Гаршин Всеволод Михайлович - Письма

рте: В Харьков. Подгорная ул., д. No Е. С. Гаршиной.

  

  

   Дорогая мама! Вчера получил от вас письмо с известием о наших вояках. То обстоятельство, что мне быть может дадут крест, ужасно меня взволновало: дело, конечно, не в кресте, а воспоминания вдруг поднялись и наполнили душу.¹⁰² Вспомнил день 11 авг. 77 г., быть может единственный день, когда вполне сознавал себя честным и порядочным человеком. Тот, кто не бывал под пулями, вряд ли поймет, что я этим хочу сказать. Вчера вечером я рассказывал двум знакомым об этом дне, и когда они ушли, чуть не расплакался. Убитые товарищи и теперь передо мною как живые, особенно Федоров, на моих руках истекший кровью. Ах злодеи, злодеи, что они делают.

   В Бологое поехать, кажется, не могу: денег мало, а на поездку туда и назад нужно minimum 15 р. Впрочем, до вечера времени еще много. Очень хотелось бы мне повидать товарищей. Вероятно, Аф<анасье>вы и Сахаров скоро приедут сюда.

   Третьего дня был у Мих. Евгр. <Салтыкова>. Снес ему маленькую-маленькую вещицу, написанную между прочим, сказку. И притом фантастическую.¹⁰³ Обещал написать, если не понравится, да вот всё еще молчит. Вероятно, пригодилась. Таким образом март, апр., май "О. З." будут иметь счастие украшаться моими творениями.

   Скадовского картины еще нет на выставке. Непременно напишу вам, что вы просите. И мнение Крачковского изложу, хотя вы меня немножко обижаете, ценя мое мнение ниже его. Я во всяком случае судья не меньше его в сих делах.

   Прозоровский есть. Бывший слуш. Шабачьего клинику. Тот ли?

   Юрию Ник. до 20-21-го исполнить его поручения никак не могу, а тогда употреблю все возможное. Нашел один экземпляр, да непродажный.

   Вероятно, уже знаете о покушении на Дрентельна. Писать больше некогда, нужно опустить письмо. До скорого свиданья, голубчик мама. Цалую вас крепко-крепко. Миша кланяется.

   Нарочно распечатал письмо, чтобы выразить свою радость по случаю решения Влад. Степаныча. Правда, я в этом человеке ничего не понимаю. Подвержена его совесть затмениям, что ли?

   Все-таки я очень рад.

   Еще. До<р>фман (барышня знакомая) бывает у Кислаковских (изв. железнодорожник, инженер). Упомянула она обо мне, и m-me Кислаковская объявила, что я ей родственник. Как-то через Иваненковых. Зовут ее Лизавета Петровна. Кто она? Мне не мешало бы посмотреть их. Кислаковская очень просила Д. "привести" меня.

  

  

   Что-то у вас в Питере теперь делается! Не спрашиваю, а только восклицаю, потому что не такое теперь время, чтобы спрашивать что бы то ни было. У нас "тихо и спокойно", хотя... Поверка паспортов наделала много беды. На Москалевке, напр. (я передаю то, что везде говорят), повесились муж и жена, оставив 6 ч. детей. Паспортов не было для прописывания... на этом свете. Они и отправились туда, где не введена еще паспортная система...

   ...Работа понемножку подвигается вперед.¹⁰⁴ Двигалась бы, конечно, и не понемногу, если бы, работая, приходилось думать о том, что писать, а не о том, чего не писать. Иногда просто в мрачность приходишь при мысли: что если так придется всю жизнь?

   Прочел Маудсли "Душу". Хочу Гризингера прочесть и кроме того хожу со студентами V курса в психиатрическую больницу на "разбор больных". Какая это интересная вещь! Дурная сторона: невольно начинаешь "разбирать" не больных, а т. наз, "здоровых" и находишь то Tabsucht, то Wahnsinn. Что, впрочем, неизбежно должно случаться при внимательном рассмотрении людских поступков. Профессор, дай бог ему здоровья, не гонит с лекции, так что я надеюсь походить на Сабурову дачу (больница) еще с месяц. Что нибудь в голове останется...

  

  

   В первый раз в жизни, дорогая мама, терплю подобный афронт: меня совсем обокрали. Т. е. остались только деньги, да три рубашки, подштан. и носки, бывшие свернутыми с подушкою. Все остальное погибло: шелковое платье, большие сапоги, пледовая пара, белье, кружка, серебр. ложка, и к довершению бедствия и "Художники". Я знал, что на этой ж. д. воруют, и поэтому, даже выходя из вагонов в воксалы, брал с собой вещи, но на самой последней станции (уже версты за 3 от Ростова) задремал, проснулся, когда поезд останавливался, моего соседа и моего чемодана уже не было. На беду вагон был почти пуст.

   Заявил жандармам, но конечно, из этого толку никакого не будет. Просто не знаю, в чем доходить лето. Новое шелковое платье шить - денег не хватит.

   Я вчера уехал от Дорфманов, где очень хорошо провел время, хотя попал к ним в весьма торжественную минуту: наехавшие из Черкасска и Спб. прокурор и жандармский капитан производили обыск. Я раскланялся, предложил им свой вид, но они глупые, не захотели и посмотреть: "Мы верим вам на слово". Дело в том, что Соню Никитину (приятельницу С. Дорфман) уже арестовали в Курске. Бедная, бедная девочка, допрыгалась-таки! А какая хорошая женщина была бы. Пришлось ждать целую ночь в Р<остове>, и я поехал в гостиницу. Извощик привез меня в какой-то "Шато", где страшно жарко, душно, блохи и вдобавок все номера набиты "девицами", производящими нестерпимый гвалт. Едва уснул уже под утро.

   Еду теперь к Федосу. Быть может на обратном пути еще раз заеду к Д. Очень мне нравится Соня; такая милая, сердечная девушка.

   Пишите в Х<арьков>.

   Жоржу и Глафире В. поклон. Сашку цалую. Понравились ли ему картинки?

  

   Дорогая мама! Сегодня приехал в Харьков. Вы, вероятно, получили уже от меня письмо из Ростова н/Д. с известием о печальном событии с моим чемоданом. Досадно. Теперь сижу и переписываю "Художников". В июньской книжке "Attalea" не напечатана, чему я даже рад. Такая пустая до одурения книжка вышла.

   Юрий Никол. <Говоруха-Отрок> ужасно обрадовался мне. Статью свою он все еще дописывает. Все прибавляется понемножку, так что, думаю, теперь она достигла листов 4-5.

   Федос Гавр. и Н. Вас. вам кланяются низко. С большим удовольствием прожил я у них несколько дней. Между прочим, мы с Фед. ездили верст за полтораста по делам (мужикам землю продавали) в те страны, где текут реки: Калитва, Калитвенция, Малая и такая же Большая. Откуда казаки взяли подобные окончания, решительно не понимаю.

   Сейчас только получил ваше письмо от 29. Неутешительные вещи пишете вы: "Как" не выгорело у Жени, я не знаю: он прислал только одно письмо к Ю. Н. на 2-х листах и все почти описывает дядюшку Д. С. <Акимова>. Нечто действительно необыкновенное. Здесь я пробуду, вероятно, до конца этой недели, а затем к Гердам, М. Д. и Васе. К "Рейнклоду" не поеду, денег много нужно.

   У меня к вам есть одна большая просьба. Не возьмете ли вы себе маленькую (12 л.) пансионерку, гимназистку. Это сестра Дорфман, Катя. Тащить ее в Петербург для них крайне затруднительно; в Таганроге поместить некуда. Девочка очень хорошая, за это ручаюсь. Пожалуйста, напишите об этом. Пишите мне пока так: Москва, станция Пушкино, Моск. Яросл. ж. д., дача Камзолкина, д. No 1. Марье Дм. Дебур для Be. Mux. Гаршина, когда приедет. Я не думаю, чтобы одна девочка доставила большие неудобства. Впрочем, если вы вообще не хотите жить ни с кем, то, пожалуйста, напишите откровенно, дорогая мама. Тогда они устроятся как-нибудь иначе.

   Т. к. вы приедете в X. после 1 авг., то я просил Фед. Гавр. приезжать прямо в нашу квартиру, пока не сыщет себе другой.

   До свиданья, мама, крепко цалую вас. Буду писать еще раз из X., а потом от Гердов.

   Всем поклоны.

  

  

   Сегодня, дорогая мама, наконец уезжаю из Харькова. Михель сшил мне новое платье, очень недорого. Пиджак шелковый, а брюки и жилет из очень хорошего трико. Сам предложил кредит, встретив меня на улице и узнав о моем несчастии.

   Почти ежедневно мы с Юр. Ник. направлялись на Сбитневскую дачу. Без этого скука невыносимая; правда, и там под конец так надоело.... Мы с Раисой Всев. в наилучших отношениях. От прежнего осталась разве только дружеская фамильярность, которая до сих пор, кажется, тревожит М. Н. Ах, Раичка, Раичка. Зачем я не мог так разложить тебя раньше на все составные элементы. Очень они просты. Яша зачастил ко мне здесь ходить каждый день, на что, впрочем, я не в претензии, т. к. он рассказывает много интересного о Старобельске.

   Получил письмо от Володи. Он наверно будет в Петербурге осенью. Очень радуюсь этому.

   Пишите мне теперь так: Москва, ст. Пушкино (Моск. Яросл. ж. д.) дача Камзолкина, No 1. М. Д. Дебур, для Bс. Mux. Г-на, когда приедет.

   Не пишу вам теперь об одном наклевывающемся деле, мысль о котором я привез с Дона. Некоторое экономическое предприятие, конечно, не без небольшого риску, но могущее дать в хорошем случае даже богатство. Когда увидимся, поговорим.

   До свиданья, дорогая моя мама, крепко цалую вас. Кланяйтесь нашим, а также Ал. Фед. и Дм. Ив.

  

  

   Вот я ж у Гердов, дорогая мама. Приехал сюда вчера утром и нашел всех в добром здравии. А. Я. забрал сюда работу и переделывает свои книги для новых изданий.

   Вероятно с неделю пробуду здесь, а потом в Москву, в Рыбинск и т. д. Если будете писать мне, вот адрес: Новгор. губ., Кириловского уезда, через Горицкий женский монастырь, село Федосьин Городок, Вере Мих. Золотиловой, для Вс. Мих. Гаршина, когда приедет. Пишите, когда приедете в X., а то я не буду знать, куда писать вам. Я уезжал из X., когда наш флигель был еще в полном разрушении. Кончали верхнюю печку.

   Теперь я еду пока благополучно: еще ничего у меня не украли. Постараюсь и впредь так.

   Володя на Амур, вероятно, не поедет, так как является возможность остаться при Горном институте. Очень я рад этому.

   Чтобы написать вам это письмо, должен был прервать работу: ужасно рьяно принялся за новый рассказ, который будет больше всех. Ничего, идет. Опять война. На этот раз без анализа, просто типы, в которых я чувствую себя вообще слабым.^105? Надо поработать.

   Сколько я не видел народа, все возмущены делом Ландсберга.¹⁰⁶ Все ждали казни. И нужно же было выкидывать штуки, выгонять его в отставку, только затем, чтобы не повесить.

   Пишите, дорогая мама, пожалуйста. Я буду писать вам аккуратно, а теперь пока решительно нечего. Цалую вас.

  

   Дорогой В. А. Не пришлось мне к вам заехать: виновата сама судьба и еще один джентльмен цыганского происхождения. По порядку: выехал из Х<арькова>. Приехал в Амвросиевку...¹⁰⁷

   Пробыл четыре дня, еду дальше. В Таганроге выхожу на вокзал вместе с вещами, чтобы не украли вещи без меня или? меня без вещей. Еду. Луна. Море. Аспект. Садится прохвост, цыганская морда, в чуйке, с серебряной часовой цепочкой, лет сорока, весьма разговорчивых свойств. Болтает...

   ... Она (морда) ложится и храпит. Я сижу и думаю. Думы переходят в грезы, а грезы чорт знает во что. Засыпаю, сидя после последней (перед Ростовом) станции. Слышу свисток. (Не люблю свистков, сэр). Просыпаюсь - поезд гремит, стрелки, красные огни, словом - всякая дрянь. Нужно собрать вещи. Но куда исчезла морда? Лезу под скамейку за чемоданом - и о ужас! О мое шелковое платье, о мои новые рубашки, о рукописи, о цыганская морда! Ты все унесла! Выскочила она на ходу. Я остаюсь в одной русской рубашке. Федос. <Попов>, куда я приехал на другой день, сшил мне еще красную. Жил у него полторы недели, т. е. больше не жил, а ездил с ним по делам в те страны, где текут реки: Калитва и две Калитвенции. Откуда казаки взяли такой суффикс? Продавали там землю мужикам. Видел много мужиков, но обо всем этом, равно как о полуторанедельном пребывании в Харькове, о дальнейшей поездке и о пребывании у Гердов, где я теперь нахожусь, еще будет время рассказать. Заехать к вам я не мог по причине отсутствия приличного костюма, что, надеюсь, ясно видно из моего рассказа...

  

  

   Вот уже почти две недели, дорогая мама, как я живу у Гердов и во все это время собрался написать вам только одно письмо: это по причине затруднительного сообщения с Орлом. Очень хорошо прожил я эти две недели; немного работал (подвинул кое-что вперед), разъезжал по уезду. Мы с А. Я. очень тщательно возимся с здешними "породами" (горными), и теперь геологическое строение для нас уже почти ясно. Руды железной здесь бездна; почти под всем уездом тянется непрерывный пласт красного железняка или сферосидерита. Впрочем, это для вас не очень интересно.

   Завтра уезжаю в М<оскву>, Рыб<инск> и Городок. Денег мне еще хватает. Когда приедете в X., наверно к вам прийдет Михель: я дал ему расписку на 17 р. Пожалуйста не отдавайте ему, если у вас и будут деньги, до моего приезда. Получив деньги в Петерб., я, быть может, вышлю ему, а может быть, и сам привезу.

   Если вы согласитесь принять маленькую Дорфман, напишите об этом в М-ву. Может быть вам самой вздумается войти в переписку с Д.: вот их адрес: ст. Амвросиевка, поселок Рубашкино, Лев Михайлович Дорфман, для Софьи Льв. Дело в том, что я сделал большую оплошность, кажется не оставил им нашего харьковского адреса.

   Ежедневно вечером все мы направляемся к Филатовым. Вот уж нельзя узнать полковника генерального штаба! Работает как вол, и, кажется, дело у него идет. Я пользуюсь табаком с его плантаций, сам крошу табак и курю - весьма хорош, только сигарный.

   Пишу к вам какое-то нелепое письмо. "Туто же и о постелях и душегреях, якобы воистину многих неистовых баб басни", как говорит Курбский. Но я плохо спал сегодня: вчера в руки мои вселился некий зуд, заставивший меня почти до четвертого часа ночи просидеть с пером, чем я, впрочем, очень доволен, т. к. вчера сильно подвинул "большое".

   Вы, вероятно, раньше меня увидите VII кн. "О. З." Не знаю, поместят ли "At. Pr.", но мне хотелось бы, по правде сказать, чтобы ее отложили до августа. Время терпит, а на затычку идти - благородная гордость не дозволяет. Что-то вроде чести мундира - чорт знает что такое.

   Бедная Липочка в большом горе и бомбардирует А. Я. письмами. Она имеет диплом семиклассной гимназии, а теперь на Бест. курсы требуется непременно восьмиклассной. Обидно думать, что Липочке нельзя поступить на курсы, в то время как разные субстанции, Соколовские и проч. дуры, будут приняты.

   Я так давно не получал ни от кого вестей. Очень хотелось бы найти в М-ве хоть два-три письмена.

   Вчера получили письмо из У. Сысольска. Пр. Андр. <Латкина> ходит на костылях. Помрет, должно быть. Пишет, что с ужасом ждет отъезда Володи в Петерб. И то сказать: Вас. Мих. никогда нет, а Лиз. Мих. - вещь удивительная.

   До свиданья, дорогая мама. Крепко цалую вас. Кого увидите - поклон.

  

   P. S. Если бы вы знали только, как Ю. Н. <Говоруха-Отрок> приставал к бедной Рае. Просто истязал ее. Мне ее жалко было, да и странная у человека потребность употреблять ум на смешиванье с грязью безгласных.

  

  

   Пишу к вам из полка, дорогая мама. Я чуть было не проехал в Рыбинск, но к счастию встретил по дороге к пароходной пристани болховского офицера. Полк пока еще здесь. Документы мои высланы уже в Петербург. А когда дойдут до Харькова - Христос ведает. Крест мне есть, и теперь я уже в самом деле "кавалер".

   Денег мне пока с грехом пополам хватает, так что думаю благополучно вернуться в Харьков. Вероятно через 2 недели буду в Окуневых горах. Пишите, приедете ли вы туда. Мой адрес пока: Спб. Театр. Здание Зимн. дворца, Григ. Григ. Дроботухину, для В. М. Гаршина, когда приедет.

   A "Attalea" все-таки не напечатали. Не знаю, прихлопнули ли или может быть оставили до осени. Правда, что прихлопнуть-то легко могли.

   Марьи Дмитриевны я в Москве к великому моему огорчению не застал. Уехала в Баку, повидаться с сестрой.

   Живу я теперь у Васи в палатке, в лагере около города. Обедаю в офицерской столовой. Все очень обрадовались мне, да я и сам, подъезжая к лагерю, не мог удержаться от какого-то волнения. Мой приезд взбудоражил у всех воспоминания, и тетерь только и слышишь, что рассказы о кампании.

   В. П. <Сахаров>, И. Н. <Афанасьев> и Вася вам кланяются. Они до сих пор носят фланелевые рубашки, те самые.

   Хотелось бы мне повидаться с вами, дорогая мама. Скучно идногда становится. Не знаю, как-то я буду одиночествовать за границей.

   До свиданья. Не пишется много, да и лучше поговорим увидавшись. Всем поклоны.

  

   Сделайте на векселе Всев. Алек. надпись. Он остается должным мне всего 285 рублей.

  

  

   Дорогая мама, как рад я был получить ваше письмо из Старобелъска от 25 июля. Я получил его только вчера. Но вместе с радостью о письме как скверно мне стало, когда я прочел его. Что будет с бедным Сашкой? Если бы его отдали, я сейчас же бы взял его и таскал бы всюду за собою. По крайней мере не изгадил бы ни его, ни его жизни.

   Я писал уже вам через тетку о деньгах. Проклятая почта вдет так долго, что мне еще долго прийдется жд<ать? . . . . . <Вырваны четыре строки письма> Мих. Евграф. . . . . . . . . что здесь прий<дется>. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Не говоря о людях, которых я очень люблю, и место прекрасное. Дом с церковью на высоком одиноком холме над самою Шексною, по которой каждую минуту ходят пароходы, барки, туэра и проч. Кругом вода и леса. Монастырь в версте.

   Подлые монахини девять месяцев тому назад приковали одну юродивую "сестру" цепью к стене в подвал, и только теперь следствие обнаружило это.

   Я как дурак обрадовался вашему письму, тем более что совершенно забыл, что давал вам адрес в Городок. Теперь вы, вероятно, уже в Ливнах. Кланяйтесь всем, кому следует. И если сообщите мне о них некоторые подробности, был бы очень благодарен . . . <Вырваны четыре строки> . . . . готовы еще рассказа два...

   Будьте добры, мама, напишите мне, где теперь Женя. И как; мне послать ему письмо. Впрочем, по всем вероятиям, я в Петерб. теперь не поеду, а прямо махну в Ливны, проводив Веру Мих. и Линочку до Рыбинска,

   Живу я здесь со всеми очень дружно. Гостила два дня тут Нат. Павл. Яновская; доктор, о которой я вам писал зимою. Похудела бедняжка от уездной жизни. Осенью едет в Вену еще чему-то доучиваться.

   Если бы вы знали, какое тяжкое впечатление оставил во мне полк. Васе просто честь приносит, что он до сих пор не спился, в особенности принимая во внимание, что в Hew нет отвращения к пьянству. Новый полковник, хотя и храбрец с Георгием, но дубина, кажется, порядочная и вдобавок еще чухна.¹⁰⁸ Офицерство - пошлость и пошлость, вполне развернувшаяся при мирной обстановке.

   Владимир Мих. наверно будет в Петерб. осенью, чему я ужасно рад. Не знаю больше ничего: останется ли он в П. или; возьмет место в провинции.

   Здешние места мне очень напоминают Петрозаводск, за изъятием разве отсутствия больших гор. Люди совсем такие же и яства такие же: шаньги, наливушки, налитушки, колобки - всего сортов должно быть двадцать. Кроме того - пиво, сусло, брага, дрождяник и квас неизменно являются за столом. Все это довольно противно, но здешние аборигены гордятся своею едою, как бог знает чем.

   Я писал уже, кажется, вам, что получил письмо от Виктора.

   Он брешет, что пишет элегию к похитителям моего чемодана, с эпиграфом:

  

   ...вы жертвы заблужденья

   Ужели совести в вас нет.

  

   Вообще кажется очень весел. Пишите же о Жене, если знаете, что-нибудь.

   С Х<арькова> до сих пор я ваших писем не получал. До скорого свиданья. Цалую вас.

   Поклоны.

  

   Дорогая мама! Наконец-то я с уверенностью пишу к вам: сейчас только приехал в Петербург и получил письмо Ю. Н. от 5 августа. Приехав, я сбегал к Елисеевым и К<ривен>ко, но никого не застал: Е. за границей, а К. где-то на даче; адреса не знаю. Так что, собственно говоря, никого не видел, и ничего не знаю ни о ст. Ю. Н., ни о своих писаниях. От дороги и от массы виденного и слышанного у меня просто голова кругом идет; поэтому буду краток. В X. приеду через неделю-две. Во всяком случае буду писать через день до самого отъезда. Никаких денег, если они не посланы мне, не посылайте (намекаю на письмо, которое вам, вероятно, передаст А. Е.). Решительно ничего не знаю о вас (последнее письмо из Старобельска и получено 2 недели тому назад в Городке); поэтому, пожалуйста, пишите и побольше.

   Послезавтра разберусь с головой и буду писать обстоятельнее.

   Юрию Николаевичу содержание письма (т. е. то, что для него интересно) передайте и скажите, что завтра увижу всю публику (редакционный день) и тотчас же напишу ему все, что признаю за благо.

   Пишу ужасную ерунду, а потому прекращаю письмо.

   Крепко цалую вас, голубушка моя. Очень, очень и очень хочу вас всех видеть: право, давно так не хотелось.

   Жоржу, если не уехал (впрочем, наверно, уехал) поклонитесь. Об аборигенах же кривошеинских высот нечего и говорить.

   Ваш В.

  

   Чуть не забыл адрес: Б. Сад., д. No 51, кв. No 10, комн. 7.

  

   Дорогая мама!

   Был в редакции, видел М. Е., который очень меня обрадовал тем, что ходит прямо и, кажется, поправился в своем Monrepos. "Художники" набраны и пойдут в сентябре. Я послал их из Городка, прося выслать мне под них 50 р. Деньги были тотчас же посланы, но меня не застали, т. к. меня увезли в Петерб. добрые люди. Дней через пять приедет Боба и привезет мне их, а покуда мне еще дано 50 р.

   Перевидел по своему обыкновению кучу народу. П. М. <Новиков> выпущен. Сегодня пойду к нему. Даром просидел человек. Чорт знает что такое! Ольга Орестовна переехала на Бассейную, купив там (?) магазин, и теперь, разумеется, в долгу, хотя дело идет прекрасно.

   Катишь Пузино неделю тому назад обвенчалась с Сашей Мартьян<овым>. Молодые уехали, кажется, в Николаев. У Пузино я еще не был.

   Катерина Сергеевна бодрится. Не знаю, что будет. Тут же Курносова, Лизогуб (или Богомаз, право, не знаю) и еще куча "курсисток". Бедные девочки. Озабоченные физиономии, хлопоты, много даже и плача. У одной нет дозволения, другая неблагонадежна, и все они бегают по П. как угорелые.

   Обещал писать вам много, но положительно перо валится из рук. Так не хочется, ввиду близкого свиданья. Пишите, как вы провели лето и были ли в О<куневых> Г<орах>. Что там делается?

   Михелю скажите, что приеду скоро и деньги ему привезу. До сих пор никак не мог.

   Н. С. Дрентельн ездил за границу, стал веселее и бодрее.

   Володя скоро приедет. Марья Дм. тоже.

   До свиданья, голубушка мама. Всем поклон. Скажите Жене, что его рукопись я постараюсь выручить от Нотовича.

   Всем поклон.

   Писать все-таки буду часто. Работы по горло: кончаю "Денщика Никиту", который, впрочем, мне не понравился.

   В "Attalea princeps" усмотрена аналогия, и поэтому она не пойдет.¹⁰⁹ Ничего, спрячу.

  

  

   Дорогая мама! Простите, голубушка, что долго не писал: право не знаю и сам, чего дожидался. Наконец сегодня получил) все деньги и ваши 25 р. и из "О. З." Вчера был у Михайловского и взял статью. Свинья этот Михайловский, по правде сказать. Непринятие Ю. Н.-ча статьи - скверное, несправедливое дело. Я написал было Ю. Н. свои рассуждения об этом, да порвал. Жалко было бы бранить ему М-го, которого он все-таки, должно быть, любит, если любит кого-нибудь, кроме Нади А<лександро>вой и черного кота. Не говорите ему ничего этого, а передайте только прилагаемую записочку.

   Не горюйте, что письма пропали: они все или у Васи, или у Колударовых, и я их получу во всяком случае. Ваше письмо о Гл. Вас. мне душу перевернуло. Такая масса разнороднейших чувств нахлынула. Так совестно стало перед собою. С одной" стороны, что-то говорит: пусть умрет, лучше будет, а с другой - "умрет молодая, здоровая" и проч. Так я и не знаю ничего, как об этом думать. Знаю, что думаю что-то скверное и дикое.

   Выеду к вам между 15 и 20, потому что непременно хочу дождаться Володи, а он приедет около этого времени.

   Поздравляю студентов, уж теперь настоящих, и искренно желаю им четыре года остаться целыми, что, впрочем, теперь не легко... {В подлиннике следуют полторы густо зачеркнутых и не поддающихся разбору строки. Ред.} Проклятая бумага! Ничего на ней нельзя сказать. Приеду, порасскажу многое.

   Кончаловский в Холмогорах.¹¹⁰ Он списался с Ал. Гр. <Mapкеловой> и просит у нее работы. А она сама без работы.. Конради и какая-то компания выжили ее из. "Молвы", где она работала многие годы, воспользовавшись тем, что она заболела. С голоду они, правда, не помирают: фотография кое-что дает. Но не подлые ли это бабы?! А еще либералки, чорт бы их взял!

   В О. Г. смерть ехать не хочется, а в то же время тетку жаль как-то. Посоветуйте, мама. То ли бы дело, явился бы я прямо к вам. А то еще сиди там. Времени до Парижа осталось, уж немного.

   Мама, мама, как вы глубоко были нравы, тысячу раз правы, во всей истории с Р. В. (Вы только действовали не так, как нужно было.) Вижу это (что вы правы), потому что вот с 11 февраля до сего времени меня ни разу не посетила хандра или уныние. Буду праздновать этот день всегда не как именины, а как день выхода из Египта праздновали евреи, ибо я в этот день, написав письмо, и точно вышел из своего Египта.

   До свиданья, голубушка моя. Крепко вас цалую. Поклоны.

  

  

   Дорогая мама! Совершенно случайно вздумалось мне заехать в Петровскую академию к товарищам. Здесь из наших Ермолинский (есть на группе), Черепов (карточка) и Инокентий Ефимов. Не жалею, что заехал, ибо, во-первых, "возбудился к жизни" - такое хорошее впечатление произвели на меня Ерм., Еф., Череп. и их товарищи - а во-вторых, почти устроился писать литературную хронику в "Русском Курьере" и художественные корреспонденции туда же. Сейчас идет поезд и поэтому я не пишу больше.

   Имея в виду "Русский К.", о месте хлопотать подожду. Как вы думаете об этом мама?

   Цалую вас. Жоржу, Жене и прочим поклон.

  

  

   Дорогая мама! Приехал я в П. вчера, но вчера же написать письмо не собрался. Я уже писал вам из Москвы о том, что заезжал туда. Я встретил по дороге одного окончившего "петровца", который напомнил мне о товарищах и соблазнил заехать, в каковом моем поступке я не раскаиваюсь. Хандра с меня соскочила совсем. Не могу сказать надолго ли: мой враг появляется всегда так неожиданно, без объявления войны. Теперь я в благополучном состоянии: голова свежа; могу читать и понимать, могу говорить не запинаясь и не забываю слов, как это было со мною в Харькове.

   Узнал я здесь новости. В университете был скандал, который вкратце излагаю. Студенты, собравшись в шинельной, разговаривали о чем-то. Пришел Антропов и стал их разгонять. Началась перебранка: Антропов, заметя одного из наиболее протестующих, крикнул сторожам: "взять его!" или что-то в этом роде. Студента взяли и ввергли в карцер. Товарищи высадили дверь у карцера и освободили заключенного. Антропов летит к Гурке с жалобою. Сей последний приказывает немедленно собрать совет для суда над зачинщиками. Совет собрался в два часа ночи и решил сделать одному из студентов выговор. С этим решением ночью же Бекетов и Волконский (попечитель) едут к Гурке, который приходит в ярость за "потакание мятежникам", грозится "не оставить камня на камне в университете" и "наделать десятки несчастных" и приказывает явиться к нему всем профессорам. С ними он объясняется поодиночке. После объяснения с Менделеевым он укротился (говорят потому, что М. имел с ним крупный разговор) и приказал Антропову выйти в отставку. Мелиоранскому же, назначенному и. д. проректора, внушил, чтобы он держал себя со студентами осторожнее и не раздувал бы всяких пустяков в политические дела. Вот это называется университет! Как бы здесь поступили Владимировы, Бессоновы и проч.

   Жду письма от ред. "Русского Курьера" и, благословясь, начну работать.

   Вчера я пошел к Володе и с ним попал в общежитие барышень (три Золотиловых и Российская). Был там Золотилов, товарищ Влад. Степ. Сейчас иду на выставку и сегодня же буду не описывать. Итак, я временно (к сожалению, наверно, только временно) "плюнул на скуку, морску суку". Но "штуки" все-таки не знаю. И когда узнаю ее?

   По вашему письму к Мише меня выходили встречать на вокзал, но так как я сутки пробыл в Москве, то никто не встретил.

   До свиданья, дорогая моя. Крепко цалую вас. Уехал ли Жорж? Всем поклоны. Что Ю. Н. не высылает рукописи? Пусть шлет прямо на мое имя. (Б. С. 51, кв. 10, В. М. Г.) без передача.

   P. S. Комнату я занял в 12 р., хотел бы дешевле, да совсем уж плохая стоит 8, повернуться негде.

  

  

   Дорогая мама, простите меня за то, что не сейчас же ответил на ваше письмо. Лгать вам мне не хочется, да и не могу я лгать вам, а правду писать не легко. Нервы у меня расстроились чрезвычайно: о какой-нибудь работе или хлопотах теперь я и думать не могу. Вчера случайно говорил с психиатром, который сказал, что на время нужно оставить всякую умственную работу. Попробую, авось успокоюсь немного. Но ведь отсутствие занятий не остановит постоянной работы, - не работы, а какого-то скверного брожения мозга, которое меня и губит. Я, право, потерял голову.

   Иногда мне кажется, что всё это не болезнь, а ломанье, что я не не могу работать, а просто ленюсь - но ведь, право, это неправда.

   Подробностей о знакомых вам никаких сообщить не могу: там, где я был, ничего особенного не случилось. У Пузино и О. О. я не был, да кажется, и не пойду, пока не прийду в порядок, если только это сбудется. Я в каком-то удивительном состоянии: тоски, настоящей хандры нет, а апатия ужаснейшая. Хочется сидеть не шевелясь и ни о чем не думать.

   Из "Р. Курьера" письма не получил: должно быть им не понадобилось. Не знаю, горевать ли об этом: все равно, я ничего не мог бы написать.

   Сегодня получу посылку Юр. Ник. и снесу в "Слово" (повестка уже готова).

   До свиданья, дорогая моя. Не следовало бы мне писать вам таких писем.

   У меня еще есть какая-то слабая надежда. Безосновательная, конечно, - но ведь без всякой надежды осталось бы только умереть.

   До свиданья. Цалую вас.

   Всем поклоны.

  

  

   Пишу вам, не получив еще вашего ответа на мое письмо, потому что боюсь, что вы беспокоитесь обо мне. Теперь я "так себе". Работаю все-таки, хоть не пишу, а перевожу немецкую книжку, данную мне А. Я.¹¹¹ Книжка о птицах скука страшная, и переводить мне трудно, потому что я не знаю ни языка, ни орнитологии. Все-таки эта книжка - единственное мое спасение и в смысле спасения души и в смысле спасения от голода. Писать - ничего в голову не лезет, т. е. решительно-таки ничего.

   В ешь Юрия Николаевича я снес на прошлой неделе в а Слово". За ответом сказали прийти в середине будущей; каков будет ответ - немедленно извещу.

   Сейчас была Анна Карловна; принесла мне рукопись для передачи Краевичу. Не знаю, поместит ли. А очень бы хотелось: А. К., повидимому, очень бедствует.

   Я о своем грядущем бедствовании часто размышляю. Иногда думается, что нужда заставит взяться за ум. Но большею частью кажется, что за ум не возьмись. Буду голодать или попрошайничать. Ах, мама, мама, дорогая моя, простите, что я пишу вам все это. Но невольно срывается с пера то, что постоянно сидит в голове, несмотря на все мое нежелание. Куда бы уйти от этих постоянных размышлений о собственной персоне и ее участи, размышлений и бесплодных и мучительных.

   Попробовал я было толкнуться достать маленькое место; пока из этого не вышло ничего верного, хотя надежда еще есть, правда, очень маленькая.

   Писал бы еще о многом довольно интересном, но вы сами знаете, какие бывают "но".

   У Ольги Ор. еще не был, хотя каждый день собираюсь пойти. Не хочется мне тащить туда свою постную физиономию. Вашу просьбу относительно карточек исполню, как только увижу ее.

   Что Жорж?

   До свиданья, дорогая моя мама. Простите меня за эти письма: не следовало бы мне их писать. Но обманывать вас я не могу, да и бесполезно было бы, мне кажется, обманывать. Пишите мне почаще, если можно. Крепко цалую вас.

   Всем поклоны. Здоров ли Сашка и каково ведет себя. Поцалуйте его за меня.

   Передайте Жене эту фразу: мне очень было бы горько, если он на меня сердится.

  

   Голубушка моя, дорогая моя мама, сейчас получил от вас письмо и так больно мне было его читать! Так и представился мне Харьков и захотелось видеть вас. Но я не знаю, где лучше жить мне (для нас обоих). Постоянно терзать вас своим ли видом или своим отсутствием, будто бы это не все равно? Но здесь в П., быть может, что-нибудь удастся мне сделать с собою, приткнуть себя куда-нибудь.

   Я делал уже попытки в этом смысле. Ив. Ег. <Малышев> говорит, что у них в банке имеется даже список кандидатов (у директора) на места. Надежды, стало быть, почти никакой. Другое место тоже плохо улыбается мне. Н. Ф. Черновский уходит из Р. У<чилища>, по крайней мере, думает уходить, если оправдаются его виды на другое, лучшее место. Я был у Геннинга (который ныне инспектор Р. У.), и он взял мой адрес на случай, если Черновский действительно вздумает уходить. Но, по словам Геннинга, в последнее время Ч. об уходе что-то помалчивает.

   Вы поверьте мне, дорогая моя, что в моих письмах не будет лжи относительно моего внутреннего положения. Лгать вам, хоть бы для того, чтобы успокоить вас, я не стану. Вы пишете о том, нет ли у меня какого-нибудь "горя". Право, настоящего "горя" нет. Ни в кого я несчастно не влюблен, никакого преступления не совершил. Мое горе - я сам, со своею беспричинною хандрою, ленью, неумелостью, тряпичностью и т. д.

   Эту неделю я провел сносно: упорно сидел в П. Библиотеке и переводил немецкую книжку о птицах.¹¹² Эту работу дал мне А. Я. Пока работаешь - ничего себе. Зато вечером - плохо. Сегодня воскресенье, П. Б. отперта не надолго, я там не был и тоска страшная. Правда, что мне работа необходима!

   Мама моя, дорогая моя, не тоскуйте обо мне очень. У меня самого еще есть надежда на лучшее, вернее на спасенье. Если бы не было этой маленькой надежды, я не стал бы жить. Очень уж тяжело, это правда. Но посмотришь вокруг себя и скажешь: ведь не глупее я других. Есть у меня все-таки талант. И то, что мешает ему работать, неужели должно продолжаться всегда, до самой смерти?

   Юрию Ник. скажите, что судьба его рукописи решается в четверг и что я немедленно извещу его о ней.

   Анна Карловна была у меня и передала мне три рукописи для Краевича. Завтра снесу их к нему. Она, бедная, кажется, очень бедствует, очень бы хотелось втиснуть эти рукописи.

   До свиданья, голубушка моя, крепко вас цалую. Всем поклоны.

  

  

   Дорогая мама, пожалуйста оторвите второй листок этого письма и передайте Ю. Н. Писать совершенно нечего; попрежнему перевожу "птиц", которых, кажется, доведу до конца, что мне редко удается. Володя передал мне несколько слов из вашего письма. Времена!

   Простите, голубушка, что мало пишу, но, право, не выжмешь ничего из головы. Разве вот что: был у О. О., но не застал ее; завтра пойду к Пузино. Нельзя ли будет попросить О. П. сделать что-нибудь для меня? Беда в том, что О. П. считает меня чуть ли не социалистом. Вид у меня, что ли, такой?

   Сегодня отправляют Ивана Михайловича в Усть-Сысольск. Он совсем плох.

   До свиданья, цалую вас.

  

  

   Дорогая мама, простите, голубушка, что давно не писал вам. Находился в мрачности, а в этом состоянии плохо пишется. Вы пишете о вашем желании написать письмо О. О. по поводу меня. Не делайте этого, прошу вас, по крайней мере, теперь. Вот несколько дней как я ожил и хожу занятый новою вещью. Чувствую, что сяду писать, может быть, сегодня же или завтра. Если сяду и напишу - зачем мне тогда это место. "Места" меня пугают, как какая-то тюрьма... Ведь поступить в банк, в министерство значит прикончить совсем и навсегда многое и многое. Вот если я сорвусь теперь, если снова почувствую в голове пустоту и бессилие, съедавшие меня четыре месяца - тогда к Ор. П-чу. И пойду сам. Как хотите, мама, пишите или нет, это ваша добрая воля, но мне было бы стыдно за себя, если бы я не сумел сам объясниться с О. П. Я не хотел бы вашего письма к О. О.

   Адреса ее теперь сообщить не могу: знаю, что на Бассейной и дом знаю, но NoNo дома и квартиры забыл.

   Во всяком случае теперь я не могу думать о месте, дорогая моя мама. Вы, я думаю, пойм