Кюхельбекер Вильгельм Карлович - Дневник (1831-1845)

Кин-Рей (духовный император).

   Читай Головнина, нельзя не полюбить японцев, несмотря на их странности, которые, впрочем, вовсе не глупы.

  

   Сегодня под вечер я продолжал перевод, начатый поутру, второй сцены "Ричарда III", а потом, устав, стал перечитывать славное появление душ убиенных Ричардом их убийце. Это одна из тех сцен в Шекспире, которые всего более люблю, всему более удивляюсь, тут в самой несколько шероховатой и вместе бестелесной, воздушной конструкции стихов нечто неизъяснимое, подирающее по коже стужею и выжимающее из глаз слезы; это одно из тех мест в Шекспире, где я всего более нашел той музыкальности, о которой говорит Шиллер.

  

   Мои именины. Сегодня я прилежно читал по-гречески; зато и наслаждался такими стихами, которых даже у Гомера не слишком много. Выписываю их, чтобы вытвердить наизусть; они из рапсодии "Диомед я Главк".¹²⁹

   Диомед спрашивает у Главка: кто он? Главк отвечает:

  

   ...τὶ ἦ γενεήν ἐρεεὶνεις;

   οἴη περ φύλλων γενεἡ, τοὶη δὲ καῖ ἀνδρῶν.

   Φύλλα τὰ μέν τ' ἄνεμος χαμὰδις χὲει ἄλλα δέ ϑ' ὑλη

   τηλεϑόωσα φύει. ἔαρος δ' ἐπιγίγνεται ὥρη.

   ως ἀιδρῶν γενεὴ ἡ μὲν φύει, ἡ δ' ἀπολήγει.{*}

   {* ...почто вопрошаешь о роде?

   Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков:

   Ветер одни по земле развевает, другие дубрава,

   Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают;

   Так человеки: одни нарождаются, те погибают.

   (греч. Пер. Н. И. Гнедича).}

  

   Стихи бесподобны: подобие совершенно гомеровское, но искренно признаюсь, что я не ожидал столь романтического, столь глубокого чувства от патриарха бесстрастной (naive {простодушной (франц.).}) поэзии - старика Гомера. Это-то меня заставляет думать: рапсодия "Диомед и Главк" не позднейшая ли? Не принадлежит ли она веку Ликурга или даже Солона ¹³⁰ (оба сии законодателя, как известно, занимались собиранием рапсодий, составивших впоследствии "Илиаду" и "Одиссею"). Самое слово φέριστε, {доблестнейший (греч.).} коим Диомед приветствует Главка, не в духе тех ругательств и насмешек, коими обыкновенно Гомеровы ратоборцы друг друга потчуют перед вступлением в битву.

  

  

   Троицын день.

   Перелистывая Уакера (Walker), я нашел стихи, которые здесь выписываю, раз, потому что хороши, а во-вторых, потому, что в них заключается высокая истина:

  

   Some dream that they can silence, when they will,

   The storm of passion, and say, "Peace, be still";

   But "Thus far, and no farther", when address'd

   To the wild wave, or wilder human breast,

   Implies authority that never can,

   That never ought to be the lot of man.

   (Cowper, "Progress of Error") {*} ¹³¹

   {* Некоторые мечтают, что смогут, если захотят, смирить бурю страсти и сказать: "Утихни, успокойся!". Но когда говорят: "До сих пор и не далее!" - бурной волне или еще более бурному человеческому сердцу, то подобные слова не могут и не должны властвовать над судьбой человека. Каупер. "Путь ошибок" (англ.).}

  

   Перечитывал 3 часть Шекспирова "Генри Шестого". Она уступает второй части и "Ричарду Третьему". Но бесподобна сцена короля и обоих воинов, сыноубийцы и отцеубийцы. По моему мнению, лучшие "Histories" у Шекспира - оба "Ричарда" и первая часть "Генри IV".

  

   Поутру я занимался своим переводом, а после обеда прочел "Записки" Рикорда,¹³² мне вовсе еще не известные. Записки Головнина мне более нравятся: они проще, в них нет никакого притязания на витиеватость и тем-то именно они так хороши. Рикорд же, напротив, иногда старается щегольнуть красноречием, а особенно карамзинскою чувствительностию; несмотря на это, "Записки" Рикорда все-таки книга очень занимательная, и очень жаль, что у нас не более подобных. К именам японцев, внесенным мною на память в дневник из "Записок" Головнина, присовокупляю имя почтенного, добродетельного Такатая-Кахи: он принадлежит к тем людям, которых, по его же выражению, и в Японии без фонаря видеть можно. Из многого прекрасного, что о нем говорит автор, выписываю только следующее: "Особенно его плеияли примеры благородства и великости души, подобные поступку Долгорукого.¹³³ Кахи, по выслушании такого анекдота, всегда поднимал руки в знак почтения на голову, произнося с особенным душевным почтением: "Оки! оки!", т. е. "великий!", и потом, прижимая их к сердцу, говорил: "Кусыри!", т. е. "лекарство!"". Что же касается до г. Мура, искренно признаюсь, я бы желал, чтобы ни Головнин, ни Рикорд (если бы только то было возможно) не сказали о нем ни слова. ¹³⁴

  

   Приближается день, в который мне минет 35 лет. Этот год хотя в некоторых отношениях для меня и лучше прошлого, однако же чрезвычайно беден вдохновениями; на сей счет я был счастливее даже в минувший 1831 год: три довольно значительные сочинения я в течение его написал и кончил одно (может быть, лучшее из всех моих произведений);¹³⁵ с 1-го января 1832 года я ничего, ровно ничего не сделал, хотя и многое начинал.

  

   Ужель и неба лучшие дары ¹³⁶

   Слетают в душу только на мгновенье?

   [Ужель и звезды вечные теченье

   Свершают в тверди только до поры?]

   Ужель по тверди только до поры

   Свершают звезды дивное теченье?

   Огонь души, святое вдохновенье

   [Ужели] Должно их ведать гнев враждебных лет?

   Должно ли опадать в одно мгновенье,

   Как ветром сорванный со стебля цвет?

   [Увы! от часу на час] реже, реже

   Увы мне! с часу на час реже, реже

   [Им согревается мой скорбный дух]

   Бывает им согрет унылый дух.

   [Вотще его в полете ловит слух]

   [И песнь его уловит жадный слух]

   И тот же мир, и впечатленья те же,

   Но прежних песней не уловит слух.

   [Но я не тот: нет прежних светлых дум,

   Уж в сердце нет того живого чувства,

   Которым окрылялся тяжкий ум.

   Я ныне раб холодного искусства]

   Но я не тот: уж нет живого чувства.

   Которым средь свободных, смелых дум

   Бывал отважный окрыляем ум;

   Я робкий раб холодного искусства;

   Глава седеет: в осень скорбных лет

   Ни жару, ни цветов весенних нет.

  

   Дай бог, чтоб мои прогулки по платформе были часто так вдохновительны, как вчерашняя и сегодняшняя: стихи, какими я им обязан, без сомнения, - вздор, но они меня тешат, но они мне ручаются, что огонь мой еще не вовсе отгорел, - и этого для меня пока довольно. Мысль для куплетов, которые здесь следуют,¹³⁷ подал мне прекрасный клен, растущий в виду гауптвахты.

  

   1

  

   Скажи, кудрявый сын лесов священных,

   Исполненный могучей красоты!

   Средь камней, соков жизненных лишенных,

   Какой судьбою вырос ты?

  

   2

  

   Ты развился перед моей тюрьмою -

   Сколь многое напоминаешь мне!

   Здесь не с кем мне - поговорю с тобою

   О милой сердцу старине:

  

   3

  

   О времени, когда, подобно птице,

   Жилице [радостной твоих] вольной средь твоих ветвей,

   Я песнь свободную певал деннице

   И блеску западных лучей;

  

   4

  

   Тогда с брегов смиренной Авиноры,

   В лесах моей Эстонии родной,

   Впервые жадно вдаль простер я взоры,

   Мятежной мучимый тоской.

  

   5

  

   Твои всходящие до неба братья

   Видали, как завешанную тьмой

   Страну я звал, манил в свои объятья,

   И покачали головой.

  

   6

  

   А ныне ты свидетель совершенья

   Того, что прорицалось ими мне:

   [Не ты ль певца]

   [Певца последний друг средь заточенья]

   [Мой] [Не ты ли, в скорбной сей стране?]

   [В угрюмой... стране]

   [Певца в угрюмой сей стране]

   Не ты ль последний в мраке заточенья

   Мой друг в угрюмой сей стране?

  

   Сегодня и перевод мой лучше шел, нежели вчера; и по-гречески прочел я довольно. Μνηστή {сговоренная, просватанная (греч.).} значит по-гречески обрученная; не от сего ли слова происходит наше невеста? Если так, то это может послужить доказательством, что греческое η вообще произносилось как наше Е или ять а не как И.

  

   Слово δᾶερ, {деверь, брат мужа (греч.).} без сомнения (мне так по крайней мере кажется), одного корня с нашим - деверь (перемена буквы а на русское Е не удивительна: эти звуки и на греческом в разных наречиях, а иногда в одном и том же нередко меняются). Если же взять, что это слово к нам перешло с дигаммою F-В, которая означается одними лишь позднейшими комментаторами, а обыкновенно только подразумевается, то нет сомнения, что оное передалось нам не в письменных памятниках, а в живой речи - гораздо прежде Кирилла и Мефодия - и что тогда буква η выговаривалась как наша буква Е; в противном случае мы бы получили слово дивиръ, а не деверъ. С дигаммою не это одно греческое слово повторилось на русском (а не славянском, т. е. на живом, не письменном языке); помню еще одно: ὤχρα, {бледная, желтоватая (греч.).} у нас вохра; но полагаю, что нашлось бы их гораздо больше, если бы только прилежно вслушиваться в разговор простого народа и особенно в областные наречия. Когда эти слова были славянами заняты у греков? Или принадлежат они общему корню всех верхнеазийских языков (этим именем называет Аделунг - см. "Mithridates" ¹³⁸ - родственные между собою языки: германский, славянский, греческий, персидский, турецкий)? Быть может, они относятся еще к тому времени, когда "die Sprache Slavania {У Фосса, разумеется, тут; Teutonia, да и выражения jungere я не беру на свою ответственность (примеч. Кюхельбекера).} mit der jungern Schwester Jonia gern auf Thrakischen Bergen urn Orfeus spielte. Voss". {"Язык славян вместе с младшей сестрой Ионией охотно играл на Фракийских горах близ Орфея. Фосс" (нем.).} ¹³⁹

  

   Unwiderbringlich schnell entfliehn ¹⁴⁰

   Die Tage, die uns Gott verliehn.

   Die Woche kommt und eilt davon,

   Vergangen ist auch diese schon. {*}

   {* Безвозвратно быстро уносятся дни, которые нам посылает бог. Неделя приходит - и спешит прочь, и вот уже и эта прошла (нем.).}

  

   Эти стихи удивительно как хорошо выражают чувство, которое бывает в груди моей всякую почти субботу. Опять прошла неделя, - и, благодаря господа, прошла для меня довольно приятно, потому что я был деятелен; сегодня только я мало занимался, потому что был в бане.

  

   Перечитывал я, что Бутман говорит о дигамме, ¹⁴¹ и нашел у него следующие слова, перед которыми, он предполагает, что была она в стихах Гомера и которые на русском тоже ее имеют: ἕκυρασ {свекор, отец мужа (греч.).} (свёкор - если взять в рассуждение, что перед греческим стоит еще asper, {придыхательный, знак придыхания (лат.).} то, кажется, не удивительно, что перед русским равно значащим словом очутилась буква С - свистящие и гортанные звуки находятся в видимом родстве); ἀρήν {баран (греч.).} (баран - о перемене η на α ни слова - тому примеров множество, - но что дигамма превратилась у нас в Б, а не в В, то можно объяснить сродством обеих букв. Новые греки β выговаривают как В, а испанцы вчастую буквою υ заменяют латинский звук В); ε'ίδω {видеть (греч.).} (видеть - знаки ε довольно рано стали у греков выговариваться за и). Наконец, ὖινυς {вино (греч.).} (вино - сие слово, вероятно, перешло к славянам в позднейшее время, ибо в старину они не пили вина, а мед и пиво; зато и знаки ὖι уже заменились у них звуком и знаком и, ибо таким образом греки, вероятно, тогда уже выговаривали оные, когда в 4 или 5 столетии познакомили впервые славян с этим напитком). Сверх того, дигамма глагола ὐλὶδδείν {крутить, вращать (греч.).} повторилась в немецком walzen, {катать (нем.).} ἔργον {дело, работа (греч.).} в немецком Werk, {дело, работа (нем.).} ἐςϑής {одежда, платье (греч.).} в латинском vestis, {одежда, платье, ковер (лат.).} ἕςπερος {вечер, запад (греч.).} в латинском vesper. {вечер, запад, вечерняя звезда (лат.).} Далее я полагаю, что Ἰλίος {Троянская область, Илиада (греч.).} (сие имя собственное также Бутман приводит в числе слов, произносимых Гомером с дигаммою) бывало произносимо так или иначе, как, напр., у нас в просторечии: Орша и Ворша, Варшава и Аршава, Окша и Вокша. Тут, кстати, вспомнил я, как насилу мог уверить моего любезного Санхо-Панзу Балашова (бывшего моего камердинера), что Варшава и Орша не один и тот же город; он долго твердил: "Что Аршава, что Ворша - все один черт!".

  

   Нет ничего бесстыднее предуведомлений и объявлений книгопродавцев, братьев Глазуновых.¹⁴² Доказательством тому может служить предуведомление перед бестолковым "Описанием всех обитающих в Российском государстве народов". Эта книга меня из терпенья вывела: она так нахально выхвалена издателями и так глупа, что трудно вообразить; а вот, между прочим, что Кюхельбекер должен читать за неимением ничего другого! Поневоле сделаешься дураком. Впрочем, я уверен, что тут Георги очень мало виноват: а дело-то все наших любезных переводчиков. Напр., может ли быть, чтоб Георги, член Российской Академии, человек ученый, знавший, без сомнения, Нестора и труды Шлецера, полагал, что Русь, или Россы, и народы финского поколения - одно и то же? Или что к этим руссо-финнам принадлежат шведы, датчане и, прошу покорно, алеуты? Может ли быть, чтоб он толковал о сыр-мидах? ¹⁴³ чтоб - но эти чтоб не скоро бы кончились. Однако же и в дурных книгах можно найти иногда любопытное, новое: таково и здесь известие о странной болезни лопарок, происходящей от испугу; я этому верю, потому что Сарычев подобное рассказывает о якутке.

  

  

   Удивляюсь, каким образом ни один историк не вздумал причислить к народам славянского поколения языгов и маркоманнов, с которыми воевал Марк Аврелий.¹⁴⁴ Языги - не языки ли, т. е. словене, люди говорящие, в отличие от немцев, т. е. немых, как славяне называли всех своих соседей, каких наречия не понимали? Маркоманны не украинцы ли, т. е. народ порубежный, и не от них ли Крайн (Австрийская Украйна, обитаемая и поныне славянами) получил свое название? По крайней мере Крайн составлял же часть земли, занимаемой сим народом. Сегодня я был довольно прилежен: если бы то же было и вчера, я, вероятно, не прогневался бы так на несчастных братьев Глазуновых, на бедного Георги и на жалкое описание народов, в котором, однако же, все-таки можно найти кое-что не вовсе дурное, так, напр., о татарах говорится тут - по крайней мере сначала - довольно основательно. Увидим, что будет дальше.

  

   Сегодня наконец я добрался до последнего стиха шестой книги "Илиады": ровно год я читал эти шесть книг; надеюсь, что следующие шесть прочту скорее; сверх того, я с августа по март почти вовсе не занимался греческим языком, а прилежно принялся вновь за него не прежде мая. Шестая песнь - одна из прекраснейших во всей "Илиаде". Теперь надобно мне и Гомера, и словарь отдать в переплет: итак, последует перерывка в моих занятиях. Когда же получу их обратно, то сначала перечту прочитанное, а потом уж примусь за 7-ю книгу.

  

   Хотелось бы мне кончить I действие "Ричарда III" до 16 числа, чтобы по крайней мере не более месяца переводить одно действие: бывало, я месяца в два мог перевесть целую трагедию; но теперь что-то дело идет медленнее. Впрочем, должно сказать, что "Ричард III" чуть ли не труднее для перевода "Макбета" и "Ричарда II". В "Макбете" везде почти слог поэтический, высокий (не говоря о сценах, где действуют ведьмы - лица, впрочем, вовсе не прозаические ни по слогу, ни по характеру); а в "Ричарде III" при высочайшей поэзии чувств, ужаса и положений - оболочка везде почти совершенно прозаическая: а это-то именно всего труднее передать с одного языка на другой.

  

   Сегодня мне минуло 35 лет: итак, я уже ближе к старости, чем к молодости. После завтрака я прочел в молитвеннике три гимна на день рождения; второй - "Schon wieder ist von meinem Leben" {"Опять о моей жизни" (нем.)} - превосходен и как будто нарочно для меня сочинен; я намерен его перевесть; между тем вот стихи, которые мне самому дались на этот день;¹⁴⁵

  

   1

  

   [Вот день, когда]

   [Так! в этот день открыл я вежды]

   [Для радостей и для надежды]

   [Для чувств, для страха,

   для скорбей]

   Вот день, в который для надежды,

   Для радостей и для скорбей,

   Для чувств и дум открыл я вежды,

   Для испытаний жизни сей.

   [В сей] [прозрел мой взор]

   [Отверзлися] уста немые,

   В сей день издали глас впервые.

   [И голос я издал впервые]

   [Болезни] [Печальный] крик был тот привет,

   С которым я взглянул на свет.

  

   Вот день, в который я впервые

   Отверз уста свои немые.

   И свету плач был мой привет,

   В тот день, когда узрел я свет.

  

   2

  

   И много, много мне печали,

   Наставшие часы и дни

   Страданья много даровали,

   И темны впереди они.

   Но бог отец чадолюбивый:

   Мне день, и не один, счастливый

   Был послан им: благословен

   Да будет он, господь времен!

  

   3

  

   Приял я от него благое -

   И злого я ли не приму?

   Мое желание слепое

   Что может предписать ему?

   Он знает пору: ведро, грозы,

   Веселье, горе, смех и слезы

   Его святый и дивный рок

   Дает вселенной в должный срок.

  

   4

  

   Сгоняют вар и мглу с лазури

   И возрождают вновь эфир

   Всевышним посланные бури,

   От них юнеет дряхлый мир.

   И как они моря и сушу,

   Так точно бури жизни душу

   [Без них бы умерла она]

   Подъемлют с гибельного сна,

   И обновляется она.

  

   [5

  

   Нет, не ропщу и пред тобою

   Смиряюсь, боже, боже сил, -

   [Так!] Ты будь за все прославлен мною,

   Что мне послать благоволил.

   Ты ведаешь и срок, и время.

   Так не молю ж: ослаби бремя!

   [Ты повелел - я несть]

   Велел ты - я носить готов.

   Но мне внемли, отец духов!

  

   6

  

   [Отец мой!] Внемли мне! Не отринь молений,

   [Взываний горестной] Взывания моей души:

   Избавь меня от преткновений

   И от [грехов меня] падения спаси!

   [Я слаб, но ты своею]

   Своею чудотворной силой

   Крепи, воздвигни дух мой хилой,

   Пошли мне свет твоей любви,

   [И им мне сердце обнови]

   Мне сердце в персях обнови.]

  

   7

  

   [Да устремлюся]

   Мой путь - не путь ли к совершенству?

   [Да поищу] Итак, вперед с сего же дня:

   [Стези к надзвездному] блаженству

   Без страха к горнему блаженству!

   [Пока не вознесешь] Вперед, и вознесет меня

   [С земли сей] Мой бог из края искушенья

   В священный край успокоенья,

   Туда [в страну твоих] духов

   В отечество твоих духов,

   Где буду чист и без грехов.

  

   Писал сегодня к матушке и к обеим сестрам и тем, так сказать, освятил этот день.

  

  

   Древние иногда разделяли естество человеческое на дух, тень и тело: по мифам некоторых философов, дух после смерти возвращался на небо, где и прежде находился до своего соединения с телом, тело истлевало, а тень пребывала в Аиде. Долго я не мог понять, что такое, собственно, греческие умствователи разумели под словом тень (manes {души умерших, тени усопших (лат.)})? Сегодня одно явление, которое и прежде я в самом себе замечал, разрешило мне эту загадку. В душе человеческой есть область, так сказать, телесная, механическая, низшая. Ее населяют тени, отголоски телесного мира: воспоминания, на которые ум и воображение не обращают внимания, которые часто сами о себе не имеют ясного сознания, - воспоминания чисто телесные: о звуках, цветах, напевах, словах, знаках. Воспоминания - более, чем простые впечатления, но менее, чем мысли. Сверх того, они не простой только запас понятий - иначе всю область сию можно бы было назвать памятью, не согреваемою, не оживляемою воображением, - нет! Они не вовсе лишены движения: я в душе своей нередко замечал двойственное, в одно и то же время происходящее действие; случалось, что дух мой был занят чем-нибудь истинно высоким в то самое мгновение, как тень (так назову я сию низшую область души) напевала какой-нибудь экосез или мазурку или видела перед собою всякую всячину. Но иногда и дух не следует воле и место его заступает тень. Так, у Пушкина: глаза Онегин<ов>ой тени только читают печатные строки, а духовными глазами он читает совсем иное, ибо одухотворяет воображение; при действиях же тени оно не заметно; если же становится заметным, то уже действие перенеслось в высшую область, где владычествует дух.

  

  

   Прибавлю к вчерашней отметке кое-что, чего не успел написать вчера.

   Внешнюю, так сказать, сторону, поверхность души древние назвали тенью; и поелику она образуется по впечатлениям с предметов телесного мира, очень естественно, что по смерти отделяли ее от духа и назначали еж иное местопребывание: здесь тень сохраняла и склонности, и привязанности чисто телесные - земные; упражнения остались те же; олимпийский боец и в Аиде метал диск или боролся, Орфей играл на лире, -

  

   Et l'ombre d'un cocher

   Avec l'ombre d'une brosse

   Nettoyait l'ombre d'une carosse. {*} ^l46

   {* И тень кучера тенью щетки чистила тень кареты (франц.).}

  

   Кроме тунгусов, якутов, остяков и некоторых племен татарского поколения, довольно многолюдных, вся Сибирь населена развалинами народов, которые, вероятно, со временем совершенно исчезнут, как в Европе почти уже исчезли народы кельтийского поколения, истребленные племенами фракийскими, германскими и славянскими. Георги рассказывает о некоторых остатках самоедского рода в средних и полуденных полосах Сибири, слившихся с сибирскими татарами и забывших даже язык свой. То же самое рассказывал мне Матюшкин ¹⁴⁷ о племени, смежном с юкагирами, у коего он застал одного только человека, говорящего еще первобытным языком своего народа. И о юкагирах Матюшкин думает, что они вскоре совершенно обрусеют. Впрочем, не для чего искать в Сибири того, что и у нас в Европейской России происходит: литва, сие некогда столь страшное племя, почти исчезла; они все почти стали поляками или белорусцами: едва ли теперь и двадцать тысяч мужеского полу литвяков говорят еще по-литовски.

  

   Не нравится мне, когда переводчик Георги, говоря об обращении каких-нибудь грубых идолопоклонников сибирских из шаманства в исламизм или даже в менее грубое многобожие ламитов, употребляет слово были прельщены или подобное. Мне кажется, что истинный христианин должен бы, напротив, радоваться, когда язычники хоть несколько начинают приближаться в понятиях своих о высочайшем существе к тем святым истинам, которые вполне, конечно, находятся в одном учении спасителя, но от которых - надеюсь - магометане или самые ламиты не отстоят так далеко, как бедные последователи шаманских бредней. Вообще насмешки над обрядами и мнениями и презрение к вероисповедываниям других народов мне ненавистны: это у меня наследие от моего покойного друга.¹⁴⁸ Он был, без всякого сомнения, смиренный и строгий христианин и беспрекословно верил учению св<ятой> церкви; но между тем радовался, когда во мнениях нехристианских народов находил высокое, утешительное, говорящее сердцу и душе человека непредубежденного, не зараженного предрассудками половинного просвещения. {Вот что я написал и как, в самом деле, думал в 1832 году. Теперь я несколько извиняю переводчика Георги за слова были прельщены, потому что здесь, в Сибири, на месте я узнал, что гораздо легче обратить в истинную веру грубого шаманита, нежели ученика лам, которые своих последователей держат под игом строгой и хитрой иерархии; сверх того, обряды довольно пышные и тонкости ламского лжеучения - такие препятствия, которых проповедник слова божия не встретит между дикарями, следующими еще шаманству (примеч. В. К. Кюхельбекера, 1841 г.).}

  

   Сегодняшнее число я должен считать одним из счастливейших дней моей жизни: я получил шесть писем от родных, - и в числе их ответ брата на письмо, которое я к нему писал прошлого года в декабре месяце. Получив первое письмо от него, я еще сомневался: позволят ли быть между нами настоящей переписке; теперь вижу, что могу пользоваться этим благодеянием, ибо и он получил мое письмо. Кроме того, письмецо от племянника Бориса, которому я также очень рад, ибо уже не полагал, что буду от него и от Николиньки получать письма.

  

   Писал письма. Прохаживаясь по плацформе, я видел несчастного, у которого одна ступня, и то наизворот, там, где обыкновенно бывает колено, а другой вовсе нет. При отзыве Осипова, что бог его, верно, наказал так за какие-нибудь грехи, я вспомнил слова спасителя при подобном вопросе учеников о слепорожденном: "Ни сей согреши, ни родители его, но да явятся дела божие на нем". Ев<ангелие> от Иоан<на>, гл. 9, ст. 3. Так, я уверен, что и этот бедный калека не лишен таких утех, о которых мы, здоровые, и догадаться не можем: отец наш небесный не оставляет никого, и верно, и его не оставил.

  

  

   Целый почти день писал письма и немного устал.

  

   Нынешний месяц для меня довольно счастлив насчет мелких пиэс: та, которую сегодня внесу в дневник, - четвертая. Между тем ее содержание именно сожаление о том, что прежнее вдохновение меня покинуло, и это сожаление не есть просто поэтический вымысл: что в самом деле две недели, не вовсе лишенные проблесков восторга (и то элегического), в сравнении с целыми месяцами полной, мощной жизни в областях фантазии, какою я наслаждался прошлого году? Это с одной стороны; с другой, скажу без всякого лицемерия, что я сегодняшнее стихотворение охотно бы отдал за самый скудный сонет вроде таких, каков, напр., сонет от 19 мая.

  

   ЭЛЕГИЯ ¹⁴⁹

  

   Склонился на руку тяжелою главою

   В темнице сумрачный задумчивый поэт -

   Почто очей его погас могущий свет?

   Что стало пред его померкшею душою?

   О чем мечтает? или дух его

   Лишился мужества всего

   И пал пред неприязненной судьбою?

   Не нужно состраданья твоего -

   К чему твои вопросы, хладный зритель

   Тоски, которой не понять тебе?

   Твоих ли утешений, утешитель,

   Он требует? Оставь их при себе!

   [Не тужит он]

   Нет, не ему тужить о суетной утрате

   Того, что счастием зовете вы.

   Равно доволен он и во дворце, и в хате;

   Не поседели бы власы его главы,

   Хотя бы сам, в поту лица, руками

   Приобретал свой хлеб за тяжкою сохой.

   Он был бы тверд под бурей и грозами

   [Он] И равнодушно снес бы мрак и зной.

   [Нет] Он не терзается и по златой свободе:

   Пока огонь небес в [в нем] поэте не потух,

   Поэта и в цепях еще свободен дух.

   Когда ж и с грустью мыслит о природе,

   О божьих чудесах на небе, на земле,

   [О долах, о лесах, о их священной мгле]

   О долах, о горах, о необъятном своде,

   О рощах, тонущих в вечерней белой мгле,

   О солнечном блистательном восходе

  

  И дивном сонме звезд златых,

   [Сей тьме и тьме] Бесчисленных лампад всемирного чертога,

   [Сем лике] Несметных исповедников немых

   Премудрости, величья, славы бога, -

  

  Не без отрады все же он:

   В его груди вселенная иная!

   В ней тот же благости таинственный закон,

  

  В ней та же заповедь святая,

   По коей выше тьмы, и зол, и облаков

   Без устали течет [несметный сонм] великий полк миров.

   [Желаешь знать] Но ведать хочешь ты, что сумрак знаменует,

   Которым, будто тучей, облегло

  

  Певца высокое чело?

   [Так ведай: горестный о жребии тоскует]

   [Вотще!] Увы! он о судьбе тоскует,

   [Какою ни Гомер] Какой ни Меонид, ни Камоэнс, ни Тасс,

   И в песнях, и в бедах его предтечи,

   Не испытали; пламень в нем погас,

   [С которым] тот, с коим не были ему ужасны встречи

   Ни с скорбным недугом, ни с хладной нищетой,

  

   Ни с ветреной изменой

   [Любовницы давно] Любви давно забытой и презренной,

  

  Ни даже с душною тюрьмой.

  

   Никогда не сочту за стыд признаться в своей ошибке: вот почему и признаюсь, что в "Описании народов" etc., несмотря на множество нелепостей, есть кое-что и хорошее, напр., статья, о запорожских казаках очень и очень недурна. И научиться можно кое-чему из этой книги, напр.: что так называемое Андреевское село в Чечене точно построено казаками (это я, впрочем, слыхал еще в Грузии), а именно гребенскими, и получило свое название от их атамана Андрея, следств<енно> не есть перекованное на русскую стать чеченское имя сего, некогда (до взятия оного приступом в 1818 году Ермоловым) столь цветущего и многолюдного торгового и ремесленного места, которое чеченцами, населявшими оное, называлось Эндрен. Сверх того, я даже узнал в этой же книге очень хорошее русское мне незнакомое слово, а именно крушец - металл, особенно прилагательное> крушцовый можно бы предпочесть длинному, вялому и противному свойству русского языка прилагательному металлический.

  

   Читаю Карамзина "Вестник Европы". Должно признаться, что для того времени этот журнал чрезвычайно хорош; да и ныне он по занимательности занял бы не из последних мест между нашими изданиями, а по слогу чуть ли не первое. Полевой, которого, впрочем, очень уважаю, по слогу варвар, а Греч с своим грамматически правильным слогом сух и в самом слоге, в разнообразности же познаний далеко уступает и Полевому, и Карамзину. Глубины у всех трех довольно мало; но все-таки у Полевого и Карамзина не в пример более, нежели у Греча, который ничего не видит и не хочет видеть, даже того, что он затвердил еще в школе или чего нахватался кое-как из журналов иностранных самого пошлого разряду. С удовольствием прочел я статью "Последние дни Лафатера" ¹⁵⁰ и повесть госпожи Жанлис "Все на зло".¹⁵¹ Не слишком люблю добрую старушку, но должно всякому отдавать справедливость - повесть хороша; одна мысль в ней бесподобна. Ее я выпишу завтра, потому что теперь темно и надобно ее еще отыскать.

  

   Вот что я хотел выписать из вчерашней повести: "В добродетели есть какая-то приятность, которая час от часу более привязывает к ней человека; следственно, она не так трудна, как говорят многие, ибо наслаждается самыми своими жертвами". Сегодня же я прочел еще одну повесть того же автора "Вольнодумство и набожность" ¹⁵² и не стыжусь признаться, что начинаю мириться с доброю Жанлис. Наконец в своем переводе добрался я до бесподобной сцены, где Кларенс рассказывает тюремщику свой сон: я эту сцену перевел сегодня поутру. Получил Гомера от переплетчика.

  

   Начал перечитывать первые шесть книг "Илиады": сегодня прочел 100 стихов - это не слишком много; по меньшей мере мне нужно будет шесть недель, чтобы дойти до 7 книги. В "Вестнике" прочел я еще повесть Жанлис "Роза, или Дворец и хижина"; ¹⁵³ и она недурна; впрочем, принцесса, кормящая грудью умирающего крестьянского младенца, нечто такое, что поневоле шевел