Чуйко Владимир Викторович - Шекспир, его жизнь и произведения

внушаетъ ему оборотъ: "Ты явишься вновь изображеннымъ въ греческомъ костюмѣ". По отношен³ю къ содержан³ю, образъ своенравнаго Адониса весьма близко соприкасается съ содержан³емъ первыхъ семнадцати сонетовъ: строфы 27-29 этой поэмы написаны совершенно въ стилѣ и смыслѣ этихъ первыхъ сонетовъ. А эти сонеты суть именно тѣ, въ которыхъ Шекспиръ постоянно совѣтуетъ своему другу вступить въ бракъ для того, чтобы упрочить м³ру отпечатокъ своей красоты и своего превосходства. Именно въ 1594-95 годахъ,- время, къ которому всего естественнѣе отнести начало этихъ сонетовъ, судя по интимнымъ отношен³ямъ Шекспира въ Соутгэмптону, проглядывающимъ въ посвящен³и къ "Лукрец³и",- именно въ 1594-95 годахъ графъ сватался за Елисавету Вернонъ".

   Слѣдуетъ однако замѣтить, что и эта послѣдняя гипотеза далеко ее такъ очевидна, какъ думаетъ Гервинусъ и критики, принадлежащ³е къ его школѣ. Объ этихъ критикахъ одинъ изъ лучшихъ шекспирологовъ нашего времени, Форниваль, выразился очень пренебрежительно: "while many critics of the topsy-turvy, or cart-before-the-horse school, have decided that "W. H." means "H. W." - Henry Wriothesly", Earl of Southampton".- И въ самомъ дѣлѣ, нѣтъ никакого серьезнаго повода предполагать, что иниц³алы W. H., вмѣсто полной фамил³и, были поставлены съ цѣлью скрыть, кому посвящены сонеты; употреблен³е иниц³аловъ вмѣсто именъ было дѣломъ обычнымъ въ то время. Съ другой стороны, предполагаемая перестановка буквъ (W. Н. вмѣсто H. W.) есть предположен³е, ни на чемъ не основанное; такимъ образомъ, критики, видящ³е въ W. H. графа Соутгэмптона, строятъ одно предположен³е на другомъ, столь же произвольномъ,- что во всякомъ случаѣ едва-ли можно назвать строго научнымъ пр³емомъ. Мы не говоримъ уже о томъ, что выражен³е Mr. (Mister), предпосланное буквамъ W. Н., не можетъ быть допустимо по отношен³ю къ лорду, въ особенности въ XVI столѣт³и, когда сослов³я были рѣзко обособлены. Тоже самое можно сказать и объ аналог³яхъ, на которыя указываетъ Гервинусъ, между выражен³ями нѣкоторыхъ сонетовъ и выражен³ями посвящен³я къ "Лукрец³и". Эти аналог³и ничего не доказываютъ: извѣстныя, условныя выражен³я были свойственны тому времени и каждый писатель употреблялъ ихъ въ извѣстныхъ случаяхъ. Сонетъ - условная, сжатая форма, не допускающая свободы тона; въ большинствѣ случаевъ это - не болѣе, какъ комплиментъ, любезность или закругленная фраза; посвящен³е по своей цѣли - совершенно тоже самое; что-же мудренаго, что въ сонетахъ Шекспира и въ его посвящен³и къ "Лукрец³и" встрѣчаются одни и тѣ же обязательныя, въ подобныхъ случаяхъ, выражен³я; они могли быть употреблены Шекспиромъ какъ тутъ, такъ и тамъ, хотя сонеты могли относиться къ одному лицу, а посвящен³е - къ другому. Помимо-же этихъ аналог³й, въ сущности ничего не доказывающихъ, имѣемъ-ли мы как³я либо фактическ³я доказательства того, что W. Н. есть Соутгэмптонъ? Нѣтъ. Въ виду этого обстоятельства мы принуждены заключить, что ничего не знаемъ о томъ лицѣ, кому посвящены сонеты и кому они писаны.

   Литература о сонетахъ чрезвычайно велика; шекспирологи съ какимъ-то особеннымъ пристраст³емъ занимаются этимъ вопросомъ, можетъ быть именно потому, что этотъ вопросъ представляется загадочнымъ и неразрѣшимымъ; но до сихъ поръ всѣ ихъ изслѣдован³я не привели ни къ какимъ опредѣленнымъ заключен³ямъ. Не желая, по этому поводу, утомлять читателя слишкомъ большими, подробностями я приведу здѣсь только ту классификац³ю главныхъ теор³й о сонетахъ, которую сдѣлалъ Доуденъ въ своей книгѣ: "Shakespeare, his mind and art:"

   1) Это - стихотворен³я о вымышленной дружбѣ и любви. Дейсъ, Дел³усъ, Морлей;

   2) Въ нихъ есть доля вымысла и доля автоб³ограф³и. Симпсонъ (Объ итальянской философ³и любви смотри интересный трудъ Симпсона "Philosophie of Shakespeare's Sonnets", 1868). Найтъ, фонъ-Фризенъ;

   3) Это - обширная аллегор³я. Барнсдорфъ ("Schlüssel zu Shakespeare's Sonnetten", 1860 - Mr. W. H.- Mr. William Himeself). Геро, ("Shakespere's Inner Life". Молодой другъ - идеальная человѣчность). Карлъ Карпфъ;

   4) Это - автоб³ограф³я; а) Mr. W. H.- Henry Wriothesly (измѣненъ порядокъ начальныхъ буквъ), графъ Соутгэмстонъ. Дрэкъ, Гервинусъ, Крейссигъ и друг³е; b) Mr. W. H.- William Herbert, графъ Пемброкъ. Брайтъ, Боаденъ, А. Броунъ, Галамъ, Н. Броунъ;

   5) Сонеты только отчасти обращены къ Соутгэмптону; друг³е были написаны отъ его имени Елисаветѣ Вернонъ; нѣкоторые друг³е отъ имени Елисаветы Вернонъ къ Соутгемптону; а потомъ графъ Пемброкъ просилъ Шекспира написать отъ него сонеты смуглой женщинѣ, леди Ричъ (Rich). Первый намекъ на одну часть этой теор³и находится у мистрисъ Джемсонъ. Болѣе тщательно теор³я эта была обработана Джеральдомъ Массеемъ въ "Quarterly Review, april, 1864 и въ его большой книгѣ "Shakespeare's Sonnets and his Private Friends".

   Особенность объяснен³й Генри Броуна ("The Sonnets of Shakespeare Solved", I. R. Smith, 1870) состоитъ въ томъ, что онъ находитъ въ сонетахъ Шекспира намѣрен³е пародировать тогдашнюю модную поэз³ю и философ³ю любви и посмѣяться надъ ними. См. объ этомъ статью Дел³уса и Фризена (въ Shakespeare Jahrbucher, т. I и IV; главу: "Shakespeare's epischlyrische Gedichte und Sonnetten" въ книгѣ Фризена "Alt England und William Shakespeare" (1874) и Дел³уса "Der Mythus von William Shakespeare" (1851). "Критики,- прибавляетъ Доуденъ,- умъ которыхъ болѣе принадлежитъ къ дѣловому, фактическому, прозаическому типу, не могутъ допустить того, чтобъ сонеты давали автоб³ографическ³й матер³алъ. Кольриджъ, напротивъ, не находитъ никакого затруднен³я въ этомъ предположен³и. Вордсвортъ горячо объявляетъ, что въ сонетахъ проявилось личное чувство самого Шекспира". Какъ бы то ни было, но шекспировск³е сонеты не представляютъ собою сборника стихотворен³й, между которыми не было бы тѣсной внутренней связи. Напротивъ того, по внутреннему содержан³ю, по органической цѣльности, они напоминаютъ собою "Canzoniere" Петрарки, "Лирическое Интермеццо" Гейне или сонеты къ Лаурѣ Адама Мицкевича. Это - нѣчто въ родѣ лирической поэмы въ отдѣльныхъ, изолированныхъ строфахъ, поэмы, въ которой не трудно ор³ентироваться, уловить содержан³е и даже распредѣлить его на части или моменты. А. Браунъ ("Shakespeare's Autobiographical Poems") пытался даже доказать, что шекспировск³е сонеты образуютъ шесть отдѣльныхъ поэмъ, изъ которыхъ каждая имѣетъ свою опредѣленную тему и столь-же опредѣленное содержан³е. Друг³е, замѣчая въ первомъ издан³и сонетовъ нѣкоторую путаницу въ распредѣлен³и (можетъ быть, намѣренную), старались распредѣлить ихъ болѣе рац³онально по содержан³ю и по мотивамъ и, такимъ образомъ, выдѣлить то фактическое содержан³е, которое въ нихъ можетъ находиться. Форниваль, напримѣръ, распредѣляетъ ихъ на двѣ группы (первая - отъ 1-го до 126-го сонета, вторая - отъ 126 до 154-й); Франсуа-Викторъ Гюго въ свою очередь совершенно измѣняетъ порядокъ сонетовъ и даетъ имъ совершенно другое распредѣлен³е. Какъ бы ни были проблематичны и, можетъ быть, безполезны всѣ подобныя попытки представить поэму сонетовъ въ ея послѣдовательномъ и логическомъ развит³и,- нельзя, однако, отрицать того, что шекспировск³е сонеты составляютъ совершенно опредѣленное цѣлое и являются чѣмъ-то въ родѣ вполнѣ законченной поэмы.

   Какое содержан³е заключается въ этой поэмѣ? Содержан³е это - любовь и дружба. Изъ поэмы мы узнаемъ, что Шекспиръ или то лицо, отъ имени котораго онъ говоритъ, любило въ своей молодости безумно и страстно, страдало и нашло утѣшен³е въ дружбѣ. Вначалѣ поэмы мы видимъ героя въ отчаян³и, вслѣдств³е того, что женщина, которую онъ любитъ, не отвѣчаетъ на его страсть, обращается съ нимъ пренебрежительно; потомъ онъ торжествуетъ, но его побѣда вскорѣ отравлена сознан³емъ, что у него есть соперникъ болѣе счастливый, чѣмъ онъ, и что этотъ соперникъ - его лучш³й другъ. Къ счаст³ю, этотъ другъ можетъ замѣнить ему всѣ друг³я привязанности. Герой воспѣваетъ своего друга въ тонѣ чрезвычайно восторженномъ; онъ боится, однако, чтобы что-либо не разстроило ихъ дружбы; онъ уступаетъ свою любовницу другу и взамѣнъ этого надѣется, что сохранитъ его дружбу. Эта любовная истор³я разсказана лирически въ послѣднихъ 28-ми сонетахъ, первые же 126 составляютъ какъ бы продолжен³е этой истор³и и воспѣваютъ дружбу, какъ самое возвышенное душевное удовлетворен³е. Дружба, однако, не даетъ полнаго, всесторонняго счаст³я; за нею, какъ и за любовью, тянется цѣлая вереница мучительныхъ сомнѣн³й и огорчен³й: по временамъ является ревность, огорчаетъ отсутств³е друга, при малѣйшемъ признакѣ равнодуш³я или невниман³и рождается безпокойство. Бываютъ даже моменты, когда эта дружба готова погибнуть вслѣдств³е мелочныхъ недоразумѣн³й. "Прощай,- говоритъ герой своему другу,- ты слишкомъ драгоцѣненъ для меня и слишкомъ хорошо знаешь себѣ цѣну: харт³я твоей цѣнности даетъ тебѣ свободу и твои обязательства но отношен³ю ко мнѣ окончены" (сонетъ 87). Друзья, тѣмъ не менѣе, примиряются и радость наполняетъ сердце героя.

   Таково содержан³е этой поэмы. Само собой является вопросъ: нѣтъ ли въ ней какого-либо автоб³ографическаго матер³ала, который бы могъ пролить неожиданный свѣтъ на жизнь Шекспира въ пер³одъ времени между 1593 и 1598 годами? Мы уже видѣли, что въ этомъ отношен³и мнѣн³я критиковъ значительно расходятся. Одни увѣрены, что автоб³ографическ³й матер³алъ сонетовъ не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣн³ю, что въ сонетахъ мы имѣемъ факты, относящ³еся въ жизни Шекспира, и на этой увѣренности строятъ цѣлыя гипотезы, которыя имѣли бы огромную историческую важность, еслибы могли быть провѣрены фактически. Друг³е, напротивъ того, полагаютъ, что сонеты Шекспира - не болѣе, какъ поэтическая фикц³я, не заключающая въ себѣ ничего автоб³ографическаго. По мнѣн³ю Доудена, къ первымъ принадлежатъ, какъ мы уже видѣли, идеалисты, въ родѣ Кольриджа и Вордсворта, ко вторымъ - умы прозаическаго типа.

   Очень трудно разрѣшить этотъ вопросъ вполнѣ удовлетворительно. Какъ одно мнѣн³е, такъ и другое покоятся на очень вѣскихъ аргументахъ. Шекспировск³е сонеты написаны въ духѣ итальянской любовной поэз³и въ изысканныхъ и манерныхъ формахъ, съ крайними преувеличен³ями чувства и страсти, такъ что въ душу читателя невольно закрадывается сомнѣн³е въ ихъ искренности; невольно спрашиваешь себя: составляютъ ли они искреннее выражен³е чувствъ поэта за извѣстный пер³одъ его жизни, или же они - не болѣе какъ извѣстная, модная, а слѣдовательно, и обязательная форма лирической поэз³и, нѣчто въ родѣ обязательнаго комплимента или любезности, выраженныхъ въ сонетѣ? Съ другой стороны, нельзя не замѣтить одного очень важнаго различ³я между итальянской любовной поэз³ей XVI столѣт³я, бывшей въ модѣ въ Англ³и, и шекспировскими сонетами. Первое услов³е итальянской любовной поэз³и, унаслѣдованное ею еще отъ трубадуровъ и Данте - намѣренный туманъ, которымъ поэтъ окружаетъ воспѣваемую имъ даму его сердца; поэтъ вообще воспѣваетъ любовь и свою даму, устраняя изъ своей поэз³и все частное, конкретное, реальное и дѣйствительное; никакихъ фактическихъ данныхъ поэтъ не сообщаетъ намъ; онъ говоритъ постоянно о красотѣ своей дамы, но никогда не показываетъ намъ, въ чемъ именно заключается эта красота: была ли его дама блондинка или брюнетка, как³е у ней были глаза, чѣмъ отличались черты ея лица. Ко всему этому необходимо еще прибавить, что сонетистъ итальянскаго стиля никогда не придаетъ своей любви особенностей конкретной страсти; его любовь возвышена выше всякой мѣры, она царитъ надъ всѣмъ человѣческимъ, сливается съ самыми высокими идеалами, живетъ на небѣ, а не на землѣ. Ничего подобнаго мы не замѣчаемъ у Шекспира; англ³йск³й поэтъ, придерживаясь формъ итальянскаго сонета, совершенно удаляется отъ итальянской поэз³и по содержан³ю; его любовь - не сантиментальная мечтательность, а самая конкретная, сильная страсть; въ ней нѣтъ ничего идеальнаго, туманнаго, возвышеннаго; онъ дѣйствительно любитъ и страдаетъ; онъ постоянно упоминаетъ о самыхъ мелкихъ фактахъ и подробностяхъ; мы видимъ и знаемъ характеръ красоты его дамы, ея привычки, черты ея индивидуальности, и это до такой степени, что по всѣмъ этимъ даннымъ не трудно составить связную истор³ю этой любви, вполнѣ ясную и опредѣленную, въ которой будетъ недоставать только именъ дѣйствующихъ лицъ. Такая истор³я была возсоздаваема шекспировской критикой не разъ, съ большимъ или меньшимъ успѣхомъ; назывались даже имена дѣйствующихъ лицъ: леди Ричъ или леди Вернонъ, по отношен³ю къ дамѣ сердца; Пемброка или Соутгэмптона - по отношен³ю къ другу. Но всѣ эти попытки, какъ бы онѣ остроумны ни были, не имѣютъ серьезнаго значен³я, потому что основаны на совершенно произвольныхъ предположен³яхъ, не подтверждаемыхъ никакими фактическими данными.

   Изъ числа русскихъ ученыхъ, г. Стороженко (въ "Истор³и Всем³рной Литературы" Корша и Кирпичникова, "Англ³йская литература въ эпоху Возрожден³я") убѣжденъ въ автоб³ографическомъ значен³и сонетовъ. Напомнимъ, что даже Найтъ и Дейсъ, сильно возстававш³е противъ автоб³ографическаго толкован³я сонетовъ, принуждены были сдѣлать исключен³е для нѣкоторыхъ изъ нихъ (первый - для 29-32; второй - для 110-111), что Дел³усъ, считавш³й сонеты не сердечными изл³ян³ями, а плодомъ поэтической фантаз³и Шекспира, вынужденъ сознаться, что сонеты 77, и 122 суть стихотворен³я, написанныя на случай, и что сонетъ 124 содержитъ въ себѣ современные намеки,- напомнивъ все это, г. Стороженко продолжаетъ: "Скептицизмъ Найта, Дел³уса и другихъ основывается, главнымъ образомъ, на томъ, что они придаютъ слишкомъ важное значен³е формѣ сонетовъ и обращаютъ мало вниман³я на ихъ общ³й смыслъ. Форма сонета, внѣшняя одежда мысли, начиная съ игры словъ, сравнен³й, традиц³онныхъ эпитетовъ и наконецъ самый размѣръ его,- все это принадлежало времени и было общее у Шекспира съ современными ему лириками,- Дан³елемъ, Бернфильдомъ и другими; но мысли и чувства, которымъ эта форма служитъ оболочкой, принадлежатъ одному Шекспиру и носятъ на себѣ отпечатокъ его индивидуальности. Борьба и страдан³я начинающаго писателя и актера, его недовольство своимъ общественнымъ положен³емъ, его восторженное отношен³е къ высокопоставленному другу, который, пренебрегая вѣковыми предразсудками, великодушно протянулъ поэту руку черезъ раздѣлявшую ихъ соц³альную бездну и тѣмъ возвысилъ его въ глазахъ общества, до такой степени должны были соотвѣтствовать дѣйствительнымъ ощущен³ямъ Шекспира, что нужно особое упорство теор³и, чтобы отрицать ихъ автоб³ографическое значен³е". Въ гораздо большей степени скептически относится въ сонетамъ г. Спасовичъ, который въ своихъ публичныхъ лекц³яхъ о "Гамлетѣ", читанныхъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ въ Варшавѣ ("Szekspirowska Historya tragiczna o księciu dunskim Hamlecie", коснулся также и сонетовъ. Г. Спасовичъ, прежде всего, обращаетъ вниман³е читателя на слова Меркуц³о о Ромео (11, 4): "Онъ - весь теперь поэтическое изл³ян³е Петрарки. Лаура въ сравнен³и съ его богиней - кухарка, хотя и имѣла любовника гораздо болѣе способнаго воспѣть ее". Въ эпоху Елисаветы, какъ мы знаемъ, Петрарка былъ въ большой модѣ въ Англ³и. Томасъ Нэшъ, писатель современный Шекспиру, утверждаетъ, что еслибы Шекспиръ, вмѣсто сочинен³я пьесъ, продолжалъ писать въ духѣ Петрарки, то сдѣлался бы величайшимъ поэтомъ своего времени. "Сладостные" сонеты, по словамъ Миреса, ходили по рукамъ въ рукописи. Сочиняя ихъ, Шекспиръ слѣдовалъ модѣ, подражалъ Петраркѣ. Въ настоящее время упрочилось мнѣн³е, что "Canzoniere" Петрарки - наименѣе цѣнное изъ всѣхъ сочинен³й великаго гуманиста; это - квинтъ-эссенц³я любовной поэз³и, изысканныя размышлен³я о любви безъ всякаго чувства любви, нѣчто пустое и безсодержательное, но обращающее на себя вниман³е своей художественно-прекрасной формой. Ни одному изъ польскихъ критиковъ не приходило до сихъ поръ въ голову искать автоб³ографическаго элемента для характеристики Мицкевича въ сонетахъ о Лаурѣ или къ Лаурѣ; съ какой же стати,- спрашиваетъ г. Спасовичъ,- станемъ мы его искать въ "сладостныхъ" сонетахъ Шекспира? Это ужъ такой родъ поэз³и, что матер³алъ обработывается безъ всякаго увлечен³я и что легко можно принять за паѳосъ пустую мораль, оканчивающуюся или шуткой, или игрой словъ, или ловкимъ комплиментомъ, какъ, напримѣръ, въ-томъ знаменитомъ 66-мъ сонетѣ, въ которомъ поэтъ желаетъ себѣ покоя смерти, потому что все на свѣтѣ такъ превратно, ни искусство заковано въ цѣпи авторитетомъ, и безумье, въ докторской мант³и, распоряжается талантомъ, и простая честность считается глупостью, и "Добро" въ рабствѣ у капитана "Зло";

  

   Всѣмъ этимъ утомленъ я бредилъ бы могилой,

   Когда бы не пришлось тогда проститься съ милой.

  

   Эта, принадлежащая формѣ сонета, неискренность и условныя преувеличен³я любезностей дѣлаютъ то, что намъ нѣтъ возможности ор³ентироваться въ сонетахъ, въ особенности если мы будемъ мѣрить нашею мѣркою шекспировск³е сонеты и принимать за чистую монету всѣ изл³ян³я поэта. Съ нашей точки зрѣн³я не можетъ не казаться страннымъ, непонятнымъ и даже несимпатичнымъ предметъ, которому посвящена большая часть сонетовъ: безграничная преданность молодому, благородному другу, искан³е его вниман³я, соединенное съ завистью относительно другихъ, почти ползан³е передъ нимъ, въ унизительныхъ выражен³яхъ указывающихъ на разницу въ общественномъ положен³и между ними: "Судьба бросила меня на улицу, вслѣдств³е чего и правы мои - уличные (public means - public manners)... На имени моемъ лежитъ пятно (сонетъ 111). Твоя любовь и твоя жалость скрываютъ знакъ, запечатлѣнный на моемъ челѣ простымъ скандаломъ" (сонетъ 112). Въ сонетѣ 26 Шекспиръ провозглашаетъ себя вассаломъ, а въ 57 - рабомъ (being slave my sovereign) своего героя. Лучшей жемчужиной среди этихъ сонетовъ является 29 сонетъ, чрезвычайно выразительный, въ которомъ повторяется тотъ-же самый мотивъ: "Когда, обиженный успѣхомъ и любовью, я плачу въ уединен³и, надъ моей гонимой судьбой; когда тревожа глухое небо моими безплодными криками, я смотрю на себя и проклинаю свои несчаст³я; когда ревнуя къ другому, болѣе богатому надеждами, я завидую его чертамъ лица и друзьямъ, окружающимъ его, желая себѣ таланта одного, могущества другого, менѣе всего удовлетворенный тѣмъ, чѣмъ я самъ надѣленъ; когда среди такихъ мыслей, заставляющихъ меня презирать себя, я вспомню случайно о тебѣ,- тогда, подобно жаворонку, устремляющемуся къ небу отъ этой печальной земли, моя жизнь поетъ гимнъ у вратъ неба. Ибо, воспоминан³е о твоей сладостной любви приноситъ мнѣ такое богатство, которое я непромѣняю на богатство царей". Все обаян³е формы исчезаетъ, конечно, въ этомъ прозаическомъ переводѣ, но тѣмъ не менѣе остается мысль, согрѣтая истиннымъ чувствомъ. Это чувство любви, привязанности или дружбы во всѣхъ сонетахъ, писанныхъ къ другу, до такой степени возвышенно, такъ тонко и благородно выражено, что въ основѣ должно было быть правдиво, несмотря на всѣ преувеличен³я выражен³й. Что преувеличен³я существуютъ - въ этомъ, конечно, не можетъ быть сомнѣн³й; Шекспиръ льститъ и куритъ ѳим³амъ, Шекспиръ преклоняетъ колѣна передъ своимъ патрономъ и не только метафорически надѣваетъ на себя ливрею, но даже хвастаетъ тѣмъ, что носитъ ливрею своего благодѣтеля, является его вѣрнымъ слугой, открыто, на виду у всѣхъ. Все это было тогда въ порядкѣ вещей; поэз³я и искусство служили забавой для вельможъ или прислуживали имъ въ переднихъ.

   "Англ³я временъ Шекспира,- прибавляетъ по этому поводу г. Спасовичъ,- вполнѣ еще сохраняла строй феодальной жизни; уважен³е къ происхожден³ю и титуламъ укоренилось тамъ глубже, чѣмъ въ другихъ странахъ; тогдашн³е всесильные вельможи не превратились еще въ царедворцевъ, и мы знаемъ примѣры, когда, вслѣдств³е сопротивлен³я, грубаго отвѣта не одинъ изъ этихъ вельможъ былъ казненъ въ Тоуэрѣ; наконецъ, это было лучшее время Возрожден³я. Почти всѣ вельможи были любители искусства или сами художники; встрѣчались съ актерами на сценѣ или за кулисами, имѣли общ³я съ ними симпат³и, одни и тѣ-же вкусы, понят³я и служили однимъ и тѣмъ-же богамъ: искусству и красотѣ. Поэтъ и вельможа сходились на равной ногѣ въ искусствѣ, но въ обществѣ поэтъ признавалъ всю разницу ихъ взаимнаго общественнаго положен³я, въ выражен³яхъ, которыхъ не слѣдуетъ принимать въ буквальномъ смыслѣ, подобно выражен³ю: всепокорнѣйш³й слуга или цѣлую вашу ручку. Потому именно, что въ этихъ выражен³яхъ слишкомъ много преувеличен³й, ими не слѣдуетъ пользоваться, какъ это дѣлаютъ обыкновенно б³ографы Шекспира, какъ доказательствомъ того, что Шекспиръ, въ дни своего благополуч³я, жаловался на судьбу свою, чувствовалъ унизительное положен³е писателя и актера, сознавалъ себя пар³емъ общества. Шекспировск³й театръ не былъ въ дѣйствительности народнымъ театромъ, т. е. такимъ, который бы охватывалъ собою всѣ общественные элементы. Театръ былъ терпимъ королевскою власт³ю, былъ нелюбимъ церковью и возбуждалъ сильную ненависть среднихъ классовъ, пропитанныхъ кальвинизмомъ... Зрители принадлежали главнымъ образомъ въ двумъ сослов³ямъ: къ аристократ³и и къ простонародью. Отсюда - та смѣсь уличныхъ выражен³й съ моднымъ языкомъ высшихъ классовъ и тотъ сильно аристократическ³й духъ, которымъ была пропитана и вся тогдашняя драматическая литература. Расцвѣтъ искусства былъ очень коротк³й; онъ остановился когда на сцену выступили вопросы и споры теологическ³е, совершенно измѣнивш³е услов³я существован³я театра и на долгое время упразднивш³е его. Еслибы Шекспиръ жилъ нѣсколькими десятками лѣтъ позже, то онъ бы очутился между двумя, одинаково ему враждебными, лагерями, между элегантнымъ цинизмомъ кавалеровъ, поддерживавшихъ непопулярный деспотизмъ королевской власти, и мрачнымъ пуританствомъ, сдавившимъ человѣческую волю въ желѣзные тиски и не признававшимъ ни шутки, ни свободы, ни веселаго смѣха. Справедливо замѣтилъ Доуденъ, что нашъ поэтъ, при подобныхъ услов³яхъ, не былъ бы въ состоян³и развиться ни какъ человѣкъ, ни какъ художникъ; онъ могъ бы только повторить восклицан³е умирающаго Меркуц³о (III, 1): "Проклят³е вашимъ домамъ!" Время Шекспира во многомъ было лучше эпохи Кромвеля, религ³озныя страсти еще не разгорѣлись, пуританск³й духъ бродилъ гдѣ-то въ самыхъ глубинахъ общества, внѣ наблюден³й Шекспира... Шекспиръ опирался, главнымъ образомъ, на высшую аристократ³ю; покровительство наиболѣе образованной части этой аристократ³и, очевидно, не составляло для него тяжести. Въ общество аристократовъ онъ не могъ вступить и не желалъ. А между тѣмъ, менѣе чѣмъ гдѣ бы то ни было, эта аристократ³я была замкнутой кастой; она выростала изъ землевладѣльческаго сослов³я, а это сослов³е открывалось для всякаго, кто пр³обрѣталъ землю, и самъ Шекспиръ, насыщенный славой, кончилъ тѣмъ, что сдѣлался почтеннымъ землевладѣльцемъ и даже гербовымъ дворяниномъ. Въ искусствѣ этотъ поэтъ-актеръ былъ на равной ногѣ съ меценатами драматическаго искусства; на это юмористически указывала надпись на театрѣ "Глобусъ" въ Соутваркѣ: "Totus mundus agit histrionem". Сравнимъ эту надпись съ гордымъ отзывомъ объ актерахъ въ "Гамлетѣ" (II, 2): "Они - краткая лѣтопись современности. Лучше скверная эпитаф³я послѣ смерти, чѣмъ дурной ихъ отзывъ при жизни".

   Какъ бы то ни было, но г. Спасовичъ приходитъ въ убѣжден³ю, что въ сонетахъ нѣтъ возможности найти ключъ къ автоб³ограф³и Шекспира. Такой крайн³й скептицизмъ, я думаю, не оправдывается внимательнымъ чтен³емъ сонетовъ. Конечно, мы не знаемъ, при какихъ услов³яхъ писались сонеты; не знаемъ тѣхъ событ³й, которыя могли лечь въ основу чувствъ и душевныхъ настроен³й, выразившихся въ сонетахъ; не знаемъ даже, въ какихъ предѣлахъ эти чувства были правдивы и въ какихъ - поэтически фиктивны. Но тѣмъ не менѣе, несмотря на всѣ эти пробѣлы въ нашемъ сознан³и, внимательно читая сонеты, мы не можемъ не признать, что часть души Шекспира проглядываетъ въ нихъ, и что они, хотя бы только въ самыхъ общихъ очертан³яхъ, отвѣчаютъ какому-то общему душевному состоян³ю, которое пережилъ Шекспиръ за это время. Чрезвычайно страстный тонъ этихъ сонетовъ, удивительная выразительность и краснорѣч³е чувства, прорывающагося сквозь стѣснительныя, обязательныя формы сонета, невольно убѣждаютъ насъ, что страсть клокотала въ груди Шекспира съ невыразимой силой, и что если она не погубила его, то потому лишь только, что онъ овладѣлъ ею вовремя и что нравственный идеалъ, который никогда не потухалъ въ его сердцѣ, въ концѣ концовъ, взялъ верхъ надъ физическимъ темпераментомъ. Въ этомъ именно и заключается, на мой взглядъ, не только историческое, но и высокое эстетическое значен³е сонетовъ. Эти сонеты - нѣчто въ родѣ выстраданныхъ, лихорадочныхъ признан³й (въ родѣ, напримѣръ, признан³й въ "Послѣднихъ пѣсняхъ" Некрасова) больной души, подавляемой слѣпою, деспотическою страстью, унизительный позоръ которой велик³й поэтъ чувствовалъ, но отъ котораго онъ, тѣмъ не менѣе, не могъ и не желалъ освободиться...

  

   When my love swears that she is made of truth,

   I do believe her, though I know she lies. (138).

  

   (Когда моя милая клянется, что она - сама правда, я вѣрю ей, хотя я знаю, что она лжетъ).

  

             Those lips of thine,

   That have profan'd their scarlet ornements,

   And seal'd false bonds of love as oft as mine,

   Robb'd others' beds' revenues of their rente.

   Be it lowful I love thee, as thou lov'st those,

   Whom thine eyes woo as mine importune thee. (142)

  

   (Эти уста, опозоривш³я свои пурпурныя украшен³я и запечатлѣнныя лживыми клятвами любви къ другимъ такъ же часто, какъ и ко мнѣ, воруя у постели другихъ ихъ законную жатву... Знай же, что моя любовь къ тебѣ имѣетъ так³я же права, какъ и твоя къ тѣмъ, которыхъ ласкаютъ твои взоры, въ то время какъ мои взоры надоѣдаютъ тебѣ). Въ этихъ признан³яхъ, въ которыхъ столько горечи и столько безумья, мы прозрѣваемъ ту глубину страстныхъ порывовъ безъ сожалѣн³й, безъ поворотовъ, которая подчиняетъ себѣ всего человѣка и дѣлаетъ изъ него игрушку самыхъ низменныхъ побужден³й.

  

   How sweet and lovely dost thou make the shame,

   Which, like а canker in the fragrant rose,

   Dotlj spot the beauty of thy budding name?

   О, in what sweets dost thou thy sins enclose!

   That tongue that tells the story of thy days,

   (Making lascivious commente of thy sport),

   Cannot dispraise but in а kind on praise;

   Naming thy name blesses an ill report. (95).

  

   (Какое обаян³е, какую прелесть придаешь ты позору, который, подобно червю въ благоуханной розѣ, дѣлаетъ пятно на красотѣ твоего цвѣтущаго имени! О, какимъ благоухан³емъ окружаешь ты твои грѣхи! Языкъ, разсказывая истор³ю твоихъ дней (любострастно комментируя твои капризы), можетъ унизить тебя только извѣстнаго рода похвалой и твое произнесенное имя дѣлаетъ изъ злослов³я - благословен³е).

   Понятно, что при такомъ переполнен³и страсть, поэз³я льются черезъ край и по временамъ являются въ формахъ необыкновенной грац³и. Объективная природа исчезаетъ изъ м³ровоззрѣн³я поэта, она служитъ лишь олицетворен³емъ его страсти:

  

   The foward violet thus I did chide: -

   Sweet thief, whence didst thou steal thy sweet that smells,

   If not from m у love's breath? The purple pride

   Which on thy soft cheek for complexion dwells,

   In my love's veins thou hast too grossly dy'd.

   The lily I condemned for the hand,

   And buds of marjoram had sto'n thy hair:

   The roses fearfully ou thorns did stand,

   One blushing shame, another white despair;

   А third, not red not white, had stolen of both,

   And to this robbery had annex'd thy breath;

   But, for his theft, in pride of ail his growth,

   А vengefull canker eat him up to death.

         More flowers I noted, у et I none could see,

         But sweet or colour it had stol'n from thee. (99).

  

   (Я такъ бранилъ раннюю ф³алку: Прелестная плутовка, гдѣ украла ты благоухан³е, которое ты испускаешь, если не въ дыхан³и моей милой? Этотъ пурпурный блескъ, покрывающ³й твою пурпурную щечку,- ты очевидно взяла его въ жилахъ мой возлюбленной. Я бранилъ лил³ю во имя твоей руки и почку гвоздики, укравшую цвѣтъ твоихъ волосъ. Испуганныя розы приподнялись на своихъ шипахъ, одна - красная отъ стыда, другая бѣлая - отъ отчаян³я; третья, не красная и не бѣлая, обокравшая обѣ и присоединившая къ этому еще твое благоухан³е. Но въ наказан³е, во всемъ блескѣ своего расцвѣта, мстящ³й червь подточилъ ее. Я видѣлъ еще и друг³е цвѣты, но не видалъ ни одного, который бы не укралъ у тебя твоего благоухан³я и твоего цвѣта). Форма сонета придаетъ здѣсь мысли нѣкоторую изысканность и манерность, но порывистый акцентъ стиха обнаруживаетъ чрезвычайную экзальтированность страстныхъ мечтан³й, встрѣчающуюся въ нѣкоторыхъ стихотворен³яхъ Генриха Гейне и въ сонетахъ Данте. По временамъ, эта страстность уступаетъ мѣсто болѣе спокойному раздум³ю, появляется какъ бы упадокъ духа; поэтъ чувствуетъ разрушительный характеръ своей страсти и его душой овладѣваетъ грусть, которую онъ высказываетъ въ самыхъ простыхъ и нѣжныхъ выражен³яхъ:

  

   When to the session of sweet silent thought

   I summon up remembrance of things past,

   I sigh the lack of many а thing I sought,

   And with old woes new wail m у dear time's waste:

   Then can I drown an eye, unus'd to flow,

   For precious friends hid in death's dateless night,

   And weep afresh love's long since cancell'd woe,

   And moan the expense of many а vanish'd sight. (30).

  

   (Когда на судъ моей мысли въ сладостной тишинѣ я призываю воспоминан³е о прошломъ, я вздыхаю объ отсутств³и многихъ любимыхъ существъ и снова оплакиваю моими старыми страдан³ями эти сладостныя погибш³я минуты. Тогда я чувствую какъ становятся влажны мой глаза, непривыкш³е къ слезамъ, думая о дорогихъ друзьяхъ, погруженныхъ въ безконечную ночь смерти, и снова оплакиваю долг³я сердечныя печали, давно стертыя, и скорблю объ утратѣ многихъ исчезнувшихъ призраковъ).

   Благодаря этому душевному процессу, въ душѣ поэта вскорѣ возникаетъ ясное сознан³е своего паден³я и онъ еще надѣется нравственно возвыситься:

  

   'Т is better to be vile than vileesteemed,

   When not to be receives reproach of being,

   And tbe just pleasure lost, which is so deemed,

   Not by our feeling, but by others' seeing.

   For why should others' false adulterate eyes

   Give salutation to my sportive blood?

   Or on my frailtiee why are frailer spies,

   Which in their wills count bad what I think good?

   No,- I am that I am; and they that level

   At my abuses, reckon up their own:

   I may be straight, though they themselves be bevel.

   By their rank thoughts my deeds must not be shown;

         Unless' this gкnerai evil they maintain,-

         All men are bad, and in their badness reign. (121).

  

   (Лучше быть подлымъ, чѣмъ считаться подлымъ, когда, не будучи имъ, тебя упрекаютъ въ подлости. Самое законное счаст³е погибаетъ, когда оно подвергается суду не собственной нашей совѣсти, а мнѣн³ю другого. Отчего лживые и порочные глаза другихъ привѣтствуютъ мой капризъ, а въ моихъ порокахъ у меня есть шп³оны болѣе слабые, чѣмъ я, которые по своему произволу считаютъ злымъ то, что я считаю добрымъ? Нѣтъ,- я есть, что я есть, и тѣ, которые указываютъ на мои пороки, только надѣляютъ меня своими. Я могу еще выпрямиться, хотя они сами искривлены. Ихъ грубыя мысли не имѣютъ права судить мои поступки, если только они не будутъ утверждать этотъ всем³рный законъ зла: всѣ люди порочны и царствуютъ въ своемъ порокѣ).

   Такимъ образомъ, въ сонетахъ мы имѣемъ какъ бы душевную исповѣдь великаго поэта, истор³ю его увлечен³й ("Love is my sin",- любовь мой грѣхъ,- говоритъ онъ въ 142 сонетѣ), его паден³й, страдан³й, борьбы и медленной нравственной реабилитац³и, благодаря энерг³и и сознан³ю. Въ жизни Шекспира, несомнѣнно, была цѣлая эпоха (три или четыре года), когда страстный темпераментъ поглощалъ всѣ его душевныя силы. Сдерживающаго нравственнаго начала у него не было; по крайней мѣрѣ, въ сонетахъ мы его не видимъ. Это былъ сильный душевный кризисъ, который онъ долженъ былъ пережить и который оставилъ замѣтную окраску на его первыхъ комед³яхъ и драмахъ и, думаю, опредѣлилъ такимъ образомъ цѣлый пер³одъ его литературной дѣятельности, окончивш³йся, какъ мы увидимъ, вмѣстѣ съ "Ромео и Джульетой".

  

  

   Результатъ, въ которому мы пришли при разборѣ сонетовъ, вполнѣ подтверждается первой комед³ей Шекспира "The Two Gentelmen of Verona" (Два Веронца). Мы пришли къ убѣжден³ю, что въ сонетахъ скрыты слѣды душевныхъ признан³й Шекспира, что въ нихъ встрѣчаются какъ бы клочки истор³и его страстныхъ увлечен³й, борьбы между любовью и дружбой и окончательнаго торжества дружбы надъ любовью. Буквально ту же самую тему Шекспиръ разработалъ еще раньше въ "Двухъ Веронцахъ". Какъ тутъ, такъ и тамъ, мы видимъ коллиз³ю между любовью и дружбой. Въ комед³и (какъ и въ сонетахъ) любовь вначалѣ торжествуетъ, благодаря измѣнѣ Протея по отношен³ю къ своему другу дѣтства: Протей старается отбить возлюбленную у Валентина, но это чувство непродолжительно; въ концѣ комед³и Протей раскаявается и друзья примиряются.

   Сходство основной мысли сонетовъ и "Двухъ Воронцевъ" пр³обрѣтаетъ для насъ тѣмъ большее значен³е, что какъ тутъ, такъ и тамъ встрѣчается не только множество параллельныхъ мѣстъ, но также одни тѣ же выражен³я, однѣ и тѣ же мысли. Такъ, напримѣръ, слова Протея (I, 1): "Какъ и въ прекраснѣйшей распуколкѣ заводится иногда губительный червь, такъ и въ самый свѣтлый умъ закрадывается иногда губительная любовь",- встрѣчаются почти буквально въ 70-мъ сонетѣ: "Червь зла любитъ самыя красивыя распуколки, а ты представляешь ему чистую, безпорочную весну". Во второмъ актѣ (сцена первая) Спидъ говоритъ: "Если вы ее любите, то не можете видѣть, потому что любовь слѣпа". Ту же самую мысль Шекспиръ развилъ въ 137-мъ сонетѣ": "О ты, слѣпое безумье, любовь, что дѣлаешь ты съ моими глазами, чтобы они смотрѣли и ничего не видѣли? Они знаютъ, что такое красота, они видятъ, гдѣ она находится, и между тѣмъ принимаютъ за совершенство то, что есть самаго худшаго!" Эта мысль, встрѣчающаяся какъ въ сонетахъ, такъ и въ "Двухъ Веронцахъ", тѣмъ болѣе знаменательна, что возлюбленная Валентина и дама сердца сонетовъ - обѣ румянятся. "Ея красота разрумянена",- говоритъ въ комед³и пажъ; "мой злой ген³й,- говоритъ въ сонетахъ Шекспиръ,- есть женщина, красящая свое лицо" (144-й сонетъ). Вообще слѣдуетъ замѣтитъ, что портретъ Сильв³и въ комед³и и портретъ неизвѣстной намъ дамы въ сонетахъ,- чрезвычайно похожи; это - одно и то же лицо съ одинаковыми чертами характера; въ сонетахъ оно не названо; въ "Двухъ Веронцахъ" оно носитъ имя Сильв³и; это лицо появляется и впослѣдств³и,- въ "Потерянныхъ усил³яхъ любви", подъ назван³емъ Беатрисы, и наконецъ, въ "Какъ вамъ угодно" - подъ назван³емъ Розалинды. Кажется, что въ первое время своей литературной дѣятельности Шекспиръ слѣдовалъ тому же пр³ему, который употреблялъ и Рафаэль: его первыя женск³я фигуры писаны съ натуры и являются не больше, какъ портретами женщины, которую поэтъ любилъ.- Во второмъ актѣ (сцена 6), Протей разсуждаетъ: "Я покидаю Юл³ю, покидаю и Валентина; но вѣдь я не могу сохранить ихъ, не пожертвовавъ собою, пожертвую ими - вознагражу утрату Валентина самимъ собой, утрату Юл³и - Сильв³ей". Та же самая мысль и въ тѣхъ же выражен³яхъ развита въ 42-мъ сонетѣ: несли я тебя потеряю,- говоритъ Шекспиръ другу,- то это будетъ барышъ для моей возлюбленной, а если ее потеряю, то мой другъ найдетъ потерянную; если я потеряю васъ обоихъ, то вы оба найдете себя; значитъ, вы заставляете меня влачить этотъ крестъ на мою же пользу". Приведемъ еще одинъ примѣръ этихъ совпаден³й: въ первой сценѣ третьяго акта "Двухъ Веронцевъ" герцогъ читаетъ письмо Валентина къ Сильв³и, въ которомъ встрѣчаются слова: "Мои мысли ищутъ ночью убѣжища у Сильв³и, а вѣдь онѣ - только мои рабыни. О, еслибы ихъ господинъ могъ уходить и приходить съ такою же быстротою, онъ бы отправился туда, гдѣ спрятались эти безчувственныя рабыни. Мысли, мои герольды, покоятся на ея цѣломудренной груди"... Въ 44-мъ сонетѣ мы встрѣчаемъ тотъ же образъ: "Еслибы мысли были сущностью моего грубаго существа, то мое глупое тѣло не остановило бы моего хода, ибо тогда, несмотря на пространство, я бы перешелъ отъ самыхъ отдаленныхъ мѣстъ въ то мѣсто, гдѣ ты находишься". То же и въ 27 сонетѣ: "Мои мысли, находящ³яся далеко отъ того мѣста, гдѣ ты находишься, предпринимаютъ путешеств³е съ тебѣ".

   Эти совпаден³я, вмѣстѣ съ основнымъ сходствомъ сюжета комед³и и сонетовъ, указываютъ, какъ намъ кажется, достаточно ясно, что какъ комед³я, такъ и сонеты были внушены поэту однимъ и тѣмъ же душевнымъ состоян³емъ. Это же обстоятельство доказываетъ съ не меньшей очевидностью, что хотя оба произведен³я принадлежатъ въ одной и той же эпохѣ, но "Два Веронца" были написаны раньше сонетовъ. Всѣ приведенныя нами выражен³я и мног³я друг³я находятся въ зачаточномъ видѣ въ комед³и и только впослѣдств³и развиты въ сонетахъ. И дѣйствительно, мы имѣемъ нѣкоторое право заключить, что "Два Веронца" были написаны въ 1591 году. Въ первый разъ комед³я была напечатана въ издан³и in-folio 1623 года; въ 1598 году объ ней упоминаетъ Миресъ, во мы не знаемъ, когда она была поставлена на сценѣ. Касательно же времени, когда она была написана, Мэлонъ предположительно указываетъ на 1591 годъ, основываясь на одномъ мѣстѣ комед³и, гдѣ говорится объ отцахъ, отправляющихъ своихъ сыновей на войну и въ дальн³я плаван³я для открыт³я неизвѣстныхъ острововъ. Мэлонъ полагаетъ, что эти слова составляютъ намекъ на экспедиц³ю протестантскихъ добровольцевъ, которые въ 1591 году подъ командой Эссекса присоединились къ арм³и Генриха ²Ѵ, короля французскаго и, кромѣ того, намекъ на путешеств³я, предпринимаемыя въ томъ же году Ралеемъ, Кавендишемъ и другими. Конечно, на такихъ слабыхъ данныхъ нельзя основывать какого-либо положительнаго вывода, но, во всякомъ случаѣ, "Два Веронца" принадлежатъ къ самымъ раннимъ произведен³ямъ поэта. Онъ, очевидно, еще всецѣло находится подъ вл³ян³емъ итальянской и испанской литературы новеллъ. Самый мотивъ комед³й: любовь молодой дѣвушки, пользующейся переодѣван³емъ въ мужской костюмъ, какъ средствомъ приблизиться въ молодому человѣку, не бывъ имъ узнанной, много разъ встрѣчается у итальянскихъ и у испанскихъ новеллистовъ. Вполнѣ соглашаясь съ критиками, которые указываютъ на значительныя лирическ³я красоты комед³и, на ея паѳосъ и юморъ, значительно превосходящ³е все то, что мы можемъ встрѣтить въ пьесахъ другихъ поэтовъ того времени, мы не можемъ однакожъ не видѣть, что комед³я построена очень неискусно, неумѣло и неопытной рукой; грубые пр³емы въ мотивировкѣ дѣйств³я, отрывочность и неудачное окончан³е указываютъ на то, что Шекспиръ былъ еще очень неопытный драматургъ, когда писалъ "Двухъ Веронцевъ".

   Во второй половинѣ прошлаго вѣка, мистриссъ Леноксъ, читая "Д³ану" Монтемайора, была поражена большимъ сходствомъ между эпизодомъ пастушки Фелисмены и истор³ей Юл³и (въ комед³и). Дѣйствительно, сходство это несомнѣнно и указываетъ на то, что Шекспиръ пользовался или "Д³аной" Монтемайора, или какой-нибудь англ³йской обработкой этого сюжета. "Д³ана" въ англ³йскомъ переводѣ была напечатана въ 1598 году, но Шекспиръ могъ читать ее въ рукописи перевода или же могъ познакомиться съ эпизодомъ Фелисмены въ пьесѣ "Felix and Philismena", появившейся въ 1584 году. Подобно Фелисменѣ Монтемайора, Юл³я въ комед³и Шекспира получаетъ, при посредствѣ служанки, письмо отъ молодого красавца и отвѣчаетъ на него благосклонно. Подобно Фелисменѣ, Юл³и влюбляется въ этого молодого человѣка и переодѣвается пажомъ съ цѣлью присоединиться къ нему. Подобно Фелисменѣ, Юл³я, явившись въ городъ, гдѣ живетъ ея возлюбленный, видитъ его поющимъ серенаду подъ балкономъ новой дамы его сердца. Подобно Фелисменѣ, Юл³я поступаетъ пажомъ къ измѣннику, который, не узнавъ ее въ этомъ костюмѣ, заставляетъ ее носить письма къ ея соперницѣ.- На этомъ, однако, прекращается сходство между "Д³аной" Монтемайора и "Двумя Веронцами". Въ "Д³анѣ" мы не видимъ двухъ друзей, влюбленныхъ въ одну и ту же женщину; очевидно, что эта часть пьесы принадлежитъ самому Шекспиру, который, вѣроятно, нашелъ ее въ обстоятельствахъ собственной жизни.

   Мы уже видѣли, что Шекспиръ вначалѣ своей литературной дѣятельности, робко и неувѣренно пробовалъ почву; онъ не опредѣлилъ еще себя и только искалъ путь, пробуя свои силы въ разныхъ родахъ. Онъ началъ съ кровавой трагед³и въ стилѣ Кида; затѣмъ перешелъ къ исторической хроникѣ въ манерѣ Марло; потомъ кинулся въ описательную лирическую поэз³ю но слѣдамъ Сиднея, Дан³еля, Драйтона, Бернфильда. Наконецъ, въ "Двухъ Веронцахъ" онъ болѣе спец³ально разработалъ пастораль.

   Истор³я всем³рной литературы изобилуетъ примѣрами одного любопытнаго явлен³я, часто встрѣчающагося въ умственной жизни народовъ. Въ самыя мирныя эпохи литература вдругъ принимаетъ воинственный характеръ; но чаще всего случается наобо