Короленко Владимир Галактионович - Письма

твием смеется! Это после пяти лет труда и усилий! Я с ужасом думаю, какое разочарование готовится этим шестидесяти человекам, привыкшим уповать на Штанге. Он, по-видимому, устал, его молодые люди - тоже. Впрочем,- это пока только для тебя и близких я пишу эту горькую истину. Нужно еще самому убедиться. Сегодня еще похожу по Павлову, а завтра, может быть, уеду еще дня на два-три в Вачу, как в тихое убежище. Там я разъезжал по деревням, ходил по "фабрике", но далеко не видел того, что пришлось видеть здесь в три дня. Шестнадцать часов труда и голод. Штанге так ко всему пригляделся, что его это уже не занимает.

   Ну, до свидания, голубушка. Если уеду отсюда завтра,- дам телеграмму. Вчера получил телеграмму от Перца, пишет из Ирбита, чтобы я отдыхал побольше, и что он на твое имя переводит пятьсот рублей. Спасибо ему, но, конечно, я долго не останусь. Страшно тянет, только не хочется уехать без результатов и не досмотревши хоть бегло, что наметил. Не тревожься обо мне,- я теперь поднялся уже настолько, что меня одна ночь не ушибет. Приеду много лучше, чем уехал. Обнимаю моих девочек и тетю.

  

  

   Впервые опубликовано в книге "Избранные письма", т. 2, "Мир".

   ¹ См. "Павловские очерки".

   ² А. Г. Штанге, организатор артели кустарей в Павлове.

  

  

  

   Дорогой мой Перчина. Большое тебе спасибо и за письмо, и за твою заботливость. Да, брат, чорт его знает, что-то во мне разладилось. Главное, кажется, в настроении. Психиатры (пока меня исследовали Якобий ¹ и Аптекман ²) находят, что сердце у меня в порядке, рефлексы почти правильны, почерк, как видишь, не изменился, читать могу много, по временам, когда на меня найдет самонадеянность, - могу и писать, но на другой же день настроение меняется и то, что я начал в одном тоне, приходится или бросить, или начинать в новом. Все окрашивается очень мрачными, совсем мне до сих пор не свойственными оттенками. Может быть, это последнее обстоятельство вызывалось просто бессонницей, которая еще не прошла, хотя все уменьшается. Проходит иногда несколько дней, я поправляюсь, в голове рождаются планы, прежние планы облекаются формами и красками, но - что-нибудь волнующее - и я опять срываюсь, опять начинаются (через день) бессонные ночи и т. д. Правда, теперь промежутки больше и хандра все меньше. В апреле еду в Добруджу, там отдохну, авось пройдет. Главное, что меня угнетает, это невозможность писать. Правда, статья о дуэли (февральская книга) закончена³, можно даже сказать написана уже во время болезни,- и, кажется, вышла ничего,- но для беллетристики непременно нужна устойчивость настроения, а ее-то и нет. Ну, да как-нибудь будет. Спасибо, голубчик, за деньги. Они помогут мне пока обойтись без особенных забот, а там, надеюсь, буду в состоянии вернуть их в сокровищницу, только бы поправиться. У меня план - издать книжку заграничных очерков ("Без языка", "В борьбе с дьяволом", "Драка в доме" и несколько мелочей⁴) - тогда опять разбогатею. Весь вопрос о поправке летом. Ну, а вот если два месяца мне не вернут способности работать... Впрочем,- это пустяки и не может быть. Даже и здесь, занятый довольно сильно редакционной работой,- я, все-таки, чувствую, что подымаюсь постепенно. О газете я уже тебе сообщал. О даче - пишет Дуня. Это. брат, пустяки. Нужно хорошо высмотреть, а не так, на уру! Я тоже подумываю, в случае чего, о каком-нибудь Монрепо, но мне-то нужно где-нибудь недалеко от городка с гимназией. Ну, да и это еще впереди. - Ты знаешь, что у Саши умер Шурка ⁵. Она убита ужасно.- С Юлианом пока - по-старому, и что будет - неизвестно. Спасибо за поддержку,- а то я просто от одного этого сходил с ума,- что делать с ним. Эх, поправиться бы поскорее - иногда кажется - все стряхнешь с себя, и опять по-старому все будет не страшно! Ну, а иногда - хоть со свету вон.

   Ну, пока до свидания, дорогой Перчина.

  

  

   Публикуется впервые.

   ¹ Петербургский психиатр.

   ² Осип Васильевич Аптекман (1849-1926) - товарищ Короленко по якутской ссылке. После ссылки закончил свое медицинское образование и некоторое время работал врачом в Петербурге.

   ³ "Русская дуэль в последние годы" ("Русское богатство", 1897, No 2).

   ⁴ План этот осуществлен не был. Отдельным изданием вышел только рассказ "Без языка" в 1902 году.

   ⁵ У А. С. Малышевой умер сын.

  

  

   Рукопись мне доставлена кумушкой¹, но сделать с ней ничего нельзя. Она же мне сообщила, будто перевод был передан в "Журнал для всех", где и напечатан. Я ходил в "Журнал для всех" и узнал, что перевод они получили вовсе не из "Нового слова", а для них перевели самостоятельно еще в декабре. Кроме того, "Христа" ² была переведена еще два раза. Почему-то этому рассказу повезло особенно. Нам тоже доставлен еще один перевод, но напечатать неудобно ввиду других переводов, уже появившихся ранее.- Твой знакомый у меня был один раз. Я посоветовал ему, что мог, но увы! - помощи в прямом смысле слова оказать был не в состоянии. Не знаю, чего ему удалось добиться.

   Что сказать о себе? Мне становится лучше; лечусь у Черемшанского³, лечения, конечно, никакого в сущности нет, но он посоветовал мне все-таки некоторую комбинацию разных простых средств, которая помогает мне бороться с болезнию. Здоровым себя считать никак не могу,- и, по мнению Черемшанского,- должно еще пройти несколько месяцев в колебаниях. Но все-таки таких безобразных припадков уже нет. Периоды болезни слабее, и здоровые промежутки все больше. Редакционную работу справляю без затруднения, в голове все больше начинают оживать разные планы, но настоящего рабочего настроения надолго все еще удержать не могу. Наташа поправляется, Соня ходит в гимназию и учится хорошо. Дуня скрипит и чувствует себя эти дни все не по себе. Вот тебе краткий очерк нашей настоящей минуты. Серо и скучновато. Доезжают меня еще разные заседания, суды чести и литературный фонд. Когда кончится мой срок - решительно удалюсь от этого дела. Толку мало, а времени требует.

   Как ты поживаешь и как твое здоровье? Ты об этом почти не пишешь,- должно быть неважно.

   Поцелуй, пожалуйста, всех твоих. Дуня и дети кланяются.

  

   P. S. Ужасно интересно было бы повидаться и потолковать. Любопытно также и о марксизме. У нас в редакции я и Николай Федорович составляем некоторый оттенок, стоящий ближе к марксизму. Явление, во всяком случае, живое и интересное. Несомненно, что они вносят свежую струю даже своими увлечениями и уж во всяком случае заставляют многое пересмотреть заново. Есть, однако, и любопытные проявления узкой дикости. Кажется, в этом-роде у Вас в Москве Булгаков ⁴, а в "Самарском вестнике" они договорились раз до того, что мужика (буржуа этакого!) и учить-то бы грамоте не надо.

  

  

   Публикуется впервые.

   ¹ С. А. Григорьева (1864-1928) - жена В. Н. Григорьева.

   ² О переводе какого произведения идет речь - не установлено.

   ³ А. Е. Черемшанский (1838-1907) - известный петербургский невропатолог.

   ⁴ С. Н. Булгаков (род. в 1871 г.) - вначале экономист марксистского направления, в 900-х годах - идеалист и мистик, с 1918 года - священник, эмигрант.

  

  

  

   Мне кажется, что Вы не совсем верно поняли меня относительно врача, г-на Чигаева. Я писал не о том, что Черемшанский проверит его метод, а только о том, что он уже лечит меня больше полугода и хорошо знает ход моей болезни. Я имею большие основания быть ему благодарным за его советы - и весьма противоречило бы этой благодарности, если бы я, не посоветовавшись с ним, обратился к совершенно иным приемам лечения. А так как вибрационный способ ему еще неизвестен, то он хотел узнать о нем, чтобы дать хорошо известному ему пациенту совет в этом случае. Вот и все. Теперь, хоть и медленно, болезнь моя улучшается - и этим я, несомненно, обязан вниманию ко мне А. Е. Черемшанского. Во всяком случае, повторяю-я очень обязан и Вам, и доктору Чигаеву, который как врач наверное поймет мои побуждения - так сказать "пациентской лояльности".

   Теперь о другой операции - над моим "Слепым музыкантом".

   Если вообще в таких случаях уместна благодарность со стороны писателя критику, - то, конечно, ничего, кроме благодарности, Ваша заметка вызвать не может своей оценкой моего труда ¹. Признаюсь Вам, я долго не решался на переделку, но, с другой стороны, - совесть всегда мучила меня при всяком новом издании. Дело в том, что "Слепой музыкант" первоначально писался в фельетонах "Русских ведомостей". Я совсем не могу так работать, и на второй части повести, по моему мнению, это отразилось особенно сильно. Многое, что нужно было сказать образами,- было сказано формулами. Художественная совесть терзала меня за это очень сильно, и первоначально я долго не решался приступить к отдельному изданию. Легкая переделка, произведенная над первоначальной редакцией,- меня не удовлетворяла, а затем прибавился эпизод на колокольне. Теперь во время болезни (не нога - а нервное расстройство), когда пришлось приступить к шестому изданию, я стал особенно чуток к этим упрекам совести и потому, читая сам корректуру и дойдя до второй половины,- я просто приостановил печатание, к которому типография приступила еще в ноябре (а вышла книга 28 марта). Уже то, что я сам читал с некоторым интересом первую половину (я ее давно не читал) и прямо запнулся на второй, показало мне, что тут есть что-то неладное. И я поэтому взялся за перо. Вы видите, что я должен был это сделать,- ну, а как вышло - дело другое. Мне нужно было оформить, дать образ тому внутреннему давлению, которое у звонаря сказывается непосредственно - раздражительностью и злобой и которому мой Петр придает сознательность анализа. Непосредственная боль выливается у него в форму протеста против своей судьбы. Я такой, потому что и этот звонарь такой, потому что мы все должны быть такие. Вы, кажется, напрасно не хотите признать естественным - сходство Петра со звонарем. Мне тогда же бросилось это сходство моего звонаря с одним слепым, которого я имел случай наблюдать ранее. Это не сходство черт, а сходство выражений, какое можно подметить часто даже и у горбунов. Есть несомненно внешние черты, объединяющие какой-то общей печатью людей, пораженных общим недугом, и выделяющие их из остальной массы человеческих лиц.

   Однако я расписался. Когда-нибудь поговорим, если захотите. Желаю всего хорошего.

  

  

   Впервые опубликовано в книге "Письма" под ред. Модзалевского, 1922.

   Ф. Д. Батюшков (1857-1920) - историк литературы, критик, член редакции журнала "Мир божий" (позднее "Современный мир"), автор книги: "В. Г. Короленко как человек и писатель".

   ¹ Речь идет о статье Батюшкова "По поводу нового издания "Слепого музыканта" В. Г. Короленко" ("Вестник Европы", 1898, май).

  

  

  

   Вашу сказку "Анца" я прочитал, как и послесловие к ней. Рассказ произвел на меня впечатление сложное. Полагаю, что в нем есть довольно ясные признаки литературного, пожалуй, даже точнее: художественного дарования, но для меня также несомненно, что Вы применили его плохо и что главная цель, которую Вы себе поставили,- требовала иного отношения. Дело не в том, что Вы взяли форму "сказки", вне тех или других конкретных этнографических условий, отчего она вышла похожей на перевод,- с греческого, что ли,- а в том, что все условия, которыми Вы свою задачу обставили, - исключительны. Сама героиня уже в двенадцать лет наделена ясными признаками эротомании в худшей форме (с стремлением к мучительству), причем автор считает возможным характеризовать ее мечты в этом направлении - "стыдливыми и чистыми". Мысль о "праве торговать своим телом" - более смела, чем верна, так как в таком случае права и другая сторона, участвующая в осуществлении этого права. Вообще рассказ производит впечатление не то, какого Вы, судя по Вашему послесловию, от него ждете, и не назидание, а нездоровый порнографический осадок получается от страниц наиболее ярких. Я вовсе не приверженец сухой художественной дидактики, но - "тон делает музыку", не менее важен тон и в художественном произведении, и вот именно тон у Вас неверный и, пожалуй, нездоровый.

   Пишу Вам с такой резкостью именно потому, что, по-моему, у Вас видно дарование,- но едва ли из него выйдет что-нибудь, если Вы направите его этой дорогой. Реализм - не в одной этнографии и протоколе. Здоровый реализм - в правильной гармонии цветов, теней и света,- какова она и в жизни. У Вас же видна какая-то экзотическая изысканность, атмосфера Вашего очерка сразу пресыщена какой-то пряностью, изысканной и нездоровой.

   Указать Вам орган, где Ваш очерк может появиться,- не могу, да едва ли он может быть напечатан по условиям цензуры. Но, если Вы захотите прислать еще что-нибудь, - я охотно и со вниманием прочитал бы Ваши новые попытки в надежде, что указанные мною отрицательные черты - случайная принадлежность данного очерка.

   Желаю всего хорошего.

  

  

   Впервые опубликовано в книге "Избранные письма", т. 3, Гослитиздат. Печатается по оттиску в копировальной книге. На оттиске в копировальной книге пометка: "Вл. Жаботинский. Поклонник Верлена. Очень неглупое послесловие в несколько декадентском вкусе".

   Владимир Евгеньевич Жаботинский (род. в 1880 г.) - в то время студент, позднее писатель-журналист.

  

  

   Я теперь в полном одиночестве: Дуня с Наташей еще в Крыму. Вы, наверное, знаете уже от Дуни, что у Наташи после брюшного тифа был еще плеврит. А для нее это очень опасно, и потому врач непременно гнал из Петербурга, от этой весны, на юг. Дуня страшно там скучала, да и Наташа пишет Соне, что Ялта - город с войной и что "не чего хорошего в ней нет", кроме, впрочем, журавля и барана у их домовой хозяйки. Теперь этот искус уже кончается, и, вероятно, сегодня они уже двинулись обратно,- сначала в Москву, а потом в Нижегородскую губернию в деревню Растяпино, на дачу, где проведут лето вместе с Лошкаревыми. Я, к сожалению, могу освободиться от редакционных работ только к концу июня и тогда присоединюсь к ним.

   Соня уже там, с Лошкаревыми. Она теперь перешла в третий класс и значит - наслаждается своими первыми каникулами. Сначала предполагалось, что и она поедет в Крым, куда собирались наши добрые знакомые, обещавшие свезти ее к матери. Но они переменили намерение, а мне везти Соню и дорого, и некогда. Поэтому, к великому огорчению особенно Наташи, она не увидит достопримечательностей Крыма, то есть "журавлей и барана". Но зато в вознаграждение - она поехала в Москву "без старших" - только со своей двоюродной сестрой (Никитиной) и гимназистом же Никитиным. Это первое самостоятельное путешествие - закончилось вполне благополучно.

   О моем здоровьи Вы беспокоились напрасно. Эти подлые газеты непременно все разнюхают! Вдобавок, все это преувеличено. Дело в том, что от бессонницы мне посоветовали как можно больше движения и в том числе - велосипед. Я выучился ездить, и действительно это действовало прекрасно. "Выдержав экзамен" (да, пришлось на старости еще один экзамен держать) и получив право ездить по улицам,- я стал пользоваться этим правом - и тут-то на третий же день был настигнут судьбой - в виде серого рысака в яблоках. Выскочив из-за угла, он наскочил на меня сзади в то время, как я пересекал улицу. Велосипед попал под колеса, а я отделался переломом небольшой кости в ступне¹. Мне сделали в тот же день повязку, а затем лечили по новому способу - ежедневным массажем и теплыми ваннами. Через неделю я ходил, хотя и понемногу. Теперь и я, и велосипед вполне вылечились, и опять езжу.

   Гораздо серьезнее этого была моя бессонница, продолжавшаяся, а отчасти еще продолжающаяся - вот уже второй год. Почти год глотаю сульфонал и всякую дрянь, стараясь, по возможности, не злоупотреблять наркотиками. Теперь, начиная с весны, заметно значительное улучшение, которое особенно резко в последний месяц. Лечит меня Черемшанский, и, кажется, эти каникулы (июль - август) помогут мне окончательно стать на ноги. Тогда опять примусь за работу. Теперь, кроме редакции и пустых заметок - не делал ничего, - если не считать еще участие в работе нашего "Союза писателей"² и суда чести. - Не знаю, доходят ли до Вас вести об этих учреждениях. "Союз взаимопомощи" существует уже два года. В числе его "прав" - есть и право ходатайства о нуждах литературы. На этом основании союз выбрал "юридическую комиссию" для разработки вопросов о нуждах литературы, в которую вошли несколько выдающихся юристов и писателей (Спасович³, Арсеньев⁴, Таганцев⁵, Минцлов⁶, Бильбасов ⁷, Дерюжинский ⁸ и др.). За отказом Арсеньева - председателем этой комиссии выбрали меня, и уже в этом году мы представили весьма обширную работу о нуждах печати. На мою долю досталось - положение печати провинциальной. Теперь ходатайство уже представлено⁹ и... Конечно, дальше ничего неизвестно. Впрочем, выдержки из этого ходатайства напечатаны были в "Спб. ведомостях" и перепечатаны в "Русских ведомостях". Может быть, это и будет пока единственным непосредственным результатом нашей работы.

   Адрес наш будет (до 1 сентября) такой: ст. Черное, Нижегородской железной дороги. Оттуда в деревню Растяпино, Евдокии Семеновне Короленко.

   Теперь еще по поводу Вашего письма и телеграммы. Впрочем, тут писать нечего. Я бы спрашивать Вас не стал и предпринял бы то, что бы мог (немного),- если бы не страх оказать медвежью услугу ¹⁰. Но как же, однако, Вы думаете быть, когда надо будет учить Надюшу¹¹? Впрочем, - еще времени много.

   Повидаемся ли? В этом году, конечно, нет. А там - это наше горячее желание, и тогда бы, конечно, нас не остановило лишних двести - триста верст. Так как уже расписался, то еще по поводу чьего-то упрека, будто я смотрю на народ, как на скотину. Это несправедливо. И в "Голодном годе" и в мултанском процессе я старался защищать народ против огульных обвинений. Если бы Вы видели, какие письма порой писали мне во время мултанского процесса люди даже "либерального" образа мыслей. И до сих пор есть многие, уверяющие, что я "идеализирую" народ и что каннибализм в земледельческом населении весьма вероятен. Мне это дело стоило много нервов и утомления, - но на эту борьбу, гораздо более трудную, чем кажется со стороны, меня подвинула уверенность в невозможности таких фактов. Но... можно ли отрицать, что и без людоедства и человеческих жертвоприношений - есть масса темноты, невежества и грубости в народной среде? К сожалению, это факт. Но что еще важнее и что, может быть, именно и чувствовал Ваш собеседник, - это то, что у меня (очень давно) нет преклонения перед "народной мудростью", того цельного представления о "народе" едином и цельном, которое было в семидесятых годах и которое даже в диких и темных народных глупостях хотело видеть проявление чего-то глубокого и только нам непонятного. Бедный Витя Пругавин¹², еще до полного помрачения, говорил мне с улыбкой человека, "понимающего" то, что непонятно нам, гнилым интеллигентам: "Разве вы не можете понять, что и кулак (деревенского мужа) является орудием бытовой гармонии?" Этого давно, давно у меня нет. Впрочем, в этом также давно неповинен и Михайловский, всегда ставивший задачей деятельности "народные интересы",- но никогда не требовавший смирения перед народной мудростью и "народным мнением".

   Ну, пока до свидания или - до следующего письма. Посылаю Вам одновременно 75 рублей, но еще не знаю, пошлю ли с этим письмом или просто переводом по телеграфу, так как не знаю, можно ли послать по телеграфу в Усть-Кару. Это выяснится в главном почтамте.

   Крепко обнимаю Вас, дорогая Паша, а также Иннокентия и Вашу Надю.

  

   P. S. Ваши письма посылаю Дуне, а она, вероятно, пересылает Саше.

   P. P. S. Так как сегодня и завтра праздники, то деньги придется выслать только во вторник. Ввиду этого посылаю это письмо сейчас - без денег. Вероятнее всего, что можно переслать по телеграфу переводом.

   Сейчас вскрыл пакет, так как получил Ваше письмо от 15 апреля. Вы пишете, что в конце мая уже будете на месте. Сейчас даю телеграмму по новому адресу и в случае получения ответа деньги перевожу туда.

   Книги постараюсь послать вскоре.

  

   Впервые опубликовано в книге: В. Г. Короленко "Письма к П. С. Ивановской".

   ¹ Случай этот произошел 23 марта 1898 года.

   ² "Союз взаимопомощи русских писателей" был основан в 1897 году. При Союзе были суд чести и юридическая комиссия.

   ³ В. Д. Спасович (1829-1906) - известный юрист и критик.

   ⁴ К. К. Арсеньев (1837-1919) - публицист, критик, редактор журнала "Вестник Европы".

   ⁵ Н. С. Таганцев (1843-1923) - юрист.

   ⁶ Р. Р. Минцлов (1845-1904) - юрист.

   ⁷ В. А. Бильбасов (1838-1904) - историк, редактор газеты "Голос".

   ⁸ В. Ф. Дерюжинский (род. в 1861 г.) - профессор и писатель.

   ⁹ В Главное управление по делам печати.

   ¹⁰ Речь идет о возбуждении ходатайства о переводе П. С. Ивановской, отбывавшей каторгу в Усть-Каре, в другое место.

   ¹¹ Дочь П. С. Ивановской.

   ¹² В. С. Пругавин (1858-1896) - земский статистик и экономист, к концу жизни душевнобольной.

  

  

  

   Мы все более или менее здоровы. Дня два немного поскрипывает Дуня, но ничего особенно важного - обычное недомогание. Моя бессонница, кажется, опять отошла. Вообще сейчас все благополучно, но несколько дней наша редакция была под грозой, которая миновала лишь третьего дня.

   Дело было вот в чем: в мартовской книжке была в хронике статья о Финляндии¹. Цензор ее пропустил. Но затем очень обиделся финляндский генерал-губернатор Бобриков², который прислал в Главное управление М. П. Соловьеву ³ бумагу, или, вернее, секретное письмо. В статье нашей было сказано, между прочим, что "форма правления" 1772 года была подтверждена нашими законами, а Бобриков написал, что это есть "извращение истины" и что никогда этот "шведский закон с высоты Престола подтвержден не был". Далее говорилось, что такие статьи поддерживают финский сепаратизм и даже мешают осуществлению благих намерений его величества. Одним словом, бумага была свирепая. Соловьев пригласил к себе нашего редактора ⁴, вместо которого, конечно, поехал я, - и посоветовал "дружески", чтобы мы в следующей книжке от себя напечатали поправку,- дескать, мы или наш сотрудник ошибся и т. д. Я отвечал, что мы справимся, если генерал Бобриков прав, то, конечно, напечатаем поправку, но так как мне и теперь довольно очевидно, что прав наш сотрудник, то, конечно, от нас не потребуют извращения истины. Оказалось, что от нас требовали именно этого. На следующий день у меня с Соловьевым произошло довольно горячее объяснение, причем я наотрез отказался печатать от редакции что бы то ни было, а он грозил самыми серьезными последствиями для журнала. Я настоял, однако, чтобы он перед докладом министру принял письменное объяснение от редакции. Он сначала отказывался, но потом весьма охотно согласился. Мы с Николаем Федоровичем препроводили ему объяснение, в котором указали, что "охотно признали бы свою ошибку, если бы не такая-то статья законов", в которой Император Александр II совершенно ясно подтвердил основные законы Финляндии. Ссылка была неопровержима. Кроме того, за нас стал председатель Цензурного комитета, которому я сообщил свой разговор с Соловьевым, и просил еще раз подтвердить Соловьеву, что мы не напишем ни одной строчки в опровержение. Третьего дня князь Шаховской (председатель Цензурного комитета) пригласил меня и сообщил, что все прошло, и Соловьев признал, что закон действительно ясен и было бы просто скандалом приостанавливать журнал за цитаты из законов. Так это и прошло мимо. Кажется, это еще в первый раз редакция имела возможность представить письменное возражение прежде, чем ее постигла кара. У нас, после уныния, наступило торжество. Книжку...⁵

  

  

   Впервые опубликовано в книге "Избранные письма", т. 2, "Мир". Печатается по оттиску в копировальной книге.

   ¹ "Финляндские дела" (Хроника внутренней жизни, "Русское богатство", 1899, кн. 3). Появление статьи было вызвано изданием "Основных положений о составлении, рассмотрении и обнародовании законов, издаваемых для Империи со включением вел. кн. Финляндии". Эти положения явились нарушением финляндской конституции и глубоко взволновали финнов. Финляндский сенат и общины направили в Петербург депутации к Николаю II, но депутации не были приняты.

   ² Н. И. Бобриков (1839-1904). Назначенный в 1898 году финляндским генерал-губернатором, проявил себя жестоким обрусителем. В 1904 году был смертельно ранен сыном сенатора Шаумана, тут же на месте застрелившимся.

   ³ М. П. Соловьев (1842-1901). С 1896 года состоял начальником Главного управления по делам печати. В дневнике Короленко имеется запись: "Соловьев человек недоброкачественный, ненавистник литературы и, кроме того, полусумасшедший".

   ⁴ Официальным редактором журнала числился до 1900 года П. В. Быков (1843-1930) - библиограф, автор многих биографических очерков. В редактировании "Русского богатства" фактически участия не принимал.

   ⁵ На этом письмо в копировальной книге обрывается. 5 мая в "Правительственном вестнике" было объявлено о приостановке журнала "Русское богатство" на три месяца. Подписчики журнала получили "Сборник "Русского богатства".

  

  

   Решительно не могу представить себе, что я могу сделать, чтобы помочь в деле, о котором Вы пишете! Времени немного, но, кроме того, и это главное, - я далеко не уверен, что даже очень убедительные статьи могли бы подействовать на военный суд. Во всяком случае - всего лучше было бы, если бы Вы сразу же (или хоть теперь, немедленно) составили статейку, заметку, корреспонденцию, - что хотите, - и прислали бы мне, а я бы постарался где-нибудь напечатать. Согласитесь, что мне лично, почти ничего не зная, очень мудрено сказать что-нибудь убедительное. Мултанское дело я изучил в суде и на месте, исследовал и место происшествия и его окрестности, имел в руках все дело, открыл в нем целый ряд искажений, почти подлогов. Тут можно было выступить с чем-нибудь определенным. А по делу, о котором Вы пишете,- у меня только Ваше письмо и никакого материала. Напишите скорее, как можете и сумеете. Постарайтесь, чтобы было убедительно и по возможности не длинно. Может быть, успеем еще напечатать в газетах (имею в виду "С.-Петербургские ведомости"). Но все-таки,- главное, нужно было бы подействовать на официальные сферы, прикосновенные к военному суду, а тут у меня никаких связей нет.

   Поторопитесь прислать, что можете. Я тоже сделаю, что могу, но могу очень мало, говорю Вам вперед.

   С совершенным уважением

  

   P. S. Может быть, на основании Вашего письма я составлю небольшую заметку для "Сына отечества" или другой газеты. Это будет лишь предварительная корреспонденция¹. Пишу я на основании Вашего письма, - в уверенности, что сведения Ваши точны. Было бы очень вредно для самого дела, если бы могло последовать опровержение.

  

  

   Впервые опубликовано в книге "Избранные письма", т. 2, "Мир". Печатается по оттиску в копировальной книге.

   Борис Леонидович Ширинкин, житель города Грозного, обратился к Короленко с письмом по поводу смертного приговора, вынесенного Грозненским военным судом чеченцу Ильясу Юсупову. Он писал: "Я не родственник и не знакомый Юсупова, но у меня сердце надрывается, когда представляю, что через какой-нибудь месяц человека ни за что повесят" (см. "Черты военного правосудия. Дело Юсупова", 9 том наст. собр. соч.).

   ¹ Эта заметка появилась (без подписи) в "С.-Петербургских ведомостях" от 25 апреля 1899 года под заглавием "Грозный, Терской области (от нашего корреспондента)".

  

  

  

   Вас, вероятно, удивит это письмо совершенно Вам незнакомого человека, но я позволяю себе прибегнуть к этому, как к единственному выходу из чрезвычайно для меня тяжелого положения.

   Я имел случай, будучи только писателем, принять участие в судебном деле, в котором, по моему глубокому убеждению, были осуждены невинные. Оно окончилось кассацией приговора и оправданием подсудимых¹. С этих пор нередко ко мне обращаются с указанием на случаи, в которых, по мнению моих корреспондентов, тоже произошли судебные ошибки.

   Ни одно из этих указаний не производило на меня такого впечатления, как письмо частного лица о деле чеченца Ильяса Юсупова, осужденного военным судом в гор. Грозном и ожидающего теперь кассации или смертной казни. Кроме газетных корреспонденции (в том числе прилагаемой из "Терских ведомостей" - отчет которых просмотрен председателем суда), я получил еще письмо одного из присутствовавших на суде, глубоко потрясенного исходом дела, разделяющего убеждение местных жителей в невинности осужденного и указывающего мне на обязанность, в качестве гражданина и писателя, сделать все возможное для спасения Юсупова от смерти, его семьи от ужасного горя и, наконец, общества - от ужасной судебной ошибки. К сожалению, провинциальный корреспондент мой преувеличивает значение печати. Я же лично хорошо знаю его более чем скромные пределы, а в настоящее время по разным причинам чувствую это особенно сильно².

   Из всего этого Вы, вероятно, поймете мои побуждения: я не в состоянии сделать что-либо, но вместе с тем чувствую себя до известной степени прикосновенным к роковой судьбе несчастного, неведомого мне Юсупова, над которым уже месяц тяготеет страшная неизвестность. Когда я рассказал все это Николаю Платоновичу Карабчевскому, моему доброму знакомому, который мне раз оказал уже неоценимую услугу в подобном же случае, то он, к сожалению, мог лишь навести справку: оказывается, что дело Юсупова, по кассационной жалобе, назначено на этой неделе, в четверг. Но, кроме этой справки, он еще дал мне совет - обратиться к Вам, ручаясь, что в Вас я найду человека, который в мнении печати и общества не усмотрит лишнего обвинительного мотива и на которого - скажу просто - я могу свалить ту долю ответственности, которая так тяготит теперь меня без всякой возможности осуществления. У Вас эта возможность есть, и, вслед за Н. П. Карабчевским, хорошо Вас знающим, я уверен, что Вы захотите обратить внимание на это дело. А так как, вдобавок, Вы не судья, а прокурор, то этим "косвенным" обращением я не совершаю ничего неудобного...

   Не позволил себе просить у Вас личного свидания, думая, что письменное изложение удобнее и отымет у Вас меньше времени. На всякий случай, однако, прилагаю свой адрес и готов, если Вы найдете нужным, дать личные пояснения ³, в пределах для меня доступных и заключающихся в полученных мною письмах.

   Прошу принять уверение в глубоком уважении

   5 Рождественская, д. No 4, кв. 18.

  

  

   Впервые опубликовано в книге "Избранные письма", т. 2, "Мир". Печатается с черновика письма.

   Николай Николаевич Маслов (1846-1912) - генерал, главный военный прокурор.

   ¹ Имеется в виду мултанское дело.

   ² Короленко намекает на репрессии на журнал "Русское богатство" за статью о Финляндии.

   ³ Свидание Короленко с главным военным прокурором состоялось.

  

  

  

   Все, что мог с своей стороны, я сделал. По справкам дело назначено на пятницу 7 мая. Знающие юристы говорят, что на кассацию приговора никакой надежды нет; совсем, конечно, другое - относительно просьбы о помиловании. Тут есть надежда, хотя, конечно, не полная уверенность: все будет зависеть от доклада военного министра. Если - на что все-таки можно надеяться - бедняга будет помилован, тогда уже можно просить о пересмотре дела. Но для этого необходимы "новые обстоятельства, не бывшие на усмотрении суда", или новые свидетели, которые подтвердили бы какие-нибудь важные обстоятельства. Особенно это важно относительно alibi ¹. Для этого время будет. Кассационный суд может отменить приговор лишь по основаниям чисто формальным, то есть вследствие прямого нарушения закона. Неявка Денишенков ² - законна, так как они живут в Закаспийской области и правонарушения тут нет. Не стану в подробностях излагать Вам, на чем основываются мои надежды на помилование несчастного, и попрошу Вас вообще не говорить об этом деле посторонним. По опыту знаю, что большая огласка в таких случаях скорее вредит, чем помогает.

   А вот, если можете, сообщите Юсупову или вообще лицам, заинтересованным в его судьбе, что теперь надежда только на помилование (ах, если бы кто-нибудь мог попросить об этом Голицына!³), а уж после на новые обстоятельства и новых свидетелей.

   Посылаю Вам корреспонденцию в "С.-Петербургских ведомостях". Думаю, что на месте ее показывать едва ли полезно. Вмешательство "корреспондентов" только раздражает обыкновенно местных деятелей и настраивает в обратном смысле.

   Будем надеяться ⁴.

   Жму руку.

  

   О том, что Вы писали мне и что идут хлопоты,- чем меньше будет толков - тем лучше. Повторяю еще раз и настоятельно.

   Петербург, 5 Рождественская, д. No 4, кв. 18.

  

  

   Впервые опубликовано в книге "Избранные письма", т. 2, "Мир". Печатается по оттиску в копировальной книге.

   ¹ Нахождение обвиняемого в момент, когда совершалось преступление, в другом месте (лат.).

   ² Основные свидетели обвинения.

   ³ Князь Г. С. Голицын (1838-1907) - главноначальствующий на Кавказе с 1897 по 1904 год.

   ⁴ Расследование, предпринятое по хлопотам Короленко, выявило невиновность Юсупова, и он был помилован.

  

  

  

   Пишу вам несколько слов, чтобы выяснить одно недоразумение, которое, по моему мнению, является причиной многих для Вас огорчений. В литературе существуют разные "направления", и каждое из них представляет более или менее цельную систему взглядов, чувств, желаний. По разным причинам у нас эти направления более обособляются, чем где бы то ни было,- не стану распространяться почему это так. Это факт, с которым надо считаться. Вы пишете рассказы, в которых постоянно стремитесь провести ту или другую мораль,- но совершенно не разобрались еще с общественными течениями. В чисто художественном рассказе, где преобладает образ,- это неважно или не так важно... Но когда образ стоит на втором плане, только отчасти покрывая то или другое нравоучение, вывод, мораль, то знакомство с общественными течениями необходимо и по существу и практически. Пресса существует не для писателей только, а для общества. Нельзя принимать во внимание лишь интересы автора, написавшего рассказ,- мы служим истине, как ее понимаем; и печатаем то, что, по нашему мнению, поддерживает и развивает основные начала этой истины. Представьте себе, что я, по убеждениям, ну хоть рационалист и не признаю чудотворности икон. Почему я должен печатать рассказ, где проводится взгляд противоположный? Вы скажете, что это, может быть, искренно. Совершенно верно. Но искренни и штундисты ¹, которых за эту искренность ссылают в Сибирь. Я не могу защищать их искреннего взгляда,- который, допустим, есть и мой взгляд. Понятно, что я остерегусь вводить публику в заблуждение, печатая то, что не согласно с моим убеждением и основными положениями защищаемого мною мировоззрения. Это пример грубый, но он уясняет дело. В действительности разница взглядов сложнее и запутаннее; чтобы участвовать в борьбе, нужно во всем этом разобраться. Нужно перечитать очень внимательно Добролюбовых, Чернышевских, западников, славянофилов, нужно ознакомиться с современными течениями мысли и стать на какую-нибудь сторону или - выработать что-нибудь свое en connaissance de cause². Тогда и Ваша собственная мысль уяснится, и, может быть, найдутся ясные образы, и Вы будете знать, куда идти. Вот и теперь Вы присылаете опять рассказ, в котором, после довольно живого внешнего описания Москвы и Кремля, идет нечто туманно-славянофильское и мистическое. "Умом России не понять, аршином общим не измерить... у ней особенная стать..." ³ За этим стихом стоит целая история литературной борьбы. Многие думают, что эта теория "особенной стати" - вредна, что русские - люди и все человеческое им не чуждо, что нам предстоят, в главном, те же пути, как и "гнилому" якобы Западу, и что вся эта теория "особой стати" стремится несознательно удержать старую гниль под прикрытием самобытности. Что нужно трудиться на пользу родины... это знают все. Но если бы Гречан (какая ужасная фамилия!) спросил Вашу "чудную женщину" - где, как и что делать,- она стала бы в тупик: идти ли назад в допетровщину или вперед, навстречу Западу? Она не скажет, вероятно, потому что и Вы сами, по-видимому, в этом не разобрались. Между тем у Вас стремление к дидактике, к выводу, к морали покрывает образы. Вот откуда Ваши огорчения. Вам нужно еще много работать, читать, разбираться. Иначе Вы все будете стучаться не в те двери и, что главное,- самая работа Ваша будет слаба, спутанна, неясна.

   Передать куда-нибудь Ваш рассказ не могу: во-первых, ко всему, что идет в редакцию из другой редакции устанавливается предубежденное отношение ("почему же сами не поместили?"), а во-вторых, у нас столько дела с рукописями, что мне просто трудно взять на себя еще посредничество с другими изданиями: рукописи теряются, пропадают и т. д. Если захотите попытаться пристроить рассказ,- то пошлите его, пожалуй, в "Ниву" ⁴ или в какое-нибудь "нейтральное" издание, сделав подзаголовок ("святочный рассказ", например). Там, очень может быть, рассказ пойдет.

   Все это я написал потому, во-первых, что Ваш рассказ был уже напечатан у нас, и что, по-видимому, никто еще Вам этого не говорил, а это служит источником Ваших огорчений и недоумений: Вы, по-видимому, вините людей и редакцию в том, в чем они не виноваты.- Желаю всего хорошего.

  

  

   Впервые опубликовано в книге "Избранные письма", т. 3, Гослитиздат. Печатается по оттиску в копировальной книге. Сведений об адресате не имеется.

   ¹ Название евангелическо-баптистской секты, возникшей в России в середине прошлого столетия.

   ² Сознательно (франц.).

   ³ Строки из стихотворения Тютчева.