Чуйко Владимир Викторович - Шекспир, его жизнь и произведения

ожанинъ спросилъ его: куда онъ такъ быстро бѣжитъ? мальчикъ отвѣчалъ, что пр³ѣхалъ его крестный отецъ (Godfather) Шекспиръ.- "Ты славный малый,- сказалъ горожанинъ,- но будь остороженъ и неупоминай всуе имя Божье".- Сдѣлавшись взрослымъ, сэръ Давеванть, однако, не послѣдовалъ этому благому совѣту.

  

  

   Въ 1608 году, въ каталогахъ Stationners Hall значится: "А booke called Antony and Cleopatra". Нѣтъ никакого сомнѣн³я, что эта "книга" (а booke) есть трагед³я Шекспира "Антон³й и Клеопатра". Всѣ критики и изслѣдователи согласны въ томъ, что эта трагед³я принадлежитъ къ послѣдней манерѣ великаго поэта, и что она была напечатана немедленно послѣ того, какъ была написана. На этомъ основан³и мы можемъ съ большою вѣроятност³ю заключить, что время ея создан³я совпадаетъ съ началомъ 1608 года.

   Около того времени, когда появилась въ печати эта трагед³я,- была издана мошенническимъ образомъ, какъ произведен³е Шекспира, другая пьеса подъ заглав³емъ "²оркшайрская трагед³я". Она принадлежитъ къ такъ называемымъ "сомнительнымъ" пьесамъ и о ней мы имѣли уже случай сказать нѣсколько словъ (стр. 35 и 36). Она - въ одномъ актѣ, очевидно писана наскоро и не отличается особенными драматическими достоинствами, такъ что можно не колеблясь сказать, что она ни въ какомъ случаѣ не принадлежитъ перу Шекспира. "²оркшайрская трагед³я" была напечатана въ 1608 году типографщикомъ Р. Б. по заказу Томаса Пэвьера, извѣстнаго плута-издателя того времени. Пьеса эта, однако, имѣетъ значительный интересъ, какъ по своему характеру, такъ и по тѣмъ обстоятельствамъ, при которыхъ она была играна шекспировскою труппой въ театрѣ "Глобусъ". Первоначально она называлась "All's One" и принадлежала къ сер³и четырехъ маленькихъ пьесъ, которыя были послѣдовательно играны актерами въ одно представлен³е, вмѣсто одной пятиактной драмы. Это - одинъ изъ любопытныхъ фактовъ истор³и англ³йской сцены. "²оркшайрская трагед³я",- единственная, дошедшая до насъ пьеса изъ этой сер³и,- имѣетъ въ основан³и своемъ дѣйствительное событ³е, случившееся весной 1605 года,- одно изъ тѣхъ ужасныхъ, исключительныхъ уб³йствъ, которыя какъ теперь, такъ и тогда, возбуждаютъ и приводятъ въ негодован³е публику. Одинъ ³оркшайрск³й сквайръ хорошей фамил³и, взбѣшенный потерей своего состоян³я, которое онъ промоталъ,- зарѣзавъ своихъ двоихъ сыновей, покушался, кромѣ того, убить свою жену и третьяго, единственнаго оставшагося въ живыхъ, ребенка. Это событ³е чрезвычайно сильно заинтересовало лондонскую публику. Весьма вѣроятно, что драма была представлена на сценѣ вскорѣ послѣ этого случая и, во всякомъ случаѣ, раньше, чѣмъ охладѣлъ въ публикѣ интересъ, вызванный событ³емъ. Это видно не только изъ поспѣшности, съ которой она была, повидимому, написана, но также и изъ неожиданнаго, оборваннаго окончан³я, показывающаго, что она была окончена раньше, чѣмъ былъ казненъ уб³йца въ августѣ 1605 года. Повидимому, онъ имѣлъ цѣлью обезчестить всю фамил³ю вслѣдств³е угрожавшаго ему разорен³я. Но передъ казнью онъ выказалъ желан³е загладить свое ужасное преступлен³е. Весьма вѣроятно, что издатель "²оришайрской трагед³и" воспользовался отъѣздомъ Шекспира изъ Лондона и выпустилъ пьесу съ его фамил³ей, разсчитывая, конечно, на хорош³й сбытъ книги. Спустя нѣсколько мѣсяцевъ послѣ этого, велик³й поэтъ потерялъ свою мать, Мери Арденъ, которая скончалась въ Стратфордѣ 9-го сентября 1608 года. Она была похоронена въ церкви св. Троицы. Само собою разумѣется, что онъ желалъ присутствовать на ея похоронахъ и дѣйствительно намъ достовѣрно извѣстно, что въ своемъ родномъ городѣ онъ былъ въ октябрѣ мѣсяцѣ того-же года: шестнадцатаго октября онъ крестилъ ребенка у нѣкоего Вильяма Валькера, которому впослѣдств³и оставилъ по завѣщан³ю "двадцать шиллинговъ золотомъ". Этотъ Вильямъ Валькеръ былъ купецъ и одинъ изъ альдерменовъ города.

   Еще Паскаль сказалъ: "Si le nez de Cléopatre avait été plus court, toute la face de la terre aurait changé". (Еслибъ носъ Клеопатры былъ короче,- вся поверхность земли измѣнилась бы). И дѣйствительно, трудно представить себѣ, до какой степени иногда самыя ничтожныя причины приводятъ въ самымъ важнымъ результатамъ. Представьте себѣ, въ самомъ дѣлѣ, истор³ю Антон³я и Клеопатры, приведенную въ ея первоначальнымъ элементамъ: кутила и мотъ, влюбленный въ женщину легкаго поведен³я, рѣшается жениться, для поправлен³я своихъ дѣлъ, на женщинѣ, которую не любитъ; послѣ совершен³я брава онъ, разумѣется, возвращается къ своей любовницѣ съ тѣмъ, чтобы промотать приданое своей жены. Оставленная жена возвращается къ брату своему, который вызываетъ мужа на дуэль. Мужъ убитъ, а женщина легкаго поведен³я съ отчаян³я кончаетъ жизнь самоуб³йствомъ. Так³я истор³и случаются ежедневно; это - самая обыкновенная семейная драма, имѣющая интересъ лишь для нѣсколькихъ замѣшанныхъ въ ней лицъ. Но представьте себѣ, буквально, ту же самую драму въ иной обстановкѣ, представьте себѣ, что дѣйствующ³я лица такой драмы не простые смертные, не буржуа, а велик³е м³ра сего, отъ воли которыхъ зависитъ судьба милл³оновъ людей. Представьте себѣ, что женщина легкаго поведен³я называется Клеопатрой, что она - царица; легкомысленный мужъ носитъ имя Марка Антон³я, управляющаго Востокомъ; что братъ оскорбленной жены носитъ имя Октав³я и управляетъ Западомъ. При этихъ услов³яхъ въ семейную ссору будетъ замѣшанъ весь тогдашн³й цивилизованный м³ръ, семейная драма превратится въ драму м³ра; Востокъ пойдетъ войной на Римъ; Итал³я, Испан³я, Галл³я отправятъ свои лег³оны въ Египетъ. И все это изъ-за безпутной женщины!

   Понятно, что такой сюжетъ могъ заинтересовать Шекспира; но воспользоваться имъ для драмы, которая имѣла бы значительный патетическ³й и философск³й интересъ, было чрезвычайно трудно. Какъ передать въ ихъ исторической послѣдовательности всѣ событ³я, разсказанныя Плутархомъ, въ драматической формѣ, сохраняя единство дѣйств³я и характеровъ,- Смерть Фульв³и, отъѣздъ Антон³я въ Римъ, его женитьбу на Октав³и, примирен³е тр³умвировъ, ихъ соглашен³е съ Кнеемъ Помпеемъ, свидан³е въ Мисенѣ, праздникъ, данный Помпеемъ въ честь повелителей м³ра, разрывъ Антон³я съ Октав³ей, его возвращен³е къ Клеопатрѣ, низложен³е Лепида, сражен³е при Акц³умѣ, бѣгство любовниковъ, появлен³е Октав³я въ Египтѣ, сражен³е при Александр³и, побѣда Октав³я, смерть Антон³я и Клеопатры? И однако Шекспиръ, на сколько это было возможно, справился съ этимъ сюжетомъ; онъ воспользовался всѣми главными событ³ями, придавъ имъ гармон³ю цѣлаго, и обрисовалъ на этомъ мрачномъ историческомъ фонѣ двѣ фигуры,- Антон³я и Клеопатры,- можетъ быть, величайш³я фигуры всей драматической литературы. На нихъ сосредоточенъ весь патетическ³й интересъ драмы.

   Маркъ Антон³й, по остроумному опредѣлен³ю Доудена, есть благородная натура, въ которой отсутствуетъ нравственный элементь (А man of genius without moral fibre). Но что такое благородство безъ этическаго элемента? Такое соединен³е словъ съ противоположнымъ значен³емъ кажется, на первый взглядъ, безсмыслицей, а между тѣмъ оно есть выражен³е извѣстной дѣйствительности. Развѣ мы не встрѣчаемъ сплошь и рядомъ людей, которые страстно увлекаются всѣмъ, что прекрасно,- прекрасными формами, прекрасными чувствами, прекрасными поступками, прекрасными характерами,- и въ-тоже время остаются совершенно равнодушны къ добру, къ истинѣ, если только добро или истина не имѣютъ ореола прекраснаго? Так³е люди могутъ восторгаться великимъ поступкомъ, не потому, что этотъ поступокъ великъ по своимъ нравственнымъ результатамъ, а потому, что онъ прекрасенъ; они могутъ быть великодушны, героичны, добродѣтельны, но всѣмъ этимъ они будутъ не вслѣдств³е требован³й нравственнаго принципа, не вслѣдств³е сознан³я долга, а потому лишь, что великодуш³е, героизмъ, добродѣтель соблазняютъ ихъ воображен³е. Таковъ именно Маркъ Антон³й,- одинъ изъ самыхъ любопытныхъ типовъ всем³рной литературы, типъ, въ которомъ эстетическ³й инстинктъ преобладаетъ надъ элементомъ этическимъ и даже совершенно его заглушаетъ.

   Антон³й - натура открытая, симпатичная, экспансивная; это одинъ изъ тѣхъ пр³ятныхъ эгоистовъ, которые желаютъ, чтобы всѣмъ было хорошо, потому что при этихъ услов³яхъ будетъ хорошо и имъ. Антон³й готовъ жить въ дружбѣ со всѣми парт³ями,- съ республиканцами въ такой же мѣрѣ, какъ и съ Цезаремъ. У него нѣтъ честолюб³я; такъ какъ цѣль его жизни - удовольств³е, то почестями и власт³ю онъ дорожитъ лишь настолько, насколько почести и власть даютъ ему возможность жить въ свое удовольств³е. Для такихъ людей второе мѣсто предпочтительнѣе перваго. Первое мѣсто всегда сопряжено съ заботами и безпокойствомъ; второе, напротивъ того, ни къ чему не обязываетъ. Онъ, поэтому, и не гоняется за диктатурой; послѣ смерти Юл³я Цезаря онъ выдвигаетъ впередъ Октав³я; раздѣлъ импер³и вполнѣ соотвѣтствуетъ его видамъ; онъ и не думаетъ сохранить за собой единоличную власть. Юл³я Цезаря онъ искренно любилъ и эту характеристическую черту Шекспиръ точно подчеркиваетъ. "О, мощный Цезарь, и ты во прахѣ," - восклицаетъ онъ передъ трупомъ Цезаря, затѣмъ, обращаясь къ заговорщикамъ, онъ говоритъ: "Я не знаю, благородные патриц³и, что вы замышляете, кто еще долженъ облиться кровью, кто еще кажется вамъ опаснымъ; если я - нѣтъ часа приличнѣе часа смерти Цезаря, нѣтъ оруд³я достойнѣе мечей, обагренныхъ благороднѣйшею кровью цѣлаго м³ра. Прошу васъ, если имѣете что-нибудь противъ меня - свершайте, пока еще дымятся кровавыя ваши руки. Проживи я и тысячу лѣтъ - я никогда не приготовился бы къ смерти такъ, какъ теперь; и гдѣ-же лучше пасть мнѣ, какъ не здѣсь, подлѣ Цезаря, и отъ рукъ доблестнѣйшихъ мужей настоящаго времени?" - Конечно, это преданность, но нельзя забывать также и той mise en scène, которая настраиваетъ воображен³е Антон³я: его восторгаетъ мысль быть умерщвленнымъ у трупа Цезаря мечами, обагренными благороднѣйшею кровью м³ра, величайшими людьми своего времени. Эти послѣдн³я слова - не лесть; Антон³й дѣйствительно чрезвычайно высоко ставитъ заговорщиковъ и преклоняется передъ величайшимъ изъ нихъ, передъ Брутомъ. Послѣ сражен³я при Филиппи, онъ опять встрѣчается съ трупомъ, но на этотъ разъ не съ трупомъ Цезаря, а Брута, и Антон³й-побѣдитель слѣдующимъ образомъ отзывается о своемъ великомъ противникѣ: "Изъ всѣхъ заговорщиковъ онъ былъ благороднѣйш³й... Жизнь его была такъ прекрасна; всѣ начала соединялись въ немъ такъ дивно, что и сама природа могла бы выступить и сказать всему м³ру: да, это былъ человѣкъ". Вслѣдств³е этого эстетическаго предрасположен³я или способности возбуждаться всѣмъ прекраснымъ или великимъ, мы невольно относимся съ довѣр³емъ къ Антон³ю, не обвиняемъ его въ лицемѣр³и, когда онъ протягиваетъ руку уб³йцамъ Цезаря и говоритъ: "Пусть каждый изъ васъ подастъ мнѣ кровавую руку свою... Сперва пожму твою, Маркъ Брутъ; затѣмъ твою, Кай Касс³й; теперь давай и твою, Дец³й Брутъ; и твою, Метелъ, и твою, Цинна, и твою, доблестный Каска, и наконецъ твою, добрый Требон³й". Когда Антон³й просилъ позволен³я у Брута сказать рѣчь надъ трупомъ Цезаря, онъ вовсе не намѣревался хитрить или злоупотреблять довѣр³емъ Брута; онъ просто желалъ исполнить долгъ друга. Одинъ лишь Касс³й въ эту минуту догадывался, что произойдетъ. Только позднѣе, увлеченный своими собственными словами, Антон³й замѣтилъ, какъ можно воспользоваться даннымъ позволен³емъ. Въ этой рѣчи, состоящей изъ какого-то неуловимаго, наивнаго добродуш³я съ хитростью и коварствомъ, съ преднамѣренною искусственностью и неудержимымъ вдохновен³емъ,- виденъ весь Антон³й съ своими хорошими и дурными сторонами. "Друзья, римляне, сограждане, удостойте меня вашего вниман³я. Не восхвалять, но отдать послѣдн³й долгъ хочу я Цезарю. Дурныя дѣла людей переживаютъ ихъ; хорош³я погребаются часто вмѣстѣ съ ихъ костями. Пусть будетъ то же и съ Цезаремъ. Благородный Брутъ сказалъ вамъ, что Цезарь былъ властолюбивъ; если это справедливо - это важный недостатокъ, и Цезарь жестоко поплатился за него. Я пришелъ сюда съ позволен³я Брута и прочихъ,- потому что Брутъ благороденъ, таковы и всѣ они: всѣ они благородные люди,- чтобы сказать надгробное слово Цезарю. Онъ былъ мнѣ другъ, добръ и справедливъ по отношен³ю ко мнѣ; но Брутъ говоритъ, что онъ былъ властолюбивъ, а Брутъ благородный человѣкъ. Онъ привелъ въ Римъ толпы плѣнныхъ, и сундуки общественнаго казнохранилища наполнились выкупными деньгами; ужь не это-ли заставило считать его властолюбивымъ? Когда бѣдные воп³яли, онъ плакалъ. Властолюб³е составляется изъ вещества болѣе жесткаго; но Брутъ говоритъ, что онъ былъ властолюбивъ, а Брутъ благородный человѣкъ. Вы всѣ видѣли, какъ на праздникѣ луперкал³й я три раза подносилъ ему корону, и онъ три раза отвергалъ ее. Неужели и это властолюб³е? но Брутъ говоритъ, что онъ былъ властолюбивъ, а Брутъ, нѣтъ никакого сомнѣн³я, благородный человѣкъ. Я говорю все это не для опровержен³я словъ Брута; я здѣсь для того, чтобъ высказать что знаю. Нѣкогда вы всѣ любили его, и не безъ кончины; какая же причина удерживаетъ васъ теперь отъ соболѣзнован³я о немъ? О, гдѣ же здравый смыслъ? бѣжалъ къ безумнымъ звѣрямъ, и люди лишились разсудка! Извините меня - сердце мое въ этомъ гробу съ Цезаремъ: я не могу продолжать, пока оно не возвратится ко мнѣ".- Антон³й очевидно взволнованъ, но уже догадывается, какъ можно воспользоваться участ³емъ народа, возбужденнаго его словами. "Еще вчера,- продолжаетъ онъ,- и цѣлый м³ръ не могъ противостать слову Цезаря; теперь онъ лежитъ здѣсь, и послѣдн³й изъ людей не удостоиваетъ его даже поклономъ.. О, римляне, еслибъ я хотѣлъ возбудить умы и сердца ваши къ возстан³ю о мщен³и,- я сдѣлалъ бы зло Бруту и Касс³ю, людямъ, какъ вамъ извѣстно, почтеннымъ. Я не желаю имъ зла; я скорѣе буду несправедливъ къ покойнону, въ себѣ, въ вамъ, чѣмъ рѣшусь повредить такимъ благороднымъ людямъ. Но вотъ пергаментъ съ печатью Цезаря, найденный мною въ его рабочей комнатѣ; это послѣдняя его воля. Еслибъ вы узнали, что написано въ этомъ завѣщан³и,- котораго, извините, не прочту теперь,- вы всѣ бросились бы лобызать раны мертваго Цезаря, обмакивать платки въ священную кровь его; каждый изъ васъ молилъ бы даровать хоть волосокъ его на память о немъ и, умирая, завѣщалъ бы этотъ волосокъ своему потомству, какъ благороднѣйшее наслѣд³е".- Народъ требуетъ чтен³я завѣщан³я.- "Успокойтесь, друзья мои; я не долженъ читать его вамъ; вамъ не слѣдуетъ знать, какъ любилъ васъ Цезарь. Вы вѣдь не дерево, не камень,- вы люди; какъ людей, завѣщан³е Цезаря воспламенитъ васъ, приведетъ въ изступлен³е. Лучше не знать вамъ, что вы его наслѣдники, потому что, узнай вы это,- что тогда будетъ?" - Народъ настаиваетъ.- "Если у васъ есть слезы - приготовьтесь лить ихъ рѣкою. Вы всѣ знаете эту тогу. Я помню даже время, когда Цезарь впервые надѣлъ ее; это было лѣтнимъ вечеромъ, въ его ставкѣ, послѣ побѣды надъ нерв³енцами. Смотрите, вотъ здѣсь проникъ кинжалъ Касс³я. Посмотрите, какую прорѣху сдѣлалъ завистливый Каска. Сквозь эту пронзилъ его столь любезный имъ Брутъ; видите-ли, какъ хлынула кровь Цезаря вслѣдъ за его рукой, когда онъ извлекъ назадъ проклятое желѣзо; точно какъ будто она бросилась въ дверь, чтобы удостовѣриться, дѣйствительно-ли Брутъ постучался въ нихъ такъ непр³язненно. Брутъ, вы знаете, былъ любимецъ Цезаря. Вы,- о, боги! - свидѣтели, какъ сильно онъ любилъ его! Это былъ жесточайш³й изъ всѣхъ ударовъ, потому что когда благородный Цезарь увидалъ, что и Брутъ разилъ его,- неблагодарность, сильнѣйшая руки измѣнниковъ, превозмогла: надорвалось доблестное сердце, онъ закрылъ лицо тогою и палъ въ поднож³ю Помпеевой статуи, съ которой ручьями струилась кровь его. И какъ же гибельно это паден³е, сограждане! И я, и вы - всѣ мы пали, и торжествуетъ надъ нами кровавая измѣна! Вы плачете? Вижу, пробудилось сострадан³е въ сердцахъ вашихъ; прекрасны эти слезы. О, добрыя души! Вы видѣли раны только Цезаревой тоги - и плачете; Смотрите, вотъ онъ самъ, исколотый, какъ видите, измѣнниками!* - народъ взволнованъ и негодуетъ на "измѣнниковъ".- "Любезные, достойные друзья мои, я совсѣмъ не думалъ возбуждать васъ на такое необдуманое возстан³е. Свершивш³е это дѣло - люди почтенные. Как³я личныя неудовольств³я подвигли ихъ - я не знаю; во они умны и благородны и, безъ всякаго сомнѣн³я, приведутъ вамъ достаточныя причины. Я говорилъ не для того, чтобы отвратить отъ нихъ сердце ваше. Я не ораторъ, какъ Брутъ; я, какъ и всѣ вы знаете, простой, добрый малый, искренно любящ³й друга своего; это знаютъ и дозволивш³е говорить мнѣ о немъ всенародно. У меня нѣтъ ни ума, вы искусства, ни изложен³я, ни краснорѣчивыхъ движен³й, ни дара слова настолько, чтобъ я могъ воспламенять кровь людей; я говорю только правду, говорю то, что вы и сами знаете, показываю вамъ раны Цезаря,- блѣдныя, нѣмыя уста, и прошу ихъ говорить за меня. О, будь я Брутомъ, а Брутъ - Антон³емъ,- Антон³й разжогъ бы тогда сердца ваши, вложилъ бы въ каждую изъ ранъ Цезаря языкъ, который и самые камни Рима подвигъ бы къ возстан³ю".- И когда народъ разсвирѣпѣлъ, онъ прибавляетъ: "Мятежъ, ты на ногахъ,- принимай теперь какое хочешь направлен³е".

   Таковъ Антон³й въ трагед³и "Юл³й Цезарь". Въ "Антон³и и Клеопатрѣ" мы видимъ его подъ полнымъ господствомъ Клеопатры. Это - тотъ же характеръ, только освѣщенный съ другой стороны. То относительное благородство, которое составляетъ какъ бы характерную черту его натуры, эта эстетическая нравственность, способная возвыситься до пониман³я всего прекраснаго и великаго, остались за нимъ, такъ что борьба между его лучшими и порочными инстинктами дѣлаетъ изъ него трагическаго героя. Послѣ окончательнаго поражен³я, увѣренный, что Клеопатра умерла, Антон³й рѣшается покончить жизнь самоуб³йствомъ: "Я догоню тебя, Клеопатра, выплачу у тебя прощен³е... Иду, царица... подожди меня... Тамъ, гдѣ души отдыхаютъ на цвѣтахъ, мы будемъ гулять рука объ руку, изумимъ всѣхъ нашей свѣтлой веселостью: Дидона и Эней утратятъ почитателей,- все обратится въ намъ". Въ эту минуту Эросъ поражаетъ себя кинжаломъ, чтобы не убивать Антон³я, который проситъ его объ этомъ. "О, трижды благороднѣйш³й меня! О, храбрый Эросъ, ты научаешь меня тому, что я долженъ былъ сдѣлать и чего ты не могъ сдѣлать. Этимъ дивнымъ урокомъ, моя царица и Эросъ далеко превзошли меня въ благородствѣ; но теперь и я женихъ уже смерти,- ринусь въ ней, какъ на ложе возлюбленной. Эросъ, твой господинъ умираетъ твоимъ ученикомъ". И онъ падаетъ на свой мечъ. Послѣ его смерти, Клеопатра какъ бы поетъ, въ честь Антон³я, нѣчто въ родѣ похороннаго гимна, украшеннаго величайшей поэз³ей: "Лицо его было какъ ликъ неба... Его ноги переступали океанъ, его поднятыя руки были шлемовымъ украшен³емъ цѣлаго м³ра; голосъ его былъ гармон³ей сферъ небесныхъ, но это только съ друзьями; потому что когда нужно было устрашить, потрясти шаръ земной,- онъ рокоталъ какъ громы. Для щедрости его не было зимы,- была вѣчная осень, тѣмъ болѣе приносившая, чѣмъ болѣе пожинали; его наслажден³я, подобно дельфинамъ, постоянно показывали спину его надъ стих³ей, въ которой жили. Его цвѣтами украшались и короны, и вѣнцы; царства и острова сыпалисъ изъ кармана его какъ мелкая монета".

  

   His face was as the heavens...

   Н³з legs bestrid the ocйan; bis rear'd arm

   Crested the wprld; his voice was propertied

   As all the tuned spneres, and that to friends:

   But when he meant to quail and shake the orb,

   His was as rattling thander. For his bounty,

   There was no winter in't, an autum't was,

   That grew the more by reaping: his delights

   Were dolphinl-ike: they show'd his back above

   The element they liv'd in: in his livery

   Walk'd crowns and crownets: reaоms and islands were

   As plates dropp'd from his pocket. (V, 2,- 82 - 92).

  

   Это - экзальтированный языкъ любви. Не менѣе поэтическ³й, но болѣе точный портретъ сдѣлалъ самъ Антон³й. Онъ изобразилъ себя передъ смертью въ удивительномъ образѣ: "Эросъ, ты видишь еще меня? - Вижу мой повелитель.- Иногда и облако представляется намъ дракономъ, пары - львомъ или медвѣдемъ. Воздухъ нерѣдко морочитъ наши глаза крѣпостями и башнями, нависшими скалами,- зубчатыми горами, синѣющими мысами, съ деревьями, помавающими м³ру. Видѣлъ ты эти призраки, эти чудныя порожден³я вечернихъ сумерекъ?- Видалъ.- И то, что было сейчасъ конемъ - Разлагается съ быстротой мысли и исчезаетъ въ облакахъ, какъ вода въ водѣ.- Бываетъ и это.- И твой вождь, добрый Эросъ, такой-же призракъ"... Невозможно придумать сравнен³я болѣе точнаго для изображен³я этого "блестящаго ничтожества" (выражен³е Гервинуса), украшеннаго самыми блестящими качествами, но безъ всякаго содержан³я, увлекавшагося измѣнчивыми формами исключительно эстетической красоты.

   Любовь Антон³я и Клеопатры,- вотъ сюжетъ трагед³и Шекспира Этотъ сюжетъ представлялъ необычайныя трудности для всякаго другого поэта. Какъ, въ самомъ дѣлѣ, заинтересовать читателя такою личностью, какъ Клеопатра? Надо правду сказать: Клеопатра отвратительная женщина, настоящ³й монстръ, какъ называлъ ее Горац³й. Она - собран³е всѣхъ антипатичныхъ пороковъ; она - кокетка, труслива, низка, коварна, деспотична, жестока, чувственна. Развѣ такою женщиной можно заинтересовать порядочнаго человѣка? И однако, Шекспиръ съумѣлъ заинтересовать насъ этимъ существомъ, и заинтересовалъ насъ, кромѣ того, въ такой высокой степени, что мы, не колеблясь, считаемъ портретъ Клеопатры, сдѣланный имъ,- верхомъ искусства; этотъ портретъ занимаетъ единственное, исключительное мѣсто въ всем³рной литературѣ. Как³я чары употребилъ для этого Шекспиръ, я не знаю, но, думаю, не будетъ слишкомъ рискованнымъ заключить, что въ дѣйствительности онъ и не прибѣгалъ ни къ какимъ чарамъ, а просто довѣрился своему художественному инстинкту и призвалъ на помощь свою поэз³ю,- средство, какъ мы знаемъ, достаточно могущественное.

   Шекспиръ счелъ нужнымъ сохранить за Клеопатрой всѣ ея пороки,- больш³е и малые,- и къ величайшему нашему удивлен³ю, этотъ красивый монстръ не только не подурнѣлъ, но сдѣлался, можетъ быть, еще красивѣе. И прежде всего, Клеопатра - кокетка,- совершеннѣйшая изъ кокетокъ, и притомъ злая кокетка. Посмотрите, какъ она мучитъ бѣднаго Антон³я, какъ издѣвается надъ нимъ, какъ передразниваетъ его, какъ раздражаетъ его, говоря постоянно о Фульв³и: "Можетъ быть Фульв³я сердится; или - какъ знать,- можетъ быть рѣдкобородый Цезарь прислалъ тебѣ всемогущ³й приказъ: "Сдѣлай то или то, покори такое-то царство, освободи такое; исполни это - иначе мы осудимъ тебя". Она въ такой тонкости изучила всѣ женск³я хитрости, что ея служанки, Ира и Харм³ана,- тоже больш³я кокетки,- никакъ не могутъ понять ея женской изворотливости: "Узнай, гдѣ онъ, кто съ ними, что онъ дѣлаетъ;- я не посылаю тебя.- Увидишь, что онъ печаленъ - скажи, что я пляшу; веселъ - скажи, что я вдругъ захворала. Ступай же, да возвращайся скорѣй.- Царица, мнѣ кажется, если ты въ самомъ дѣлѣ любишь его, ты дѣйствуешь совсѣмъ не такъ, какъ бы слѣдовало, чтобы возбудить и въ немъ такую же любовь.- Что же должна я дѣлать, чегобъ не дѣлала уже? - Уступай ему во всемъ, не перечь ему ни въ чемъ.- Глупая, это вѣрнѣйшее средство лишиться его". Къ этой жестокости испорченнаго сердца присоединяется еще какое-то страстное безум³е, свойственное только женщинамъ. Благодаря безумной логикѣ Клеопатры, Антон³й не знаетъ какъ ему быть: если онъ обнаружитъ печаль вслѣдств³е смерти своей жены, Клеопатра подумаетъ, что онъ измѣняетъ ей; если онъ не будетъ печалиться - еще хуже: "О лживая любовь! - скажетъ она,- гдѣ же священные ф³алы, которые тебѣ слѣдовало бы наполнить влагой печали? Теперь я вижу, вижу, по смерти Фульв³и, какъ будетъ принята и моя". Но эта жестокая кокетка не только прикидывается влюбленной, она дѣйствительно любитъ, и эта любовь выражается въ соглас³и съ ея страстно-измѣнчивымъ темпераментомъ. Когда Антон³й уѣхалъ въ Римъ, она не можетъ перенести его отсутств³я. Она бы желала выпить мандрагоры, чтобы проспать все это время: "О, Харм³ана, какъ ты думаешь,- гдѣ онъ теперь? Стоитъ или сидитъ? идетъ или скачетъ на конѣ? О, какъ счастливъ вонь, несущ³й Антон³я! Веди же себя умнѣе, добрый вонь! Знаешь ли кого несешь ты? Атласа поддерживающаго полъ-вселенной! Руку и шлемъ человѣчества! Говоритъ имъ шепчетъ онъ: "гдѣ же, гдѣ нильская змѣйка моя? - такъ зоветъ онъ меня". Она хочетъ знать: былъ онъ печаленъ или веселъ, уѣзжая? Ей отвѣчаютъ: Ни печаленъ, ни веселъ. Она по-своему объясняетъ этотъ фактъ: "О, дивное расположен³е духа! Замѣть, замѣть это, добрая Харм³ана,- вотъ это мужъ; да ты замѣть же это. Онъ не былъ печаленъ, потому что не хотѣлъ с³ять передъ привыкшими смотрѣть такъ, какъ онъ смотритъ; онъ не былъ веселъ,- этимъ онъ, вѣрно, хотѣлъ сказать имъ, что и воспоминан³я, и радость его въ Египтѣ. Между тѣмъ и другимъ - дивное смѣшен³е! Но вѣдь и печаль, и веселость, въ самыхъ крайностяхъ своихъ, никому въ м³рѣ не идутъ такъ, какъ тебѣ... Любила-ли я когда-нибудь такъ Цезаря?" - "О, доблестный Цезарь!" - отвѣчаетъ Харм³ана.- "Клянусь Изидой, я выбью тебѣ зубы, если ты еще разъ сравнишь первѣйшаго изъ мужей съ Цезаремъ".

   Разрывъ Антон³я съ Октав³ей, досада Октав³я, ревность Клеопатры,- таковы были въ дѣйствительности причины сражен³я при Акц³умѣ. Даже истор³я, указывая на друг³я причины борьбы, не отрицаетъ этихъ. Никогда еще роковое господство женщины не было ужаснѣе. Антон³й снова, и на этотъ разъ уже окончательно, подпалъ подъ вл³ян³е Клеопатры; она не покидаетъ его ни на шагъ, не спускаетъ съ него глазъ, чувствуя, что онъ погибъ для нея, если они выпуститъ его изъ рукъ хоть на минуту. Она слѣдуетъ за нимъ въ арм³ю, не обращая ни малѣйшаго вниман³я на затруднен³я, которыя неизбѣжно возникнутъ при выполнен³и стратегическихъ плановъ, вслѣдств³е присутств³я ея въ лагерѣ. Энобарбъ, съ откровенност³ю преданнаго слуги и солдата, протестуетъ противъ ея присутств³я, но Антон³й выгораживаетъ и оправдываетъ ее. Онъ дѣлаетъ даже больше,- ослѣплен³е принимаетъ у него так³я невѣроятные размѣры, что еслибы не свидѣтельство истор³и, мы бы имѣли право подумать, что этотъ невѣроятный фактъ былъ придуманъ самимъ поэтомъ безъ всякаго уважен³я къ правдоподоб³ю: Антон³й предоставляетъ ей, такъ сказать, командован³е арм³ей! На сухомъ пути Антон³й могъ еще побѣдить, имѣя хорошую кавалер³ю, но Клеопатра, вслѣдств³е каприза, настояла на морскомъ сражен³и и Антон³й согласился, несмотря на всю нелѣпость такой фантаз³и.

   Послѣ поражен³я, Октав³й изъ политическихъ видовъ задумалъ разлучить Антон³я съ Клеопатрой. Онъ отправляетъ къ ней вѣстника. Этому вѣстнику стоило сказать лишь одно слово и Клеопатра немедленно согласилась. "Любезнѣйш³й изъ пословъ,- отвѣчаетъ она ему,- скажи великому Цезарю, что я, черезъ тебя, цѣлую его побѣдоносную руку; скажи ему, что я готова положить корону къ ногамъ его, склонить передъ нимъ колѣни; скажи, что желаю узнать судьбу Египта изъ всемогущихъ устъ его". Въ этотъ моментъ входитъ Антон³й и видитъ, какъ рабъ цѣлуетъ ея руку. Оскорбленный, проданный, Антон³й съ бѣшенствомъ обрушивается на Клеопатру: "Быть обманутымъ презрѣнной потаскушкой, не гнушающейся даже и рабомъ... Ты всегда была распутна... Я взялъ тебя, какъ кусокъ, остывш³й на тарелкѣ покойнаго Цезаря". Въ своемъ гнѣвѣ Антон³й величествененъ, какъ Юпитеръ-Громовержецъ. Клеопатра, чувствуя свою вину, не возражаетъ и старается только успокоить его. Они примиряются. Но Клеопатра вторично, изъ низкой трусости, измѣняетъ ему. На этотъ разъ взрывъ гнѣва Антон³я такъ ужасенъ, что она убѣгаетъ, скрывается съ своими женщинами въ мавзолеѣ, распустивъ слухъ, что она умерла.

   Послѣ окончательнаго поражен³я, послѣ того, какъ Антон³й умертвилъ себя, и Клеопатра рѣшила умереть. Как³я причины заставляютъ ее покончить жизнь самоуб³йствомъ? Конечно, не потеря Антон³я и не потеря царства. Все это она могла перенести и перенесла бы. Дѣйствительныя причины ея смерти - мелки и низки. Она узнала, что Октав³й хочетъ вести ее въ Римъ въ качествѣ плѣнницы. "Я не хочу, чтобы меня, какъ рабу, приковали ко двору твоего господина; не хочу, чтобы глупая Октав³я карала меня своими цѣломудренными взглядами. И я не дозволю поднять себя на показъ ликующей черни жестокосердаго Рима. Лучше пусть первая лужа Египта будетъ моей мирной могилой. Лучше бросьте меня совершенно нагую въ тину Нила и пусть раскусаютъ меня водяныя мухи въ отвратительное чудище! Лучше сдѣлайте высочайшую изъ пирамидъ моей родины висѣлицей и повѣсьте меня на ней въ цѣляхъ". Она задумала умереть отъ укушен³я змѣи. Послѣ многихъ опытовъ она убѣдилась, что это - самая пр³ятная смерть, своего рода сладострастье. "Уберите меня, милыя, какъ царицу; принесите мои лучш³я украшен³я,- я опять отправлюсь на Циднъ встрѣчать Марка Антон³я. (Входитъ поселянинъ съ корзиной). Съ тобой красивая нильская змѣйка, умерщвляющая безъ всякихъ мукъ? - Со мной, но я не совѣтую тебѣ трогать ее,- ея покусъ смертеленъ...- Хорошо, хорошо, прощай". Поселянинъ уходитъ, Клеопатра беретъ змѣйку и прикладываетъ ее къ своей груди, говоря Харм³анѣ: "Тише, тише! Развѣ не видишь ты у моей груди малютки, усыпляющей кормилицу своимъ сосан³емъ?" - Никогда еще добровольная смерть не была такъ безмятежна и такъ красива. "Она точно притворилась спящей, чтобы заманить другого Антов³я въ крѣпк³я сѣти своихъ прелестей",- говоритъ Октав³й, глядя на нее. Такова была женщина, о которой одинъ изъ дѣйствующихъ лицъ трагед³и говоритъ: "Мы процѣловали царства и области"...

  

             We have kiss'd away

   Kingdoms and provinces... (III, 8,16-16).

  

   Если Антон³й и Клеопатра есть истор³я страсти, то ."Кор³оланъ* есть истор³я темперамента, и въ этомъ отношен³и послѣдняя римская трагед³я Шекспира представляетъ собой вполнѣ законченный этюдъ необыкновенной глубины наблюден³я, нѣчто совершенно необычайное и единственное во всем³рной литературѣ. Въ "Антон³ѣ и Клеопатрѣ" замѣчается нѣкоторая разбросанность, отсутств³е опредѣленнаго плана, событ³я слишкомъ быстро слѣдуютъ другъ за другомъ, ихъ слишкомъ много, нѣкоторые эпизоды излишни. Это скорѣе драматизированный историческ³й разсказъ, чѣмъ драма. Въ "Кор³оланѣ", напротивъ того, все вниман³е сосредоточивается на героѣ, онъ является и центромъ дѣйств³я, и дѣйствительнымъ содержан³емъ драмы; всѣ событ³я являются какъ бы фономъ, на которомъ съ особенной рельефностью выдѣляется самъ Кор³оланъ.

   Шекспиръ очень близко слѣдовалъ Плутарху, мѣстами даже прямо переводилъ его, но,- странное дѣло! - Кор³оланъ Плутарха и Кор³оланъ Шекспира - двѣ личности, не имѣющ³я почти ничего общаго между собой. Кор³оланъ Плутарха - строг³й патриц³й, хладнокровный и гордый,- настоящ³й римск³й военачальникъ. У Шекспира онъ превратился въ грубаго, можно даже сказать, неотесаннаго солдата, человѣка изъ народа по привычкамъ и языку, въ солдатскаго Геркулеса, "голосъ котораго гремитъ, точно барабанъ", который не выноситъ никакого противорѣчья, человѣка съ какимъ-то дикимъ, неудержимо-страстнымъ темпераментомъ,- въ смѣсь льва съ быкомъ. Плутархъ приписываетъ ему красивый, гуманный поступокъ, говоря, что онъ позаботился спасти своего хозяина во время грабежа Кор³олей. Шекспировск³й Кор³оланъ имѣетъ тоже самое намѣрен³е,- въ сущности, онъ добрый человѣкъ; - но когда Ларц³й спрашиваетъ его: какъ зовутъ этого вольска, онъ нехотя отвѣчаетъ: "Клянусь Юпитеромъ, не помню.- Я такъ утомленъ... ослабла и память... Нѣтъ-ли вина?" - Онъ весь въ поту, онъ дрался точно быкъ, онъ чувствуетъ жажду; о вольскѣ онъ совсѣмъ и не думаетъ. Сражается онъ тоже оригинально, не по-римски, безъ всякаго благородства, во время драки онъ кричитъ, ругается и его голосъ точно труба раздается въ сражен³и. Онъ взялъ приступомъ Кор³оли и во время схватки убивалъ до пресыщен³я. Послѣ этого, онъ, не долго думая, направляется въ другую арм³ю; онъ весь въ крови, какъ человѣкъ, съ котораго содрали шкуру. "Опоздалъ я? - и пастухъ не отличитъ грома отъ барабана такъ хорошо, какъ я голосъ Марц³я отъ всякаго другого.- Опоздалъ я?" Сражен³е еще не окончено; онъ обнимаетъ Комин³я "руками столь-же мощными, какъ въ то время, какъ былъ женихомъ; съ сердцемъ столь-же радостнымъ, какъ въ день свадьбы". И это понятно: сражен³е для него нѣчто въ родѣ праздника; среди свалки, ощущая приближен³е смерти, не замѣчая ранъ, онъ чувствуетъ себя въ своей тарелкѣ; онъ можетъ развернуть всю свою физическую силу; ему необходимы сильныя ощущен³я, запахъ крови, побѣдные крики, стонъ умирающихъ. Онъ въ полномъ значен³и слова - солдатъ, но солдатъ-патриц³й, съ традиц³онной гордост³ю сослов³я, съ инстинктивнымъ презрѣн³емъ въ плебею. Ему предлагаютъ, въ видѣ награды, десятую часть добычи: "Благодарю, полководецъ,- отвѣчаетъ онъ,- но подарковъ за услуги меча моего я не ногу принять". Эта черта характера чудесно его рисуетъ. Замѣтивъ его, солдаты съ восторгомъ кричатъ: "Марц³й, Марц³й!" Онъ свирѣпѣетъ. "Молчите,- кричитъ онъ имъ; что я не смылъ крови, вытекавшей изъ носа; что я сразилъ какого-нибудь ничтожнаго негодяя,- что сдѣлали и мног³е друг³е, только незамѣтно,- такъ вы и превозносите меня чудовищно преувеличенными возгласами, воображая, что мое маленькое я любитъ кормить себя похвалами, приправленными ложью". Ничего не остается болѣе, какъ осыпать его почестями: ему подносятъ въ даръ великолѣпнаго коня съ сбруей, его провозглашаютъ Ка³емъ Марц³емъ Кор³оланомъ; онъ отвѣчаетъ: "Пойду, омою лицо мое, и тогда вы увидите, краснѣю ли я или нѣтъ; какъ бы то ни было - благодарю васъ... Я стану ѣздить на конѣ твоемъ".

   При этихъ солдатскихъ привычкахъ, при этой традиц³онной, всосанной съ молокомъ матери гордости патриц³я, мы легко можемъ себѣ представить, какъ онъ обращается. съ плебеями. Къ нимъ онъ обращается только съ ругательствами, онъ не въ состоян³и выносить всѣхъ этихъ сапожниковъ, портныхъ, носильщиковъ, готовыхъ на колѣняхъ выпрашивать деньги. "Лучше издохнуть, чѣмъ вымаливать у нихъ заслуженную награду",- кричитъ онъ. "Выпрашивать безполезныя голоса всякаго Ноба и Дика!" Но вымаливать эти голоса необходимо, чтобъ сдѣлаться консуломъ; друзья заставляютъ его обратиться къ толпѣ. Онъ соглашается, но внутри дрожитъ отъ гнѣва и бѣшенства: "Что же долженъ я говорить?- "Любезный другъ, прошу тебя". Проклят³е! Я никакъ не ногу настроить мой языкъ на этотъ ладъ.- "Взгляни, мой другъ, на мои раны,- я получилъ ихъ на службѣ отечеству, тогда какъ мног³е изъ твоей брат³и съ ревомъ бѣжали отъ грома нашихъ же барабановъ". Трибунамъ нетрудно противодѣйствовать выбору кандидата, который обращается въ толпѣ въ такомъ тонѣ. Они его подзадориваютъ и въ сенатѣ напоминаютъ ему его рѣчь о хлѣбѣ. Онъ ее тутъ же повторяетъ и усиливаетъ ее еще новыми нападками на народъ. Его не могутъ удержать ни просьбы друзей, ни величайшая опасность; "его сердце - на устахъ его; онъ забываетъ, что когда-то слышалъ имя смерти". Онъ ругаетъ народъ, поноситъ трибуновъ, которыхъ называетъ льстецами черни. "Довольно",- совѣтуетъ ему Менен³й. "Черезчуръ довольно",- прибавляютъ трибуны. "Нѣтъ, мало еще! Выслушайте и заключен³е, въ истинности котораго я поклянусь всѣмъ, что есть святого, какъ божескаго, такъ и человѣческаго... Вырвать разомъ собирательный языкъ толпы, лишить ее возможности лизать ядовитую для нея сладость". Трибуны кричатъ, обвиняютъ его въ измѣнѣ дѣлу народа. "Прочь, старый козелъ! - отвѣчаетъ онъ имъ...- прочь, старая гниль, или я вытрясу кости изъ твоихъ лохмотьевъ". Но этихъ ругательствъ ему мало; онъ уже не владѣетъ собой и бросается на нихъ, какъ бѣшеный быкъ, полагая, что онъ среди волковъ. "Въ чистомъ полѣ я одинъ убралъ бы полсотни этихъ негодяевъ".

   Передъ своею матерью, однако, онъ склоняется и уступаетъ ей. Въ ней онъ инстинктомъ чувствуетъ такую же гордую душу, такую же необузданпую храбрость. Онъ всегда находился подъ вл³ян³емъ этой гордой женщины; онъ чувствуетъ, что "ея похвалы сдѣлали его солдатомъ". Безсильный по отношен³ю къ самому себѣ, онъ всегда былъ только исполнителемъ того, что она задумывала. Онъ покоряется ей, какъ солдатъ передъ своимъ генераломъ; но какихъ невѣроятныхъ усил³й стоитъ ему эта покорность! "И я долженъ предстать передъ нихъ съ непокрытой головой? Долженъ опозорить благородное сердце ложью подлаго языка? Хорошо, я уступаю вамъ; но грози опасность только этому куску глины,- я скорѣй согласился бы, чтобъ они стерли эту форму Марц³я въ пыль и развѣяли ее по вѣтру!" Мать настаиваетъ. "Успокойся, матушка, не брани меня, я пойду,- я вылещу ихъ благосклонность, поддѣну сердце ихъ и возвращусь любимцемъ всѣхъ ремесленниковъ Рима". И дѣйствительно, онъ отправляется. Сначала онъ сдерживается. Тогда трибунъ произноситъ обвинен³е; онъ провозглашаетъ его измѣнникомъ. "Какъ, измѣнникомъ?" - восклицаетъ онъ.- "Сдѣлай милость, воздержись, ты обѣщалъ",- говорилъ ему Менен³й.- "Да охватятъ вашъ народъ огни преисподней ада! меня, меня называть измѣнникомъ? Дерзк³й трибунъ, будь въ глазахъ твоихъ тысяча смертей, въ твоихъ рукахъ - столько же милл³оновъ, а на языкѣ - оба числа, я и тогда сказалъ бы, что ты лжешь, и сказалъ бы это такъ же свободно, какъ молюсь богамъ!" Друзья окружаютъ его, упрашиваютъ его успокоиться; но онъ ничего не слушаетъ: "Пусть осуждаютъ на низвержен³е съ Тарпейской скалы, на скитальческое изгнан³е; пусть сдираютъ кожу, морятъ въ темницѣ, не давая болѣе зерна въ сутки,- я не куплю пощады и цѣной одного ласковаго слова; не измѣнюсь изъ-за того, что они могутъ даровать, хотя бы для этого стоило только сказать: здравствуйте".- Его приговариваютъ къ изгнан³ю и народъ съ восторгомъ принимаетъ этотъ приговоръ. "Подлая стая псовъ,- отвѣчаетъ Кор³оланъ; - псовъ, которыхъ дыхан³е противно, какъ испарен³е гнилыхъ болотъ, которыхъ любовью я такъ же дорожу, какъ непотребными трупами, заражающими воздухъ,- я и самъ изгоню васъ: оставайтесь здѣсь съ вашимъ непостоянствомъ. Пусть каждая вздорная молва приводитъ васъ въ трепетъ! пусть враги ваши, однимъ уже колебан³емъ перьевъ на ихъ шлемахъ, навѣваютъ на васъ отчаян³е! Сохраняйте власть изгонять вашихъ защитниковъ до тѣхъ поръ, пока ваше невѣжество, понимающее тогда только, когда придется почувствовать, не щадя и васъ,- вѣчныхъ враговъ самимъ себѣ,- не сдѣлаетъ васъ, наконецъ, жалкими рабами какого-нибудь народа, который овладѣетъ вами безъ удара мечемъ. Презирая, изъ-за васъ, городъ, я обращаюсь въ нему спиною. Есть м³ръ и внѣ Рима".

   Легко понять какъ велико его презрѣн³е и ненависть. Эта ненависть ростетъ въ ожидан³и мести. Онъ переходитъ на сторону вольсковъ и съ ними идетъ на Римъ. Его друзья на колѣнахъ умоляютъ его пощадить Римъ; онъ не слушаетъ ихъ. "Я не знаю ни матери, ни жены, ни сына". Но скорѣе всего, что не знаетъ онъ самого себя. Сила ненависти въ великомъ сердцѣ есть только сила величайшей любви. Онъ такъ же непосредственно необузданъ въ своихъ проявлен³яхъ любви, какъ и ненависти; онъ такъ же не умѣетъ владѣть собой въ радости, какъ и въ страдан³и. Съ дикой радостью онъ кидается въ объят³я своей жены, онъ преклоняетъ колѣна передъ своего матерью; онъ плачетъ какъ ребенокъ и уступаетъ мольбамъ матери. По возвращен³и въ Кор³оли, одно непочтительное слово Ауфид³я снова приводитъ его въ бѣшенство и онъ гибнетъ.- Такова истор³я этого темперамента. Въ "Кор³оланѣ" Шекспиръ далъ самый полный образецъ изучен³я темпераментовъ въ художественномъ произведен³и и сдѣлалъ ген³альное примѣнен³е психологическаго закона господствующей страсти.

   Но не одинъ лишь темпераментъ изученъ въ "Кор³оланѣ"; какъ и въ другихъ своихъ римскихъ трагед³яхъ, велик³й поэтъ занятъ соц³альными и политическими отношен³ями. Въ "Юл³и Цезарѣ" онъ представилъ намъ борьбу республики съ монархическимъ принципомъ и неизбѣжное паден³е республики; въ "Антон³и и Клеопатрѣ" мы видимъ какъ античный Римъ, издержавъ всѣ лучш³е соки своего организма, гибнетъ среди орг³и; въ "Кор³оланѣ" Шекспиръ далъ намъ героическую эпоху римской истор³и и развернулъ передъ нами удивительную картину борьбы въ средѣ самой республики между аристократическимъ и демократическимъ принципами; другими словами, въ этой трагед³и Шекспиръ коснулся самой сущности всякой государственной жизни. Противоположности между этими двумя принципами велик³й поэтъ намѣтилъ съ необычайной, откровенной рѣзвостью, широкими мазками, такъ что вся трагед³я кажется не столько законченной картиной, сколько громаднымъ картономъ, чуть-чуть набросаннымъ и далеко неоконченнымъ, но отъ этой неоконченности (въ общественно-политическомъ отношен³и) картина нисколько не теряетъ свое значен³е. Неоконченность эта явилась какъ неизбѣжное услов³е: Шекспиръ не думалъ выступать съ защитой какого-нибудь одного изъ этихъ принциповъ, не думалъ проповѣдывать какой-нибудь политической теор³и, не думалъ выступать съ своимъ личнымъ мнѣн³емъ, какъ это дѣлалъ, напримѣръ, Шиллеръ въ своемъ "Вильгельмѣ Теллѣ", въ "Донъ Карлосѣ", или В. Гюго въ "Кромвелѣ". Шекспиръ въ "Кор³оланѣ" изучалъ услов³я государственной жизни - и больше ничего. Сдѣлалъ онъ это не абстрактно, теоретически, какъ могъ бы сдѣлать доктринеръ въ родѣ Гизо, политическ³й мечтатель въ родѣ Мишле, или историкъ съ склонностью къ слишкомъ большимъ и туманнымъ обобщен³ямъ въ родѣ Ренана; напротивъ того, Шекспиръ взялъ извѣстный конкретный фактъ изъ истор³и Рима и разработалъ его не какъ политическ³й теоретикъ, а какъ поэтъ, для котораго всяк³я теор³и имѣютъ лишь очень второстепенное значен³е и который интересуется не выводами абстрактнаго ума, а самой жизнью, изучая ее во всѣхъ ея безконечныхъ проявлен³яхъ и отстраняя отъ себя, съ какой-то ревнивой нетерпимост³ю, всяк³й односторонн³й синтезъ.

   На этомъ фонѣ соц³альной борьбы двухъ принциповъ рисуется во весь свой ростъ гранд³озная фигура героя. Мы уже знаемъ темпераментъ этого героя; но въ Кор³оланѣ Шекспиръ подмѣтилъ не только темпераментъ, но также и характеръ. Изучен³е этого характера - одного изъ самыхъ интересныхъ,- опять-таки является единственнымъ, по своей ген³альности, во всем³рной литературѣ. Основной чертой этого характера является гордость, но гордость не только патриц³я, т. е. не только соц³альная или сословная гордость, воспитанная вѣками истор³и и мало-по-малу исчезающая вмѣстѣ съ исчезновен³емъ извѣстнаго историческаго фазиса, но также и личная гордость, глубоко эгоистическая,- продуктъ не общественныхъ услов³й, а натуры съ извѣстными предрасположен³ями, органически связанными съ темпераментомъ. Въ самомъ началѣ трагед³и (I, 1), одно выражен³е Кор³олана, сказанное какъ бы случайно, ясно показываетъ, что онъ озабоченъ не интересами своей парт³и, и даже не интересами своей родины, а исключительно лишь интересами своей славы. "Вольски,- говоритъ онъ,- возстали... подъ начальствомъ Тулла Ауфид³я; будь я не то, что есть,- я бы желалъ быть только имъ... Еслибы свѣтъ распался на двѣ враждующ³я половины, и Ауфид³й очутился бы на моей сторонѣ,- я перешелъ бы на другую, единственно для того, чтобы сражаться противъ него; это левъ, охота за которымъ моя гордость". Такъ чувствовать и думать не могъ бы римлянинъ временъ Кор³олана. Стапферъ остроумно сравниваетъ эти слова Кор³олана съ словами Горац³я въ трагед³и Корнеля:

  

   Contre qui que ce soit que mon paye m'emploie,

   J'accepte aveuglement cette gloire avec joie;

   Celle de recevoir de tels commandements

   Doit étouffer en noue tous autres sentiments.

   Qui, près de le servir, considère autre chose,

   A faire ce qu'il doit lâchement se dispose...