p; Надя ходит почти каждый день в Калинкинскую больницу и учится довольно много. Мы почти никуда не ходим по вечерам; сидим дома и читаем. Владимира Федоровича почти никогда нет дома. Вчера явились гости: Миша и Дработухин и просидели часов до 12 ночи.
До свиданья, дорогая мама. Крепко цалую вас.
Поклон всем.
Дорогой Женя, так как ты, по словам твоего письма, сидишь без денег, а получать с Зв<орыкиных> тебе еще не скоро, и так как у меня теперь есть возможность, то посылаю тебе пять рублей. Прости, голубчик, что мало.
Искренно любящий тебя брат Всеволод
Давно я не писал к вам, дорогая моя мама, в чем очень прошу извинить меня. Сегодня был в "Деле" по своему делу и снес два ваши последние рассказа Коппе; они будут напечатаны в августе или сентябре. Вероятно, возьму и другие два из "О. З.": Салтыкова ждать слишком долго, а Станюкович напечатает с удовольствием. Билет по Ник. ж. д. вышлю вам дня через два или три: об этом не беспокойтесь.
Приехал Володя, который за лето не очень-то поправился, хотя ухудшения нет. Его бедного очень беспокоит корсет; от постоянного пота вся спина покрылась сыпью. От Струковых ничего нет; неделю тому назад послал я к Ив. Тим. самое любезное письмо с просьбою прислать хоть 100 р., если нельзя 200. Как на зло в настоящую минуту денег мало и никак не могу выслать Жоржу резиновое пальто, но при первой же возможности непременно сделаю это; я испытал на себе, что значит не высыхать по нескольку дней.
У нас всё благополучно: 20 авг. перебираемся на свою квартиру куда-нибудь на Пески, но поближе. Надя здорова и кланяется вам. От Жени недавно получил маленькое письмецо.
Что сказать еще? Право, писать почти нечего, тем более, что на-днях буду посылать вам билет и тогда напишу опять.
До свиданья, дорогая мама. Цалую вас и Сашку. Жоржу поклон.
Дорогая мама! Вы уже получили, вероятно, то письмо, в котором я писал о билете; хотя с этим письмом я и не могу еще выслать его, но убедительно прошу вас не беспокоиться. Я не мог раньше хлопотать о нем, потому что билет Главного общества имеет силу только на месяц и если бы я выслал его вам в июле или июне, то пришлось бы все-таки высылать новый в августе. Третьего дня я был в Гл. общ. с старым билетом и мне сказали, что он уже негоден, что нужно подать докладную записку председателю Совета. Так как это, во-первых, долгая история, а во-вторых, мне делать помимо Франца Егоровича ничего нельзя, то пришлось обратиться к сему последнему, который обещал доставить билет в среду. В четверг он пойдет по почте (18 августа) и до 25, в неделю, во всяком случае поспеет к вам. Во всяком случае, поверьте, дорогая мама, что я ничуть не неглижировал этим делом и делал и делаю всё, от меня зависящее.
Кроме того я имею сообщить вам вот что: не поручите ли вы сыскать квартиру? Я взялся бы за это с большим удовольствием, чтобы избавить вас от беготни тотчас после приезда. Напишите мне, пожалуйста, дорогая моя: 1) цену (приблизительно), 2) место, 3) число комнат. Вместе с этим пишу Жене, чтобы он выслал мне записку от Зворыкиных, для выдачи мне мебели. К вашему приезду (вероятно 28 или 29) я перевез бы и по возможности устроил бы вам квартиру.
Мы с Надей уже наняли себе квартиру в том же доме, где жили весною, но этажем выше, 3 комнаты с водою и дворником, но без дров за 24 рубля. Переедем 20-го. Во всяком случае к вашему приезду мы уже переедем, и вы остановитесь у нас. (9 улица, д. No 20/37, кв. 10). Отвечайте мне поскорее относительно квартиры; мне казалось, что мне больше времени походить и выбрать, чем вам. На Литейной отдаются квартиры с дровами и водой, 3 комнаты 324 р. в год, мы бы наняли там, да Наде далеко.
До свиданья, дорогая моя. Крепко вас цалую. Я, очень уже соскучился по вас и по Жене. О билете не беспокойтесь. Если и Фельдман не достанет, то все-таки, прошу вас, поезжайте во втором классе, я лучше согласен заплатить и за первый, чем знать, что вы будете мучаться целые сутки в третьем.
До свиданья. Надя кланяется вам.
Жоржу поклон.
Дорогой Женя, посылаю тебе 5 марок. Вчера были Струковы у нас и Модест сказал, что деньги И. Т. вышлет в сентябре или начале октября. Это очень неприятно; денег на мебель и всякое обзаведение выходит много, а до сентября еще далеко. Напиши скорее, согласен ли ты дать 40 р. за кв. в Эрт. пер., д. д-ра Краевского, с дровами и водой.
<center><img src="g1.jpg"></center>
Писать больше нечего, до свиданья, дорогой мой.
Дорогой Женя, отвечай мне как можно скорее. Я нанял вам квартиру и дал 2 р. задатку, но боюсь, что вы не одобрите моего поступка по дороговизне квартиры. Но, право, исходил все возможное.
Квартира в Эртелевом переулке, д. No 7. Прямо из ворот вход в подъезд, во втором этаже (над жилым подвалом). Лестница теплая и на ней ватерклозет теплый, с печкой и с водой, как следует.
<center><img src="g2.jpg"></center>
Передняя большая, светлая, точно комната. Заново все выкрашено, вымазано, чисто и хорошо.
Имей в виду, что твоя комната совершенно отдельна.
Цепа квартиры немножко высока. Я торговался, как жид, и вот результаты: 35 р. квартира, 3 р. дворнику, но без дров. Дрова теперь стоют 5 р.-5 р. 50 березовые, а сосновые 3-4 р. и их нужно на квартиру в месяц около сажени. Так что вся квартира будет стоить ок. 42- 43 р. в месяц. Если матушка будет роптать, я приму на себя и расходы и хлопоты по покупке дров и буду их поставлять. Скорее отвечай. Мне очень бы хотелось, чтобы вы взяли эту квартиру: очень милая.
До свиданья. Пиши как можно скорее.
Адрес: Пески, 9 улица, д. No 20/37, кв. No 10.
Я очень благополучен, дорогой мой друг, даже в сущности счастлив, внешне и лично, разумеется, ибо благородство души моей столь велико, что уловляя себя на минуту на мысли, что жить вообще хорошо, сейчас же подыскиваешь какую-нибудь пакость для приведения себя в должное состояние страдальца по Достоевскому и К0.....
<Около 9 ноября 1883 г.>227
Дорогой Семен Яковлевич!
К большому моему горю я занят в субботу и никак не могу приехать к вам в Кронштадт. Поверьте, что тут причина не нежелание, а невозможность; мне уже давно хотелось побывать у вас и, по всей вероятности, скоро я и соберусь и упаду к вам на голову, яко снег. Чтение для меня прошло весьма благополучно: к величайшему моему изумлению у меня оказался голос, совершенно достаточный для большой роли.
До свиданья, надеюсь, скорого. В самом деле, приезжайте сюда почаще. Кстати, Минский читал мне свою трагедию, ведь и мне она, за весьма малыми исключениями, очень понравилась.
Зачем вы делаете из себя андерсеновского "Гадкого утенка"? Право, Семен Яковлевич, к вам он вовсе не идет; позвольте уверить вас, милостивый государь, что вы лебедь, самый подлиннейший лебедь.
Новостей у нас особенных никаких нет; разве, что работы по съезду у меня стало теперь много, потому что он оканчивается 15-го; пишу разные доклады, вожусь с типографиею и прочее. Впрочем, через две-три недели все это кончится и опять будет благоденственное житие. Теперь, конечно, не пишу ничего; в январе же примусь за работу и, кажется, прилежно...
По поводу "Красного Цветка" познакомился со мной психиатр Николаевской больницы, доктор Сикорский...228 Не по этому поводу, а вообще скажу, что эта наука - психиатрия - меня восхищает. Великим психиатрам (пока их почти не было) будет дана великая власть и добрая власть, ибо великий психиатр, не может быть скотом ...
Вышел I т. Достоевского, содержащий в себе его переписку.229 Дурную услугу оказали ему Страхов и Майков. Если бы мне довелось писать подобные гадости и потом увидеть их напечатанными - право, повесился бы. Кроме прежних черт новая - такая невыносимая хлестаковщина (в ранних письмах, периода "Б. людей"), что дико видеть подпись "Ф. Достоевский".....
Вот одиннадцатый месяц, как мы обвенчались. Всегда буду помнить этот год с благодарностью богу и судьбе. И надеемся, что наша жизнь будет долго также спокойна (глупое слово,- найди сам): очень уж мы с нею сошлись...
6-го были мы вместе с Васей у Х<амонтова>, - собралось на именины человек 15 молодых учителей, адъюнктов, лаборантов и прочей ученой братии. Нехорошее я вынес впечатление. Разговоры об единицах, решение геометрических курьезов, разговоры о трихлорметилбензоломилоидном окисле какой-то чертовщины (я, конечно, наврал в этом названии, как дикарь - но si non e vero, e ben trovato) - это часть первая. Гнуснейшие в полном смысле слова анекдоты - соединение ужасной чепухи с бесцельной и неостроумной похабщиной (какая-то турецкая или ташкентская) - это вторая. Основательная выпивка - третья. И больше ничего. Ни одного не только разумного, а хоть сколько-нибудь интересного слова. Право, какое-то одичание...
Да и, вообще одичание. Как мы привыкли, напр., к этому свежеванию. Толкуют, конечно, потому что любопытно и интересно, но ужаса никакого, такого ужаса, какой испытывает человек в море, а он (ужас) вполне законен...230
Милостивый Государь
Алексей Сергеевич!
Исполнение выраженного Вами при нашем свидании 27 декабря намерения дать в вашей газете новый отзыв о биографии Писемского, написанной г. Венгеровым, вероятно, встретило препятствие в том обстоятельстве, что фирма Вольф изъяла из продажи эту биографию. В виду этого, позвольте просить вас принять прилагаемую при этом письме статью г. Венгерова.231
Примите уверение в совершенном почтении
31 декабря 1883 года.
(Подана 19-го января, 8 ч. 46 м. по полун.)
Мстиславль. Следователю Гаршину. Все живы.
Дорогая мама!
Я решительно не знаю, чем объяснить ваши две телеграммы; получив первую из них в среду вечером (мне принесли ее со службы), я даже подумал, не случилось ли в самом деле чего-нибудь с Женей, которого я в тот день видел утром, а Надя даже в четвертом часу. Женя, конечно, вполне благополучен и даже бегает не особенно много; по крайней мере я постоянно застаю его дома. Впрочем, что об этом говорить; вы уже, конечно, получили обе телеграммы (от меня и от Ж.) и успокоились.232 Какое у вас, дорогая моя, свойство, когда даже нет причин к особенному огорчению, создавать себе угрожающие призраки!
Мы живем вполне благополучно и смирно. В тот день, когда я вас проводил, я жестоко осрамился в Пушкинском кружке: пролопотал весь свой отрывок как дьячок, впрочем и публики-то было всего 100 ч., т. к. Грессер запретил танцы. Вчера, в пятницу, 20 янв. я венчал (был шафером) Юлю; до свадьбы храбрилась, бедная девочка, а перед самым венцом горько-горько плакала. Впрочем, за столом была очень весела и к мужу нежна. А сей последний влюблен, как кот. Совершенно некстати заболел у них Костя (накануне свадьбы) - припадок сердцебиения - 160 ударов пульса в минуту. Я никогда ничего подобного не видел.
Венчали, конечно, надув попа: О. О. и в церкви не была. Довольно парадно: певчие, кареты, хорошие ризы и благопристойный обед у Пузино. Ор. Пол. очень добрый старик; нужно было видеть, как он читал Юле нравоучение и гладил ее по головке.
Что вам сказать еще? Выдали мне жалованье, уже 150 р. в месяц. Пишу я довольно усердно, но никогда не был так недоволен своей работой: совсем, совсем не то выходит, что хочется. Хочется представить известное лицо умным, а выходит глупая тряпица. Может быть, оно так и следует? Не лучше ли слушать то непосредственное, что сидит у тебя в душе, и писать, не мудрствуя лукаво.
Вчера предлагали мне редакторство новой еженедельной газеты, которую задумывает кружок, в числе которого вы знаете одного Буткевича. Я начисто отказался, Христос с ними. Будет чз меня и беллетристики! Я не хочу уморить себя в два года, или, если не уморить, то посадить в сумасшедший дом.
Бедного Серг. Ник. <Кривенко> высылают или в Тамбовскую губ., или на Кавказ. Кто знает? Может быть, все к лучшему.
До свиданья, дорогая моя! Пишите почаще. Я буду стараться писать вам по субботам, но если я опоздаю на день или два, пожалуйста, не присылайте телеграммы, жив ли я.
До свиданья, дорогая моя. Надя кланяется. Всем поклон.
Пятница, 24 января 1884 года.
Многоуважаемый и достопочтенный брат!
А. А. Давыдова зовет нас сегодня
в 7 часов к себе для слушания драмы Н. М. Минского "Осада Хотииа". При сем она пишет, что, не зная твоего адреса, она не может послать приглашения тебе и просит нас передать тебе таковое.
Твой искренно любящий Всеволод Г.
Просят не опаздывать (а впрочем, может быть, получишь письмо поздно, то и опоздай).
Снова погибаю в французских, английских, испанских, турецких и папуасских объявлениях.
Пятница, 27 I. <1884> 233
"О милый мой, сколь твой упрек напрасен!" Я хотел сначала поговорить о Вашем, Александр Иванович, протеже с распорядителями судеб П<ушкинского> кружка, а потом, зайдя к Вам, сообщить результат. Так как Вы сами, судя по требованию Вамп билетов, завтра будете в кружке, то я думаю, Вам самим было бы удобно поговорить с Лейкиным или Арнольдом, дело в том, что завтра я должен был бы быть в трех местах (кружок у compris) разом, а если Вы переговорите сами, то мне можпо в кружок и не ходить. Билет прилагаю.
Дорогая мама! простите, голубушка, что я, не зная, что с Вами было, позволил себе в своем прошлом письме упреки за. Ваши телеграммы. Я вполне уверен, что на Вашем месте сделал бы то же самое.
Женя, как кажется, вполне благополучен и, сколько я могу судить, часто сидит дома, по крайней мере, я Почти всегда застаю его, когда захожу. Мы тоже живем попрежнему, т. е. хорошо; последнюю неделю почтп никуда не ходили: надоело все до смерти и просто хочется сидеть дома. Вчера были у Давыдовых, Минский читал свою драму,234 Рубинштейн играл в последний раз перед отъездом за границу; все приходили в восторг, а мне, странное дело, было очень скверно и скучно. Противно всякому моему ожиданию, музыка Р. в тот вечер не произвела на меня решительно никакого впечатления.
По съезду работы много. 16 февраля у нас опять заседание; с 1 марта, думаю, опять пойдет благоденственное и мирное житие.
Начал я было писать, да пришлось оставить: работы довольно много, и кроме того, встречаются препятствия иного характера. О чем ни возьмись писать - везде наткнешься на стенку, за которую переходить нельзя. Пока не пишу: все жду, не прийдет ли в голову исключительный сюжет (вроде всего, что я до сих пор писал) такой, где цензурные условия будут пепричем.
С. Н-ча <Кривенко> все еще держат. Говорят, вышлют в Тамбовскую губернию или на Кавказ.
"Ниву... <Отрезана строка> в начале той недели. Сегодня мне некогда будет пойти на Морскую, а завтра праздник. Напишите мне, есть ли у Вас в Мстиславле "О. З."? и можете ли вы их доставать. Если нет, то я буду высылать Вам их заказной бандеролью. Я сказал Мих. Евгр., чтобы мне давали журнал, а он спрашивает: "да разве вам не дают"? В первой книжке хорошая статья Михайловского, Г. Иван. и самого Салтыкова.235
До свиданья, голубушка мама. Цалую Вас и Сашу. Брату кланяйтесь. Что за чудище этот Ив. Егорович! Надя кланяется Вам.
Попытки писать удаются не особенно хорошо. В ночь на 1-е января написал сказку для павленковского сборника, да на том и покончил.236 Теперь пытаюсь писать "большое" и из жизни, с бытописанием, но жизнь до такой степени переплелась с нецензурными явлениями, что постоянно натыкаешься на них и разбиваешь себе лоб.237 Просто хоть брось. Нужно брать такие исключительные сюжеты, какие я брал до сих пор, чтобы не испытывать этого неудобства.
Читаю довольно много. Купил себе Шлоссера (XVIII в.) и все его читаю. Думаю понемножку научиться истории, а потом, потом - написать что-нибудь историческое. Очень бы мне этого хотелось, да только не знаю, когда я буду знать достаточно для того, чтобы писать историческую повесть или роман. Память у меня вроде решета стала: сегодня прочел - завтра нет ничего. А все-таки читаю Шлоссера с истинным удовольствием. У нас скверно. Газеты бросил читать, до такой степени вся жизнь преисполнена всевозможными свинствами...
Теперь я "влачу жизнь". Именно не живешь, а влачишь жизнь, т. е. не прилагаешь к ней никаких стараний, а отдаешься пассивно: пусть будет, что будет. С нетерпением ожидаю перемены настроения (точно моряк ветра!), чтобы что-нибудь писать. Пробовал я было писать, да что-то не идет... Вчера мне минуло 29 лет. Довольно скверное чувство овладевает мной при мысли, что тридцать лет через год и что молодость прошла. А впрочем, куда ни посмотришь, молодость далеко не обретается в авантаже. Может быть и лучше, что моя молодость прошла...
Дорогая мама!
Простите, голубушка, если это письмо будет коротко: писать почти нечего. Жизнь идет очень однообразно, событий никаких особенных нет. Я начал было писать одну вещь, да не пошло что-то, о чем уже писал Вам. Я очень виноват перед Вами: не успели мы с Надей опомниться, как наши деньги (знаменитые 500 р.) разошлись: частью отдали долги, частью дали в долг (в том числе бедному П. Мих. 50 р.) и теперь денег у нас в обрез до 20-го; тогда и вышлю Вам обещанную "Ниву", а пока? простите, дорогая мамочка. Эти деньги разошлись удивительно скоро, несмотря на то, что мы совсем уж не "кутили"; только раз и были в театре на "Царстве скуки".
Напишите мне, есть ли у Вас случай читать "Отечественные Записки"; если нет, то я вам буду посылать под бандеролью. Я дождался наконец за свое долготерпение того, что мне даром дают журнал.
С. Н. <Кривенко> сидит попрежнему. И ничего в волнах не видно; выпустят ли его или нет и когда выпустят, кажется, никто не знает. От Фаусека получил очень милое письмо из М-вы; был он там у Льва Ник. Т<олстого> и описывает свиданье. Меня очень тронуло, что Т. меня помнит, больше всего заинтересовало его, что я занимаюсь переплетаньем книг, и он очень много расспрашивал В. А. об этом.238 Сам он теперь учится сапоги шить.
По службе работы все еще много, так протянется до 1 марта. Там всё благополучно: никаких промахов не делаю, чему при своей рассеянности и беспорядочности немало удивляюсь. Начинаю утомляться сиденьем на одном месте; ведь это в первый раз в жизни я сижу, не выезжая из Петербурга, вот уже год и 5 месяцев. Летом непременно нужно взять отпуск; куда еще поеду, и сам не знаю.
Огорчает меня одно обстоятельство: год мы женаты и никаких признаков потомства! Правда, если бы Наде пришлось рожать осенью, то экзамены пришлось бы отложить до весны, но и она сама готова пожертвовать экзаменами, лишь бы иметь ребенка. Да, вы были правы, говоря, что в детях и есть смысл брака; у меня, по крайней мере, преобладающее желание жизни теперь - иметь дочку или сына.
Третьего дня, как Вы знаете, мне минуло 29 лет. Немножко жутко становится при мысли, что через год вступишь в 4-й десяток. Молодость прошла... Жалеть ли об ней?
До свиданья, дорогая моя. Надя Вам кланяется. Сашу цалую. Брату поклон.
P. S. В. П. Соколов кланяется; я получил от него письмо из М-вы.
Пишу Вам сегодня, дорогая мама, только для порядка: писать решительно нечего. На службе у меня огорчение: заболел Алекс. Тим. Васильев, и я должен быть там с 11 по крайней мере до 5 часов; хоть и не все время работаешь, а все-таки быть надо. Впрочем, и работы довольно: в четверг на масляной продолжение нашего декабрьского съезда; так глупо это назначили, что прийдется работать в неприсутственные дни!
Мы почти никуда не ходим; прийду я со службы, а Надя из какой-нибудь больницы, пообедаем и укладываемся на постели читать, и так до вечера; по крайней мере эту неделю провели таким образом всю и только сегодня я думаю отправиться к Полонским вместе с Фидлером, который перевел стихотворение Я. П. Один я, пожалуй, и не пошел бы, да хочется свести туда сего милого немца; это знакомство устроил тот же Ительсон.
Анютин палеи, когда я видел ее в последний раз, проходил; живется ей, бедняжке, кажется, не очень дурно.
Очень кланяется Вам Володя, от которого я получил сегодня письмо: он выражает свое соболезнование по поводу кончины С. М., т. е. не ради самой С. М., а ради тех горестей, которые Вам приходится выносить по случаю ее смерти.
Денег я Вам, конечно, пошлю, дорогая мама, да и думал послать 20-го даже без Вашей просьбы: я уже из Ваших писем видел, что в матерьяльном отношении Вам не очень-то хорошо живется.
Женя, судя по всему, бегает мало; начал он заниматься к экзамену. Одно из самых моих больших желаний - это чтобы он выдержал в этом году экзамен: стараюсь удерживать его от набиранья посторонней, работы. Мне кажется, что он выдержит.
До свиданья, дорогая моя. Надя Вам очень кланяется: она, бедная, ужасно устает от своей беготни. Кланяйтесь Жоржу. Сашу цалую.
Простите, дорогая мама: я уже на первых порах оказываюсь неаккуратным и вместо субботы пишу в понедельник. Как-то не удалось написать во-время.
Работы в съезде все еще много, и я уже почти забыл те приятные времена, когда можно было сидеть, читать газеты или писать что-нибудь свое. Думаю, впрочем, что скоро все это кончится. В четверг у нас было заседание: сидели почти до 7 ч. вечера и говорили столько разного вздора, что я удивляюсь, как Фельдман составил протокол; однако он составил.
Пишу и удивляюсь, зачем пишу это Вам? Тут нет ничего интересного. Может быть, оттого пишу об этом, что иного матерьяла нет. В самом деле, мы живем ужасно смирно: очень мало кого видим; по понедельникам к нам приходят 3-5 человек, в том числе Вера и Варя Золотиловы; сами мы почти не выходим по вечерам. Если бы можно было, и на службу не ходил бы, а запрятался бы где-нибудь в деревне, где людей поменьше, не получал бы даже газет, читал бы себе старые книги. Право, мама, кругом все так непрезентабельно, что просто на свет не глядел бы.
Салтыков просил меня через Абрамова приготовить "что-нибудь" к 10 марта. Срок короткий, а у меня ничего еще нет. И хочется мне что-нибудь написать (между прочим, чтобы сделать приятное М. Е., потому что мне всегда отчего-то перед ним совестно, когда я не пишу) - и не знаю что.
Получили ли Вы "Ниву" и 10 р.? Напишите об этом,
Надя здорова. У нас было маленькое огорчение: отдали портнихе сшить новое платье и та все испортила: сшила такое, что можно надеть разве только на Наташу Полонскую. Так мы и по сейчас без нового платья.
Совсем было забыл: Модест получил для меня 100 р. Когда он отдавал их, то сказал, что за Вами осталось 7 1/2, которые он просил позволения удержать, так как был совсем без денег. На это я, конечно, согласился.
До свиданья, голубушка мама. Крепко, крепко цалую Вас и Сашу. Ж. кланяйтесь.
Дорогая мама!
Простите, голубушка; опять пишу Вам не в субботу, а в воскресенье: вчера не собрался присесть. Были мы с Н<адей> вчера у Полонских; наконец-то Анютин дален, прошел и она начинает играть. По правде сказать, бывать у них довольно скучно, т. е. не скучно, а как-то досадно: собираются люди такие разнокалиберные, что просто диву даешься, как все это не переругается между собою. Я, во избежание всяких столкновений, большею частью молчу и только слушаю.
Получил от Мих. Евгр. <Салтыкова> записку, которая меня привела в затруднение и огорчение: просит дать что-нибудь к 8 марта. А у меня ничего нет. Хочется, очень хочется исполнить его желание, да не знаю, выйдет ли что-нибудь. Начал рассказ, но он совсем не пишется.239 Чувствую себя довольно скверно и теперь, как никогда, вижу, как хорошо я сделал, женившись на Наде. Если бы не она - право, серьезно захандрил бы.
У нее работы ужасно много: в иные дни мы видимся только утром, часа полтора около обеда и поздно вечером. Недавно еще было ночное дежурство у рожающих баб. Хорошо еще, что у нее "легкая рука" и что ее бабы производят на свет вполне благополучно. Не знаю, удача это или уменье.
Получили ли вы, наконец, "Ниву"?
Ваши известия о Саше меня очень огорчают; если найдете это удобным, скажите ему это. Огорчает меня и ваша, так сказать, безнадежность увидеться когда-нибудь с нами: я, по крайней мере, твердо убежден, что будущую зиму опять будем жить все в Петербурге и я опять буду заходить к вам каждый день. Если дадут отпуск летом, то прежде всего поеду, конечно, в Мстиславль, повидаться с вами.
Женя, кажется, работает очень много и для у-та и с разными корректурами. Он сам думает, что кончит курс, да и я тоже думаю. Да если б не Ел. Дм. (Тр<оцина>), то и в прошлом году кончил бы. Теперь это уже кончено и, кажется, совсем.
В съезде у нас работы довольно много; по крайней мере уже нельзя приходить туда на час-полтора, как было летом. Явилась целая куча новых дел, а тут как нарочно я как-то скверно себя чувствую и делать не хочется. А, впрочем, все это пустяки; жалею, что и пишу вам об этом мимолетном дурном настроении: пройдет дня три-четыре, и оно кончится.
Верочка <Боба> начала окончательные экзамены и один уже сдала.
Сергей Николаевич <Кривенко> все сидит. Что с ним будет, решительно неизвестно.
До свиданья, голубушка мама. Крепко, крепко цалую вас. Жоржу поклон; Саше тоже.
Милостивый государь
Константин Константинович!
К сожалению, я должен отказаться от чести читать на вечере в пользу фонда. Я так отвратительно читаю, что выступать перед публикой для меня составляет сущее наказание; я пробовал читать в эту зиму, и потерпел решительное фиаско и решился никогда больше не читать. Поверьте, что в моем отказе действует не нежелание принести пользу делу, а только сознание своей полной непригодности.
Примите уверение в моем совершенном уважении
26 февраля 1884.
СПБ.
Дорогая мама! Очень нелегкую задачу задали мне Вы: решить, что Вам делать. С одной стороны, Вам, конечно, нелегко оставаться в Мстиславле, а с другой - и уехать-то трудно, и я думаю, что уехав, Вы сами не будете спокойны и будете мучиться за бедных детишек. Судя по вашему описанию, это такие бедные создания, что бросить их беспомощными Вам самим будет тяжело. Есть и еще одна сторона вопроса: хорошо ли будет, если Вы приедете как раз во время Жениных экзаменов вместе с Сашей? Будет ли он в состоянии тогда работать так, как теперь; а теперь, как мне кажется, он работает для экзаменов много. Впрочем, это дело, может быть, и не такое важное, а самое важное - дети. Не хочется мне верить, чтобы Ж. говорил вполне искренно, когда понуждал Вас уезжать. И чем Вы можете мешать, ему, если Вы сказали, что не будете противиться его новой женитьбе?
Отвечайте мне скорее на это письмо; если Вы найдете невозможным оставаться вместе с Ж., а захотите перебраться на другую квартиру, то я пришлю денег. Конечно, и перебираться-то не совсем удобно: это будет иметь вид скандала, который, вряд ли послужит на пользу Жоржу; но, если он сам этого хочет, так что же делать. Оставить же детей одних, с их болезнями и глистами, в грязи и без призора - мама, да ведь Вы сами потом будете терзать себя. Если бы ваш отъезд принес Вам душевное спокойствие, а то ведь и того-то не будет. Дети будут брошены, вы будете мучаться, Женя тоже, а тут экзамены еще эти...
Одним словом, мое мнение - что Вам уезжать не следует. В крайнем случае же перебраться на другую квартиру и все-таки не терять из виду детей.
Странно, что Вы до сих пор не получили "Ниву"; я подписался на нее 14 или 15 февраля, не помню. Приехал бы я дня на три с большим удовольствием, да теперь это решительно невозможно. Не знаю, временно это или нет, но только работы в съезде прибавилось значительно и мне уж никак нельзя посвящать ему, как бывало летом, 1 1/2-2 часа. Теперь раньше 4 часов почти никогда не ухожу. Может быть, к Страстной или Пасхе можно будет взять отпуск на недели полторы, да и то не наверно.
До свиданья, дорогая моя мамочка. Крепко цалую Вас. Надя кланяется.
Что касается Вашей приписки о поездке к Бутковым, то я, право, не знаю, как Вы могли подумать об этом. Уж если уезжать из М., то, конечно, только к нам и больше никуда.
На конверте: В Мстиславль Могилевской губ. Ее В-дию Екатерине Степановне Гаршиной.
Многоуважаемый Федор Федорович!
Очень благодарен вам за распространение моих рассказов, а еще более за обязательное предложение просмотреть перевод.240 Я ведь очень плохой судья, т. к. понимаю по-немецки из пятого в десятое. "Ночь" была переведена не в "Bevue d. d. m.", а в "Bevue litteraire". В "Pester Lloyd" были помещены "Художники".
До свиданья в понедельник.
18 3/III 84.
Простите, дорогая мама, за долгое молчание: сам не знаю, как это вышло, что я не писал вам полторы недели. Должно быть оттого, что писать положительно нечего, кроме пустяков.
Волкова я так и не видел, о чем весьма жалею: он был у нас один раз и как нарочно не застал; я не застал его тоже. Напишите, переходит ли он сюда. Что касается того, что вы пишете, что он мог бы помочь относительно С. Н. (Кривенко), то, право, это пустая мечта: просили и более важных, чем В., людей, и все-таки дело в полной неизвестности. Известно только, что вышлют, но куда, в Сибирь или в Тамб. губ. или на Кавказ - никто не знает.
Писал я вам или нет, что я был на обеде у передвижников? Репин написал с меня портрет - этюд для своей новой картины, а за настоящий портрет примется, когда у меня будет несколько свободных дней подряд, т. е. на Пасхе или летом.241 Моя канцелярия совсем изменилась: прежде, бывало, сидишь 2, много 3 часа, а теперь почти каждый день 5. Льщу себя надеждой, что это только временно.
Женя работает, кажется, довольно много. Поповы досиделись здесь до того, что у них не было ни гроша денег, и должны были взять у нас 65 рублей, которых что-то не шлют. Бедный П. Г. расхворался перед отъездом и совсем раскис.
Простите за это короткое письмо, дорогая моя мама: право, совсем не пишется. Поклонитесь Жоржу и поцалуйте Сашу. Надя кланяется.
Вчера получил жалованье, дорогая мама, и посылаю вам 10 рублей. Простите, голубушка, что мало.
Мы живем попрежнему, ни шатко, ни валко, ни в сторону. Случились два неприятные происшествия: у Миши умер младший сын, мальчик необыкновенно здоровый и удивительно красивый; вправо, я другого такого не видывал.
Другое происшествие вот какое: в понедельник является ко мне Иннокентий Ефимов, приехавший из Москвы. (Вы помните, вероятно, что у меня были товарищи Ефимовы "Саша и Кеша"). Я очень обрадовался ему, расцаловались, и представь же мой ужас и горе, когда я с первой фразы вижу, что он сумасшедший. Настоящей мании еще нет, а есть так называемое маниакальное возбуждение, т. е. то, что у меня было в первые дни в Х<арькове> в 1880 г. До чего изменился его характер! Из скромного, молчаливого человека он превратился в нахального хвастуна и болтуна. Бедный Кеша! Как подумаешь, какой предстоит ему искус пройти, даже в случае благополучного исхода, то страшно становится,
Жене предлагают хорошие условия на лето: впрочем, об этом он наверное писал вам.
По службе у меня все обстоит благополучно, кроме того разве, что работы всё не уменьшается. Но думаю, что когда-нибудь это кончится. Вообще, все бы ничего, если бы только я что-нибудь мог теперь писать. До такой степени не пишется, что просто обидно. Утешаюсь тем, что и прежде у меня были такие периоды бессилия.
До свиданья, дорогая моя мама; простите за короткие письма. Вы знаете, впрочем, что я никогда и никому не умел писать длинных, да и не только письма, а и все рассказы у меня слишком коротки. Крепко цалую вас. Надя кланяется. Поклон Жоржу. Сашу поцалуйте.
P. S. Надя просит вас сообщить ей, как вы делаете сырную пасху.
<Около 6-8 апреля 1884 г.>
Дорогая мама!
Мне очень хотелось выслать вам к празднику денег, и я думал, что вышлю, рассчитывая на награду, но представьте себе, что Фельдман мне никакой награды не дал. Вероятно, он счел, что я получил уже слишком много к Рождеству. Как бы то ни было, но мы к празднику остались без денег, а потому и высылку вам приходится отложить до 20 апреля.
Дорогая моя, я вполне согласен с вами, что я уже довольно сижу на месте, и что мне следует поехать куда-нибудь промяться, да и Надя постоянно мне это говорит. Но что же делать, если это совершенно невозможно. Служба, хотя она и легкая, все-таки так связывает, что не знаю, когда можно будет уехать хоть на месяц. Фельдман уезжает за границу на май, июнь, может быть и на июль, и мне поэтому нет никакой надежды уехать в этом году (когда приедет Ф., на носу будет уже Съезд и прийдется подготовляться к нему). Что делать, дорогая моя, или свобода, пли сытый желудок. Будь я сильным человеком, я выбрал бы, конечно, первую. Будь у меня больше образования - бросил бы службу, начал бы писать как журналист, да нет его. А жить чем-нибудь нужно.
Сообщу вам еще одну прискорбную новость: недавно взяли А. Ив. Эртеля. Никак я этого не ждал. 242
Если будет возможно урваться отсюда дней на десять (в июле, не раньше), то непременно приеду к вам. Мне очень хочется вас видеть.
До свиданья, дорогая моя. Крепко цалую вас. Благодарю вас за подарок, моя милая мамочка.
Сашу цалую, брату кланяюсь.
P. S. В воскресенье Давыдовы позвали нас к себе на вечер с Тамберликом (был и Женя). Он, правда, стар (65 л.), голос уже старый (хотя удивительно сохранившийся), по я никогда не слыхал подобного артиста. И "Скажите ей" пел, и как пел! После этого старика не захочется и слушать Орловых, Васильевых и прочих.
Дорогая мама! Невеселые все письма мы получаем от вас; хотелось бы отсюда порадовать вас чем-нибудь, да нет ничего хорошего. Вы знаете, что Женя отложил экзамен до 10; я уверен, что он выдержит, потому что философией он занимался очень усердно, а если на этом экзамене он не стал отвечать, то .Это просто временное затмение. И сам Владиславлев посмотрел на его отказ с этой стороны. Меня радует то, что Женя не потерял головы и относится к неудаче спокойно.
Что сказать вам о себе? Моя чиновничья жизнь идет спокойно, даже слишком спокойно. Работы на службе довольно, нельзя и сравнить с прошлым годо