Гаршин Всеволод Михайлович - Письма

12 апреля 1877 г. в Кишиневе прочитан был манифест <об объявлении войны>, а на третий день после этого я, в Харькове, получила письмо, в котором стояло: <следует текст, опубликованный нами под No 91>. Я ответила телеграммой: "С богом, милый!" Спустя несколько дней они оба приехали в Харьков и пробыли у нас до 2 мая" ("Русское обозрение" 1895, No 2, стр. 878-879). В художественной форме настроения Г. перед его решением отправиться в действующую армию отражены в рассказе "Трус" (1879). Менее авторитетны его высказывания об этом в передаче воспоминаний С. Н. Кривенко ("Исторический вестник" 1890, кн. I, стр. 276-277) и И. И. Попова ("Минувшее и пережитое", ч. I, Л. 1924, стр. 34).

  

  

   ⁵⁴ 10 (22).V.1877 г. провозглашена была независимость Румынии, объявление же ее королевством последовало только в 1881 г.

  

  

   ⁵⁵ Смотр в Плоэштах, бегло зарисованный в этом письме, художественно восстановлен Г. в пятой главе повести "Из воспоминаний рядового Иванова" (1882 г.).

  

  

   ⁵⁶ Трудности похода от Кишинева до Бухареста, охарактеризованные в этом письме, дали впоследствии материал для третьей главы "Из воспоминаний рядового Иванова".

  

  

   ⁵⁷ "Распоясовцы" и "Неплательщики" - художественные обобщения, данные в очерках Г. И. Успенского "Книжка чеков" и "Неплательщики" ("Отеч. зап." 1876, кн. IV, стр. 619-666). О впечатлениях Г. от этих очерков см. письмо его к матери от 26.X.1876 г. Под "распоясовцами", о "наилучших отношениях" с которыми упоминает Г. в письме от 8.VI.1877 г., Г. И. Успенский разумел крестьянство послереформенной поры, разоренное помещиком и обреченное в жертву хищникам первоначального накопления: "Закончив долголетнюю историю своего терпения и бедности сознанием своей глупости, ничтожества, - такого ничтожества, которое может быть во всякое время выкинуто вон, как сор, распоясовец чувствовал внутри себя полный разгром, разврат и стал пропивать все, что оставалось, стал воровать, изнаглел до того, что прямо подходил к проезжему купцу и говорил: "Ну, что ж, купец, давай на чаек-то?" - "За что?" - "А за разговор. Мало тебе этого? Вынимай-ка желтую-то бумажку!" ("Книжка чеков", глава IV). "Неплательщики" - разночинная служилая интеллигенция этой же поры: "Какая сила держит этого неплательщика около дела, где нет ровно ничего, кроме "не было", "и нет", "и не будет"? ... Кто и что превратило его в интеллигентный гвоздь, который вбивает на известное место посторонняя рука и который оказывается способным держать всё, что эта посторонняя рука на него не повесит?.. Ослабленный и испуганный внутри себя, интеллигентный неплательщик стоит у расслабленного дела, знает это, видит, как это пусто и пошло, каждую минуту чувствует если не всю пошлость положения, то уж всю его холодную пустоту и стоит потому, что, "по крайней мере", верный кусок хлеба! Жить в постоянной атмосфере "не настоящего", "не заправского", дышать постоянно воздухом "неискренности" - и все потому, что только при таких условиях неплательщику дается возможность жить, - это чистое мучение!" ("Отеч. зап." 1876, кн. IV, стр. 657-661).

  

  

   ⁵⁸ Эпизод этот, положенный Г. в основу фабулы "Четырех дней", в официальной "Истории 138-го пехотного Волховского полка" изложен следующим образом:

   "Через четыре дня после Есерджинского боя 2-й баталион нашего полка послан был хоронить убитых. Окончив работу, баталион двинулся; уже обратно и, проходя цепью через кусты, случайно открыл в густой чаще раненого, рядового 2-й стрелковой роты Василия Арсеньева.

   "Несчастный был ранен в обе ноги и беспомощно пролежал четверо суток. После подания помощи его благополучно доставили в полк, а затем и в госпиталь. Там Арсеньев рассказывал, что он, лежа в кустах, часто слышал голоса, но не решался крикнуть, не зная - турки это или русские.

   "- Питался я, рассказывал раненый, - водой из фляжки, снятой с лежащего рядом убитого турка. Голод и боль в ногах еще ничего бы, а пуще всего донимал меня запах от соседа-турка, который от жары уже разлагался.

   Рядовой Арсеньев все-таки не мог поправиться и через некоторое время умер" ("Краткая история 138-го пехотного Волховского полка", Рязань 1892, стр. 32).

  

  

   ^58а Первые резкие симптомы идеологического разрыва Г. с авангардом революционного народничества, характеризуемого в этом письме уже просто как беспочвенная "кучка людей", не сознающая "громадности мира", с которым "пытается бороться", определились еще осенью 1876 г. и обусловлены были, очевидно, открыто признанным в это время самими землевольцами провалом "хождения в народ" и отказом от массовой пропагандистской работы в деревне. О скептическом отношении Г. к определяющимся в это время новым формам политической борьбы см. письма No 70 и 84.

   ⁵⁹ Портретная зарисовка А. М. Сахарова 2-го, прапорщика 138-го пехотного Болхорского полка, дана была Г. в. рассказе "Денщик и Офицер" (1880), в образе прапорщика Александра Михайловича Стебелькова. Об отношениях Г. и В. П. Сахарова 1-го см. воспоминания последнего в "Русской молве" от 24.III.1913 г., No 102, стр. 4.

  

  

   ⁶⁰ Письмо Г. к матери от 16. VIII. 1877 г. о бое на Аясларских высотах положено было впоследствии им в основу художественного отчета об "Аясларском деле" в воскресном прибавлении к "Новостям" от 13. XI. 1877 г., No 296. Ср. воспоминания об "Аясларском деле" сослуживца Г. по Волховскому полку М. Н. Кулешова ("Русская Мысль" 1902, кн. XI, стр. 118 -120).

  

  

   ⁶¹ "Наша встреча в Беле, - вспоминает об этом свидании М. Е. Малышев,- была совершенной неожиданностью для нас обоих, и поэтому, несмотря на печальную госпитальную обстановку, очень вас порадовала. Рана Гаршина была не опасна: пулей пробило ему мякоть ноги выше колена навылет, кость осталась цела. Я нашел его на койке бодрым и веселым. Те несколько часов, которые мы провели вместе, были для нас обоих манной небесной. Я привез целый короб новостей о Петербурге, откуда я выехал только месяц назад, а Гаршин посвятил меня в тайны военно-походной и боевой жизни, с которой уже ознакомился на опыте. Тут же в госпитале услышал я от него эпизод, послуживший темой для его рассказа "Четыре дня" ("Памяти В. М. Гаршина", СПБ. 1889, стр. 126).

  

  

   ⁶² Дата и адресат этого письма устанавливаются на основании справки Я. В. Абрамова при его публикации: "В Харьков В. М. <Гаршин> был доставлен 4 сентября. Через два дня он уже писал на театр действий оставшимся там товарищам" ("Памяти В. М. Гаршина", СПБ. 1889, стр. 23).

  

  

   ⁶³ Представление о награждении Г. георгиевским крестом утверждено не было. М. Е. Малышев, сменивший Г. в Волховском полку, отмечал: "Помню я, как искренно жалели солдатики нашей роты, что не отдали своего ротного креста Гаршину, надеясь что он получит именной Георгий, к которому был представлен за личную храбрость и которого почему-то не получил, несмотря на двукратное представление и на самые лестные отзывы ближайшего начальства" ("Памяти В. М. Гаршина", СПБ. 1889, стр. 127). Как свидетельствует письмо В. Н. Афанасьева к Е. С. Гаршиной от 31.VIII.1877 г. из Белы, "Всеволод в роте вообще пользовался большим уважением и любовью, но теперь после бою его просто боготворят, и не проходит дня, чтобы меня не спрашивали о нем. Все жалеют его, и как только зашла речь о наградах, так вся рота решила, что барин Гаршин первый стоит креста" (Архив В. М. Гаршина в Пушкинском доме). Ср. письмо No 129. О службе Г. в Волховском полку см. справку С. Михеева в "Разведчике" 1903 г. (перепеч. в "Севере" 1903, No 39, стр. 306) и воспоминания В. П. Сахарова в "Русской Молве" от 13.III.1913, No 102)

  

  

   ⁶⁴ "Маленькая повесть", которую готовил Г. для "Слова", - вероятно "Происшествие", опубликованное в "Отеч. зап." 1878, кн. III, стр. 129 - 174. Журнал, в который приглашен был Гаршин, начал издаваться с 1878 г. И. Г. Жуковским под редакцией Д. А. Коропчевского и И. А. Гольдсмита, объединив ликвидированные органы - "Знание" (1870-1877) той же редакции и "Молву" (1876), приобретенную у А. А. Жемчужникова (см. примеч. 32).

   "При расширении программы и целей нашей деятельности, - объявлялось в редакционном предисловии к первому номеру "Слова", - мы остаемся верны тем началам, которые были положены нами в основание журнала "Знание", т. е. достоинство нашего нового издания будем видеть по преимуществу в научном характере его содержания". От редакции сообщалось далее, что "в отделе беллетристическом примут участие гг. Н. Д. Ахшарумов, П. Д. Боборыкин, П. Вологдин, А. А. Жемчужников, Н. С. Курочкин, А. Н. Плещеев, А. А. Потехин, С. И. Смирнова, Г. И. Успенский, Н. В. Успенский и др. В критическом отделе журнала примет участие М. А. Антонович". Но соображениям цензурно-полицейского порядка редакторами не могла быть названа группа сотрудников из революционного подполья, которая была привлечена к участию в "Слове". Близкий к редакции журнала И. И. Ясинский указывает на имена работавших в "Слове" Клеменца, Буха, Сергея Подолинского, Якубовича, Каблица, Лангауза и Самойлова, под именем которого скрывался будущий первомартовец Кибальчич (И. И. Ясинский, "Роман моей жизни". М.-Л. 1926, стр. 131). В первых трех книжках "Слова" за 1878 г. в критическом отделе занял центральное место бывший сотрудник "Современника", автор нашумевшей статьи против "Отцов и детей", М. А. Антонович, выступивший с программными статьями "Современное состояние литературы" (кн. 1, стр. 1-15), "Причины неудовлетворительного состояния нашей литературы" (кн. 2, стр. 75-98) и "Литературные итоги славянского одушевления и войны" (кн. 3, стр. 62-88). Вернувшись к публицистической работе после десятилетнего перерыва, М. А. Антонович скоро вынужден был, однако, отказаться от соотрудничества в "Слове", заявив об этом письмом в редакцию "Биржевых ведомостей" No 61, 3.III.1878. Непосредственным поводом к уходу М. А. Антоновича из "Слова" послужили разногласия с редакцией и в частности статьи Е. де-ла Серда (Де-Роберти) "Краткое объяснение" и Бывалого публициста "Прерванная переписка" ("Слово" 1878, кн. III, стр. 149-157 и 125-140). Первую статью, связанную с полемикой вокруг книги Лесевича "Опыт критического исследования основоначал позитивной философии" и направленную против Лесевича и Михайловского, Антонович квалифицировал как "непристойную"; а вторую - "Прерванная переписка" между журналистом и дипломатом, - трактовавшую о современном состоянии рептильной прессы - как "столь же нелепую". Демонстративный уход Антоновича из "Слова" и последовавшая в связи с этим полемика (ср. ответ редакторов "Слова" и письмо Е. де-ла Серды в "Биржевых ведомостях" 1878, No 63, 5.III; письмо Н. К. Михайловского - там же, No 77, 19.III; ответ М. А. Антоновича и ответ редакторов "Слова" Михайловскому - там же, No 77, 19.III.) привлекли внимание литературной общественности и сразу же поставили новый журнал во враждебные отношения к руководимым Н. К. Михайловским "Отечественным запискам". Мы полагаем, что в силу этого обстоятельства Гаршин, как постоянный сотрудник "Отечественных Записок", и не принял участия в "Слове" (ср. свидетельства И. И. Ясинского "Роман моей жизни", М.-Л. 1926, стр. 138-139), не переставая, однако, внимательно интересоваться журналом и имея дело с его редакцией по поручениям Ю. Я. Говорухи-Отрока (отрывок последнего "Из неоконченного романа" опубликован в "Слове" 1880, кн. 11).

   Состав издателей и редакторов журнала, издававшегося всего лишь четыре года, с 1878 по 1881, в условиях жесточайшего цензурно-полицейского гнета (ср. материалы, опубликованные В. Евгеньевым-Максимовым в книге "Из прошлого русской журналистики", Л. 1930, стр. 257-303) несколько раз изменялся (с No 7 1878 г. издателями "Слова" были К. М. Сибиряков и А. А. Жемчужников, с No 2 1880 г. - А. А. Головачев, с No 11 1880 г. - Е. Н. Мальнева-Кривенко; с 1879 г. редактором был Д. А. Коропчевский, с No 11 1880 г. "за редактора" - П. В. Засодимский, с No 4 1881 г. "за редактора" - М. В. Альбов).

   В "Слове" многократно подвергались запрещению и вырезывались отдельные статьи, а девятая книжка за 1878 г. была уничтожена "посредством обращения в массу". В 1879 г. журнал получил два предостережения, в январе же 1880 г. во "всеподданнейшем докладе" министра внутренних дел направление "Слова" характеризовалось следующим образом: ""нескрываемая, хотя маскируемая различными условными выражениями, ненависть к существующему государственному и общественному порядку, главное сочувствие к социальным переворотам прошедшего времени и к преступной агитационной деятельности" (В. Евгеньев-Максимов, "Из прошлого русской журналистики", Л. 1930, стр. 285). В результате такой характеристики журнал получил третье предостережение, отмечаемое Гаршиным (см. письмо No 183), и был приостановлен на три месяца. Поводом к приостановлению послужили опубликованные в кн. I за 1880 г. рассказ Максима Белинского "На чистоту", где выводилась "личность нигилиста Сергеева, которому завещан лицом его партии значительный капитал на какое-то общее "дело"; стихотворения Мартова (В. П. Михайлова) "Мимо" и Садовникова "Надейся"; статья Андре Лео "Государственное устройство Италии", высказывающая "явное сочувствие социалистическому правительству", и переводные рассказы "Слесарь Гамен" (за подписью "Quidam") и "Генеральша с деревянной ногой" Леона Кладеля, первый - возбуждающий "ненависть к монархическому принципу в лице Людовика XVI", а второй - выражающий "сочувствие подвигам коммунаров".

   На страницах "Слова" впервые дебютировал ссыльный в то время В. Г. Короленко "Эпизодами из жизни искателя" (1879, кн. VII); деятельное участие в журнале принимал Н. Н. Зибер, один из первых в России популяризаторов и пропагандистов экономического учения К. Маркса ("Экономическая теория К. Маркса 1878, кн. I, III и сл.); наконец в "Слове" были помещены (1880, кн. X, стр. 77-142) "Очерки нашего пореформенного хозяйства" Николая - она (Н. Ф. Даниельсона), статьи, написанные под непосредственным руководством К. Маркса и явившиеся первым опытом приложения марксистского анализа к явлениям русской экономической действительности (ср. Переписку К. Маркса с Николаем- оном, "Летописи марксизма" 1930, кн. II, стр. 25 -131). После 1 марта 1881 г. "Слово" вынуждено было (на четвертом номере) прекратить свое существование. (Справка Н. И. Мордовченко).

   ⁶⁵ В "Стрекозе" Г. напечатал "Очень коротенький роман" ("Стрекоза" от 2. и 9.III.1888 г., NoNo 10 и 11). Другие публикации Г. в этом издании нам неизвестны.

   ⁶⁶ Фельетон Г. "Императорская Академия художеств за 1876 - 187Т учеб. год" напечатан был в "Новостях" от 21. XII. 1877 г., No 332.

  

  

  

   ⁶⁷ О разрыве Г. с О. К. Нотовичем, редактором "Новостей", см. далее его письмо к А. И. Эртелю от 17. VII. 1884 г. (No 332).

   ⁶⁸ "Сравнение" Некрасова с Пушкиным и Лермонтовым, отмеченное Г., сделано было в речи Ф. М. Достоевского: "Когда я вслух выразил эту мысль, - рассказывает последний в "Дневнике писателя", - то произошел один маленький эпизод: один голос из толпы крикнул, что Некрасов, был выше Пушкина и Лермонтова и что те были всего только "байронисты". Несколько голосов подхватили и крикнули: "да выше!" Я, впрочем, о высоте и о сравнительных размерах трех поэтов и не думал высказываться. Но вот что вышло потом: в "Биржевых ведомостях" г. Скабичевский, в послании своем к молодежи по поводу значения Некрасова, рассказывал, что будто бы когда кто-то (т. е. я) на могиле Некрасова "вздумал сравнивать имя его с именами Пушкина и Лермонтова, вы все (т. е. вся учащаяся молодежь) б один голос, хором прокричали: "он был выше, выше их". Смею уверить г. Скабичевского, что ему не так передали, и что мне твердо помнится (надеюсь, я не ошибаюсь), что сначала крикнул всего один голос: "выше, выше их" и тут же прибавил, что Пушкин и Лермонтов были "байронисты"... И за тем уже, сейчас после первого голоса, крикнуло еще несколько голосов, но всего только несколько, тысячного же хора я не слыхал, повторяю это и надеюсь, что в этом не ошибаюсь. Я потому так на этом настаиваю, что мне все же было бы чувствительно видеть, что вся наша молодежь впадает в такую ошибку" ("Дневник писателя", декабрь 1877 г., гл. 2, стр. 312-313). Судя по письму Г., последний склонен был поддержать в этом отношении скорее точку зрения Достоевского, чем его оппонентов. Ср. рассказ Г. В. Плеханова: "Я помню, как однажды, заспорив со мною о "Русских женщинах", покойный Всеволод Гаршин, очень невысоко ставивший поэтический талант Некрасова и резко осуждавший тогда (в годы студенчества) "тенденциозность" его поэзии, с насмешкой продекламировал:

  

   Покоен, прочен и легок

   На диво слаженный возок...

  

   Несмотря на свое пристрастие к поэту "мести и печали", я вынужден был согласиться, что "возок" плохо рифмуется с "легок" (Г. В. Плеханов "Сочинения", том X. Под редакцией Д. Рязанова. Гиз. [1924], стр. 377].

   ⁶⁹ Сатирическую направленность этих строк расшифровывают воспоминания II. М. Ковалевского, литератора из враждебного Некрасову либерально-дворянского строя: "Многое происходило не в лучшем виде на глазах подбиравшейся каждый час смерти. Не в лучшем виде были и возложения на гроб венков, во время погребального шествия по улицам, переодетыми в баб женщинами с направлением. Венки, бабы, - как это одно с другим не ладится!" (П. М. Ковалевский, "Стихи и воспоминания", СПБ., 1912, стр. 300).

  

  

   ⁷⁰ Диссертация И. И. Дитятина посвящена была чрезвычайно актуальной для оппозиционной буржуазно-либеральной общественности конца 70-х годов теме - "Городское самоуправление в России до 1870 г.".

  

  

   ⁷¹ 24 января 1878 г. В. И. Засулич выстрелом из револьвера легко ранила С.-Петербургского градоначальника генерал-адъютанта Ф. Ф. Трепова. Мотивирован этот террористический акт был систематическими истязаниями политических заключенных в петербургских тюрьмах, ближайшим образом наказанием розгами, по распоряжению Ф. Ф. Трепова, участника демонстрации 6.XII 1876 г. А. П. Боголюбова (Емельянова). О трехмиллионном состоянии Ф. Ф. Трепова, нажитом взятками, злоупотреблениями по должности и хищениями всякого рода, см. в книге В. Д. Новицкого "Из воспоминаний жандарма", Л. 1929, стр. 188-189.

  

  

   ⁷² Несмотря на то, что письмо Г. не было даже подписано, И. Н. Крамской немедленно ему ответил. Приводим текст этого письма, переданного В. М. Гаршиным В. В. Стасову в августе 1887 г. для печатавшегося тогда посмертного сборника статей и писем И. Н. Крамского:

   "Милостивый государь, к сожалению мне неизвестный, что я могу вам отвечать на поставленный вопрос! И если б я даже ответил категорически, то разрешит ли мой ответ возникший спор, чрезвычайно для меня лестный, то есть убедит ли тех, кто ясно видит (то есть догадывается), положим, не то, что вы видите? И затем, кто возьмется определить, что даже действительное лицо живого человека, не говоря о картине, выражает только вот это, без примеси чего-то другого? Конечно есть состояния, когда человек крупными буквами изображает на своем лице охватившее его чувство, но такие состояния, сколько я понимаю, относятся к категории наиболее простых. А те душевные движения, которые слишком сложны, и в то же время глубоки до того, что глаз, будучи открытым, не передает уже никаких световых впечатлений мозгу,- такие состояния определяемы быть не могут, по крайней мере при настоящих наших знаниях. Вот первая и самая важная причина невозможности отвечать на вопрос.

   "На первый раз, получивши ваше письмо, я решился было не отвечать, так как мне показалось, что в данном случае существует пари. Но, прочитав во второй и в третий раз, я уступил следующему соображению. Если картина возбуждает толки, и даже оживленные, значит в ней есть же что-нибудь; стало быть, искусство может исполнять роль несколько более высшего порядка, чем украшение и забава жизни. Кроме того, в виду прямого вопроса зрителя, публики, обращенного к художнику, может произойти небесполезное объяснение для взаимного знакомства...

   "Мне уже не в первый раз приходилось слышать вопрос: "Что вы именно хотели выразить?" Вопрос этот, по-моему, возникает только по недоразумению. Художник у художника это спросить может, так как они разумеют нечто отличное от того, о чем спрашивает зритель. Позвольте вместо ответа рассказать, как произведение является, чтобы вам не было необходимости задавать вопроса.

   "Художников существует две категории, редко встречающихся в чистом типе, но все же до некоторой степени различных. Одни - объективные, так сказать, наблюдающие жизненные явления и их воспроизводящие добросовестно, точно; другие - субъективные. Эти последние формулируют свои симпатии и антипатии, крепко осевшие на дно человеческого сердца, под впечатлениями жизни и опыта. Вы видите, что это из прописей даже, но это ничего. Я, вероятно, принадлежу к последним. Под влиянием ряда впечатлений у меня осело очень тяжелое ощущение от жизни. Я вижу ясно, что есть один момент в жизни каждого человека, мало-мальски созданного по образу и подобию божию, когда на него находит раздумье - пойти ли направо, или налево?.. Мы все знаем, чем обыкновенно кончается подобное колебание. Расширяя дальше мысль, охватывая человечество вообще, я, по собственному опыту, по моему маленькому оригиналу, и только по нему одному, могу догадываться о той страшной драме, какая и разыгрывалась во время исторических кризисов. И вот у меня является страшная потребность рассказать другим то, что я думаю. Но как рассказать? Чем, каким способом я могу быть понят? По свойству натуры, язык иероглифа для меня доступнее всего. И вот я однажды, когда особенно был этим занят, гуляя, работая, лежа и проч. и проч., вдруг увидал фигуру, сидящую в глубоком раздумье. Я очень осторожно стал всматриваться, ходить около нее, и во все время моего наблюдения, очень долгого, она не пошевелилась, меня не замечала. Его дума была так серьезна и глубока, что я заставал его постоянно в одном положении. Он сел так, когда солнце было еще перед ним, сел усталый, измученный, сначала он проводил глазами солнце, затем не заметил ночи, и на заре уже, когда солнце должно подняться сзади его, он все продолжал сидеть неподвижно. И нельзя сказать, чтобы он вовсе был нечувствителен к ощущениям: нет, он, под влиянием наступившего утреннего холода, инстинктивно прижал локти ближе к телу, и только впрочем; губы его как бы засохли, слиплись от долгого молчания, и только глаза выдавали внутреннюю работу, хотя ничего не видели, да брови изредка ходили - то подымется одна, то другая. Мне стало ясно, что он занят важным для него вопросом, настолько важным, что к страшной физической усталости он нечувствителен. Он точно постарел на 10 лет, но все же я догадывался, что это такого рода характер, который, имея силу все сокрушить, одаренный талантами покорить себе весь мир, решается не сделать того, куда влекут его животные наклонности. И я был уверен, потому что я его видел, что, что бы он ни решил, он не может упасть. Кто это был? Я не знаю. По всей вероятности, это была галлюцинация; я в действительности, надо думать, не видал его. Мне показалось, что это всего лучше подходит к тому, что мне хотелось рассказать. Тут мне даже ничего не нужно было придумывать, я только старался скопировать. И когда кончил, то дал ему дерзкое название. Но если бы я мог в то время, когда его наблюдал, написать его, Христос ли это? Не знаю. Да и кто скажет, какой он был? Напав случайно на этого человека, всмотревшись в него, я до такой степени почувствовал успокоение, что вопрос личный для меня был решен. Я уже знал и дальше: я знал, чем это кончится. И меня нисколько не пугала та развязка, которая его ожидает. Я нахожу уже это естественным, фатальным даже. А если это естественно, то не все ли равно? Да даже лучше, что оно так кончилось, потому что вообразите торжество: его все признают, слушают, Он победил - да разве ж это не было бы в тысячу раз хуже? Разве могли бы открыться для человечества те перспективы, которыми мы полны, которые дают колоссальную силу людям стремиться вперед? Я знаю только, что утром, с восходом солнца, человек этот исчез. И я отделался от постоянного его преследования.

   "Итак, это не Христос. То есть я не знаю, кто это? Это есть выражение моих личных мыслей. Какой момент? Переходный. Что за этим следует? Продолжение в следующей книге.

   "Извините что я наговорил много и ничего ясного. Очень будет жаль, если все это было вызвано шуткой" ("И. Н. Крамской. Его жизнь, переписка и худож.-крит. статьи", СПБ. 1888, стр. 379-382).

   Характерно, что некоторые из затронутых В. М. Гаршиным вопросов подняты были еще в статье А. Шкляревского "По поводу картины г. Крамского "Спаситель в пустыне" ("Киевлянин" 1873 г., No 147). Ср. замечания И. Н. Крамского по поводу этой статьи в письме его к А. Д. Чиркину от 27.XII.1873 г. ("И. Н. Крамской", СПБ. 1888, стр. 185- 188). Принадлежность неподписанного письма от 14.II.1878 г. Гаршину осталась Крамскому неизвестной и после личных встреч его с Г. Последние, впрочем, были случайны и даже в простое знакомство не перешли. Так, 1.III.1884 г. И. Н. Крамской писал Ф. И. Булгакову: "Я не был на обеде <передвижников>, но знаю, что из литераторов были только двое: Гаршин и Эртель (которых я лично и не знаю: по крайней мере Эртеля даже никогда не видал), которые об искусстве, кажется, и не пишут, а если пишут, то и об этом я слышу тоже только в первый раз" ("И. Н. Крамской". СПБ. 1888, стр. 470). О сношениях с И. Н. Крамским см. письмо Г. к матери от 19.II.1878 г. и воспоминания И. Павловского "Дебюты В. М. Гаршина" ("Красный Цветок", СПБ. 1889, стр. 22-23).

  

  

   ⁷³ "Вещица", о работе над которой упоминает Г., - "Происшествие"; второй из опубликованных им в "Отеч. Зап." рассказов. О печатании его см. далее письма Г. от 19 февраля, 9, 14 и 17 марта 1878 г.

  

  

   ⁷⁴ См. примеч. 72.

  

  

   ⁷⁵ О работе над "Происшествием" см. примеч. 73.

   ⁷⁶ См. примеч. 72.

  

  

   ⁷⁷ "Происшествие" Г. помещено было в "Отеч. Зал." 1878, кн. III, стр. 129-144. О сомнениях Г. по поводу этого рассказа см. письма Г., перечисленные в примеч. 73.

  

  

   ⁷⁸ См. примеч. 77.

  

  

   ⁷⁹ "Маленький рассказец", о работе над которым Г. упоминает в этом письме, - очевидно "Трус". О продолжении работы см. далее письма Г. от 3.X. 5. 11. 17. 23.XI.1878 г.

   ⁸⁰ В самом начале 1880 г. А. Я. Герд выпустил в свет "Определитель птиц Европейской России по Кейзейрлингу и Блазиусу", С11Б. 1880. Мы полагаем, что упоминание Г. относится к участию его именно в этой работе.

   ⁸¹ Ф. К. Долинин был, как политически неблагонадежный, выслан из Петербурга в Вологодскую губ. по распоряжению министра внутр. дел от 9.VIII.1878 г. ("Деятели рев. движ. в России". Биобиблиогр. словарь, т. II, вып. 1, М. 1929, стр. 365), а И. Я. Павловский, высланный из Петербурга в Пинегу еще в апреле 1878 г. за участие в демонстрации после оправдания В. Засулич, бежал из ссылки 30. У. 1878 г. ("Деятели рев. движ. в России", т. II, вып. 3, М. 1931, стр. 1132). Воспоминания И. Я. Павловского о встречах его с Г. в конце 1877. и в начале 1878 г. см. в сб. "Красный Цветок", СПБ. 1889, стр. 17-24. Об А. Е. Сентянине, оказавшем вооруженное сопротивление при аресте его в Харькове 29. VIII. 1878 г. см. по указателю.

  

  

   ⁸² См. примеч. 79.

  

  

   ⁸³ См. примеч. 79 и 87.

   ⁸⁴ Г. имеет в виду реакционный памфлет П. Цитовича "Ответ на письма к ученым людям", Одесса 1878. Полемизируя с Н. К. Михайловским и другими сотрудниками "Отеч. записок", одесский мракобес обвинял русскую радикально-демократическую публицистику между прочим и в том, что "во имя последних выводов науки и рефлексов головного мозга" она "надолго искалечила не только нравственный облик, по даже наружный образ русской женщины": "Вы, раздаятели "живой воды", развратили ее ум и растлили ее сердце. В этом уме была игривость, - из нее сделали блудливость; в этом сердце было увлечение, - его превратили в похоть. Она была способна на жертву, - из нее сделали искательницу приключений; она живо соображала, - ее научили бредить. Полюбуйтесь же на нее: мужской плащ, мужская шапка, грязные юбки, оборванное платье, бронзовый или зеленоватый цвет лица, подбородок вперед, в мутных глазах всё: усталость, тоска, злоба, какая-то глубокая ночь с отблеском болотного огня", (стр. 26 - 27). О шуме, вызванном этой брошюрой, см. "Вестник Европы" 1878, кн. XII, стр. 818 - 832.

  

  

   ⁸⁵ О работе над "Трусом" см. примеч. 79 и 87.

  

  

   ⁸⁶ Первый рассказ, о котором упоминает Г., это "Трус", а второй, очевидно, "Встреча".

  

  

   ⁸⁷ Опасения Г. о нецензурности первой редакции "Труса" (Из записной книжки) оправдались. В бумагах Г. сохранилась следующая записка об этом М. Е. Салтыкова:

   "Я прочитал вашу вещь, уважаемый Всеволод Михайлович, и она мне понравилась. Но печатать ее в этом виде, при нынешних условиях, решительно нельзя. Поэтому не будете ли вы так любезны зайти ко мне переговорить об этом предмете. Я болен, и еще дня три, во всяком случае, не буду выходить.

   26 ноября.

  

   О работе Г. над переделкой рассказа см. его письма от 16, 24 и 29 января 1878 г.

  

  

   ⁸⁸ Справки, которые наводил Г., связаны были, очевидно, с судьбой арестованных участников волнений в Петербургской Медико-хирургической академии. Данные об И. А. Гаркави см. в указателе.

   ⁸⁹ Рассказ, об окончании которого упоминает Г. в этом письме, очевидно, "Встреча"; о начале работы над нею см. выше письмо Г. от 17.XI.1878 г. Замысел же повести об "Илларионове и Яше" (см. стр. 169) остался неосуществленным.

   ⁹⁰ Женщина-врач, которую характеризует Г. в этом письме, - вероятно Н. П. Яновская (по мужу Драгневич). См. упоминание о ней в письме Г. от начала августа 1879 г.

   ⁹¹ О болезни Квитки, использованной в "Трусе", см. примеч. 31.

  

  

  

   ⁹² Рассказ "Клен" напечатан в "Семье и школе" 1878 г., No 8 (август), стр. 129 -132, с подписью "Р. С-кая". Автором рассказа была А. К. Розалион-Сошальская. О "Клене" см. еще письмо Г. от 5.II.1879 г.

  

  

   ⁹³ О причинах переработки "Труса (Из записной книжки)" см. примеч. 87.

   ⁹⁴ "Протест профессоров Харьковского университета", упоминаемый Г., нам неизвестен. Возможно, что речь идет о записке под названием "Проект отзыва правительству на его сообщение о преступной пропаганде", внесенной в 1878 г. проф. Е. С. Гордеенко в Харьковское губернское земское собрание. См. об этой записке харьковских либералов в книге И. П. Белоконского "Земство и конституция", М. 1910, стр. 13-14.

   ⁹⁵ Г. имеет в виду панику в Петербурге в связи с слухами о заносе в столицу чумы из Ветлянки (Астраханской губ.), куда специально для борьбы с эпидемией командирован был 20.I.1879 с чрезвычайными полномочиями генерал-адъютант М. Т. Лорис-Меликов.

  

  

   ⁹⁸ О "Трусе" и "Встрече" см. примеч. 87 и 98.

  

  

   ⁹⁷ См. примеч. 92.

   ⁹⁸ "Встреча" напечатана была в "Отеч. Зап." 1878, кн. IV, стр. 555-572, а "Трус (Из записной книжки)" - в "Отеч. Зап." 1878, кн. Ill, стр. 145-164.

  

  

   ⁹⁹ "Русская Правда" - ежедневная, "политическая, общественная и литературная" газета, издавалась Д. К. Гирсом с 1.X.1878 г., при ближайшем участии основного ядра сотрудников "Отеч. Зап." (о редакции "Русской правды", тесно связанной с "Отеч. зап.", см. "Воспоминания Н. С. Русанова", М. 1931, стр. 172 -174). Первое предостережение "Русская правда" получила 9.X.1878 г. за фельетон Д. К. Гирса "Открытое письмо к генерал-адъютанту А. Р. Дрентельну" (No 8) по поводу назначения последнего шефом жандармов и начальником III Отделения вместо Н. В. Мезенцева, убитого С. М. Кравчинским. Второе предостережение - 21.I.1879 г. за передовую статью (No 14, от 15.I.) с резкими выпадами против "газетных шовинистов", утверждавшую, что "шовинизм-это в настоящую минуту зло первой для России важности". Несомненно, что "письмо" Д. К. Гирса, адресованное вновь назначенному шефу жандармов, с советами "не ожесточать сердца" и "не создавать излишних недовольных в обществе", равно как и статья против "газетных шовинистов" импонировали автору "Четырех дней", годом спустя, подобно Д. К. Гирсу, и в сходных тонах обращавшемуся к Лорис-Меликову (см. примеч. 125).

   14 февраля 1879 г. "Русская правда", "в виду вредного направления", "выразившегося преимущественно в суждениях и отзывах, напечатанных в отделе "Меж газет и журналов", NoNo 31, 37, 41 и 43, получила третье предостережение, "с приостановлением издания на четыре месяца" (см. "Голос" от 16.II.1879 г., No 47). Поводами к приостановлению газеты послужили статьи и обзоры, связанные с характеристикой общего положения России после войны, с неудачами внешней политики и, наконец, высказывания по поводу болгарской конституции и российского бесправия. Полемизируя с органами умеренно-либеральной и реакционной прессы, "Русская правда" писала: "Народ наш думает свою крепку думу без шуму", и оттого-то эта "дума" или игнорируется, или вовсе отрицается, или толкуется вкривь и вкось, сообразно своим собственным излюбленным идеям. Именем народа злоупотребляют все, на его желания опирается каждый, и эта печальная комедия, в которой с равным правом фигурируют и друзья и враги народа, прекратится только тогда, когда наша жизнь даст место для тех или других органов, которые бы могли служить непосредственными выразителями "народного сознания" (No 31, 1.II.). 16.IV.1879 г. "Русская правда" была возобновлена, но через четыре месяца вторично приостановлена на пять месяцев; по возобновлении издания 1.III.1880 г. (пору "диктатуры сердца") вновь получила предостережение 14.III, a 16.III. была закрыта самим редактором-издателем, заявившим в последнем номере газеты следующее: "Полученное нами сегодня предостережение окончательно убедило нас, что мы, при всей осторожности, не в силах избавить наше издание от цензурных взысканий. При таком убеждении мы не можем уже продолжать наше дело и вынужденно,- с глубокою болью в сердце, - приостанавливаем "Русскую правду" до более благоприятного времени".

  

  

   ¹⁰⁰ Дата этого письма, первая страница которого не сохранилась, устанавливается нами на основании, во-первых, связи его с письмом Г. от 17.II.1879 г. (упоминание о справке для Ю. Н. Говорухи-Отрока) и, во-вторых, в виду данных его о "Царевне Софье" И. Е. Репина, впервые появившейся на 7-ой выставке передвижников, открывшейся 23.I.1879 г. Не противоречит этой датировке и полемика в конце письма о "Больном месте" Салтыкова-Щедрина, напечатанном в январской книге "Отеч. Зап." 1879 г.

  

  

   ¹⁰¹ "Большое произведение", о начале работы над которым сообщает Г., очевидно, "Надежда Николаевна". См. об этом замысле письмо его от 18. XII. 1879 г.

  

  

   ¹⁰² О георгиевском кресте, к которому дважды был представлен Г., см. примеч. 63.

   ¹⁰³ "Фантастическая сказка", об окончании которой упоминает Г.,- "Attalea princeps". О причинах ее ненапечатания в "Отеч. Зап." см. письмо Г. от 29.VIII.1879 г.

  

   ¹⁰⁴ "Работа", о которой упоминает Г., очевидно, рассказ "Художники". См. письма Г. от 23. VI. и 3. VII. 1879 г.

  

   ¹⁰⁵ "Новый рассказ", о начале работы над которым упоминает Г.- "Денщик и Офицер", начало хроники "Люди и война". См. письмо Г. от 24.VII. и 29.VIII.1879 г., от 10. и 22.II.1880 г.

   ¹⁰⁶ Дело прапорщика лейб-гвардии саперного баталиона К. Ф. Ландсберга, блестящего Офицера, зарезавшего 25.V.1879 г., с целью грабежа, петербургского ростовщика Власова и его служанку, слушалось в С.-Петербургском окружном суде 5.VII.1879 г. Убийца был приговорен к лишению всех прав состояния и к пятнадцати годам каторжных работ. О деле Ландсберга см. воспоминания А. Ф. Кони "На жизненном пути", т. I, СПБ. 1912, стр. 77-87.

  

  

   ¹⁰⁷ Пропуски при публикации письма в 1889 г. объяснялись цензурными условиями. Как объясняет сам В. А. Фаусек, Г. "по приезде в <Амвросиевку> наскочил на