Гаршин Всеволод Михайлович - Письма

. счет, 3 1/2; вторых- 3 1/2.

   Итак, меня выгонят из пансиона за понижение среднего вывода баллов на одну шестую балла? Что это за слепая боязнь! Отчего вы не бранили меня за мои баллы весною? И разве вы не знаете, что пансионеры сидят по два года в классе и их не выгоняют.

   О втором пункте вашего недовольства мною я не знаю, что и думать. Вы приводите мне в пример Егора и Виктора. Между мною и ими в то время, когда их "совратили с пути" псевдо-либеральные, как вы говорите, тенденции, очень большая разница. В 1863 г., когда произошло это совращение (Ж. с той поры перестал заниматься чем бы то ни было, сколько мне известно), Жоржу было 14 лет; мне теперь без полутора месяца 17. Вы знаете сами, сколько значат эти три года для развития. И притом чем выражался либерализм Жоржа? Хождением в Пассаж и во всевозможные трактирные заведения. Если вы меня хоть сколько-нибудь знаете, скажите, таков ли я? Вы пишете о Лассале, говоря, что мне рано читать его, что я его не пойму. Том сочинений Ф. Л<ассаля>, который у нас есть в русском переводе, почти весь составлен из речей к германским рабочим. Неужели Влад. фед. Эвальд столь неспособный директор, что ученик 6-го класса его гимназии не может понимать того, что говорилось хотя и немецкому, но, всетаки, фабричному рабочему? Что же значат слова ваши: "выкинь из головы мысль о перестрое современного общества" - я никак не могу понять. Может быть, вы думаете, что М-ва желает впутать меня в ужасный заговор? Я с нею не так короток; прошу у нее иногда книги и по моему собственному выбору, а никак не занимаюсь чтением их под ее руководством, как вы думаете. То, что вы говорите о влиянии на меня Маркеловой, Макуловой и К^о, для меня просто обидно. То, что вы говорите о Маркеловой, совершенно справедливо; у нее царя в голове нет. Она не может иметь влияния на собственного своего сына; как же она будет влиять на меня. Неужели вы думаете, что ваш сын так слабохарактерен. Нет, мамаша, не бойтесь за меня; если я и действительно немного заленился, то во всяком случае не из-за чтения книг в роде Лассаля (к тому же я начал Лассаля уже после выставки месячных баллов)

   Милая, добрая мамаша, не сердитесь на меня, ради бога, за мое (я сам это сознаю) очень резкое письмо. Я хочу только уничтожить ваш, право напрасный, страх за меня. Бездельничать я во всяком случае не начну, потому что считаю это теперь, когда я обеспечен, просто за подлое дело. Кончаловский советовал мне из гимназии поступить на математич. факультет и, кончив его уже, поступить в И. И. П. С. - Что вы об этом думаете. Меня устрашают девять лет житья на 25 р. в Петербурге.

   Прощайте, милая мамаша. Уже не долго нам осталось до свиданья. Кланяйтесь Жене, бабушке, Матрене и всем прочим.

   Никогда не перестающий любить вас сын

  

   Милая мамаша!

   Благодарю вас и за деньги и за костюм, особенно за последний. Какой он роскошный вышел. Непременно исполню ваше желание - снимусь в нем. В гимназии дела мои несколько улучшились, только очень слабо; вот мои баллы:

З. Б.	Р. Я.	Я.	Фр.	А.	Тр.	Ист. Р.	И. В.	Физ.	Хим.	Черч.	Рис.
4	4	3	3	3	3	4	4	4	3	4	3

  

   Из химии 3 получил совсем не по своей вине. Ковальский поставил мне (как и всему классу; у нас, кажется, ни одной четверки нет) тройку с минусом за то, что я журнал наших аналитических работ написал не по форме. А формы журнала он нам не дал.

   Вы пишете мне, что думаете, что я на вас сердит. Ну, как я могу на вас сердиться из за того, что вы мне добра хотите. Я могу с вами согласиться или не согласиться (на что вы нам всегда давали право), но сердиться на вас просто не имею основания. Не будем ссориться, милая мамаша, мы с вами и без того не мало горя вынесли. Вы у меня, да Женя только одни и есть на свете.

   Пишу к вам из лазарета, в котором сижу уже целую неделю. У меня вскочил огромный нарыв на таком месте, что сидеть нельзя. Сегодня он лопнул, завтра Рождество; может быть выйду, а может и нет. У нас скучно.

   Женину карточку я получил давно уже; только признаться, она мне очень не понравилась. Выражение лица на карточке совсем не такое добродушное, как у Жени: очень серьезное и очень злое.

   На праздниках пойду к Ив. Андр. Я у него давно не был, хотя он, встретившись со мною недавно, звал меня; форменного праздничного платья не было (мне осенью дали ношенное), а в сереньком неловко идти что-то. Теперь сшили новое платье.

   Поздравляю вас с новым годом, а бабушку с Рождеством. Каково она поживает? Напишите мне, как идут ваши уроки и, вообще, как вы поживаете. Есть ли у вас "священносуки" и "лжепротокобели"?

   Я, быть может, буду просить позволения держать экзамен в седьмой класс раньше срока хоть месяцем. Каникулы очень малы! Тем более" что в 1873 г. я навряд приеду к вам; прийдется готовиться к "икзамену" (помните Ивана Ларионов.) в И. П. С.

   Мне Николаевская жизнь представляется каким то тяжелым кошмаром. Читали ли вы о несчастии в Н.? Как во время торжества во время спуска ее "Ливадии" затонул мост на Ингуле, и "дами" и "офицери" и "кондуктори" в числе 500 человек выкупались при 10® мороза? Вот нагоняй-то получат!

   Прощайте, милая мамаша! Крепко вас цалую. Поцалуйте Женю и бабушку. Кланяюсь Виктору, Кончаловским, Матрене и пр. и пр.

  

  

   Милая мамаша!

   Очень меня обрадовало ваше письмо от 6-го января. Давно я не получал от вас таких хороших писем; вы не поверите, как я рад, что вы успокоились от передряг с 64 года...

   Какая разница между вашим теперишним настроением и вашим настроением в Николаеве; помните? Лучше не будем об этом говорить, старые раны лучше не трогать. Скажу только, что до вашего письма я имел о вашей жизни, о вашем душевном настроении самые невыгодные понятия. Спасибо вам за него; теперь я знаю, что вы больше уже не так ужасно тоскуете, а это и мне приносит большое облегчение, поверьте мне, мамаша!

   Постараюсь держать экзамен раньше, вместе с Латкиным, которого непременно привезу. В эти полгода я очень близко с ним сошелся; познакомился с его братом и с одной барышней. Точно такая же как Кононова <?>; даже и лицом смахивает, только некрасивая. Да и судьба такая же: семья ужасная, отец - вологодский чиновник, известнейший подлец и взяточник, а матушка такая же, как у Акулины Максимовны. Один раз ей не давали платья и держали дома: она надела отцовскую шубу и фуражку и удрала в библиотеку. Правда, это пахнет "шершавым" нигилизмом, однако все-таки характер уже твердый. Да к тому же ей было всего 15 лет. Вот уже пять лет брат Латкина, Василий Мих. (моего зовут Владимир) и она состоят в качестве жениха и невесты, живут почти вместе, но Лев Николаевич сказал бы "блюдут" <два слова зачеркну ты>. Я, однако, нахожу подобные отношения вполне достойными всяческого уважения, тем более, что никто из них не обязан ничем ни друг другу, ни кому-нибудь другому; оба живут своей работой и как вы думаете чем? Составлением минералогических коллекций! Хотя Латкины и богаты, как вы знаете, я думаю, однако, он не берет от отца ни копейки. Ему 23 или 24 года.

   Простите мне, что я так распространился: для меня знакомство с Латкиным и Труневой (Лизавета Ив.) имеет большое значение, вот почему: к Медведеву я ходить почти перестал, да вы понимаете, что и симпатии у меня к нему быть теперь почти не может; у Маркеловой, все-таки, преобладает великая "шершавость" (эту "шершавость" выдумал "Незнакомец"), хотя она и добрая барыня; к Неклюдовым я не хожу, и вот по какой причине. В первый мой визит к Ив. Андр. я просидел около получаса и сказали мы с ним всего слов двадцать (ей-богу, не очень преувеличиваю, мамаша!). Согласитесь, что ходить в гости для того, чтобы сидеть с хозяином друг против друга наедине и молчать - просто мучение и мне, и ему. Одним словом я вижу, что я стесняю его ужасно; вот причина, по которой я не могу ходить к Ив. Андр. Он человек очень добрый и деликатный; поэтому он пригласил меня к себе и вторично; однако он не хочет, чтобы я был знаком с его семейством, а делать визиты Неклюдову мне непристойно, ибо все-таки я мальчишка и гимназист в его, да несколько и в ваших и в своих глазах. Не подумайте, что это укор вам; такое мнение отчасти справедливо.

   Сегодня (ужасная досада) у меня опять начало пухнуть подмышкой; придется сходить в лазарет, я ужасно боюсь заболеть серьезно, потому что не дадут экзамены держать раньше прочих. Я думаю, что завтра потрут мне чем-нибудь, да и пройдет.

   По случаю моей болезни на праздниках мне пришлось только раз надеть ваш костюм: я был у Егоровых. Костюм был хвалим, хотя некоторые из "барышень" (ну уж барышни!) в невиннейшей простоте сиро" сиди: что ж, это матрос, что ли? Снимусь в нем в феврале, когда пришлете мне денег: на Рождестве не мог, ибо испортил часы и должен был отдать за их починку 1 р. 50 к., да и лежанье в лазарете убыточно.

   Об ученье моем не пишу ничего, потому что классы у нас только что начались (7-го). Читал на праздниках много; теперь читаю "Азбуку социальных наук" Флеровского, прелесть что такое! На праздниках читал романы: "Вперед" Шпильгагена, "Шаг за шагом" Омулевского, "Б. Медведицу" да "Живую душу". Прощайте же, милая мамаша. Звонок, и лампы тушат. Поклонитесь бабушке, поцалуйте Женю, кланяйтесь Матрене и Наде, и Сидору, и Павлинским, и вашим ученикам, если кто-нибудь меня знает. Крепко вас цалую. Через четыре месяца, должно быть, увидимся.

  

  

   Милая мамаша!

   Вот уже почти две недели (с 26 января) как я сижу опять в лазарете. У меня болезнь хотя и не опасная, но отвратительная - чесотка. Я положительно не знаю, откуда она ко мне пристала; вы сами знаете, что я совсем не нечистоплотен. Два года я жил в грязнейшей обстановке и ничего; в гимназии же все-таки казенная чистота существует, и я приобрел такую милую болезнь. Просто плачешь иногда с досады, тем более, что не виноват ни душой, ни телом!

   Не сердитесь на меня, мамаша, за мою болезнь. Плохо только то, что я сильно отстану от товарищей и баллы не будут хороши; конечно, двоек не будет ни в каком случае.

   Время я провожу так скучно, как не проводил никогда; в лазарете я почти один. Сегодня пришел Вася Афанасьев; вообразите - у него тоже, что и у меня. Это чорт знает что такое!

   Кроме Латкина, ко мне никто не ходит, читать нечего, заниматься невозможно. Тоска такая, что ужас. Слава богу, я начинаю выздоравливать; через неделю, м. б., и выйду.

   Благодарю вас за деньги; как вам не грешно еще просить у меня извинения, что мало посылаете. Разве я требую когда-нибудь от вас? Да мне много и не надо.

   Познакомился я через Латкина с Александром Яковлевичем Гердом. Вы слышали, должно быть, о нем: он теперь директор земледельческой колонии для малолетних преступников. Очень добрый и хороший человек, как кажется.

   Начал я учиться стенографии; это никаким образом не помешает занятьям и не бесполезно. Лекции бывают раз в неделю по субботам и даровые. Только вот болезнь-то моя и стенографию приостановила. Вот уже и половина февраля; остается только 4 месяца, да и то, если не буду экзамен раньше держать, что сделать постараюсь.

   Непременно схожу к Фоккову (не был там с праздников) и скажу я ему, о чем вы пишете мне. Он должно быть согласится, ибо в 6-й гимназии безобразнейшее начальство.

   Прощайте, милая мамаша! Ей-богу нечего больше писать. Поклонитесь всем. Поцалуйте Женю, поклонитесь бабушке особо. Крепко, крепко вас цалую. До свиданья.

   Извините, что письмо так коротко.

  

  

   Милая мамаша!

   Пишу к вам все еще из этого проклятого лазарета, откуда завтра меня выпускают. Итак, я просидел целый месяц, с 26 января до 27 февраля. Досадно, что очень должно быть отстал от занятий. Надо посмотреть, могу ли я .держать экзамены раньше, тем более, что до экзаменов остается только два месяца.

   Поздравляю Женю от всего сердца с его успехами. Мне, впрочем, и в голову никогда не приходило, чтобы он мог залениться в гимназии, на что и Жорж, и Виктор, и я оказались так способны. Как жалко, что в Старобельске такие маленькие каникулы.

   Через неделю (завтра, в воскресенье, уже не успею) схожу к Фоккову и скажу ему насчет инспекторства. Если это дело состоится, в Старобельске будет целая Петербургская колония. Не говорите, пожалуйста, Кончаловским: мне кажется, что их судьба очень похожа на судьбу м-ра и м-с Микобер.

   Нового у меня ничего нет. Да и что я могу сообщить нового, сидя в лазарете, куда, вдобавок, никого не пускают (мы с Афанасьевым теперь на особом отделении).

   Благодарю вас за деньги; только они не во-время пришли. В лазарете ужасно скоро они идут, ибо от скуки только и делаешь, что посылаешь нашего сторожа Филиппа за пирожками и проч. Последнюю неделю добыл себе работу: выписал от Латкина "Hans und Grete" Шпильгагена по-немецки и читаю с лексиконом. Прочитал уже больше 100 страниц, небольшого формата.

   Прощайте, милая мамаша, право нечего писать. Уже не так много и до лета осталось; скоро увидимся. Крепко вас цалую. Кланяйтесь Жене, бабушке, Матрене и проч. и проч. Теперь погода отличная, везде тает, тепло, а я сижу взаперти. Как скучно, мамаша! Прощайте, крепко вас цалую.

  

  

   Милая мамаша!

   Ваше предпоследнее письмо я получил на маслянице и отвечал на него 26 февраля, накануне моего выпуска из лазарета. Как подгадила мне эта болезнь! Без нее я к Пасхе был бы дома, как Даткин, который уже начал держать экзамены. Нам выдали месячные отметки; т. е. выдали их другим; я не взял свидетельства, ибо не стоит.

   Вот мои баллы:

З. Б.	Р.	Н.	Фр.	А.	Тр.	Ф.	X.	И. Р.	И. В.	Поведение.	Сколько прод. уроков
нб	нб	нб	3	нб	нб	нб	нб	нб	4-	5	102

  

   (за уроки у нас считаются не дни, а часы). Видите, каков я теперь благонамеренный, даже из поведения пять, что между пансионерами реже, чем между приходящими.

   Теперь у меня отметки порядочные; из р. яз. опять начал получать пять за сочинения (они у нас теперь уже большие, страниц. 50-70) и вдобавок, один из класса.

   Недавно Влад. Фед. спросил у одного семиклассника, Кузьмина, куда он идет после гимназии, и, получив ответ: В И<институт> Инж. П. С", сказал весьма знаменательные для нас с вами слова: "ну, по торной дорожке пойдете, без хлеба насидитесь". По правде сказать, если я и желал итти в И. И. П. С, то имел в виду только то, что больше итти некуда, а во-вторых, независимое материальное положение. Что же теперь? Весьма печально. Впрочем, еще больше года до окончания курса. Кто знает, что будет.

   Ходят слухи, и имеющие основание, что по случаю благословенного двухсотлетия Петровского времени у нас экзаменов не будет, а будут гораздо более легкие репетиции, а главное, что эти репетиции кончатся ко дню юбилея, т. е. к 30 мая, а то и раньше. Это очень утешительно. Пишите мне, мамаша, о Викторе. Вы говорите о каких-то драмах у него и Кончаловских; что там такое может быть, я не понимаю, но всегда ожидал, не знаю почему, инстинктивно, чего-то дурного. Пишите пожалуйста.

   Прощайте. Ламповщик пришел тушить лампы; уже во второй раз он прерывает мое письмо. Кланяйтесь всем. Уже недолго осталось до каникулов, мамаша, месяца два с половиной. Крепко вас цалую.

  

  

   Милая мамаша!

   Благодарю вас за три рубля, посланные мне от 14 марта. В гимназии все благополучно: за переход в VII класс не бойтесь. Уже в VII класс! Как скоро время идет!

   Весьма и весьма неприятно поразили меня ваши вести о Кончаловских. Я все-таки считал их за порядочных людей. Как применяются у нас либерализм и социальные идеи! Когда надо сделать какую-нибудь мерзость, то их сейчас вперед: вот, дескать, смотрите, как мы, либеральные люди.

   Мне ужасно тяжело. Что же там Виктор делает; неужели он до того сделался тряпкой, что не может плюнуть на всю эту гадость и отвязаться от Кончаловских. Как это, право, перед вами он совсем твердый, несговорчивый человек, человек с характером, а чуть замешалась страстишка, так и превращается в кисель. Неужели и я таким буду? Мне это кажется невозможным. Я верю, что можно сильно влюбиться и проч. и проч., но чтобы 6 лет ходить хвостом за особой с такими незавидными качествами, это уж слишком: я этого никогда не понимал (хотя и не знал Кононовой, как знаю теперь из вашего письма) и никогда не пойму.

   Латкина я с собой не привезу, ибо его требуют родичи в Усть-Сысольск, Вологодской губ., в настоящие "Тундры севера". Летом непременно буду сильно заниматься ботаникой: из денег, которые вы обещали прислать на ружье, уделю на б. лупу и Кауфмана ("Московская флора", определитель). Пишите мне скорее, мамаша, до присылки денег, ибо мне с весной становится скучновато. Если бы не эта подлая чесотка, то я был бы к Пасхе дома, у вас, как теперь Латкин, который уже держит экзамены и к 6 апреля будет свободен.

   У нас в гимназии новость: Маак заболел (он почти оглох) и вот уже с месяц не ходит. Вообще, языки у нас в гимназии, и в других тем более, идут мерзейшим образом, так что сама гимназия никогда не дает кончившему курс настолько знания даже, чтобы он мог читать иностранные книги. В немецком языке я выдумал себе упражнение, о котором уже, кажется, два раза писал вам: я перевожу (изустно, конечно, но по возможности точно) Шпильгагена ("Hans und Grete" уже кончил). Все-таки оно не мешает.

   Погода у нас весьма хорошая, тает сильно; Пасха, надеюсь, будет уже суха. А у вас-то, должно быть, уже и травка зеленеет.

   Прощайте, мамаша, до свиданья (уж до него немного, сравнительно, осталось, всего 27s месяца). Крепко вас цалую. Цалую Женю и бабушку. Кланяйтесь Матрене, если вы ее видите, и всем прочим.

   24 марта 1872 г.

  

  

   Милая мамаша!

   Пишете Вы, что дорога мне прямо в университет. Как бы это хорошо было, если бы только это было возможно. Но вы знаете, что я ни на какой факультет, кроме естественного, не пойду, а на всех факультетах требуется латынь, а с будущего приема еще будет и греческий, по, словам Фоккова, который знает это наверно. Так что об университете нечего и думать; к тому же Фок. заметил мне: "Я вас ни за что не пропущу, на экзамене, ибо вы не можете же в год произойти древние языки". Совершенно основательно: на то он и будошником сделан, чтобы "тащить", а главное "не пущать".

   Теперь вот еще что: Герд советует мне и Володе Латкину устроить нечто, а что, следуют пункты: 1) ехать куда-нибудь в Гейдельберг, Геттинген, вообще к немцам слушать естественные науки, ибо они дают (я не писаревщину говорю, мамаша, а право, свое собственное мнение, выработанное личным наблюдением и размышлением) наибольшее развитие. "Как высоко!" подумаете вы.

   2) Жизнь у немцев стоит дешево. Мне говорил Herr Grubert, мой двадцатилетний сотоварищ из beruhmtes Dentschland, что" в Германии средний доход студента 15-20 талеров: имеющий 25, 30 уже "и есть один богатый Student". Одному мне, разумеется, ехать было бы невозможно, ибо я среди немцев заглох бы, а с Латкиным еще можно. На авторитет Герда я полагаюсь, но еще больше на ваше собственное решение. Как вы найдете этот план, глупым или умным, так и я буду думать. Сам я боюсь решать. К тому же я могу поступить в Лесной институт, конечно на земледельческое отделение. Право, это самое сообразное, что я могу выбрать в России из учебных заведений, как относительно обеспечения, так относительно и приносимой пользы. Мне всегда становится как-то жалко вспоминать наши места - двухаршинный чернозем и аршинная пшеница. В Лесном сильны естественные науки и химия, которую я очень и очень полюбил. Что касается жизни в Лесном, то она очень дешева, т. ч. как пораскинешь головою, так и кажется, что поступление в Лесной сообразнее поездки в теплый край за синее море, wo die Kartoffeln bluhen.

   Вы пишете о высылке мне денег. Вы обещали мне на поездку, ружье, платье и проч. около ста р. Если это вам не кажется много, то я ничего не могу сказать, милая мамаша. Многовато только, все-таки, вы на меня тратите, хотя я и на казенном счету.

   Ах, подлая болезнь! Латкину осталось только держать из физики и немецкого; через пять дней он будет в седьмом классе, а главное, на Пасхе будет свободен.

   В Русскую торговлю я еще не сходил, схожу в субботу (сегодня четверг). У Маркеловой отец, действительно, умер, но денег ей осталось мало (наверно, впрочем, не знаю), ибо во время его болезни все его ящики и проч. были отперты и прислуге представлялась полнейшая возможность воровать сколько хочет. Она, бедная, немного-то горюет об этом.

   До свиданья. Только девять недель осталось. Крепко цалую вас и Женю. Кланяйтесь бабушке.

  

  

   Милая мамаша!

   Получил я ваше письмо от 8 апреля и обрадовался несказанно, ибо почти не рассчитывал на ваше согласие на поездку к немцам. Теперь, по крайней мере, есть кое-что, о чем будешь думать, на что будешь надеяться и проч.

   Благодарю вас за десять р., вами присланные; я на них приобрел себе Кауфмана ("Московск. флора"), да еще (просто перестану носить часы и спрячу их в шкаф) за починку часов (уже вторая починка в полгода) заплатил весьма много; просто досадно даже. Вы спрашиваете, когда мне выслать деньги; если можно, высылайте сейчас же; после Пасхи закажу себе платье.

   У меня есть до вас просьба: засушите мне следующие растения: Robinia pseudocaria - б. акация; Convalaria majalis - ландыш; Galatuus nivalis (с корешками) - подснежник; Prunas cerasus - вишня; Prunus spinosa - терновник; Pirus malus - яблоня.

   Сделайте это, милая мамаша, я буду очень вам благодарен. Ботаникой я намерен заниматься очень сильно; намерение благое, постараюсь и исполнить его,

   Экзамены у нас, к величайшему моему горю, окончатся в обыкновенное время, т. е. около 15 июня. Их я не боюсь нисколько. Если не захотят "срезать", на что нет никаких поводов, то через два месяца я в-к 7-го класса, а через год - окончивший курс гимназии. Вообразите только, мамаша!

   Нева разошлась и Ладожский лед прошел. Погода великолепная; вчера и сегодня градусов 15 в тени, это совсем не по-питерски.

   Я говел уже в университетской церкви вместе с пансионом. Теперь нас каждый день два раза таскают в церковь. Весьма печально и тягостно. Я себе все ноги отстоял.

   Прощайте, милая мамаша, право писать больше нечего. Латкин уехал уже. Вот счастливый-то человек! Чего бы я не дал, если бы меня пустили теперь домой.

   Кланяйтесь бабушке, поздравьте ее с наступающим праздником. Поцалуйте Женю, скажите, ему, что я очень бы желал заниматься ботаникой с ним вместе.

   Крепко вас цалую.

   12 апреля 1872 года.

  

  

   Милая мамаша!

   Прежде всего прошу прощения за долгое молчание. Здесь был Кончаловский, один, приехал, набрал денег и уехал.

   Я выеду из Петербурга не позже 14, если деньги от вас поспеют (13-го последний экзамен) и след. 18-го буду у вас. Пришлите подробнейшую инструкцию о дороге.

   Латкин, быть может, все-таки приедет со мной. Он теперь живет около гердовской колонии, я был недавно у него, два дня был у Гердов. Какое это хорошее дело! Приеду, порасскажу вам. П. П. <Кончаловский> колонию ругает. Ибо, мол, на всю жизнь чернит человека, так что тюрьма лучше! На каком это основании, не знаю.

   Если Латкин приедет не со мною, то приедет еще раньше меня к вам. Он вас право не стеснит; непременно хочет платить за все. Ему теперь просто деться некуда; от колонии живет за две версты, от города за 14, никого нет, скука ужасная. Поэтому-то он и хочет ехать в Хохландию.

   Экзамены у нас распределены след. образом:

  

16 мая - нем. язык.	2 июня - физика
18 " - франц. яз.	6 " - история.
20 " - русск. яз.	8 " - закон.
26 " - математика.	13 " - химия.

  

   Экзаменов я нисколько не боюсь.

   Был по вашему поручению в книжных магазинах. У Звонарева мне сказали, что "Иллюстр. Изд." отправлено; а, впрочем, справимся, а в Р. К. Торговле, что "Библиотека" соединилась со "Всемирным трудом" и что неизвестно, что будут высылать: "Всем, труд" или "Библиотеку". А деньги они передали в редакцию. Где плод сочетания сих журналов - я не знаю. Надо немножко подождать. Все-таки это чорт знает что такое.

   Новостей у меня нет никаких, писать не о чем. Прощайте, милая мамаша. Крепко вас цалую. Кланяйтесь всем.

   Да, вот еще! Было у нас еще одно "сочинение", классное; у меня лучшее в классе, Василий Петрович хотя и поставил мне больше, чем всем другим, но все-таки не 5, а 4 1/2. Должно быть потому, что я первый подал сочинение и ему нельзя было сравнить мое с другими. Первому никогда не ставят 5, ибо вдруг как окажется кто-нибудь еще лучше.

   Пишу к вам крайне бестолково, сомневаюсь даже, все ли вы поймете из этой ерунды: мне спать ужасно хочется.

  

  

   Милая мамаша!

   Простите, пожалуйста, что так долго не писал. Сегодня был экзамен из немецкого; я отвечал устно очень хорошо; не знаю, как письменные работы. За них боюсь. Баллы нам объявят послезавтра. Ах, мамаша, вдруг, если провалился! Никогда я так не трусил, как теперь.

   Платье я заказал себе; на той неделе будет готово. Больше денег мне не присылайте; ваши обстоятельства совсем не так блестящи, чтобы покупать ружье. Притом, если я куплю ружье, то ботаника - прощай, а мне не хочется ее бросить. Купил я себе лупу, пинцет и все прочее.

   Латкин со мною не поедет окончательно: его требуют домой в Усть-Сысольск, к отцу, который плох здоровьем и того и гляди помрет.

   Куплю еще себе хороший галстух и летнюю шляпу. Все это с платьем, и пальтом (которое я мало носил; оно почти новое) и со мною вместе будет весьма "авантажно", как говорит Афанасьева.

   Вы не бойтесь, пожалуйста, за немецкий язык; страх, испытываемый, мною, весьма глуп. Маак теперь очень кроток и смирен, и не поставит мне двойки, тем более, что я у него в классе сидел хорошо.

   Скоро увидимся, милая мамаша, только месяц остался. Вы вышлите мне, пожалуйста подробнейший маршрут путешествия. Скоро, скоро, мамаша! Как Женя сдает экзамены? Желаю ему круглое пять. Поцалуйте его от меня и скажите, что на нем лежат все надежды "дома Гаршиных".

   Кланяйтесь бабушке и прочим. До скорого свиданья! Крепко, крепко вас цалую.

   Денег ни в каком случае не присылайте.

  

   Пишу к вам после третьего экзамена. Я уже выдержал из немецкого (3), французского (3) и русского (4), чем весьма доволен, ибо считаю себя одною ногою уже в 7-м классе. Осталось держать: математика (26 м.), физика (2 июня), история (8 июня), 3. Б. (10) и химия (13). Из русского меня весьма и весьма обидели! Скопин сказал, что мое сочинение отлично. В. П. заметил, что я всегда хорошо пишу - и все-таки 4. Должно быть пятерки к рылу моему не пристали.

   Деньги на проезд, если можно конечно, высылайте к 10 июня, чем премного меня одолжите: я хочу 13-го и выехать, чтобы быть у вас 17-18-го июня. Уже совсем немного осталось, милая маменька!

   Латкин уехал третьего дни и если бы не экзамены, то я бы очень, скучал. Вчера катался с товарищами на лодке, верст 12-14 сделали под парусом и на веслах. Жаль только, что довольно дорого платить за лодку приходится.

   Вообще скучновато. Сегодня пойду покупать себе шляпу. Простите, мамаша, что писать нечего. Напишу след. письмо после экзамена физики, потом после истории и перед отъездом. Крепко вас цалую. Кланяйтесь всем. Цалую Женю. До скорого свиданья.

  

  

   Милая мамаша!

   Сердитесь не сердитесь, а что сделано, того уже не переменишь. - Я провалился из тригонометрии. Сказать по правде, я ни капли не печалюсь об этом: предмет очень и очень легкий; не выдержать экзамена из него можно было только при моей глупой безалаберности. Когда я сидел в лазарете, проходилась самая важная часть тригонометрии, решение треугольников, выйдя из лазарета, я позабыл о ней, а перед экзаменом уже поздно было проходить заново полкурса. Вы будете очень недовольны моею ленью, я знаю наперед, и будете бояться за мой переход в 7 класс, хотя бояться, ей-богу, нечего. Всю тригонометрию можно изучить в полторы недели. Не сердитесь на меня, мамаша!

   Ваши поручения я исполнил (кроме словаря; его куплю на-днях). Был (в третий, кажется, раз) в Р<усской)> К<нижной> Т<орговле> и у Звонарева. С первою не советую вам иметь дело; там мне сказали, что деньги на "Библиотеку" переданы 6 редакцию, а где она - не знают. Я пошел искать редакцию, насилу нашел на Надеждинской, где "Ваза". Там говорят, что Р. К. Т. никаких денег не передавала и никакого Е. М. Гаршина у них в числе подписчиков не записано. Обещались выслать журнал, вытребовав сначала деньги от Р. К. Т., которая (по их словам) никогда денег без требования не отдает.

   "Иллюстрированное издание" уже выслали 6 середине мая, все пять книжек. Вы> я думаю, уже получили их.

   Ноты я купил следующие: 8 увертюр Россини и Беллини (Editon Peters), в 4 руки. Lucrecia Borgia (Musical Cabinet, английское издание) и Ausgewahlte Lieder Шуберта (Е. Peters); две последние вещи в две руки. Глицериновый крем тоже купил, Жене купил "1-ю награду" (не говорите ему) - микроскоп. Счастливый Женище! Обладает способностью упорного труда в гимназии. Вы не подумайте, что я не обладаю этою способностью; я могу работать долго и сильно, но только над тем, что я люблю, на что, быть может, уйдет вся моя жизнь. Теперь у меня совсем нет свободного времени; когда не готовлюсь к противным экзаменам, то усердно занимаюсь ботаникой и занимаюсь серьезно.

   Иногда посмотришь, много ли дало тебе семилетнее ученье в гимназии, и увидишь ясно, что оно не дало ничего, хотя ты и получал отметки удовлетворительные, хорошие и отличные, хотя и переходил из класса в класс. И не я один такой, все таковы. Разница только в частностях: я не люблю математики, другой не способен думать как следует; я не знаю большей части пройденных формул (всех их у нас никто не знает, это факт; посудите, чему нас учат!), другой в шестом классе на переходе в 7-й (теперь он перешел) пишет "гн&#1123;т" (гнет) или "Софья (Фамусова) - кузнечиха своего счастья" или монолог этих двух лиц составляет трагедию", что должно означать: из разговора этих действ, лиц мы узнаем содержание трагедии. Из истории сведения самые безобразные. Помните место из "Полтавы":

  

  

  

  Москва всечасно

   К себе гостей ждала напрасно,

   Средь старых, вражеских могил

   Готовят шведам тризну тайну.

  

   Карл XII перенес войну в Малороссию. Вас. Петр, спрашивает: "чьи это старые, вражеские могилы?", а один великовозрастный ответствует тако: "Наполеоновской армии!" И это в VI классе столичной гимназии. Что же в провинциях-то делается?

   Был я на глупой Петровской церемонии, сидел на казенный счет на пятирублевых местах. Как глупо, как вяло все вышло! Мне было ужасно грустно в этот день. Мы (гимназисты, чиновники, купцы, вообще "чистый" народ) сидим на 5-рублевых местах, а позади народ толпится, ему ничего не видно, ему, которому и принадлежит право смотреть на праздник; его городовые колотят. Долго ли всё это будет?

   Праздник был совершенно поповско-солдатский и царский тоже, развеется.

   Платье мое готово; я заплатил за него (жакет, брюки, жилет - всё серенькое) 18 рублей. Выдали нам и казенное новое форменное платье и новые сапоги, так что платьем я обеспечен.

   Пишу к вам письмо и злюсь все более и более, не знаю, за что и на что; только не на переэкзаменовку конечно.

   Прощайте, дорогая, милая мамаша! Крепко вас цалую. Только две недели осталось. Кланяйтесь всем, цалуйте Женю и не сердитесь на меня. До скорого свиданья!

   Я так и представляю себе, как вы, получив мое письмо, покачаете головой и скажете: "Эх, Всева, Всева!" Простите, бога ради.

  

   Завтра экзамен из физики, 8-го - из истории, 10 - из закона, а 13 - химия. Все очень легкое.

  

  

   Дорогая мамаша!

   Из Москвы никак не мог написать к вам, потому что приехал в нее в 10 час. утра, а в 4 выехал. Становиться в гостинице не стоило; я вещи отдал, а сам побежал на выставку, обежал ее, ничего, конечно, не рассмотрел; благодарение богу, что моя форма меня пропустила даром во все отделы.

   Приехал я вчера вечером в 6 часов и направился к Афанасьевым Варенье распечатали - всё цело - стали есть, хвалили и благодарили Сало тоже понравилось.

   Афанасьевы переезжают на другую квартиру, на казенную, в бывший дом франц. посольства (около дворца), и я, пользуясь сим случаем, перетащу свои вещи к Латкину. Сей последний аккуратнейшее существо в мире и белье мое будет целее, чем у Афанасьевых. К тому же и переодеваться ходить ближе. Л-на О-ве, а А-вы на Дворцовой набережной.

   Спешу скорее написать письмо: через полчаса надо в гимназию итти. Я пропустил всего только один классный день. Форму нам переменят.

   Ехал сюда по вашему наказу во II классе и издержал посему массу денег. А именно:

  

   Билеты и багаж.................41 р.