Кюхельбекер Вильгельм Карлович - Дневник (1831-1845)

p> они известны даже тем, которые не читают св<ященного> Писания; но не могу не выписать двух уподоблений, чрезвычайных по своей разительности, точности изображения и новости:

  

  

   "И будут как во сне идущие и пиющие, и восставшим (им) тощ их сон, и яко же во сне жаждай, аки пияй, воспрянув же еще жаждет, душа же его вотще надеяся, - тако будет богатство всех языков, елицы воззваша на гору Сионю". {"И будут как евшие и пившие во сне, которых не насытил их сон, и как жаждущий, которому казалось во сне, что он пьет, а после пробуждения он все еще жаждет, и душа его вотще надеялась, - так будет со множеством народов, которые пошли войной на гору Сиона" (церк.-слав.).} Гл. 29, ст. 8.

  

  

   "И падение его будет яко сокрушение сосуда глиняна, от глины дробны; яко не можно обрести в них чрепа, им же огнь возмещи и в он же влиеши воды мало". {"И падение его будет подобно сокрушению глиняного сосуда, разбитого на столь мелкие черепки, что нельзя найти среди них такого, каким можно взять огня или зачерпнуть немного воды" (церк.-слав.).} Гл. 30, ст. 14.

  

   Voila bien la nature, prise sur le fait! {Вот истинная природа, застигнутая с поличным! (франц.).}

  

   Пока у меня нет еще обдуманного плана для моей драматической сказки;⁸ зато умножается, благодаря бога, число духовных песней. Вот утренняя молитва,⁹ которую я сегодня составил:

  

   1

  

   [Ты мой]

   Отец хранитель, боже мой!

   Под сенью твоего покрова

   Я сладостный вкушал покой,

   И вот открыл я вежды снова.

  

   2

  

   Ты создал свет златого дня,

   Ты создал мрак отрадной ночи;

   И день, и ночь блюдут меня

   Твои недремлющие очи.

  

   3

  

   Благий, воздать могу ли я

   Твоей любви неизреченной?

   Не примет жертвы длань твоя,

   Ты требуешь души смиренной,

  

   4

  

   Души, боящейся грехов,

   И чистой, и прямой, и верной,

   И любящей твоих сынов

   Любовию нелицемерной.

  

   5

  

   О милосердый мой отец!

   Я от тебя ли что сокрою?

   [Твой взо]

   Ты проникаешь тьму сердец,

   Их дно раскрыто пред тобою.

  

   6

  

   Я падал, падаю стократ,

   [Источник благ]

   Но, в милостях неистощимый,

   Ты зришь, я скорбию объят,

   Терзаюся, грехом тягчимый.

  

   7

  

   Без помощи твоей что я?

   Ты ведаешь мое бессилье.

   Но где бессильна мощь моя,

   Там мощно сил твоих обилье.

  

   8

  

   [Всесильный!]

   О боже! дух мой обнови

   И сердце мне создай иное!

   Надежды, веры и любви

   Да светит солнце мне святое!

  

   9

  

   Ты склонишься к мольбе моей:

   Христовой кровью омовенный,

   И я в числе твоих детей

   Небес наследник нареченный.

  

   10

  

   Сей день, мне посланный тобой,

   Да будет мне к тебе ступенью,

   [Даруешь мне без преткновенья]

   Да будет на стезе земной

   Мне шагом к вечному спасенью.

  

   Сегодня я день провел довольно праздно: читал анекдоты¹⁰ - и только. Не упрекаю себя за это: ум - пружина, которая от беспрестанного напряжения слабеет; нужен иногда и отдых. Замечу странный сон, который я видел поутру, перед тем как встал: мне снилось, что я должен был представлять в "Венециянском мавре" роль Отелло, а незнакомая мне девушка - роль Дездемоны; зрители были собраны, занавесь должна была подняться, и вдруг я вспомнил, что вовсе не знаю и не твердил своей роли.

  

  

  

   1

  

   Погаснул день; склонился мир к покою:

   Открыли небеса

   В бесчисленных светилах надо мною

   Господни чудеса.

  

   2

  

   [Уводит солнце бог, на]

   С обзора солнце свел и в твердь ночную

   [Возводит он]

   Выводит бог луну;

   [До утра]

   И шум и суету прервать земную

   Повелевает сну.

  

   3

  

   [Назначил он]

   [Успокоенью он назначил]

   Он предписал успокоенью время

   [Назначил срок трудам]

   И срок дневным трудам

  

   [дневной заботы],

   Сложу ж и я с рамен усталых бремя

   И [силам] членам отдых дам.

  

   4

  

   Но на отрадном не проструся ложе,

   Доколе пред тобой

   Не взыдет глас моих хвалений, боже,

   [Отец, хранитель мой]

   Господь и пестун мой!

  

   [После четвертой строфы]

  

   5

  

   Вот с верою воззвал я: и моленью

   [К тебе] Ты внял, владыко сил!

   [Под благодатной сению твоею]

   И под твоею благодатной сенью

   Я день сей совершил.

  

   [5] 8

  

   Как верный пастырь охраняет паству,

   [Так ты спасаешь нас]

   Так охраняешь нас,

   [Так бог, хранитель наш]

   Душе и телу ты готовишь яству,

   [Не ты ли шлешь] [посылаешь]

   [И с] Ты с нами каждый час.

  

   [6] 7

  

   Ты делу наших рук успех даруешь,

   [Склоняешься к мольбам]

   Ты, преклонясь к слезам,

   [Нас скорбью растерзав]

   И сердце, скорби полное]

   И наш недуг, и нашу скорбь врачуешь

   И шлешь отраду нам.

  

   7

  

   Твои благодеянья кто исчислит?

   Их взвесить кто возмог?

   Тебе воздать никто да не помыслит,

   Благий без меры бог!

  

   8

  

   [Склонись к] моим [молениям]

   Внемли моим вздыханиям сердечным,

   [Мольбе] Мольбам моей души;

   Всех большую к щедротам бесконечным,

   Творец мой, приложи:

  

   9

  

   [Ты беспредельной, вечной полн любови]

   Омой купелию Христовой крови

   [Отец мой и покров]

   Меня от всех грехов!

   Не отлучи к тебе, отец, любови,

   Будь вождь мой и покров.

  

   10

  

   А все мои заботы и печали

   Возвергну на тебя!

   Мне в благо их твои же руки дали..,

   Что ж мучить мне себя?

  

   11

  

   Поток отрадный веры и надежды

   Ты в перси мне излей.

   [Я томные сомкну без страха]

   И я без трепета закрою [страха] венеды

   [Под сению твоей]

   До утренних лучей.

  

   Не только же моей, но будь защитой

   Всех драгоценных мне.

   Пусть [весь] твой народ, рукой твоей прикрытый,

   Почиет в тишине.

  

   12

  

   Когда же блеску солнца ранний петел

   [Воскликнет свой]

   Провозгласит привет,

   Да вспрянет дух мой радостен и светел,

   И бодр, и в мощь одет!

  

   13

  

   Да будешь первой мыслию моею!

   [Свети средь темноты]

   Тогда, отвергнув страх,

   [Ты вождь мой, с коим во трудах] успею

   Воздвигнусь и с тобой, мой бог, успею

   [Отец и бог мой, ты]

   Во всех своих трудах.

  

   Издатель "Собрания анекдотов" - "Beitrage zur Ausfullung geschaftloser Stunden" {"Средства к заполнению незанятых часов" (нем.).} - и другой книги - "Merkwurdigkeiten aus dem Gebiete der Natur und Kunst" {"Достопримечательности в области природы и искусства" (нем.).} - некто Венцель; в 1819 году он был лютеранским пастором в Полоцке и примечателен тем, что может служить вместо pendant {пара (франц.).} нашему Козлову: Козлов слеп и лишен употребления ног, Венцель совершенно глух, того и другого болезнь, поразившая их вдруг, сделала автором. Кто из них несчастнее? По моему мнению, Венцель; Козлов по крайней мере пользуется еще неоцененною отрадою вслушиваться в душу тех, кого любит.

   NB. Мофетты - убийственные испарения.

  

   Перелистывал я "Малороссийские песни, изданные Максимовичем",¹² и нашел некоторые удивительные; между прочим, две того же содержания, какого великорусская известная "Уж как пал туман" и пр. Малороссийские мне по простоте своей почти еще лучше нравятся. Еще превосходнее их песня "У поле крыниченька" - не знаю ни на каком языке ничего, что бы могло сравниться с окончанием этой песни: она хватает прямо за сердце.

   На днях я думал: почему бы не начинать нового года после самого короткого дня? Оно бы было гораздо естественнее, чем начинать без всякой на то астрономической причины с 1 января. Сегодня я прочел в Венцеле, что в старину в Швеции действительно так начинали год.

  

   Получил письмо от сестрицы Улиньки, отвечал ей - и начал своего "Ивана, купеческого сына".

  

   Напрасно я вчера отметил, что начал свою сказку: начало-то не годится. Пора приняться за греческий язык: недели две-три позаняться им - и пружинам души моей возвратится хоть несколько силы, а теперь они ослабли.

  

   Я недоволен собою: унываю и тоскую, нет во мне той бодрости, той силы, которые бы должен иметь после столь многих видимых благодеяний господних. Прочел остальные главы пророка Исайи: восторг его выдержан от первой строки до последней; сначала он ужасен:

  

   Смывает грешные с лица земли языки;

  

   потом несказанно утешителен: ясность предсказаний о спасителе удивительна. Выпишу еще одно уподобление, чрезвычайно новое:

  

   Аки платно дух мой во мне быст, ткательнице приближающейся отрезати. {Дух мой во мне подобен был полотну, к которому ткачиха приближается, чтобы отрезать его (церк.-слав.).} Гл. 38, Мол<ение> Езекии, ст. 12.

  

   Не в поэтическом отношении, но в другом, высшем, важен следующий 24 ст. гл. 43:

  

   Не купил еси мне на сребро фимиама, ниже туки треб твоих возжелах, но в гресех твоих стал еси предо мною и в неправдах твоих. {Ты не купил мне на серебро фимиама, я не желал туков жертв твоих, по в грехах твоих ты предстал передо мною и в неправдах твоих (церк.-слав.).}

  

   Занятия - лучшее лекарство против ипохондрии. Я опять принялся за греческий язык - читаю четвертую книгу "Илиады". Поутру переправлял я "Вечернюю молитву", сочиненную 6-го; а вечером читал Жомини,¹³ который мне совершенно еще нов, потому что я военными науками почти не занимался. В "Picture of Italy" {"Картины Италии" (англ.).} прочел я жизнь Карла Барромео,¹⁴ заслуживающего в полной мере имя святого.

  

   С неделю у меня чрезвычайно живые сны: предпрошедшую ночь я летал или, лучше сказать, шагал по воздуху, - этот сон с разными изменениями у меня бывает довольно часто; но сегодня я видел во сне ужасы, и так живо, что вообразить нельзя. Всего мне приятнее, когда мне снятся дети: я тогда чрезвычайно счастлив и с ними становлюсь сам дитятью. Читал после обеда Гомера - да еще не вчитался.

  

   Сегодня, вчера и третьего дня старался я переложить "Отче наш" и живо при том чувствовал, что переложения (paraphrases) обыкновенно ослабляют подлинник: это вино, разведенное водою. Но все-таки вот мое переложение,¹⁵ хотя и в полной мере чувствую слабость его:

  

   1

  

   Отец наш, ты, который в небесах,

   Который исполняешь все собою

   И правишь всем, везде, во всех веках

   Премудрой, всемогущею рукою!

  

   2

  

   Вселенную призвал ты в бытие.

   Во всей вселенной с трепетом приято

   Да будет имя дивное твое

   И всем странам, и всем народам свято.

  

   3

  

   Нет твоему владычеству конца:

   Ты ж души взял в престол своей державы -

   Да будут храмом своего творца,

   Да преисполнятся господней славы!

  

   4

  

   И как на небе выше всех миров

   Творят твою божественную волю,

   Как в послушанье светлый сонм духов

   Благословенную находит долю, -

  

   5

  

   Так на земле, всевышний, да творим

   Без ропота, без вздоха и медленья

   Отцом же данные сынам своим

   Твои святые, кроткие веленья!

  

   6

  

   Наш хлеб насущный в день сей нам пошли,

   Даянье благостной твоей щедроты,

   О том же, что скрывается вдали,

   Отбросим безотрадные заботы!

  

   7

  

   Оставь, о боже, наши долги нам!..

   Увы! когда присудишь воздаянье

   По нашим помышленьям и делам,

   Какое нас очистит оправданье?

  

   [8

  

   Адамли чада суета и ложь

   Ослушник смертный с самого начала.

   Тот счет ты, милосердый, уничтожь,

   В который грех наш кара записала,

  

   9

  

   И в нас вдохни смиренный, тихий дух

  

  3

  2

  1

   И гнев свой победи, и мы в то время

   И к нашим должникам преклоним слух

   И снимем с их рамен взысканий бремя.]

  

   8

  

   Но мы дотоле тьме обречены,

   Дотоле не для нас твоя пощада,

   Доколе, злобы яростной полны,

   Питаем в сердце лютый пламень ада.

  

   9

  

   [Нас] Так укрепи же нас, [податель] и сил и благ

   Даруй, да победим желанье мести,

   Да будет нами наш должник, наш враг

   Прощен без лицемерия и лести.

  

   10

  

   Во тьме стезею скользкою идем -

   Спаси от искушенья нас, хранитель!

   И будь светилом нашим и вождем

   Из дому тлена в вечную обитель.

  

   11

  

   И от лукавого избави нас,

   И от всего строптивого и злого,

   И да почием каждый день и час

   Под сенью твоего щита святого.

  

   12

  

   О боже! ты единый нам покров!

   [И царствие твое, твоя и сила]

   Ты царь вовеки, власть твоя и сила,

   Твоя же слава до конца веков

   И от начала их не заходила!

  

   Сегодня три месяца моей бытности здесь. Господи, боже мой! дай мне терпение и силу сносить судьбу свою без ропота!

  

   Сегодня, кажется, могу сказать, что начал своего "Ивана, купеческого сына". Дай бог, чтоб не прерывалась эта работа! Когда я занят, тогда менее чувствую свое положение.

  

   Был сегодня в бане. Замечу, как сильна привычка: я телосложения слабого и очень подвержен простуде, а между тем парюсь крепко и потом окачиваюсь холодною водою без малейшего для себя вреда; напротив, если после паренья не окачусь, то непременно получаю или насморк, или кашель.

   Читаю, но не по порядку, - потому что введение мне слишком известно, а второй части у меня нет, - "The History of the Reign of the Emperor Charles V". {"История царствования императора Карла V" (англ.).} ¹⁶

  

   Вчера я не отметил ничего в дневнике своем, потому что нечаянно загасил в 10-м часу свечку, а Кобылина {Сторож, состоявший при каземате (примеч. В. К. Кюхельбекера, 1841 г.).} мне не хотелось тревожить. Читаю "Военную историю походов россиян в XVIII столетии".¹⁷ Век живи, век учись: так-то я узнал из приложенных к сей "Истории" дипломатических актов, что во время Петра имена нарицательные, происходящие от глаголов действительных, требующих винительного падежа (напр., оставление), требовали винительного же падежа, а не родительного, с которыми ныне они употребляются (напр.: оставление город, взятие крепость, а не города, крепости). Это совершенно "соответствует тому, что и поныне существует в глаголах и отглагольных именах, управляющих другими падежами (управляю чем и управление чем, стремлюсь к чему и стремление к чему). В Петрово время слово путь было женского роду.

   "Иван" мой что-то нейдет с места.

  

   Хотя я все это время и мало способен к другим занятиям, однако же, благодаря бога, вижу, что число моих лирических духовных стихов мало-помалу умножается, - вот одиннадцатая пиэса,¹⁸ которая может пригодиться моему собранию:

  

   [Увы мне! с чем сравню души моей страданья,

   Где образы найду, где обрету вещанья,

   Да изреку ее и мертвенность, и хлад?]

   Где образы найду, где обрету вещанья

   Да изреку смертельный, страшный хлад

  

  Души, лишенной упованья,

   Растерзанной, но чуждой покаянья?

   [Так, на меня]

   Ах, на нее дохнул губитель жизни - ад.

   Движенья нет в ней, нет в ней силы.

   [Подобна мертвецу]

   Мертвец подобен ей, который в мрак могилы,

   [Который в]

   В слепое лоно тьмы бездонной положен

   И небом и землей [и ближними] забвен.

   Не черви ли снедают жертву тленья,

   А труп оцепенелый разрушенья

   Познать не может, язв не слышит он,

   И в запертых устах умолк навеки стон.

   [Так и меня глухие угрызенья

   Снедают, но живой, но вопиющий глас

   Не выскажет моей тяжелой муки.

  

  Горе воздеть могу я руки,

   И надо мной надежды свет погас]

   [О боже, боже мой! не ты ли бог всесильный?

   Не ты ль неисчерпаемо обильный

   Источник милосердья и любви,

   Не ты ли рек, творец: "Меня зови,

   И я тебя услышу в день печали!".

   Не так ли падшему уста твои вещали,

  

  И ныне, мой создатель, я ли

   Единый изо всех без воскресенья мертв?

   Нет, ты не требуешь даров моих, ни жертв,

   Нет, не куплю тебя ценою благовоний,

   Но стану пред тобой в грехах моих,

   И от очей всезрящих и благих

  

  Своих не скрою беззаконий]

   Животворящий дух! без крыл и без огня

   Моих молитв несвязный, слабый лепет, -

   Ты на меня нашли свой благодатный трепет,

   Ты сокруши, ты умили меня...

   Не сердце ль и мое тяжелый, хладный камень?

  

  Ну, дух святый! Ты скорбь и пламень,

  

  Ты жажду бога моего

   И покаяние вдохни в него!

  

  Тогда, подобно оной грешной

  

  Прощенной господом жене,

   У ног спасителя ты дашь рыдать и мне!

   Меня покинет ли в печали безутешной

   Он, верный пастырь мой, господь мой и мой бог?

   Нет! не пущу его благословенных ног,

  

  Их стану омывать слезами,

   Их стану отирать главы моей власами,

  

  Доколе, взяв меня за длань,

   Не возвестит мне моего спасенья,

  

  Не скажет мне: "Восстань!

   Не я ли искупил твои все преступленья?".

  

   Сегодня или завтра (но кажется, что сегодня) шесть лет, как я нахожусь в заключении: того же числа и в тот же день недели, как ныне, 1826-го я был арестован в Варшаве.

  

   Стоит только раз опустить что-нибудь, и почти можно поручиться, что это опущение и чаще случится; доказательством может послужить мой дневник: сначала я пропустил день, а теперь и два дня.

   Впрочем, сегодня я отмечу нечто отрадное и благое: слава богу, опять у меня пошли стихи на лад, а это для меня очень, очень важно, потому что, когда сочиняю, тогда меня не мучит хандра; первые сцены "Ивана, купеческого сына" написаны; дай бог, чтобы не было остановки. Это сочинение займет меня по крайней мере два месяца, месяц полагаю на переправку, на прозу и переписку набело; тогда три месяца с плеч долой - c'est autant de gagner sur 1'ennemi {это чистый выигрыш у неприятеля (франц.).} - а мой неприятель время, или, лучше сказать, те 9 лет с месяцами, которые, по всем вероятностям, проведу еще в одиночестве.

   В Бутурлине прочел я описание Полтавской битвы: в самых тактических действиях оной много для воображения, много такого, чем бы поэт мог воспользоваться. У нас отличные два стихотворца, Шихматов и Пушкин, прославляли это сражение,¹⁹ но не изобразили, ибо то, что у них говорится о Полтавском сражении, можно приноровить и к Лейпцигскому, и к Бородинскому, и к сражению под Остерленкою,²⁰ стоит только переменить имена собственные. Полагаю, что Ломоносов, если бы довел свою "Петриаду" ²¹ до сей катастрофы, не впал бы в этот недостаток не потому, чтобы был большим поэтом, чем Шихматов или Пушкин, но потому, что даже в одах его заметно большее знание тактики, чем в их эпопеях; такое знание или выказывание такого знания, быть может, в лирической поэзии не совсем у места, но в эпической было бы очень кстати.

  

   Переправлял первую сцену моего "Ивана" и кончил "Описание походов Петра Великого".

  

   Прочел 21-ю главу пророка Иеремии.²² В нем нет той выспренности и силы воображения, которой исполнен Исайя, но скорбь Иеремии как над ослеплением и жребием своего народа, так и над самим собою, что послан к несчастливцам, которые непременно хотят остаться в слепоте своей, заменяет вполне отсутствие лирического парения; Исайя поражает, изумляет, Иеремия внушает соболезнование. В 20-й главе место, которое можно сравнить с самыми ужасными в Иове,²³ см<отри> от 14 ст. до конца. Параллели редко бывают точными и во всех частях между собою соответствующими; однако же они всегда основаны на действительном, хотя иногда и далеком сходстве: таким-то образом можно бы Исайю уподобить Эсхилу, а Иеремию Еврипиду или первого Микель Анджело, а второго Рафаэлю. Вышеприведенное место 20 главы пр<орока> Иеремии могло бы служить основанием стихотворению, коего идеею Шиллер уже воспользовался в своей "Кассандре",²⁴ но, если смею сказать, не совсем удовлетворительно.

  

   День приезда моего в Петербург 1826 года. Прочел еще 14 глав пр<орока> Иеремии и написал небольшую сцепу своего "Ивана".

  

   Не знаю, удастся ли мне ясно выразить мысль, которая с некоторого времени носится в голове моей и мне кажется довольно основательною. По Шеллингу, искусство есть не что иное, как Природа,²⁵ действующая посредством (durch das Medium) человека. Итак, всякое произведение искусства должно быть вместе и произведением природы вообще, природы человека в частности, природы творящего художника в особенности: оно должно быть зарождено в душе того, кто производит, должно быть необходимым следствием его способностей, наклонностей, личности; должно соответствовать потребностям его века и отечества (времени и местности, составляющих в совокупности частное проявление человечества); наконец, должно быть основано на мировых, непременных законах творческой силы и творимого естества. Истину сего правила относительно к моему лицу я испытал в течение всей моей поэтической жизни: чем хладнокровнее, чем точнее мои планы были обдуманы, тем менее они мне удавались; напротив, всякий раз, когда я следовал голосу мысли, зародившейся в глубине моего Я, поразившей меня незапно, когда сообразовался с теми мгновенными вдохновениями, которые навевались на меня обстоятельствами, и только не терял из виду главной меты своей, - тогда успех неожиданный и непредвиденный увенчивал труд мой.

  

  

   Очень медленно подвигается вперед мой "Иван"; однако же я начал третью сцену. Прочел я четвертый том "Жил Бласа"²⁶ в английском переводе; слава богу, что читанное не врезывается в память неизгладимыми чертами: для меня окончание "Жил Бласа" было совершенно ново как будто я его никогда не читал.

  

   Перелистывал 1 том "Истории Карла V": любопытны подробности о состоянии Испании в средних веках. Хотелось бы чем-нибудь просвежить душу, какою-нибудь литературною новинкою: это масло, которое необходимо время от времени подливать в лампаду Поэзии.

  

   Есть некоторые слова, на счет которых мне бы весьма желалось справиться с Академическим словарем: напр. цевница.²⁷ Я долго употреблял это слово в значении мусикийского струнного орудия; Пушкин, напротив, в значении духового; не помню где, а только в сочинениях писателя века Екатерины, на которого, казалось, можно было опереться, нашел я это слово во втором значении и стал полагать, что Пушкин прав, а я ошибся. Теперь же возвращаюсь к прежнему своему мнению, основываясь на славянском тексте пророка Иеремии: "Того ради сердце Моава, яко цевница, звяцати будет" {"О том Моава сердце будет бряцать, как цевница" (церк.-слав.).} - гл. 48, ст. 36. Свирель или флейта никогда не звяцали; сверх того, самый смысл уподобления говорит здесь в пользу моего прежнего мнения.

   Всем известна проповедь Капуцина ²⁸ в Шиллеровом "Wallensteins Lager". {"Лагерь Валленштейна" (нем.).} Нечто подобное этой проповеди нашел я в "Замечаниях" Робертсона к 1-му тому его "Истории Карла V". Дело идет о римском духовенстве средних веков: "Potius dediti gulae quam gloriae, potius colliaunt libras quam legunt libros, libentius intuentur Martham quam Marcum, malunt legere in Salmone quam in Solomone". - Alanus." {"Скорее преданные чревоугодию, чем славе, скорее собирают книги, чем читают книги. Охотнее обращаются к Марте, чем к Марку, больше находят для себя в Салмонии, чем в Соломоне". Аланус (лат.).} ²⁹ Le dernier point surtout est delicieux! {Последнее особенно восхитительно! (франц.).}

   Погода сегодня была прекрасная.

  

   Получил письмо от матушки (ответ на мое от 31 дек<абря>), сто руб<лей> денег и колпак ее собственной работы. Добрая моя старушка! каждое слово письма ее дышит нежнейшею материнскою любовию! Бесценно для меня то, что она тотчас посетила друга моего Прасковью Николаевну Ахвердову,³⁰ как только узнала, что Ахвердова в Петербурге; могу вообразить их разговор! Не раз они тут поминали и моего Грибоедова - в этом нет сомнения. Десять лет прошло с тех пор, как я с ним жил в Тифлисе, - сколько [с тех пор] перемен! И Дашинька - ей тогда было пять лет - теперь une grande demoiselle! {взрослая девушка (франц.).} Боже мой, как время проходит!

   Читаю Джонсона: "Rasselas, Prince of Abyssinia", {"Расселас, принц Абиссинский" (англ.).} ³¹ - манера, похожая на Вольтерову, но меньше бойкости.

  

   Этот месяц подарил меня шестью лирическими стихотворениями, которые, кажется, пригодятся для моего собрания; вот из них последнее: ³²

  

   1

  

   Как пар тлетворного зловонья,

   Как нечестивый фимиам,

   [Который с требы беззаконья]

   [Из тем]

   Исчадье лжи и беззаконья

   [Восходит к]

   Из капищ к суетным богам,

   Так, требуя суда и мщенья,

   Вздымались к [гневным] [грозным] небесам

   Мои вины и преступленья

   [И грозной]

   2 Громовой, страшною трубой.

   1 [Взывали] И выли над моей главой

  

   2