Гаршин Всеволод Михайлович - Письма

;  

   Голубушка моя, пишу тебе перед отъездом: завтра уезжаю в Урюпинскую станицу с Поповым (медик, студ<ент> 5 курса, казак). Там его брат, мой дорогой Федос Гаврилович - кажется мне не случалось говорить с тобою об нем - воюет против дифтерита. Я же еду за тем:

   1-е - в Х<арькове> без тебя жить не могу.

   2. - в Петерб. ехать не хочу, т. к. помешаю тебе учиться и себе работать.

   3. - План "Л<юди> и в<ойна>" изменился. Будет большая вставка: так же как описан Никита, будет описан казак (только почти с детства), его призыв, служба в Петербурге и второй призыв на войну.

   Как видишь, завязка громадная, а между тем "интрига", коллизия, кризисы и конец у меня уже готовы. Будут огромные вставки. Вообще "Л. и В." написаны уже для июля, авг., сент. и окт., а для мая - нет и для июня нет. Эти две книжки займу [постараюсь занять] казаком, а дальше - хоть пиши другой роман. Книжища выйдет - право, тома три. Просто пугаюсь огромности.¹³⁷

   Напиши, голубчик, отзывы близких людей о первой главе. На прочие отзывы мне, право, наплевать. Да что эти близкие люди [никто] не пишут мне? Ни Миша, ни А. Я? А. Я-чу я написал уже несколько писем: первое, серьезное, письмо (об атласе Ярцева) было принято за бред сумасшедшего (должно быть), а на остальные - ни гласа, ни послушания. Будь я глупее - следовало бы обидеться.

   Что Эртель? Как его здоровье? Дрент<ельну> скажи (через Лиз. Серг.), что теперь уже поздно ехать ко мне, но что я прошу его приехать в X. вместе с тобой. Впрочем, посылаю ему чертежик, всё дело в нем. Передай этот листок бумаги ему через сестру. Очень нужно, Надя.

   Голубка моя, ужасно спать хочу. До скорого свидания. - Ах скорей бы летело проклятое время!

  

   Где мое солнышко красное,

   Где? твое личико ясное?

   Скоро ль увижу мой свет?

   Скоро ль услышу привет

   Милой подружки моей?

   Время! Лети* поскорей!

   {* A parte: черт тебя возьми!}

  

   До свиданья, голубка моя дорогая, милая.

   Поклон Верочке, Бобе, М. А. <Российской> и еще - кому хочешь.

  

  

   Дорогая моя, милая голубка, пишу знаешь откуда? Голубчик мой, пиши пожалуйста прямо ко мне, минуя мать, которая из любви к тебе, да и ко мне совершенно все путает. Пиши прямо на Петра Гавр. Попова, это мой хороший друг, очень хороший человек (впрочем это ты уже знаешь).

   Остальное напишет Петя (П. Г. П.)

  

   Пиши же, дорогая, ко мне, пиши и пиши.

   Твой В. Г.

  

   Да пиши поскорее, да вышли карточку, хоть старенькую какую-нибудь.

  

  

  

   Дорогая моя мама, сажусь писать вам, но что писать - право, не знаю. Внешних фактов - никаких: внутри всё то же. Все хочется что-то вспомнить очень важное, и кажется, что если вспомнишь, то всё будет хорошо, но только не вспоминается оно. Зато помимо воли голова перебирает всевозможные воспоминания и все-то такое неприглядное, постыдное.

   Дядя очень добр ко мне, до того, что мне даже иногда стыдно. Устинья Ст. тоже. Коля очень меня полюбил и даже сам возбудил вопрос о внесении моего имени в свою ежедневную молитву.

   Живу какою-то полуживотной жизнью.¹³⁹ О будущем думать боюсь.

   Вы спрашиваете меня, хочу ли я, чтобы вы приехали сюда? Право, мама, это даже странный вопрос.

   Читать пока есть что. Все читаю "Р. Старину". Иногда сидишь над страницей час и не можешь прочесть: все посторонние и уж тысячу раз передуманные мысли лезут в голову.

   Вот и Достоевский умер и Писемский! Что Юрий Николаевич попрежнему не ходит к вам?

   Голубушка мама, рад бы еще писать, да, видит бог, нечего. До свиданья, дорогая моя. Крепко цалую вас. Жене поклон. П. Г., Анюте и всем знакомым тоже.

  

  

   Голубушка мама! простите меня, что не пишу к вам: но о чем писать? Живу изо дня в день, как оцепенелый; делать, т. е. писать что-нибудь - не могу, хоть убейте. В письмах к вам я могу только жаловаться на себя, на свою несчастную голову. Болит она у меня часто, а когда и не болит, то никуда не годится. Если бы вы знали сколько труда мне составляет писать письма к дяде от имени Устиньи Степановны!

   Посылку получили вчера вечером: благодарю вас за нее, голубушка мама. Только можно было бы и без пиджака обойтись: на что он мне? Денег у вас должно быть мало.

   Господи, как подумаешь о вас, так больно и стыдно становится, что готов плакать.

   Дорогая моя, бедная моя мама, ничего-то я не принес вам, кроме горя.

   Благодарю вас за "От. Записки": только мне кажется, что вы с, Женей их не прочитываете, как хочется, а торопитесь мне послать. Право, лучше уж не посылайте, если так. Да по правде сказать, ничего я в них теперь не понимаю.

   Бабушка, бедная, очень нездорова: жар, слабость. То, что она пишет, написано вчера.¹⁴⁰ Сегодня на мой взгляд ей немножко лучше.

   От дяди получили несколько писем с дороги и уже из Каира. Таничке значительно лучше. Приедут они на святой. Кажется мне, что я буду их стеснять. Впрочем скоро тепло будет и можно будет жить в верхней комнатке на мезонине.

   Получил письмо от Васи: женился, счастлив. Расплакался я над этим письмом: столько вспомнилось. Те годы, хоть и не были годами счастья, да хоть какие-то туманные надежды были, а теперь - ничего нет впереди.

   Писать я ни к кому не мог: просто рука не подымается. Пусть лучше забудут.

   До свиданья, дорогая моя мама. Право, лучше не писать, чем писать такие письма, как это; простите за него. Крепко, крепко цалую вас и Женю. Всем, кто помнит меня, кланяйтесь"

  

  

   Дорогая мама! Нерадостную весть должен я вам сообщить: сейчас (в 9 ч. 35 м. утра) скончалась бабушка. Скончалась тихо, почти без страданий, но перед этим несколько дней мучалась лихорадкой и почти ничего не ела. Болезнь была не серьезная, но годы и особенно ее несчастная неподвижность делали всякую болезнь смертельною. Простите, голубушка, что я так сразу огорошиваю вас этим известие м.

   Сейчас еду в Николаев за необходимыми покупками.

   Еще вчера звали священника, но бабушка не захотела причаститься потому, что перед этим, утром, поела. Сегодня, когда ей утром сделалось дурно, опять послали, но когда приехал священник, то она была уже не в состоянии проглотить причастие. Так что прочли только разрешительную молитву. Впрочем, она незадолго до этого исповедывалась и приобщилась.

   Телеграммой вызываем Николая Степановича из Одессы. Вероятно, приедет завтра.

   Тяжело, очень тяжело на душе, дорогая моя мама. Голубушка моя, не огорчайтесь очень: ведь то, что сегодня случилось, было только вопросом времени.

   До свиданья, крепко цалую вас. Любящий вас искренно В.

   Всем поклон.

  

  

   Дорогая мама, поздравляю вас с праздником. Сегодня Устинья Степановна с Колей едут в Одессу на встречу дяди и Танички, которые будут там в четверг, а в пятницу все приедут сюда. Судя по последнему письму дяди, Танино здоровье плохо: сначала было поправилась, а потом как-то простудилась, и все пропало.

   Очень трудно мне писать вам письма, дорогая моя мама: ну что я скажу вам о себе, лгать что-нибудь - в таком состоянии, как теперь, я не сумею, а правда - такая неутешительная. Живу как животное и ясно чувствую, что тупею с каждым днем. Какой будет всему этому конец - не знаю. И загадывать страшно. "Отдыхать" мне уже бы довольно, пора что нибудь и делать. Да ведь в том-то и ужас, что я не могу ничего делать. Мое уменье писать унесла болезнь безвозвратно. Я уже никогда ничего не напишу. А кроме этого - на что я способен! Т. е. не то, что способен, что я знаю, что я умею? Писарем даже быть не могу - видите, какой почерк. В работники не гожусь; кто возьмет такого барчука?

   Что же мне писать вам, дорогая мама? Такие излияния вам кроме горя ничего не доставляют, а как же иначе мне описывать свое внутреннее состояние, когда оно все сводится к постоянному отупению и страху. Да к этому прибавить еще воспоминания, от которых просто на свет бы не смотрел. Писать к вам разве, что жив да и только? Хочется видеть вас и Женю ужасно. Вы пишете, что приедете сюда, когда дядя вернется. Так как он вернется в пятницу, то значит, может быть, скоро увидимся.

   Бедная бабушка! Без нее, хотя она и не выходила из своей комнаты, в доме стало пусто и скучно. Сколько раз я ошибался: соберусь пойти к ней посидеть, да вдруг и вспомню, что ее уж нет... Похоронили ее в саду, но только на время: когда приедет дядя, он будет просить архиерея о дозволении положить ее в церковной ограде. Тогда перенесут. Это было ее последнее желание. О вашем поручении насчет платьев я сказал Устин. Степ. Она вам кланяется и поздравляет с праздником. До свиданья, дорогая моя мама. Крепко, крепко цалую вас. Женю обнимаю.

  

   P. S. На похоронах был дядя Ник. Ст. с супругою и Сережа. Супруга - персона довольно противная, кажется глупа очень, лицом хуже, чем на карточке. Сережа сильно изменился к лучшему. Мне он понравился.

  

  

   Дорогая мама! Вчера мы с дядей вернулись из Херсона, где пробыли три дня. Дядя был на съезде, а я сидел в гостинице. Теперь опять в Ефимовке и опять по-старому. Я как-то менее мрачен, потому что совсем уж перестал думать. Играем с Таней в шахматы, читаю французские романы, не понимая из них половины. Когда оглянешься на себя, то чувствуешь к себе такое презрение, даже больше, ненависть.

   Дядя сказал мне, что он приказал посеять "для меня" 10 десятин ячменя, что я должен буду заботиться о его уборке и выручка достанется мне. Право, ничего не понимаю. Я не только не участвовал ничем в посеве этого ячменя, но даже не знал о нем. Убирать его я тоже не могу: убирать будут рабочие, которыми будет распоряжаться тот же дядя, потому что я ведь ничего не понимаю. Как же это ячмень будет мой? Дядя очень добр, вот и все. Воспользоваться этим ячменем было бы ни на что не похоже.

   Из того, что вы пишете о Кирпичникове, я вижу что Женя думает, что я не хочу писать. Если бы это зависело от моего хотенья! И отчего же бы мне не хотеть, если бы я мог? Очень благодарен я Жене за заботы обо мне. Добрый он. О переводах скажу, что переводить я стал бы, но Женя ведь не может поручиться Кирпичникову в том, что на меня сколько-нибудь можно положиться. Так что перевод должен быть такой книги, печатание которой можно отложить на неопределенное время.

   Здесь неспокойно. Вокруг везде мужики уверены, что на днях будет указ о разделе помещичьей земли. Уже и плуги приготовили проводить борозды.

   До свиданья, дорогая моя мамочка. Сейчас иду в камеру, писать протоколы дяде. Пишу я отвратительно, путаю, пропускаю; не знаю, как дядя терпит подобное безобразие. До свиданья, дорогая моя. Простите меня за все, что я вам причиняю. Женю крепко, крепко цалую. Все вам кланяются.

   Кланяюсь знакомым. Виктору, если приехал, особо.

  

  

   Пишу вам и не знаю, дорогая мама, застанет ли вас это письмо в Харькове. Простите меня, что долго не писал, но если бы вы знали, до какой степени нечего писать!

   Брошюру Дрентельна я получил: ваша правда, что он ужасно ругается. Очень жаль, что его беллетристическая вещь не пошла. Получил я вчера письмо (печатный циркуляр) от Шишкова о том, что будет-де в Харькове издаваться журнал "Мир", так не угодно ли писать. Точно на зло.

   Дядя за последнее время все какой-то сумрачный, да и не удивительно: жук есть и довольно-таки много. Ржи всей не съест, а пшеницы, вероятно, почти не останется. Просто беда.

   Денег мне не присылайте: мне они совсем не нужны, а вам они наверно необходимы. Мамочка, дорогая моя, простите меня; писать больше, право, нечего. Распространяться о себе, о своем, безотрадном состоянии - это уж не ново для вас, чересчур не ново.

   До свиданья, голубушка моя, крепко цалую вас.

  

  

   Опять приходится начинать письмо, дорогая мама, с извинения, что долго не писал. Ваше письмо я получил только в пятницу: благодарю вас, дорогая моя, что пишете мне такие большие письма.

   Здесь все по-старому, как было при вас; у дяди только прибавилось хлопот, хлеб убирают, рабочие дороги неимоверно, да и те постоянно бунтуют и уходят, забрав деньги вперед. Так что он в постоянном страхе за уборку и редко бывает в хорошем расположении духа. Таня хандрит, не знает, что с собой делать, да и я, правда, не знаю, что с нею будет. Как счастлива сравнительно с нею Катерина Сергеевна, например, или Линочка Латкина.

   Я попрежнему, дорогая мама, ничем вас не могу порадовать. Господи, хоть бы какой-нибудь выход! Скоро ли Женя приедет из Окуневых гор! С прошлого почтою Таня получила от него письмо оттуда.

   В четверг мне, вероятно, прийдется ехать за Надей Акимовой в Одессу: по правде сказать, мне совсем не хотелось бы ездить, да нужно, дядя до такой степени занят, что сам не может. Был здесь на прошлой неделе Сережа; говорил, что в августе, вероятно, поедет в Кронштадт, а в октябре оттуда в кругосветное плавание года на три. Счастливый человек!

   До свиданья, дорогая моя мама. И рад бы писать (дольше, да, право, нечего. Крепко вас цалую; Сашу тоже. Жене кланяйтесь, если приехал.

  

  

   Дорогая мамочка! Вчера получил ваше письмо из Харькова, от 13 августа. Вы писали мне, что пробудете в Харькове до 6 августа, и я не писал вам (и дядя тоже) потому, что письмо не могло поспеть к 6-му.

   Горько было мне читать ваши слова о том, что я отчудился от вас и Жени, дорогая моя. Ведь вы с ним - единственные мне близкие люди. Как ни добры ко мне дядя и Т. и У. С., а все-таки я им не свой. А прежние друзья уж обо мне и думать забыли, кроме доброго Миши.

   Пишу я к вам мало - но ведь что писать? Вы спрашиваете, чем я решил? Я ничем не решил, мама. Как-то писали мне вы о военной службе. Это решительно невозможно. Если бы я мог поступить вольноопределяющимся - ну, другое дело. А офицером я поступлю только затем, чтобы меня через три дня выгнали за незнание службы. Ведь я один раз в жизни был на ротном ученьи; не знаю ровно ничего. И наконец, ведь меня просто никуда не примут. Какой полковой поинтересуется иметь в своем полку "безнадежного" прапорщика?

   Вы пишете "неужели ты останешься и на зиму в Ефимовке"? Как будто бы мне есть возможность выбирать и решать! Куда мне деваться? Стыдно и горько писать в 26 лет такие слова, но что же делать, когда это так? Голова моя разбита болезнью, мама. Не знаю, что со мной будет дальше. Должен же я, наконец, когда-нибудь избавить от себя дядю... Господи, неужели же я никогда не буду способен работать!

   Таня опять начинает покашливать. Трудно сказать, временное ли это или возвращение старого.

   Пишите мне из Киева, дорогая моя. Есть ли уже у Жоржа ребенок и женится ли он? Кланяйтесь ему и пожелайте всего хорошего. Сашу цалую.

   До свиданья дорогая моя. Пишите, бога ради.

  

   Рубашки и чулок нет. Не пропала ли посылка оттого, что вы вложили письмо?

   Вчера отменили поездку Антона в город и письмо пойдет только завтра.

  

  

   Наконец-то я получил от вас письмо, дорогая мама! Если бы с этой почтой его не было, то я написал бы к Ал. Як. <Герду>. Жду письма от Жени, а до него, право, не могу решить, дорогая моя мама, ехать ли в Петербург теперь или еще ждать. Во всяком случае месяца полтора я думаю пробыть еще здесь. Деньги на дорогу у меня есть; как ни отговаривался я, дядя все-таки мпе отдал барыши за ячмень, посеянный на мое имя, 50 р., да еще осталось прежних рублей 13.

   Что это с Ал. Яковлевичем? Вы пишете, что он с месяц уже не выходит: болезнь стало быть серьезная. Вот кому уж не следовало бы хворать. Напишите мне, где теперь Володя. Я хочу писать к нему: стосковался я за ним ужасно; если уж нельзя увидеть его, то хоть бы письмо от него получить. Если увидите М. Д., кланяйтесь ей.

   Боже мой, боже мой, сколько у меня пропало из жизни за эти два года! Сергею Ник. тоже пусть Женя поклонится. Очень меня тяготит долг "Русскому Богатству", если бы удалось получить деньги с Вс. Ал. я отдал бы хоть часть.

   Нужно приниматься хоть за какую-нибудь работу. Сейчас же я не хочу уезжать отсюда потому, что хочется прежде подучить английские слова: это для того, чтобы при случае не отказаться от английских переводов. Странное чувство испытываешь, когда учишься: точно губкой стираешь известку со стены, на которой что-нибудь нарисовано. Трудпо голова работает, это правда...

   По-французски, я думаю, мог бы переводить довольно свободно: мы с Таней все лето понемногу читали Гюго. До свиданья, дорогая моя мама; писать больше, право, нечего. О здешнем вам, вероятно, пишет дядя. Жду от вас писем с нетерпением. Таня кланяется. Крепко цалую вас, Жешо и Сашу.

   P. S. Рубашку я получил; очень благодарю вас, дорогая моя.

   Видели ли вы Мишу? Если увидите, передайте ему поклон и искреннюю благодарность за то, что не забывал меня письмами.

  

  

   ...Живу я, что называется, понемногу, вернее, совсем не живу, т. к. отправляю только растительные процессы: ем, сплю, встаю, опять ем и т. д. Думать - почти не думаю, да, по правде сказать, оно и лучше, потому что все, что только наводит на какие-нибудь мысли, так темно и неприглядно... Более всего угнетают меня безобразные, мучительные воспоминания последних двух лет. Господи, как извращает человека болезнь! Чего я только не наделал в своем безумстве. Хотя и существует мнение, что человек с больным мозгом не ответствен за свои поступки, но я по себе вижу, что оно не так. По крайней мере то, что называется совестью, мучит меня ничуть не менее за сделанное во время исступления, как если бы его и вовсе не было...

   Живешь, живешь благополучно, - вдруг как тать в нощи - нервозность. Мне кажется, впрочем, что если бы я вел жизнь, не столь безобразную (в головном отношении), а правильно работал, т. е. добросовестно вызубрил бы курс хоть Горного института, то, м. б., и не заболел tbi. Думаю, вопреки всем психиатрам, что умственный труд - правильный, конечно, - не способствует, а предотвращает развитие < психоза" - есть же на свете такие скверные слова...

  

  

   Дорогая моя мама! Ваше последнее письмо с советом ехать в Баку даже удивило меня. Зачем я туда поеду? Правда, я очень хотел бы видеть Володю, но не думаю, чтобы ему, занятому человеку, мой приезд и пребывание в Баку были особенно удобны. Недавно я написал к нему письмо, ответа жду через месяц, не раньше: в Баку почта ходит долго. Даже если бы он сам позвал меня к себе, то и тогда бы поездка эта была невозможна, потому что на нее, считая с обратным путем из Баку (в Петербург), нужно по крайней мере рублей 150, если не 200...

   Сегодня жду обещанного письма Жени (сегодня прийдет почта) и буду ему отвечать с следующей оказией в город.

   Ехать теперь же в Петербург мне страшно. Я знаю, что здесь я не составляю особенной обузы, а в П. будет совсем не то. Рассчитывать на свои силы я не могу; не думаю, чтобы мог постоянно и успешно работать (говорю о переводах, конечно; о том, чтобы писать, нечего и думать). А повиснуть на плечах у Жени не считаю возможным. Все-таки нужно еще остаться здесь на некоторое время, как бы мне ни хотелось быть в П. Слова Кремянского у меня не выходят из памяти; помните, когда; вы позвали его ко мне?

   У дяди постоянно новые планы. На будущий год наверно совершится переезд в Херсон; может быть, дядя откажется от м<ирового> судейства и будет служить в земстве. Думаю, как бы не пришлось до Херсона опять везти Таню куда-нибудь: хоть мало, она все-таки постоянно покашливает. Дядя ужасно постарел за это время: видно, что и здоровье Тани и вообще ее положение постоянно сосут его.

   Напишите мне пожалуйста, дорогая мама, не знает ли Женя чего-нибудь об Виленкине (Минском). Очень бы мне хотелось узнать, где он и что. Пишет ли он в "В. Евр."?

   Я очень рад был получить письмо от Виктора Андр. и сейчас же ему ответил. Жалуется на нервозность; говорит, что теперь здоров, но не знает - надолго ли. Боже мой, неужели и он пропадет! Он же сообщил мне, что Влад. Фед. вовсе не поступил в акцизные чиновники, а пишет диссертацию.

   До свиданья, дорогая мама. Крепко цалую вас и Женю, и Сашу. Марье Дмитриевне поклон.

  

   На конверте: В С.-Петербург. Вас. Остров, 4 линия, д. No 23, кв. 13. Екатерине Степановне Гаршиной.

  

  

   Дорогой Женя!

   Благодарю тебя, голубчик, за письмо и за участие. Ты спрашиваешь, не начать ли тебе хлопоты о доставлении мне места. Не знаю, что и сказать тебе об этом. Пока пользуюсь твоим же разрешением писать пока "без разрешения вопросов".

   Получил сегодня письмо от Владимира Михайловича. Как мне ни хочется его видеть, я все-таки в Б<аку> не поеду. Во-первых, не хочется заставлять его няньчиться с собой. Во-вторых, денег у меня не хватит на дорогу. И есть еще причины, о которых не стоит много распространяться.

   Очень рад за тебя, за твои успехи на литературном поприще. Пиши (или пусть мама напишет), какую судьбу имеют твои рецензии для Михайловского?

   Матушка в письме к Тане выразила мнение, что мне следует написать Ивану Сергеевичу <Тургеневу>. Так как это совершенно справедливо, то я и написал ему коротенькое письмецо. Ответа на него получить не рассчитываю, конечно, да и адреса своего я ему не послал.¹⁴¹

   Дядя с Т. недели через три едут к вам в П. Я со страхом думаю о том месяце, который проведу без них. Уж очень похоже будет на одиночное заключение. С Уст. Степ., хотя я ее очень люблю и она ко мне хороша, мы редко говорим, да она больше в бегах.

   Английским языком я занимаюсь и, кажется, кое-что уже начинаю мороковать. Маленький учебник, по которому я учусь (Kothwell), я почти кончил; м. б. п пригодится, кто знает. Правда, "что если бы пришлось переводить теперь с английского, то в день сделал бы не более 2-3 страниц. Но надеюсь подвинуться еще вперед.

   Получил письмо от В. Андр. <Фаусека>, такое же хорошее, как и все его письма. Переписываетесь ли вы с пим?

   До свиданья, дорогой мой. Желаю тебе всего хорошего. Маму лоцалуй. Не пишу ей потому, что право писать нечего. Сашу цалую.

   Марье Дмитриевне <Дебур> поклонись. Если Магдалину Михайловну увидишь, тоже.

  

  

   Дорогая мама!

   Ваше письмо удивило меня не меньше, чем мое удивило вас: ее понимаю решительно, что могло вас так взволновать и побудить так решительно звать меня в Петербург. По вашему тону можно подумать, что я понаписал вам в своем письме бог знает каких ужасов. Я же, как наверно помню, жаловался только, что мне без дяди и Тани будет здесь скучно. Быть может, мои выражения заставили вас понять что-нибудь другое; если же нет, то нет и ничего ужасного в том, что я проскучаю три недели. На успокоение нервов скука действует даже положительным образом. И вы и Женя употребляете самые сильные слова, для того чтобы вызвать меня на поездку. Если вы это делаете для меня, то я положительно говорю, что во всех отношениях и в денежном и в душевно-гигиеническом, так сказать, мне лучше не ездить в П. на эти две-три недели, а оставаться здесь. Если же вы зовете меня с исключительной целью повидаться со мной, то это другое дело, но и тут я просто буду просить у вас прощения в том, что не исполняю вашего желания. Не знаю, что будет дальше, а теперь я боюсь ехать в Петербург; боюсь и неизбежного волнения, и того, что, раз попав туда, я останусь там, что наверно случится: вы, конечно, сделаете все зависящее от вас, чтобы я не возвращался в Ефимовку, да и я вряд ли буду сопротивляться. А остаться в П. - чувствую, что это значит страшно рисковать снова попасть в Николаевскую больницу или во что-нибудь подобное. Поэтому я решительно отказываюсь от поездки в П. с дядей и Таней. Буду ждать еще. Сколько, и сам не знаю. Теперь же чувствую одну только потребность - покой; доброта дяди дает мне возможность пользоваться им, насколько я способен на это по своим собственным свойствам. Не думаю, чтобы в П. мне было бы так - не скажу хорошо, а именно покойно.

   Простите, голубушка моя, что, несмотря на ваши усиленные требования, я не исполняю вашего желания. Имейте еще снисхождение ко мне. Да притом совет Кремянского значил же что-нибудь, не на ветер же говорил человек. Если бы я стал делать то, что мне хочется, то, конечно, я сейчас же бы и в Петербург приехал, и работы бы какой-нибудь стал добиваться, и работал бы. Но как подумаешь о своей искалеченной голове, то так и станет страшно: а вдруг опять тоже? Ведь это хуже смерти.

   Благодарю Марью Дмитриевну, очень благодарю за портрет. Сколько хорошего, чистого он напомнил мне. Не вернется уж оно опять никогда, никогда. Напишите мне пожалуйста ее адрес: я хочу поблагодарить ее в письме.

   Получил с прошлой почтой еще раз циркуляр Шимкова об "Мире" с очень любезной, даже теплой припиской. Ответил, конечно, сколь возможно теплым же отказом. Да, могу сказать, как в песне говорится:

  

  

   Нового не нажить.

   От Володи получил другое письмо. Опять зовет меня в Баку: пишет, еще не получив моего ответа на первое. Хороший он человек, спасибо ему.

   Не могу выразить, как меня огорчила новая беда с Николаем Сергеевичем. Передайте ему от меня всяческую мою любовь. Ах, хотелось бы мне побывать в П.; правда!

   Дядя очень удивлен, отчего вы ему не отвечаете, и даже думает, не имеете ли вы против него чего-нибудь, хотя и не может придумать никакого повода к этому. Не пропало ли его последнее письмо из Херсона. Он вложил в него 5 р. Саше в презент и, быть может, его конфисковали.

   Женю прошу поклониться Виленкину, когда увидится с ним. Правда его: между Виленкиным и Венгеровым такая бездна, что я не знаю, как они приятели. Похвалы Вил<енкина> мне, право, было совестно читать. Вот в его будущность я твердо верю, несмотря на Буренина и проч.

   До свиданья, дорогая моя мама. Очень горько мне будет, если вы мой отказ приехать примете за обиду себе, как вы пишете. Право, в моих доводах много правды, согласитесь с этим. Женю и Сашу цалую. Липочке, если увидите, кланяйтесь, а она пусть Гердам.

   13 ноября 81.

  

  

   Вот и едут, наконец, дядя с Таней к вам в Питер, дорогая мама. Пользуюсь случаем, чтобы еще раз попросить у вас прощенья за то, что не исполняю ваше желание. Только, право, мне кажется, мама, что в прошлом письме я изложил достаточные доводы против этой поездки. Не сердитесь на меня, голубушка, и не думайте обо мне как о совершенно пропавшем: ведь все-таки, рано или поздно прийдется ехать к вам в Петербург. А мне, по правде оказать, сильно хотелось бы побывать в П., повидать вас с Женей, да и кроме того нескольких человек, до сих пор оставшихся мне дорогими.

   Между прочим, не напишете ли мне Мишиного адреса? Я у него в большом долгу за его добрые письма. А писать не знаю куда.

   Имею к Жене большую просьбу: пусть пришлет мне, если он дел, конечно, английского Рейфа (Помнится, он был в книгах) и грамматику фукса, а самое главное, пусть купит (деньги ему пусть отдаст Таня, а я ей отдам здесь) книжку: Turner (Тёрнер) Lessons of English Literature (лёссонс оф инглиш литерачур), первую часть. Она стоит, кажется, 75 копеек.

   Очень может быть, что Лашкевич, к которому дядя завезет Таню в X., не пустит их в Петербург. Тогда это письмо пойдет по почте, и моя просьба пусть остается втуне. Если дядя будет затрудняться везти много книг, то грамматики не надо; довольно Рейфа и Тернера, который очень тоненькая книжечка.

   У вас опять началась пальба. Что значит расстояние! Узнав вчера об Черёвинском покушении, я остался совершенно спокойным.¹⁴² Точно будто и не в России. Какие же теперь еще новейшие (новых уж и так много) меры надзора будут приняты?

   Часто мне припоминается теперь:

  

   В столицах шум, гремят витии,

   Кипит словесная война,

   А там, во глубине России...

  

   В Ефимовкс мы ежедневно почти смотрим, как кормят свиней; недавно кололи пару. Понедельники и пятницы ожидаются с нетерпением: почта, которая одна только разнообразит жизнь, если не считать чтения.

   Благодаря Тане я стал значительно свободнее читать по-французски и теперь запас чтения у меня снова очень велик: целых два года "Revue de Revues", и год "Revus de deux mondes", n еще много разных книг. Так что хоть и будет скучно, но все-таки не смертельно.

   Недавно мы прочли Мериме "Colomba"; что это за прелесть! Просто подмывает перевести попробовать; не знаю только, была ли она напечатана по-русски.¹⁴³ Я что-то не слыхал об ней раньше, несмотря на то, что это просто классическое произведение. Странное дело: в "Colomba" Меримё мне ужасно напоминает Толстого в "Казаках", только, конечно, более шут народный, потому что француз.

   Что-то теперь Александровы и Юрий Ник.? Вы, конечно, читали о смерти Кадминой.¹⁴⁴ Уж не Ю. Н. ли там что-нибудь натворил? Надеюсь получить разъяснение от Виктора Андреича, который продолжает переписываться изредка со мною. Писал ли он вам, что Рейцбот поступил на I курс медицинского факультета? Совершенно неожиданный случай! Значит, профессорство брошено навсегда?

   До свиданья, дорогая мама. Крепко цалую вас и Женю и Сашу. Всем поклоны.

  

  

   ...Ламартин - болтунище ужасный, Мюссе все тужится быть умным и изящным; Христос его знает, м. б. он и изящен, только для понимания этого изящества нужно хорошо знать язык; для меня он уж очень скучен, как ее Губернские ведомости". Гюго же хоть и враль, да зато уж и мастер. Может быть, вам попадется как-нибудь под руку "Les orientales": не забудьте там посмотреть "Le Djinnete" - это такой, я вам скажу, турдефор, стихоплетства. А впрочем, все трое вместе не стоют томика Лермонтова....

   ...А все-таки, как ни крепись, а надо признаться, жутко бывает иногда здесь. Особенно ночью, когда все лягут спать (я не сплю б. ч. часов до двух): ветер воет (ветры здесь такие, каких я никогда не испытывал), лиман ревет и мертвечина и пустота кругом страшная. Если читаешь что-нибудь, часто слова уходят из глаз и начинают проходить перед тобою целые вереницы былых еден, знакомые лица. Боже мой, как все это далеко теперь и во времени, и в пространстве! Как-то чудно видеть себя одиноким и молчащим, того самого, который всегда отличался неистовой любовью к людской толкотне...

  

  

   Дорогая мама!

   После вашего письма, где вы пишете, чтобы я непременно ехал в Петербург, я получил только маленькую записочку от Жени, с припиской от вас. Я боюсь, чтобы вы не рассердились на меня за мой отказ. Голубушка моя, право, я делаю это не из какого-нибудь упорства, а просто из боязни 1) насесть вам на шею, чего я избегнуть не могу, если приеду в Петербург; 2) начать снова старую канитель хандры, а потом болезни. Ведь как ни добр ко мне дядя и Уст. Степ., как ни дружны мы с Таней, а и мне хотелось бы перестать обременять их собою, да что же, если страшно еще.

   Вот уж и неделя прошла с отъезда наших. Живем мы благополучно; скучновато, это правда, но я вовсе не в хандре и не в отчаянии. Читаю себе по-французски, с английского перевожу; время понемножку и проходит. Да ведь недолго ожидать и дядю с Таней, которых я жду, конечно, с нетерпением.

   Вас, очевидно, взволновала моя несчастная фраза об "одиночном заключении". Но ведь это не более как шутка, да и то сказанная с оговоркой. Не думайте, что я отношусь к У. С. настолько свысока, что ее присутствие даже и в счет не ставлю. А между тем, вся эта история производит именно такое впечатление, будто бы мне оставаться вдвоем с нею - нож острый.

   Конечно, если подумать хорошенько, в моем пребывании в Ефимовке мало хорошего. Но это лучшее из зол. Ибо, кроме зол, в моей жизни и нет ничего: я нисколько не обольщаюсь какими-нибудь надеждами. Хотелось бы мне, оправившись, зарабатывать где-нибудь кусок хлеба, да и об этом я теперь могу только мечтать. И на что только я годен, господи мой боже?

   Пока же буду годить. Больше ничего и придумать не могу.

   Напишите мне, как вы нашли Таню? Познакомилась ли она у вас с кем-нибудь, напр. с Марьей Дмитриевной? Напишите мне адреса ее и Миши Малышева.

   До свиданья, голубушка мама, крепко цалую вас и Сашу. Жене жму руку крепко. Желаю ему самого полного успеха в его писании.

   М. Д. поклон и Линочке, если увидите, тоже.

  

   Пожалуйста исполните мою просьбу о книгах.

   На конверте: В С. Петербург, Палая Итальянская ул., д. No 6, кв. No. Екатерине Степановне Гаршиной.

  

   Дорогая мама!

   Третьего дня приехал дядя, которому я, конечно, очень обрадовался. К сожалению, его приезд был омрачен Колиной болезнью, да и сам он приехал не совсем здоровый: вероятно, простудился без шубы, которую украли у него из вагона в Кременчуге. А тут без него у меня случилось подобное же несчастие: прошлое письмо к вам я отвозил в Николаев сам, т. к. нужно было съездить туда за разными покупками, и в гостинице у меня стащили пальто. Хорошо еще, что было холодно и я захватил с собой и тулуп. Украли очень ловко: сняли с вешалки, пока я пил кофе в общей зале. Дядя хочет поднять дело против m-me Бухтеевой, хозяйки, только вряд ли из него что-нибудь выйдет.¹⁴⁵

   Благодарю Женю за карточку и за сведения о "Colomba". Буду переводить ее, может быть, и можно будет куда-нибудь ее втиснуть. А если нет, все же практика. Жене не пишу, потому что на два письма матерьялу, право, трудно набрать.

   В Николаеве был у Ал. Мир. Мартьянова. Он все такой же милый человек и не изменился нисколько. А Катерина Орестовна потолстела ужасно; дети здоровые; девочка такая краснощекая. Живут себе, кажется, и бога благодарят.

   Дядя говорил, что Женя хотел послать с ним какие-то книги; если это английские, то мне пока не нужно; дядя привез мне и словарь и Тернера.

   Пишите, пожалуйста, что Ник. Серг. <Дрентельн>? Собираюсь писать ему, да трудно начать переписку после такого долгого молчания и разлуки. Неужели Салтыков не примет его рассказа? А что писать - его настоящее дело, я это очень давно думаю. И если бы это у него пошло, много бы легче ему было бы жить на свете.

   Кстати о беллетристике: Мартьянов дал мне три кн. "Нового обозрения". И там есть этот Макс. Белинский: господи, что за извращение языка (о прочем не говорю). "В красной мякоти губ сверкнула жемчужная черточка". "На талии одиноко блестела пуговица". Чорт знает что такое!¹⁴⁶ Оскудела русская земля, что ли? Или это уж наше поколение? такое бездарное. И то может быть. Мы - дети людей 60-х годов - воспитались на сумбуре, трудно и ожидать от нас чего-нибудь путного. В нашем мозгу, если можно так выразиться, косточки живой нет: все перебито, все перепутано.

   До свиданья, голубчик мой мама. Цалую крепко вас, Женю и Сашу. Всем поклоны.

  

   Эта великолепная бумага и конверты - Танин подарок. Как вы ее нашли, т. е. не бумагу, конечно, а Таню?

  

   Благодарю вас за память и за письмо, дорогой Николай Максимович: очень оно обрадовало меня. Пишете вы о моих планах: по совести скажу, что никаких у меня теперь планов нет. Живу, вот и всё. Т. е. и не живу, а только ем, сплю, пью. Голова сильно потрепана прошлогоднею болезнью, и я не знаю, годна ли она куда-нибудь. Писать во всяком случае я не могу и, вероятно, не буду в состоянии никогда.

   До сих пор мне жилось легче, потому что здесь была моя двоюродная сестра, которую вы, может быть, увидите, если зайдете как-нибудь к нашим: теперь она в Петербурге, так что я немножко скучаю. А впрочем, жить можно. Книжки кое-какие есть. Насчет журналов плохо: только и вижу, что "Р. Вестн.", "Истор. В.". "Огонек", "Ниву", "Н. Время" (вместо "Голоса"), да еще мерзкий "Одесский Вестник"), Как видите, либеральной партии у нас не водится да и Христос с ней! Видел три книжки "Нового Обозрения" и кроме "Первого Сражения"