Главная » Книги

Бунин Иван Алексеевич - Письма 1885-1904 годов, Страница 3

Бунин Иван Алексеевич - Письма 1885-1904 годов



bsp;   Вместе с твоим письмом я получил еще три: из Орла от Семеновой, из Москвы от Левы и от Гайдебурова (от Гайдеб<урова>, получил, впрочем, еще письмо, кажется, 14-го окт.). Семенова пишет1, что сама изданием книг не занимается (я ее спрашивал, не купит ли она мои стихотворения или "Историю Бисмарка")2, но подходящего издателя может найти с удовольствием. Лева просит узнать3, какого мнения о нем Маша Р. и можно ли с ней затеять переписку; в заключение сожалеет, что она с ним слишком "не нахальна"; "мне бы очень хотелось, если бы она была со мною понахальнее, что и требуется для удовлетворения меня", - прибавляет он в конце. Больше всего интересны письма от Гайдебурова. Первое - ответ на мое письмо4, которое вместе с стихотворением я послал из Ельца уже 27-го сентября. Стихи все-таки попали в октябрьскую книжку5, хотя я ее не видел еще, потому что она запоздала выходом (неужели потому, что мое стихотворение запоздало? Если так, - вот, брат, внимательность-то!).
   Второе письмо меня сначала испугало даже6. "Ну, думаю, к сожалению, напечатать нет возможности... и т.д." Словом, отказ. Оказывается, что Гайдебуров толкует про "Родину" и предостерегает от нее. Я ответил ему7, что советом его, конечно, постараюсь воспользоваться (написал также, что "Дубовые листья"8 (кстати сказать, я сам насилу вспомнил, что это за стихотворение) посланы еще летом прошлого года). Но, по правде сказать, я стал немного в тупик. Напиши, пожалуйста, как поступить? Сразу перестать сотрудничать в "Родине", согласись, немного совестно и неловко. Главным же образом меня смущают мои журнальные обозрения9. Ведь я все-таки писал, что буду каждый месяц присылать по статье.
   Но вообще все это пустяки и я очень доволен его письмами. Написал ему также, что желаю получать лучше "Неделю", чем денежное вознаграждение. Получу, значит, "Недельку" с самого января чистенькую ("афиски!"). Доволен я еще тем, что ты дал "Эпохе" выбраться на свет Божий10. Лишний хороший журнальчик не мешает. К тому, может быть, ты к ней пристроишься (а может быть, - чем черт не шутит, - впоследствии и я). Григорий Андреевич уже послал 11 почтовых марок, чтобы ему выслали первую книжку. Он тоже ужасно обрадовался11, увидев объявление об "Эпохе". ("Дуничка! Дуничка" ы... -ы... -ы... -ы... "Эпоха" - то!").
   Теперь - о чем попало. Буду без всякой связи сообщать тебе новости. Во-первых, у нас совершилось возвращение Марфутки. Маша по целым дням сидит с ней на печке и, по обыкновению, распевает. На днях как-то мама на нее страшно заливалась - плакала, но упрашивала Машу продолжать, а Маша вздумала петь на мотив "Иду, иду к Машуньке!.." свою песню: "Позвать ко мне Юрия, а Юрия нету!.." Отец хочет послать тебе на неделе денег и, наверно, пошлет вправду, хотя немного. (Кстати, - ты, брат, слишком мало говоришь мне о своих средствах. Денег у тебя, должно быть, совсем нет. Как ты пробиваешься?) Домашние наши дела все так же плохи; отец за последнее время страшно пил, ежесекундно устраивает скандалы и слышать не хочет об деле. Недавно только протрезвился. Не знаю, что делать... Лошади все целы, впрочем... Но для Мещериновой, должно быть, придется продать пару.
   Я пишу мало. Гулять совсем почти не хожу. Погода плоха. Недавно как гулял по большой дороге вечером, да грустно! Вечера какие-то тихие и темные... Все тихо, задумчиво, грустно. Было два полных зазимка. Зима, должно быть, скоро. Читать почти нечего. Софья выписала Короленко. Мы с Григорием Андр<еевичем> наслаждались вполне. В самом деле - роскошь. Авдот<ья> Вук<оловна>12 иногда плакала. На Казанскую думаем сыграть "Шутников" Островского13, да вряд ли выйдет. Играть хочет Петя14, я, Григор<ий> Андр<еевич>, Софья, Авдот<ья> Вук<оловна>, Василий Александрович, Тихон Иван<ович>, Култышка15, Ольга Ивановна.
   От Тешковой (помнишь, - живет около Павла Гавриловича) получил два стихотворения. Называет меня "светом во тьме", говорит, что "полон и глубок мой душевный мир" и в таком роде. Вообще я удивился немного такому поклонению моему таланту; Григор<ий> Андр<еевич> говорит, что она почти плакала, читая некоторые мои стихотворения в "Родине". Я ей ответил тоже стихотворением. В общем - немножечко скучно. Жалко мне тебя очень... Ну да впрочем Бог милостив. Прощай, дорогой брат. Дай Бог поскорее увидаться. Пиши, пожалуйста, поподробнее, где бываешь, что разговариваешь и, главное, как твоя статья? Ты о ней совсем молчишь.
   Настя, Евгений, Маша, мама - все тебя целуют. Мама просит передать, что она тебе очень благодарна, что ты сравнительно часто пишешь.

Твой друг и любящий брат

Ив. Бунин.

   Озерки, 18 октября
   88 г.
   P.S. Передай мой поклон Марье Константиновне. Получал ли ты деньги за Мишу?
  

9. Ю. А. БУНИНУ

20 ноября 1888. Елец

  

Ливен. подворье. 20 ноября 88 г.

   Дорогой и милый Юричка! Только сейчас прочел твое письмо и еще больше тебя удивился, кто перехватил твое письмо от 30 октября. Я его и в глаза не видал, так что не знаю до сей поры, получил ли ты мое письмо с 2-мя письмами Гайдебурова1 или они пропали? Пропасть, мне кажется, они не могли, потому что Евгений отправил их заказными и привез мне квитанцию. Между тем, ты, напр., толкуешь про "Родину" так, словно не читал письма Гайдебурова, в котором он советует, "ввиду того, что у меня есть несомненные задатки поэтического творчества, остерегаться от участия в журналах подобного литературного качества, как "Род."". Дело, во всяком случае, вышло путаное, и я очень сожалею, что не видал твоего письма. Если ты писал в нем что-либо интересное, - напиши, пожалуйста, опять. Мать ужасно беспокоилась из-за тебя, удивлялась твоему (мнимому) молчанию. Пожалуйста, отвечай мне поскорее. Ты, разумеется, поверишь мне, как всегда я бываю рад, получивши твое письмо.
   Дела наши еще очень плохи. На днях отец был у Мещериновой, говорит, что она отсрочила на несколько времени, хотя, в сущности, эта отсрочка ничего не значит, потому что Мещеринова в деньгах нуждается и не нынче, так завтра подаст вексель к взысканию, если мы не заплатим ей хотя ста рублей. А тут Бибиковы. И что скверней всего, отец до гадости спокоен. Мы с Евгением придумывали такую вещь: мать соглашается продать ему Болотную и этими деньгами заплатить хотя половину долга Бибиковым, в том, разумеется, случае, если отец отдаст ей Озёрскую дачу и 25 десятин. Я говорил это отцу, он ломается. В крайнем случае он бы, наверно, согласился, и это бы была превосходная штука, так как Озерки тогда уж наверняка остались бы нашими. Но горе в том, что и Захарка ломается: просит с Евгения отсталого 1000 руб. Евгений, разумеется, на это согласиться не может. Таким образом, еще ничего не выяснилось, и я не знаю, что делать... Дело наше, а в частности мое, следовательно, выходит говно. Может быть, Господь даст как-нибудь выпутаться. Про свои научные работы многого сказать не могу: не принимался совсем за алгебру, но повторял арифметику (и, ей-богу, серьезно) и делал задачи (почти все по Малинину2 на все арифметические действия); затем по геометрии повторяю (осталось страниц 30) планиметрию; делал те, которые смог, задачи. Повторил логику, выучил катехизис и древнюю и среднюю историю Илловайского3, начал повторять географию. Хочу приняться посильнее: одному, к тому же, скучно. Бываю каждый день у Евгения (он тебя, конечно, вместе с Настей просит целовать), записался вместе с Григорием Андреевичем и Софьей в библиотеку. Софья, разумеется, ничего не читает, и мы с ним распоряжаемся. Читали в "В<естнике> Е<вропы>" "Мелочи жизни" Н. Щедрина, "О новейших поэтах" статьи Арсеньева4 и кой-что другое. Вообще, выбор в Елецкой библиот<еке> ты знаешь сам какой; сейчас был там, взял (читаем по 1-му разу) "Подчиненность женщины" Милля, "Стихотворения" Клиншеева, "Сев<ерный> вест<ник>" за ноябрь и по ошибке "В<естник> Е<вропы>" за 82-ой год. Там, мне сказала библиотекарша, помещена "Клара Милич", а оказался рассказ (Тургенева тоже) "Отчаянный"5 (я, брат, не слыхал даже, чтобы он написал такой). Завтра переменю и рано уеду в деревушку - Озерки, как говорит контролер (кстати, - контролер, было, подвергся на заводе за сквернословие убиению поленом и уехал из Глотова навсегда). Вообще, читать есть что. Получил всю "Неделю", получаю бесплатно "Орлов<ский> вестн<ик>" (помнишь, я летом послал туда набросок о школах6; на днях я напомнил письмом про это Семеновой7 и, узнав, что он напечатан, написал о бесплатной высылке газеты. Получаю теперь аккуратно. Писал ли я тебе, что Василий Александрович тоже литератор, поместил в "Орлов<ском> вестн<ике>" штуки три корреспонденции8 и тоже получает бесплатно. В Глотовой прогресс: Клим Исаев выписывает "Орлов<ский> вестн<ик>" и на будущий год "Сын отечест<ва>", Лев Ис<аев> - "Сверчка", "Хлябал" - охотничий какой-то журнал, Григор<ий> Андр<еевич> - "Эпоху", Софья хочет "Родник", Пав<ел> Гавр<илович> - "Родину" и т.д. Только Култышка "не...", - охотится все. Заговорив про Глотово, сообщу еще кое-что из ее жизни: Варвара Алексеевна уже больше двух недель вышла замуж. Муж (Никифор Макринов) семинар огромного роста, с большим туловищем, к которому очень не идут тонкие ноги и громадные сапоги - лодками. Лицом все-таки ничего. Но молчалив и неразвит, должно быть, до безобразия. Попросил у Гр<игория> Андр<еевича> что-нибудь почитать. Тот ему Гаршина, думая угодить и обрадовать. И вдруг - "Нет это мне не надо, мне что-нибудь, а это, небось, скучно!" Мы сейчас притащили ему "Церковь в катакомбах" Домбровского9. Пороху, как ты выражаешься, значит, не выдумает. Когда засмеется, - грубым, коротким ворчаньем, - лицо принимает наивно идиотское выражение. Видел я его, впрочем, один раз...
   Прощай, мой драгоценный, милый Юричка!

Твой любящий друг

Ив. Бунин.

  
   P.S. Читал ли ты у нас (каково? ) в "Неделе" статью графа Льва Николаевича Толстого10?
   В ноябрьскую "Книжку Недели" не попал по своей вине. Отец не дал лошадей ни до станции, ни до Глотова.
  

10. Ю. А. БУНИНУ

26 декабря 1888. Глотово

  

26 декабря 88-го г.

   Драгоценный Юринька! Извини, пожалуйста, голубчик, что не мог писать тебе к празднику1. Ты поймешь, конечно, что я совсем это не из того, чтобы быть пред тобою невежею, - а потому, разумеется, что неоткуда было письма послать. Теперь, когда я в Глотовом, я могу исполнить это и от всей души поздравить тебя с праздником. Письмо твое от 27 получил еще в начале декабря, но отвечал не сейчас опять-таки по некоторой причине, а именно: ждал, пока окончательно уладятся наши дела. Положим, они и сейчас не уладились еще, но все-таки исход яснее. Мещериновой заплатили рублей 230-ть и упросили подождать. Я был у ней и с удовольствием увидел, что это - замечательно деликатная и добрая женщина. У Бибиковых был отец, они тоже согласились подождать проценты, но на неделю на полторы - не более. Отец наконец решил окончательно передать матери Озерки. Евгений покупает у матери 16 десятин, но сейчас дает только 300 рублей для уплаты процентов. Остальные тогда, когда он получит по своим векселям с <нрзб> и с Софьи, т.е. в мае 89-го. Завтра или послезавтра, словом, до Нового года, наверно, все устроится и кончится. Вот все, что я могу сообщить тебе о "делах". О них пока довольно.
   Прежде всего скажу тебе, что пишу письмо едва не со слезами. Тоска такая, что грудь даже ломит2. Правда, я все время старался исполнять твой совет и все время не раскисал почти ни капли. Но вчера и нонче - как дьявол на мне поехал. И понимаешь, дорогой мой Юричка, ничего не могу с собой сделать: вчера целый вечер едва сидел. Просто видеть никого не могу из этих скотов. Нонче то же самое.
  
   "Одинокий, потерянный,
   Как в пустыне стою..."3
  
   Милый, голубчик, ей-богу, не ломаюсь! Даже ночью снится что-то необычайно темное и грустное, сердце щемит во сне даже. Евгений говорит, что это - желчь. Но хотя я и чувствую себя в самом деле нездоровым, не соглашаюсь с ним: лицо совершенно не желтое. Похудел я, правда, здорово и бесцветен, как рыба...
   В "Родине" во всю осень ничего моего не появлялось4. Относительно участия в ней последую твоему совету. Читал ли ты в декабрьской "Книжке Недели" два мои стихотворения5 и как они тебе понравились? Напиши. Ужасно жаль, что ты не приехал к Рождеству. Полежали бы опять в детской на кровати, поговорили бы и почитали. У меня есть полное собрание сочинений Альбова, книжка Минского и Ясинского (стихотворения)6, читал на днях "С двух сторон" Короленко, прочитал "Обрыв" Гончарова, "Минеральные воды" и некот<орые> другие вещи Эртеля. Хочу выписать себе новое издание Гл. Успенского в 2 т. за 3 руб.7. Что-то почитываешь ты, как провел праздник (т.е. пока 2 дня только). У нас, разумеется, все идет поразительно похоже на прошлый год. Ну, пока прощай, крепко, крепко целую тебя, милый и уважаемый брат.

Твой Ив. Бунин.

   Настя, Евгений и остальные целуют тебя.
   Передай поклон Глебу (он наверно в Харькове?) и Марии Константиновне. Через несколько дней буду еще писать.
  

11. Ю. А. БУНИНУ

29 декабря 1888. Елец

  
   Дорогой Юричка! Нонче, наконец, дела наши кончены, и я спешу поэтому написать поподробнее, как мы устроились. Мать выдала Евгению задаточную на болотную землю; срок совершения купчей назначили 1-го июля. Денег с него получено пока 215 рублей (они пошли почти все (200 руб.) на проценты Бибиковым), остальные 85 рублей (которые пойдут на хлопоты перезаложить Озерки в Двор<янском> банке) - на Святках (не позднее последних дней). Вместо остальной суммы Евгений передал матери вексель Отто Карловича1 на 1000 рублей. Надпись на векселе я настоял сделать такую, что в случае смерти От<то> Карл<овича> обязан будет заплатить Евгений (такая надпись называется ответственной-бланковой". Мне ее указал нотариус). Отец с матерью сделали тоже задаточную с тем условием, чтобы купчая должна быть сделана 31-го августа. Задатку, написано в ней, отец получил 1150 рублей. Как видишь, дела устроились, слава Богу, сравнительно ничего. Пиши, ради Бога, скорее, мать ужасно беспокоится. Мы сейчас все сидим в нумере Лив<енского> подв<орья> (т.е. я, Евгений и мать, отец спит); мать поминутно упрашивает написать тебе это.
   Прощай, мой драгоценный и уважаемый Юричка. Писать больше некогда, Евгений торопит на вокзал (едем в Глотово).

Искренно любящий тебя

Ив. Бунин.

   29 декабря 88-го г.
   1/6 вечера.
   См. на обороте.
   <Е. А. Бунин:> Милый брат Юлий!
   Коеолобый2 тебе сейчас пишет как мы устроили дело, но добавлю, что контракт с Захаром остается пока действительным, но думаю с ним как-нибудь сойтись, в отношении, брат, винной моей лавки очень скверно, права еще не брал, нет денег, думаю достать, и все-таки будет бесполезно, так как у нас в Озерках Илья Ромашков получил разрешение и взял уже права на винную лавку в доме Резвой и, разумеется, придется конкурировать, убытки будут непременно и у него, мой хромой дьявол. Мы, слава Богу, живы и здоровы. Целуем тебя и ожидаем от тебя известий, как ты устроился. Любящий брат твой Е. Бунин.
  

12. И. А. БЕЛОУСОВУ

19 января 1889. Елец

  

Милостивый государь

Иван Алексеевич!

   От Егора Ивановича1 получил в подарок Вашу книгу2, переводы из Шевченко, и узнал, что Вы желаете со мной познакомиться, хотя письменно. "Вы, - сказал мне Егор Иванович, - ищете "мотивов" начать переписку". Ну вот Вам и "мотив". Пишите, как получите мое письмо, - и, может быть, тогда у нас найдется, чем поделиться друг с другом. Пока же, - до свидания.

Ваш покорный слуга

Ив. Бунин.

   Адрес мой: Елец, Орловск. губ. Ивану Алексеевичу Бунину.
   Елец
   19 января 89-го г.
   Вечер.
  

13. Ю. А. БУНИНУ

20 января 1889. Елец

  
   Милый и уважаемый Юричка! То, о чем я хочу тебе написать, наверно, очень удивит тебя, так что ты, пожалуй, не поверишь мне вполне. Поэтому загодя прошу тебя отнестись к моему письму посерьезнее и дать мне серьезный совет. Дело в следующем.
   Вчера я отправился к Назарову вечером и не застал его. Жена его говорит, что я ему страшно нужен. Я в Биржу. Там он мне сообщил следующее: "У меня, говорит, три раза была Семенова (издательница "Орловск<ого> вест<ника>") и убедительно просила передать Вам, что она просит Вас быть при "Орловск<ом> вестнике" помощником редактора1. Редактор (неофициальный) там некто Борис Петрович Шелихов. Он тоже был у меня и говорил то же самое. Потом писал об этом". Я спросил у Назарова, что, может быть, Шелихов думает, что я был где-нибудь в университете или не знает, что мне 18 лет; Назаров говорит, что Шелихов и Семенова знают отлично, что я нигде почти не был, знают, что я так молод, но думают, что я для них вполне годен. Шелихов слишком занят и типографией, и корректурой, и корреспонденциями, и т.п., так что ему некогда перерабатывать даже различные сведения из жизни Орла. Поэтому он думает, что я ему буду хорошим помощником, буду писать фельетоны, журнальные заметки и т.п. Семенова читала в "Родине" мое журнальное обозрение2 и восхищается моим умением владеть пером. Просила также через Назарова у меня позволения перепечатывать из "Недели" мои стихотворения3. Относительно всего этого я сначала не доверял Назарову, но он мне показывал письма Семеновой и Шелихова обо мне. Письмо Шелихова к Назарову обо мне сейчас у меня... Назарову он говорил, что они мне дадут готовую квартиру и 35-40 рублей в месяц. Вот, брат, какие дела. Пожалуйста, не подумай, что я хоть несколько вру или преувеличиваю. Ответь, ради Бога, скорее. Я так и написал Семеновой4, что не могу раньше первых чисел февраля дать ей положительный ответ и просил сообщить ее условия подробнее. Я думаю, голубчик Юричка, что при недурных условиях можно согласиться с радостью. При редакции прекрасная библиотека, получаются буквально все журналы. Подумай, какая прелесть! К тому же навсегда там меня не привяжут. Семенова, говорит Назаров, прекрасная, простая дама или барышня что ли (она живет вполне официально с Шелиховым: молоденькая еще!). Отвечай же, Юричка, поскорее, ехать мне или нет.
   О домашнем житье-бытье поговорю в другой раз. Твои слова всегда на меня влияют. Я знаю, голубчик, что твое письмо не фразы. Я, честное слово, теперь всегда стараюсь себя подтягивать и ободрять рассудком. Прощай, мой драгоценный. Пиши же скорее.
   Искренно любящий и уважающий тебя

Ив. Бунин.

   Елец, 20 января.
  

14. И. А. БЕЛОУСОВУ

3 февраля 1889. Озерки

  

Вечер 3-го февраля 89-го года

д. Озерки, Елецкого уезда.

   Только сейчас получил Ваше письмо, уважаемый Иван Алексеевич, и сейчас же сажусь отвечать Вам. Вы спрашиваете моего мнения относительно Вашей книги1 и я с удовольствием готов удовлетворить Вашему желанию: на меня она произвела хорошее впечатление, во-первых, своим легким и отделанным стихом и, во-вторых, тем, что в ней есть несколько переводов (весьма верных и вообще хороших) тех из стихотворение Шевченко, которые замечательны по глубине и теплоте чувства. Мне только жаль, отчего Вы не перевели и не поместили в Вашу книжечку такие, напр., превосходные и высокопоэтические вещи Т<араса> Г<ригорьевича>, как "Як умру я, поховайте...", "Думы мои, думы мои...", "И широкую долыну..." (кажется так?), "Огни горят музыка грае..." и т.п. Не оттого ли, что у них есть уже переводы2? Если так, то Вы отчасти правы, но правы опять-таки отчасти - и вот почему; многие из перевод<ов> названных мною стих<отворений> Т<араса> Г<ригорьевича> не совсем удачны и вообще стоят много ниже подлинника. Так, напр., перевод стихотв<орения> "И широкую долыну...", сделанный А. Н. Плещеевым3 (кажется, им), по моему мнению, не совсем хорош; он начинается так:
  
   И долину, и могилу,
   И вечерний тихий час,
   Все, что снилось, говорилось
   Вспоминал я много раз...
  
   Но уже по началу можно судить, как мало он передает подлинник. Самый измененный размер много портит дело. Вспомните, Иван Алексеевич, как хорош первый куплет этого стихот<ворения> у Шевченко! Какая глубокая, поэтическая грусть и как музыкально звучит она в конце этого куплета: "...Не забуду я!.."
   Из Ваших "украинских мотивов" мне понравились три стихотв<орения> "Я нигде тебя не вижу", "Украинская ночь" и "Знаю, знаю твое горе!.." Но вообще, сказать по правде, Ваши неукраинские, оригинальные стихот<ворения>, как, напр., в "Вестнике"4, мне нравятся более.
   Про г. Эдельмана я ровно ничего не знаю; прочитавши же в Вашем письме про его проделку, пришел к убеждению, что подобных нахалов немало: так, напр., в той же "Родине", не помню в каком нумере, помещено было стих<отворение> под заглавием: "На могиле страдалицы"5, в котором я сразу узнал одно из стихот<ворений> Б. Левина, помещ<енное> в "Живоп<исном> обозрении" за 78-й г.6. Списано буквально слово в слово!..
   Изданного, Иван Алексеевич, у меня ничего нету: издавать мне рано, потому что надеюсь на большее развитие своего таланта. К тому же мне не советуют делать этого многие близкие люди и такие компетентные в литературе лица, как П. А. Гайдебуров7. Следовательно, прислать не могу ничего, хотя прислал бы с удовольствием. Нового - тоже почти ничего нет. Читали ли Вы мои стихот<ворения> в "Книжках Недели" и в том числе последнее мое стихотв<орение> в январской книге8? В "Книжк<ах> Недели" я пишу исключительно. В "Родину" я не давал ничего почти с самого лета9. Этот журнальчик много вредит себе и производит плохое впечатление тем, что помещает, напр., таких г.г., как какого-то Тодорова, Софийского10 и т.п. Читали ли Вы в ней мои статьи о поэзии и мою статью про Назарова (No 28 или 29)11? Напишите, кто у Вас есть из знакомых литераторов, каков состав редакции "Вестника"12; не знаете ли чего подробного про г. Вдовина13. Его письмо у Егора Иванов<ича> меня заинтересовало. Это один из самоучек, как видно, умный человек. Жду Вашего письма вскоре. Потолкуем тогда о поэзии, о Ваших и моих взглядах на нее и т.п.

Ваш Ив. Бунин.

   Адрес мой тот же.
  

15. Ю. А. БУНИНУ

17 марта 1889. Елец

  

Елец, 17-ое м.

   Дорогой Юричка!
   Извини, пожалуйста, что не сразу тебе ответить мог. Первое твое письмо получил я только 15-го и поэтому решился написать тебе прямо из города, т.е. отвечал на твое окончательное письмо. Ты просишь известить тебя телеграммой, куда я намереваюсь, - я это исполнил. Не знаю, получил ли ты ее. Теперь пишу подробнее.
   Разумеется, мне много приятнее, да и выгоднее жить в Харькове, т.е. с тобою. Было бы очень и очень хорошо, если бы ты мне нашел хотя какую-нибудь пустяковую работу при "Южном крае" или при "Харьковских [Далее текст утрачен.].
  

16. А. Н., Л. А., М. А., Е. А., Н. К. БУНИНЫМ

13, 14, 15 апреля 1889. Севастополь

  

Севастополь, 13 апреля

1889 г.

   Дорогие папа, мама, Мусинька, Евгений
   и Настюрочка!
   Вам, должно быть, в эту минуту ужасно странно представить себе, что Ваня сидит в Севастополе, на террасе гостиницы, в двух шагах от которой начинается Черное море? Мне самому это как-то странно... Я приехал в Севастополь только сегодня и еще не привык к мысли, что я наконец - в Крыму... В особенности странно показалось, когда я сегодня проснулся на рассвете и взглянул из окна вагона... Картина представилась такая, какую вообразить себе, не видя Крыма, я думаю, невозможно: по обеим сторонам дороги в утреннем голубом тумане разбегались горы, покрытые лесами, виднелись ущелья, а внизу по долине - стройные, гигантские кипарисы и тополи. Какие-то особенные деревца, кажется рододендроны и олеандры, в полном цвету, - в белых розах... Станции утопают в яркой зелени. Поезд мчится то глубоко в долинах, то по отвесным скалам, то скрывается в туннелях. В туннелях - жутко: темь буквально могильная, в особенности после станции "Бель-бек". Когда поезд наконец вынырнул из него на свет, я невольно замер: направо, глубоко внизу, в широкой цветущей долине, в зелени, среди кипарисов утопал не то городок какой-то, не то аул, штук пятьдесят белых домиков; за ними по обеим сторонам горы, а среди гор - расстилалось в тумане и сливалось с горизонтом - море! В утренней голубой мгле - оно как-то особенно было величаво и бесконечно.
   Севастополь мне не особенно понравился. Ты, папа, наверное, не узнал бы его: теперь он совершенно отстроился, но плох тем, что почти совершенно лишен зелени. Красоту его составляет, разумеется, море. Часа в 3 дня я нанял парусную лодку, ездил (конечно, не один, а с рыбаком) к Константиновской крепости, потом в открытое море. День сегодня был - прелестный; волны прозрачные, совершенно изумрудные. Даль видна верст на 40. Вечером гулял на бульваре, слушал музыку, смотрел на закат солнца, - выбрал на самом берегу на возвышении скамеечку и одиноко сидел, глядя вдаль, до тех пор, пока совсем не стемнело. Потом воротился в свой нумер и, вспомнив, что я теперь отделен от вас целою тысячею верст, загрустил немного...
   До свидания, мои дорогие; завтра отправляюсь к Байдарским воротам, а потом в Ялту.
  

15 и 14 апреля.

   Сегодня я отправился к Байдарским воротам. Ехать пришлось на перекладных (до Байдарских ворот две станции) по шоссе, в бричке. Бричка совершенно в таком же роде, как обыкновенные солдатские телеги, крашенные зеленою краскою; лошадей впрягается пара, в дышло. Ехать во всяком случае не очень-то удобно, да и дорога сначала от Севастополя неинтересная: голая, песчаная и каменистая. Однако, начиная от Балаклавы, идут уже горы и местность меняется; чем дальше - горы все неприступнее и выше, леса по ним гуще и живописнее, становится дико и глухо, изредка где-нибудь у подошвы горы белеет одинокая татарская хатка; самая большая деревенька - это Байдары, в Байдарской долине. Там уж настоящая красота. Долина вся кругом в горах, вся в садах; не знаю почему, только горы постоянно в какой-то голубой дымке, - словом, роскошь. Около самых Байдарских ворот - станция. Байдарскими воротами называется широкий проход между двумя самыми высокими горами - вот как

0x01 graphic

   В этом проходе, как видно на рисунке, построены искусственные ворота. Я слез на станции и спокойно пошел к воротам. Но едва я вышел из ворот, как отскочил назад и замер от невольного ужаса: море поразило меня опять. Под самыми воротами - страшный обрыв (если спускаться по этому обрыву по извилистой дороге - до моря считается версты три!), а под ним и впереди, и направо, и налево верст на 50 вдаль - открытое море. Поглядишь вниз - холод по коже подирает; но все-таки красиво. Справа и слева ворот - уходят в небо скалы, шумят деревья; высоко, высоко кружатся орлы и горные коршуны. С моря плывет свежий, прохладный ветер: воздух резкий.
   Ночевал я на станции и утром отправился обратно пешком (до Севастополя - 40 верст). Сначала шел прекрасно; в Байдарах есть трактир, зашел, ел яйца, пил крымское вино. На улицах - сидят на земле татары, пробуют лошадей и т.д. Около деревни встретил пастуха, загорелую круглую морду под огромной мохнатой шапкой. Сел, разговор начали:
   - "Сабан - хайрос", - говорит пастух.
   - Сиги - манан, - отвечаю я ему дружески.
   Пастух осклабился; потом развернул какие-то вонючие шкуры, достал куски черного, как уголь, сухого хлеба. - "Отмек кушаешь?" - спрашивает и подает мне. Я взял, спрятал и пошел дальше.
   Полдень застал меня в горах, жара, дышать невозможно; кое-как добрался до станции, потом нанял обратного ямщика и за 30 коп. доехал до Севастополя. Ямщик оказался славный малый, солдат, настоящий тип. Низенький, коренастый; ватный картуз набок, на левом виске ухарски взбиты волосы. Сквернословит несмолкая.
   -27 лет живу здесь, туда-е - мать, - рассказывал он, - проклятая сторона! Хоть такое событие взять: жил я тут с одной: полная, туда-е мать, красивая... Только подарил я ей башмаки; глядь, а у ней полюбник! А, каково? Не шкура, туда-е - мать? Однако и я не сплоховал: "нет, говорю, стой, я, говорю, не дозволю", - то и взял башмаки назад.
   На дороге он на гривенник хватил спирту и осовел. Лицо запотело, картуз на затылке, смотрит вдаль глупыми глазами...
   - Ишь зеленя-то! - забормотал он шепотом. - И у нас теперь зеленя! Птички эти, бывалыча, выдешь: глядь - журавчик - ти, ти, ти, ти... бегить, бегить; хвостик задрамши...
   Скоро мое путешествие кончилось.

- - -

   Прощайте же пока, мои дорогие.

Ваш Ив. Бунин.

  

17. Ю. А. БУНИНУ

Июнь 1889. Орел

  
   Дорогой Юричка! Прости за долгое молчание. По приезде моем в деревню писать было почти не о чем. А потом вышло как-то глупо: ни копейки денег! Был раз в Ельце с пятью рублями, - из них трынки нельзя было тратить, - стоял я у Верочки1. Ну да что об этом. Денег раздобыл только недавно. Письмо твое получил числа 4-го. Вот подлая штука вышла с "Киевской стариной"; послал ли ты эту статью в "Экономический журнал"2? Не получал ли ответа из "Русской мысли"?
   Я живу недурно; здоровье поправилось, слабости почти не чувствую никогда, - а все молоко! - пью и страшно помогает. Приезжай поскорее: лето у нас стоит прекрасное. Мы тебя ждем к Кирикам3.
   Евгений с матерью переписал задаточную расписку. Денег с Отто Карловича еще не получала. Да и получать-то придется не 1000, как сказано, а 700, потому что Евгений забрал 300 (Отто не знал до сей поры, что вексель передан). Евгений говорит, что он не мог не взять этих трехсот рублей, и если мы не хотим взять 700 рублей, он отдаст нам землю назад и просит только вексель на те деньги, которые мы взяли у него для Бибиковых. Как видишь, невозможно было не согласиться взять хотя 700. Поступок подлый!
   Лиза4 тебе наверно писала, что я ее в Орле не видал? Я выходил в 12 часов к корпусу, ходил и по направлению к Волховской, - словом, ждал больше получаса, больше ждать не мог, - погода стояла холодная, а я и так простудился, переночевав в холодном вокзале.
   Как ты? Милый мой, мне очень было грустно читать, что ты "из сил выбился!" Приезжай поскорее.
   Я сейчас в Орле, в редакции. Приехал на несколько дней, привез рукописи. Шелихов все просит что-нибудь беллетристического5: у них совершенно почти нечего печатать.
   Пиши скорее, на Измалково.

Глубоко уважающий тебя и

искренно любящий тебя

Ив. Бунин.

   Поклонись всем знакомым. Очень желал бы повидать кого-нибудь из них!
  

18. Е. А. и Н. К. БУНИНЫМ

17 ноября 1889. Харьков

  

17 ноября.

Дорогие мои Евгений и Настюрочка!

   Не писал до сих пор вот почему: во-первых, был дня четыре в Орле и еще не знал, поеду ли в Харьков или возвращусь домой; во-вторых, приехавши в Харьков, дня два ждал пока схожу в банк и мне выдадут устав: хотел, значит, написать и послать письмо вместе с уставом. Но сходить в банк не пришлось оттого, что со мной случилась страшная гадость: в Харькове тиф и я, к несчастью, заразился; кажется, 12-го числа я заболел тифоидом1, т.е. болезнью, похожею на тиф, только слабее. К счастью, наш знакомый доктор успел помочь мне сразу, иначе дело вышло бы худо; теперь мне много лучше и я, должно быть, совсем встану здоровым числа 25-го, т.е. можно будет выходить на улицу. Опасности во всяком случае ни малейшей; вечерами бывает сильный жар и общий упадок сил, но это скоро прекратится.
   Что же касается банковского устава, то завтра отправится за ним Юрий. Кстати о Юрии: заниматься у Гордеенко он еще не начал, репетирует гимназиста. Горкуша обещался почти наверняка выхлопотать ему место в "Обществе страхования жизни". Жалованье будет хорошее - тысячи полторы или 2. Говорит, что впоследствии лет через пять можно будет получать тысяч 20. Вот бы было хорошо!
   С профессором Белоусовым не советовался: он в Крыму. Может быть, скоро воротится.
   Живем мы на квартире у одного знакомого. Адрес такой: Рубановский переулок, дом Булатникова, No 8, квартира Федора Алексеевича Ребинина, для передачи И. А. Бунину.
   Когда выеду, еще не знаю. Но <во> всяком случае, как встану, так вскоре и выеду.
   Послезавтра буду писать еще и, должно быть, пошлю устав.
   Убеди же отца поскорей начинать дело.
   Пока же целую Вас крепко, крепко; прощайте и не забывайте

любящего Вас

Ив. Бунина.

   Ради Бога, не показывайте этого письма матери; она страшно испугается, а пугаться вовсе нечего. Бог даст, скоро совсем поправлюсь.
   Только будет страшно жаль, если проклятая болезнь сделает то, что я не попаду к Вам на праздник.

Ив. Бунин.

  
   P.S. По правде сказать, страшно скучно одному: Ребинин уходит с утра на службу, Юрий на урок, а потом в библиотеку, так что до вечера я совершенно один... Грустно! Во время болезни как-то особенно жаль всех своих. Чувствуешь себя каким-то одиноким и забытым. Ну, да делать нечего...
   До свидания, дорогие мои!
  

19. Ю. А. БУНИНУ

Начало января 1890. Елец

  
   Юринька! милый, дорогой Юринька! В эту минуту я чувствую такую безграничную любовь к тебе и столько раскаяния во многом, что положительно не могу не написать тебе. Я сказал: "в эту минуту", но это, ей-богу, не значит, что все мое чувство к тебе - пустяки. Эта минута есть выражение всего моего хорошего к тебе, которое иногда, по воле обстоятельств, так сказать, заслоняется ими же. Прости, ради Бога, ради Христа, что я не побыл с тобою в деревне. Милый! Я сейчас до слез жалею сам об этом. Сколько бы мы вспомнили, сколько бы поговорили! Получивши твое письмо и вдруг уже ясно почувствовав, что тебя уже нет, я ужаснулся... Ты может подумаешь, что я сфразировал в последнем выражении. Да, ей-богу, нет! Ну да что толковать!

- - -

   Я ездил в Орел, пробыл там дня 4, клянусь Богом, употреблял все усилия получить деньги1, - но мне дали только 15 рублей, из которых я заплатил в гостиницу 7 р. 60 (ведь ты же знаешь, у меня почти совсем не было денег, когда ты уезжал). Обещались отдать остальные непременно к половине января. Вышлю, Богом клянусь!
  

- - -

   Милый! Я оскотенел, ты думаешь? Правда, я чувствую, что кое в чем я виноват, да, ей-богу, чувствую. Ох, Юринька! Как бы я хотел сейчас поцеловать твою руку и зареветь, как собака! Чтоб провалилась вся дьявольская обстановка, приведшая меня к некоторому. Погоди - строг буду, то черт знает чего! Эх, да не писать бы сейчас, а тебя сюда! Впрочем - опять подумаешь, что лгу, хочу выгородить себя! Как знаешь!
  

- - -

   Напиши мне, ради Христа, как ты был в деревне, что видел, что чувствовал - подробнее, подробнее.
   Получил телеграмму?
   Лизе поклон. Целую ее, ее руку. Ее люблю, ей-богу, люблю!
  

- - -

   Перо сломал.
   Милый мой!
   Так как сейчас идут на почту, то спешу и не могу написать. Прилагаю тебе приготовленное.
  

20. Ю. А. БУНИНУ

До мая 1890. Озёрки

  
   Резвой1 рождение) заявил, что я "содрал" это из "Живопис<ного> обозрен<ия>". Все, конечно (злы на меня все - за Шумского), обрадовались, и Шумский сказал, что он завтра же напишет в "Орлов<ский> вестн<ик>" о таком лит<ературном> воровстве. Затем читали новую поэму Н. Осипов<а> про меня, где между прочим говорится: "А мы юному поэту уши выдерем за это!" Хорош Н. Осипов! И все это пишет за то, что Шумский привез и подарил ему сапоги.
   Новостей особенных нету. Евгений все торгуется с Н<иколаем> Фед<оровичем>2 относительно земли и, наверно, продаст все: Валентин покупает болотную. Так что Евген<ий> может навсегда покинуть Озерки. Кстати, вспомнил о Н<иколае> Ф<едоровиче>: у него был тот господин, про которого он говорил (из Сибири); кланяется тебе и передает, что умер -н.
   Мы уже получили из Дворянского банка уведомление, что ссуда разрешена нам в количестве 1800 рублей. Скоро пришлют для подписи залоговое свидетельство.
   Ради Бога - достань где-нибудь программу для сельских учителей да поскорее, а то, как мне сказал Н<иколай> Фед<орович>, осенью меня уже зачислят в разряд отбывающих воинскую повинность3 (это делают за год до настоящего "бритья") и пути мне будут отрезаны. Напиши и посоветуй. Григ<орий> Андр<еевич> уверяет, что экзамен легок до безобразия.
   Ну, пока до свидания, милый и дорогой Юринька. Кланяйся дорогому "добр, кор." и всем, всем!
   Скажи, что на коленях умоляю Зинаиду Ивановну перевести мне всю "Роллу"4. Ради Бога, прошу ее. Да поскорее.

Любящий тебя И. Бунин.

   P.S. Сеньку Новосельского прислали по этапу; пробыл он с месяц, в течение которого он буквально не переставая бил жену, продавал последние мерки ржи и т.п. Теперь наконец ему выдали пачпорт, и он уехал.
  

21. Л. Н. ТОЛСТОМУ

12 июня 1890. Елец

  

Глубокоуважаемый

Лев Николаевич!

   Я - один из тех многих, которые, с глубоким интересом и уважением следя за каждым Вашим словом, берут на себя смелость беспокоить Вас своими сомнениями и думами о своей собственной жизни. Я знаю при этом, что Вас, наверно, уже утомило выслушивать часто очень шаблонные и однообразные вопросы, и потому вдвойне чувствую себя неловко, прося Вас ответить, могу ли я когда-либо побывать у Вас и воспользоваться хотя на несколько минут Вашею беседою. Я прочитал Ваше "Послесловие"1, и Ваши мысли слишком поразили меня; высказанные Вами настолько резко, что я не то что не соглашаюсь с Вами, но не могу, так сказать, вместить Ваших мыслей.
   Хотелось бы спросить Вас кое о чем поподробнее.
   Напишите же, глубокоуважаемый Лев Николаевич, могу ли завернуть к Вам и когда2.
   Мой адрес: Елец, Орловской губ., Ивану Алексеевичу Бунину.

Глубоко уважающий Вас

И. Бунин.

   12 июня
   90 года.
  

22. Ю. А. БУНИНУ

28 или 29 июня 1890. Озерки

  
   Милый и дорогой Юринька! Я, ей-богу, не ожидал, что ты на меня обидишься за мое молчание. Произошло оно оттого, что твой адрес я потерял, а у Евгения не списал и как нарочно забывал. Приеду, например, в Орел или в Елец, сяду писать, - а адреса-то нету. Честное слово не вру. Мне, напротив, очень хотелось написать тебе: я ужасно обрадовался, что все-таки ты теперь перестанешь биться как рыба об лед. Как бы я желал повидать тебя! Приезжай, ради Бога, поскорее. Я уже кровать другую поставил в гостиной. У нас стоит замечательное лето. Этакого не запомнят. Дни страшно жаркие; бывает, например, до 37R. Хорошо, ей-богу!
   Про наши дела ты уже, наверно, знаешь; Евгений говорит, что он писал тебе; 200 рублей мы заняли у Отто Карловича, и я был в Орле, внес в банк 334 р. Так что теперь мы все-таки обеспечены на время.
   Напиши, пожалуйста, какова Полтава1, есть ли там или, по крайней мере, будут ли знакомые вроде харьковских.
   У нас нового не особенно много, Я все разъезжал. Был в Орле с неделю (и опять не мог написать тебе без адреса), потом поехал с Шелеховым (ред<актором> "Орлов<ского> вест<ника>") к Л. Толстому "потолковать". Толстого не застали, и вчера я вернулся домой. Мне пришло в голову сообщить тебе кое-какие наши новости. Я это написал еще с месяц тому назад, но, как уже говорил, отослать не приходилось. Поэтому я и посылаю тебе их. Ты не сочти за свинство с моей стороны, - дело в том, писать тороплюсь: Евгений сейчас едет на станцию.
   Так вот, прежде всего, интересна Софьина2 история. Она теперь живет с неким Штейманом. Откуда он, -

Другие авторы
  • Муравьев-Апостол Иван Матвеевич
  • Золотусский Игорь
  • Савинков Борис Викторович
  • Черный Саша
  • Радзиевский А.
  • Попугаев Василий Васильевич
  • Сизова Александра Константиновна
  • Лютер Мартин
  • Вонлярлярский Василий Александрович
  • Соколов Николай Матвеевич
  • Другие произведения
  • Пильский Петр Мосеевич - Аркадий Аверченко
  • Курочкин Василий Степанович - И. Г. Ямпольский. Поэты "Искры"
  • Фет Афанасий Афанасьевич - Две липки
  • Южаков Сергей Николаевич - Михаил Сперанский. Его жизнь и общественная деятельность
  • Катков Михаил Никифорович - Влияние патриотических заявлений русского народа на европейское общественное мнение
  • Лесков Николай Семенович - Сим воспрещается...
  • Языков Николай Михайлович - Странный случай
  • Замятин Евгений Иванович - Слово предоставляется товарищу Чурыгину
  • Семенов Сергей Терентьевич - На ночлеге
  • Горький Максим - Приветствие Красной Армии
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 523 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа