Кюхельбекер Вильгельм Карлович - Дневник (1831-1845)

   А я? я в слепоте [безумной] ужасной,

   Что казнь близка мне, не постиг.

   [Их жалобы не слышал шумной]

   Я не слыхал грозы стогласной,

   Над бездною скользил - и миг -

   [И я бы поглотился ею!]

   И поглощен я был бы ею!

   Но милосердый зрел и рек:

   "Не к [смерти же] гибели рукой моею,

  

  [не погибнет человек]

   А к жизни создан человек".

   И се его посол потек

  

   3

  

   [И повелел:] Господь велел: "Гряди, страданье,

   И дух заснувший пробуди

   В печаль, и в страх, и в покаянье

   В [его мертвеющей] сей леденеющей груди!".

   [И се нашло] Увы, нашло - а я не чаял,

   Как буря, как девятый вал,

   [Я трепетал и млел и таял]

   [И понял] [И так ко мне воззвал]

   [И восстонал и так воззвал:]

   [Нашло - и в персях дух мой таял]

   [Сколь был тогда я слаб и мал]

   [Сколь я] и др. возз[вал]

   [Блюдя и]

  

   4

  

   "В грозе меня ли] не заступит

   Мой ближний:] друг мой и мой брат

   Из уз жестоких] Из рук жестоких не искупит?"

   [Напрасно] Я ждал, но брат и друг молчат.

   И ближний на мои мученья,

   Лишенный мужества и сил,

   Бросает взор из отдаленья.

   Моей надежды посох гнил.

   [И сильный] Всесильный щит мой сокрушил.

  

   5

  

   Тогда из беспредельной ночи,

   Из неисходной бездны я

   Воздвиг на небо глас и очи:

   "Господь не помощь ли моя?".

   Но он покров единых правых,

   Святейший и чистейший дух,

   Он от моления лукавых

   Тех, в коих огнь любви потух,

   Во гневе отвращает слух.

  

   6

  

   Объемлет сердце ужас хладный,

   Я пасть под бременем готов,

   Когда взираю, безотрадный,

   На страшный сонм моих грехов.

   Ношуся по пучине горя,

   Недуга и боязни полн,

   Как средь неистового моря,

   Игралище и бурь и волн,

   Без кормчего разбитый челн.

  

   7

  

   [Так я вопил] [Так в скорби я вопил] и что же

   Но луч разрезал тьму, и что же

   Устами сына твоего,

   Что ты ответствовал, мой боже,

   На вопли сердца моего:

   "Не посеку секирой гнева

   И пламени не вдруг предам

   Бесплодного, сухого древа,

   Но попекусь о нем я сам

   И приложу труды к трудам

  

   8

  

   [Я буду]

   [Минет зима и придет]

   И подожду - приидет лето,

   В златые, сочные плоды,

   Быть может, будет же одето

   И наградит мои труды!".

   [О благость, дивная, святая,

   О непостижная любовь,

   О ты, кто пролил, нас спасая,

   Отцу усыновляя вновь,

   Свою божественную кровь!]

  

   9

  

   [Так ты] [Благий] [Ты неусыпными]

   С небес недремными очами,

   [Меня следил ты, боже сил!]

   Мой пастырь, ты меня следил.

   Ты благотворными грозами

   Согрел мне сердце, боже сил.

   [Свою жестокость проявил]

   Гордыню буйную унизил,

   [И сердце скорбное мое]

   И душу скорбную мою

   К себе призвал, к себе приблизил,

   [Да вниду в царствие твое]

   Да низойду [под сень] твою.

  

   10

  

   Да принесу тебе хваленье

   За все, что благостной рукой

   Ты мне в искус и в очищенье

   Послал, хранитель верный мой.

   Благословлю твое даянье,

   Спасительный священный страх,

   Прославлю [слезы] горесть и страданье.

   Ты [в горестных живешь] в скорбных слышишься сердцах,

   И я тебя познал в слезах!

  

  

   Вместо 5-ти последних стихов 8-й строфы вчерашнего гимна - следующие:

  

   [Ты рек] и

   И ты ко мне простер десную

   И я послышал [с неба] глас

   И сладкий я послышал глас:]

   О радость! слышу весть благую,

   Живительный, отрадный глас:

   "Безгрешный кровь свою святую,

   Погибшие! пролил за вас, -

   Мужайся! и тебя он спас!".

  

   Между 8-й и 9-й строфами вставить:

  

   4 Его душою умиленной

   3 Его в печалях призови.

   2 Не сломит трости сокрушенной

   1 Он весь исполненный любви.

   [Ко мне, - вещает он]

   Он так речет: "Ко мне придите,

   Не жизнь ли под моим крестом?

   Вкусите мир в моей защите,

   2 Все отягченные трудом

   1 Сберитесь под моим крылом.

  

   [Придите] Смиритесь все и успокойтесь:

   Не дам тяжелых вам бремен.

   Нет, ига моего не бойтесь,

   Я сердцем кроток и смирен".

   Возьму твой крест я - в нем спасенье.

   В твой след пойду, владыко мой,

   И бодро испию целенье

   Из чаши горькой, но благой,

   Из чаши, данной мне тобой.

  

   Сегодня день ангела сестрицы Улиньки: я писал к ней и отправляю свое переложение молитвы господней. Давно я не проводил день так разнообразно, как нынешний: поутру переделывал вчерашний гимн; после обеда читал, а потом опять сочинял стихи другого роду - продолжал своего "Ивана", вечером писал к сестре и переделывал переложение. В Джонсовом романе нашел я оригинальную карикатуру Астронома,³³ у которого ум зашел за разум и который вообразил, что управляет планетами, солнцем, воздушными явлениями: этот отрывок остроумен, глубокомыслен, исполнен воображения и чуть ли не лучший во всем "Rasselas". Но что бы из этой мысли сделал Жан Поль или Гофман! А Вальтер Скотт! Когда у меня вышли книги, я боялся скуки: но слава богу! неделя прошла, а я еще не скучал; мы же молимся: "Хлеб наш насущный дождь нам днесь". Хлеб для души от того же бога, от, которого хлеб, поддерживающий наше тело; буду уповать на него и твердо я уверен, что он, милосердый, не оставит меня без пищи духовной.

  

   И нынешний день прошел для меня не скучно, хотя я вовсе ничего не читал, - осталось у меня еще 19 стр. в "Rasselas"; поберегу их для завтрашнего дня. Примусь опять за Гомера: пора, - как говаривал Галич, - потрепать старика.³⁴ Я получил письмо от сестрицы Юстины Карловны и список с письма брата к ней; писал к матушке и отвечал Глинкиной на ее письмо; поутру я занимался своим "Ванею".

  

   Кончил третью сцену abrupto {начерно (лат.).} и чтение "Расселаса": последние главы превосходны, особенно 23-я³⁵ - я еще нигде не читал столь ясных доказательств бестелесности и бессмертия души. Старик Гомер со мною часика два разговаривал после обеда: хочу пользоваться его беседою каждый день.

  

   Начал 4-ю сцену и прочел три сказки Кирши Данилова;³⁶ одну из них - "Сорок калик с каликою" - в 1815 году я перевел на немецкий язык; рукопись моя - "Versuch uber die alter russe Poesie", {"Исследование древней русской поэзии" (нем.).} - где находится этот перевод, осталась в Москве у Геринга.³⁷

  

   Продолжал свою сказку, а вечером читал кое-что в "Picture of Italy"; с особенным удовольствием пробегал я те страницы, в которых описывается народный стол неаполитанцев; люблю итальянский стол да вообще считаю не последним наслаждением жизни лакомиться, если нельзя на самом деле, то по крайней мере - воображением.

  

   Целый день голова болела; несмотря на то, сочинял, а по-гречески читал более, чем вчера и третьего дня; впрочем, тут хвастать нечем, мне не оставалось никакого другого средства провесть кое-как день: читать - книг нет, а лежать я боялся, раз, чтоб не заснуть и через то не лишиться сна почию, а второе, чтоб не завести в постеле еще более блох, которые и без того меня измучили.

  

   Сегодня 4 месяца с моего отъезда из Ревеля. Прочел я плач, молитву и послание Иеремиины и Книгу пророка Варуха.³⁸

  

   Что такое humour? Понятия не совершенно ясные всего лучше определяются отрицаниями; итак: humour не есть просто насмешливость, не есть одно остроумие, не есть vis comica {комическая жилка (лат.).} без всякой примеси; humour не выражается исключительно ни прямою сатирою, ни ирониею; насмешник, остряк, комик холодны, их обязанность, ремесло их - устраняться, избегать чувства; сатирик-саркастик ограничивается чувством гнева, негодования. Юморист, напротив, доступен для всех возможных чувств; но он не раб их: не они им, он ими властвует, он играет ими, - вот чем он с другой стороны отлинается от элегика и лирика, совершенно увлекаемых, порабощаемых чувством; юморист забавляется чувствами и даже над чувствами, но не так, как чернь забавляется над теми, над которыми с грубою и для самой себя неприятной надменностюо воображает превосходство свое; но как добрый старик забавляется детьми, или как иногда в дружеском кругу трунишь над небольшою слабостию приятеля, которого любишь и уважаешь. Юморист вовсе не пугается мгновенного порыва; напротив, он охотно за ним следует, только не теряет из глаз своей над ним власти, своей самобытности, личной свободы. Humour может входить во все роды поэзии: самая трагедия не исключает его; он даже может служить началом, стихиею трагической басни; в доказательство приведу Гетева "Фауста" и столь худо понятого нашими критиками "Ижорского":³⁹ "Ижорский" весь основан на юморе; автор смотрит и на героя своего, и на событие, которое изображает, и на самые средства, которыми оное изображает (чего никак не вобьешь в премудрые головы наших Аристархов), как на игру, и только смысл игры сей для него истинно важен; вот отчего во всей этой мистерии от первого стиха до последнего господствует равнодушие к самому искусству и условным законам его: поэт не боится разочаровать читателя, потому что не хотел и не думал его очаровывать; анахронизм его чудесного [махинации] (Maschinerie), в котором упрекнул его какой-то критик "С<ына> от<ечества>", основан именно на том же юморе, на коем основан и весь план поэмы, и каждая сцена в особенности.

  

  

   Один из тех дней, о которых только и можно сказать: "Прошли!".

  

   Я провел нынешний день как вчерашний: между тем вчера тосковал, а сегодня чувствовал себя едва ли не счастливым; такое-то действие имеет расположение духа на счастие и несчастие человека.

  

   Моя жизнь чрезвычайно как бедна происшествиями, книг же теперь у меня нет; оттого и отметки в дневнике моем так скудны. Драматическую сказку свою продолжаю. Впрочем, бог милостив: что далее, не знаю, а до сих пор я и без книг не очень скучаю.

  

   Кончил первое действие своей сказки. Начинаю читать Гомера с удовольствием. Всему можно найти хорошую сторону; "все к лучшему", -как говаривал знаменитый Панглос.⁴⁰ Без книг, конечно, скучно, но при книгах я, может быть, не принялся бы опять за греческий язык и, вероятно, бросил бы "Ивана, купеческого сына", которым, признаться, и по сию пору занимаюсь почти нехотя: mais 1'appetit viendra en mangeant. {но аппетит приходит во время еды (франц.).}

  

   Переправлял первые три сцены сказки: третью еще надо пересмотреть и сократить.

   "Picture of Italy" - препустая книга; но и в ней можно найти кое-что не вовсе дурное. Так-то, напр., в описании Альпийских гор поразили меня стихи, которые автор приводит не очень кстати, но которые превосходны:

  

   Dear is that shed, to which his soul conforms,

   And dear that hill, which lifts him to the storms:

   And as a child, when scaring sounds molest,

   Clings close and closer to the mother's breast;

   So the loud torrent and the whirlwind's roar

   But bind him to his native mountain moor. {*}

   {* Дорога та хижина, к которой стремится его душа, и дорог тот холи, по которому он поднимается к бурям. И как дитя льнет ближе и ближе к материнской груди, когда страшные звуки пугают его, так шумный поток и рев вихря сильнее связывают его с родными горами (англ.).}

  

   4-й и 5-й стих напоминают окончание бесподобного Шиллерова стихотворения "Die Macht des Gesanges". {"Сила пенья" (нем.).} ⁴¹

  

   1

  

   На стезе в тот край небесный, ⁴²

   Где сияет вечный свет,

   В тлен и прах, в покров телесный

   Мой бессмертный дух одет;

   Но мгновенная обитель

   Мне гостиница сия,

   Не всегдашний мира житель,

   Нет, пришелец в мире я.

   Над звездами край покоя,

   Сень от хлада, бурь и зноя,

   Странствию, трудам конец,

   Там твой дом, о мой отец!

  

   2

  

   Там терпенья посох брошу,

   [Я] Там сложу забот суму,

   [Я покину скорби ношу]

   [Всех скорбей покину]

   Мук я страха скину ношу,

   Боже мой, в твоем дому.

   [Всё под солнцем на мгновенье]

   Здесь и скорбь, и наслажденье

   [Промелькнет] Чуть мелькнет и пропадет.

   Миг один мое теченье,

   Путь мой молнии полет.

   Луч, который в мраке ночи

   Поразит незапно очи,

   Но едва воздвигнешь взор,

   Снова темен весь обзор.

  

   3

  

   [Я ли суетой] ничтожной

   [Мне] Как прельщаться мне ничтожной

   [Я ли обольщусь мечтой?]

   [Легкокрылой] Быстротечной суетой?

   Радость, горе - призрак ложной -

   Возмутят ли мой покой?

   [Неба] Рая гражданин, ужели

   [Буду прилеплен к земле]

   [Сердцем] Прилеплюсь душой к земле?

   Вижу свет блестящей цели,

   Медлить стану ли во мгле?

   [Что, всеведец, пред тобою

   Утаю и что сокрою?]

   Пред всеведцем что сокрою?

   Тьма не день ли пред тобою?

   [Иль с] С лучезарной высоты

   [Ты не зришь, не видишь ты?]

   [Господи, не видишь ты?]

   Бездну сердца видишь ты.

  

   4

  

   [Жаждой грешной и] безумной

   [Благ мирских я] распален.

   [Слух мой ловит зов их] шумной,

   Плотью дух мой подавлен;

   Обладает мною время,

   Грудь не вечностью полна;

   Не без ропота под бремя

   Преклоняю рамена.

   Ты послал мне испытанья,

   Ах, несу не без стенанья,

   Не без слез, владыко мой,

   Крест, наложенный тобой.

  

   5

  

   Слабых щит, податель силы, [мне силу]

   Силу мне твою пошли,

   [Да вовдвигну за могилу

   Взор на небо от земли]

   Смелый взор за мрак могилы

   Да воздвигну от земли.

   Разреши меня от плена,

   [Буйных и] От оков слепых страстей;

   Дух даруй мне выше тлена,

   Выше всех [земных] мирских сетей.

   Под рукой святой твоею

   Для отчизны да созрею!

   [В дом родимый кровь Христа

   Отворила ж мне врата]

   Да вещаю в смертный час:

   Бог для неба создал нас.

  

   Провидение меня воспитывает и обстоятельствами принуждает к занятиям, о которых я по природной лености, вероятно, и не думал бы: в Ш<лиссельбурге> я выучился по-английски, потому что у меня не было книг, кроме английских; здесь, бог даст, выучусь по-гречески, потому что у меня опять нет книг, кроме некоторых собственных, читанных и перечитанных.

   Поутру я выправлял 1 действие; я над ним трудился ровно месяц; "Иван" мой не растет так скоро, как "Зоровавель" или "Отроки".

  

   Точно так, как человеку иногда посылаются мысли, вдохновения, чувства, которые лучше его, так, кажется, какая-то темная, посторонняя сила зарождает в нем иногда такие, которые хуже его, которых он, несмотря на свое падение, никогда не желал, никогда не искал, от которых силится и не может освободиться: не есть ли это доказательство того, над чем смеются или по крайней мере хотят смеяться питомцы философии 18 века? доказательство существования врага, сеющего плевы посреди пшеницы душ человеческих? Мысли эти, говорю, не грех, но наказание: бог их допускает, дозволяет врагу терзать ими того, кто для этого врага приготовил храмину "убранну и пометену"; но и они, если только грешник обратится всем сердцем к богу, и они должны же наконец служить к благу и спасению: обратившемуся они напоминают прежнее его осквернение, сделавшее его вместилищем подобных чудовищ, и тем предохраняют от духовной гордости.

  

   Нынешний день оаза в моей пустыне: я получил письмо и книги от моей доброй Улиньки; книги: немецко-английский словарь, 2 том Робертсона,⁴³ повести и последняя глава "Онегина"⁴⁴ Пушкина. Прочел я повесть "Выстрел" и главу "Онегина"; о повестях постараюсь что-нибудь сказать, когда прочту все. Поэт в своей 8 главе похож сам на Татьяну: для лицейского его товарища, для человека, который с ним вырос и его знает наизусть, как я, везде заметно чувство, коим Пушкин переполнен, хотя он, подобно своей Татьяне, и не хочет, чтоб об этом чувстве знал свет. Впрочем, и об "Онегине" предоставляю себе поговорить еще раз, когда перечту его. По-гречески я сегодня не читал.

  

   Прочел повести Пушкина и писал к племянницам; ⁴⁵ как я в письме к ним высказал мое мнение об этих повестях, то и не хочется здесь повторять его.

   Сегодня у меня был самый фантастический сон; по если разобрать его хорошенько, зародыши его все можно будет отыскать в том, что я думал, чувствовал, читал и видел в предшествовавшие дни.

  

   Писал к сестрице Улиньке. Читаю вторую часть "Истории Карла V-го". Великий характер кардинала Хименеса заслуживает истинное удивление.⁴⁶ До Карла V титул "величества" (Majesty) не был приписываем ни одному монарху Европы: он первый по избранию его в императоры стал писаться: величество.

  

   Прибавить к гимну, написанному 14 числа, следующие две строфы:

  

   6

  

   Средь рассадника господня

   Для Эдема спеем мы;

   Мы взошли не для сегодня,

   Не для близкой, вечной тьмы;

   Не на миг, не на страданья

   "Будьте!" - нам вещал творец;

   Нет! земные испытанья

   Баня душ, купель сердец.

   Злато мы в огне горнила,

   Не поглотит нас могила;

   Там, пред господом своим,

   Чистым блеском возблестим.

  

   7

  

   Там, за рубежами мира,

   За сияньем всех светил,

   Там, куда из волн эфира

   Мой спаситель воспарил:

   Он мой вождь и предводитель,

   Он у своего отца

   Уготовит мне обитель,

   Где нет радостям конца.

   В час, когда закрою вежды,

   На него взложу надежды:

   Он свою святую кровь

   Дал за нас - он весь Любовь.

  

   Завтра начинается великий пост. Я перечел свой дневник с 14 декабря до вчерашней отметки: лирические пиэсы, разбросанные в нем, требуют большой еще переправки, особенно написанные 1-го, 6-го и 31 января. Перечел я также 8-ю главу "Онегина": напрасно сестра говорит, что она слабее прочих; напротив, она мне кажется если не лучшею, то по крайней мере из лучших. История знакомства Поэта с Музою прелестна - особенно 4 строфа: но лжет Пушкин, чтобы Музе нравился

  

   Порядок стройный

   Олигархических бесед

   И холод гордости спокойной etc.

  

   9 строфа прекрасна: варияции на нее, 10, 11 и 12-я, слабее, но и в них много хорошего, хотя одиннадцатая несколько сбивается на наши модные элегии, а в 12-й стих "Иль даже Демоном моим" такой, без которого очень можно бы было обойтись. Появление Тани живо: но нападки на*** не очень кстати⁴⁷ (я бы этого не должен говорить, ибо очень узнаю себя самого под этим гиероглифом, но скажу стихом Пушкина ж: "Мне истина всего дороже"). Кроме этой небольшой полемической выходки, все превосходно от 14 до 20 строфы, а слова "И - и не мог!" в своем роде совершенство. В 22-й строфе не очень понимаю "упрямой думы", но "упрямо смотрит он" иное дело: это почерпнуто из сердца человеческого. Вечер у Тани хорош, но слабее раута. Конец XXVI-й строфы:

  

   И молча обмененный взор

   Ему был общий приговор -

  

   заключает в себе черту, схваченную с того, что иногда случается видеть в свете. В письме Онегина к Тане есть место, напоминающее самые страстные письма St. Preux,⁴⁸ - от слов:

  

   Боже мой! Как я ошибся, как наказан!

  

   до стиха: "И я лишен того" etc. Из худших строф 35-я, свидетельствующая, что Ал. Пушкин племянник В. Пушкина, великого любителя имен собственных: особенно мил Фонтенель с своими "твореньями" в этой шутовской шутке.⁴⁹ Но следуют стихи, где, наконец, истинная Поэзия, Поэзия души, воображения, вдохновения; все же хорошее, что предшествовало, кроме, может быть, 4-й строфы и письма, было и умно, и остро, а иногда даже глубоко, но - проза! 37-я строфа чудесна, особенно стихи:

  

   А перед ним воображенье

   Свой пестрый мечет фараон.

  

   И:

  

  

   ... и у окна

   Сидит она и все она.

  

   Объяснение с Татьяной также выше многого того, что из прочих глав наша молодела, затвердила наизусть. Эпилог лучший из всех эпилогов Пушкина.

  

   Был в бане. Наконец у меня опять книги: но хотелось бы мне так расположить время, чтоб не перестать заниматься греческим языком.

  

   Читаю "Телеграф" на 1826 год.

   В 12 части выписка из Лейпцигской "Лит<ературной> газеты":^{50 "}В Риме находится мексиканская рукопись, in 4, около 4-х дюймов толщиною, из оленьей кожи, по меловому грунту исписанная гиероглифами. На первой странице мексиканский зодиак с двенадцатью небесными знаками. Далее находим изображения богов, подобные египетским: Озирис с своими принадлежностями, Изида, Горус, мщение Горуса, Приап и т. д. Давно известно, что в Мексике строили пирамиды так, как в Египте, что оба народа принадлежали к одному поколению (?), оба писали гиероглифами, и если откроется, что оба имели одинакую веру, тогда не ясно ли будет, что в глубокой древности Египет и Мексика имели между собою связи и сношения".

  

   Весь день я читал "Телеграф": завтра отмечу, что мне показалось любопытным в этих четырех частях.

  

   В 9 части "Телеграфа" статья о голландской поэзии (с фр.):⁵¹ Петр Корнелий Гоофт их Ломоносов; Вондель, автор трагедии "Люцифер"; Бильдердейк,⁵² может быть, величайший гений изо всех гол<ландских> писателей. Отрывок (Иосиф Берглингер) и рассуждение о "Phantasien eines Kunstliebenden Klosterbruders" {"Фантазии любящего искусство отшельника" (нем.).} Ваконродора.⁵³ В 10 части "Voyage a Boukhara" {"Путешествие в Бухару" (франц.).} ⁵⁴ (Мейендорфа) и "Мысли и замечания" Наполеона: ⁵⁵ мнение его о могуществе России, о Лафатере и сродных с Лафатером людях, - а в 11 части, в продолжении этой статьи - о поэме Луциана, анекдоты о Бернардене де С. Пьер, отзыв о m-dame Севинье. В некрологии известие о Матюрине,⁵⁶ авторе "Мельмота". Примечательная статья - Разбор книги Галича.⁵⁷

  

   Кювье в своем "Discours sur les revolutions de la surface du globe" {"Рассуждение об изменениях земной поверхности" (франц.).} (разобранном Абель-Ремюза и переведенном в "Телеграфе")⁵⁸ столько открывает великого, удивительного и в то же время столь победоносно опровергает все мнимые доводы о древности рода человеческого и столь неоспоримо доказывает истину священных сказаний об общем перевороте, изменившем за 5000 лет лице земли, что, кажется, уже нечего отвечать охотникам противопоставлять ассириян, египтян etc. и их десятки тысяч лет - тому, что говорит Книга Бытия. По мнению Кювье, земля претерпела несколько превращений: памятником первого - окаменелые раковины, выше их зоофиты, моллюски и некоторые черепокожные, потом каменные уголья и пальмы, следуют роды из семейства ящериц и черепах (из них некоторые огромные, в 70 футов длины, - голова одной черепахи от шести до восьми футов), в этом слою - двуутробки, выше - млекопитающиеся морские, еще выше земные млекопитающиеся, приближающиеся к тапирам, верблюдам, носорогам (величины необычайной); с ними же (нахидармами) многие роды птиц, крокодилов, черепах, летучих мышей и хищных зверей (ни одной кости обезьяны, ни лемура), - наконец, маломуты. Все исчисленные породы животных и растений отличны от существующих ныне.

   "Птицы и цветы" (поэма) Ацц-Эддина-Эльмокадесси, из лучших второго разряда арабских поэтов; к 1-му принадлежат Гарири, Мотенабби, Фаредх и творцы "Моаллакат".⁵⁹

  

   Покойный Вилламов, как видно из "Телеграфа", переводил "Войну лягушек и мышей",⁶⁰ и помещенный тут отрывок его перевода чуть ли не лучшая метрическая пиэса в тех четырех частях этого журнала, которые пробежал я. Сегодня я опять занимался греческим языком и продолжал свою сказку.

  

   Конетабль Бурбон перед стенами Рима⁶¹ и гибель его при приступе могли бы быть предметом трагедии, которая, если бы только была написана поэтом с истинным талантом, быть может, не уступила бы Шиллерову "Валленштейну".

   Превосходная малороссийская песня:

  

   А хто по улице ходить, а хто и свище? ⁶² -

  

   вместе может служить доказательством, что малороссиянам в старину известны были поединки.

  

   Был у меня сегодня священник - швед: это в моей жизни второй швед, с которым сводит меня судьба. Кроме русских, немцев и французов по сию пору я всего чаще встречался (разумеется, в год (1820 и 1821), когда был за границею) с датчанами и корсиканцами: странное дело - все почти мои парижские знакомые принадлежали к одному из этих двух народов. Пастор, которого имени еще не знаю, одолжил мне проповеди Чирнера (Tschirner).⁶³ Между подписчиками на сию книгу нашел я однофамильца - вероятно, племянник покойного батюшки.

   Читаю "Путешествие по Саксонии, Австрии и Италии".⁶⁴

  

   Был у меня опять пастор. Прочел я Чирнера проповедь о том, как страдание сближает нас с богом: каждое слово в этой проповеди - золото; если прочие так же хороши, то не знаю, кому отдать преимущество, - Чирнеру или Дрезеке?⁶⁵

   "Путешествие по Австрии" etc. писано за тридцать лет тому назад; автор - карамзинист не в самом лучшем значении этого слова; но, если говорить беспристрастно, много ли у нас ныне является книг, которые могли бы выдержать сравнение с этим путешествием?

  

   Наконец я кончил четвертую книгу "Илиады", которую разбирал очень лениво. Моя сказка не подвигается с места; не знаю, не бросить ли мне ее? Прочел проповедь Чирнера о бессмертии души. Хотелось бы мне знать, кто автор "Путешествия", которое читаю? В нем смесь природного ума и величайшего невежества, остроты и умничанья, образования самого поверхностного и мыслей иногда довольно истинных; словом, это образчик и времени, в которое оно писано, и духа, тогда господствовавшего у нас, духа, и теперь не совсем исчезнувшего.

  

  

   Вчерашней отметки нет, потому что опять нечаянно загасил свечу. Между тем я вчера сочинил сонет, который назову Пасхальным,⁶⁸ как сочиненный 2 янв<аря> назвал Рождественским. Вот он:

  

   Меня беды и скорби посещали

   От дней младенчества до седины;

   Я наконец и горе, и печали

   Так встречу, как утес напор волны.

  

   Но что? хулы меня ли взволновали?

   Чем чувства все во мне возмущены?

   Слуга Христов, бесславлен миром, я ли

   Лишился вдруг сердечной тишины?

  

   Кто я? ничтожный грешник! А чудесный,

   Божественный, господь, владыка сил

   Явился ли одетый в блеск небесный?

   Нет! в прахе он, светлейший всех светил,

   Он в низости окончил путь свой тесный

   И дух на древе срама испустил.

  

   А вот сегодняшний:⁶⁷

  

   "Почто я не перунами владею

   И грянуть не могу велеть громам?

   [Но] Нет! не стерплю: коварному злодею,

   Ковавшему погибель мне, воздам!"

  

   Так пьян от [злобы] мести, [слеп] рьян и шумен ею

  

  

  

  

  

   [очарован ею],

   Свирепым, адским жертвуя духам,

   О боже мой! пред благостью твоею

   [Возносит вопль]

   [О боже, - грешный, злобствуя врагам]

   Возносит грешник вопли к небесам.

   Но тот, который с самого созданья -

   Единый был безвинен пред тобой,

   Приял неизреченные страданья;

   А весь исполненный любви святой:

   "Отец мой! отпусти им грех незнанья!" -

   Молился за объятых слепотой.