Тургенев Иван Сергеевич - Письма (1850-1854)

- Вы скажите ему, что я Вам ничего не отвечал.- Желаю Вам поступить поскорее на службу - но желаю также очень увидеть Вас нынешним летом в Спасском⁴ - судьба распорядится, как сама знает - но я надеюсь, что при возможности - Вы сюда приедете.

   Всё у нас по-старому, да по-прежнему - приятельница Ваша Милька ощенилась вчера 4-мя щенками, а Дианка в тот же день - 3-мя. Кураж бедный взбесился - и его застрелили - не даются мне лягавые кобели!

   Я ездил на праздники в Орел - посмотреть на губернскую жизнь - и себя показать властям⁵. Теперь я опять сижу дома и работаю - на дворе опять зима, страшные морозы, вьюги и снега. У нас теперь гостят Сливицкие, которых мы так давно ждали.

   О проклятый шалапут Якушкин! Неужели же нет средства достать у Щепкина музыку Гуно? Это истинное наказание - и урок вперед. Авось хоть постом Вы добьетесь от них толку⁶.

   Прощайте, милый Д<митрий> Я<ковлевич>. Будьте здоровы. Крепко жму Вам руку и кланяюсь Вашему брату, которому желаю поскорее добраться кандидатского званья.

  

  

   Извините меня, любезный Константин) Николаевич), что я до сих пор не отвечал на Ваши два письма. Я так занят, что и теперь ограничусь несколькими строчками. Во-первых, скажу Вам, что я тотчас написал к Краевскому о желании Вашем выставить под "Немцами" только буквы К. Л.¹ Надеюсь, что он исполнил Вашу просьбу - не знаю еще, явилась ли Ваша повесть в мартовской книжке "О<течественных> з<аписок>", или отложена до апреля². Во-вторых, советую Вам по мере возможности (разумеется, не надсаживая себя) заняться "Летом на хуторе", а от "Немцев" Вы не можете ожидать много денег - повесть Ваша вряд ли займет более 2 1/2 листов или трех - по 50 р. сер. за лист, а 100 р. сер. Краевский уже вычел. Остальные Вы получите тотчас от меня, как только мне напишете число страниц. Мы с Краевским имеем большие счеты - и Вы сами желали, чтобы это шло через меня. Если "Немцы" понравятся, мы возвысим цену листа до 75 р. (это получает Писемский). В-третьих, я велю переписать для Вас здесь мои повести³, а Кетчеру я - виноват - я об этом не писал⁴. Позабыл! По это будет сделано и Вам доставлено.

   Здешние Вам кланяются - а я Вам желаю бодрости и здоровья. До другого письма.

  

  

   Милый Миницкий - наконец-то Вы отозвались - а то мы начинали было беспокоиться на Ваш счет. Душевно мне жаль, что Вы не можете вернуться к нам - Ваши доказательства и доводы довольно сильны и справедливы - по замечу Вам, что трудно оставаться в городе, к которому Вы питаете такое неприязненное чувство, как к Одессе. И поэтому я думаю, вот что бы надобно Вам сделать: дожить до весны в Одессе - потом приехать на лето и осень сюда - а к октябрю отправиться хотя бы в Москву, где Вам можно найти либо место, либо такие же занятия, как в Одессе - за это уж я берусь - и надеюсь исполнить это без труда с помощью тамошних моих знакомых и приятелей. Сверх того, легко может статься, что к тому времени мне будет позволено выехать из деревни¹ - и я тогда большую часть зимы проживу в Москве, а в Петербург съезжу только на несколько дней. Во всяком случае прошу Вас всегда рассчитывать на меня - и знать, что в моем доме Вы всегда найдете самый радушный прием. Дарья Ивановна, вероятно, сообщит Вам все спасение новости, и потому я об них распространяться не стану - скажу Вам только, что мы, наконец, дождались Сливицких - и они оказываются очень милыми и благородными людьми. Я очень много работал эту зиму, написал один большой рассказ² и первую часть моего романа - что такое будет - не знаю³. Я бы непременно выслал бы Вам мои "Записки" вместе с Вашими книгами (мы их с первой почтой к Вам отправим) - но у меня самого только один экземпляр - а в Москве все разошлись⁴. Впрочем, Вы их уже вторично прочли - и, право, больше их уже Вам читать не стоит. Я надеюсь, что уже пошел вперед и еще пойду - и сделаю что-нибудь посолиднее⁵. Очень бы я желал сообщить Вам мои теперешние заботы - да что делать! Вот летом бы можно - как Вы думаете?

   Кончаю мое письмо одним советом, а именно: никто не может сказать про себя - есть ли у него талант - и к чему именно,- это должно созреть в человеке, как плод на дереве,- но всякому, даже лишенному творческого дара, необходимо сосредоточиться и придать себе известное направление, а то непременно рассыпешься весь и не соберешь себя потом. И потому советую Вам - не браться то за те, то за другие книги - а читать, напр., одни исторические сочинения. Это Вас укрепит и даст однозвучность Вашему внутреннему существу. Это также лучшее и вернейшее средство против скуки. Человек вообще скучает не столько от внешних обстоятельств - сколько от тайного ропота собственного бездействия или беспорядка в деятельности. Я это Вам говорю по опыту.

   Извините меня за этот наставительный тон - вспомните, что я уже сед, как крыса - а Вы еще только начинаете жить - притом я уверен, что Вы увидите в моем совете самое искренное желание Вам добра и пользы. Не хочется, чтобы последующее за нами поколение ломало себе бока именно о те же камни, об которые и мы сокрушали свои.

   Впрочем, будьте здоровы и веселы - все здесь Вас помнят и любят - а я остаюсь навсегда

  

  

   Пишу тебе несколько слов по случаю отправления прилагаемого письма к И. П. Арапетову¹. Я не знаю его адресса - и прошу тебя доставить ему немедленно это письмо. О себе скажу тебе мало нового - ездил я на праздники в Орел² - и понасмотрелся там губернской жизни. Этюд недурной.- Получил я также 2-й No "Совр<еменника>" - и не успел его прочесть весь. Очень хорошо и тепло написана статья Дружинина о Федотове³ - весьма любопытна статья Гаевского о Дельвиге⁴.- До меня дошли слухи, что многие недовольны твоим "Кошмаром" в 1-м No-е; - сообразив все обстоятельства, я сам сожалею о том, что ты поместил историю Космоса⁵ - по все-таки я нахожу твою статью очень забавной.- У нас теперь совершенная зима; я заперся, как крот в свою нору - и работаю, как крот, роюсь и вожусь в недрах своего романа⁶. Другого у меня теперь ничего в голове нет.

   Костя Огарев видел меня в Орле - он расскажет тебе обо мне. Я его просил всем вам поклониться дружески.

   Слышал я о счастье Некрасова⁷ - посоветуй ему от моего имени - не пустить его опять на ветер.

   Прощай, дружище, будь здоров и помни

  

   P. S. Обоим Мишам - Л<онгинов>у и Яз<ыков>у - поклон до земли.

  

  

   Милый Анненков, Ваше милое и умное письмо об Островском, "Пророке" - и "направлениях" получил я вчера¹. Всё это очень дельно и выражено с большой тонкостью и верностью. Комедию Островского² прочел нам на днях М, С. Щепкин, который приехал сюда в понедельник³ и, к сожаленью, завтра (т. е. в субботу)⁴ уже уезжает. Каков милый старик? Прочел ее он отлично, и впечатление она произвела большое - но у меня всё из головы не выходил "Pere de famille" и другие драмы Дидеро⁵ - с сильной начинкой естественности и морали - я не думаю, чтобы эта дорога вела к истинному художеству. У Островского нет сентиментальности, которая терзает Вас у Дидеро - но сентиментальность, славу богу, кажется, навсегда умерла. Словом - пиэса чрезвычайно умна, показывает в авторе замечательный драматический талант,- но ведь и здесь отразилось то "направление", против которого Вы так справедливо возражаете, или, говоря точнее - то стремление к направлению⁶.

  

   Щепкин уехал, пожив у нас дней пять⁷. Я ему читал свой роман⁸ - и, сколько я могу судить, с успехом. В романе моем я старался как можно проще и вернее изобразить, что видел и испытал сам - не заботясь о том, какое поучение можно будет извлечь из этого. Писец мой всё не едет из Москвы - и потому копия еще по началась - такая досада!

   "Дневник Студента"⁹ в "М<осквитянин>е" прекрасная вещь, и продолжения его я жду с нетерпеньем. С Вашим воззрением на "М<осквитянин>" я вполне согласен - это единственный нага живой журнал, при всех своих нелепостях¹⁰.

   О "Пророке" Вы судите довольно верно - по с из лишней иронией. Я сам знаю, что Mme V<iardot> слишком много играет¹¹ - но у ней это происходит не от эклектически-немецкой рефлекции, а от ее реалистической южной натуры. Так итальянец, прося милостыню, показывает рукою, что он ничего не ел. Для зрителя, впрочем, в результате всё равно - но у ней есть истинно трагические движения - и Вы едва ли к ней вполне справедливы. Нас, стариков, с Вами может интересовать либо оконченный и возмужалый гений - либо молодые, бродящие и неопытные начинанья. Ни того ни другого в Mme V<iardot> нет - и потому Вы остаетесь холодны.

   "Revue des 2 Mondes"¹² я Вам возвращу с благодарностью!

   Извините это короткое и несвязное письмо. В другой раз напишу подробнее - впрочем, будьте здоровы и веселы.- Что Вы ничего не говорите о Вашем издании?¹³ О Ченстоне¹⁴ нет еще окончательного ответа.- Кланяйтесь всем друзьям, У нас третьего дня было ночью 7 градусов тепла и жаворонки пели во всю Ивановскую - а сегодня 10-иградусный мороз.

  

   P. S. Когда увидите Арапетова, спросите его, получил ли он мое письмо и что по нем сделал?¹⁵

  

  

   Сделайте одолжение, любезный Забелин, пришлите то, что Вы знаете, с этим человеком, который совершенно верен.- Я нездоров (однако надеюсь послезавтра выехать) и вечером буду дома сидеть. До свиданья.

   На обороте:

  

  

   Я только вчера вернулся из 10-идневпой поездки, добрые друзья мои, С<ергей> Т<имофеевич>, К<онстантин> С<ергеевич> и И<ван> С<ергеевич> - и нашел здесь ваши милые письма¹. Не могу ответить вам теперь, как бы хотелось - у меня опять разыгралась моя гастрическая лихорадка и порядком меня мучит - поездка-то моя очень не вовремя была сделана - по хотя несколько слов должен вам сказать сегодня.- Я очень счастлив и рад, что вам мой "Постоялый двор" поправился² - всякие похвалы более или менее, но человеческой слабости, приятны - но в ваших словах я не похвалы себе вижу, а поощрение, ручательство в том, что я не сбиваюсь с дороги - и это меня радует и подкрепляет. Дай бог, чтобы и вперед я заслужил ваше драгоценное для меня одобрение! Отвечать же на всё то, что вы мне пишете по поводу "П<остоялого> д<вора>", я теперь не в силах - когда-нибудь в другое время - насколько это будет возможно в письме, но, отложив в сторону всякое сочинительство - или, говоря правильнее, всякое сочинительское самолюбие - не могу не повторить, что со всем сказанным К<онстантином> С<ергеевичем> - согласиться мне трудно³. Это не мешает мне быть душевно благодарным за его участие - и со вниманием взвешивать и обдумывать каждое его слово. Ваша оценка каждого отдельного лица в "П<остоялом> д<воре>" - милый С<ергей> Т<имофеевич>⁴ - меня просто возгордила - стало быть, подумал я, я не напутал, коли С<ергей> Т<имофеевич> так верно понял всё, что я хотел сказать. Я для Вас приказал уже переписать "П<остоялый> д<вор>" и пошлю его Вам. Вуду ждать Ваших самомалейших замечаний с нетерпеньем - что касается до провинциальных выражений⁵ - то, к несчастью, я сам их незаметно употребляю в разговоре - и покойный критик В. Г. Б. всегда называл меня "орловцем, не умеющим говорить по-русски"⁶. Прошу Вас указывать мне такие выражения.

   Ваш "Охотничий сборник" - блистательная и, я надеюсь, выгодная в денежном отношении мысль. Разумеется, я Ваш сотрудник и мое перо, мое имя к Вашим услугам. На днях примусь думать о содержании статей⁷ и сообщу Вам - на чем остановлюсь.

   Кончаю мое короткое письмо - лихорадка моя почти исчезла - но осталась какая-то слабость и тупость. Считайте за мною, по крайней мере, два больших и дельных письма - а теперь позвольте обнять вас всех от души и пожелать вам всего хорошего.

  

  

   Милый П<авел> В<асильевич>, писец из Москвы на днях прибыл и переписывание началось - желаю, чтобы мой роман¹ оказался достойным того нетерпения, которое Вы так мило выражаете в Вашем последнем письме².- Благодарю за "Revue des 2 Mondes", вчера получил ее - и как только прочту штуку Мериме³ - в исправности возвращу,- Вы меня спрашиваете о стихах Некрасова⁴ - mais, как говорит француз - cela peut-il faire une question - разумеется - это становится антиподом всякой поэзии - я ему тогда же написал, что такие стихи гораздо лучше не печатать⁵ - притом эта поэзия отрыжки и дурного пищеваренья не выкупается ни едкостью желчи и насмешки над самим собою - ни даже жидовски-блестящим умом a la Heine. Remedium {Далее зачеркнуто: тут}, как Вы говорите - тут очень простое - не писать таких вздоров - но я не довольно близок с Некрасовым, чтобы преподать ему подобный совет.

   Довелось мне слышать отрывки из первых двух глав продолжения "Мертвых душ"⁶ - вещь удивительная, громадная - но что такое фантастический наставник Тентетникова - Александр Петрович, что за лицо - и какое его значение? Но нравится мне также Улинька: ложью - (виноват!) ложью несет от нее - тою особенно неприятной ложью, которая с какой-то небрежной естественностью становится перед Вами в виде самой настоящей истины - я имел случай изучить ее в лице А. О. Смирновой⁷, с которой Улинька, вероятно, списана. Не могу я также переварить Селифана, видящего во сне, что он кружится в хороводе с прекрасными крестьянками - и не перевариваю я его не вследствие направления - а так - не верится мне что-то⁸. Но все-таки Вы правы - это колокол Ивана Великого - а мы даже не колокольчики, как Вы выразились⁹ - а сверчки запечные - трещим - и с большим усердием трещим - но кому от этого какая польза?

   Получил я письма от Аксаковых о моем "Постоялом дворе". От лица Акима - они в восторге - и видят в нем... право я даже сам не знаю что¹⁰. Это меня конфузит не менее боткинского упрека¹¹ - с другой стороны, я не могу не быть благодарным за такое одобрение - оно как будто служит мне ручательством, что я по крайней мере не соврал - а результат можно вывести какой угодно. Один и тот же предмет может вызвать два совершенно противуположных мнения - но довольно обо всех этих мелочах.

   Мне всё это время порядком нездоровилось - проклятая моя желудочная лихорадка разыгралась - однако теперь лучше,- О Ченстоне окончательного ответа пока нету¹².

   Я уже имею письмо от Колбасина о приеме, сделанном ему Арапетовым, и душевно рад, что не ошибся в моем странном - но милом друге Иване Павловиче. Спасибо ему за это!¹³

   Что бы Вам приехать ко мне в начале июня или лучше от 25-го мая до 25-го июня? В это время нет охоты. Как бы мы наболтались. Право, это не так трудно - но до того времени мы еще 20 раз спишемся. А теперь лень и какое-то вялое чувство мешают мне продолжать это неинтересное письмо. До другого дня!

  

  

   Chere et bonne Madame V<iardot>, je viens de recevoir votre billet du 9 avril¹. Vous vous inquietez de no pas avoir de mes nouvelles. Vous savez deja a l'heure qu'il est que je ne suis revenu ici d'une petite excursion que le 1-er avril, mercredi, j'ai envoye ma lettre samedi 4 (la poste ne partant que deux fois par semaine, les mardis et les samedis). Vous n'avez donc pu recevoir ma lettre le 9, vu le mauvais etat des chemins. Je vous ai ecrit une autre lettre le 11². Je ne croyais pas qu'elle vous trouverait encore a P<etershour>g, mais je vois que vous y restez plus longtemps que je J'avais suppose.

   Vos deux lettres (de Moscou et de P<etersbour>g) sont. bien laconiques - la seconde surtout a l'air d'un torrent qui tombe, chaque mot est tout impatient de ne pas etre le dernier. J'espere qu'une fois hors du tourbillon vous me donnerez des nouvelles un peu plus detaillees de ce que vous faites ³. Ah! les cheres lettres que j'ai trouvees ici a mon retour etaient toutes autres. Enfin!

   Ma sante va toujours clopin-clopant, comme un lievre qui a recu une bonne charge de petit plomb dans ce que les chasseurs nomment son "sac". Je ne serai, je crois, completement retabli qu'avec le retour du beau temps, c<'est->a-dire aussi completement que faire se peut, car je soupconne fort ma maladie d'etre une certaine petite vilenie qui, dans la langue des medecins, porte le nom sonore et majestueux de cancer au pylore. Je viens de nommer Pylore un des petits de Diane, ce sera retentissant a crier.

   Chere amie, je vous prie d'excuser la brievete de cette lettre - j'ai beaucoup a faire aujourd'hui - certaine lettre fort importante pour moi n'a pu etre expediee qu'aujourd' hui, tant elle a eu a subir de traverses⁴.

   Mille choses a tous les bons amis. Pour vous, vous savez tous les sentiments que je vous ai voues et qui ne finiront qu'avec ma vie. J'embrasse vos mains avec tendresse.

  

  

   Переписываться с Вами, милый П<авел> В<асильевич>, дело весьма приятное,- и Вы видите, я не мешкаю своими ответами. Начну с того, что время у нас стоит превосходное - но здоровье мое очень скверно - желудок мой с ума меня сводит. Авось охота его поправит. Я не боюсь сказочного элемента в романе - и мне потому только не верится в селифановский сон, что мне кажется, что Гоголю он бы в голову не пришел, если б он не хотел смягчить и загладить своих жесткостей в 1-ой ч<асти> "Мертвых душ" - загладить их в смысле "Переписки". И не в одном этом сне замечается это желание подпустить "примирительного" элементу. Я знаю, что в природе и в жизни всё так или иначе примиряется - если жизнь не может, смерть примирит; да ведь коли художнику такого рода гармония, гармония, которую бы он сам, сознательно, вложил в свое произведение, не дается - зачем ему насиловать себя?¹

   Что же касается до "Дяди Тома", которого я на днях прочел - то меня самого поразила мысль - что ведь пожалуй и Аким такого же калибра. Ваше письмо подтвердило это впечатление - вследствие чего я себе дал слово этаких вещей более не писать².

   Я всё это время читал переписку Мерка, друга Гёте, с которого Г<ёте> списал Мефистофеля, подпустив в него диавольщины³. Это был человек, одаренный необыкновенно верным критическим взглядом. Ни в одном своем суждении он не ошибся. Нашей литературе нужен бы такой человек. Хоть бы так судить о произведениях - не скажу как потомство, а как обыкновенная публика судит о лих пять лет после их появления! А то явится что-нибудь новое - а у нас и глаза разбежались и соображения нет - нет у нас критической силы отдаления предмета, при всей любви к нему - которая позволила бы нам обнять его взглядом. Само время другого ничего не делает - и вот отчего не штука сказать через 3, 4 года: это-то хорошо - это дурно. Но сказать о вещи - она хороша или дурна - мало; талантливый критик направляет дарование, уясняет ему его задачу. Мерк - как Сократ - любил, чтобы его называли повивальной бабкой чужих мыслей⁴. При всей остроте взгляда, доходившей у него до нестерпимой едкости выражения - он был очень добродушен и главное - бескорыстно и с любовью отыскивал и поощрял всё, что ему казалось дельным. У Вас есть некоторые черты Мерка - по крайней мере, я не знаю никого, кому бы я больше верил в нынешнее время - Вы иногда только бываете капризны - набивши себе оскомину на чем-нибудь.- Кстати, скажите мне, отчего при всех достоинствах григоровичевских "Рыбаков" (в "Совр<еменник)е") мне очень было скучно их читать - не оттого ли, что и я уже набил себе оскомину на этом писателе - и отчего мне гораздо более понравился легкий и беглый рассказец Толстого - "Набег" - из которого я бы только выкинул 2, 3 лишних описаний природы? Какого Вы мнения о "Рыбаках"?⁵

   Прочтите сами "Немцев" и скажите мне тоже Ваше мнение о них⁶.

   Я знал, что "Дневник Студента" писан Жихаревым - но не знал, что Панаев мог им воспользоваться⁷.- Помилуйте, друг мой, почему Вы думаете, что я сочувствую изданию журнала в комнате Дюссо, на лоне Мухортова⁸, под шум речей Лопгинова и в дыму тех толстых и вонючих цыгар, которых покойный В<иссарион> Г<ригорьевич> называл <-->? - А ведь стихотворение без подписи в мартовской кн<ижке> "Совр<еменника>" - опять некрасовское. Ну подите, после этого. Нужно же человеку беспрестанно толковать публике, что ему скверно жить на свете!⁹

   Завтра посылаю Вам с тяжелой почтой книжку - "Revue des 2 Mondes"¹⁰.

   Ах, как бы Вы умно сделали, приехавши сюда. От 20-го мая до 25-го июня я никуда не выеду - не забудьте. Роман¹¹ переписывается. На праздниках он приостановился.

   Что Вы мне ни слова не скажете об издании Пушкина?¹² Боитесь сглазить?

   Поклонитесь Коршу и всем друзьям. Будьте здоровы - это главное. Дружески жму Вам руку и остаюсь

  

  

   Давно я не писал к вам, добрые друзья мои - С<ергей> Т<имофеевич>, К<онстантин> С<ергеевич> и И<ван> С<ергеевич>, как бы мне хотелось, хоть и недавно послал к вам письмо¹ - хочу сегодня немного поговорить с вами. Здоровье мое всё еще неудовлетворительно - желудок мой находится в положении довольно скверном - однако я в течение последних десяти дней поправился и раза три был на охоте. Вальдшнепов в нынешнем году у нас очень было мало - в болотистых местечках попадались бекасы (болот у нас - вы знаете - нет) - дроздов прилетело множество - и такие они жирные, каких я отроду не видывал; с грачами сделалась какая-нибудь беда - совсем их не встречаешь; ласточки еще не прилетали - хотя время стоит теплое и трава так и лезет из земли - и деревья, особенно ракиты {Далее зачеркнуто: недавно}, зазеленели. Впрочем, мне кажется, что к нам еще завернут холода. Сегодня Егорьев день - но скот уже с неделю как выгоняют в поле - всем была бы хороша Святая, если б к нам не прибыла хотя ожиданная, но непрошеная гостья, холера - уже несколько дней она давала о себе знать - а вчерашнего дня открылась и довольно круто. Человек 5 уже умерло. Что будет дальше - неизвестно - меры предосторожности взяты. Крестьяне, к счастью, получили доверенность к моей больнице - и тотчас являются, как только дурно себя чувствуют. Вероятно, холера и вас не оставила без своего посещения - вы так близко живете от Москвы, где она до сих пор сильна. Но однако - бог с ней!

   С будущей тяжелой почтой пошлю вам копию "Пост<оялого> дв<ора>" - и прошу замечаний².- Роман мой³ переписывается тоже - праздники его приостановили. Да - кстати - поздравляю вас с ними и заочно христосуюсь с вами. Сам я ничего не делал; перечитывал и исправлял написанные главы - безжалостно выкидываю всякое, не идущее к делу, сочинительское слово. Впрочем, вы знаете, как всякое желудочное расстройство действует на человека, и потому не удивитесь, если я вам скажу, что всё это время я ни на что и никуда не годился - да и теперь еще вял, как поутру скошенный лопух. Право! Отлагаю конец моего письма до субботы - до меня дошли слухи насчет продолжения "Сборника" и литературной деятельности Ваших сыновей⁴, любезный С<ергей> Т<имофеевич>. Правда ли это? А для Вашего "Охотничьего сборника" у меня уже составлен план двух статей.

  

   Вчера была удивительная погода - я много гулял и увидал первых ласточек. Я намерен для Вашего "Сборника" составить - во-1-х) статью о ловле курских и бердичевских соловьев, списанную со слов моего старого охотника, который раз двадцать ездил за ними по порученьям купцов и вывозил тысячных соловьев - за занимательность этой статьи я отвечаю;- а во-2-х) рассказ о стрельбе мужиками медведей на овсах в Полесье⁵. Это тоже, я надеюсь, выдет статья порядочная. Если здоровье мое окончательно утвердится, к Петрову дню Вы получите обе статьи.

   Я в течение последних двух недель убил - 4 вальдшнепов, 1 куропатку (спешу заметить: самца), 6 бекасов, 2 гаршнепов, 1 кулика и несколько дроздов - сущая безделица! Посмотрим, что скажут дупеля.

   Дайте об себе весточку - и не взыщите за пустоту этого письма. Впрочем, будьте здоровы и веселы - крепко жму вам всем руки и остаюсь

  

  

   Спешу отвечать на Ваше письмо, милый П<авел> В<асильевич> - и начну с главного. А именно - Ваши слова, что Вы всё лето будете заняты поверкой текстов - показав мне, что Вы еще не приступили к печатанью издания Пушкина¹ и раньше осени не приступите - дают мне надежду, что Вы согласитесь приехать для окончания Вашей работы ко мне в деревню. У меня Вы найдете особую комнату с выходом в сад, хорошую, могу даже сказать тонкую кухню, совершенную тишину и отсутствие соседей - и людей, которые, сколько я знаю, Вам симпатичны. Я и не упоминаю уже о совершенной свободе Ваших действий - это само собой разумеется. Местоположение Спасского хотя бедное - но кругом леса, в которых много грибов и ягод - купаться можно - город близко - в 10 верстах, и сообщение с Москвою по шоссе очень легко - мы от нее всего в 280 верстах. Ко мне сворачивают от Богословской станции - между Чернью и Мценском - стоит спросить Спасское-Лутовиново - все ямщики знают здешнее место, от Богослова до нас 6 верст. Я думаю, что Вы не будете сожалеть о том, что примете мое предложение - а я очень и очень буду рад Вас видеть. Бумаги с собой взять ничего не значит - и если какие-нибудь посторонние причины не пометают - я Вас жду - и так жду, что хотя 1-ая часть моего романа² уже почти кончена перепиской - я Вам ее пошлю только в таком случае, если Вы мне напишете, что не приедете. Что Вам делать летом в Петербурге, в вонючей пыли большого города? Во всяком случае, прошу Вас ответить мне немедленно - да или нет. Если нет - я, скрепя сердце, пошлю Вам мой роман.

   Еще забыл сказать, что у меня будет хороший запас вина и, если Вам вздумается верхом поездить, смирная верховая лошадь. Еще выгода Спасского: здесь не увидишь в целое лето комара - без шуток.

   Всё, что Вы говорите о романе вообще - очень умно и верно³ - Пушкин одним созданием лица Троекурова в "Дубровском" показал, какие в нем были эпические силы.- Я еще не получил апрельской книжки "Современника" - такова исправность газетной экспедиции! - и не могу судить о том, как дальше развиваются "Рыбаки" Григоровича - но не ожидаю от них многого⁴. Эпоха литературы русской, к которой он относится по своему таланту - уже прошла - а истории нет никакого дела, что человек еще свеж и только что сложился и вошел в силу - если он ей более не нужен. Мастерства в "Рыбаках" много - а впечатление они производят - как бы выразиться - какое-то старое.

   Я на днях ездил далеко - верст за 150 отсюда к Десне - охотиться за дупелями - и очень удачно охотился. Теперь до Петрова дня - ружье на крючок!

   Мы и здесь занимаемся вертящимися столами. Да люди-то всё слабонервные - столы не слушаются пока⁵. Анекдот Ваш о муже и т. д.- прелестен!

   Мысль Ваша о девушке, воспитанной в городе и т. д., очень дельна - и мне уже неоднократно приходило в голову нечто подобное. Но теперь мне от своей работы отвлекаться нельзя. А в запасе сюжет останется⁶. У меня еще есть 2, 3 сюжета - из которых иные начаты - желал бы знать Ваше мнение - продолжать или бросить?

   Скажите "Современникам" - отчего же это их журнал так опаздывает?⁷ Да наведайтесь, сделайте одолжение - о повести Леонтьева⁸ - какая ее конечная судьба?

   Эх! Кабы Вы мне отвечали, что приедете - то-то было <бы> хорошо! Пока - жму Вам дружески руку и прошу Вас поклониться от меня Коршу и всем друзьям. Будьте здоровы.

  

   P. S. - Доставьте, пожалуйста, прилагаемое письмо И. П. Арапетову⁹ - и прочтите его сперва.

  

  

   Я оттого не тотчас отвечал на Ваше письмо, любезный Миницкий, что меня дома не было - я уезжал на охоту верст отсюда за полтораста - и только третьего дня возвратился. Начну мой ответ с самого для меня неприятного - с необходимости отказать Вам в Вашей просьбе. Вы знаете, что я всем готов услужить - и Вам более чем кому-нибудь; но мои дела решительно не позволяют мне даже думать о какой-нибудь лишней издержке. Денег едва достает на прожиток - долгов множество - словом, я, к крайнему моему сожалению, поставлен в совершенную невозможность помогать теперь другим. Я даже обещанных пенсий выплатить не могу - мне это очень тяжело - по делать нечего.

   Но знаю, должен ли я радоваться месту, которое Вы получили - мне как-то очень трудно вообразить себе Вас надзирателем - но если через это место Вы можете достать себе порядочное количество уроков - то с богом!¹ Потерпите годок, другой. Главное - не пренебрегайте Вашим здоровьем. Если мне позволят со временем выезжать из Спасского - то я непременно пущусь на юг - и побываю в Одессе. Мне бы хотелось увидеть Бас здоровым, веселым и по мере возможности счастливым. Может быть, я в нынешнюю зиму буду в Одессе.

   Очень меня тронул конец Вашего письма. Да, Миницкий, лучшая пора в жизни человека - его молодость - не только потому, что тогда ему и спится и естся лучше и сил в нем больше - но потому, что тогда в нем зажигается и горит то "священное пламя", над которым смеются только те, в чьих сердцах оно либо погасло, либо никогда не вспыхивало. Поддержите в себе эту благородную решимость, которая дышит теперь в Ваших словах - и знайте, что без веры, без глубокой и сильной веры не стоит жить - гадко жить; знайте, что это говорит Вам человек, про которого, может быть, думают, что он весь насквозь проникнут иронией и критикой - но без горячей любви и веры ирония - дрянь - и критика хуже брани. Если разобрать поэзию зла, воплощенную в типе сатаны - то и в ней мы найдем основанием бесконечную любовь - вспомните Consuelo². Во всяком случае, наше призвание - не быть чертями - будемте людьми - и постараемся быть ими как можно долее - "С богом, в трудную дорогу"!³

   Вот что я могу Вам сказать о себе: здоровье мое, которое чуть было не расклеилось совсем весной - теперь поправилось. Работал я много - кончил 1-ую часть моего романа⁴ - 12 глав - страниц около 300. Может быть, я Вам прочту всё это в Одессе - скорей чем мы думаем.

   Автор прелестной повести "Детство" - некто граф Л. Н. Толстой - живет он в 10 верстах от Тургенева⁵ - но теперь он на Кавказе.

   С будущей тяжелой почтой пошлю Вам экземпляр моих "Записок" - на память нашего житья вместе. Мои "Записки" - мне кажутся теперь произведением весьма незрелым - но я все-таки рад их успеху. Уже три месяца как все экземпляры разошлись.

   Прощайте, добрый Ив<ан> Фед<орович>. Все здешние Вам очень и очень кланяются. Вы не поверите, как мне тяжело отказать Вам в Вашей просьбе - при Ваших обстоятельствах... Не станем говорить об этом. Будьте здоровы - и верьте в искреннюю преданность

  

  

   Voici donc que je vous ecris de nouveau a Paris, a Londres¹, a quinze jours de distance d'ici, chere et bonne Madame Viardot, a un mois d'aller et de revenir pour une lettre! II etait cruel de vous savoir a Petorsbourg et do ne pas vous voir, mais il etait doux de recevoir une reponse dans dix jours. Enfin! comme dit votre mari, il faut s'y resigner. J'ai recu votre lettre de Moscou². J'ai ete bien etonne d'apprendre que vous n'aviez pas recu de mes nouvelles. Je vous avais cependant ecrit tous les dix jours. Je vais decidement mieux depuis quelque temps; j'ai morne ete en etat de faire une excursion de chasse a 150 versles d'ici, et j'ai tue pas mal de doubles. Comment allez-vous apres toutes ces courses par chemin de fer? J'attends avec anxiete la lettre que vous m'avez probablement ecrite avant de partir pour Varsovie. Je l'aurai probablement demain. Dieu veuille que cette affaire de theatre a Londres, dans laquelle vous vous embarquez, vous mene a bon port! Il est probable que vous n'aurez que des cani autour de vous et que tout le poids de la lutte pesera sur vos seules epaules. Enfin nous saurons tout cela bientot, j'espere. Vous continuez a garder le silence sur votre reengagement a Petorsbourg. Je viens de lire dans les journaux que Mlle de la Grange y va. Decidement vous ne revenez plus. Cela m'attristerait beaucoup si je pouvais encore garder quelque illusion sur la probabilite de mon retour a Petersbourg pour l'hiver; mais je ne suis que trop sur de rester ici.

   N'abandonnez pas votre projet de venir donner des concerts en Russie l'annee prochaine. Votre dernier triomphe, surtout a Moscou, doit vous y encourager. Si vous venez avec V<iardot> a Moscou, j'espere bien que vous ferez une pointe jusque chez moi. Mon jardin est splendide a l'heure qu'il est, la verdure y est eclatante, c'est une jeunesse, une fraicheur, une vigueur dont on ne saurait se faire une idee; j'ai une allee de grands bouleaux devant mes fenetres, leurs feuilles sont encore legerement plissees; elles gardent encore l'empreinte de l'etui, du bourgeon qui les renfermait il y a quelques jours; cela leur donne l'air de fete d'une robe toute neuve, ou les plis de l'etoffe se voient. Tout mon jardin est plein de rossignols, de loriots, de coucous, de grives, c'est une benediction! Si je pouvais m'imaginer que vous vous y promenerez un jour! Ce n'est pas impossible... mais ce n'est guere probable³.

   Vous recevrez ma lettre a Londres. N'oubliez pas de demander a Chorley s'il en a recu une de moi en fevrier, ou je lui demande des explications definitives sur un certain auteur du nom de Chenston (il sait de quoi il s'agit). Pourquoi ne me dit-il pas son opinion sur Gogol⁴, et comment va sa sante?

  

   Le 13.

   Je vous avais designe ce jour comme etant celui de la naissance de <la> petite Pauline; d'apres un document que j'ai recu dernierement, elle est nee le 26 avril (8 mai) 1842. Elle a quinze jours de plus que je ne le croyais. Je ne crois pas du reste qu'il soit necessaire de changer la date. Donnez-moi de ses nouvelles. Dans quatre a cinq jours, j'ecrirai une longue lettre a maman Garcia. Je vous prie de lui embrasser les mains de ma part. Les yeux de Mme Tutcheff vont mieux depuis quelque temps, et nous faisons beaucoup de musique. Elle dechiffre tres bien, et a un sentiment tres juste de ce qui est beau et vrai. Sa soeur, au contraire, a une tendance naturelle vers ce qui est doucereux et commun, et les larmes lui viennent avec une facilite desesperante... Heureusement qu'elle joue la seconde partie, la basse. Elle a des doigts de coton, et quand elle s'embrouille, elle tache encore de donnera une note quelconque une expression suave. C'est affreux! Le jeu de Mme T<utcheff> a beaucoup de fermete et de rythme. A force de faire repeter Mademoiselle, certaines pieces vont tres bien. Nous sommes plonges maintenant dans Mozart jusqu'au cou. Je dis nous, car je nie tiens derriere les chaises de ces dames, je tourne les feuillets, et je fais le maitre de chapelle. Dans les moments d'enthousiasme, je ne puis m'empecher d'emettre des especes de sons horriblement faux, sous pretexte de chant, ce qui cause des crispations nerveuses a tous les assistants.

   Je me suis remis a mon roman⁵. J'ai six semaines devant moi jusqu'a l'ouverture definitive de la chasse.

   Adieu, theuerste Freundinn. Soyez heureuse. Mille amities a V<iardot>. J'embrasse tendrement vos cheres mains et suis a jamais

   P. S.- Avez-vous remis les 2 exemplaires de mon livre⁶?

  

  

   Я только третьего дня вернулся с поездки за 150 верст отсюда, любезный Сергей Тимофеевич, и нашел здесь Ваше письмо¹. Я ездил стрелять дупелей в выводных болотах, лежащих между лесами вдоль берегов Десны. Я немного опоздал - самки уже сели на яйца - а самцы уже начали разлетаться и точки прекратились. Однако мы на три ружья убили в три поля 105 штук красной дичи - на мою долю пришлось 41. Молодая моя собака меня очень радовала - и места великолепные. К сожаленью, погода нам не благоприятствовала - холода стояли пренеприятные, а в последние дни дождик лил почти постоянно. На будущую весну, если бог даст, я заберусь туда гораздо раньше. Теперь до Петрова дня ружье на крючок - и, но мере возможности - за перо.- Романа моего² я кончил только первую часть - и она теперь переписывается.- По недоразумению - без меня Вам <П<остоялый> д<вор>" не выслали - он отправляется завтра³.- Здоровье мое несколько поправилось - люди, умершие в нашем околотке, отправились {Далее зачеркнуто: вероятно} на тот свет, вероятно, от объедения - по крайней мере, с того времени холерных припадков не слыхать. За совет очень благодарен, и если холера сурьезно к нам пожалует, я набрюшник надену. Видно одно слово: Сборник так напугало ценсуру, что она не решается позволить даже "Охотничьего сборника"! Во всяком случае, издайте непременно Вашу книгу⁴. Я горжусь тем, что я отчасти был причиною скорейшего напечатания Ваших "Записок" ³. Позвольте мне и теперь настоять на том, чтобы Вы ни за что не отказывались от Вашего предприятия. Статьи мои⁶ непременно будут готовы к Петрову дню. Одну я уже начал (поездку в Полесье) и написал страниц 5.

   Погода у нас теперь (я это пишу 16-го апреля {Так в подлиннике.} - в годовщину освобождения моего из части ⁷) стоит удивительная - я не помню такой свежей и юной зелени. Все ликует - другого слова употребить нельзя. Вчера мы ходили вдоль осинового леса со стороны тени, вечером; солнечные лучи забирались с своей стороны в глубь леса и обливали стволы осин таким теплым светом, что они становились похожи на стволы сосен; а листва их почти синела - и над нею поднималось бледно-голубое небо, чуть обрумяненное зарей. Эта картина была удивительна - ее словами передать невозможно - Калам бы ев схватил своею кистью - Вы слышали - он