Чуйко Владимир Викторович - Шекспир, его жизнь и произведения

существующую между Фальстафомъ "Виндзорскихъ кумушекъ" и Фальстафомъ "Генриха IV".

   Источниковъ для "Виндзорскихъ кумушекъ" комментаторы насчитываютъ нѣсколько, но въ дѣйствительности только два имѣютъ существенное значен³е: Разсказъ изъ "Le tredici piacevoli notti" Страпаролы и разсказъ изъ "Il Pecorone" Ф³орентини. Разсказъ Страпаролы былъ переведенъ и отчасти передѣланъ извѣстнымъ англ³йскимъ комикомъ Тарльтономъ. Вѣроятнѣе всего, что Шекспиръ пользовался всѣми тремя источниками. Онъ воспользовался интригой Страпаролы и Тарльтона, измѣнивъ ее нѣсколько; напр., устранилъ обманъ жены и смерть мужа. Нѣкоторые критики видятъ въ этомъ обстоятельствѣ нравоучительныя цѣли поэта, хотя его измѣнен³я можно гораздо проще и естественнѣе объяснить тѣмъ обстоятельствомъ, что принимая всѣ подробности первоначальнаго разсказа, Шекспиръ лишалъ себя многихъ комическихъ сторонъ своего сюжета. Необходимо замѣтить къ тому, что въ новеллѣ Страпаролы встрѣчается еще другой комическ³й элементъ: когда во время праздничныхъ плясокъ любовникъ объясняется въ любви тремъ женщинамъ разомъ,- онѣ, сообщивъ другъ дружкѣ, рѣшаются наказать его и, подъ тѣмъ предлогомъ, что его нужно спасти отъ пришедшаго мужа, одна за другой ставятъ его въ самыя ужасныя положен³я. Эти комическ³я положен³я вошли какъ основной элементъ въ комед³ю Шекспира; онъ ихъ обставилъ комической шуткой новеллы Ф³орентини и украсилъ мотивами сатирическаго характера, такъ какъ въ комед³и Шекспира безпричинная ревность мужа наказывается шуточными продѣлками честныхъ женъ. Вотъ все, что было заимствовано Шекспиромъ. Вся та часть комед³и, гдѣ участвуютъ Анна Пэджъ, Фентонъ, докторъ Каюсъ, Слендеръ, Шалло, Пэджъ, хозяинъ "Подвязки" - была прибавлена Шекспиромъ. "Нужно твердо помнить,- говоритъ Рудольфъ Жене,- что не вслѣдств³е чтен³я того или другого разсказа у поэта явилась мысль написать комед³ю, но что онъ для назначеннаго уже ему главнаго лица искалъ дѣйств³я, которымъ могъ бы воспользоваться, и поэтому нужно въ этомъ случаѣ удивляться его необыкновенному искусству."

   "Виндзорск³я кумушки" стоятъ совершенно особо въ ряду другихъ комед³й Шекспира. Тамъ преобладаетъ фантаз³я и поэз³я, высокое чувство природы, грустный и, по временамъ, саркастическ³й взглядъ на жизнь, фантасмагор³я чувства и фантастическ³й элементъ; здѣсь же, наоборотъ, преобладающимъ элементомъ ставится непосредственное наблюден³е мѣщанской жизни во всѣхъ ея проявлен³яхъ, за исключен³емъ развязки, гдѣ является снова лирическая фантаз³я. Эта комед³я, подобно полному микрокозму, сосредоточиваетъ въ себѣ все англ³йское общество; всѣ существенныя функц³и городской и общественной жизни XVI столѣт³я сгруппированы здѣсь съ поразительнымъ искусствомъ.

   Наиболѣе существеннымъ и нужнымъ элементомъ города является хозяинъ таверны - соединительное звено всѣхъ слоевъ общества, другъ всѣхъ и каждаго; полный, съ краснымъ, жирнымъ лицомъ, онъ всегда на порогѣ своей таверны, онъ знаетъ всѣхъ и все; всѣ уважаютъ его, потому что онъ находится въ сношен³яхъ съ великими м³ра сего. Купецъ прибѣгаетъ въ нему, какъ въ посреднику торговыхъ сдѣлокъ; молодой вельможа даетъ ему щекотливыя поручен³я. Онъ непремѣнно весельчакъ, постоянно остритъ и заставляетъ смѣяться. Онъ, кромѣ того, примиритель по существу, разумѣется въ интересахъ своей гостинницы. Въ "Виндзорскихъ кумушкахъ" онъ вмѣшивается въ споръ Каюса съ Эвансомъ, которые хотятъ драться на дуэли и, не будучи въ состоян³и примирить ихъ, плутуетъ, назначая каждому особое мѣсто для свидан³я и, въ концѣ концовъ, все-таки примиряетъ ихъ. Это типъ, исчезнувш³й въ наше время, но превосходно представляющ³й одну изъ любопытныхъ сторонъ англ³йской жизни* Рядомъ съ хозяиномъ таверны мы видимъ доктора (Каюсъ) съ французскимъ произношен³емъ, педанта съ претенз³ями, хвастающагося своими сношен³ями съ дворомъ, повѣреннаго всѣхъ семейныхъ тайнъ. "Онъ столько же знаетъ о Гиппократѣ и Галенѣ, сколько знаетъ горшокъ; и вдобавокъ къ этому еще плутъ и трусъ, какого только вы можете встрѣтить на свѣтѣ". За нимъ мы примѣчаемъ пастора (Эванса), съ валл³йскимъ произношен³емъ, еще болѣе комичнымъ, чѣмъ произношен³е Каюса, представителя церкви, духовнаго наставника и въ этомъ качествѣ соперника доктора, съ открытой, добродушной физ³оном³ей, весельчака, готоваго при случаѣ спѣть веселую пѣсенку и подраться на дуэли. Еще степенью выше въ общественной ³ерарх³и мы видимъ судью, знаменитаго Шалло, знакомаго намъ и по "Генриху IV",- хвастуна и болтуна, напускающаго на себя важность; это - представитель закона, защитникъ порядка и общественной нравственности. Онъ - лучшее украшен³е мѣщанства, представителями котораго въ нашей комед³и являются также Пэджъ и Фордъ, личности вульгарныя, съ руками привычными къ труду, фермеры-собственники и горожане. Но въ городѣ немаловажную роль играетъ также и эсквайръ (Слендеръ),- эсквайръ, конечно, провинц³альный, нѣчто среднее между мѣщаниномъ и дворяниномъ, съ дурацкой физ³оном³ей, жалующ³йся, что у него только три лакея и одинъ пажъ, провинц³альный франтъ, любитель собачьихъ бѣговъ и медвѣдей. Эта коллекц³я была бы не полна, еслибы во главѣ не имѣла Фальстафа, представляющаго собой элементъ рыцарства.

   Очень любопытную передѣлку "Виндзорскихъ кумушекъ" представляетъ комед³я императрицы Екатерины II. Это впрочемъ не столько передѣлка, сколько сокращенный переводъ со значительными отступлен³ями отъ оригинала. Удерживая цѣликомъ фабулу и содержан³е комед³и, она тѣмъ не менѣе переноситъ дѣйств³е въ Росс³ю, въ "градъ св. Петра", на постоялый дворъ. Дѣйствующ³я лица точно также принимаютъ русск³й обликъ: мировой судья Шалло превращается въ Митрофана Аввакумовича Шалова; Слендеръ - въ Ивана Авраамовича Люлюкина; Пэджъ - въ Егора Авдѣича Папина; Фордъ - въ Фордова; пасторъ сэръ Гугъ Эвансъ - въ Ванова, докторъ Каюсъ - въ доктора Кажу; мисстрисъ Куикли - въ французскую торговку мадамъ Кьели; самъ Фальстафъ превращается въ Полкадова. Характеристика этихъ лицъ, мало измѣненная переводчицей, приноровлена, однако, къ русской жизни. Но измѣнен³я, по преимуществу, замѣтны въ роли Фальстафа. На первый взглядъ кажется непонятнымъ, почему переводчица пожертвовала комическимъ элементомъ фигуры Фальстафа и сдѣлала изъ нея блѣдную, совершенно неудавшуюся фигуру прокутившагося русскаго барина? Но это измѣнен³е имѣло смыслъ и значен³е въ концѣ XVIII столѣт³я; роль Фальстафа, переданная вѣрно и точно была-бъ непонятна и чужда русскому зрителю того времени. Имѣя весьма смутное представлен³е о Франц³и, онъ не имѣлъ никакого понят³я объ Англ³и, съ ея своеобразнымъ общественнымъ строемъ, съ ея правами и особенностями. Но въ искажен³и Екатериной роли Фальстафа замѣтно и другое намѣрен³е. "Виндзорск³я кумушки" - не сатира, а шутка, основанная на живомъ и непосредственномъ наблюден³и дѣйствительности. Комед³я, перенесенная на русскую почву въ такомъ видѣ, неизбѣжно потеряла-бы характеръ шутки и превратилась-бы въ грубый фарсъ, къ тому же непонятный. Поэтому, нужно было въ передѣлку внести новый элементъ - элементъ сатиры на русск³е правы. Такъ и поступила Екатерина. Ея Полкадовъ - вовсе не жирный рыцарь Шекспира, а прокутивш³йся русск³й баринъ, старающ³йся добывать деньги при помощи любовныхъ интригъ. Онъ щеголяетъ французскимъ языкомъ, онъ изъѣздилъ Европу вдоль и поперекъ, онъ говоритъ: "chez nous à Paris", хвастаетъ своими иностранными манерами и чрезвычайно доволенъ тѣмъ, что посвященъ въ тайны новѣйшей парижской моды. Придавая такой мѣстно-русск³й характеръ шекспировскому Фальстафу, Екатерина касается одной изъ самыхъ больныхъ сторонъ тогдашняго русскаго дворянства - обезьянничан³я запада. Начало этого обезьянничан³я именно совпадаетъ съ царствован³емъ Екатерины. Только тогда русское дворянство начало знакомиться съ Европой; сношен³я сдѣлались не случайными, а постоянными, вскорѣ въ Петербургѣ и Москвѣ образовалась мода европеизма и щегольства европейскими манерами. Мода эта была введена, главнымъ образомъ, дворомъ. Сама императрица была представительницей европейскихъ идей: она переписывалась съ Вольтеромъ, приглашала въ Петербургъ Дидро и Фальконэ, устраивала въ Эрмитажѣ вечера, говорила по-французски, увлекалась Франц³ей и энциклопедистами, и только въ концѣ царствован³я, испуганная размѣрами, принимаемыми французской революц³ей - повернула въ другую сторону. Оставляя въ сторонѣ вопросъ о введен³и въ Росс³и европейскихъ идей и идеаловъ и, касаясь лишь моды на европеизмъ, нельзя не замѣтить, что эта мода была именно дѣломъ Екатерины и противъ-то этой моды она первая и вооружилась въ своемъ произведен³и: "Вольное, но слабое подражан³е изъ Шекспира, комед³я: Вотъ каково имѣть корзину и бѣлье".

   Болѣе поучительною и интересною для истор³и сравнительной литературы является параллель между Шекспиромъ и Мольеромъ. Оба ген³я не разъ встрѣчались или въ выборѣ сюжетовъ, или въ выборѣ характеровъ. Какъ Мольеръ, такъ и Шекспиръ руководствовались одною и тою же акс³омой: "je prends mon bien partout où je le trouve". Встрѣча была и на этотъ разъ. Шекспиръ для своихъ "Виндзорскихъ кумушекъ" воспользовался разсказомъ итальянскаго происхожден³я, который точно также послужилъ и Мольеру канвой для его "Ecole des femmes". Комическое положен³е какъ тутъ, такъ и тамъ, приблизительно одинаково; Мольеръ сходится съ Шекспиромъ даже въ измѣнен³и итальянской новеллы; оба, напримѣръ, устраняютъ трагическую развязку, оба устраняютъ виновность жены, но каждый устраняетъ по-своему. Мольеръ достигаетъ этого, радикально измѣняя отношен³я обманутаго къ обманщицѣ: Арнольфъ - не мужъ Агнессы, а вздыхатель, и это обстоятельство позволяетъ молодой дѣвушкѣ отдаться Орасу безъ преступлен³я и даже безъ обмана. Тѣмъ не менѣе, это разрѣшен³е щекотливаго вопроса не вполнѣ удовлетворительно: удивлен³е старика, страстно влюбленнаго, и его окончательное отчаян³е производятъ тяжелое впечатлѣн³е, которое не искупается комизмомъ подробностей, въ немъ даже замѣтна трагическая нота. Мольеръ, къ тому же, и въ развит³и подробностей не такъ счастливъ, какъ Шекспиръ. Фордъ у Шекспира подъ вымышленнымъ именемъ дѣлается довѣреннымъ лицомъ Фальстафа; точно также и Арнольфъ въ мольеровской комед³и является довѣреннымъ лицомъ Ораса; но всѣ комическ³я перипет³и этого положен³я совершаются на сценѣ у Шекспира, между тѣмъ какъ онѣ только разсказаны у Мольера. Само собой разумѣется, что въ разсказѣ теряется, по крайней мѣрѣ, половина комизма; является простая, довольно холодная передача фактовъ, въ то время какъ у Шекспира мы видимъ дѣйств³е. Вотъ, напр., одинъ изъ такихъ разсказовъ:

  

   Mais à peine tous deux dans la chambre étions nous

   Qu'elle a sur les dégrés entendu son jaloux;

   Et tout ce qu'elle a pu dans un tel accessoire,

   C'est de m'enfermer dans une grande armoir.

   Il est entré d'abord, je ne le voyais pas,

   Mais je l'oyais marcher, sans rien dire, a grands pas,

   Poussant de temps en temps des soupirs pitoyables

   Et donnant quelque fois des grands coups sur les tables,

   Frappant le petit chien qui pour lui s'émouvait,

   Et jetant brusquement les hardes qu'il trouvait... *)

  

   *) Какъ только мы остались вдвоемъ въ комнатѣ,- она услыхала шаги своего ревнивца на лѣстницѣ; она только и могла сдѣлать въ этомъ случаѣ, что запереть меня въ большой шкафъ. Онъ вошелъ, я его не видѣлъ, но слышалъ, какъ онъ молча ходилъ большими шагами, испуская отъ времени до времени жалобные вздохи, толкая въ бѣшенствѣ столы, нанося удары собаченкѣ, встревоженной его волнен³емъ, и бросая попадавш³еся ему подъ руку пожитки.

  

   Разсказъ замѣчателенъ по формѣ и по языку, но не производитъ того комическаго впечатлѣн³я, какое производитъ соотвѣтствующая сцена у Шекспира. То что, разсказывая, Мольеръ скрываетъ отъ нашихъ взоровъ,- Шекспиръ, напротивъ, показываетъ намъ, мы присутствуемъ при комической сценѣ, только разсказанной Мольеромъ. У Шекспира при обыскахъ ревнивца мы видимъ, какъ мужъ въ бѣшенствѣ швыряетъ грязнымъ бѣльемъ. Такимъ образомъ, самыя смѣшныя перипет³и, почти совершенно незамѣчаемыя въ пьесѣ Мольера, составляютъ самыя комическ³я сцены у Шекспира. Мольеръ избѣгаетъ фарса, въ то время какъ Шекспиръ вездѣ его ищетъ; Мольеръ умѣряетъ комическ³й элементъ, Шекспиръ вездѣ его утрируетъ. Палка, отъ которой за кулисный страдаетъ Орасъ, весьма осязательно гуляетъ по спинѣ Фальстафа, переодѣтаго въ старую бабу. Рога, которые для Арнольфа являются только невидимымъ пугаломъ, слишкомъ видны у Шекспира и, въ рѣшительную минуту, при освѣщен³и тысячи огней въ виндзорскомъ паркѣ, украшаютъ своими чудовищными развѣтвлен³ями лобъ осмѣяннаго Фальстафа. Къ тому же, и самый предметъ насмѣшки различенъ въ обѣихъ комед³яхъ. Мольеръ издѣвается надъ старикомъ (почти мужемъ), который готовилъ себѣ въ жены невинную молодую дѣвушку; онъ вышучиваетъ невѣжество, глупость, пошлость и, въ концѣ концовъ, преподноситъ зрителю мораль въ видѣ афоризма, что если выгонишь природу въ дверь, то она влѣзетъ въ окно, и что женщина перехитритъ самаго хитраго и опытнаго мужчину (отсюда и заглав³е пьесы: Школа женщинъ). Въ комед³и же Шекспира только педанты-моралисты могутъ видѣть нравоучительныя цѣли; у него это - этюдъ въ формѣ фарса; этюдъ, во-первыхъ, человѣческаго сердца, во-вторыхъ этюдъ реальныхъ типовъ, правда съ примѣсью сатиры, но безъ малѣйшаго намѣрен³я приходить въ какимъ бы то ни было поучительнымъ выводамъ. У Мольера - сатира надъ глупостью человѣческою, у Шекспира - изучен³е натуры въ нѣкоторыхъ комическихъ ея проявлен³яхъ.

   Этотъ примѣръ указываетъ на существенную разницу между комическимъ ген³емъ двухъ великихъ европейскихъ народовъ. Для француза сущность комед³и заключается, по преимуществу, въ тонкой, умѣренной сатирѣ, въ смѣшной и вредной сторонѣ нравовъ, изрѣдка - въ психологическомъ этюдѣ съ цѣлью практическою; и комед³я при этихъ услов³яхъ гораздо болѣе является произведен³емъ разсудка, чѣмъ воображен³я, въ ней гораздо болѣе наблюдательности, чѣмъ фантаз³и. Англичане совершенно иначе понимаютъ комед³ю; для нихъ, по большей части, комед³я есть плодъ блестящей фантаз³и, нѣчто въ родѣ фейерверка, капризныхъ выходокъ воображен³я, остротъ. Для того, чтобы убѣдиться въ этомъ коренномъ различ³и комическаго ген³я двухъ нац³й, стоитъ только обратить вниман³е на комед³ю въ ея двухъ величайшихъ представителяхъ: у Мольера и у Шекспира. Во всѣхъ произведен³яхъ Мольера, начиная съ "Etourdi" и кончая "Le malade imaginaire" этотъ французск³й характеръ комическаго элемента рѣзво замѣтенъ. Въ комед³яхъ же Шекспира, напротивъ, преобладаетъ англ³йск³й характеръ фантаз³и, юмора, блестящей поэз³и, иногда скептическаго отношен³я въ людямъ и человѣчеству.

   Уже въ "Виндзорскихъ кумушкахъ",- этой единственной у Шекспира мѣщанской комед³и,- этотъ англ³йск³й характеръ юмора и фантаз³и ярко бросается въ глаза. Это - не сатира, не насмѣшка надъ пороками, не издѣвательство надъ слабостями; это - просто этюдъ мѣщанской дѣйствительности, но этюдъ, обогащенный добродушнымъ юморомъ, который льется черезъ край и въ концѣ переходитъ въ лирическое настроен³е и даже въ полуфантастическ³й элементъ. Но "Виндзорск³я кумушки" - только вылазка великаго поэта въ область, мало ему свойственную,- въ область практическаго ума, морали. Дѣйствительной комед³и Шекспира нужно искать не въ "Виндзорскихъ кумушкахъ", а въ "Снѣ въ лѣтнюю ночь", въ "Потерянныхъ усил³яхъ любви", и въ особенности въ позднѣйшихъ, самыхъ совершенныхъ комед³яхъ: въ "Much Ado About Nothing" (Много шуму изъ ничего), въ "As you like it" (Какъ вамъ угодно), въ "Twelfth Night" (Двѣнадцатая ночь), къ которымъ мы теперь и переходимъ.

   "Много шуму изъ ничего" появилась впервые въ издан³и in-quarto 1600 г. подъ слѣдующимъ заглав³емъ. "Much adoe about Nothing. As it hath been sundrie times publikely acted by the right honourable, the Lord Chamberlaine the seruants. Written by William Shakespeare" (Много шуму изъ ничего. Какъ это было публично играно нѣсколько разъ слугами лорда Камергера. Написана Вильямомъ Шекспиромъ). Источникомъ для этой комед³и послужили Шекспиру "Неистовый Орландъ" Ар³осто и новелла Банделло о Тимбрео де-Кардона. Въ этихъ двухъ произведен³яхъ разработанъ мотивъ оклеветан³я Геро и дальнѣйш³я послѣдств³я этого поступка. Въ этомъ, собственно, мотивѣ и заключается дѣйств³е комед³и, но у Шекспира онъ уходитъ на второй планъ, а на первый выдвигаются фигуры Беатриче и Бенедикта, точно такъ-же, какъ и эпизодическ³я фигуры Догберри и Вержа. Всѣ эти фигуры принадлежатъ исключительно Шекспиру. Въ комед³и ярко подчеркнутъ контрастъ между двумя парами влюбленныхъ: Геро и Клавд³о и Беатриче и Бенедиктъ. Геро и Клавд³о - натуры слабыя, пассивныя, не умѣющ³я противостоять, въ случаѣ нужды, дѣйствительности, не могущ³я бороться съ нею; на нихъ-то и обрушивается катастрофа. Напротивъ того, Беатриче и Бенедиктъ - натуры активныя, сильныя, дѣятельныя, которыя отъ бездѣлья перебраниваются и острятъ другъ надъ другомъ, но когда наступаетъ пора серьезнаго дѣла, обнаруживающ³я сильную волю и дѣятельную энерг³ю. Въ комед³и любопытно именно то обстоятельство, что Шекспиръ перенесъ центръ интереса съ фабулы на аксессуары, такъ что дѣйствительность оказалась простымъ, не имѣющимъ значен³я фономъ, на которомъ ярко выступаютъ лица, не принимающ³я въ дѣйств³и почти никакого участ³я.

   Намъ неизвѣстно ни одно издан³е in-quarto комед³и "Какъ вамъ угодно", но въ реестрахъ книгопродавцевъ отъ 4 августа 1600 г. значится: "As you like it, а book". Миресъ въ 1598 г. еще не упоминаетъ объ этой комед³и, значитъ она могла быть написана не раньше 1599 г. и во всякомъ случаѣ не позднѣе начала 1600 г. Сюжетъ комед³и заимствованъ непосредственно изъ романа Лоджа: "Rosalinde: Euphues Golden Legacie" (Розалинда: Золотое наслѣдство Эвфуэса). Всѣ главныя перипет³и комед³и и лица взяты Шекспиромъ изъ романа: изгнанный герцогъ, скитающ³йся въ Арденскомъ лѣсу, вражда Оливера къ Орландо, единоборство съ силачемъ, дружба Розалинды и Цел³и, ихъ бѣгство въ Арденск³й лѣсъ, встрѣча съ Орландо. Собственно Шекспиру принадлежатъ вводныя, эпизодическ³я лица: клоунъ Тоучстонъ, меланхоликъ Джэкъ, Вильямъ и Одрэ, сэръ Оливеръ Мэртекстъ. "Какъ вамъ угодно" - не столько комед³я, сколько пастораль, она вся построена на фантастическихъ происшеств³яхъ, на воображаемыхъ страдан³яхъ и радостяхъ; поступки дѣйствующихъ лицъ, ихъ чувства, страсти почти немотивированы, они являются по желан³ю самого автора, безъ всякой другой причины. Въ общемъ, это - фантасмагор³я, увлекательная своимъ поэтическимъ колоритомъ, яркостью красокъ, чарующей фантаз³ей, которая увлекаетъ васъ даже тогда, когда вы вполнѣ сознаете всю неправдоподобность событ³й, всю иллюз³ю дѣйств³я. Но въ этой фантастической шуткѣ скрыто недовольство цивилизац³ей, стремлен³е къ природѣ, желан³е общен³я съ нею.

   О времени создан³я комед³и "Двѣнадцатая Ночь" мы можемъ, въ сущности, сказать-то, что уже говорили по поводу "Какъ вамъ угодно". Впервые она появилась въ in-folio; Миресъ не упоминаетъ о ней. Значитъ, она написана во всякомъ случаѣ послѣ 1598 года. Нѣкто Маннингэмъ, дневникъ котораго былъ найденъ Кольеромъ, упоминаетъ о представлен³и ея въ 1602 г. Поэтому съ вѣроятност³ю можно заключить, что она была написана въ 1601 г. или въ 1602 г. Любопытно, что фабула пьесы заимствована изъ того же источника, изъ котораго раньше Шекспиръ взялъ фабулу "Двухъ Веронцевъ",- изъ истор³и Фелисмены Монтемайора, гдѣ разсказывается, что одна дѣвушка слѣдуетъ за своимъ возлюбленнымъ въ мужскомъ платьѣ, не будучи имъ узнанной, оказываетъ ему услуги, между тѣмъ какъ онъ посылаетъ ее въ качествѣ посредника къ своей новой возлюбленной. Однимъ словомъ, положен³е В³олы относительно Орсино и Олив³и. Впрочемъ, весьма вѣроятно, что это основное положен³е было заимствовано Шекспиромъ не прямо изъ Монтемайора, а изъ "Аполлон³й и Сила" Бернеби Рича (въ "Farewell to Military Profession"). Тѣмъ не менѣе всѣ подробности и отношен³я въ комед³и до такой степени измѣнены, что даже въ фабулѣ комед³я кажется самостоятельнымъ создан³емъ поэта. Самой любопытной комической фигурой является Мальвол³о, лицемѣръ-пуританинъ. Шекспиръ не поскупился надѣлить его чертами высокаго комизма, въ которыхъ видна насмѣшка и довольно сильный сарказмъ; ясно, что такихъ людей, какъ Мальвол³о, Шекспиръ не любилъ.

   Въ этихъ трехъ комед³яхъ (въ особенности въ послѣдней) выразился весь комическ³й ген³й Шекспира. Общая схема Шекспировской комед³и можетъ быть представлена въ слѣдующемъ видѣ: это - нѣчто въ родѣ романа съ приключен³ями въ средневѣковомъ стилѣ, или сказки фей. Героями комед³и всегда и неизмѣнно являются влюбленные молодые люди. По той или другой причинѣ они разлучены и, поэтому, страдаютъ. Дѣвушка въ костюмѣ мужчины слѣдуетъ за своимъ возлюбленнымъ, находитъ его, но возлюбленный не узнаетъ ее. Слѣдуетъ цѣлый рядъ комическихъ или сантиментальныхъ перипет³й, оканчивающихся, разумѣется, благополучно. главныя дѣйствующ³я лица шекспировской комед³и всегда находятся подъ абсолютнымъ господствомъ чувства любви, но они не комичны, потому что молодость извиняетъ ихъ; ихъ страсть, напротивъ того, возбуждаетъ симпат³и зрителя. Jeunes premiers Мольера - то же не комичны, но у французскаго поэта не они составляютъ центра интереса комед³и; у него они - только аксессуаръ, только условная форма комед³и, которая выдвигаетъ на первый планъ типичныя, характерныя фигуры: Гарпагона, Хризала, Оргона, Тартюфа Аргана, Журдана. Эти типы сосредоточиваютъ на себѣ вниман³е зрителя своими пороками или слабостями. У Шекспира какъ разъ наоборотъ: у него первый планъ занятъ влюбленными; на нихъ сосредоточенъ весь интересъ; такимъ образомъ, комед³я вмѣсто того, чтобы быть сатирой, или характеристикой нравовъ,- превращается у Шекспира въ идилл³ю; но эта идилл³я не сантиментальна. Такъ какъ влюбленные не комичны, и не могутъ быть комичны, потому что очень часто ихъ положен³е трагично, или, по крайней мѣрѣ, вызываетъ участ³е къ ихъ судьбѣ, то поэтъ украшаетъ ихъ роли остроумными д³алогами. Игра словъ, каламбуры, двусмысленности, почти совершенно отсутствующ³е у Мольера, находятся у Шекспира, напротивъ того, въ изобил³и. Каламбуры, кончетти, экивоки, остроты, остроумныя перебранки,- вотъ всегдашн³е элементы шекспировскаго комизма. Комизмъ этотъ имѣетъ особенный характеръ; это не комизмъ въ собственномъ смыслѣ слова, а остроум³е; мы смѣемся не надъ комическою фигурою, а надъ тѣмъ, что она говоритъ, по большей части, вполнѣ сознательно, желая именно вызвать смѣхъ. Не всегда это остроум³е является у Шекспира, какъ черта характера или индивидуальности; не всегда оно въ тѣсной связи съ сюжетомъ; это просто блестящая игра воображен³я и фантаз³и, которая сама по себѣ имѣетъ цѣнность, сама себѣ и цѣль, и средство. Рядомъ съ этими остроумными персонажами, являются ид³оты или дураки; глупость ихъ идеальна, т. е. выходитъ за предѣлы всякой дѣйствительности; комизмъ этихъ персонажей заключается въ томъ, что они придаютъ словамъ не то значен³е, которое они имѣютъ; такимъ образомъ является путаница понят³й, неожиданныя перипет³и, недоразумѣн³я. Кромѣ того, въ шекспировской комед³и случай играетъ самую существенную роль; это нѣчто въ родѣ рока греческой трагед³и; такъ напр._э случай приводитъ къ счастливой развязкѣ въ "Много шуму изъ ничего." Наконецъ, такъ какъ главнымъ персонажемъ комед³и являются не отцы семейства, старые, смѣшные, порочные,- а симпатичные, влюбленные молодые люди, то понятно, что рамкой шекспировской комед³и является не домашн³й очагъ, не семья, какъ у Мольера, а безграничное пространство реальнаго и идеальнаго м³ровъ.

   Гизо ("De Shakespeare et de la poésie dramatique") объясняетъ слѣдующимъ образомъ этотъ характеръ Шекспировской комед³и: "Комед³и Шекспира не похожи на комед³и ни Мольера, ни Аристофана, ни римлянъ. У грековъ и въ позднѣйшее время у французовъ комед³я возникла вслѣдств³е хотя и свободнаго, но тщательнаго наблюден³я надъ дѣйствительною жизн³ю и изображен³е ея на сценѣ было ихъ задачей. Различ³е между трагическимъ и комическимъ родомъ встрѣчается уже при самомъ возникновен³и искусства и яснѣе обнаруживалось по мѣрѣ его развит³я. Оно беретъ свое начало изъ самой сущности вещей. Назначен³е и природа людей, ихъ страсти и дѣла, характеры и событ³я, все въ насъ и вокругъ насъ имѣетъ свою серьёзную и смѣшную сторону и можетъ быть разсматраваемо и изображаемо съ той и другой точки зрѣн³я. Эта дѣйствительность людей и свѣта естественно указала драматической поэз³и двѣ различныя дороги; по въ то время, какъ она выбираетъ себѣ тотъ или другой путь, искусство никогда не отклоняется отъ созерцан³я и изображен³я дѣйствительности. Бичуетъ-ли Аристофанъ съ безграничною свободой фантаз³и, пороки и дурачества аѳинянъ, караетъ ли Мольеръ пороки легковѣр³я, скупости, ревности, педантизма, дворянскаго тщеслав³я, мѣщанской суетности и даже самой добродѣтели,- что на дѣло до того, что оба писателя обработываютъ совершенно различные предметы, что одинъ изъ нихъ вноситъ на сцену всю жизнь и весь народъ, а другой, напротивъ, только частную, внутреннюю жизнь ceмейства и смѣшныя стороны отдѣльнаго лица? Это различ³е комическихъ сюжетовъ обоихъ писателей есть только слѣдств³е различ³я времени и цивилизац³и... Но какъ для Аристофана, такъ и для Мольера, дѣйствительность, м³ръ настоящ³й служили почвой для ихъ изображен³й. Эта почва - права и идеи ихъ вѣка, пороки и глупости ихъ согражданъ; вообще природа и человѣческая жизнь воспламеняли и поддерживали ихъ поэтическ³й даръ. Комед³я возникаетъ изъ м³ра, окружающаго поэта и гораздо плотнѣе, чѣмъ трагед³я, примыкаетъ въ внѣшнимъ проявлен³ямъ дѣйствительности. Не то у Шекспира. Въ его время, въ Англ³и, сущность драматическаго искусства - природа и человѣческ³я судьбы - еще не подвергалась, посредствомъ искусства, этимъ различ³ямъ и классификац³ямъ. Когда поэтъ хотѣлъ обработывать этотъ сюжетъ для сцены, то бралъ его во всей его цѣльности, со всѣми его примѣсями, со всѣми встрѣчавшимися въ немъ контрастами, и вкусъ публики нисколько не поддавался искушен³ю жаловаться на подобный поступокъ. Комическое, эта часть человѣческой дѣйствительности, осмѣливалось проявляться повсюду, гдѣ присутств³е его требовалось и оправдывалось, и въ характерѣ англ³йской цивилизац³и было то обстоятельство, что трагед³я, когда къ ней присоединяли такимъ образомъ комическ³й элементъ, нисколько не теряла достоинства правды. При такомъ состоян³и сцены и такихъ вкусахъ публики, что собственно могла изображать истинная комед³я? Какъ могла она сохранить за собою свой особенный родъ и называться своимъ опредѣленнымъ назван³емъ "Комед³и"? Этого она достигала тѣмъ, что отреклась отъ тѣхъ проявлен³й дѣйствительности, въ которыхъ границы ея естественнаго круга дѣйств³й не были ни признаны, ни защищены. Эта комед³я уже не ограничивалась одними изображен³ями извѣстныхъ нравовъ и опредѣленныхъ характеровъ, она уже не стремилась только къ воспроизведен³ю вещей и людей въ ихъ смѣшномъ, хотя и правдивомъ видѣ, но сдѣлалась фантастическимъ и романтическимъ произведен³емъ ума, прибѣжищемъ всѣхъ тѣхъ забавныхъ невѣроятностей, которыя фантаз³я, изъ лѣни или прихоти, нанизываетъ на тоненькую нитку, съ цѣлью сдѣлать такимъ образомъ пестрые узлы, могущ³е насъ повеселить и заинтересовать, хотя и не способные устоять противъ приговоровъ разсудка. Прелестныя картины, неожиданности, веселыя интриги, раздраженное любопытство, обманутыя ожидан³я, замѣшательства, переодѣван³я вслѣдств³е остроумной завязки,- вотъ что составляло сюжетъ этихъ невинныхъ, легко сшитыхъ пьесъ. Постройка испанскихъ пьесъ, къ которымъ тогда начали привыкать въ Англ³и, давала этимъ комед³ямъ самыя различныя рамки и образцы, которыя также очень хорошо подходили въ хроникамъ и балладамъ, къ французскимъ и итальянскимъ новелламъ, составлявшимъ, послѣ рыцарскихъ романовъ, любимѣйш³й предметъ чтен³я публики. Понятно, что эти богатые рудники и этотъ легк³й родъ поэз³и рано обратили на себя вниман³е Шекспира. Не должно удивляться, что его молодое и блестящее воображен³е охотно останавливалось на этихъ предметахъ, изъ которыхъ, сбросивъ съ себя ярмо строгаго разума, оно могло создавать, за счетъ правдоподоб³я, всевозможные серьезные и сильные эффекты. Этотъ поэтъ, котораго духъ и рука дѣйствовали съ одинаковой неутомимостью, въ рукописяхъ котораго не было почти никакихъ слѣдовъ исправлен³й, долженъ былъ, конечно, предаться съ особеннымъ наслажден³емъ этимъ капризнымъ и страннымъ пьесамъ, въ которыхъ онъ могъ развить безо всякаго усил³я всѣ свои многоразличныя способности. Онъ могъ все помѣстить въ свои комед³и, и въ самомъ дѣлѣ лилъ туда все, за исключен³емъ развѣ того, что совершенно уже не соотвѣтствовало подобной системѣ, именно той логической завязки, которая каждую часть пьесы подчиняетъ цѣли цѣлаго произведен³я и каждою подробност³ю свидѣтельствуетъ о глубинѣ, велич³и и единствѣ всей пьесы. Въ трагед³яхъ Шекспира трудно найти какую бы то ни было концепц³ю, дѣйств³е страсти, степень порочности или добродѣтели, которыя не существовали бы и въ его комед³яхъ; но то, что въ первыхъ распространяется до бездонной глубины, что плодоносно обнаруживается тамъ потрясающими послѣдств³ями, что строго замыкается въ ряду причинъ и слѣдств³й,- то въ комед³яхъ едва упоминается, брошено тамъ на одно мгновен³е только для того, чтобы произвести мимолетный эффектъ и точно также скоро затеряться въ новой завязкѣ".

   Тотъ родъ художественныхъ произведен³й, къ которымъ принадлежатъ комед³и Шекспира, не поддается никакому анализу; это - нѣчто неуловимое и первичное, но отвѣчающее извѣстному настроен³ю въ человѣкѣ, извѣстнымъ свойствамъ его натуры. Поэтому, было бы, я думаю, лучше всего назвать шекспировск³я комед³и - поэтическимъ капризомъ богатой и роскошной фантаз³и. И въ самомъ дѣлѣ, то, что въ большинствѣ случаевъ мы называемъ поэз³ей, поэтическимъ чувствомъ, поэтическимъ настроен³емъ,- есть лишь извѣстное, опредѣленное проявлен³е нашего духа, благодаря которому окружающ³й насъ м³ръ дѣйствительности преображается, теряетъ свои опредѣленные контуры, мало-по-малу видоизмѣняется и въ концѣ концовъ превращается въ нѣчто совершенно новое, имѣющее въ своемъ основан³и реальную дѣйствительность, но отрѣшившееся отъ нея, идеальное. Но этотъ поэтическ³й капризъ не есть бредъ воображен³я, не есть нѣчто нелѣпое и болѣзненное, безсвязное и безсмысленное; напротивъ, въ въ немъ выражается высшее содержан³е человѣческаго духа,- его жажда идеала, который не можетъ быть, конечно, переданъ словами и заключенъ въ отвлеченную мысль, но который тѣмъ не менѣе живетъ въ насъ. Вотъ почему французы, хорош³е логики, но лишенные творческой фантаз³и, чудесно понимающ³е реальный м³ръ, но не знающ³е ничего за предѣлами его,- въ дѣйствительности, совершенно лишены поэтическаго дара. "Если французамъ довольно трудно понять трагед³и Шекспира,- говоритъ Генрихъ Гейне,- то имъ почти невозможно уразумѣть его комед³й. Имъ доступна поэз³я страсти, истину характеристикъ они также могутъ понять до извѣстной степени, ибо ихъ сердца выучились горѣть, восторженность - ихъ удѣлъ, и своимъ аналитическимъ разсудкомъ они умѣютъ каждый данный характеръ разлагать на его тончайш³я составныя части и вычислять всѣ фазисы, которымъ онъ будетъ подчиняться каждый разъ, какъ столкнется съ настоящею дѣйствительностью. Но въ волшебномъ саду шекспировыхъ комед³й все это эмпирическое знан³е приноситъ имъ мало пользы. Уже при входѣ въ него, умъ ихъ останавливается въ изумлен³и, и сердце ихъ не находитъ никакого отвѣта, и нѣтъ у нихъ того таинственнаго, волшебнаго жезла, при одномъ мановен³и котораго разрушается замокъ. Удивленными глазами смотрятъ они сквозь золотую рѣшетку и видятъ, какъ рыцари и благородныя дамы, пастухи и пастушки, шуты и мудрецы ходятъ подъ высокими деревьями, какъ въ прохладной тѣни лежатъ и обмѣниваются нѣжными рѣчами любовникъ съ своею возлюбленною, какъ тамъ и здѣсь пробѣгаетъ какой нибудь баснословный звѣрь, въ родѣ оленя съ серебряными рогами, или цѣломудренный носорогъ, выпрыгнувъ изъ кустовъ, кладетъ свою голову на колѣни прекрасной дѣвушки... И видятъ они, какъ выходятъ изъ ручьевъ русалки съ зелеными волосами и блестящими покрывалами и какъ вдругъ поднимается мѣсяцъ... И слышатъ они тогда какъ щелкаетъ соловей... И качаютъ они своими умными головками при видѣ всѣхъ этихъ непостижимо-причудливыхъ вещей. Да, развѣ только солнце могутъ понять французы, но уже никакъ не мѣсяцъ и еще менѣе - кротк³я рыдан³я и меланхолически-восторженныя трели соловья... Да, ни эмпирическое знан³е человѣческихъ страстей, ни положительное знан³е м³ра не помогаютъ французамъ, когда они хотятъ разгадать явлен³я и звуки, сверкающ³е и звучащ³е имъ навстрѣчу въ волшебномъ саду Шекспировыхъ комед³й... Они иногда думаютъ, что видятъ человѣческое лицо, и вдругъ оно оказывается ландшафтомъ, и то, что они принимали за бровь, оказывается орѣшникомъ, носъ - скалою, а ротъ - маленькимъ источникомъ, точно такъ, какъ на знакомыхъ намъ туманныхъ картинахъ... И наоборотъ, то что бѣдные французы считали причудливо-выросшимъ деревомъ или удивительнымъ камнемъ, представляется, при болѣе внимательномъ созерцан³и, настоящимъ человѣческимъ лицомъ съ фантастическимъ выражен³емъ. А когда при самомъ напряженномъ вниман³и имъ удается подслушать нѣжныя рѣчи влюбленныхъ, лежащихъ подъ тѣнью деревьевъ, тогда они впадаютъ въ еще большее затруднен³е... Они слышатъ знакомыя слова, но эти слова имѣютъ для нихъ совсѣмъ другой смыслъ; и изъ этого они заключаютъ, что эти люди ничего не смыслятъ въ пламенныхъ страстяхъ и возвышенныхъ чувствахъ, что они предлагаютъ другъ другу остроумный ледъ, вмѣсто пылающаго любовнаго напитка... И не замѣчаютъ они, что эти люди - только переодѣтыя птицы, разсуждающ³я между собой на особенномъ нарѣч³и, которому можно выучиться развѣ въ сновидѣн³яхъ или въ въ самомъ раннемъ дѣтствѣ... Но хуже всего приходится французамъ за рѣшеткой, при входѣ въ комед³и Шекспира, когда веселый западный вѣтеръ заиграетъ на цвѣточныхъ грядахъ этого волшебнаго сада и повѣетъ имъ прямо въ носъ неслыханными благоухан³ями"...

  

  

   Разобравъ комед³и Шекспира, намъ, однако, приходится вернуться нѣсколько назадъ, чтобы болѣе обстоятельно заняться сэромъ Джономъ Фальстафомъ. Фальстафъ, какъ извѣстно, не только любимецъ нашего поэта, но и всѣхъ тѣхъ, кто знакомъ съ произведен³ями Шекспира. Къ своему любимцу Шекспиръ возвращается нѣсколько разъ: кромѣ "Виндзорскихъ кумушекъ", онъ играетъ видную роль въ обѣихъ частяхъ "Генриха IV"; извѣстно также, что Шекспиръ намѣревался вывести его въ "Генрихѣ Ѵ", но впослѣдств³и оставилъ свое намѣрен³е, разсказавъ только въ этой послѣдней хроникѣ устами Куикли смерть сэра Джона. Такимъ образомъ, мы имѣемъ полную б³ограф³ю жирнаго рыцаря, тѣмъ болѣе драгоцѣнную, что она испещрена неисчерпаемымъ количествомъ характерныхъ чертъ, дѣлающихъ эту колоссальную фигуру чудомъ искусства и дающихъ намъ такую полную характеристику, какая не существуетъ ни въ одной изъ литературъ. Сэръ Джонъ Фальстафъ пр³обрѣлъ такую всем³рную извѣстность, благодаря Шекспиру и своимъ личнымъ подвигамъ на поприщѣ соц³альной жизни, любовныхъ похожден³й и военнаго искусства, что мы, по необходимости, принуждены обратить на него особенное вниман³е. Комментаторы, историки, критики не мало трудились надъ тѣмъ, чтобы опредѣлить съ точност³ю генеалог³ю и происхожден³е столь великаго человѣка. Я передамъ вкратцѣ результаты этихъ изыскан³й, прибавивъ отъ себя одно лишь замѣчан³е: Происхожден³е Фальстафа, какъ и всѣхъ несомнѣнно великихъ людей, имѣетъ въ себѣ нѣчто странное и почти сверхъестественное. Римляне, какъ извѣстно, ведутъ свое начало отъ троянца Энея, скитавшагося долгое время по свѣту послѣ взят³я Трои. Знаменитая Елена, бывшая невольною, такъ сказать, причиной троянской войны, была плодомъ Зевса, превращеннаго въ лебедя, и Леды, жены Тиндара, царя спартанскаго. Нѣчто подобное приходится сказать и о происхожден³и сэра Джона Фальстафа. Если боги и не играли особенно замѣтной роли въ его генеалог³и, то нѣчто сверхъестественное, тѣмъ не менѣе, присуще ей. Дѣло въ томъ, что сэръ Джонъ происходитъ по прямой лин³и отъ нѣкоего лорда Кобгэма, погибшаго на кострѣ за свою приверженность ереси Виклефа. Какимъ образомъ могло случиться, что колоссальный сэръ Джонъ,- эта веселая бочка съ хересомъ, полнѣйшее олицетворен³е разгула и острякъ, забывш³й, по собственному сознан³ю, что находится въ церкви,- происходитъ отъ одного изъ благороднѣйшихъ пуританъ, погибшихъ на кострѣ за свои религ³озныя убѣжден³я? Постараюсь отвѣтить на этотъ вопросъ возможно ясно.

   Рыцарь по происхожден³ю, баронъ вслѣдств³е брака, человѣкъ, замѣтно отличавш³йся въ войнѣ съ Франц³ей, сэръ Джонъ Ольдкэстль, баронъ Кобгэмъ, принадлежалъ во двору Генриха IV и былъ въ дружескихъ сношен³яхъ съ принцемъ Уэльскимъ, впослѣдств³и королемъ Генрихомъ V. Разсчитывая на свои связи и вл³ян³я, лордъ Кобгэмъ присталъ къ религ³озной реформѣ Виклефа. Онъ самолично переписывалъ и раздавалъ англ³йскую библ³ю, отрицалъ главенство папы и обличалъ злоупотреблен³я католическаго духовенства. За всѣ эти преступлен³я синодъ епископовъ присудилъ его къ казни еретиковъ въ 1415 году. Принцъ Уэльск³й, тогда уже король Генрихъ V, умолялъ его отречься отъ его религ³озныхъ заблужден³й, но сэръ Ольдкэстль остался имъ вѣренъ. Онъ былъ заключенъ въ Тоуэръ, но, благодаря таинственной помощи (вѣроятно, самого короля), успѣлъ бѣжать. Въ течен³е трехъ лѣтъ онъ скрывался въ графствѣ Уэльскомъ. Наконецъ, въ 1417 году, во время пребыван³я Генриха V во Франц³и, онъ былъ схваченъ, вторично судимъ комисс³ей пэровъ и сожженъ.

   Приступивъ къ создан³ю хроники "Генрихъ Ѵ", Шекспиръ воспользовался только что разсказанной трагической судьбой сэра Ольдкэстля, но воспользовался по-своему. Онъ сохранилъ нѣкоторыя особенности жизни, имя и фамил³ю, но создалъ не мученика религ³озныхъ убѣжден³й, а скорѣе мученика плоти, распутнаго, вѣчно пьянаго жирнаго рыцаря, извѣстнаго намъ теперь подъ именемъ Фальстафа. Въ хроникѣ Шекспира Фальстафъ первоначально назывался сэромъ Джономъ Ольдкэстлемъ; но затѣмъ, въ 1597 году, Шекспиръ, пересматривая обѣ части хроники, вездѣ уничтожилъ имя Ольдкэстля. Одно только мѣсто ускользнуло отъ этого пересмотра. Имя Ольдкэстля, обозначенное первымъ слогомъ Old, осталось въ текстѣ въ началѣ отвѣта Фальстафа верховному судьѣ: "Именно, сэръ; но на счетъ существа моей болѣзни, скажу вамъ, съ вашего позволен³я, что я скорѣе страдаю недугомъ неслушан³я и невниман³я" (2 часть, II, 2). Въ эпилогѣ этой же части мы встрѣчаемъ любопытную фразу: "Я убѣжденъ впередъ, что въ этомъ продолжен³и Фальстафъ запотѣетъ до смерти, если онъ не убитъ еще вашимъ строгимъ приговоромъ, такъ какъ Ольдкэстль умеръ мученикомъ, а тотъ - совсѣмъ другой человѣкъ",- фраза, очевидно, вставленная впослѣдств³и; неловкость ея постройки доказываетъ, по моему мнѣн³ю, что Шекспиръ во всякомъ случаѣ желалъ уничтожить всякое неблагопр³ятное для лорда Кобгэма сопоставлен³е. Все это, вмѣстѣ взятое, дало поводъ обвинять Шекспира въ оскорблен³и мученика религ³озныхъ убѣжден³й и въ превращен³и почтеннаго лорда Кобгэма въ пьянаго циника и мошенника; однимъ словомъ, Шекспира обвиняли въ томъ же самомъ преступлен³и, въ которомъ обвиняли Аристофана, издѣвавшагося надъ погибшимъ Сократомъ.

   Безусловные поклонники Шекспира старались выйти изъ затруднен³я тѣмъ, что объясняли, будто бы Шекспиръ, создавая фигуру жирнаго рыцаря и окрещивая его именемъ Ольдкэстля, не зналъ, что это имя принадлежитъ человѣку, пострадавшему за свои религ³озныя убѣжден³я, и какъ только этотъ фактъ сталъ ему извѣстенъ, онъ немедленно замѣнилъ имя Ольдкэстля именемъ Фальстафа. Съ этимъ объяснен³емъ, однако, невозможно согласиться. Шекспиръ не могъ не знать, кто такой былъ Ольдвэстль, такъ какъ свою хронику онъ писалъ въ царствован³е Елисаветы, когда религ³озная реформа восторжествовала и, слѣдовательно, воскресли и воспоминан³я о человѣкѣ, который однимъ изъ первыхъ пострадалъ за реформу. Къ тому-же, сами католики постарались сдѣлать имя Ольдкэстля весьма популярнымъ. Въ 1580 году появилась анонимная драма "Славныя побѣды короля Генриха пятаго", въ которой Ольдкэстль, этотъ мученикъ своихъ религ³озныхъ вѣрован³й, выступаетъ въ качествѣ разбойника, развратника и плута. Нѣтъ никакого сомнѣн³я, что Шекспиръ въ своей хроникѣ руководствовался фабулой этой драмы и заимствовалъ изъ нея всю комическую часть, какъ это становится очевиднымъ при самомъ поверхностномъ сличен³и обоихъ произведен³й. Такимъ образомъ, обѣлить Шекспира его невѣдѣн³емъ - невозможно.

   По моему мнѣн³ю, Шекспиру извѣстна была истор³я сэра Джона Ольдкэстля, но рѣшившись заимствовать комическую часть своей хроники изъ анонимной драмы, онъ не приписывалъ никакого значен³я тому обстоятельству, что анонимная драма тенденц³озно клевещетъ на протестантскаго мученика. По всему видно, что Шекспиръ былъ довольно индифферентенъ къ религ³ознымъ вопросамъ и, къ тому же, воспитанный, какъ мы знаемъ, въ католической средѣ, поэтъ, можетъ быть, не видалъ особеннаго преступлен³я въ желан³и немного посмѣяться надъ протестантскимъ фанатикомъ; но, вѣрнѣе всего, что ему просто понравились комическ³я данныя анонимной драмы и онъ перенесъ ихъ въ хронику, не заботясь о томъ, оскорбляетъ ли онъ память мученика или нѣтъ. Но, спустя нѣсколько лѣтъ, обстоятельства измѣнились въ значительной степени. Реформа окрѣпла, духъ протестантства сталъ проникать въ англ³йское общество и насмѣшки, прежде не имѣвш³я никакого значен³я, теперь сдѣлались неудобны. Вслѣдств³е этого Шекспиръ принужденъ былъ замѣнить имя своего героя, что, впрочемъ, видно изъ слѣдующаго мѣста въ письмѣ, найденномъ въ "Bodleian library": "На первомъ представлен³и "Генриха IV",- пишетъ докторъ Ричардъ Джемсъ,- дѣйствующее лицо, изображавшее шута, носило не имя Фальстафа, а имя сэра Ольдкэстля: потомки этой личности, носящ³е ту же самую фамил³ю, по справедливости, обидѣлись этимъ и поэтъ принужденъ былъ прибѣгнуть къ неблаговидному средству, взамѣнъ Ольдкэстля, осмѣять сэра Джона Фальстафа, личность не менѣе почтенную".

   Но откуда поэтъ взялъ имя Фальстафа, и что такое этотъ сэръ Джонъ Фальстафъ, если это не миѳъ? Ольдкэстля необходимо было уничтожить, но гдѣ взять историческую личность, которая-бъ имѣла титулъ сэра и носила имя Джона, и въ особенности личность, не съ столь незапятнанной исторической репутац³ей? Къ счаст³ю, случай и на этотъ разъ помогъ поэту. Онъ отыскалъ въ старинныхъ лѣтописяхъ нѣкоего баронета, родившагося въ 1377 году и умершаго въ 1428 г., современника Ричарда II, Генриха IV, Генриха V и даже Генриха VI, сражавшагося при Азинкурѣ, но разжалованнаго впослѣдств³и за бѣгство съ поля битвы при Патэ. Этотъ рыцарь носилъ назван³е сэра Джона Фальстафа. Еще прежде, когда Шекспиръ писалъ свою хронику "Генриха Ѵ²", онъ встрѣтилъ у Голиншеда эту личность и оставилъ ее вводнымъ лицомъ въ двухъ сценахъ, не имѣющихъ, впрочемъ, никакого литературнаго интереса. Въ первой сценѣ Фальстафъ бѣжитъ съ поля битвы: "Куда спѣшу? - говоритъ онъ,- ищу спасен³я въ бѣгствѣ; насъ разобьютъ, того гляди, опять". Въ другой сценѣ Тальботъ срываетъ подвязку съ Фальстафа, называя его подлецомъ. Именемъ этого рыцаря и воспользовался Шекспиръ, слегка измѣнивъ его и надѣливъ Фальстафа такими яркими чертами характера, которыя сдѣлали эту фигуру безсмертной.

   Опредѣливъ такимъ образомъ генеалог³ю и происхожден³е,- литературное и историческое,- нашего жирнаго рыцаря, мы можемъ приступить къ его б³ограф³и. Изъ нѣкоторыхъ сопоставлен³й мы можемъ заключить, что сэръ Джонъ Фальстафъ родился между 1343 и 1353 гг. (въ головѣ Шекспира этотъ типъ возникъ, вѣроятно, въ 1595 г.). Годы его дѣтства и юности покрыты мракомъ неизвѣстности. Мы знаемъ только, что въ дни своего счастливаго дѣтства, онъ щипалъ гусей, бѣгалъ отъ своихъ учителей и погонялъ кнутикомъ кубарь,- невинное занят³е, одинаково свойственное дѣтскимъ годамъ, какъ великихъ, такъ и самыхъ обык