Гаршин Всеволод Михайлович - Письма

не кажется, написано довольно разборчиво. К сентябрю, жаль, уже не поспею, ну да ничего, пусть и в октябре пойдет. О приезде Жени с Алей мы еще не знаем. Выедем мы отсюда, вероятно, около 15-го. Впрочем, об этом еще будем писать. Если увидите Александра Яковлевича, спросите его, куда писать Володе? Я за все время не писал, потому что написать в Рим, p<oste> r<estan>te опоздал; от них тоже ни строчки. Вероятно, Герд знает что-нибудь об их путешествии; что он вам скажет, напишите.

   Что вам писать еще? Событий у нас никаких нет, т. е. решительно никаких. Целый день читаю, слоняюсь; вечером сажусь пописать; последние дни почти не писал, хотя сидел по часу, выжимая из себя слова, не шло совсем. Вчера опять пошло вперед, наладилось, и думаю кончить к Таниному приезду. Читал Жозефине Антоновне; она слушала хорошо и очень похвалила, а я сам неуверен, по обыкновению. Впереди - другой рассказ: заставлю вас еще раз повторить мне о Черпопольских и Венедикте и напишу.²⁰⁷

   Анюта поздоровела, а то все хворала, по случаю своего критического возраста. Теперь весела и визжит пронзительнейшим голосом, умирая от смеха, сама не зная чего. Дети ко мне дружелюбны. Словом, все спокойно.

   До свиданья, дорогая моя. Что Сашина болезнь? От Жени жду письму. Цалую вас всех.

  

   Дорогая моя, пишу тебе коротенькое письмецо, так как "оказия" в город застала врасплох. Нужно сообщить тебе наш петербургский адрес: Саперный переулок, д. No 10-8, кв. No 7. Приехав напиши по этому адресу записочку, если сама, как я думаю, не захочешь зайти. Впрочем, я еще жду от тебя письмо из Ялты. 8-го я уезжаю отсюда на сутки. Дядя Влад. Степанович просит меня, чтобы я в Мценске встретил Таню, проводил ее до Москвы и посадил в вагон Н. ж. д., на что я изъявил свое согласие.

   Живу по прежнему; рассказик кончаю. Несколько дней, что называется, заколодило; почти ничего не писал; теперь опять пошло.

   До свиданья, голубка моя, писать некогда, да и не хочется, когда думаешь, что скоро свидимся. Еще две с половиной недели! - много, но с прошедшим уже временем сравнить, так пустяки. До свиданья, цалую тебя.

  

  

   Надя, милая, пишу только два слова: я ошибся, написав тебе адрес. Вот он настоящий: Саперный переулок, д. No 4-10, кв. 14.

   Сейчас еду в Мценск провожать Таню до Москвы. Совсем выезжаю отсюда 15-го. До скорого свиданья.

  

   Вы выразили желание, дорогой Яков Петрович, получить от меня письмо; с удовольствием принимаюсь за него, хотя, собственно говоря, писать почти не о чем. Жили все это время мы вполне благополучно, спокойно и, значит, до крайности однообразно. "Событий" не было никаких, за исключением двух, кажется, поездок к Е. М. Якушкиyой, да к Осипу Григорьевичу (о чем Вам писала уже Ж. А.), да еще моей поездки в Москву. Я проводил туда от Мценска свою кузину, которая теперь уже в Петербурге. Производство варений, наливок, смокв, пастил и сушеных грибов достигло в Спасском весьма широких размеров; в последнем из них главная роль принадлежит мне. Всей этой еды наготовлено столько, что даже страшно становится при мысли о том, как все это везти.

   После покойного Серого место форшнейдера за столом занял, как и следовало, Барбос, который не лает, но удивительно любезно улыбается и сует морду в колени, так что трудно не уделить ему кусочка. Дети вполне благополучны: девочки от радости (неизвестно какой) пронзительно визжат, и в последнее время обнаружили склонность наносить мне всякие обиды и словами и действием, при чем происходит возня и сугубый визг. Боря весел, но как всегда немножко серьезен. Жозефина Антоновна большую часть времени ожидает писем от Вас и Ив. Серг., занимается вышеупомянутыми производствами и шьет себе удивительный халат на [шелковой] голубой подкладке. Иногда я читаю ей вслух. О себе сказать тоже почти нечего. День - ничего не делаю, если не считать чтения, вечером сажусь немножко пописать. Рассказ мой кончу дня через два-три. Выходит он, кажется мне, плоховат; иногда даже [боюсь] сомневаюсь, годен ли в печать. Жалею, что Вы уехали, прочел бы Вам и был бы спокойнее. Впрочем, Жозефина Антоновна то, что я ей прочел, слушала, как казалось, с интересом, и осталась довольна.

   В Москве, где мне пришлось ночевать, сутолока невообразимая. Коронация, говорят, наверно будет 17-го (Государь уже в Петровском дворце, где наши цари живут только перед коронацией). Ж. А. боится ехать в это время, справедливо полагая, что в эти дни в Москве будет страшная дороговизна. Да оно и теперь там не дешево. - Возвращался я из М<осквы> на Кукуевку; поезд пришел туда в пятом часу утра; чуть светало. Я пешком дошел до Спасского; когда подходил домой, взошло солнце. Никогда не забуду я этой зари, снимавшейся росы и всего прочего. Очень уж хорошо было. Право, мы убиваем в себе любовь к природе и поэтическое чувство, вставая в 8-10 часов.

   Получил письмо от Ив. Сергеевича. Я писал ему, что он напрасно думает о "ненужном старике" и т. п., и выражал надежду, что он принесет еще большую пользу литературе, даже если не будет писать, - принесет ее, став человеком, вокруг которого собралась бы литературная молодежь. Он пишет: "больше всего я досадую на свою болезнь именно за то, что она не дает мне возможности выполнить это".²⁰⁸ Хорошо было бы, если б он приехал, наконец, в Питер.

   До свиданья, дорогой Яков Петрович. Писать больше, право, нечего.

   Спасское, [10] 11 сентября, 82.

  

  

   Дорогая мама! Сейчас мы с Ж. А. едем в город, так как вчера получили повестки на 200 от Я. П. <Полонского>и на 15 от нас. На пальто же объявления нет; может быть, оно лежит на почте, а может быть, вы и не выслали, что было бы лучше всего: погода опять стала довольно теплая. Ваше письмо о Тане получил.

   Едем мы с Анютой послезавтра вечером. В понедельник будем в М<оскве>: мне нужно отправиться в "Р<усскую> Мысль" по поручению Надеина; если не поспею к 2-часовому поезду, то прийдется остаться до 10 ч. вечера. Во всяком случае, во вторник будем в Питере, и почти наверно на дневном поезде, а не на вечернем.

   Рассказа мне всё еще осталось написать две-три страницы. До такой степени уперлась работа, что сидишь часами и ничего не высиживаешь. Как бы то ни было, к будущему понедельнику (24) снесу в редакцию.²⁰⁹

   До свиданья, дорогая моя. Цалую вас и Сашу. Тане поклон.

   Жене тоже.

  

  

   Дорогой Женя, вчера получил твое письмо, а повесток еще нет; должно быть, на почте не успели еще написать их. Сейчас едет в город Кузьма и привезет их. Благодарю и за деньги и за пальто. У меня своих 20 р. Напиши мне сейчас же (чтобы письмо успело дойти) вот что: я очень затрудняюсь вопросом насчет вознаграждения прислуги. Давал ли ты что-нибудь перед отъездом? Прийдется, должно быть, раскошелиться на пять рублей, а их нужно будет позаимствовать у Ж. А. <Полонской>.

   Пишу последнюю главку. Плохо, очень плохо вышла у меня эта штучка; серьезно думаю, что М. Е. <Салтыков> не возьмет. В эти несколько дней просмотрю, поправлю. Да и последняя главка (бой) не дается. Сижу много, а пишу по страничке в день. А иногда и ничего не выходит. Плохо.²¹⁰

   Едем мы с А., должно быть, восемнадцатого, а может быть, и 19-го. Во всяком случае твое письмо еще может дойти: напиши пожалуйста. Только не телеграфируй ничего; и эта телеграмма (о пальто) пропала даром. О точном времени прибытия нашего в П. извещу особо. У нас вдруг наступили холода: третьего дня целое утро валил снег и вода в кадках замерзла на дюйм, сегодня 10®-12® тепла. Если бы не эта главка противная, уехал бы сейчас же. Хочется к вам в Питер. Да пора и южные фельетоны писать.

   Всем кланяюсь, всех цалую.

  

   P. S. Quidquid agis, prudenter agas et respice finem - прочел я недавно где-то. ²¹¹ И с тех пор как сяду за работу, так и думаю, как это все у меня и не prudenter и не finem. Впрочем, это P. S. больше для того, чтобы показать тебе, что и мы можем иногда продернуть старика Горация или как там его, чорта, звали"

  

   14/IX 1882 Спасское.

  

   Получали ли вы мои письма? В иных я переврал адрес: вм. кв. No 14, писал 7.

  

  

   Многоуважаемый Иван Терентьевич!

   С удовольствием исполняю Ваше желание: книжка Вам посылается вместе с этим письмом под бандеролью. Напишите, прошу Вас, получили ли Вы ее. Я только что (вчера) приехал в Петербург из деревни (Орл. губ.), где провел лето, и даже и не получив Вашего письма собирался послать Вам экземплярчик, в память того несчастного для меня времени, когда Ваше письмо ободрило меня и, между другими причинами, заставило подумать, что можно еще не бросать работы.

   Летом я написал рассказ листа в 2-2 1/2 печ., только очень недоволен своей работой. Не знаю даже, печатать ли ее. Если позволят материальные средства, думаю воздержаться и положить на некоторое время, впредь до поправки и переделки, в ящик.

   Напишите что-нибудь о себе. Не будет ли случая завести нам личное знакомство.

  

   22/IX 1882. Спб. Саперный переулок, д. No 8-10, кв. 14.

  

   P. S. Получили ли мою карточку?

  

  

   Надюшка, милая, прости, что раньше не написал. Я немножко нездоров, а сегодня, как на зло, надо бежать по разным местам, заставляют разные финансовые и иные соображения. Увидимся ли завтра? Я приду часов в семь. М. б. буду у тебя переписывать свою пачкотню. Можно? А ты можешь изучать сифилидологию. В этих поэтических занятиях и проведем время.

   Впрочем, вру: мне переписать всего-то надо стр. две печатных. Вчера был у Мишки. Скверно. Как выражался мой отец, "ужасно пахнет семейным счастием". Жена рохля, ребенок толстый и пискун и сам Мишка какой-то тюлень.

   Мы с тобой никогда такими не будем.

  

   P. S. Не приедет ли к тебе завтра Боба? Она вчера, кажется, должна была приехать.

  

  

   Надюшка, голубчик, напиши мне, будешь ли ты завтра (в воскресенье) вечером дома? Соскучился я ужасно. Нельзя ли мне часов в пять явиться к Вам в таможню; вместе бы уехали оттуда. Напиши, милая!

   Вчера обвенчали жидовско-российскую свадьбу: все было очень хорошо, только выпито было (не мною) немного больше, чем следует.²¹² Зачем я пишу тебе это? Все это вздор, а главное, что я тебя ужасно хочу видеть. Если ты даже не захочешь завтра уезжать от своих, то все-таки напиши мне, можно ли приехать к Никоновым?

   Не съест меня дядя Володя?

  

  

   Надик, милый, ждал тебя до половины первого с 11. Вчера послал тебе письмо к Н<арвской> Заставе и потом уже, встретив профессора, узнал от него, что там дифтерит. Бываешь ли ты там? Я очень боялся за тебя, пока не узнал от Кир. Ив., что ты благополучна. Сегодня вечером между 8 и 9 я приду, а м. б. немножечко и пораньше. Если тебе нужно куда-нибудь уйти, не стесняйся, но только непременно оставь мне записочку о себе. До свиданья, голубушка моя.

   12 1/2 ч. 24/IX 1882.

  

  

   Надюша, если будет можно, то завтра я прибегу, чтобы вместе итти в театр. Если же я не приду до 6 3/4 часов, то поезжай прямо в театр. Прости, голубчик, что тащу тебя в презренный балкон; утром мест за креслами не продают, а только с 12 часов. До свиданья, милый мой.

  

  

   P. S. Рад бы был прийти вчера (т. е. скорее сегодня, 9 ноября), да такая у меня случилась глупая история с Полонскими и с Таней. Не пошел в воскресенье в Пушк<инский> кр<ужок> и из-за этого разведено бог знает что такое, что - расскажу после. Сейчас (9 ч.) нужно итти к Полонским извиняться перед Ж<озефиной> А<нтоновной>. А если не пойду - то разрыв!!!

  

   Хотел послать это письмо, да пришел сам, потому что захотелось посмотреть хоть минутку. Ждать не могу, голубушка моя, милая, право никак.

  

   Взял старый конвертишко, потому что другого не было.

  

   Голубчик мой, хотя почти наверно знал, что тебя не застану, но все-таки пришел: мысль, что "а может быть?" потянула к тебе. Скучно мне тебя не видеть, так скучно, что просто беда. Завтра в это же время зайду, если только успею справиться за день с работой, которой у меня целая куча: перевод "Уйды" и редакция одной детской книжонки, которую дал мне Павленков.²¹³ Все это скопилось, а времени мало.

   Я как-то скверно себя чувствую: точно недостает чего-то. По внимательном наблюдении, течения своих мыслей усматриваю, что не достает тебя. Хоть бы на минуточку мне видеть тебя каждый день, золото мое.

   Да нет, уж завтра не прийду: приедешь ты от своих поздно, и побыть с тобой не прийдется. В понедельник же заберусь пораньше.

   Вчера у Полонских было очень интересно: были гг. Григорович, Гончаров, Каразин, Аверкиев "и мн. др..." (как говорится в объявлениях о подписке) и г-жа Савина и мн. др. Савина лучше всех: простая, милая, в десять раз лучше, чем на сцене. Сестрина Т. В. имела успех: двое прекрасных молодых людей, философический жид Ительсон и поэт князь Цертелев не отходили от нее и всё самые умные разговоры. Чем я весьма доволен. Хоть бы влюбилась она, что ли, в одного из них, или хоть в обоих, чорт возьми.

   А впрочем, вообще довольно скверно. В университете какие-то пакости да и везде то - ничего себе, пока закрываешь глаза, а как только не стараешься не думать, такое угнетение находит на душу, таким паршивым себя чувствуешь... Не выходит на бумаге, что мне хочется сказать.

   Прощай, голубчик мой. Ах, Надюша, скучно, скучно. Видеть тебя для меня становится такой постоянной потребностью, что я боюсь, не начинаю ли я тебя уж чересчур любить. Не боишься ли ты этого? Мне кажется, влюбленные люди всегда глупы немножко, даже скорей много глупы.

   До свиданья, до понедельника, если только завтра не прийду, что очень может случиться, и не застану тебя, что очень может не случиться. Цалую тебя.

  

   Поедем в четверг к Володе?

  

  

   Дорогой мой друг, вчера доктор очень успокоил меня: никаких, так сказать, конституциональных изменений у меня нет, а просто острое воспаление, так что при аккуратном лечении я поправлюсь довольно скоро. Операция была уже менее мучительна. Позволил мне со вторника ходить (лучше, говорит, ходить, чем ездить) в Гостиный.²¹⁴ От доктора добрался потихоньку до Латкиных; Бобы не было; оставил ей записочку с просьбою отвезти книжки. Боюсь я, что она обидится за оставленные мною 30 коп. на извощика, а заставлять ее тащить груз было, право, совестно. Боба, представь себе, дома никому не сказала, что ты была у нас, так что я первый сообщил В. М. о сем Зальцбургском Свидании. Вера Мих. нашла, что "худой мир лучше доброй ссоры". Что-то говорит мне, что, может быть, этот мир и не будет уж таким худым. Как бы то ни было, голубушка моя, никогда не забуду я твоей доброты, и не знаю, какого мне, дураку, нужно еще доказательства твоей любви и нежности.

   Таня вернулась с бала от Вышнеградских в 6 часов. Конечно, оказалась на высоте своего величия; какие-то гвардейцы ухаживали, а один, разумеется, "не отходил". И прекрасно. Тяжело это очень, но должен сказать, что эта девушка открывает мне новые несимпатичные стороны своего характера; тем более тяжело, что я искренно люблю ее и чувствую себя много обязанным ей. А впрочем, пущай! Довольно и того, что я тут не причина.

   Все-таки не могу сказать, прийду ли к тебе во вторник. Если ты не будешь у нас, то наверно прийду, хоть бы и больной (не думай, голубчик, что эти слова служат для принуждения тебя притти к нам; мне уже и теперь скучно и кажется, что уж давно-давно не видел тебя, хорошая моя, дорогая. Ответь мне на это письмо, где ты будешь завтра (в понедельник) вечером, и поздно ли возвратишься с Калинкинских курсов во вторник? Цалую тебя.

   Воскресенье. 3 ч. дня.

   3/XII 1882

  

  

  

   Дорогая мама! Получил место секретаря Съезда Железных Дорог. Занятия с 11 до 2-3; жалованья 1200. В понедельник приходить в первый раз.

  

  

   ...Ваше письмо о бедной Наде глубоко взволновало меня, но, по правде сказать, удивило очень мало.²¹³ Разучились ли мы все (ныне живущие люди) удивляться, - чего-чего не насмотрелись! - или просто такого исхода жизни Нади нужно было ожидать - не знаю. А впрочем, думаю, что последняя причина вероятнее. Право, как посмотришь теперь, когда уже все кончено и решение задачи найдено, на данные этой задачи, так кажется, что иначе и быть не могло. Что могла дать ей жизнь, да еще при такой редкой гордости? Может быть, и было что-нибудь, что спасло бы ее от смерти, если бы она снизошла до того, чтобы нагнуться и поднять это что-то, но она предпочла поступить, как тот испанский король, который задохся, а не вынес жаровни с угольями из своей спальни, потому что по этикету выносить жаровню должен был особо назначенный для этого дон или там гранд какой-то : гранда этого не случилось и король умер. Написал я это, да и боюсь, что вы поймете меня не так: я ничего дурного о Наде сказать не хочу, а только думаю, что у нее были чересчур большие требования от жизни. А впрочем, все это, м. б., вранье. Все люди, которых я знал, разделяются (между прочими делениями, которых, конечно, множество: умные и дураки, Гамлеты и Дон-Кихоты, Лентяи и деятельные и проч.) на два разряда, или вернее, распределяются между двумя крайностями: одни обладают хорошим, так сказать, самочувствием, а другие - скверным. Один живет и наслаждается всякими ощущениями: ест он - радуется, на небо смотрит - радуется. Даже низшие физиологические отправления совершает с видимым удовольствием. Прийдет из ватерклозета и говорит; "ну, брат, да и хорошо же я... и проч.". Это я не раз слышал, да наверно и вы тоже. Словом, для такого человека самый процесс жизни - удовольствие, самое сознание жизни - счастие. Вот как Платоша Каратаев. Так уж он устроен, и я не верю ни Толстому, ни кому, что такое свойство Платоши зависит от миросозерцания, а не от устройства. Другие же совсем напротив: озолоти его, он все брюжжит; все ему скверно, успех в жизни не доставляет никакого удовольствия, даже если он вполне налицо. Просто человек неспособен чувствовать удовольствия,- неспособен да и все тут. Отчего? - конечно, не я вам это скажу: когда Бернары найдут хвостики самих хвостиков нервов²¹⁶ и всё поймут и опишут, тогда сейчас и объяснят. Посмотрят под микроскопом и скажут: ну, брат, живи, потому что если тебя даже каждый день сечь станут, то и тогда ты будешь доволен и будешь чувствовать себя великолепно. А другому скажут: плохо твое дело, никогда ты не будешь доволен; лучше заблаговременно помирай. И такой человек помрет. Так умерла и Надя. Ей тоже все сладкое казалось горьким. Да и сладкого немного было...

   Служу, женат. Вообще "очень потолстел и играет на скрипке",²¹⁷ насколько может предаваться такому занятию человек, который по устройству своему тоже склонен принимать сладкое, если не за горькое, то за не очень сладкое. Насколько я могу быть доволен, кажется, доволен. Недоволен только тем, что почти ничего не пишу. Пугаюсь даже, Виктор Андреевич, не кончил ли я своей литературной карьеры. До такой степени трудно писать, думать, что я и не знаю. В голове ли у меня совершается какой-то скверный процесс ("хвостики" портятся), или это "так" - временное затмение напало? Не знаю, но только хотя писать охота смертная, да участь горькая - ничего не выходит...

  

  

  

   Карамзина подчитывал, думаю купить Соловьева...

  

  

   Дорогая мама, что-то долго вы ничего не пишете, так что я начинаю немного беспокоиться. Представьте себе, что только сегодня я получил от Лебедева 100 р.; так как А. К-не деньги были очень нужны, то я достал в долг 60 р. и дал ей в понедельник, а сегодня завез остальные 40. Раза 4 был у Лебедева: все не заставал, а он на мои усиленные просьбы ответить, когда можно приехать за деньгами, ответил только вчера. Ну да, слава богу, Это дело покончено на месяц.

   Живем мы с Надей очень удобно и покойно: воздуху и места много, до Екатерингофа всего 8-0 минут ходьбы, так что почти каждый вечер ходим туда гулять. Влад Фед. почти никогда дома нет, а Лизав. Фед. до сих пор не уехала; не оправилась еще от болезни; едет в конце этой недели.

   Посылаю вам обратный и прямой билеты М.-Бр. дороги; может быть, вам придется зачем-нибудь съездить в Москву; тогда и прямой пригодится. Билет же по Николаевской дороге непременно выправлю и пришлю. На этот счет не беспокойтесь; обратно в Питер поедете совсем даром.

   Я теперь пишу и довольно много; обещал Мих. Евгр. <Салтыкову> к 1 июля доставить первую часть. Не знаю, каково-то выйдет у меня первая длинная вещь: описываю Старобельск.²¹⁸ Около листа уже написал и вообще пишется довольно легко. Жду с нетерпением от вас письма, да напишите, не нужно ли вам хоть немного денег: ведь вы доехали без копейки, а без денег даже и даром жить не совсем-то удобно.

   Надя обнаруживает удивительные хозяйственные способности; едим мы теперь так хорошо и недорого, что я не ожидал. Вообще, чем дальше, тем я больше решаюсь жить с осени уже на своей квартире, тем более что цены на них замечательно падают, а тут еще целых полтораста новых домов строится в городе.

   Глеб Иваныч соблазняет меня ехать к 26 июня на 500-летие явления Тихвинской б. м. в Тихвин. Действительно, ведь со всей Россри напрет туда народа, и посмотреть такую штуку будет крайне интересно. А тут еще представляется возможность через Николадзе достать даром маленький пароходик и совершить все путешествие водою и совершенно самостоятельно. Вероятно, с нами поедет и Миша Малышев. Кстати: сегодня три года как он женат; зовет нас приехать к себе в колонию, да погода что-то не очень.

   С нетерпением слежу за телеграммами о Харьковской шерстяной ярмарке; цены, кажется, недурные, 10-11 р.: очень кстати были бы эти деньги.²¹⁹ А если бы к сентябрю кончить повесть, то тогда и совсем недурно было бы.

   До свиданья, дорогая моя; кланяюсь Жоржу с женой. Надя кланяется. Сашу и прочих поцалуйте.

  

   277. Е. М. Гаршину

  

   Дорогой брат, посылаю тебе кастрюльку и банку бульону: последнюю, когда откупоришь, лучше держи в холодном месте. Посылаю также и марки. Напиши, не нужно ли еще чего-нибудь. От мамы получил два письма: одно с дороги, а другое уже из Мстиславля с подробным описанием местности, семьи Егора и всего прочего. Жду жалованья, чтобы послать ей немного денег.

   Живем мы очень благополучно; я понемножку пишу; обещал Салтыкову к 1 июля представить ему первую часть повести, но вряд ли поспею так скоро; во всяком случае к осени приготовлю повесть.²²⁰ Очень бы мне хотелось дать тебе возможность до января совсем не зарабатывать денег, и кажется, это удастся, так как все-таки, хоть медленно, но верно пишу каждый день.

   Да кроме того и книжка очистится в самом непродолжительном времени.

   Болдакова не видел, но если ты дашь к нему какое-нибудь поручение, охотно схожу; напиши только адрес, потому что у меня его нет. Фаусек ничего не пишет, хотя я давно уже послал ему письмо; написал бы снова, да не знаю, в Харькове ли он. Вообще, кроме Нади да Лизав. Фед. (которая в среду уезжает) и Влад. Фед., почти никого не вижу. Глеб Иванович соблазняет меня поехать к 26-му июня в Тихвин на 500-летие иконы б. матери. Может быть, с нами и Малышев поедет.

   Напиши мне, сколько часов берут у тебя самые уроки.

   Писать, право, больше нечего. От Лебедева едва добился денег (100 р.), так что пришлось достать 60 р., чтобы дать Анне Карловне. Сегодня она уезжает.

   До свиданья, дорогой мой. Крепко обнимаю тебя.

  

   Очень рад, дорогая мама, что имею возможность послать вам деньги раньше получения жалованья. Получил ваше письмо из Мстиславля; невеселые вещи все вы пишете.

   От Жени получил одно письмо; просит выслать Либиховского бульона и кастрюльку для варки лекарства; и то и другое уже купил и зашил, а завтра пошлю по почте. Сегодня проводил Александра Яковлевича в деревню.

   Живем мы очень благополучно. Лизавета Федоровна уезжает только завтра; Владимир Федорович очень редко бывает дома. Писал ли я вам, что мы с Успенским собираемся в Тихвин на 500-летие Тихвинской б. матери. Представьте себе, "Эхо" уже напечатало об этом известие. Понемногу продолжаю писать; кажется, этот рассказ кончу, только не скоро, потому что он довольно велик.

   Познакомился с Надсоном; необыкновенно симпатичный юноша. Он оказался вовсе не артиллеристом, а просто пехотинцем 37 дивизии. Хочется сойтись с ним поближе: очень привлекательный человек. Вилеикин благополучен; дело его, кажется, кончается ничем, т. е. он останется целым и невредимым. А вот беда, так беда: ходит слух, что главноуправляющим по делам печати назначается... Катков. Не знаю, что и будет! Слух довольно упорный.

   До свиданья, дорогая моя; простите за коротенькое письмо, да писать-то больше нечего.

   Надя вам кланяется. Крепко цалую вас. Сашу тоже. Жоржу и Жене посылаю низкий поклон. До свиданья.

   P. S. Струковы что-то денег еще не шлют. Ярмарка в Х<арькове> кончилась.

  

  

   В пятницу еду с Успенским и Мишей <М. Е. Малышевым> в экскурсию на богомолье. В Тихвине празднуют 500-летие явления Тихвинской иконы божьей матери, так вот мы хотим посмотреть на сие торжество и свойственные ему чудеса...

   Завидую тебе в том отношении, что ты читаешь на свободе Спинозу. Когда я читал его, то мне приходили в голову те же мысли, что и тебе: как К. Ф. будет критиковать систему и что я сделаюсь спинозистом. Однако со временем впечатление ослабело: слишком теория отвлеченна и слишком мало связана с жизнью. Так что осталось воспоминание о прелестном симпатичном художественном произведении, а применения системы к объяснению жизни не вышло ни на грош. Чтобы быть спинозистом, нужно быть Спинозой и жить так, как он. Нужно не думать так, как он, а быть таким.

   Читаю я теперь всю беллетристику. Прочел Бальзака "Евгению Гранде"; что за огромный талант! "Мизераблей" читаю по-французски; удивительная смесь чувства и надутости, ума и (смелое слово!) глупости, художества и балагана. Новый роман Гюи-Мопассана начал читать: умно и твердо, но только все-таки видишь Флоберова раба. Хочу достать "La tentation de S. Antoine". По тем отрывкам, которые знаю, это нечто колоссальное. У нас в литературе за эти месяцы ничего нет. Один Г. Ив. <Успенский> ужасно рассмешил, рассказывая, как при приготовлении икры на доску садится российский мужик и, нажимая на нее своими природными дарованиями, без всякого посредства интеллигенции и Запада, производит ценность в 100 р.²²¹ Салтыков не пишет...

   Тороплюсь кончать рассказ; выходит слабовато. Большую вещь отложил до окончания этого рассказа.²²² Жаль, что выходит довольно нецензурно, и не знаю, пустит ли Салтыков.

   Познакомился с Надсоном; что за милый, прелестный юноша! И какую он мне прочел новую вещь: просто не верится, что ему только 20 лет. И неужели ему суждено отцвести, не успевши расцвесть? Он такой дохлый и чахлый и грудь болит...

   На службе у меня затишье, придешь, распечатаешь два-три пакета, запишешь их и сидишь часа два-три за газетами или пишешь рассказ, или письмо, как теперь. Вообще, кроме времени съездов, эта должность почти синекура. Не только не утомляешься, но как-то лучше чувствуешь, сходив сюда. Отношения к сослуживцам у меня весьма дружественные...

   P. S. А знаешь ли ты, какой слух ходит? Будто главным начальником по делам печати будет Катков!

  

  

   Дорогой Женя, посылаю тебе книжку под бандеролью и прошу уведомить о получении.

   Третьего дня вернулись мы с Мишей (Г. Ив., за которым мы заезжали, не мог ехать) из Тихвина. Путешествием я остался очень доволен; в Т. мы нашли Буткевича и, пробыв у него сутки, вернулись через Н<овую> Ладогу и каналы. Болдаков обещал тебе написать; написал ли? Корректуру для А. Я. я начал уже держать. Струковы денег не прислали, о чем пишу маме для того, чтобы она сделала им надлежащее представление. Пишу эта письмо на службе и тороплюсь поэтому. До свиданья, дорогой мой.

   2 июля 1883.

   СПБ.

  

  

   Дорогой Глеб Иванович!

   Третьего дня мы с Малышевым наконец добрались до Петербурга; вчера же я пошел к Павленкову и говорил с ним. Он очень хочет, невидимому, издавать вас, но попросил неделю на обсуждение. В будущую пятницу даст решительный ответ; во всяком случае он даст вам более 1500 р. и выговорит себе не бесконечность экземпляров, а тысяч 5-6. Мне очень хотелось бы, чтобы издавал именно он, а не кто-нибудь другой, но если он не согласится, пойду к Карбасникову и ко всем чертям.²²³ Павленков взял неделю на обсуждение потому, что последнее время предпринял кучу изданий и теперь у него маловато средств. Но я все-таки надеюсь, что он согласится, и вы получите за 3 тома рублей 2500-3000. До свиданья.

  

  

   Последнее письмо с печальною историею юнкера Шмидта получил давно, да долго собирался отвечать, а тут еще подвернулась поездка в Тихвин на 500-летие Тихвинской иконы божьей матери. Ездили мы с Малышевым и проездили прекраснейшую неделю. Туда ехали по железной дороге и на почтовых, а назад - на почтовых и на пароходе по Сяси, каналам и Неве.

   Пишу, В. А., и пишу разом три рассказа: понятно, что все три (из которых один большой и кончится очень не скоро) подвигаются весьма медленно. Один относится к временам моего сиденья на Сабуровой даче: выходит нечто фантастическое, хотя на самом-то деле строго реальное...²²⁴

   Письмо это пишу на службе, на которой хоть шаром покати - делать нечего теперь, в летние месяцы. Чувствую, что ежедневное хождение в определенное место и недолговременное там сиденье (часа 2 1/2 -3 1/2) приносит мне большую пользу со стороны, так сказать, психо-гигиенической. Работа, когда и есть, так мало утомительна, что совсем нельзя сравнивать с той каторгой, которую я вынес, когда был a gentleman of City (т. с. служил в Гостином дворе). Там я действительно попробовал труда.²²⁵

   Что вам еще сказать о себе? Послезавтра минет полгода, как мы обвенчались, и эти полгода - самые счастливые дни моей жизни; и чувствуется, что так пойдет надолго, если не вмешаются какие-нибудь внешние обстоятельства...

  

  

   Дорогой Женя! Модест уехал в Харьковскую губернию; поэтому я ничего не мог узнать. Посылаю тебе письмо мамы обратно, чтобы ты написал к Ренцу.

   Все у вас благополучно. Послал матушке "О. З." и начал посылать под бандеролью "Новое Время". До свиданья, дорогой мой.

  

  

   Дорогой Глеб Иванович!

   Мы поладили с Павленковым на следующих условиях: 1) он платит вам по 30 руб. за п. лист, т. е. за три тома 2250 руб., 2) 500 рублей вы получаете при заключении условия, т. е. сейчас же. 500 рублей он выплачивает долгосрочным векселем на Псков. Остальные 1250 руб. уплачиваются помесячно суммами от 50 до 100 руб. в месяц. Павленков предлагает платить по 75 руб. в месяц, т. е. выплатить всю сумму в 16 1/2 месяцев, 3) Павленков не решил еще, будет ли он издавать издание иллюстрированное или нет. В первом случае он выговаривает себе право издания 6000 экземпляров в два раза; во втором случае издает только 4000 экземпляров, 4) права и обязательства издавать следующие томы ваших сочинений он на себя не берет, ограничиваясь на первый раз только тремя томами, но не отказывается, если все будет благополучно, взяться и за следующие тома по взаимному соглашению.

   Отвечайте на мое имя: когда вы приедете заключать условие, если вы согласны.

  

   Дорогая мама! Вчера получил ваше письмо с такими печальными известиями о Жоржевой семейной жизни. Господи, что за несчастная судьба этого человека и что за несчастное умение выбрать из всего - самое что ни на есть поганое. Я думаю, вы не долго пробудете в Мстиславле, в виду всех этих обстоятельств. Во всяком случае я вышлю вам билет по Николаевской дороге (до Москвы у вас уже есть). Получили ли вы ((Отечественные Записки"? Я выслал их с неделю тому назад. Кроме того я посылаю каждый день на имя Жоржа "Новое Время", получаете ли вы его? 20 вышлю вам 10 рублей; простите, что мало, дорогая мама.

   Я устроил издание сочинений Глеба Ивановича: сторговался с Павленковым на условиях, довольно выгодных для Успенского. Вчера даже телеграмму от него получил, пишет: "очень, очень благодарю". Жаль было бы, чтобы его обобрали.²²⁶ Анна Карловна прислала мне поручение, вытребовать из Думы свидетельство о воинской повинности для Саши; завтра пойду туда.

   Живем мы очень хорошо и ладно; дай бог, чтобы провести целые годы так счастливо, как эти первые полгода после нашей свадьбы. Чем дальше, тем я больше привязываюсь к Наде и знаю, что никогда не раскаюсь в том, что связал с ней судьбу. Право, даже странно сказать: ни одного облачка нет между нами.

   От Анюты не получил ни одного письма; вчера написал ей с просьбою известить о себе. Судя по словам Глеба Ивановича и Андрея Васильевича, она весела и вообще ей, кажется, живется недурно.

   На службе у нас теперь в летние месяцы положительно нечего делать: сижу, пью чай, пишу письма, рассказ и держу корректуру Гердовской зоологии. Дело по службе сделаешь по приходе в четверть часа, а остальные часа два-три совершенно свободен. Долг Безанту выплачен весь; Розенталю остались какие-то пустяки, а если присчитать один долг из Москвы, то ничего не осталось. Вот и окупилась книжка; если она будет итти так же, как и теперь, то в апреле или мае прийдется печатать повое издание, тысячи две экземпляров. Хотелось бы разом с этим новым изданием выпустить первое издание новой книжки.

   Недавно были на даче у Малышевых. Очень они радушно принимают нас.

   На будущей неделе, вероятно, опять поедем в Тихвинский уезд к Буткевичу вместе с Митрофаном Петровичем и Безантом. Какие там прелестные места. Чуть не забыл написать: Женя прислал мне ваше письмо о глухонемом мальчике; я сейчас же отправился к Модесту, но оказалось, что он с Женой уехал в Старобельск; квартиру сдали, а куда девали мебель - не знаю.

   Ваши переводы Коппе взял читать Плещеев; Михаил Евграфович уехал до 25 августа заграницу. До свиданья, дорогая моя мама. Крепко цалую вас. Надя тоже. Поклонитесь Жоржу и побалуйте Сашку.

   До свиданья.

  

  

   Дорогая мама, посылаю вам 10 р. Очень меня удивило ваше письмо по поводу дифтерита у Зворыкиных; я совсем не понимаю, как можно так беспокоиться за Женю, когда больная отделена и в доме два доктора, из которых один профессор. Да как вам не грешно, дорогая моя, писать о том, что если "это случится", то вы останетесь в Мстиславле. Это значит и Сашу и себя осудить на какую-то вечную муку, да еще и ничем решительно не вызванную. Неужели вы думаете, что я в самом деле допустил бы, чтобы вы остались в Мстиславле.

   Последнее время мое писанье немножко остановилось: все-таки думаю в сентябре будет напечатан рассказ, потом будут готовы еще два. Ужасно будет обидно, если в самом деле "О. З." перейдут к Страхову. Напишите, получили ли вы 6-ю книжку?

   Получил письмо от Анюты, она, повидимому, очень довольна своим положением; думает приехать сюда около половины августа. Устройство издания Глеба Ив. у Павленкова благополучно кончилось; к Буткевичу мы с Надей не поедем; денег много выйдет, да и не стоит ехать на два-три дня, а больше мне нельзя, потому что нужно держать корректуру "Зоологии" Герда, которую приносят каждый день. По правде сказать, мы немножко уже скучаем: хочется зимы и жить на своей квартире. А Струковы как на зло не присылают денег; нам непременно нужно бы истратить руб. 75-50 на кое-какую мебелишку: нет ни дивана, ни стульев. Книжка очистилась, так что, пожалуй, теперь Розенталь должен мне какие-то пустяки. Как мне хотелось бы второе издание выпустить вместе с новой книжкой.

&nbs