи отчаяния!

  

   Запоздалые с улыбкою холопского удовольствия при разбежавшемся слухе о успехах австрийцев над неаполитанцами говорят: "Да и можно ли было чего другого ожидать?"- Да кто же, дурачье, противуречил вам? Одно благородное участие, принимаемое всегда людьми возвышенными в стороне правой, одно пламенное желание ей удачного окончания могло заводить легковерные надежды тех, которые уповали, что самое небо отразит покушение неслыханного насильства. Но вы что же тут торжествуете? Гораздо легче сокрушить миллион войска, чем переломить одно мнение. Если бы совет царей в Лайбахе переговорами своими уговорил неаполитанцев отступиться от своего дела и вверить им свою судьбу, то в таком случае, правда, могли бы вы воспеть тебе бога хвалим на поле победы самодержавия и сказать, что рассудок и нравственная сила на вашей стороне. Мы никогда не оспоривали у вас убеждения силы, которое совсем иное, чем сила убеждения. Всякое господствующее мнение окупило свое господство кровью своих мучеников. Не забывайте, что Христос обоготворился на распятии и что христианство от его крови возросло и далеко раскинуло свои отрасли. И ваше торжество может быть торжеством Пилата и вы, как и он, слепые орудия Провидения, может быть, скрепляете руками вашими то, что безумные руки ваши порываются истребить.

   Народ еще не созрел для конституции!- говорят вам здесь и там. Басненная лиса говорила: виноград зелен! Лисы исторические говорят, что мы зелены для винограда.

   Народ может быть переспелым для конституции, так, но никогда - недозрелым. Чем понятия первобытнее, чем отношения, связи, побуждения (interets) простее и естественнее, тем их представительство легче и удобнее. Отчего французская конституция шатко и валко идет? Не оттого ли, что столетие образованности или, лучше сказать, утонченности, а потом 30 лет сшибок и смятений омногосложили и переплели побуждения правительства и побуждения частные? Конституция должна быть более содержанием (regime) тела народного, предохраняющим его от болезней и укрепляющим его сложение, чем лечением, когда болезни уже в теле свирепствуют¹⁶⁰.

   Деспотизм зло; а зло может ли быть приготовлением добра? В действиях физических так, но не в нравственных. Деспотизм с каждым днем удаляет народ от возможности быть достойным свободы здравой. Исступление свободы смежно с деспотизмом; но употребление далеко от него отстоит и тогда какая надежда есть, чтобы народ созрел для свободы под руководством деспотизма совершенно ей противуродного? Прошу покорно, России созревать для конституции под солнцем Аракчеевых, Гурьевых и прочих! Если бы ждать по-вашему поры зрелости, то в самом деле пришлось бы России оправдать слово, сказанное о ней Дидеротом: "Сest un fruit pourri, avant que d'etre mur" {Это плод, сгнивший до того, как созрел (фр.).}.

   Солнце Аракчеевых и Гурьевых может воспалить мозг и зажечь бешенство в народе, но не быть ему никогда Фебом, богом света и здравия! И если безгласной статуе России определено некогда, ударяемой лучами его, отозваться, то, без сомнения, не стройными звуками, как Мемновой статуе, а разве дикими воплями отчаяния отзовется она¹⁶¹.

   Уж так и быть, оставить бы нищим духом царство небесное, но зачем же отдавать им и царства земные?¹⁶²

  

   Я хотел бы спросить у этих Лайбахских господ: что благоразумнее и благодетельнее, одерживать частные и одновременные победы над мнением напирающим или руководствовать им? Поток ярый падает с высоты: вы, которые только помощи в физической силе и ищете, ставите с великими издержками камни, путь ему преграждающие, между тем как гидростатика предлагает вам свои уроки для полезного направления стремящихся вод, а опыт готов научить вас, как дать этому наводнению влияние благодетельное и плодотворительное на окрестные нивы. Вместо того, чтобы созывать конгрессы, которые над народами скопляются, как грозные тучи, носительницы громов и бурей, конгрессы, в коих цари выходят на бои рукопашные с мнениями народов, созовите конгресс не царский, а народный: изведайте на нем положение умов, дослушайте требования общие и определите правила, по коим должны поступать правительства и коим должны покориться народы. Труд ваш облегчится и выгоды, коих домогаетесь разными пронырствами и насильствами, сами собой выдут к вам навстречу. Но как подозрительным народам не терять терпения, когда вы поминутно сходитесь в угол, перешептываетесь, киваете головою на народы и, стакнувшись, являетесь на их позор, с ног до головы вооруженные единодушием побуждений и действий. Ибо в старые года народы могли еще питать надежду изредка поживиться на счет ваших личных ссор: теперь заключили вы между собою полное перемирие, чтобы все свои средства сосредоточить против общего врага: против народов.

  

   Выходцы самые горячие и непреклонные приверженцы преимуществ. Тут есть человеческая причина. Мы всегда более дорожим приобретен<ным>ною, чем родов<ым>ою <имением> собственностию. Как не сердиться этим выходцам, когда они видят, что законные откупщики сих преимуществ готовы сложить их в пользу рядовых, в то самое время когда они, ценою многих трудностей, пробились из рядов на лавки откупные, предмет их вкоренившейся зависти и цель всех их поступков и упований. Никому не весело быть в дураках и тем более дуракам. Я понимаю досаду выходцев.- Кто более будет чваниться цветом волос своих: Адонис белокурый с природы или черноволосый Адонис в белокуром парике? Конечно, последний, ибо он сделался белокурым на перелом природе, и следовательно, по выбору, с издержками, с пожертвованиями, с усилиями.- На польском театре дается комедия: Szkoda Wezsow [Жаль усов]. Старопольского обывателя уговорили обрить усы свои и переменить свой жупан на парижский фрак под страхом отказаться от невесты, которую родители не согласятся отдать приверженцу старых обычаев. Простачок подается на советы и покоряется требуемому превращению. Что же выходит? Хитрый соперник советовал ему на зло и жениху преобразованному именно и отказывают, потому что родители дочь свою благословят на брак не иначе, как со старополяком. Судьба на современной сцене европейской играет ролю, подобную роли соперника, и вводит впросак наших легковерных выходцев ¹⁶³.

  

   Несправедливо называем холопами царедворцев. В своих холопах найдете мало льстецов и суеверных обожателей господской власти. Напротив, таковых, если найдутся, приличнее называть царедворцами. Вообще в служителях домашних встречаешь какую-то врожденную независимость и недоброжелательство, которые могут быть очень неприятны для службы, но утешительны в отношении человечества, которое только с помощию противуестественных установлений научилось искусству: рабствовать добровольно. В доказательство, что порабощение не есть природное состояние человека, можно заметить, что каждый при случае умеет повелевать, но не каждый может повиноваться. Дух господства внушен человеку самою природою, данницею его различных требований. Духом повиновения заразился он в обществе, которого польза побуждает ослаблять его силы и умерять напряжение. Одно: польза общества, другое: польза лица частного. Тайна правления в том и состоит, чтобы согласовывать как можно более ту и другую, и в случаях необходимости пожертвований части в пользу целого призывать эту часть для общего соображения, как выдать нужную жертву с меньшим ущербом жертвоприносителя и большею выгодою жертвовзымателя. Тут и есть тайна представительства, которое, как сфинкс, пожрет всех Лайбахских тупоумцев, не умеющих разгадать его, и поднесет венцы Эдипам, постигнувшим его откровение¹⁶⁴.

  

   Не довольно размышляют о том, что цари не могли наравне с народами подвигаться к просвещению соразмерно. Без сомнения, Людовик 18 немногим образованнее Людовика 14, а Петр I, конечно, не уступил бы в познаниях Александру I.- Но подданные первых двух царствований далеко отстают от современных, если не в художествах и изящной литературе, то во всем том, что составляет существенность гражданских сведений. Вот чего цари и спесивые их подмастерьи никак понять не могут или не хотят и в чем, быть может, заключается главнейшая причина разладицы, господствующей в нынешних событиях.- Писатели современные, пожалуй, и не превзошли предшественников, но читатели нынешние рассудительнее и многочисленнее. И тогда все еще наш век превосходнее прошлых веков.

   Живописна картина нескольких ветвистых гигантов, разбросанных по голой степи; но расчетливый хозяин дорожит более рощею ровною, но дружно усаженною деревьями сочными и матеровыми¹⁶⁵.

  

   В сочинениях Мармонтеля находишь: "Discours en faveur des paysans du Nord" {"Речь в защиту северных крестьян" (фр.).}, писанный в 1757 году, для решения задачи, предложенной Обществом Экономическим в Петербурге, о том, "est-il avantageux pour un etat que le paysan possede en propre du terrain, ou qu'il aitseulement des Mens meubles? Et jusqu'ou le droit du paysan, sur cette propriete devrait-il s'etendre pour l'avantage de l'etat" {Выгодно ли для государства, чтобы крестьянин обладал собственным земельным участком или только движимым имуществом? До какой степени может простираться право крестьянина на эту собственность, так, чтобы это было выгодно государству? (фр.).}. Речь писана вообще с жаром, но в ней более риторства и философических видов, чем государственных. Мало применений к местности, мало дела. Рассуждая об опасении, чтобы крестьяне, освобожденные и приобретшие право владения, не нашли в чиновниках тиранов алчнейших, бесчеловечнейших и более надежных на безнаказанность, он говорит: "Во всех монархиях, где хотели оградить свободу, собственность, спокойствие, благоденствие народов, как в римской, китайской и у инков, следовали всегда одному и тому же средству. Везде видели, что судии и приставы поселенные (постоянные) (могли быть легко соблазненными) были податливы на подкуп и что участвующие в притеснении они вскоре делались их сообщниками. Тогда учредили суда подвижные и временных надсмотрщиков (у римлян назывались они Curiosi, у перуанцев - Cucuiricoe, всевидящие, у фрацузов - Missi dominici), кои везде чужие, не заводили никогда ни связей, ни привычек, и в поручении своем нечаянном и быстром не давали времени соблазну преклонить их строгость. Полагая, что задача о <праве> собственности решена в поль