Главная » Книги

Бунин Иван Алексеевич - Письма 1885-1904 годов, Страница 7

Бунин Иван Алексеевич - Письма 1885-1904 годов



зывали и сказали, что штат полон. Пошел я, следовательно, наугад. Но Евдокимов (ты, конечно, знаешь, что я знаком с ним) принял меня очень дружески и сказал:
   - Я отказал тем потому, что имел в виду вас. Буду очень рад, если Вы поступите. Исполните только формальность, - подайте бумаги Шеншину1, а остальное не его дело. Подать, впрочем, надо возможно скорее, не позднее первых дней Страстной2. На Страстной, если хотите, походите до четверга в управу, посмотрите, как возникают бланки для собирания сведений. Затем прямо после Святой3, во вторник, мы обязательно должны отправиться в командировку.
   - А как, - спрашиваю, - она будет продолжительна и возможно ли будет во время ее хотя на день приезжать, напр., в Орел?
   - Нет, ни в каком случае, ни одного дня. Возвратимся мы все в начале июля.
   - А жалованье?
   - Сорок рублей. Разъезды земские... Вам придется собирать сведения только у помещиков, но путешествовать вдвоем; другой будет более опытный в статистических приемах человек и будет собирать сведения у крестьян, где гораздо труднее.
   Вот тебе наш разговор слово в слово. Мы с тобой, значит, расстанемся на Фоминой4 и встретимся только в начале июля. Ни одного дня в течение этого времени мы не будем вместе... Но поступать надо и я поступлю непременно5.
   Правда, невесело будет. Ведь я люблю тебя! Драгоценная моя, деточка моя, голубеночек! Вся душа переполнена безграничной нежностью к тебе, весь живу тобою. Варенька! как томишься в такие минуты! Можно разве написать? Нет, я хочу сейчас стать перед тобою на колени, чтобы ты сама видела все, - чтобы даже в глазах светилась вся моя нежность и преданность тебе... Неужели тебе покажутся эти слова скучным повторением? Ради Христа, люби меня, я хочу, чтобы в тебе даже от моей заочной ласки проснулось сердце. Господи! ну да не могу я сказать всего. Право, кажется, что много хорошего есть у меня в сердце, и все твое, - все оживляется только от тебя. О, Варюшечка, не хвастовство это! К чему сейчас скверное мелкое самолюбие?..
   Вот, напр., за последнее время я ужасно чувствую себя "поэтом". Без шуток, даже удивляюсь. Все - и веселое и грустное - отдается у меня в душе музыкой каких-то неопределенных хороших стихов, чувствую какую-то твердую силу создать что-то настоящее. Ты, конечно, не знаешь, не испытывала такое состояние внутренней музыкальности слов и потому, может быть, скажешь, что я чепуху несу. Ей-богу, нет. Ведь я же все-таки родился с частичкой этого. О, деточка, если бы ты знала все эти мечты о будущем, о славе, о счастии творчества. Ты должна знать это: все, что есть у меня в сердце, ты должна знать, дорогой мой друг. Нет, я, ей-богу, буду, должно быть, человеком. Только, кажется мне, что для этого надо не "место", а сохранять, как весталке, чистоту и силу души. А ты называешь это мальчишеством. Голубчик, ты забываешь, что я ведь готовил себя с малолетства для другой, более идеалистической жизни...
   Но будет об этом, - как же вот мы расстанемся-то? Ведь теперь-то еще не вполне сознаем это, а ведь после-то?.. Господи! я и не знаю просто!.. Во всяком случае ты должна (если конечно хочешь) непременно приехать на Страстной в Орел и пробыть до моего отъезда. Приедешь? Употреби все, - ведь ты меня любишь. Кат<ерина> Ал<ександровна> напишет тебе - причиной выставит или примерку платьев, хотя и написала, что они не будут к Святой, или еще что-нибудь. Но, ради Бога, приезжай! Иначе до отъезда мы увидимся в Ельце на 1-2 часа и потом...
   Приеду в Елец в пятницу или субботу (напишу определенно ) на этой неделе6 и из Ельца поеду с бумагами в Орел. Если же ты выздоровела и можешь поехать, - поедем, ради Христа, в воскресенье в Орел или в понедельник вместе. Ну захоти!.. Теперь я в Елец не заеду (еду завтра). Своим, конечно, не сказывай, что я поеду в Орел.
   Ну еще что? Да, вот удивление: зашел я к Н<адежде> А<лексеевне> и Борис Петрович встретил меня как ни в чем не бывало, даже более, - радушно, как никогда, звал прийти ночевать, весел и т.д. Вечером вчера я у них опять был. Н<адежда> А<лексеевна>, расспрашивая о вас, спросила, что значит какое-то странное отношение ко мне В<арвары> П<етровны>. Я сказал, что я делал тебе через нее предложение, и как она отпела мне. Б<орис> П<етрович> страшно возмутился, кричал, что "я бы ей такую... я бы ей..." и т.д. В конце концов сказал: "Какого же черта Вы не сказали мне тогда, - я разве не понял бы, что в таком положении, после такого грубого отказа вы не могли работать как следует. Теперь очень понятно, что если Вы делали неаккуратно. Я очень хорошо сознаю и нисколько не винил бы". Вообще деликатен (серьезно), ласков до крайности. Сегодня я у них: собрался уезжать, но он упросил меня остаться до завтра. Едет со мной до Казаков. Прощай пока. Целую тебя, мою бесценную, нежно, от всего сердца и крепко-крепко. Будь здорова поскорее. Напиши, ради Христа, сейчас по получении этого письма на Становую о здоровье: ведь знаешь, как я боюсь за тебя. Мамочка, голубеночек, ненаглядный мой!..

Весь, весь твой И. Бунин.

  
   У Катер<ины> Алекс<андровны> горе: Митя7 перестал пить, но после этого поехал, по ее словам, якобы в деревню и вот две недели ни слуху ни духу. Сегодня она ужасно расстроена и посыла<ла> меня искать его по городу: ездил часа 2, но нигде не оказалось.
  

59. В. В. ПАЩЕНКО

19 апреля 1891. Орел

  

19 апреля.

   Все твои приказания, голубчик, исполнил: был у Рауля1, отдал ему самому волосы, заходил в редакцию, удивил Н<адежду> А<лексеевну> своим появлением и отдал книжку Евг<ении> Вит<альевне>. Сейчас сижу в "нашей" комнатке, - приставил столик из-под зеркала к кровати и очень уютно уселся за ним, пользуюсь совершенной свободой, потому что Ек<атерина> Ал<ександровна> с Ж.2 отправились искать "воздуха, простора и т.д." Прогулка в Ботанический сад, разумеется, расстроилась: Митя куда-то уехал, опоздал и вернулся только недавно. Часа в четыре, когда я только что вернулся из редак<ции>, К<атерина> А<лександровна> послала меня за "теткой Розой"3, как она сама сказала. Я отправился к Варв<аре> Львовне4, привез тетку, но, как уже сказано, прогулка не состоялась, да я не жалею: слишком утомлен во всех отношениях. Спасибо хоть тетке: с ней я отдохнул, разговорился о тебе, - исключительно толковал о нашем будущем, рисовал хорошие картины... Зверочек мой, дорогой мой, бесценный! Целый день не мог себя преодолеть, прогнать грустное, томительное чувство. Ну не могу я спокойно расставаться с тобою, не могу каждый раз не писать об этом. - Да ведь у меня сердце разрывается. Ведь это не нервы - слишком глубоко наполнено сердце. Я не могу передать тебе этих ощущений: каждый раз, когда скроются твои ненаглядные "чистенькие" глазы, я как-то теряюсь, не могу ни о чем больше думать. Все о тебе! Все "наше", все наши лучшие дни и минуты - и осенью, и зимою и за последнее время встают передо мною с поразительной ясностью; я переживаю все прошлое счастие и оно заставляет глубоко жить сердцем. Вот когда я могу сказать-то:
  
   О болезненное счастие -
   Счастие прошлого, - с какой
   Безграничной грустной нежностью
   Овладело ты душой!5
  
   Нет, впрочем, - увидимся, тогда и поговорю с тобой подолже о своем странном характере. Я хочу, чтобы ты знала его вполне. Скажи, - ведь ты никогда не томилась после разлуки целый день таким же безгранично-нежным и грустным чувством обо мне? Радость моя, сердце мое, женочка! это не значит, что я не верю тебе: верю, глубоко верю тебе! Как мне было больно за мою последнюю вспышку! Я убедился вчера. Помнишь, - ты вскочила на кровати и, стоя на коленях, бросилась ко мне? Никогда, никогда не забуду этого слова, восклицания "Ваничка!", этого светлого, глубоко-любящего взгляда! Как я оценил его, как я уважаю тебя! Ради Христа, приезжай на Святой, напиши поскорее!
   Я не могу без тебя! Серьезно, очень серьезно прошу тебя подумать вот об чем: нельзя ли нам повенчаться летом, прямо после твоего поступления на службу в Вит<ебское> упр<авление>6. Средства? Да ведь ты все равно хотела жить исключительно на свои деньги, а я тоже должен - с тобой ли живя или нет, - зарабатывать себе: ведь с голоду все равно не буду сидеть. Родители? - Надо серьезно побороть себя и несмотря ни на что поставить на своем: пойми - после одной тяжелой сцены с ними, после дневного, ну недельного страдания, ты станешь навсегда моею. Неужели тебе будет совестно назваться моею женою. Не думаю, чтобы я заслужил неуважение. На меня многие смотрят все-таки хорошо...
   Подумай, ради Бога, - говорю серьезно, как никогда. Мы должны при свидании поговорить как следует, непременно. Не мальчишествую, - долго обдумывал и разговаривал с теткой7 об этом. Ну да об этом надо потолковать как следует. Жду только приезда...
   О, эта "наша" комнатка. Поверишь - я весь день боялся входить в нее: сердце сжимается; сколько уже воспоминаний! Сколько раз в ней глядели на меня глубоко и нежно дорогие "глазы"... Зверочек! Родимый! Нет, я тебя свято, чисто люблю! Перед престолом Царя Небесного могу повторить это! И когда ты станешь около меня перед венчальным налоем, в белом, девственном платье, моею невестою перед Богом и людьми, - ты для меня будешь девушкою. Когда-то только это будет наяву?..
   Когда это письмо ты получишь, будет светлый день Светлого праздника8. Знай, что я заочно поздравлю тебя и похристосуюсь с тобою.
   Ну, до свидания, зверочек! Обнимаю тебя и целую нежно-нежно в хорошенькие губки... Ложусь спать.

Не рви моих писем.

Весь твой Ив. Бунин.

  
   P.S. Видел на столе у Над<ежды> Алек<сеевны> оригинал афиши на два первые спектакля с участием Мартыновой, Людвигова и пр.: первый спектакль - 24-го ("Надо разводиться" и "Подозрительные личности"), второй - 25 ("Нина" и еще что-то)9.
   Напиши как можно скорее. О зверочек! О дорогой, бесценный мой!
  

60. Ю. А. БУНИНУ

9 мая 1891. Орел

  

Орел, 9 мая.

   Дорогой мой Юринька! Я уехал из дому на Страстной, надеясь в Орле попасть в статистики. Но, во-первых, у меня не было денег выкупить бумаги, а во-вторых, оказалось, что губернатор не разрешает собирать в нынешнем году компанию статистиков, да и вообще поездку. Так что до сих пор я в Орле с В<арей>. Обстоятельств случилось страшно много, замучен я, как собака. Мне как смерти не миновать надо поговорить с тобою. Ради Христа! Если можешь, вышли 10 рублей, приеду тогда прямо по получении их. Пишу это потому, что знаю, что ты не станешь из "деликатности" стеснять себя. Можно - так, нельзя - не надо. Только Богом тебе клянусь, что ты мне необходим. Я в июле обвенчаюсь! Не называй дураком, мальчишкой и т.д. Я все расскажу, только дай, <ради> Христа, возможность поговорить с тобою. Все расскажу. Ответь немедленно в Орел, в редакцию, жду сижу1.

И. Бунин.

  

61. В. В. ПАЩЕНКО

Начало мая 1891. Орел

  
   Сейчас, Варя, я поехал с Б<орисом> П<етровичем> на вокзал, заехал к тебе, чтобы взять денег, тебя не застал и, проследовав дальше, принужден был чуть не с ревом возвратиться с Московск<ой> улицы: дело в том, что еще сегодня на заре я проснулся от нестерпимой зубной боли, так что не пошел даже читать корректуру, а только в 10 часов отправился к Анитовой1. Подробности этого посещения - лично, а теперь скажу только, что помираю от зуб! Убедившись при этом, что воздух - страшно увеличивает боль, не могу идти к тебе и прошу, если можно, прийти сейчас в ред<акцию>.
  

62. В. В. ПАЩЕНКО

14 мая 1891. Орел

  

14 мая 91 г.

   Сейчас, Варя, без 15 м. 6 ч., - следовательно, прошло меньше 6 часов, как мы в последний раз обнялись; за это время я пообедал, пил чай и прочитал почти всю корректуру; вот и все... Что же я могу написать тебе?.. А между тем, страшное желание поговорить с тобою, написать тебе; написать могу только о себе... да ты про меня знаешь: тоскливо, деточка, ужас, как тоскливо! Об чем ни подумаю, что ни представлю себе из того, что я буду делать за эти две недели без тебя, - все ерунда...
  
   По виду я угрюм... Душа моя полна
   Каких-то милых снов и ноющей печали
      И плачет как струна!..1
  
   Без шуток, это очень подходит к моему настроению. Как бы оно быстро оставило меня, как бы я ожил, если бы сейчас я мог бросить перо, пойти в "нашу" комнату и прилечь к тебе на колени! Ото всего сердца, нежно, ласково целую их заочно, целую каждый пальчик твоих ручек! Ты, зверочек, не укоряй меня за то, что я умею только толковать с тобою о нашей любви! Я умею, голубчик, и другое, только думаю, что для меня первое важнее и не хочу отгонять от себя таких дум.
   А ведь все веселы: сию минуту, когда я поднял голову, я увидал "драку": Евг<ения> Вит<альевна> дерется с Б<орисом> П<етровичем> и умирает со смеху, как он как суслик подскакивает на пол-аршина от пола... Сейчас приходил некто Неручев2, сотрудник и нанялся в корректора: послезавтра утром он начнет заниматься. Следовательно, я уеду завтра в ночь домой5. Напиши мне на Измалково4, завод Бахтеярова5, Евгению Алексеевичу Бунину для передачи мне. Если же ты будешь опасаться, что он прочтет (этого, положим, не будет), то пиши просто на мое имя. Ради Христа, напиши да поскорее, поскорее.
   Завтра в городском театре будут играть приехавшие малороссы под упр<авлением> Садовского6. Жаль, что ты не увидала их. Да и я не увижу, - уеду, потому что только дома успокоюсь. Там ведь хорошо: зелено, свежо и тихо; окна в моей "гостиной" открыты, ветер теплый, полевой, пахнет сиренью, в белой черемухе жужжат пчелы, а на пруде, под садом, раздаются только гулкие удары валька... Все буду думать о тебе. Девочка! да люблю же я тебя, люблю глубоко и серьезно. Будь и ты серьезна в наших отношениях, помни, что свою молодость, все хорошее, что только есть, я отдаю тебе! Это правда, Варя, и я счастлив этим!
   Чтобы письмо попало к тебе завтра, я сейчас посылаю его. Напишу тебе если не завтра, то послезавтра, из деревни; отправлю с ночным поездом, так что ты получишь его 17-го.
   Выбери, голубчик, время, напиши мне поподробнее, - напиши, как подействовала на тебя семейная сцена7, не упадет ли в тебе решительность! Не слушай их, Варенька, право, не стоит, потому что они только могут преднамеренно разуверять тебя. Я убежден, что мы будем счастливы. Честное слово, буду непременно искать места, где бы они ни были, - в Полтаве, в Орле, - непременно.
   До свидания! О бесценная моя, если бы я мог сейчас расцеловать твою "холодную морду"!.. Нет, последнее слово на бумаге как-то грубо... личико, Варенька, милые губки дорогого ненаглядного зверка!

Твой, весь твой.

И.

  

63. В. В. ПАЩЕНКО

16 мая 1891. Орел

  

16 мая.

   Я, Варюша, невольно обманул и тебя и себя: думал уехать вчера вечером, а остался еще на два дня. Из-за этого твое письмо получу уже на Измалково 18-го. Сейчас иду с Н<адеждой> А<лексеевной> на почту, может быть, ты ей написала... А остался я больше из-за того, что мы с Б<орисом> П<етровичем> задумали сшить себе матросские костюмы. Хорошо мне будет?
   Дела в редакции, как оказалось неожиданно, очень плохи: симпатии Б<ориса> П<етровича> к Померанцевой1 оказываются не шуткой. 14-го вечером она была у нас. Сидели (Б<орис> П<етрович>, Н<адежда> А<лексеевна> и она) в нашем саду. Когда я пришел туда, у них шел какой-то оживленный разговор. "Знаете, И<ван> А<лексеевич>, - говорит Н<адежда> А<лексеевна>, - мы разъезжаемся с Борисом". - "Это почему? Шутите?" - "Честное слово, нет. Это он не в первый раз предлагает". Как-то странно, неестественно смеется, голос дрожит. Потом Б<орис> П<етрович> взял меня под руку и битых три часа ходил со мною по саду, доказывал, что с одной женщиной жить всю жизнь глупо, что Н<адежда> А<лексеевна> отрывает у него руки, что им необходимо разойтись и все сводится к Померанцевой. Вчера вечером все они были в "Эрмитаже"2. Не знаю, что у них было, но только Н<адежда> А<лексеевна> вышла утром с такими распухшими глазами, что было ясно, что она очень долго плакала. Померанцева внезапно сегодня уехала. Вот, голубчик, история-то... Конечно, разойтись не разойдутся, но положение плохое.
   Пришла Н<адежда> А<лексеевна> и торопит: скоро девять часов и мы опоздаем, закроют почту. Обнимаю тебя и целую и губки, и глазки, и ручки, бесценная моя! Завтра напишу непременно; получишь, значит, 18. Напиши, ради Христа, на Измалково. Твой всей душою И.Бунин.
   Уеду непременно завтра вечером (* Приписано в начале письма в верхнем правом углу.).
  

64. В. В. ПАЩЕНКО

17 мая 1891. Орел

  

17 мая 91 г.

   Прежде всего, зверочек, вот что: как же ты известишь меня, когда приедешь из Москвы1, и когда я увижу тебя в Ельце? Я поеду в Полтаву еще дня через четыре, пробуду там около двух недель, так что напиши мне в Полтаву: "Новое строение, дом Волошиновой, Юлию Алексеевичу Бунину для передачи мне". Напиши мне непременно и так, как я говорю.
   Сегодня вечером я, должно быть, уезжаю из Орла. Был вчера в "Эрмитаже", смотрел оперетку "Принц Аррагонский"2, познакомился с Васильевым. Симпатичный мал<ый> и даже неглуп. Впрочем, в "Эрмитаже" мне было скучно: я уже не раз говорил тебе, как на меня действуют даже очень недалекие воспоминания. Так и вчера. Был я один, и просто сердце изныло; сидел на той скамеечке, где мы с тобою курили, и все вспоминал тебя, мою бесценную, дорогую девочку. "Пи-пи-пи"... Ох, Господи, как бы я расцеловал тебя! Голубеночек мой, не сиди долго в Москве. Я просто издохну от тоски...
   Что же бумаги, как говорила, пришлешь? Должно быть, нет? Или вы тогда с Н<адеждой> А<лексеевной> передумали? Чего же ты не напишешь ей? Она сегодня опять идет со мной на почту, - видишь, она любит тебя и интересуется, что с тобою; напиши ей, пожалуйста.
   А мне на Измалково напишешь?.. Сегодня я не спал всю ночь. Пришел из "Эрмитажа" во втором часу, потом сидел писал; только что лег - за Б<орисом> П<етровичем> приехал извозчик на пожар. Я поехал с ним. Пожар был в слободе, так что нам в конце Садовой улицы (там гора) пришлось переезжать через реку. Были еще предрассветные сумерки; от теплой воды шел пар, по садам (там их много) щелкали соловьи... просто прелесть. Часов в 5-ть мы вернулись и велели ставить самовар. Так и просидели до семи часов. Заснул я часов в восемь.
   Да, я тебе и забыл написать - я получил письмо из Полтавы. Брат меня очень зовет приехать непременно переговорить со мною.
   Ну что еще? Напиши мне, если можно будет, несколько раз с выставки, в Полтаву, буду там непременно. Еще раз умоляю тебя, зверочек, драгоценный мой, не поддаваться родительским влияниям. Неужели ты меня серьезно не любишь или не веришь. Н<адежда> А<лексеевна> как-то сказала, что ты, разговаривая с Е.Н., между прочим, заметила: "если И<вану> А<лексеевичу> нужно обладать мною, то из-за этого жениться не следует"? Что ж, в самом деле так думаешь? Скажи ты мне, ради Христа, откровенно, если думаешь, что мои слова о нравственности - фразы...
   Прощай пока. Не поверишь, до чего жалко, что это последнее письмо к тебе до нашего свидания. Обнимаю тебя, деточка, так же горячо и любовно, как и в самые наши былые минуты. Поклонись Володе. Что Арсик - не уехал?

Бесконечно любящий и уважающий тебя Ив.

  

65. Ю. А. БУНИНУ

24 мая 1891. Глотово

  

24 мая.

Глотово.

   В Орле (дней пять тому назад) я получил твое письмо последнее, длинное1, а сегодня мне привезли из города (С<офья> Н<иколаевна>, с которой я помирился) письмо от 5 мая. В нем ты говоришь, что не получаешь от меня известий... А мое письмо с описанием моей истории в Становой2? Богом клянусь, не вру, - послал перед Святой.
   Что же касается последнего письма3, - то вот что: разумеется, никогда не решусь сделать шага без твоего совета и разговора. Ты просишь описать все подробно... да как это описать наши отношения, наши данные для свадьбы и т.д. Это надо исписать листов 10 и то не изобразишь. Поэтому-то я и рвался так к тебе. Теперь я дома и строчу кое-что в "Орл<овский> вестн<ик>" (помирились!)4, жду, пока денег дадут и я смогу к тебе приехать5. Во всяком случае приеду непременно.
   Ты говоришь, что я больше истратил в Орле, чем бы приехать? Да ведь я уже в редакции, - какие же траты. Ну о семейных делах пишет тебе Евгений, а о своих ощущениях, о своих делах, ей-богу, не могу писать, потому что все мелочи, - важные, но мелочи трудно передаваемы.
   Приеду вот-вот, честное слово.

Глубоко любящий тебя

И. Бунин.

   Сборник мой скоро выйдет6.
   P.S. Вполне согласен с тобой, что ты говоришь в письме о браке, но надо поговорить.
   Пиши на Измалково. Напиши матери - обижается.
  

66. Ю. А. БУНИНУ

29 мая 1891. Озерки

  

29 мая.

   Сижу в Озерках... Сейчас на дворе вечер, льет дождь, в темноте шумит мокрый сад, а в зале, где я поселился, холод анафемский... Маши нету, - она уже вторую или третью неделю живет в Глотовом, у Софьи, отец уже лег спать, мать хлебает суп из пшена в девичьей. Сижу один... Ну, брат, должно быть не в одном остроге так не тяжело, как мне одному тут!
   Я у тебя серьезно и искренно прошу прощенья, что надоедаю тебе нытьем: мне самому противно, но делать нечего. Если бы ты знал, как мне тяжко! Повторяю тебе, - может быть, я сволочь, может быть, болен, может быть, всем противен своим бессилием - мне все равно. Ну да, я сволочь, если хочешь, - потому что я больше всего думаю сейчас о деньгах. У меня нет ни копейки, заработать, написать что-нибудь - не могу, не хочу... Штаны у меня старые, штиблеты истрепаны. Ты скажешь, - пустяки. Да, я считал бы это пустяками прежде, но теперь это мне доказывает, до чего я вообще беден как дьявол, до чего мне придется гнуться, поневоле расстраивать все свои лучшие думы, ощущения заботами (например, сегодня я съел бутылку молока и супу даже без "мягкого" хлеба и целый день не курил, - не на что).
   И этакая дура хочет жениться, скажешь ты. Да, хочу! Сознаю многие скверности, препятствующие этому, и потому вдвойне - беда!.. Кстати, о ней: я ее люблю (знаю это потому, что чувствовал не раз ее другом своим, видел нежною со мною, готовой на все для меня); это раз; во-вторых, если она и не вполне со мною единомышленник, то все-таки - девушка, многое понимающая... Ну да впрочем куда мне к черту делать сейчас характеристики!..
   Я тебя, кроме твоих советов, которые, Богом клянусь, ценю глубоко, дорогой мой, милый Юринька, хотел просить еще места в Полтаве, рублей на 40, на 35 да еще буду кое-что зарабатывать литерат<урой> - проживем с нею; а, главное, с тобою в одном городе!..
   Пишу несвязно, по-мальчишески - понимаю. Лучше не могу. Прощай и не называй меня дураком: мне тяжко, как собаке, - смерть моя!
   Может быть, приеду к тебе, когда - не знаю.
   Читаю Шпильгагена "Загадочные натуры"1.
   Если есть у тебя письма на мое имя - пришли, ради Христа. Я думал, что поеду к тебе и велел ей писать в Полтаву. Пиши на Глотово через Измалково - там почтовая контора, не пропадут.

И. Бунин.

  

67. В. В. ПАЩЕНКО

13 июня 1891. Озерки

  

Озерки, 13 июня.

   Вот я и в Озерках, Варенька... За последнее время я как-то странно живу - неопределенно, - где день, где ночь, - и потому, когда попадаю в Озерки, в тишину небольшой деревушки, я особенно сильно замечаю эту тишину, отдыхаю ото всего, что приходится и думать, и чувствовать... К тому же со вчерашнего вечера я очень спокойно и счастливо настроен, так что день прошел очень хорошо, с самого утра, когда я часов в одиннадцать проснулся в своей комнате. Солнце ударяло в открытые окна и мухи весело шумели на верхних стеклах... Последнее произвело на меня особенно-деревенское впечатление и я долго и с удовлетворением вслушивался в тишину летнего полдня; долго глядел, как солнце и ветер тихо играли в легких и прозрачных листьях кленов, которые стоят у меня под окном, как в поле на противоположном косогоре оставляет ветер подвижный след, убегая темною струею по хлебам... Ласточки без крика одна за другою скользили в саду, а где-то, должно быть, кухаркина девочка напевала тонким-тонким голоском... И такая тишина обнимала со всех сторон, так тихо плыли облака по небу, а я сидел на окне, щурился от солнца, вслушивался и весь наполнялся и грустью, и радостью, и "предчувствием будущего и сожалением о прошлом". Милый, дорогой мой зверочек! не упрекай меня за эту старую песню: я люблю ее, но ты не должна думать, что она одна у меня, ты не должна думать, что у меня в душе в самом деле только и бывают ощущения немного поэтичной, сентиментальной задумчивости. Будто только, как говорят некоторые, у меня и недурного? Избавь тебя Бог подумать сейчас, что хвалюсь чем-нибудь. Я только говорю тебе, как ненаглядному, дорогому товарищу, все, что мне кажется. Ведь думаю же я про себя...
   Ел<ена> Ник<олаевна> назвала меня мальчишкой, который еще настолько слаб и глуп, что может подохнуть с голоду, Володя - подлецом1. Кажись достаточно?.. К этому надо еще прибавить, что такие их мнения - может быть, отголоски мнений многих других господ. Я, честное слово, не зол на них и не унизился бы до того, чтобы опровергать это. Только кому же ты-то должна верить? Надо какой-нибудь одной стороне, но только вполне. "Маргаритки не растут на одном стебле с крапивою", говорится в одном месте в Шекспировском "Генрихе IV"2 и я, признавая в человеческой душе большую раздвоенность, все-таки думаю, что такие резкие противоположности не могут совмещаться, - в особенности в молодом человеке. Что-нибудь должно перевешивать и исключать такие резкие противоположности. К тому же Володя, как и другие подобные, имеют чисто внешнее представление о человеческой честности и достоинстве порядочного человека. Последнее заключается в стремлении отдаваться всему новому, прогрессивному во взглядах на самую суть жизни и т.д. Никто не отрицает, что должно в принципе, в идеале что ли, жить порядочно, строго даже в самых малых пустяках, но ведь внутреннее все-таки дороже внешнего, если понимать внутреннее как проявление оснований души...
   Опять-таки - повторяю, что если ты подумаешь, что я здесь хочу из-за мелкого самолюбия, косвенно намекнуть на себя, - значит, ты ни капли не уважаешь меня.
   Эх, Варенька, может быть, придет время, - буду заботиться о том, чтобы, напр., убивать в себе чувство, - грусти, радости, - из-за того, чтобы какие-либо "остальные гости" не посмотрели на меня как на "дурака", - только хуже будет...
  

68. В. В. ПАЩЕНКО

18 июня 1891. Озерки

  

18 июня.

   Ты, дорогая моя, знаешь, насколько я ценю твое каждое ласковое слово, каждое проявление твоей нежности ко мне... ты знаешь, зверочек мой, как мне дорог каждый хороший миг нашего прошлого... помнишь, напр., наши дни в редакции в ноябре, хотя бы эту переписку для меня стихотворений?., помнишь, как ты сказала мне раз в театре, что если даже мы разойдемся, у тебя навсегда останется обо мне "самое светлое, поэтичное воспоминание"? Помнишь? Так уж, наверно, знаешь, что я-то не забуду. И потому - зачем мне говорить, как я отнесся к твоему письму? Милая, хорошая моя!
   Ты говоришь, что "жить в семье можно", что странно было бы, если бы каждый тянул в свою сторону, что "твой протест становится все слабее и слабее"... Как же ты при этом говорила, что ты все равно уйдешь ко мне? Я понимаю, я не смею, да и не за что упрекнуть тебя, Варенька... Я, говорю, вижу, что ты мучаешься, собственно говоря, между рассудком и сердцем. Рассудок - за семью, сердце - за меня... Как же быть? Как я могу помочь? Неужели ты рассудком не любишь меня, не представляешь ничего хорошего в нашем будущем? "Жить в семье можно", - но разве "надо"? Надо только в том случае, если тебе со мной будет хуже. Если же надо только потому, чтобы, так сказать, не вносить разлад в семью, потому что она налагает известное подчинение требованиям, но ведь это немного не так: в разладе-то и трагизм многих семей и его нельзя устранить подчинением, если раз сердце рвется в другую сторону. Правда, многие подчиняются, - но ведь это опять ведет к массе неурядиц, дрязг и разладов, наполняющих жизнь огромного большинства. Разве это человечно? Если подчинишься требованию семьи в известный час обедать - ломка небольшая, но если допустить кое-что другое...
   Повторяю тебе - я понимаю тебя, бесценная моя! Не упрекаю - избавь Бог, боюсь только за то, чтобы требования семьи, исполнение которых, по-моему, не устраняет внутреннего разлада, не пересиливали бы требований твоего сердца... Впрочем, еще поговорим при свидании. Теперь тороплюсь. Рассветает и сейчас надо посылать на станцию к поезду... и хорошо рассветает! Сижу у окон и пишу тебе. Самый свежий степной воздух чувствуется мне в открытые окна из темного сада... Деревня мирно спит короткую летнюю ночь, а уж за садом где-то вдалеке чуть-чуть брезжит рассвет... "Полосой зеленоватой уж обозначился восток; туда тепло и ароматы погнал со степи ветерок"1... Как поразительно-художественно и поэтично сказано это у Майкова!..
   До свидания, милая, хорошая, ненаглядная моя девочка!.. Ты теперь, должно быть, спишь крепким сном... Только где? Куда ты уехала?

Весь, весь твой, дорогая моя!..

И. Бунин.

  
   P.S. Подумай о том, что я пишу про семью, подумай и сама. Только Богом умоляю - будь откровенна и немного порешительнее. Я перенесу. Избавь Бог, чтобы ты после раскаялась хотя немного! Лучше забудь меня! Это не фраза, не рисовка. Приеду с Измалкова 21-го 8 ч. 40 м. вечера. Встреть, если можно, на платформе, хотя минуту со мною! Девочка! Целую твои ручки, губки, глазки, все, все! 22-го, значит, у Лены? Буду в городск<ом> саду в 9 ч.
  

69. В. В. ПАЩЕНКО

22 июня 1891. Измалково

  

Измалково.

   Драгоценная моя! пишу тебе на станции, пользуясь пятиминутною стоянкою. Я не могу не сказать тебе в эту минуту, что вся моя душа переполнена тобою. Варя! дорогая моя! ты друг мне, ты моя милая, близкая, любимая!.. Прости мне, ради Бога, прости мою давешнюю маленькую вспышку, мое недовольство.
  
   Если мучимый страстью мятежной
   Позабылся ревнивый твой друг
   И в душе его кроткой и нежной1 (к тебе по К.М. )
  
   Варя, милая! Звонок!
  

70. В. В. ПАЩЕНКО

23, 24 июня 1891. Орел

  
   1891 г. 23-го 10 ч. утра.
   Вчера с Измалкова я забыл написать тебе1, что встретил на платформе папу2. Поговорили мы немного, но он был приветлив. Я сказал, что еду в Полтаву, - пробуду или месяца 2 1/2 или дней 20. Смущало меня то, что он вернется домой и скажет маме3, что видел меня. Она, конечно, сделает выводы. "А, мол, он был в городе и Лялька4 пропадала"... Так что я, разговаривая про жару, между прочим, сказал: "Ну и сжарился же я сегодня: ездил на Воргол, нарвался - Бибиковы оказываются в Москве, так что ерунды только наделал"... Как видишь, - пришлось солгать, что, конечно, доставило мало удовольствия. Впрочем, когда я поехал, я все забыл. Деточка! Я был переполнен нежностью и радостью. Как я рад, как благодарен тебе за эти две прогулки5, которые оставили самое милое, дорогое впечатление. Нет, Варичка, не меньше я люблю тебя. Я радостен потому, что вполне верю тебе. Ты любишь меня! Очень и очень сознательно написал я вчера тебе с Измалкова. Да, ты, близкая моя, друг мой! Я никогда еще не чувствовал этого так определенно... Ты была за эти два свидания как будто иная: как бы это сказать?.. - просветленная, ласковая, любящая. О зверочек мой! Посмотри - когда я вернусь к тебе, как я радостно и любовно кинусь к тебе, с каким нежным уважением буду целовать твои ручки! Только не забывай и будь во всем, во всем откровенна со мною...
   Вчера я так захотел написать тебе, что едва дождался Измалкова. Конверт, надписанный еще дома - половина мною, половина - Евгением, был, а карандаш я попросил у начальника станции. Пока он искал его, пока наконец предложил мне писать в телеграфной комнате карандашом, привязанным к какой-то книге, прозвенел первый звонок, а второй застал меня на словах:
   Злое чувство проснулось вдруг6... Помнишь ты это стих<отворение> Некрасова? Прости, повторяю тебе, прости, зверочек, мою вспышку. Я боюсь, что она хоть немного испортила у тебя впечатление от этого летнего, теплого вечера в зеленой лесной долинке...
   Н<адежду> А<лексеевну> я застал в саду, за чаем. Между разговором, она спросила, отчего же ты не отвечаешь на ее последние письма; сказала, что получила письмо от тебя только одно, в котором ты просишь что-то напомнить мне перед отъездом в Полтаву. - "Да что же?" - спрашиваю. "Не знаю". - "И больше ничего не пишет?" - "Почти ничего"... Что, Варенька, напомнить?..
   Б<ориса> П<етровича> нету, уехал для окончательного объяснения с Помер<анцевой>. Н<адежда> А<лексеевна> показывала мне отрывки из его последнего письма (из Калуги), где он пишет: "напиши Шурке, - она такая веселая, милая и нежная!"... Как видишь - уже ничто не скрывается. Даже выезжая из редакции, он послал "Шурке" откровенную телеграмму: "Встречай на вокзале". По словам Н<адежды> А<лексеевны> все должно скоро кончится, - Б<орис> П<етрович> уезжает совсем в Киев, так что Н<адежда> А<лексеевна> приглашает меня заниматься у нее на хорошее жалованье. "Надеюсь, говорит, со мной-то не поссоритесь". Что ты об этом думаешь? Ведь на самом деле, если этот разрыв совершится - чего я, ей-богу, очень не желаю, - лучшей службы мне не найти.
   В Полтаву еду завтра утром - Н<адежда> А<лексеевна> просит подождать Б<ориса> П<етровича>, которому что-то нужно со мною переговорить или так повидаться - не знаю.
   Немного погодя, пришел Дм<итрий> Владимирович?>, сумрачный, ибо Евг<ения> Вит<альевна> уехала еще 15-го и вчера прислала ему очень обидное письмо. "Какое же?" - спрашиваю. "Да так, - лучше бы не писала". - "Да вы, говорю, уж не скрытничайте, ведь видно все". - "Да я и не скрываюсь", - и показал мне ее письмо. Пишет из Алексина (в Тульск<ой> губ.), где они на даче у какой-то Мани. Там "превесело": на даче поблизости был Чехов и ей пришлось с ним "не только поговорить, но и пофилософствовать о семейной жизни". Заключает она письмо почти что так (разумеется, слово в слово не помню): "Вообще было много молодых людей, вполне интеллигентных, с которыми можно обо всем поговорить, не как с тобою (sic!). Ты не обижайся, я от души тебе говорю, и мне жаль, что ты так не развит, - не удовлетворишь никогда меня"... Как прикажете понимать такие отношения? Люди на "ты" и один другому заявляет, что ты глупее меня и неразвитее и т.д. Не понимаю, за что же она его любит, как могла так сойтись с ним? Глуповата еще - вот что. Единственное объяснение, ибо она очень нравственная девушка.
   Перед вечером был у Розы Львовны; она расспрашивала про тебя и про то, напишешь ли ты ей. Все, Варенька, требуют от тебя писем!.. Потом у нее собралась компания - Рокотов и два каких-то отвратительных господина. Рокотов все старался поддеть меня за то, что я написал еще месяц тому назад, что Чельская лучше Ратмировой7, силился острить, затем заспорил об театральном искусстве, но представил такие глупые возражения, что попал в дурацкое положение. В конце концов он ничего не нашелся сказать, как только такую фразу: "Да чего вы со мною спорите - я целый век при театре, я родился в третьей уборной Киевского театра, а вы, быть может, и бывали-то в нем десять раз"... Я ответил, что, вероятно, его компетенция и не простерлась далее уборных... Ну да черт с ним... Если не приедет Б<орис> П<етрович> - завтра останусь и напишу.
  

24 июня.

   Б<орис> П<етрович>, как и следовало ожидать, не приехал. Сегодня целый день почти занимался в редакции, был в зверинце, в купальне и сейчас пишу на столе Б<ориса> П<етровича>. Завтра непременно уеду с 5-часовым поездом (утром) и следующее письмо будет или с дороги или из Полтавы. Напиши поскорее, что у вас случилось?..
   Девочка! Милая! В редакции скука, так что мне совсем стало грустно без тебя. Вечер душный, в саду играет музыка и все это живо напоминает, как мы были с тобою здесь в мае. Господи! Как бы я хотел, чтобы ты сейчас приласкала меня!..
   Ну да ничего - подождем. До свидания, или лучше сказать до следующего письма! Н<адежда> А<лексеевна> и Д<митрий> В<ладимирович> передают тебе поклон.

Весь твой И. Бунин.

  

71. В. В. ПАЩЕНКО

28 июня 1891. Полтава

  

Полтава, 28 июня

91 г.

   Ну вот я и в Полтаве. В Орле, как уже писал тебе1, поджидал Б<ориса> П<етровича> - надо было дать ему доверенность для мирового секретаря, но он пропал, очевидно, надолго, так что я пошлю ему доверенность отсюда. Кажется у них близка развязка...2 Ну да Господь с ними... С дороги я хотел писать тебе... вспомнилось мне, как я ехал в сентябре в Харьков и писал тебе из вагона3. Забыла ты это письмо? А ведь это все невозвратное, дорогое для меня время, которое никогда не забывается. Думал я за это время, дорогая моя деточка, еще и следующее: как можно так узко, как иногда мы смотрим, смотреть на будущее? Неужели возможно обратить жизнь в будничную, однообразную и томящую скуку, когда так широк мир Божий? И неужели будет это у нас, любящих друг друга? Нет, Варенька, бесценная, ненаглядная моя, кажется, что жить можно, хорошо жить! Мало ли будет у нас перемен в жизни, перемен вовсе не к дурному, а к хорошему, к разнообразной жизни? Будь только другом мне и, мне кажется, каждая наша поездка какая-нибудь будет светлым веселым днем...
   В Полтаве, конечно, очень обрадовался брату4. Застал его дома. Поговорили с час кое о чем и пошли в типографию (они опять печатают брошюру и мне опять придется читать корректуру); после типографии были у его знакомых, которых тебе не описываю потому, что ты, во-первых, почему<-то> предубежденно к ним относишься, а во-вторых, это нелегко - описать целую компанию. Воротились мы около часа ночи и проговорили до утра. Я рассказывал про тебя. Он ничего не говорил и только просил как можно подробнее рассказать всю нашу историю. Пришлось сделать это; рассказывал я долго и он в конце концов сказал: "ты, конечно, знаешь, что при браке я больше всего обращаю внимание, любят ли люди друг друга, имеют ли общие интересы, уважают ли... По твоему рассказу я все-таки не могу вполне определенно узнать этого, так что вы должны в данном случае надеяться на себя... Мне кажется, что она тебя любит ("кажется" потому, что как же иначе я могу выразиться, не видав ее?), ты же можешь сам себя знать... Остается вопрос о материальной стороне дела. Прежде всего тебе нужно узнать, возьмут ли тебя в солдаты, - для этого нужно теперь же обратиться к врачу, чтобы он вымерил, выслушал и т.д. Место тебе, конечно, нужно необходимо, но будет ли в Полтаве - не знаю. Об этом кое-кого порасспросим. Также и поговорим еще и о твоей истории"... Результаты этих разговоров я, конечно, тебе сообщу... На другой день (какое светлое тихое утро стояло, когда мы сидели в саду и пили молоко!) были в купальне (среди города в саду устроены бассейны), потом снова у знакомых. Собираемся целою компанией в степи, на шведские могилы. Я проектирую уйти пешком куда-нибудь верст за 20-30, побродить по деревушкам, по степи... Это непременно. Все, конечно, будет тебе написано... Пока - до свидания!.. Кстати, - мы не встретимся в Орле? Ведь Н<адежда> А<лексеевна> писала, чтобы ты приехала?.. Не "совершилось" у вас? Чего не пишешь? Я уже послал тебе адрес. Где ты сейчас? Дорогая, радость моя! Зверочек! Пиши, милая! Не забывай, что ты дороже для меня всех на свете! Ты, конечно, знаешь это!.. Завтра опять буду писать...
   Помнишь, я говорил тебе, что у меня видел твою карточку некий Орлов? Кланяется!.. (Приписано в начале письма.).
  

72. В. В. ПАЩЕНКО

1 июля 1891. Полтава

  

Полтава, 1 июля.

   Ждал от тебя весточки и потому не писал тебе эти дни. Предполагаю, что ты или на Воргле, или у Турб<иных>, или же в доме у вас стало совсем неладно и тревожно... Иначе не знаю, отчего не напишешь, бесценный, милый мой зверочек, хотя несколько слов? Милая! надо ли мне повторять, что ты один человек, при воспоминании о котором у меня так хорошо и любовно раскрывается сердце? Впрочем, не прими это за прежнее нытье... нет, я лучше расскажу тебе поподробней про свое существование. Живу сравнительно регулярно. Просыпаюсь часов в 7 или в 8, пью, конечно, чай и молоко... Затем, брат садится заниматься, я - читать. Читаю Шпильгагена "Два поколения"1 - один из его лучших романов, "Русскую мысль" и понемногу - философские статьи Куно Фишера2. Главным образом он затрагивает течения философской мысли в произведениях германской литературы начала нынешнего ст

Другие авторы
  • Клычков Сергей Антонович
  • Гербель Николай Васильевич
  • Соболь Андрей Михайлович
  • Ширинский-Шихматов Сергей Александрович
  • Миклухо-Маклай Николай Николаевич
  • Трубецкой Сергей Николаевич
  • Благой Д.
  • Деледда Грация
  • Шмидт Петр Юльевич
  • Милюков Александр Петрович
  • Другие произведения
  • Хаггард Генри Райдер - Дитя бури
  • Плетнев Петр Александрович - Стихотворения
  • Беккер Густаво Адольфо - Зеленые глаза
  • Андреев Леонид Николаевич - Алфавитный указатель произведений
  • Лагарп Фредерик Сезар - Речь, произнесенная Фонтаном на погребении Лагарпа
  • Дживелегов Алексей Карпович - Ю. Девятова. Триумф и трагедия отечественного либерализма
  • Ковалевский Павел Михайлович - Стихотворения
  • Веселовский Александр Николаевич - Шильонский узник (Байрона)
  • Фурманов Дмитрий Андреевич - Чапаев
  • Дельвиг Антон Антонович - Стихотворения барона Дельвига (Ранние редакции)
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 534 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа