на единственно спасительном пути!..
Мое старое литературное сердце дрогнуло, когда я прочел о прекращении "Современника". Вспомнилось его основание, Белинский и многое... Мне кажется, Головины поторопился5. Неизвестность о том, действительно ли участвовали "агитаторы" в поджогах - мучительна; темные намеки, попадающиеся в газетах, раздражают и волнуют еще более6. Это - безумие, это - бессмысленное самоистребление, это - преступление, наконец. Право, я не могу теперь без трепета распечатывать ни одного пакета с журналами. Вот до чего мы дожили, вот куда должна была прийти неизбежная реакция против 30-тилетней тьмы7! Общество наше, легкое, немногочисленное, оторванное от почвы, закружилось, как перо, как пена; теперь оно готово отхлынуть или отлететь за тридевять земель от той точки, где недавно еще вертелось; а совершается ли при этом, хотя неловко, хотя косвенно, действительное развитие народа, этого никто сказать не может. Будем ждать и прислушиваться.
Что касается до моего последнего произведения: "Отцы и дети", я могу только сказать, что стою сам изумленный перед его действием; и не то что радуюсь - радоваться тут особенно нечему - а в первый раз серьезно доволен своим делом, хотя мне иногда сдается, что я тут - сторона, а всю эту штуку выкинул какой-то другой, которому это было нужно и которому я с моим романом попался под руку. Но и это счастье. "Отцы и дети" скоро появятся в Москве отдельным изданием (Кетчер за это взялся), с посвящением Белинскому8. Нового я пока ничего не предпринимал - и в голове вертятся одни сказки9. Фет еще здесь; Боткин уехал...
12(24) июля 1862. Спасское
Любезнейшая Варвара Яковлевна, спешу благодарить Вас за Ваше любезное письмо, которое мне еще раз доказало, как тверды и неизменны Ваши дружелюбные чувства ко мне. Могу Вас уверить, что и с своей стороны я питаю к Вам искреннюю привязанность - и очень сожалел о том, что уже не застал Вас в Петербурге1. Правда, я сам был виноват - опоздал тремя неделями.
Вот уже 6 недель, как я нахожусь в Спасском; здоровье мое порядочно. Ездил я на охоту - только неудачно. Впрочем, не предпринимал никакой работы. Довольно с меня всех толков, возбужденных "Отцами и детьми"; можно теперь отдохнуть и оглядеться, что будет дальше. Дела мои здесь идут помаленьку да потихоньку. Недели через три я полагаю уехать за границу - а к генварю месяцу, если бог даст, вернуться в Петербург.
От Павла Васильевича я недавно получил письмо и отвечал ему2.
Мои именины - 7-го янв<аря>, а не 24-го июля, но я не менее того от души благодарю Вас за память. Желаю Вам здоровья, веселья и всех благ. Передайте мой поклон Вашему мужу, поцелуйте за меня Вашу дочку и будьте уверены в чувствах искренней дружбы, с которыми остаюсь
1362. Н. А. СЕРНО-СОЛОВЬЕВИЧУ
12(24) июля 1862. Спасское
Спешу благодарить Вас за скорую и обязательную высылку денег г-же Буткевич1; я имею уже известие от нее, что она их получила.
Также прошу Вас сделать мне одолжение и сохранить у себя в конторе письма, которые могут прийти на мое имя в Петербург, так как я недели через три там буду.
Примите уверение в моем совершенном уважении.
На Невском проспекте, в книжном магазине Серно-Соловьевича.
1363. ПОЛИНЕ ТУРГЕНЕВОЙ И МАРИИ ИННИС
12(24) июля 1862. Спасское
Mes chères voyageuses, excusez-moi, si je vous écris aujourd'hui ce peu de lignes: je suis très affairé - mais je ne veux pas vous laisser sans réponse pour les grandes et bonnes lettres que vous m'avez écrites. Je suis ravi de voir que vous allez bien et que vous continuez à vous plaire à Florence: c'est à merveille. Quant à moi, mes affaires vont assez bien, et ma santé aussi. Saperlotte, Paulinette, dans quel magnifique Italien tu m'écris! Je soupèonne qu'il y a là un peu du Scaramucci1,- mais, quoiqu'il en soit, je suis fort content. Quant à rester vieille fille - cela dépend un peu de toi - et beaucoup de la Providence. Espérons qu'elle ne tient pas cette mortification en réserve pour toi. D'ici là, travaille ferme et jouis des beautés de tout genre qui s'offrent à ta vue: mais jouis en réfléchissant: c'est la seule bonne faèon et la seule, qui laisse des traces durables.
Mr Viardot t'aura probablement écrit; il lui est arrivé un accident, une blessure au pied, qui l'a retenu au lit pendant une quinzaine de jours.
La Comtesse Lambert est partie pour Ems; Olga a perdu son père (à l'âge de 92 ans) - elle se porte bien du reste. Botkine a quitté Spasskoïé, après y avoir fait un assez?ong séjour. Il vous fait dire mille choses aimables.
Vous avez été bien bonne de m'inquiéter {Так в подлиннике.} sur mon compte, chère Madame Innis. Mais, excepté le chagrin que tout Russe bien né doit ressentir à la vue de calamités causées ou par des fous ou par des criminels2 - il ne m'est rien arrivé de pénible. Je ne sais à quel usage le ciel réserve les talents que vous voulez bien me supposer - mais vous pouvez être sûre, qu'entre un libéralisme consciencieux quoiqu' ardent - et les folies sanguinaires du démagogisme - il y a plus d'un abîme - et certes, ce n'est pas moi qui serai jamais tenté de les franchir.
Je ne connais {Далее зачеркнуто: que} de moyen pour parvenir à voir la villa Demidoff3 que de s'adresser à ce monsieur, pour lequel je vous ai envoyé une lettre de Bixio4.
Nous avons ici un {Далее зачеркнуто: froid} temps froid et pluvieux - très bon pour l'agriculture - et très désagréable pour les promeneurs. J'ai fait une excursion de chasse - assez lointaine et sans résultat.
Je vous envoie plusieurs
timbres5. Je vous serre la main cordialement et j'embrasse Paulinette idem.
17(29) июля 1862. Спасское
Il n'y a pas une semaine que je t'ai écrit1 - et si je le fais maintenant - ce n'est pas que j'aie quelque chose de nouveau à t'apprendre - mais je veux te prévenir que je quitte la Russie plus tôt que je ne l'avais cru. Je pars d'ici dans quinze jours. Dorénavant - et jusqu'à ce que je t'avertisse, écris-moi poste restante - à Bade (Grand duché de Bade). En même temps je te prie de me faire savoir définitivement ton opinion sur Mr Honsez (je soupèonne ce qu'elle peut être, cette opinion) - car j'ai reèu de lui une lettre de 4 pages, fort polie et fort soignée, dans laquelle il parle de lui-même comme d'un homme qui attend. Or, comme il serait injuste de tenir plus longtemps ce jeune homme le bec dans Veau,- écris-moi vite un non, que je lui transmettrai en l'enveloppant de toutes sortes de dorures. Ou bien, peut-être, es-tu éprise de Mr Honsez?
Mr Honsez m'écrit que Mme Garcia s'est installée définitivement et pour toujours à Bruxelles2. Je voyais venir cela depuis longtemps.
Adieu, chère Paulinette; je t'embrasse et je serre cordialement la main à Mme Innis.
17(29) июля 1862. Спасское
Любезнейший Михаил Александрович, на днях я Вам писал письмо, в котором просил о моем двоюродном брате, которого я, однако, Вам, по совести, зная его прошедшую жизнь, рекомендовать не мог1. Ныне же я пишу Вам с тем, чтобы рекомендовать Вам человека, в котором я вполне уверен, ибо знаю его с детства. Это - некто Порфирий Тимофеев Кудряшов, вольноотпущенный моей матери, у которой он состоял много лет в качестве домашнего врача (он имеет весьма основательные медицинские знанья); он со мной ездил за границу как доверенное лицо - и долгое время жил потом у меня в имении, тоже в качестве врача, и во всех отношениях пользовался отличной репутацией. Теперь он, по изменившимся обстоятельствам, желал бы служить по акцизной части - и я взял на себя рекомендовать его Вам как человека вполне надежного, честного, трезвого и образованного, которому можно поручить важные дела, с совершенной уверенностью в его полной добросовестности. Надеюсь, что, в память нашей старинной приязни, Вы сделаете для него, что почтете возможным - а я знаю заранее, что Вы будете благодарить меня за доставление Вам полезного и смышленого подчиненного.
Пользуюсь этим случаем, чтобы напомнить Вам о себе, и прощу передать мой дружеский поклон всему Вашему семейству. Жму Вам крепко руку.
P. S. Весьма было бы хорошо (если б это было возможно) - доставить ему место в южной части Тульской губернии, где все его знают и где, можно сказать, он пользуется уважением. Во всяком случае я прошу Вас дать ему положительный и определенный ответ2.
19(31) июля 1862. Спасское
Любезнейший Михаил Никифорович, считаю нужным известить Вас, что я 31-го числа сего месяца прибуду в Москву и буду иметь удовольствие Вас видеть.
Я не успел кончить повесть для "Р<усского> в<естника>"1 - разного рода заботы и развлечения этому препятствовали. Но в этом беды никакой нет, так как Вы все-таки раньше нового года ее не напечатали бы,- а я Вам даю слово, что Вы будете ее иметь до декабря; назначаю самый поздний срок. Она составит около 4-х печатных листов,- может быть, даже больше.
Я бы очень был благодарен Вам, если б, проезжая через Москву, мог получить от Вас 500 р. сер. вперед. Разумеется,- это Вы сделаете только в таком случае, если это Вас не стеснит.
Не могу не сказать Вам, хотя собственно дело до меня касается, как мне понравилась Ваша статья о моем романе; впрочем, я полагаю, Вы должны были слышать похвалы отовсюду. С нетерпением ожидаю второй половины2.
Дружески жму Вам руку и остаюсь
P. S. Прошу передать мой поклон г. Леонтьеву и другим знакомым.
21 июля (2 августа) 1862. Спасское
Милый друг Иван Ильич, предупреждаю тебя, что я выезжаю отсюда 30 июля, в понедельник (через 9 дней) - и "богу изволяющу" - явлюсь к тебе во вторник и пробуду в твоей великолепной и гостеприимной квартире - сутки. Итак, заранее говорю тебе спасибо - и до свидания,
22 июля (3 августа) 1862. Спасское
Предупреждаю тебя, милый Н<иколай> Х<ристофорович>, что я 31-го числа непременно буду в Москве, а 1-го ав<густа> выезжаю в Петербург. Остановлюсь я у Маслова. Отлично было бы, если б к тому времени наше издание приближилось к концу
1 - и я бы мог продать его какому-нибудь книгопродавцу
2 и таким способом взять с собою несколько денег за границу - так как в нынешнем году с деревень взятки плохи. Во всяком случае заранее говорю тебе:
"За всё, за всё тебя благодарю я"3 -
P. S. Ты, вероятно, видаешь "Васеньку" Боткина; дай ему знать о моем приезде.
24 июля (5 августа) 1862. Спасское
Как Вы хорошо сделали, что вспомнили обо мне и написали мне1, любезнейший Дмитрий Яковлевич! Я сам собирался писать к Вам - вот по какому случаю.
На днях к нам явился знакомый Вам Порфирий, отправившийся, как Вам, вероятно, известно, в Воронеж - искать... бог знает чего - и бросивший здесь верный и обеспеченный кусок хлеба. На этот поступок его подбило семейство его жены. Результатом этого безумства было то, что его совершенно ограбили, что он кидался во все стороны, пробовал быть фотографом рыбным торговцем и т. д. и наконец, похудевший до странности, разбитый, в одном сюртуке, появился в Спасском, где, разумеется, его приняли самым радушным образом. Попрекать человека его собственным несчастьем - грешно и бесполезно, а надо стараться помочь. А потому обращаюсь к Вам: не можете ли Вы дать ему в Вашем управлении какое-нибудь порядочное место2? Вы его знаете, а я с своей стороны могу присовокупить, что он действительно отличный человек, честный, трезвый, с благородным образом мыслей - и если он пострадал, то именно это произошло от излишнего великодушия и доверчивости. Вы можете сделать доброе дело - и в то же время Вы найдете в нем полезного подчиненного и помощника. На него можно смело положиться: недаром я его знаю более 25-и лет. Основаться ему опять здесь трудно и по многим причинам почти невозможно: но он будет жить здесь и ожидать Вашего ответа, которым прошу не замедлить, но уже не на мое имя, но на имя дяди Николая Николаевича3, потому что я через неделю уезжаю за границу. Я уверен, что Вы, по старинной нашей приязни, не откажете мне сделать в этом деле всё возможное. Кстати замечу, что Порфирий оставил жену свою в Воронеже вместе с братьями, да навряд ли она и пожелает жить с ним вскорости: так что он теперь один.
Я бы Вам очень был обязан, если б Вы мне написали два слова в Германию, в Баден (poste restante), где я буду до 1-го окт<ября> - или в Париж, где я проведу часть зимы.
Я получил от Вашего брата письмо из Швейцарии
4 - и надеюсь увидеть его там. Все спасские жители Вам кланяются и благодарят за память, а я желаю Вам счастья и здоровья и крепко жму Вам руку.
28 июля (9 августа) 1862. Спасское
Любезнейший Михаил Александрович, спешу отвечать на Ваше письмо. Искренно благодарю Вас за Ваши добрые намеренья насчет Порфирия Кудряшова: он действительно заслуживает Вашего внимания. Я бы очень был Вам благодарен, если б Вы известили его в половине августа о том, на что он может надеяться; но прошу Вас адрессовать Ваше письмо не на мое имя, потому что я уезжаю послезавтра за границу, а на имя дяди, Николая Николаевича Тургенева. Неожиданно скорый отъезд мой лишает меня удовольствия видеть Вас у себя здесь; но спасибо за намерение посетить меня. Что же касается до моего родственника, Любима Торцова, то, кажется, он совсем пропащий: однако будьте так снисходительны, испытайте его1. Порфирий будет с нетерпением ожидать Вашего решения2.
Крепко и дружески жму Вашу руку, кланяюсь всем Вашим и желаю Вам всего хорошего.
28-го июля 1862.
С. Спасское
(г. Мценск, Орловской губ.).
31 июля (12 августа) 1862. Спасское
Любезнейшая Варвара Яковлевна {
далее зачеркнуто: сия}, круглая и луновидная рожа, к сему прилагаемая - представляет Вам мою особу
1; - а экземпляр отдельно издаваемой повести "О<тцы> и д<ети>" пришлю к Вам из Москвы
2. Тысячекратное спасибо за милый фотографический квартет, где только недостает квинтетного члена, вселюбезного П<авла> В<асильевича>
3. Кланяйтесь ему, его супруге и остальным приятелям. Вам я крепко и дружески жму руку.- Еду я через 1/2 часа - а адресс мой по-прежнему - Rue de Rivoli, 210.
С. Спасское.
31-го июля 1862.
2 или 3 (14 или 15) августа 1862. Москва
Милый друг Н<иколай> Х<ристофорович> - я вчера забыл тебе сказать, что в "О<тцах> и д<етях>" - на стр. 623 надо выкинуть следующие две строки: "Ему и в голову не пришло, что он в этом доме нарушил все права гостеприимства"1 - ненужное резонерство. Сверх того, и Mаслов и Боткин находят, что - надо оставить нарочно (на стр. 533-й), что это очень понятно - но ты можешь прибавить, если еще есть возможность - для пояснения: "то есть, неспроста"2.
Еще раз прошу извинения за все хлопоты, дружески тебя благодарю и жму тебе руку и остаюсь
4(16) августа 1862. Петербург
Драгоценный мой Иван Ильич! Пишу тебе несколько слов перед отъездом; но самого интересного сообщить не могу: я не видел Головкина, потому что он находится в Царском Селе и раньше 4-х дней оттуда не вернется. Все слухи, ходившие в Москве, более или менее справедливы; между прочими арестован также Авдеев, автор "Подводного камня"
1.- Здесь Кожанчиков и Вольф оба предлагали мне купить издание "Отцов и детей"; сообщи это к сведению Кетчеру
2 - и пусть он по мере возможности достанет и вышлет мне денег - в Баден-Баден, poste restante. Также прошу тебя: сделай одолжение, съезди к Каткову и возьми у него стихотворения Случевского, о которых я ему говорил; а получив их, отправь в редакцию "Времени" - в Петербург, к Михаилу Михайловичу Достоевскому; он уже предупрежден
3.- А впрочем, будь здоров и весел и вспоминай
11(23) августа 1862. Баден-Баден
Я два дня тому назад приехал сюда, милая Марья Александровна. В Петербурге, в конторе С<ерно->Соловьевича мне сказали, что два письма, пришедшие на мое имя, отправлены были в Спасское - бог знает зачем! Это мне было очень досадно. Пока я их здесь получу, дайте об себе весточку. Что Вы поделываете, где находитесь и где располагаете быть? Мне кажется, Вам не должно быть очень хорошо. Я в Бадене останусь около месяца - или 6 недель; но так как я недоволен моей теперешней квартирой - то пишите мне сюда poste restante. Г-жа Буткевич не дождалась присылки денег и ускакала в Женеву1 - а теперь требует их от С<ерно->Соловьевича - а он сидит в крепости2 - а деньги лежат или гуляют, бог ведает где! О женщины, женщины, куриный народ! Досталось же мне возиться с вами. Катков мне сказывал в Москве, что он отправил на Ваше имя 300 руб. сер., хотя не согласен платить Вам по 200 руб. за лист3. Получили ли Вы эти деньги? Напишите мне немедленно.
Надеюсь, что Вы здоровы и невредимы; жму Вам дружески руку и остаюсь
11(23) августа 1862. Баден-Баден
Милая Наталья Николаевна, я получил Ваше письмо в самый день моего отъезда из деревни - а так как я ехал досюда не останавливаясь, то раньше не мог отвечать Вам. Выражения Вашего расположения ко мне очень меня тронули: я чувствую, что мы навсегда останемся друзьями. Я очень был бы рад увидеть Вас - я остаюсь здесь до половины или даже до конца сентября. Зиму Вы, вероятно, проведете в Париже и, я надеюсь, успокоитесь окончательно и не будете считать себя несчастной. Напишите мне, пожалуйста, адресс юного поэта в Гейдельберге: я бы охотно повидался с ним1. Стихов его решительно не приняли в "Русском вестнике"; не знаю, что скажет "Время"2. Кажется, лучше всего для него не думать о литературной карьере. Я поговорю с ним об этом.
Итак - до свидания, может быть здесь - и наверное в Париже. Пишите мне сюда poste restante, потому что я недоволен своей квартирой и переменю ее. Главное - надо себя крепко в руках держать - и тогда всё идет как по маслу. Не знаю, отчего мне так внезапно пришло в голову это замечание - но так как оно написалось - то пусть и стоит.
Целую Маню - и крепко жму Вам руку. До свиданья.
15(27) августа 1862. Баден-Баден
Милый А<лександр> И<ванович> - во-первых, спасибо за скорый ответ1, а во-вторых - говоря поэтическим языком, легкие пени на тебя за то, что ты мог подумать, что твои две статьи ("Концы и начала") могли меня рассердить2. Я их только теперь прочел (и, принимаясь за чтение, даже не подозревал, что они ко мне обращены - потом скоро догадался) и нашел в них всего тебя, с твоим поэтическим умом, особенным уменьем глядеть и быстро и глубоко, затаенной усталостью благородной души и т. д.,- но это еще не значит, что я с тобой вполне согласен... Ты, мне кажется, вопрос не так поставил. Я решился тебе отвечать в твоем же журнале - хотя это не совсем легко - во всяческом смысле этого слова, а ты, пожалуйста, сохрани мое имя в тайне и даже, если можно, отведи другим глаза. Я надеюсь через неделю послать тебе ответ - он уже начат3.
Об остальном пока говорить я не буду - некогда. Я только что переехал на квартиру и не уселся как следует. Спасибо за "Колокол" и за обещание впредь4. Второе твое письмо к "Молодой России" - лучше первого: тебе более чем кому-нибудь следует вразумлять их5. Но как это вы напечатали предложение издателям "Современника)", "Русского слова" и "Дня" - издаваться на ваш счет в Лондоне!! Ведь это всё равно что кирпичом их по голове6, да и вероятно ли, что Некрасов, гр. Кушелев или даже Аксаков (или его продолжатель Елагин7) захотят сжечь свои корабли. Это было очень необдуманно с вашей стороны: Некрасов, пожалуй, увидит в этом желание отомстить ему.
А каков Гарибальди? С невольным трепетом следишь за каждым движением этого
последнего из героев
8. Неужели Брут, который не только в истории
всегда, но даже и у Шекспира гибнет
9 - восторжествует? Не верится - а душа замирает.- Что ты мне ничего не пишешь о Бакунине? До следующего письма. Жму тебе руку и остаюсь преданный тебе
15(27) августа 1862. Баден-Баден
Я пока еще жив, милая Марья Александровна - и благодарю Вас за Ваше участие1. Особенного удовольствия от жизни не ощущаю,- но прекратить ее тоже не вижу надобности. Впрочем, это не от нас зависит.
Деньги г-же Буткевич были высланы на ее имя в Монморанси, rue Laboureur, 10. По крайней мере этот адресс был дан мною Серно-Соловьевичу2. Напишите ей это, и пусть она спросит в Женеве на почте, что ей надо сделать, то есть какую формальность исполнить для сношения с парижской почтой и получения денег. Мог ли я ожидать, что она, не дождавшись моего ответа, помчится вон из Парижа! Книга ее печатается, но когда появится - еще неизвестно3. Пассек, вероятно, в Париже; пусть он похлопочет, сходит в почтамт и т. д.
Мне вовсе не хочется толковать о моем романе, о том, что говорили в России и т. д. Это всё для меня давно прошедшее. В письме моем к Вам я намекал на то, что гнусные генералы меня хвалили - а молодежь ругала4. Но эта волна прокатилась - и что сделано - то сделано.
Здесь хорошо: зелено, солнечно, свежо и красиво. Русских много - но всё - высшего полета - и потому низшего сорта - и я их избегаю. Вижусь с семейством Виардо - и пока доволен. Квартира порядочная, с балконом. Не знаю, буду ли работать. В конце сентября я приеду в Париж и увижусь с Вами.
Квартира моя остается та же, rue de Rivoli, 210. Кстати, будьте так добры, сходите туда и спросите хозяйку Mme Ricci - получила ли она от меня письмо, в котором я ее просил - сохранять все книги, журналы, письма, получаемые на мое имя (и в случае нужды, платить за них)5.
Будьте здоровы - жму Вам руку и остаюсь преданный Вам
18(30) августа 1862. Баден-Баден
Спасибо за скорый ответ
1 - я к тебе пишу это письмо - во-первых, чтобы успокоить тебя насчет Анны Яковлевны, которая не только не выехала раньше меня из Спасского, но которая после меня хотела остаться еще неделю; - во-вторых, ты непременно должен заехать в Баден. Боппард отсюда близехонько - и это составит тебе разницу всего на два дня
2. Я здесь остаюсь еще около месяца. Душевно радуюсь поправлению твоего здоровья - и советую быть осторожным с водяным лечением, от которого кровь легко бросается в голову - а ты этому подвержен. Я сам очень желаю с тобой переговорить и весьма был бы рад тебя видеть
3. Обнимаю тебя.
19(31) августа 1862. Баден-Баден
Милая Марья Александровна, Вам теперь Бенни так же загорелся, как некогда, помните? - Желиговский. Подавай Желиговского! Подавай Бенни! Извольте - вот Вам Бенни. В день моего проезда через Петербург, он пришел ко мне с своим обычным напряженно-скрытным и судорожно-спокойным видом (которому я, между прочим, и приписываю большую часть безобразных слухов, ходивших и ходящих на его счет1) и, поговорив со мною,- я уже лежал в постели - исчез. Хотя по поводу его статьи о Герцене поднялась буря - но он не только уцелел - он даже объявил мне, что собирается еще полнее забрать журнал в руки и что, между прочим, весь заграничный отдел отдан в его распоряжение2. Нельзя не сознаться, что есть что-то странное в этом факте - что английский подданный, приятель Герцена, издает в Петербурге газету... но это между нами. Если петербургское правительство так слепо, не нам ему раскрывать глаза. А я все-таки уверен в честности и прямодушии Бенни.
Поклонитесь его брату, Трубецким, Марианне, которой я недавно писал
3. Говорить Вам о себе не хочется; сегодня пришло известие, будто бы Гарибальди взят в плен и ранен
4. "Нет, правды нет и выше" - прав Сальери
5.- А о себе что я Вам скажу? Что я здоров - а что, впрочем, жизнь мне становится равнодушней с каждым часом - в этом нет ничего нового, ни приятного.- Каким манером Вы видели Бакунина? Что, он только приезжал в Париж и вернулся в Лондон - или отправился далее? И куда именно
6? - Мицкевича я с Вами готов читать с удовольствием - да Вам не до меня. А впрочем, если я ошибаюсь, тем лучше. Будьте здоровы. Жму Вам руку.
P. S. Небось всё по-польски Вы читаете? Здесь я встретился с одним малороссом7, который рад нас русских зубами разорвать - и от поляков в восторге. Вот Вы бы порадовались. К сожалению, он глуп, как... как кн. П. В. Долгоруков. Сильнее сравнения я не знаю.
18, 23 августа (30 августа, 4 сентября) 1862. Баден-Баден
Ну вот, carissime, я и в Бадене - и беру перо, чтобы возобновить переписку с Вами и снова увидать Ваши любезные каракули. Путешествие я совершил благополучно, нанял здесь квартерку в тихой улице, где, между прочим, штук двести детей от 2-х до 7-и годов (немцы скромны - но плодущи) - и намерен прожить здесь около месяца... я хотел было написать: "ничего не делая" - но справедливость требует написать: "продолжая ничего не делать".- Край чудесный, зелени пропасть, деревья старые, тенистые, изумрудным мохом покрытые, погода хорошая, виды красивые, добрые знакомые, здоровье в порядке - чего же более?
На последних словах: чего же более? меня застало известие о плачевном конце предприятия Гарибальди1 - и я не мог более писать. Хотя мне хорошо известно, что роль честных людей на этом свете состоит почти исключительно в том, чтобы погибнуть с достоинством - и что Октавиан рано или поздно непременно наступит на горло Бруту2 - однако мне все-таки стало тяжело. Я убедился, что человеку нужно еще что-то, сверх хороших видов и старых деревьев - и, вероятно, Вы - закоренелый и остервенелый крепостник, консерватор и поручик старинного закала - даже Вы согласитесь со мною, вспомнив, что Вы в то же время поэт - и, стало быть, служитель идеала. Напишите мне несколько слов об охоте, о хозяйстве, о Степановке - о Спасском. Я не получаю никаких известий из дома. Для большей верности пишите в Париж, poste restante.
Прощайте, будьте здоровы - кланяйтесь Вашей жене.
28 августа (9 сентября) 1862. Баден-Баден
Je ne connais Mr Wolff que grâce à vous, et il est tout naturel que ma traduction vous soit destinée et vous appartienne en propre. Je vous la remettrai à Paris dans les premiers jours d'octobre, avec un papier constatant vos droits exclusifs sur elle, et vous en ferez ce que bon vous semblera1.
Quant à Mr Wolff, je crois que c'est un rusé compère, avec lequel il faut agir d'après le proverbe russe: "La main dans la main et une pierre dans la poche".
Mille amitiés et compliments.
30 августа (11 сентября) 1862. Баден-Баден
Милый Николай Владимирович, я узнал от Ковалевского, что Вы находитесь в Париже на прежней Вашей квартире - и мне хочется перекинуться с Вами двумя словами, в ожидании времени, когда мы улицезрим друг друга и, бог даст, опять вкусим от мяс египетских в одной из уютных храмин Вефура1. Как Вы поживаете, и что Вы поделываете? Кто из наших в Париже - и что творит Кавелин2? Поклонитесь ему и всем прочим от меня и доложите им, что я еще, слава богу, жив, хотя меня и уморили в газетах3, ем и пью изрядно в Бадене, разумеется, ничего не делаю, но зато не играю ни в рулетку, ни в rouge et noir4 и в самых первых числах октября намереваюсь прибыть в столь много Вами любимый Париж. А между тем, не можете ли Вы мне сообщить адресс (чин, имя и отчество) Арцымовича5, попечителя будущего Одесского университета? Так как Вы служите с ним в одном министерстве, то я предполагаю, что это всё Вам известно; если же нет, будьте великодушны, узнайте это от кого-нибудь в Париже и сообщите мне, за что я Вам очень буду благодарен. Мне это нужно.
А засим желаю Вам всяческих благ, жму Вам крепко руку и остаюсь
P. S. Да нельзя ли узнать, графиня Ламберт в Париже или нет6?
11(23) сентября 1862. Баден-Баден
Любезнейший князь, я виноват перед Вами и прошу извинить меня. Мне сейчас напомнили, что я обещал сегодня участвовать в поездке за Герольдсау
1 - и я поневоле должен отказаться от удовольствия обедать сегодня с Вами и с гр. Соллогубом
2. Надеюсь, что ce n'est que partie remise - и прошу Вас принять уверение в совершенном моем уважении и преданности.
Вторник, 23 сент. 62.
Amalienstrasse, 337.
16(28) сентября 1862. Баден-Баден
Милая Марья Александровна, я давно не писал Вам - т. е. долго не отвечал на Ваше письмо1 - извините великодушно. Впрочем, особенно важного сообщать было нечего. Ваш друг Василий Боткин приехал сюда на днях и отправляется со мною в Париж, куда мы надеемся прибыть около 15-го окт<ября>. Я буду очень рад Вас видеть.
Я ничего не читаю, ничего не делаю, ем, сплю, гуляю - и здоров. Даже думаю очень мало. Решительно так - покойнее. Всего не передумаешь - да и нового ничего не выдумаешь.
Что за человек Бакунин, спрашиваете Вы? Я в Рудине представил довольно верный его портрет: теперь это Рудин, не убитый на баррикаде. Между нами: это - развалина. Будет еще копошиться помаленьку и стараться поднимать славян - но из этого ничего не выйдет. Шаль его: - тяжелая ноша - жизнь устарелого и выдохшегося агитатора. Вот мое откровенное мнение о нем - а Вы не болтайте2.
Я ездил на днях в Ваш Гейдельберг. Ничего, город интересный. Уезжая отсюда, я дня два там пробуду, посмотрю на диких русских юношей3.
До свидания - будьте здоровы. Целую Вас - "во уста сахарныя" - на бумаге это Вас не рассердит.
P. S. Кланяйтесь Трубецким и Марианне, когда увидитесь. Да что, вернулся князь из России4?
16(28) сентября 1862. Баден-Баден
Любезнейший Николай Владимирович, я не хотел писать Вам, не исполнивши Вашего поручения, а герр Шильтбергер прибыл только вчера вечером1. Посылаю Вам сию книжицу - "Sultan! to hear is to obey!"2. Как говорится в байроновских поэмах.
Дон Базилио Боткин поразил меня дня три тому назад своим внезапным приездом в Баден. Он ничего не изменился: видит плохо, а кушает плотно. Мы вместе прибудем в град Париж, если бог даст, между 10-м и 15-м октября.
Описание карьеры братьев Арцымовичей носит печать Вашей образцовой аккуратности; попечителем, очевидно, сделав младший брат (ибо старший продолжает подвизаться в Калуге)3; но как ему писать - в Одессу - или в Министерство просвещения, в Петербург, для доставления? Соблаговолите просветить мое невежество4.
Засим кланяюсь Вам в пояс и прошу бога, нет, аллаха - Вы долго жили на Востоке - осыпать Вас розами благостыни, предварительно вынув все шипы.
26 сентября (8 октября) 1862. Баден-Баден
Любезнейший Владимир Федорович, посылаю Вам, по обещанию, переданный мне адресс1. Вы увидите, что я не сделал никаких изменений: по зрелом соображении я нашел, что мне предстояло почти весь адресс переделать, на что я, разумеется, не имел никакого права. Я уже излагал Вам, в чем я не схожусь с Н<иколаем> П<латоновичем> - считаю нужным повторить Вам мои слова и прошу Вас доставить это письмо в Лондон2.
а.) Адресс, по-моему, наполнен фактическими неверностями во всем, что касается введения уставных грамот (см., между прочим, нынешнюю "Северную почту"), выкупа, состояния крестьян и помещиков3. Это - род обвинительного акта против "Положения"4 - а с "Положения" начинается новая эра России. Правительство это знает - а потому вся первая половина адресса покажется ему - и по справедливости - неосновательною.
b.) Редакция адресса составлена явно с целью приобрести несколько сотен или тысяч подписей от крепостников, которые, обрадовавшись случаю высказать свою вражду к эманципации и "Положению" - зажмурят глаза на последствия Земского Собора5. Но, во-первых, это недобросовестно - и не нашей партии заключать какие-то ни было коалиции. Мы держимся только принципами и ясным и честным высказыванием их. Такая дипломация никуда не годится.
с.) Если этот адресс дойдет до крестьян - а это несомненно - то они по справедливости увидят в нем новое нападение дворянства на освобождение. В одной фразе даже выражается как бы сожаление о невозможности барщины6! Другие фразы - вроде, напр., следующих: "Русская земля остается невозделанной - крестьянин не имеет ни времени, ни охоты обрабатывать собственные поля"7 - поразят крестьян<ина> {В подлиннике ошибочно: крестьян} своей явной неправдой - а мысль о Земском Соборе не утешит его ни на волос, если даже не испугает его. Главное наше несогласие с О<гаревым> и Г<ерценом> - а также с Бакуниным - состоит именно в том, что они, презирая и чуть не топча в грязь образованный класс в России, предполагают революционные или реформаторские начала в народе8; на деле же это - совсем наоборот. Революция в истинном и живом значении этого слова - я бы мог прибавить - в самом широком значении этого слова {Далее зачеркнуто: также} - существует только в меньшинстве {Далее зачеркнуто: этого} образован