Короленко Владимир Галактионович - Письма

чными красками рисуете себе нашу сторонку. Вы считаете нужным, например, высылать мне газету. Это лишнее. Я здесь не совсем уж в пустыне и состою даже подписчиком (поймите: подписчиком постоянным) библиотеки, стало быть получаю и книги, и газеты, хотя последние, правда, в микроскопических дозах и запоздалые¹.

   Как живу, - спрашиваете вы. Отчасти вам это уже известно из прежних писем, отчасти же постараюсь дополнить эти сведения теперь.

   Я уже писал вам, что здесь в глуши починков в наших лесах народ живет изолированной жизнью. Здесь никогда не было помещиков (Вятская губерния вообще известна, как место исключительно крестьянского землевладения) и господа, или, как здесь называют, "бояра", известны только понаслышке, да в виде заезжих чиновников. Наш же брат ссыльный, понятно, не внушает представления о "боярстве", так что даже различие в одежде и нравах приписывается только месту, из которого мы прибыли, а не сословию. Это, конечно, приятно. Таким образом, я, например, в отношении к починковцам, являюсь таким же мужиком; мое пальто (драповое, самой питерской работы, с Невского проспекта) называется здесь "зипуном" и внушает только удивление своей мягкостию. "Глико, у мужика зипун-от, беда сколь мягок!" Это, конечно, значительно упрощает отношения. Далее, как вам известно, я - сапожник, и это обстоятельство заставляет починковцев смотреть на меня благосклоннее, чем вообще смотрят на ссыльных. Раньше здесь ссыльные составляли настоящую "золотую роту", да и теперь есть еще люди, не пристроившиеся ни к какой работе. Это создало ссыльным весьма плохую репутацию, между тем крестьяне, знающие сельские работы, пользуются уважением. "Это, мол, мужики просужие". Правда, к ссыльным политическим из "господ" также относятся недурно. Я же занимаю середину между мужиками (я грамотен, книжки читаю и т. д.) и между господами (я - сапожник, "мужик работный"). Итак: работаю (почему ты, Веля, пишешь: без книг, без работы и без всего было у тебя написано, да последнее слово ты зачеркнула. Нет, дело не так еще плохо, и я не нахожусь далеко в положении человека "без всего", да и работа есть). Порой только (как теперь) в работе происходят перемежки в ожидании товара. Про меня работы хватает, только товар добывать затруднительно. Инструменты же есть все, какие надо, даже с некоторой роскошью, как для здешних мест.

   Итак, мои дорогие, как видите, мне здесь, в Починках, живется, пожалуй, светлее, чем вам, в вашей новой квартире, чем другим дорогим людям. Не скажу, конечно, чтобы я был вполне доволен своим положением, чтобы меня не тянуло из Починков на широкий божий свет, не говоря уже о вас, о других, с кем бы хотелось повидаться, обняться, побеседовать. Поймите только, что я не смотрю на свое местопребывание так, как об нем пишет Юлек: "Скука, говорит, должно быть смертная. Да может, скоро опять на старое место выпросишься". Скучать мне некогда, времени, пожалуй, не теряю даром, живу своей жизнью настолько, сколько могу у нее здесь взять. Грустно, правда, бывает, но это не скука. К тому же я здесь не одинок. Как ни устрой свои отношения к починковцам, все же нашему брату, понятно, необходимо душу отвести с своим человеком, не с малоразвитым починковцем. И я здесь, к счастью, не лишен возможности потолковать по душе с людьми, которым понятны не одни непосредственные брюховые интересы; и здесь выпадают хорошие, чистые минуты, когда забываешь и болота и леса и когда удается потолковать об окружающих, порой невеселых впечатлениях, разобраться в них; а там опять станешь свежее и бодрее смотришь на свет.

   Здесь, повторяю, я не один. Много залетных птиц из нашей братии налетело в Починки. Есть и земляк - хохол из Киевской губернии и питерский рабочий² и даже - студентка фельдшерица из С.-П-бурга. Это - Улановская ³, близкая родственница кронштадтских Улановских. Вы ее, впрочем, не знали. Ее мать - ваша соседка,- живет в Питере.

   Вы пишете, что сейчас отослали Григорьеву письмо. Какое? Ваше или от меня? Я послал ему несколько писем, на которые еще нет ответа. Не знаю, получает ли.

   Ну, до свидания, мои дорогие. Пишите, пишите, да не сокрушайтесь об нас. Не в нас дело,- а в вас. Силы берегите, чтобы было чем встретить и радость, и если пришлось бы, то и горе. А там увидимся снова.

   Получили ли корректурки мое письмо?

   Ты, Веля, загадала мне очень мучительную загадку, написав о Саше: "больна и никакие лекарства не помогут". Какая болезнь? И ни слова в этом письме!! Правду, правду пиши!⁴

   Адаму⁵ поклон передайте. Ну, обнимаю вас всех крепко. Борьку особо.

   Вы, мамаша, спрашиваете о моих хозяевах⁶, а также есть ли у них дети? У меня тут два, даже три поколения: старик и старуха; сын женатый и два неженатых парня (12 и 15 лет) и наконец месячный ребенок, дочка. Впрочем, я перехожу в другую избу с трубой, а то весь я и все мои вещи закоптели в дыму (изба курная).

   Что значит, что вы, мамаша, пишете: "такими жильцами, как мы, не дорожат". Ведь если за квартиру плотят, то не все ли равно, кто живет? Неужели вы все еще, несмотря на нашу высылку, считаетесь подозрительными, и вас по-прежнему осаждают?

   От Василия Николаевича получил письмо и пишу ему.

  

  

   Впервые опубликовано в книге "Письма", кн. 1.

   ¹ Короленко состоял подписчиком Глазовской библиотеки, откуда книги и газеты ему пересылал Илларион Галактионович.

   ² Федор Осипович Богдан и рабочий Федот Лазарев (см. 7 том наст. собр. соч., кн. 3, часть первая "Лесная глушь").

   ³ Эвелина Людвиговна Улановская (см. 7 том наст. собр. соч., прим. к стр. 45).

   ⁴ Под болезнью Александры Семеновны Ивановской подразумевались ее арест и ссылка.

   ⁵ Адам Игнатьевич Бржозовский - петербургский знакомый Короленко.

   ⁶ Гавриил Филиппович Бисеров (Гавря) и его семья - хозяева первого жилья Короленко в Березовских Починках (см. 6 том наст. собр. соч., часть пятая, глава "Леса, леса!", и 7 том, кн. 3, часть первая "Лесная глушь").

  

  

   Выдалось время, когда нет обычной работы. Перчик, разбойник, товару долго не шлет, а старый весь издержал. Вздумал употребить невольный досуг на то, чтобы дать вам некоторое наглядное понятие о нашей починковской обстановке. Ведь вы все едва несколько раз были в крестьянской избе, да и то у нас избы совсем не такие.

   Всей избы, конечно, не мог изобразить по условиям перспективы. Выбрал ту ее часть, где сам работаю. Остались неизображенными - (влево) печь (обыкновенная "русская"), затем так называемая "судная лавка", где хранится посуда, и, наконец, вся задняя стена, с двумя окнами и "божницей".

   Итак, вот вам мое новое обиталище (я уже писал, что перехожу в другую избу, с трубой), изба Григорья Филиппова Бисерова или, по-здешнему, просто Гришки Филенка. Темное отверстие на левой стороне представляет дверь в так называемый "голубец", заменяющий погреб. Иногда дверь эта запирается. Два бруса над голубцем - так называемые "гряжи". На них сушат дрова, лучину и т. д. От голубца вправо, во всю избу идет "брус", поддерживающий настилку "полатей". На этот брус всякий входящий в избу кладет "зипун", "шабур", вообще всякую "лопоть" (одежду). Полати вместе с настилкой над "голубцем" и с печью представляют спальную. Места, как видите, довольно (печи здесь громадные). Над полатями - оконце. Оно служит в курных избах для выхода дыма и освещает полати (оно "волоковое", то есть может отодвигаться в сторону). Вдоль стен делаются лавки, а выше, в уровень полатей, вокруг всей избы кладется "полица". Вот и всё, и все избы строятся так же, походят друг на друга, как две капли воды.

   Остальное (за малыми исключениями), что вы видите в избе, внесено сюда мною. Окно справа отведено в мое пользование, также и правая часть полатей. Вы видите мою шапку и мою "лопоть", в виде полушубка. На лавке принадлежности моего ремесла, пара только что конченных сапог, колодки и т. д. На полу "седуха", привезенная мною из Глазова, и опустелые почти ящики с товаром. В углу на полатях - "крюки" для вытяжек.

   Когда тепло, я тут работаю, тут же на своей "седухе" читаю, пишу и т. д. Когда же холодно (изба у нас холодна, что вы можете заключить из того уже, что место стекол отчасти занимают лучинки), я со всеми своими принадлежностями перебираюсь на полати. Семья у нас малая (хозяин, хозяйка, мальчик лет 8 и девочка маленькая), и на полатях просторно. Как видите, имеются и предметы роскоши - самовар глазовской работы, чайник и т. д., даже газеты и книги.

   В настоящее время хозяин у меня в извозе. Хозяйка по утрам работает на гумне, "поится", "кормится" (по-здешнему "поитьця" - значит поить скотину). Мальчик помогает матери, девочка спит, и я, когда сам не помогаю на гуменнике, остаюсь один, с девочкой и с курицами, запертыми в так называемом "шестке" (под судной лавкой). Описание было бы неполно, если бы я не познакомил вас с существом, изображенным на полу. Это не кто иной как девица Варвара Григорьевна Бисерова, одного году и двух месяцев (почти ровесница Бори). Она уже два месяца ходит, почти с самого рождения ест все (капусту, щи, хлеб ржаной и т. д.), пьет брагу и перекликается со мной, когда я работаю на полу, а она лежит в зыбке над голубцем. В данное время она садит на холодном полу и дует себе на похолодевшие руки. Легко представить себе, что мы с ней большие приятели. Может быть, вам покажется жестоким, что я оставляю ее на полу, когда так холодно, что я и сам зябну. Но, во-первых, со времени смерти Оли¹ я потерял всякое призвание к роли няньки, а во-вторых, если бы я стал ограждать ее от того, что ей приходится встречать ежедневно, то потратил бы все свое время и оказал бы ей очень плохую услугу, так как в конце концов ей опять пришлось бы стать лицом к лицу с теми же условиями...²

  

  

   Печатается по тексту книги Ф. Д. Батюшкова: "В. Г. Короленко как человек и писатель", "Задруга", М. 1922. Письмо написано на обороте собственноручного рисунка Короленко (см. рисунок в 6 томе наст. собр. соч., между стр. 292 и 293).

   ¹ Во время пребывания Короленко под надзором полиции в Кронштадте у его двоюродного брата В. К. Туцевича умерла маленькая дочь Оля. Короленко нежно любил девочку и тяжело пережил ее смерть.

   ² Ф. Д. Батюшков, публикуя письмо Короленко, снабдил его в этом месте нижеследующим примечанием: "На этом письмо обрывается, т. к., очевидно, не хватило больше места: и сверху, и с боков всякий свободный промежуток бумаги был использован".

  

  

   Главную новость из нашей, вообще не обильной новостями, жизни вы уже, конечно, знаете: у нас был князь Имеретинский, член верховной распорядительной комиссии ². Что касается до меня лично, то более к этому факту прибавить ничего не могу. Я просил сообщить мне, за что я был высылаем ранее и высылаюсь теперь. Оказалось, что князь желает узнать об этом от меня, сам же знает одно: "политическая неблагонадежность". На вопросы,- я рассказал внешнюю сторону своих похождений и на том разговор обо мне лично покончился, и я перешел к другому предмету, который, по-моему, должен бы интересовать князя, как члена верховной комиссии (это дело одного из моих бывших товарищей по ссылке, крестьянина³). Все было записано. Вот и все. Дабы предупредить всякие неосновательные надежды с вашей стороны, скажу кратко: мое дело осталось в том же положении, как и было до приезда князя⁴.

   По всем вероятиям мы скоро тронемся в путь; судя по некоторым признакам,- в первых числах (около 8-10) мая. Судя по предыдущему вашему письму,- нам не увидеться с вами до моего отъезда, да едва ли вы в состоянии будете исполнить и те поручения, какие я просил исполнить, так как, очевидно, денег у вас мало. Поэтому исполните только необходимейшие, а именно, купите по прилагаемому в конце списку те предметы, какие будут отмечены. Остальные не так существенно.

   В числе многих просьб, адресованных в верховную комиссию через князя Имеретинского, были просьбы о дозволении взять с собой инструменты, и, вероятно, эта просьба будет удовлетворена, также, кажется, можно будет захватить и книги (вообще, вероятно, отменят распоряжение о 30 фунтах),- это было бы тем хорошо, что не пришлось бы хлопотать по поводу этих вещей, так как вы избавились бы от необходимости получать их отсюда и затем пересылать по назначению.

   От Иллариона - ни слуху, ни духу. Ни посылки, ни писем не получаю,- не понимаю, решительно, что это такое.

   Напишите мне откровенно, в каком теперь положении ваши дела,- я сильно беспокоюсь, чтобы неприятность, случившаяся с Юлианом⁵, не отразилась на поездке вашей и Маниной. Как вы теперь справитесь? Помните, что я прилагаю список нужных мне вещей только ввиду того, что не знаю точно вашего финансового положения и что почти все, в нем заключающееся, не так уж существенно, чтобы из-за этого жертвовать деньгами, которые нужны вам для более важного назначения. Список медикаментов прилагаю на всякий случай; к тому же не знаю цен и потому не могу определить количеств; этот список (если будут у вас лишние деньги), подвергните просмотру доктора; он может его изменить, конечно. Нужны, главным образом,- по моему мнению,- слабительные, рвотные и пластыри от ушибов, воспалений и т. д. Если денег не будет, то купите только касторки, хинина, нашатырю и йоду и попросите доктора все-таки исправить и пополнить мой список, с присовокуплением кратких сведений около каждого ингредиента,- об его употреблении (в главных чертах). Конечно, все это присылать сюда не надо, а пошлите уже мне на место. Повторяю,- тем более не следует вам особенно торопиться с покупкой этих вещей, что в Красноярске аптекарские принадлежности тоже ведь можно будет купить; поэтому купите только то, что в Питере продается в аптекарских складах, так как там дешевле.

   То же скажу и о сапожных принадлежностях. Некоторые из тех, которые я здесь выписываю, у меня есть, только дурного качества (такие я не подчеркиваю, а которых у меня нет вовсе, те подчеркнуты). Поэтому купите только подчеркнутые, а неподчеркнутые - в случае лишних денег.

   Итак, вот списки:

  

   1) Касторовое масло. 2) Иод (в кристаллах). 3) Французские горчишники (?). 4) Хинин. 5) Бертолетовая соль. 6) Ипекакуана. 7) Мятные капли. 8) Капли Иноземцева. 9) Квасцы. 10) Полуторахлористое железо. 11) Порошок Довера. 12) Нашатырный спирт. 13) Камфара. 14) Глицерин. 15) Милилотный пластырь (?). 16) Ляпис. 17) Карболовая кислота. 18) Каломель. Список этот, по моим общим указаниям, составлен здесь одним из студентов медиков,- не ручаюсь вполне за его целесообразность. Я имел в виду главным образом возможность заболевания желудком, затем ушибы, нарывы и лихорадочное состояние.

  

  

   1) Два ножа сапожных (кривой и прямой,- важнее кривой). 2) Напильничек полукруглый (небольшой для шильев). 3) Рашпиль полукруглый сапожный для счистки наружных шпильков. 4) Самых маленьких шильев и фарштиков, какие только найдутся, сорта по два. 5) Клещи стальные (для перетяжки) - у меня есть железные - (неудобно), поэтому в крайнем случае можно не покупать. 6) Амбуз. 7) Фуммель. 8) Рант-фуммель. 9) Ленк-фуммель. 10) Колеско (с накаткой). 11) Токмачик (деревянный), если найдется в магазине сапожных принадлежностей или у инструментальщиков. 12) Глечик (пальмовый) - тоже. 13) Кугелъ (стеклянный шар, в который наливается вода, для освещения), - кажется, у нас 2 кугеля было. 14) Хорошо бы купить по паре колодок, совсем отделанных,- пару сапожных и пару башмачных. Наконец (это уж совсем не важно),- пары две заготовок: одну сапожную (для штиблет) и одну башмачную.

  

  

   Необходимо пополнить мою коллекцию книжек. Я уже просил об издании Исакиевской кафедры. Затем пришлите: Суворина, исторические очерки, маленькие книжонки, издания Общества распространения полезных книг (кажется так,- можно купить в книжном магазине "Нового времени", на Невском проспекте). Затем Лермонтова - "Сказку о купце Калашникове", лучшие из изданий Соляного городка (в том числе "Отчего бывает день, ночь, осень и зима" Медера. Тот раз вы прислали 2-ю книгу, а первой нет). Затем Щедрина,- ту же книгу, какую присылали тот раз ("Как мужик 2-х генералов прокормил"), так как та у меня затерялась. Вообще, что найдется потолковее в этом роде и из новых изданий "Общества распространения полезных книг",- вы, вероятно, помните, какие книги у меня уже есть. Кроме того, Сергей⁶ просит, чтобы ему сестра послала те же издания.

  

  

   Впервые опубликовано в книге "Письма", кн. 1. На письме пометка тюремной администрации: "Рассмотрено".

   ¹ В.П.Т.- Вышневолоцкая политическая пересыльная тюрьма.

   ² "Верховная распорядительная комиссия для поддержания государственного порядка и общественного спокойствия" - учреждена была указом Сенату от 12 февраля 1880 года после взрыва в Зимнем дворце. Во главе комиссии стоял граф М. Т. Лорис-Меликов.

   ³ Дело Федора Богдана (см. прим. к письму 8).

   ⁴ О результате ревизии кн. Имеретинского Короленко узнал спустя четыре месяца, уже по пути в Восточную Сибирь.

   ⁵ Потеря корректорской работы в журнале "Слово".

   ⁶ Сергей Петрович Швецов (см. 7 том наст. собр. соч., кн, 3., часть вторая "Вышневолоцкая политическая тюрьма"),

  

  

   Дорогой мой Илларион! Пишу несколько слов наскоро, чтобы известить тебя о том, что я из Томска возвращаюсь назад в Европу, в распоряжение пермского губернатора. Об этом мне объявлено вчера, здесь, в Томской пересыльной тюрьме. В понедельник, 18 числа (августа) я отправляюсь в путь. Скажи или напиши Эвелине Людвиговне, что ее бывшие товарищи по ссылке: Ратнер, Иванайн и Князевский освобождены, с правом выбрать место жительства (кроме столицы) и уже отпущены из острога. Из нашей всей партии в 64 человека (21 оставлены в Тюмени) освобождены вполне или возвращаются (как я) в ссылку, но в Европу, 10 человек. Ратнер, Князевский, Иванайн, Чуйков и Мищенко (женщина) - освобождены. Я, Вноровский, Донецкая и Рогачева (назначены обе в Вятскую губернию) и Осинская (в Вологодскую) - отправимся под конвоем на места назначения. На путь до Перми, быть может, понадобится нам около месяца или меньше (если поедем с жандармами, а не этапным порядком). Итак, через месяц с небольшим буду уже в Перми, не так далеко от тебя. Быть может, тебя освободят или, если не освободят, просись со мною вместе.

   Привет мой Эвелине Людвиговне. Пока еще поклон всем знакомым и до свидания или, вернее,- до следующего письма. Теперь некогда, я и Петя¹ просили здесь свидания с мамашей и Маней, и его разрешили, но их еще нет в Томске. Ну, брат, хоть один радостный сюрприз. Признаться, не ждал, не гадал, да и никто не ждал, особенно с той минуты, когда ступили на сибирскую почву. На пограничном столбе для нас стояла дантовская надпись: "Оставь надежду". И вдруг, этакой пассаж.

   Каким образом случилось, что я ссылался за побег, когда я никуда не бегал и взят с собственной квартиры в Починках ². Не знаешь ли? Ну, да дело уж разъяснилось, очевидно.

  

  

   Впервые опубликовано в журнале "Каторга и ссылка", 1933, кн. 1.

   Илларион Галактионович Короленко (1854-1915) - см. 5 том наст. собр. соч., прим. к стр. 14

   ¹ Петр Зосимович Попов (см. 7 том наст. собр. соч., кн. 3, часть вторая "Вышневолоцкая политическая тюрьма").

   ² Короленко узнал, что он ссылается за побег только уже в ссылке, по дороге в Восточную Сибирь от жандармского полковника, сообщившего ему это под большим секретом (см. 7 том наст. собр. соч., кн. 3, часть вторая, гл. X).

  

   С Новым годом!

   Сейчас получил ваше письмо от 26 ноября. Я редко задерживаю ответ дольше 3 дней, а иногда пишу и не ожидая вашего письма. Стало быть, если вы не получаете долго писем, то виновата, вероятно, почта. От Вели также не получаете их по той же, вероятно, причине. Она в свою очередь жалуется на вас за молчание. Юлиан писал вам раза 2-3 и ждет ответа. Один Перчик, вероятно, действительно заленился. Я тоже давно от него писем не получаю. Впрочем, это имеет, быть может, и другую причину: вятского губернатора все тревожат в газетах, и он принял меры, чтобы переписка вся шла через его канцелярию, а там чуть что, - совсем задерживают письма. Я послал Перчику заказное письмо, и если еще несколько дней не будет ответа,- я обращусь с жалобой к министру. Недавно я получил через губернатора 3 рубля от него - без письма, которое, очевидно, задержано.

   Мое сапожничество не вывезло: простые заказы исполняю хорошо, но таких мало, а затейливых городских заказчиков удовлетворить не могу. А. главное - работаю тихо. Вследствие этого и из многих других соображений - поступил на железную дорогу¹. Жалование - 40 р., за квартиру и стол придется около 20,- стало быть около 20 будет оставаться. Итак, в течение месяцев 3-4 могу присылать вам разновременно известные суммы (начну не раньше 1 февраля). Вообще - это время посвящу финансовым вопросам: докончу несколько очерков, напечатание которых вполне обеспечено. Вам, вероятно, уже писал Юлиан, что мой очерк ² принят редакцией очень благосклонно (даже тремя редакциями, последовательно сменявшими друг друга в "Слове") [хотя меня это и удивляет, так как я совершенно искренно считаю его очень бледным и мало интересным]³, и я даже нежданно-негаданно получил от "Нового обозрения" предложение постоянного сотрудничества. Я имел в виду несколько тем, которые уже обдуманы,- поэтому на предложение согласился, так как оно представляет для меня удобства особого рода. Оказалось, однако, что "Новое обозрение" выходит под цензурой, первый мой очерк напечатан в "Слове", что обязывает отдать туда и два-три следующие, находящиеся с ним в связи, а тот, который я назначил для нового журнала (теперь уже почти конченный),- может и не выдержать цензурного крещения; стало быть, и его чуть ли не придется отдать в "Слово". Положение мое относительно "Нового обозрения", таким образом, довольно затруднительное. Если в самом деле цензура слишком строго отнесется к моей работе (заглавие: "Временные обитатели подследственного отделения"⁴ - сцены из тюремной жизни, группирующиеся около одного главного лица - сектатора), то придется придумывать нарочно какую-нибудь тему для "Нового обозрения". Дело весьма глупое и настолько несносное, что я еще более утвердился в намерении - никогда не отдаваться специальной литературной работе.

   Как бы то ни было,- в материальном отношении выгодно: я уже получил 110 р. Из этой суммы Веля взяла себе 40, остальное я употребил на уплату сделанного здесь долга, на покупку платья, необходимого для получения работы, и наконец - проживу до жалованья, которое получу только 20 января. Значит - будущее очищено от всяких долгов, а проживать буду мало. В течение тех 3-4 месяцев (не более 6 месяцев), в которые буду на службе - могу вам высылать рублей по 15 в месяц - наверное. Кроме того,- надеюсь собрать некоторую сумму, необходимую мне лично для моих планов и наконец - для наших общих планов - также надеюсь запасти хоть часть (для переезда вашего в случае возможности в Европу и т. д.). Вот вам точное положение наших общих дел. Это не предположения, а точные сведения, и я скорее уменьшаю, чем увеличиваю цифры. Одним словом - за это время выжму денег, сколько буду в состоянии.

   Почему Петя не написал, по обещанию,- "длинного и обстоятельного письма"? Как ему живется,- наверное плохо. Напишите. Впрочем, я рассчитываю на него,- он сдержит, наверное, свое обещание.

   Пока - обнимаю вас всех крепко, крепко. Адрес мой: Угол Большой Ямской ул. и Воскресенского пер., дом Фефелина. Или: в Управление Уральской Горнозаводской жел. дор., Влад. Короленко.

   Еще раз вас обнимаю. До свидания. От Васи получил на днях письмо: завален работой, все разъезжает. Хочет отдохнуть на праздники, для чего и собирался к своим.

   Кстати: на ваших конвертах стоит печать Енисейского губернского управления. Не лучше ли и письма адресовать в губернское управление. Не скорее ли будет? А то, вероятно, теперь они от г. полицеймейстера пересылаются ранее в это управление, что требует времени.

  

  

   Впервые опубликовано в книге "Письма", кн. 1.

   ¹ Короленко был сперва табельщиком железнодорожных мастерских, а затем письмоводителем статистического отделения службы тяги.

   ² "Ненастоящий город", напечатанный в журнале "Слово" в ноябре 1880 года.

   ³ Слова, взятые в квадратные скобки, зачеркнуты Короленко в подлиннике.

   ⁴ Рассказ был напечатан в журнале "Слово", 1881, кн. 2. В собрание сочинений изд. А. Ф. Маркса рассказ вошел под заглавием "Яшка" (см. 1 том наст. собр. соч.).

  

  

  

  

   Так как я желал бы, чтобы побуждения, руководящие мною при подаче этого заявления, явились в настоящем свете, - поэтому позволю себе восстановить отчасти известную уже Вашему Превосходительству фактическую сторону дела, подавшего к нему повод.

   Мне был предложен местной администрацией вопрос, где я принимал присягу на верноподданство. Я ответил, что вместе с другими жителями Перми присутствовал во время панихиды и присяги в местном Соборе¹, а также в часовне Уральской железной дороги. Но так как я нигде не подписал формулы присяги, то мне и другим ссыльным выдан присяжный лист для принятия присяги отдельно.

   Из этого, я полагаю, видно, что я не смотрел на настоящий случай, как на повод для какого бы то ни было протеста в этой форме; наоборот, я сделал все, что считал возможным, для того чтобы вопрос этот остался просто делом моей совести и не выходил бы из ее пределов. Но раз я, в качестве ссыльного, вызван, так сказать, из ряду и вопрос поставлен передо мною прямо с требованием ответить, - я даю этот ответ согласно со своею совестью.

   Я сослан без суда и следствия, без приговора. Вместе со мною сосланы: брат, двоюродный брат, зять²; сестра и мать отданы под надзор полиции в гор. Красноярске; семья, лишенная всех работников, разбита; двоюродный брат, мальчик 19-20 лет, сошел под влиянием ареста и ссылки с ума. Принимая относительно целой семьи такие жестокие и страшные меры, нам не дали возможности не только представить какие-либо оправдания, нам даже не заявили, в чем нас подозревают, и относительно всего этого дела (?!) мне доступны лишь самые смутные предположения и несомненное убеждение, что все основания высылки несомненно ложны... Я полагаю, что если бы кто-нибудь дал себе труд рассмотреть мое дело, то мог бы убедиться, что подозрения против меня давно опровергнуты. А между тем вся семья раскидана по разным углам, и административный порядок продолжал свое дело. Прожив около восьми месяцев в Вятской губернии, где, опять без объяснения причин, испытал ссылку в самые глухие углы, - я наконец был выслан в Сибирь. Все мои вопросы остались без ответа, но на этот раз я понимаю это умолчание, ибо имел дело с административным подлогом. Случайно я узнал, что ссылаюсь за побег с места ссылки, за побег, никогда не совершенный. Я был водворен на жительство местной администрацией, взят с этого самого места присланными за мной жандармами, ни разу нигде не был даже арестован за отлучку с назначенного мне места пребывания - и тем не менее сослан в Сибирь за побег. Я не могу видеть в этом ничего иного, кроме расчета на то, что в инстанции, которые являются окончательными решителями административных приговоров,- достигает голос лишь одной стороны, а эта сторона часто руководится побуждениями личной неприязни и мести.

   Возврат мой из Сибири был следствием разговора моего с князем Имеретинским, приезжавшим в Вышний-Волочек для рассмотрения дел ссылаемых административным порядком лиц. Но так как даже князь Имеретинский не имел никаких сведений о причинах первоначальной моей ссылки, то по возвращении из Сибири я опять отдан под надзор полиции. Таким образом, в результате ложного сообщения о моем побеге оказались для меня: пятимесячное строгое тюремное заключение, тяжелый путь под конвоем до Томска и обратно и затем - я возвращен в те же условия, получив как милость то, что составляет лишь акт (неполный даже) справедливости, восстановление ложно нарушенного права. Таким образом, этот опыт, даже при стечении благоприятных для меня обстоятельств, - доказал лишь, как опасно вступать хотя бы в совершенно законные пререкания с Вятской администрацией и как безопасно для последней делать, при настоящих условиях,- ложные донесения.

   К сожалению, я не могу смотреть на все, происходившее со мною, как на пример исключительный. Я видел сотни таких же примеров. Тот же приезд князя Имеретинского (явление первое и последнее в этом роде) обнаружил в Вышнем-Волочке факт ссылки за побег из Архангельской губернии человека, который никогда не был ни в Архангельской губернии, ни вообще в ссылке. Я знаю случай, когда полицеймейстер, пред отправлением партии ссылаемых, без дальних околичностей, переправил в списке имя одного из назначенных к высылке, и таким образом Владимир отправлен в Восточную Сибирь вместо Андрея,- для сокращения переписки. Я видел 70-летнего старика, сосланного за проступок, который мог в худшем случае повлечь штраф от 1 до 5 руб. по приговору мирового судьи. Сын этого старика сослан лишь потому, что в ночь ареста ночевал у отца на квартире. Я мог бы привести множество фактов в том же роде, с точным указанием имен и всех данных,- но думаю, что это излишне.

   Из этого следует неопровержимый и несомненный вывод: законным властям дано опасное право,- право произвола, и жизнь доказала массой ужасающих фактов, что они злоупотребляли этим правом. Произвол вторгается во все отправления жизни, часто самые честные и законные, и, задушив эти стремления в лучших проявлениях,- отклоняет жизненные течения с пути идейной переработки и закона на путь личных столкновений. Он порождает тот разлад между законным требованием и требованием совести, который я решаюсь выразить в настоящем случае.

   Ввиду всего изложенного выше - я заявляю отказ дать требуемую от меня присягу. Я не считаю уместным давать какие бы то ни было указания или ставить условия, но считаю своим нравственным правом указать мотивы, по которым совесть запрещает мне произнести требуемое от меня обещание в существующей форме.

   Имею честь просить Ваше Превосходительство дать соответствующее направление моему настоящему заявлению ³.

  

  

   Печатается по тексту сборника "Жизнь и творчество В. Г. Короленко", изд. о-ва "Культура и свобода", Петроград, 1918. Заявление не датировано. Предположительная дата устанавливается на основании сопроводительного донесения пермского губернатора Енакиева департаменту полиции от 23 июня 1881 года.

   ¹ Панихида по убитом народовольцами 1 марта 1881 года Александре II и присяга новому царю Александру III.

   ² И. Г. Короленко, А. К. Туцевич, Н. А. Лошкарев.

   ³ Отказ Короленко от присяги Александру III поступил на рассмотрение директора департамента полиции В. К. Плеве, доклад которого по этому делу был утвержден министром внутренних дел. В результате этого доклада Короленко был арестован и 11 августа 1881 года выслан из Перми в Восточную Сибирь. За участие в проводах Короленко группа местных политических ссыльных получила новые сроки ссылки.

  

  

   Хотя ты и настоящее бессловесное животное, и мне следовало бы выдержать характер и не писать тебе вовсе,- но так как я получил "извещение о сроке" (еще остается, как и тебе, около двух лет),- то, так и быть, пишу несколько слов, которые предоставляю тебе дополнить всеми возможными ругательствами, какие подскажет тебе твоя собственная совесть.

   Ну, можно ли, в самом деле,- не писать столько времени ни одного слова! Впрочем,- в надежде на исправление (конечно, надежда тщетная) - оставляю этот предмет.

   Вот тебе, в нескольких чертах, обстановка моей жизни. Якутская область!! Между прочим, вовсе не так уж страшно и даже не так холодно, как можно себе представить. Правда, теперь морозец, кажись, забрался маленько за 40°, но при некоторой привычке, а главное при ватных штанах и теплых "торбасах" (это здешняя обувь) - жить можно, тем более что такие морозы долго не бывают.

   В настоящее мгновение - вечер. Мы сидим (с товарищами; мой сожитель - Папин¹) в юрте, с наклонными стенами. Это наше почти собственное жилище. Посередине юрты - камелек, в коем трещит неугасимый огонь. В окнах вставлены льдины, что, впрочем, выходит очень мило и дает днем достаточно света (больше даже, чем стекла, которые сильно намерзают). Мы пишем письма (послезавтра - почта) и варим на камельке картошку - произведение собственного огорода.

   Зимой я шью сапоги. Летом мы вели земледелие и на сей год довольно успешно. Хлеба нашего хватит на пропитание до нового. Итак - я выучился пахать, боронить, косить и даже жать (последнее плоховато). Все это не так уж трудно. Мы запахали сами 14 пудов (здесь землю меряют пудами, считая в десятине - 3200 саж.- 8 пудов). Собрали с них, а частию с земли, обработанной с найму и из половины,- более 100 пудов разного хлеба. Сена накосили тоже довольно. Косцы мы не из худших, и даже я - новичок - менял уже свой труд (косьбу) с крестьянами на жатву (за мой день давали l ¥ дня жатвы). У меня имеется конь; другой конь принадлежит товарищу (Вайнштейну²), который теперь в городе Якутске отбывает воинскую повинность. Я выучился ходить за ним, запрягать, накладывать возы сена, а верхом теперь езжу как не надо лучше. Как видишь, живется здесь порядочно. Впрочем, это относится к Амге. В улусах - не столь приятно.

   Не шутя,- право я себя чувствую превосходно, да ты и легко себе это представишь. Работа, особенно летом,- здоровая. Иногда целые недели живем на покосе, верст за 5 над рекой, в "балагане" из травы и тальника. Правда, иногда приходится тяжеленько - ну да это не беда. Самая тяжелая работа - жатва. Пахать не трудно (особенно если кони приучены). Косьба утомляет очень сильно. Себе мы, положим, косили с прохладцей и притом поочередно, один ежедневно под вечер отправлялся верхом домой ночевать и запасать провизию (стряпаем мы сами; я теперь пеку даже весьма изрядно хлебы). Но когда приходилось косить на крестьянских полях,- то домой мы приходили совершенно разбитые. Зато эта усталость, распределяясь по всему телу, не так несносна, как, например, боль спины при жатве. Кроме этих занятий,- промышляем еще (слегка) в тайге зайцев, посредством так называемых "плашек". Это бревна, пристроенные посредством системы рычажков, как западня. Промысел этот, впрочем, идет больше осенью. Весною ставим в реке "морды" для ловли рыбы. К сожалению, их чаще осматривают татаре (которых здесь очень много),- чем мы.

   Особенных приключений - не испытываем. Правда, я падал раза два с лошади, раз сгоряча сунулся верхом вплавь, догоняя убежавшую с покоса лошадь, и мне пришлось возвращаться обратно уже самому вплавь в одежде, держа лошадь за повод. Раз в грозу, когда я городил сено, лошадь испугалась и подмяла меня под телегу, после чего недели две я не мог свободно согнуть спину. Но все эти приключения, во-первых, очень незначительны, а во-вторых, происходили от неопытности. Теперь уже с лошади не падаю, вплавь верхом не пускаюсь, а запряженную лошадь, в случаях остановки, подвязываю. Вообще - приобрел некоторую опытность.

   Полагаю, теперь ты составил некоторое понятие о моей жизни. Прибавь к этому два года, по истечении которых отсюда уеду,- и тогда ты поймешь, что я не унываю. Не унывай и ты, дорогой Перчик, хотя Глазов, конечно, не ахти приятное место. Как идет твоя работа?

   Пиши, пожалуйста, хоть изредка.

   Твой крепко любящий тебя

   P. S. Поклон знакомым. Пишу тебе прямо на твое имя, так как, кажется, у вас теперь нет контроля. Мне пиши: г. Якутск, г. окружному исправнику, для пересылки в Амгу, Влад. Короленко.

   Или прямо: в Амгу, такому-то. Авось, до тех пор и я буду освобожден от контроля.

   С Новым годом!

  

   Впервые опубликовано в книге "Письма", кн. 1. На письме пометка: "Читал. Исправник..." (подпись неразборчива).

   ¹ Иван Иванович Папин (см. 7 том наст. собр. соч., прим. к стр. 153).

   ² Осип Яковлевич Вайнштейн (см. 7 том наст. собр. соч., прим. к стр. 292).

  

  

   Получил письмо ваше, дорогая мамаша, из Красноярска¹. Теперь уже, вероятно, все вы съехались. Каково-то устроились? Вряд ли удалось Николаю пристроиться к прежним занятиям. Почему это вы так рвались из Минусинска? Потому ли, что жить труднее (но ведь зато и дешевле все), или условия хуже (в нравственном отношении)? Как хорошо, что уже скоро конец этой проклятой ссылке. Еще годик, и мы будем вместе.

   Не знаю, что вам сказать на ваш вопрос,- ждать ли еще сокращения этого срока. Сомневаюсь. У нас еще не было подобного примера. Кажется, придется дожить полностью.

   Пишу вам опять на новоселья. Вы знаете, что я перешел на другую квартиру. Теперь я уже и на третьей. Ту пришлось поневоле оставить, так как хозяин дома отдал ее под почтовый станок. Настоящее мое жилище ² хотя и не так роскошно, но все же довольно удобно, и главное - опять недалеко от товарищей. Теперь я занял уже не весь дом, а одну комнату, с небольшой каморочкой, где у меня мастерская. Рядом пристроена юрта, где живут хозяева крестьяне. Ход ко мне через юрту. За юртой - хоттон (то есть хлев для коров). Вообще после прежних моих палат - здесь мне не очень нравится. Собираюсь белить стены, тогда станет маленько веселее.

   Нового у нас - ничего. Теперь я опять получаю казенное пособие. Один из моих соседей, Натансон, женился (к нему приехала невеста Александрова из Верхоленска)³. Вы уже, конечно, знаете, что Н. Г. Чернышевского увезли отсюда (месяца два назад). Куда? - мы не знаем ⁴.

   Ты, Маничка, пишешь мне, что "Убивец" не будет напечатан. Печально, но я не вполне уверен. Нет ли тут недоразумения. В одно время с твоим письмом от 22 июня я получил письмо Васи от 6 июня же, и в нем он пишет об этом, как о вопросе еще не решенном ⁵. Еще в Перьми я послал несколько набросков о "Починках", так об них Вася пишет, что по нынешним временам они неудобны. Не об них ли писал он и тебе. С 6-го до 22-го слишком мало времени для того, чтобы ему можно было узнать и написать вам.

   Попросите, пожалуйста, какого-нибудь сапожника снять с вас мерки. Я давно обещал вам сшить теплые башмаки, да все надувал. Теперь я не буду заниматься работами по хозяйству, да и сапожной работой по заказам также думаю заниматься в самых ограниченных размерах. На свободе сошью вам. Хотелось бы сшить по мерке, а то досадно, если не пригодятся.

   Обнимаю вас всех, мои дорогие. Борька, пиши дяде. Николай, видно, осердился и забастовал писать. Ну, да скоро увидимся.

  

  

   Впервые опубликовано в книге "Письма", кн. 1.

   ¹ Место ссылки Н. А. Лошкарева менялось: сперва Красноярск, затем Минусинск, затем снова Красноярск.

   ² Короленко переехал в юрту Захара Цыкунова, которого он вывел в рассказе "Сон Макара", написанном в Амге.

   ³ Марк Андреевич и Варвара Ивановна Натансон (см. 7 том наст. собр. соч., прим. к стр. 357).

   ⁴ Н. Г. Чернышевский был увезен из Вилюйска 24 августа 1883 года в Астрахань. По распоряжению из Петербурга были приняты меры "к недопущению огласки его проезда".

   ⁵ Рассказ Короленко "Убивец", переданный им в "Русскую мысль", был в редакции утерян. Появился в печати в "Северном вестнике", 1885, No 1, уже после возвращения Короленко из ссылки.

  

  

   Мамаша уже говорила тебе, дорогой Юлиан, что я поступил на паро